355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кэтрин Джинкс » Инквизитор » Текст книги (страница 3)
Инквизитор
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 13:55

Текст книги "Инквизитор"


Автор книги: Кэтрин Джинкс



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)

Лев в местах скрытных

Святой палате приходилось бы нелегко, когда бы не было у нас мелких служащих, таких, как писари, стражи, посыльные и даже осведомители, известные как «приближенные», к которым многие уважаемые горожане питают презрение, и зачастую без всяких оснований. Исарн, возможно, и нес на себе печать еретического прошлого, но это был честный и смиренный работник, лишенный всякого тщеславия и коварства. Отец Августин тоже не был тщеславен или коварен, он был кладезь всяческих достоинств, и богатства души его приумножились многократно милостью Божией, но, прогнав бедного Исарна, он совершил зло. Это очевидно. В подобных случаях нельзя судить так скоро, ибо милосердие и истина – это добродетели, что часто идут рука об руку. Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут, – и опыт моей жизни подтверждает сию истину.

Года три тому назад я нанял служащего, чьи умения оказались выше всяких похвал. Одаренный исключительным умом, он превосходно знал свое дело, и мастерство его пером не описать. Тем не менее это был совершенный(либо представлялся таковым), и значит, человек подозрительный. Что мне стоило опровергнуть его нелепые идеи! Я мог бы упорствовать в своем недоверии к нему и упустил бы возможность, которую он мне предоставил! А я поступил безрассудно. Я выслушал, я подумал, я согласился. И мое решение принесло щедрые плоды.

Впервые я увидел его в камере, куда он был заключен незадолго до того. Я почти ничего о нем не знал, только то, что его вместе с другим совершеннымзадержали на ярмарке в Падерне. Еще я знал его имя, но здесь не стану его приводить. Сведения о нем не подлежат разглашению, назовем его просто «С». С виду (я также не могу составить для вас его подробного effictio), он был высокий и бледный, с испытующим взглядом небольших светлых глаз.

– Итак, друг мой, – сказал я ему, – вы хотели меня видеть.

– Да. – Голос у него был приятный и мягкий, точно масло. – Я хочу сделать признание.

– Тогда подождите до завтра, – посоветовал я. – Завтра состоится заседание трибунала, где будет присутствовать нотарий, и он запишет все, что вы скажете.

– Нет, – сказал он. – Я хочу поговорить с вами наедине.

– Если вы хотите сделать признание, то его нужно записать.

– Я хочу кое-что вам предложить. Позвольте мне отнять у вас совсем немного времени, господин мой, и вы не пожалеете.

Я был заинтригован. «Господином» меня величают только запуганные крестьяне и почтительные солдаты. Никогда ранее совершенныйне обращался ко мне подобным образом. Я велел ему продолжать, и он начал:

– Я не добрый странник, господин мой.

Зная, что «добрый странник» – это иное название совершенного, я возразил:

– Это не признание, поскольку у меня уже есть свидетельства тому, что вы им являетесь.

– Я одеваюсь как добрый странник. Я ношу синюю робу и сандалии. Я не ем мяса, когда ем не один, и говорю о Римской Церкви как о великом Вавилоне. Но в сердце своем я не еретик и никогда им не был.

На это я громко рассмеялся и хотел было ответить, но он перебил меня. Он рассказал, что его родители были катарами, что его отца сожгли как еретика, а мать заключили в тюрьму, что его наследство конфисковали и дом, где он родился, разрушили. Далее он поведал мне, что в возрасте шести лет потерял все, что ему принадлежало. Юношей он спал в овчарнях у родственников, ходил за их овцами и подбирал объедки с их стола. Он рассказывал об этом спокойно, своим кротким голосом, как будто речь шла о погоде или куске черствого хлеба.

–  Добрые странникиотняли у меня наследство, – заключил он. – И все же они пришли ко мне, ожидая, что я разделю с ними свою постель и еду, ожидая, что их станут сопровождать, и оберегать, и прятать, и слушать их, даже когда они подвергают опасности всю деревню. Моя родня всегда привечала их, а я, бывало, лежу ночью без сна и боюсь, что кто-нибудь донесет инквизиторам.

– Вам самому следовало сообщить нам, – заметил я.

– А куда мне было деваться потом, господин мой? Я был всего-навсего ребенок. Но однажды я поклялся, что я верну себе состояние, уничтожив тех, кто меня обобрал.

Его тихие и настойчивые речи звучали убедительно. И все же я пребывал в замешательстве.

– Они ваши враги, но вы вступили в их ряды. Как такое возможно?

– Дабы предать врага, нужно хорошо его изучить, – отвечал C. – Господин мой, добрый странникАрно, был задержан вместе со мной. Я привел его к вашему порогу. Я могу рассказать вам о нем все, так же как и о других добрых странниках, об их привычках, их пристанищах, об их тайных тропах и об их провожатых. Я могу поведать вам о пяти последних годах жизни моей и всей области Корбье.

– И все это из чувства враждебности? – спросил я, но он не понял. (Вскоре я обнаружил, что он не был хорошо образован, хотя имел живой ум.) Мне пришлось перефразировать свой вопрос: – Оттого, что вы так ненавидите еретиков?

– Да, я их ненавижу. И я хочу на них нажиться. Последние пять лет я опишу вам безвозмездно, в знак своей доброй воли. За следующий год вы должны будете мне заплатить.

– Вы предлагаете мне свои услуги в качестве соглядатая?

– Вам, и только вам. – Он взглянул на меня своими маленькими ясными глазами цвета меда, и я понял, что он, должно быть, одаренный проповедник, ибо его взгляд умел подчинять. – Более никто не должен знать. Я сделаю признание и раскаюсь в ереси. Поскольку я выдам многих людей, наказание мне определят легкое. Вы отпустите меня, и я снова вернусь к своему делу, но пойду в другую область – в Русильон. Через год вы арестуете меня в Тотавеле. Я расскажу вам все, что мне удалось узнать, и вы заплатите мне двести ливров за все.

– Двести ливров? Друг мой, да вы знаете, каково мое жалование?

– Двести ливров, – упрямо повторил он. – На эти деньги я куплю дом, виноградники, фруктовый сад…

– Как вы это сделаете, будучи в тюрьме? Я не имею права отпускать еретика дважды. Вы пойдете на костер.

– Нет, если вы поможете мне сбежать, господин мой. – Он сделал паузу и затем добавил: – Возможно, если вам понравится моя работа, вы наймете меня еще на один год.

Вот так я приобрел самого ценного помощника, служившего когда-либо Святой палате, и не год или два, а сколько он сам пожелал. Каким лицемерием обладал этот человек! Лукавый, как хамелеон (меняющий окраску под цвет своего убежища), и опасный, точно лев среди зверей лесных. Тем не менее я доверял ему, а он, в свою очередь, доверял мне. Будьте тверды и мужественны, ибо Господь Бог твой Сам пойдет с тобою и не отступит от тебя и не оставит тебя [27]27
  Второзаконие, 31:6.


[Закрыть]
.

Однако я охотно признаю, что отнюдь не все служащие достойны доверия. Иные продают свою совесть за серебреники, а кто победней – и за пару башмаков. Гримо Собакка был из таких, он был отъявленный лжец, но отец Жак время от времени подкидывал ему несколько ливров за услуги низкого и позорного рода. Иногда Гримо распространял ложные слухи меж людей, которые впоследствии обвиняли друг друга в ереси. Порой он под видом заключенного выведывал тайны других узников, чтобы потом передать их отцу Жаку. Ему случалось подкупать слуг, запугивать детей, красть документы. Если отец Жак когда и принимал деньги, то почти наверняка эти деньги были собраны Гримо.

После кончины своего покровителя Гримо стремился расположить в свою пользу отца Августина. Он тащил в Святую палату смердящие обрывки сплетен, как бродячая кошка тащит в кухню дохлых мышей – с той разницей, что он был скорее крысой, а не кошкой, и, подобно большинству паразитов, всегда находил лазейку, чтобы пробраться внутрь. Однажды вечером, когда мы возвращались в обитель к вечерней службе, мой патрон заговорил о Гримо. Он сказал, что Гримо посещал его днем и сообщил, что в Кассера живут женщины-еретички. Они поселились в старом катарском замке и не ходят в церковь.

– Вам это известно? – спросил отец Августин. – Я не знал, что в Кассера есть замок.

– Там нет замка, – сказал я. – Там есть форт, укрепленная ферма, которую некогда конфисковали у владельца, обвиненного в ереси. Земли, насколько я помню, теперь принадлежат короне. Последний раз, когда я посещал Кассера, в форте никто не жил. Он сильно разрушен.

– Стало быть, Гримо солгал?

– Он лжет все время, ибо разгуливает он по площадям Вавилона и валяется в его грязи, словно в кинамоне и драгоценных благоуханиях.

– Понятно. – Моя отповедь произвела на отца Августина заметное впечатление. – Тем не менее я напишу тамошнему кюре. Как его имя?

– Отец Поль де Мирамонт.

– Я напишу ему с просьбой это подтвердить.

– Вы заплатили Гримо денег?

– Я сказал ему, что если мы арестуем этих женщин, то после должного дознания он получит небольшую сумму.

– Если бы в Кассера обитали еретики, отец мой, кюре сообщил бы вам. Он надежный человек.

– Вы его знаете?

– Я вменяю себе в обязанность знать всех кюре в округе.

– И многих прихожан, я полагаю?

– Да.

– Тогда вы могли бы рассказать мне, что это за люди. – И старший инквизитор перечислил имена: Эмери Рибоден, Бернар де Пибро, Раймон Мори, Олдрик Каписколь, Петрона Капденье и Бруна д'Агилар. – Имена этих людей упоминаются в записях отца Жака, но против них никогда не выдвигалось обвинений.

– Эмери Рибоден! – воскликнул я. – Эмери Рибоден!

– Это имя вам знакомо?

Я остановился, взял его руку и указал на улицу, уходившую вправо. Она была застроена красивыми зданиями – жилые двухэтажные дома, первые этажи которых занимали лавки со сводчатыми окнами и склады.

– Видите те строения? Они принадлежат Эмери Рибодену. Он оружейник, и консул, и богатый человек.

– До вас не доходили порочащие его слухи?

– Никогда. Он благотворитель собора Святого Поликарпа.

– А что остальные? Бернар де Пибро?

– Пибро – это деревня к западу от Лазе. В семействе сеньоров трое сыновей, и Бернар – самый младший. Мне не доводилось его встречать. – Мы остановились, и прохожие бросали на нас любопытные взгляды. Заметив это, я продолжил путь. – Раймон Мори – пекарь, он живет неподалеку от обители. Вздорный малый, но ведь у него девять человек детей. Бруна д'Агилар – вдова из прихода церкви Святого Николая, зажиточная, ведет свое хозяйство. О ней я слышал кое-что.

– Что?

– Всякие глупости. Что на хлеб она якобы плюет три раза, вместо благословения. Что ее свиньи читают «Отче наш».

– Хм!

– Остальных двоих я не знаю. Мне знакомы несколько человек по фамилии Каписколь, но Олдрика среди них нет. Может статься, он уже мертв.

– Возможно. Его видели на сборище, которое состоялось сорок три года назад.

– Тогда, скорей всего, он умер. Его могли обвинить и осудить задолго до появления здесь отца Жака. Вам стоит проверить старые реестры.

– Я проверю.

Он так и поступил. Он заставил Раймона отыскать реестры пятидесятилетней давности, а потом Сикар читал их каждую ночь, от вечерни до утрени, пока у бедняги глаза кровью не наливались и не садился голос. Однажды, когда я составлял письмо Жану де Бону, инквизитору Каркассона, которому потребовались копии кое-каких из хранившихся у нас свидетельских показаний, на лестнице послышались шаркающие шаги отца Августина. Войдя, он остановился напротив моего стола.

– Брат Бернар, – сказал он, – вы за последнее время не сверялись с реестрами?

– Я? Нет.

– Нет ли у вас реестров при себе?

– Ни единого. А что? Что-нибудь пропало?

– Похоже, что да. – Отец Августин выглядел рассеянным. Его взгляд скользнул по моим перьям, по плошке с фуллеровой землей и куску пемзы. – Раймон не может найти одного реестра.

– Возможно, он не там ищет?

– Он сказал, что вы могли отослать его другому инквизитору.

– Я никогда не высылаю оригиналов, святой отец. Я всегда велю снять копии. Раймону следует это знать. – Беспокойство моего патрона начинало передаваться мне. – Когда пропала книга?

– Этого мне не удалось установить. Раймон не может сказать ничего определенного: к старым реестрам так редко обращаются.

– Возможно, обе копии по ошибке попали в библиотеку епископа.

– Возможно. Как бы то ни было, я велел ему найти копию епископа и доставить ее мне.

На этот раз я крепко задумался. Такую загадку нельзя оставлять без внимания.

– Не видел ли реестра брат Люций?

– Нет.

– А епископ?

– Я намереваюсь его спросить.

– Никто другой не имеет доступа к нашим записям. Если только не… – Я запнулся, и по какому-то чудесному совпадению наших мыслей отец Августин закончил предложение вместо меня:

– Если только отец Жак не взял его.

– Если только он не переложил его куда-нибудь еще.

– Хм.

Мы переглянулись, и я подумал: уж не заметал ли отец Жак следов? Но вслух я ничего не сказал, ибо мудрец да промолчит.

– Я этим займусь, – наконец объявил мой патрон. Резким движением руки он как будто отодвинул дело в сторону и тут же обратился к совершенно другой теме: – Завтра мне понадобятся лошади, надо об этом позаботиться.

– Лошади?

– Я желаю посетить Кассера.

– Вот как? – Объяснив, что потребуется заранее уведомить епископского конюшего, я поинтересовался, не получал ли он вестей от отца Поля де Мирамонта. – Подтвердились ли подозрения Гримо? – спросил я. – Обитают ли еретики в форте Кассера?

Отец Августин долго молчал. Я, не зная, что он обладает прекрасным слухом, уже собрался повторить вопрос, когда он дал мне понять, что все-таки расслышал.

– Насколько я могу судить, – ответил он, – эти женщины – добрые католички. Они ходят в церковь, но не постоянно, из-за слабого здоровья. Отец Поль говорит, что форт находится далеко от деревни, и это также мешает им посещать службы в ненастную погоду. Они ведут скромную и благочестивую жизнь, держат птицу и меняют яйца на сыр. Он не замечал за ними чего-либо подозрительного.

– Но… какова же тогда причина этой поездки? – недоуменно спросил я.

Прежде чем ответить, отец Августин снова надолго задумался.

– Женщины, ведущие подобный образ жизни, навлекают на себя опасность и порождают кривотолки, – наконец произнес он. – Если женщины желают блюсти свою чистоту и непорочность, служа Господу и соблюдая Его заповеди, им подобает искать защиты священника или настоятеля и поступать в монастырь. Иначе они подвергаются серьезному риску, во-первых, потому, что они живут в уединенном месте, уязвимом для насилия и грабежа, а во-вторых, люди помнят, что сторонницы альбигойской ереси тоже когда-то так живали, основав множество лжемонастырей. Люди не доверяют женщинам, которые, избрав образцом своим скорее жизнь Марии, нежели Марфы [28]28
  В Евангелии от Луки (16:38–42) рассказывается, что, когда Иисус Христос посетил сестер Марию и Марфу, Марфа хлопотала о пище телесной, в то время как Мария слушала слово Божие.


[Закрыть]
, тем не менее отвергают покровительство церковных властей.

– Верно, – согласился я. – В таких случаях всегда возникает множество слухов. Вы правильно сказали: почему не поступить в монастырь?

– Помимо того… – И здесь отец Августин сделал паузу перед выразительным повтором фразы, которая была произнесена со всей значительностью, присущей риторическому приему под названием conduplicatio [29]29
  Удвоение (лат.).


[Закрыть]
. – Помимо того одна из них умеет читать.

– Вот оно что! – Как двойственно то благо, что несет мирянам дар грамотности! – Не по-латыни, конечно?

– Думаю, что нет. Но, как вам известно, полуграмотные гораздо опаснее тех, кто вовсе неграмотен.

– Да, конечно. – Я и сам встречал самоуверенных и заносчивых мужчин и женщин, которые, едва познакомившись с половиной букв и выучив наизусть пару стихов из Евангелия, взирали свысока на ученых богословов. Я слышал, как темные крестьяне искажают Священное Писание, и в Евангелии от Иоанна, вместо «Свои Его не приняли» читают «свиньи Его не приняли», принимая «sui» за «sues». А в псалме вместо «Укроти зверя в тростнике» – «Укроти диких ласточек», путая «harundinis» и «hirundinis» [30]30
  Sui – свои, sues – свиньи, harundinis – тростника, hirundinis – ласточки (лат.).Люди, о которых идет речь, путают также и правила латинской грамматики.


[Закрыть]
.

Они носят личину учености, словно маску, под которой прячут глубины своего невежества от других невежд.

– Если эти женщины, ведущие такую опасную жизнь, привержены ереси, то я приму все меры к тому, чтобы направить их на путь истинный, – сказал отец Августин. – Вполне возможно, что достаточно будет одного отеческого наставления. Теплой беседы.

– В духе святого Доминика, – поддержал я, и ему понравилось это сравнение.

– Да. В духе святого Доминика. – Затем своим сухим, властным тоном он добавил: – В конце концов, мы, Domini Canes, псы Господни, не только потому, что мы бьемся с бешеными волками. Мы также возвращаем в стадо заблудших овец.

Сказав так, он удалился, хромая и отдуваясь, как кузнечные мехи, и тяжело опираясь на посох. Надо признаться, что в этот момент в голове у меня возникла кощунственная картина – образ очень старого плешивого и беззубого пса на трех лапах – и я улыбнулся, глядя в свои бумаги.

Но улыбка исчезла с моего лица, когда я спросил себя: как еще беззубые псы добывают себе пропитание, если только не выкапывают из земли падаль?

Отец Августин был одержим желанием преследовать разоблаченных еретиков до могилы и далее. Я знал, что в таком случае нам грозят крупные неприятности. Начнутся протесты и обвинения в наш адрес. Против нас поднимутся влиятельные сеньоры.

Худшего, однако, я предвидеть не сумел. На это мне не хватило дальновидности.

Кассера находится неподалеку от большой деревни Разье. Насколько я помню, в Разье проживают три сотни человек, или около того. Среди них и королевский прево [31]31
  Прево – королевский чиновник, обладавший во вверенном ему округе судебной, фискальной и военной властью.


[Закрыть]
. Прево занимает замок, принадлежавший некогда той семье, что построила форт близ Кассера. О них мне известно совсем немного, лишь то, что сто лет назад глава семьи, некий Жор дан де Разье, предоставил свой замок воинам северян.

Заглянув в хроники нашей Святой палаты, я также могу сообщить вам, что внук Жордана, Раймон Арно, лишился форта в Кассера, равно как и особняка в Лазе, в 1254 году, будучи осужден по обвинению в ереси.

Разье и Кассера издавна были заражены ересью. Я видел свидетельства, сотни протоколов 1253 и 1254 годов, когда почти все крестьяне этих деревень поочередно вызывались в Лазе для дознания. Около шестидесяти, если не ошибаюсь, жителей Кассера были осуждены, причем все они оказались выходцами из четырех семейств. (Я не раз наблюдал, как ересь поражает кровь, точно наследственная болезнь.) Эти семейства более не представлены в деревне: их члены либо умерли в заключении, либо были казнены, либо не вернулись из паломничества, куда им было определено отбыть. Иных, большей частью детей, поручили заботам дальних родственников. Ибо, как сказал Иероним, комментируя послание к Галатам: «Иссекайте гнилую плоть, гоните из стада паршивую овцу, иначе весь дом ваш и весь хлеб ваш, все тело, весь скот, сгорит, пропадет, сгниет и погибнет». После того как язва ереси была выжжена, болезнь не возвращалась, хотя нам, по мнению отца Августина, следовало неизменно сохранять бдительность.

Дабы попасть в Кассера из Лазе, нужно полдня ехать на юг до Разье, деревни, стоящей среди зеленой равнины, среди пастбищ, лесов и пшеничных полей, в уголке гармонии и богатства, созданных самой природой и дарующих отдых глазу и щедрые плоды усердному земледельцу. Как многочисленны дела Твои, Господи! Все соделал Ты премудро; земля полна произведений Твоих [32]32
  Псалтирь, 103:24.


[Закрыть]
. Кассера находится еще южнее, в предгорьях, и почва там беднее. Там нет ни садов, ни виноградников, ни телег, ни лошадей, ни мельницы, ни постоялого двора, ни обители, ни кузни. Только два дома могут похвастаться отдельными постройками для овец, мулов и коров. Церковь – скромный храм Божий – квадратное строение из потемневшего известняка, с каменным алтарем, деревянным распятием и запертым сундуком, где хранится потир, дискос, полотно и риза. Также по стенам видны картины, дурно написанные и плохо сохранившиеся. И, хотя не подлежит со мнению, что лучше смиряться духом с кроткими [33]33
  Притчи, 16:19.


[Закрыть]
, не многое, вынужден я признать, там имеется, чтобы прославлять величие Христа.

Из Кассера каменистая тропа ведет вверх, через деревенские огороды, через лес, на поднимающиеся террасами пастбища старой фермы Разье. Здесь часто можно видеть пасущихся овец, принадлежащих нескольким местным семьям, которые платят прево за привилегию пользоваться королевской землей. Эти поборы вызывают громкий ропот, и куда бы я ни направился, я слышу его повсюду. «Слишком много налогов, – говорят крестьяне. – Как мы можем давать Церкви, если у короля такие аппетиты?» Тропа, о которой идет речь, крута, как круты бывают ступени, и углублена в землю, точно канава, почти непроходима в сырую погоду, коварна в снежную бурю, скорее годится козам, чем людям, и представляет собой испытание даже для самых искусных, опытных наездников. Так вышло, что отец Августин и его солдаты, переправившись через реку Агли, пустились по холмам под палящим солнцем, затем, рискуя жизнью, пробирались через густой лес, знаменитый своими разбойниками, и в конце пути им предстояло преодолеть еще этот труднейший подъем.

Вернуться они решили в тот же самый день и неслись обратно во весь дух, дабы успеть в Лазе до захода солнца, прежде чем запрут городские ворота. То было решение отца Августина, и весьма неразумное, ибо оно едва не стоило ему жйзни. В результате, следующие три дня он провел в постели – и все почему? Потому что он не желал, по его собственным словам, пропустить вечернее богослужение. Я прекрасно знаю, что посещать вечернюю службу – есть долг каждого брата доминиканца, что повечерие – это итог и вершина всего дня, что ничье отсутствие не останется незамеченным и что нет причин, могущих его оправдать. Тем не менее, как указывает блаженный Августин, Господь, сотворив человеческий разум, наделил его способностью мыслить и понимать, а посему всякому ясно, что человек слабого здоровья, еще более ослабленный трудностями долгого пути и утомлением, пропускает несравнимо большее число вечерних богослужений, нежели тот, кто мудро решает провести ночь под крышей местного кюре.

Я высказал свое мнение, когда посетил моего патрона в его келье на второй день выздоровления. Он согласился, что переоценил свои силы.

– В следующий раз я переночую там, – сказал он.

Я был поражен:

– Вы намерены туда вернуться?

– Да.

– Но если эти женщины нетверды в своей вере, вам следует вызвать их сюда.

– Они тверды, – перебил отец Августин. Он не говорил, а слабо и натужно каркал, но, приблизив ухо к его рту, я смог расслышать не только слова, но и уловить намек, слабое эхо неприязни, с которой он их произнес. И эта неприязнь, источник коей был от меня сокрыт, повергла меня в недоумение.

– Они нуждаются в духовном наставлении, – продолжал отец Августин, лежа с закрытыми глазами и обдавая меня зловонным дыханием. Кости черепа четко выделялись под его тонкой кожей.

– Но разве отец Поль не в силах его осуществлять? – спросил я, а он раздраженно, почти конвульсивно затряс головой.

– Нет, не в силах.

– Но…

– Отец Поль – простой человек и имеет на попечении более ста душ. Эти женщины родовиты, умны – насколько это качество, более свойственное мужчинам, может проявиться в женщине.

Он замолчал. Я подождал, но дальнейших объяснений не последовало. Тогда я осмелился высказать свое собственное:

– То есть, – заметил я, – если они обратились в ересь и отец Поль начнет их переубеждать, то они могут обратить и его. Это вы имеете в виду, отец Августин?

Голова его снова устрашающе дернулась, точно у одного из тех, кого не миновала чаша Божья и кто ни днем, ни ночью не ведает покоя. Недомогание лишило его обычного спокойствия и невозмутимости.

– Вы несносны, – пожаловался он. – Ваши насмешки… они терзают меня…

Охваченный раскаянием, я искренне попросил прощения.

– Отец мой, я виноват. Мне не следовало так говорить, это моя слабость.

– Это серьезное дело.

– Я знаю.

– И все же вы насмехаетесь. Всегда. Вы шутите даже с заключенными в цепях. Как мне вас понять?

И я подумал: слухом услышите – и не уразумеете [34]34
  Исайя, 6: 9.


[Закрыть]
. Боюсь, так было всегда. К какому бы ордену ни принадлежали монахи, речи их тихи, смиренны, серьезны и немногословны.

– Отец Поль не обратится в ересь, – продолжил отец Августин, с клокотанием в горле. – Но, может быть, ему не удастся убедить.

– Конечно. Я понимаю.

– Этим женщинам необходимо пастырское назидание. Мой долг, как монаха ордена Святого Доминика, уберечь их от обращения в ересь. Я готов посещать их время от времени и заботиться о здравии их души. Это мой долг, брат.

– Конечно, – снова повторил я, ничего не понимая. Пастырство – это забота белого духовенства, а не ордена проповедников. Встречаются некоторые исключения (Гийом Парижский, как вы знаете, много лет был духовником короля), но кодекс ордена Святого Доминика, который, хотя и посылает наших братьев в самые дальние уголки земли, дабы нести миру слово Божие убеждающей силой сладкозвучного слога, хотя и позволяет простолюдинам приходить в дом наш и молиться с нами на вечерней службе, тем не менее не поощряет близости, возникающей между пастырем и паствой. И тем более – частых и свободных свиданий с женщинами.

Я должен признаться, что именно это смутило и обеспокоило меня прежде всего. Мне нет нужды представлять вам веские доводы против дружбы монахов и женщин, будь то матроны, девы или блудницы. Блаженный Августин твердо заявил о греховности подобной дружбы: «Через неумеренное стремление к благам низкого рода, отвергают лучшее и высшее». Святой Бернард Клервоский вопрошал: «Быть с женщиной постоянно и не познать ее плотски – не труднее ли это, чем воскресить из мертвых?» Даже самые возвышенные, духовные отношения, подобные тем, что связывали святую Кристину из Маркгейта и отшельника Роджера, могут обернуться во зло, ибо разве дьявол – враг всего непорочного, – не воспользовался их тесной дружбой, дабы сломить сопротивление человека?

Но есть и много мужчин в духовном звании, которые, поскольку Ева сорвала плод с древа познания и нарушила запрет Божий (и поскольку горче смерти женщина, потому что она – сеть, и сердце ее – силки [35]35
  Екклесиаст, 7:26.


[Закрыть]
), страшатся заговорить и даже взглянуть на женщин, встречающихся им на пути. И нет у них милосердия, так владеет ими страх плотской близости. Но разве не сам Христос позволил женщине, плача, обливать ноги Его слезами и, отирать волосами головы своей, и целовать ноги Его? Разве не говорил Он с женщиной и не сказал ей: «Вера твоя спасла тебя; иди с миром» [36]36
  Лука, 7:38,50.


[Закрыть]
? Я вел беседы со многими женами на улице в городе, на пороге дома, и в стенах монастырей. Я читал им проповеди в церквах и выслушивал их в тюрьмах. Подобное общение может быть самым благотворным во всех смыслах.

Но делить с женщиной хлеб, спать под одной крышей, часто встречаться с ней, поверять ей свое сердце – в этом таится большая опасность. Мне это известно, поскольку – и тут я должен сделать одно постыдное признание – в молодые годы я алкал подобной опасности и предавался греху и бесчестию. Юношей, до принятия сана, я познал женщин – во грехе – вне уз брака. Как усердно я изучал искусство любви! Как внимательно читал я творения трубадуров, и посылал их медовые слова, точно стрелы, в сердца стольких дев! Принеся, однако, обет непорочности, я тверд был в намерении сохранить его. Даже находясь еще в сане простого орденского проповедника и странствуя вместе со старшим и более опытным генеральным проповедником (отцом Домиником де Ределем), я был непреклонен в желании сокрушить о Христа, как о каменную глыбу, порочные и похотливые мысли, возникавшие у меня в голове. Я старательно отводил взгляд от любой женской фигуры, пытаясь достичь той божественной любви, которая абсолютна и не имеет страха.

Но все мы грешники, не правда ли? И я пал, подобно Адаму, когда на несколько недель оказался заперт в деревне в горах Арьеж по причине болезни, обездвижившей моего спутника. Мои проповеди в местной церкви подвигли одну молодую вдову обратиться ко мне за духовным наставлением. Мы беседовали, и не однажды, а много раз, и… помилуй меня, Господи, ибо слаб человек. Дабы не описывать подробности этого богомерзкого происшествия, скажу лишь, что мы соединились в чувственном восторге.

Безусловно, я был далек от того, чтобы заподозрить за отцом Августином грехопадение такого рода. Я думаю, здоровье ему бы этого не позволило. К тому же я полагал его человеком, который следует заповедям Господним (я бы сказал «хромает», не будь это столь легкомысленно). В сущности, он был подобен зеленеющей маслине в доме Божием [37]37
  Псалтырь, 51:10.


[Закрыть]
, и вообразить себе, чтобы его душа соединилась с другой душой, или чтобы пламя низменной похоти вспыхнуло в чреслах его, – было одинаково невозможно.

Тем не менее его поездки в Кассера не нравились мне. И хотя они не были слишком частыми, дела Святой палаты от этого страдали. Дабы уяснить себе, почему, вы должны понять размах нашей деятельности в то время.

Я получил записку от Жана де Бона из Каркассона, где говорилось о том, что он допрашивает свидетелей из Тараскона или окрестностей. Один из этих свидетелей указал на жителя деревни Сен-Фиакр, находящейся в провинции Лазе. Когда того вызвали и допросили, он оговорил чуть ли не всех своих соседей и даже кюре, сказав, что он принимает у себя совершенныхи помогает им. Количество подозреваемых повергло меня в растерянность. С чего следует начинать? Кого вызывать первым?

– Арестуйте их всех, – приказал отец Августин.

– Всех?

– Такое уже случалось в прошлом. Десять лет назад, предыдущий инквизитор Каркассона арестовал все население одной горной деревушки. Забыл ее название.

– Но, отец мой, в Сен-Фиакре проживает более ста пятидесяти человек. Где мы будем их содержать?

– В тюрьме.

– Но…

– Или в королевской тюрьме. Я переговорю с сенешалем.

– Но почему бы не вызывать их по несколько человек? Было бы гораздо проще, если бы…

– Если бы остальные сбежали в Каталонию? Сомневаюсь, что это убавило бы нам работы.

Он не добавил: «Это ли будет вашим оправданием пред лицом Его, когда прейдет небо и земля?» Но его суровая мина была красноречивей всяких слов. Сомневаясь, что поднимутся и уйдут за перевал все жители Сен-Фиакра, я тем не менее должен был признать, что некоторые, особенно пастухи, так и сделают. Сильно упав духом, я уговорил Роже Дескалькана предоставить нам помощь, ибо без сенешаля мы не имели средств заставить сто пятьдесят с лишком человек совершить долгий путь до Лазе, дабы предать себя в руки инквизиции. Роже, конечно, приносил присягу, как всякий государственный служащий, но пусть даже и так, ему довольно было и собственных дел, и порой приходилось его уговаривать,

Мне предстояло умаслить и Понса, нашего тюремщика, которого отнюдь не обрадовал такой большой приток заключенных. Кроме того, пришлось пригласить еще одного нотария. Даже Раймону Донату, при всей его прыти и мастерстве, было не под силу одному обслужить все допросы. Отец Августин и я должны были допрашивать не только жителей Сен-Фиакра, но и свидетелей по делу тех четырех человек, которых мой патрон подозревал в даче мзды отцу Жаку – подозреваемых Эмери Рибодена, Бернара де Пибро, Раймона Мори и Бруны д'Агилар. Поскольку отец Августин в основном занимался именно этими делами, Сен-Фиакр целиком лег на мои плечи. Вот почему нам понадобился второй нотарий, и мы обратились к королевскому конфискатору, и он, скрепя сердце выделил нам несколько турских ливров, чтобы мы наняли Дюрана Фогассе.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю