Текст книги "Любовники (На Ревущей горе, у Лимонадного озера.Царство покоя.В другой стране)"

Автор книги: Кэтлин Уинзор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)

– Тогда зачем вообще утруждаться подавать нам обеды и прочее?

– Не знаю. Но, наверное, так принято. Знаешь, мне кажется, я вообще не обедала год или два, а может, и больше.

– Правда?! – воскликнула Джасинта. – Невероятно! – Ее голос прозвучал почти радостно, словно гостья только что сообщила ей что-то необычное и крайне интересное, касающееся этого места, где она появилась совсем недавно.

Они продолжали весело болтать о том о сем, словно две школьные подруги, которым довелось ночевать в одной спальне, где они делились всякими секретами, обменивались вопросами и советами, подробно обсуждая каждую минуту жизни и смерти.

Джасинта подошла к стенному шкафу, чтобы развесить там платья, аккуратными рядами расставить туфли, разложить на верхней полочке шляпки, сложить элегантные кружевные нижние юбки и ночные рубашки, а Шерри уютно устроилась на софе и сидела, поигрывая веером. С одного края софа была загнута кверху, а с другого сходила на нет; покрытая алым бархатом, она стала прекрасным фоном для черного атласного платья и кремовой кожи сидящей на ней молодой женщины. Постепенно наступили сумерки. Джасинта зажгла керосиновые лампы, и комнату наполнил мягкий изысканный бледно-розовый свет, отраженный от алых стен.

– Я всегда знала, что твой отец, убив меня, станет страшно сожалеть об этом, – сказала Шерри. – И я очень обрадовалась, узнав, что так оно и было.

– Не думаю, что после твоей смерти у него был хоть один счастливый миг в жизни. Разумеется, мы считали, что это из-за слишком сильной любви к тебе. Ведь все знали, с каким благоговением и преданностью он относился к тебе, и каждое воскресенье мы приходили на кладбище с огромными букетами цветов. Когда стояла хорошая погода, мы проводили там целый день. А твоя могила действительно очень красива – надгробье украшено мраморной подушкой с бахромой и опрокинутым факелом. В день твоих похорон мы все были в трауре и рыдали, а он пристально смотрел на надгробие и все время вздыхал. На надгробном камне выгравированы очень красивые стихи, которые он сам сложил. А стихи такие…

Шерри, внимательно слушавшая это повествование с каким-то презрительным весельем в глазах, предупредительно подняла руку и проговорила:

– Пожалуйста, не надо! Я просто не вынесу, если услышу эти стихи. Скажи-ка лучше… Ты с отцом… вы были в хороших отношениях?

– Нет. Я никогда не любила его. Совершенно не знаю почему, но после твоей смерти я стала бояться отца, стоило мне только его увидеть. Страх не покидал меня ни на миг. Он был добр ко мне, можно сказать, даже слишком добр, полагаю, из-за сознания своей вины. И все же… – Она замолчала и застыла на какое-то время, держа в руках несколько шляпок, украшенных перьями и лентами. – И все же он меня по-своему очаровывал.

Шерри вновь рассмеялась звонким счастливым смехом, который показался Джасинте каким-то заблудившимся эхом, которое наконец достигло ее слуха – спустя двадцать лет.

– Обычно мужчина становится очаровательным в амплуа отца, если он несостоятелен как муж. Ах, бедняжки, это такая замечательная компенсация для большинства подобных мужчин.

– О! – радостно воскликнула Джасинта. – До чего же ты остроумна! Все-таки как это восхитительно, что мы опять вместе!

– Я совершенно согласна с тобой! Как же нам повезло, верно? Кстати, что ты собираешься надеть сегодня к вечеру? – Они вместе подошли к гардеробу, и Джасинта, держа в руке керосиновую лампу, внимательно разглядывала свои наряды. – Ты должна надеть свое самое лучшее платье. Он может присутствовать там, и, если все-таки придет, мне бы очень хотелось, чтобы ты сразу произвела прекрасное впечатление.

Джасинта удивленно повернулась к матери. Ведь за все время их воссоединения заново она даже не собралась упомянуть о своей встрече с ним.

– Но я уже произвела некоторое впечатление! – проговорила она.

– Неужели? Ты встречалась с ним? Уже? И где же?

– Ну, я познакомилась с ним на Ревущей горе близ Лимонадного озера. – Когда прозвучали эти слова, ей показалось, что она рассказывает о чем-то, происшедшем давным-давно, причем настолько давно, что вроде бы ничего и не случалось вовсе и речь идет о простой игре воображения. В ее тихом и немного удивленном голосе зазвучали отчетливые нотки сомнения. – Это место… – наконец проговорила Джасинта, проводя рукою по лицу. – Находиться здесь – словно жить в каком-то мираже, да?

Шерри осторожно наблюдала за ней, и на ее лице появилось не только беспокойство, но и нечто большее, что-то сродни болезненному испугу.

– Как это произошло? – наконец спросила Шерри, тихо и смущенно засмеявшись. – Вы с ним – на Ревущей горе? Довольно странное место для свидания.

– Его возница (он называл кучера Грантом) заставил меня выйти из коляски именно там. Я не хотела этого делать, но он настоял. И он был там… я имею в виду дьявола. С этого-то все и началось. На много миль вокруг не было ни души; я видела только его, а он стоял там и смотрел на меня. Когда же я закричала, он рассмеялся.

Рассказывая это, она ощутила, как все эмоции, которые он вызвал в ней тогда, подобно стае испуганных птиц пронеслись сквозь ее тело, приведя ее в полное оцепенение и замешательство. Она снова пережила огромное потрясение от его мощи и головокружительной красоты. Джасинта почувствовала волнение и теплоту, разлившиеся по ее телу, когда вспомнила о его беспредельной, удивительной, грозной силе и душевной энергии. Вне всякого сомнения, он околдовал ее (причем околдовал одной своей сущностью) безо всяких проявлений галантности и лести или каких-либо комплиментов. И осознание этого само по себе пугало Джасинту.

Она взглянула на Шерри, и некоторое время женщины разглядывали друг друга; лицо Джасинты было озадаченным и несчастным, лицо же Шерри – удивленным, разочарованным, но заботливым и полным внимания. И она легко похлопала Джасинту по руке.

– Он любит так поступать, – успокаивающим тоном произнесла Шерри. – Видишь ли, ему нравится пугать и озадачивать людей. В особенности молоденьких девушек. – Она отвернулась от собеседницы и занялась содержимым гардероба, однако спустя какое-то время снова повернулась к Джасинте и сказала: – Должно быть, он очень хотел встретиться с тобой.

Увидев, что Шерри собралась уходить, Джасинта пришла в крайнее волнение.

– Не уходи! – крикнула она во весь голос. – Мы же еще не выбрали для меня платье!

Шерри снова повернулась к ней и опять звонко рассмеялась, высоко подняв голову, открывая при этом безупречную линию шеи и прекрасный подбородок, словно изваянный замечательным скульптором. Ее смех напоминал звон мелких монеток, рассыпавшихся по булыжной мостовой.

– Ну конечно же, дорогая, никуда я не уйду! Я просто задумалась, замечталась. Знаешь, ко мне иногда приходит такое состояние, и я становлюсь крайне рассеянной. Извини меня, пожалуйста! – Она нежно дотронулась до руки Джасинты, чуть-чуть сжала ее, при этом улыбаясь ей прямо в лицо. Ее очарование, мягкость и красота были поразительны, и Джасинта удивилась тому, что мать попала в ад. Такое казалось ей просто невозможным. Да она способна смягчить сердце любого грубого простолюдина, не говоря об отце.

– А знаешь, ты первая красивая женщина на свете, которой я совершенно не завидовала бы и ни к кому не ревновала, – сказала Джасинта и добавила: – Я имею в виду, что этого никогда не было бы там, внизу. По крайней мере у меня хватило бы ума не показывать этого.

– Знаю. И чувствую то же самое. Очень рада, что ты выросла такой красавицей, но я знала, что так и будет. Ведь ты была самой очаровательной малышкой, которую я когда-либо видела. Наверное, поэтому мы не ревновали бы друг друга, будучи матерью и дочерью. Наша красота казалась нашей обшей собственностью, если можно так выразиться. Ведь ты принадлежала мне, а я – тебе. И мы восхищались бы красотой друг друга, как восхищались бы сами собой. И это было бы вполне естественно. Очень естественный и довольно загадочный вид любви, не правда ли?

– Сегодня самый счастливый день в моей жизни! – воскликнула Джасинта, и обе женщины рассмеялись. – И все-таки… что же мне надеть к вечеру? А ты в самом деле думаешь, что он будет там?

Шерри остановилась и внимательно посмотрела на дочь.

– Ты, правда, надеешься, что он придет? И ты предвкушаешь встречу с ним? Тебе очень хочется увидеться с ним еще раз?

Джасинта нахмурилась.

– Думаю, да. В конце концов, здесь он – единственный человек, обладающий влиянием.

– Какое впечатление он произвел на тебя?

Этот вопрос сильно смутил Джасинту; она повернулась к Шерри спиной и притворилась, что выбирает платье. Ей было бы очень стыдно, если бы мать узнала, благодаря чему он произвел на нее такое сильное впечатление.

– Ну… – нерешительно начала она. – Он довольно привлекателен. Правда, на мой взгляд, несколько грубоват. Безусловно, не джентльмен.

«Ох, до чего же нелепые вещи я говорю!»

– Да, – согласилась с ней Шерри. – Он не джентльмен. Вот, посмотри, почему бы тебе не надеть это платье? На мой взгляд, оно очаровательно.

– Да, оно довольно миленькое, – рассеянно сказала Джасинта, – но… тебе не кажется, что оно какое-то блеклое, неброское? – Ей было не по себе. Муж очень любил, когда она надевала именно это платье, принимая самых консервативных знакомых.

– Да, ты, пожалуй, права, – задумчиво согласилась Шерри. – Оно и вправду какое-то невыразительное. Что ж, тогда надень вот это. Я просто уверена, что в нем ты произведешь сенсацию. В конце концов, почему бы и нет.

Платье, которое выбрала Шерри, Джасинта купила летом перед поездкой с Мартином в Париж; сшитое из бархата, причем по самой последней моде, оно было бледно-пурпурного цвета. А ведь когда речь идет о высокой моде, цвет платья не может быть случайным или излишне кричащим. И еще в этом платье она была на балу, где впервые встретилась с Дугласом. Однако она стеснялась рассказать об этом Шерри, ибо опасалась, что та подумает, будто Джасинта надеется произвести такой же фурор сегодня вечером. Хотя, конечно же, могла это сделать.

Полтора часа ушло на то, чтобы Джасинта приняла ванну, сделала прическу (с помощью Шерри) и оделась к вечеру. Все время они, не переставая, беседовали, но ни разу не упомянули о своем хозяине.

Джасинте безумно хотелось выпытать у Шерри, знакома ли она с ним, знает ли, что он из себя представляет, но, когда спросила об этом, Шерри ответила:

– Да, я знакома с ним. По крайней мере провела в его обществе довольно много времени. Но никто не может сказать о нем что-то определенное. Все о нем совершенно разного мнения. Ты еще увидишь: все, что я смогла бы рассказать тебе о нем, не будет соответствовать твоему собственному о нем представлению. Подожди… и ты сама все решишь для себя. А теперь давай больше о нем не говорить. Он, в лучшем случае, способен взволновать, и ему это, безусловно, нравится. Позволь мне предостеречь тебя: не заблуждайся по поводу его дружелюбных взглядов и прочих обаятельных штучек, которые, вероятно, он будет демонстрировать тебе время от времени. Не зря же он все-таки дьявол, а не кто-нибудь еще. Ты же знаешь.

Джасинта слушала Шерри внимательно, стараясь сохранять благоразумие, словно маленькая девочка, присутствующая в школе на своем первом уроке. Иногда послушно кивала.

– Я думаю, в нем есть что-то зловещее.

Шерри тяжело вздохнула и резко обмахнула себя черным шифоновым веером, украшенным золотыми блестками.

– Он старается угодить всем и каждому. Пожалуйста, Джасинта, давай больше не будем говорить о нем.

– Хорошо. Мне очень жаль, что я вообще затеяла этот разговор. Расскажи мне лучше, как вы тут развлекаетесь. Что вы делаете для этого?

– Ну, дай-ка мне подумать… – медленно начала Шерри. Сейчас она натягивала на руки белые лайковые перчатки. Натянув их, начала застегивать крошечные пуговички на запястьях. – Ну, к примеру, здесь огромный выбор всяких азартных игр.

– Азартных игр! – Сейчас Джасинта стояла возле туалетного столика, раскладывая и рассматривая свои драгоценности. – Неужели они считают азартные игры самым лучшим способом провести время?

– По меньшей мере это один из лучших способов убить время, – отозвалась Шерри, грациозно пожимая плечами. – Как ты, наверное, уже догадалась, это он придумал подобный способ времяпрепровождения. Ну, потом еще есть…

– Шерри! – вдруг громко воскликнула Джасинта и подбежала к ней. – Смотри, что у меня! – Она остановилась рядом с Шерри и протянула вперед руки, показывая широкое, похожее на кружево, ожерелье и браслет с тяжелыми золотыми застежками, сделанный из красно-коричневых волос, принадлежавших матери. – Отец носил много лет цепочку для часов, изготовленную из твоих волос. Да, да, много лет, во всяком случае, сколько я себя помню.

Какое-то время Шерри разглядывала браслет с вежливым любопытством, а потом невольно вздрогнула всем телом. Одной рукой она дотронулась до своих волос.

– Как это печально, – сказала Шерри. – У меня тоже был браслет… из волос моей матери. М-да, мы были болезненно впечатлительны. Это не очень-то здорово, тебе не кажется?

Похоже, Шерри, попав сюда, лишилась многих ценных вещей. Джасинта разочарованно смотрела на свои драгоценности. Она положила их обратно в шкатулку, и женщины заговорили о коллекции голубого китайского фарфора, принадлежавшего Джасинте, и о том, как она любила уходить из дому, чтобы рисовать на открытом воздухе пейзажи.

Наконец Джасинта была готова. Волосы уложены и заплетены в косы; в шляпке торчало три страусиных пера. Лицо тщательно напудрено и нарумянено, но с утонченным вкусом, как и подобает рафинированной леди. Белые лайковые перчатки застегнуты на локтях, а в руке она держала красивый веер из страусиных перьев. В ушах сверкали бриллиантовые серьги, а две маленькие бриллиантовые звездочки украшали левую грудь. Еще она надела восхитительное бриллиантовое ожерелье, подаренное Мартином. Это был его последний подарок.

Шерри с Джасинтой одарили друг друга теплыми и искренними комплиментами, вышли из комнаты и двинулись по широкому пустынному коридору, освещаемому газовыми фонариками.

Так они и шли вдвоем: Шерри – в своем черном атласном платье, миниатюрная, изящная, быстрая и энергичная, и Джасинта – в светло-пурпурном бархате, чуть выше ростом своей спутницы, блистательная и спокойная. Они шли, держа друг друга за руки, минуя одну закрытую дверь за другой; их шлейфы плавно тянулись за ними, словно волны, а приглушенные мягкие голоса тонули в сверхъестественной тишине огромного полуосвещенного коридора. Было довольно холодно, пустой коридор казался бесконечностью перед этими двумя медленно двигающимися изящными женскими фигурками. Иногда они громко и звонко смеялись, и смех казался таким задорным и счастливым, словно это две молоденькие девушки отправлялись на давно ожидаемый бал.

Так они шли, минуя коридор за коридором, поворот за поворотом, иногда чуть замедляя шаг, чтобы не запутаться в этом бесконечном лабиринте, по которому Джасинта недавно проследовала до своей комнаты в сопровождении гадкого раболепствующего лакея. По дороге им не встретился ни один человек, и, когда им показалось, что они идут уже не менее получаса, Джасинта повернулась к Шерри.

– Может, мы заблудились?

– О нет, не бойся. Я прекрасно знаю дорогу – мы придем куда надо. Просто, как видишь, этот дом огромен. А он постоянно пристраивает к нему все новые и новые помещения. Он строит его беспрестанно, никогда не удовлетворяясь сделанным. Строит все больше, больше и больше, и так, наверное, будет до бесконечности. Но знаешь что, не нам беспокоиться об этом, ведь так?

И обе громко рассмеялись.

Они шли, весело болтая, изящно жестикулируя руками в лайковых перчатках. Иногда Джасинта обмахивалась веером или Шерри делала округлое движение своим, украшенным золотыми блестками. По мере того как они продвигались вперед, их элегантные туфельки с острыми носками изящно выступали из-под платьев – розовые бархатные и черные атласные, – то показывались наружу, то прятались обратно. И снова, и снова…

Джасинта ощущала себя так, словно находилась в состоянии какого-то сладкого, очень приятного опьянения; она была невообразимо счастлива, намного больше, чем когда-либо прежде.

– Я просто не могу осознать, что со мной происходит, – призналась она своей спутнице. – Я чувствую себя, как после бокала вина.

Действительно, ею овладело какое-то безрассудство, что было вовсе не свойственно ее натуре. Хотя Джасинта и совершала опрометчивые поступки, но особым легкомыслием не отличалась. А нынешнее состояние заставляло ее чувствовать себя так, словно она мчится куда-то в невероятной спешке, мчится, сама не зная куда и вовсе не собираясь туда направляться. Да, да, она не намеревалась идти в это непонятное ей место, но тем не менее какая-то неведомая сила влекла ее туда, притом на сверхъестественной скорости.

– Видишь ли, тебе надо свыкнуться с новым местом, – проговорила Шерри, словно стараясь утихомирить пенящееся, чрезмерное возбуждение, полностью овладевшее Джасинтой.

Ибо в последние несколько минут до них доносился тихий, почти неслышный и какой-то неопределенный звук, которого ни одна из них поначалу даже не заметила. И вдруг их поразил ужасный грохот, напоминающий взрыв огромной силы. Это продлилось всего мгновение, а потом снова послышалось нечто напоминающее шепот, но на этот раз он был значительно громче.

– Боже мой! – воскликнула Джасинта. – Что это было?

– Это вестибюль. Он как раз за углом. В этот час там всегда полным-полно народу. Кто-то заглянул туда перед ужином, чтобы, как говорится, себя показать и на людей посмотреть, кто-то явился посплетничать, пофлиртовать или разузнать, чем сегодня занимались остальные.

Они завернули за угол и вошли в двойные двери, над которыми висела надпись: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ», сделанная из хвойных веток, украшенных сосновыми шишками. Двери им открыли двое лакеев. Шерри с Джасинтой прошли в залу по-королевски, с высоко поднятыми головами и сложенными веерами. Руки они держали так, чтобы не скрывать очертаний своих безупречных фигур. Да, воистину вошли две женщины, привыкшие к тому, что их появление вызывает острое внимание к ним и такое восхищение, от которого перехватывает дух.

Зала была переполнена. Толпы людей находились везде, куда ни кинь взгляд. Люди подчас стояли плечо к плечу, лицо к лицу и спина к спине.

Все присутствующие были в вечерних туалетах, поэтому голова кружилась при виде белоснежных плечей и открытых бюстов, сверкающих бриллиантов в ушах и на шеях; повсюду мерно качались плюмажи и султанчики из страусиных перьев; искусно подогнанные по фигурам платья подчеркивали осиные талии, выпуклость бедер и груди. Огромная зала сверкала всеми цветами радуги: ярко-синими, пурпурными, гранатовыми, изумрудными. Наряды были самые роскошные: атласные, бархатные, попадались платья из тафты, различные изысканнейшие и тончайшие кружева, тюль, отяжелевший от бисера и вышивки янтарем. Вокруг виднелись все мыслимые фасоны складок и бахромы, бантов и кисточек, лент и оборок. Элегантность и великолепие этого собрания завораживали и приводили в оцепенение. Мужчины были в черных фраках и белоснежных накрахмаленных рубашках.

Повсюду слышался непрерывный рокот тоненьких и нежных голосов дам и низких голосов мужчин. То и дело откуда-нибудь раздавался громкий всплеск смеха, словно над головами присутствующих мелькала молния. Ни разу в жизни Джасинта не видела столь возбужденного и веселого общества, беспечно погруженного в беседу, явно доставлявшую всем только удовольствие и радость.

– О! – простонала она, и рука ее невольно коснулась груди. – До чего же здесь шумно! – И она вздрогнула, словно все это веселье таило для нее дикую, физически ощутимую угрозу. И действительно, помимо того, что пустая болтовня заставляла вибрировать все ее существо, она словно почувствовала, как этот шум с силой ударяется о стены, с грохотом бьется о потолок, и ей показалось, что всему зданию и в самом деле угрожает опасность разрушения от взрыва.

– По вечерам здесь всегда так. Мне ненавистно все это. Но со временем ты должна будешь к этому привыкнуть. Я думаю, они шумят так, чтобы отвлечься от собственных мыслей. Все они устали от смерти. – Шерри грустно покачала головой. – Прости мне этот невольный ужасный каламбур. Просто я до сих пор никак не могу избавиться от привычки изъясняться так, как делала это раньше.

– Что ты! Я совершенно не возражаю. А что мы будем делать?

– Давай немножко постоим. Тебе надо оглядеться. Вот, посмотри вокруг, приглядись ко всему, поскольку теперь ты будешь посещать это место неоднократно.

– О, не уверена, – нерешительно проговорила Джасинта. Ее возбуждение и пьянящее чувство уже давно испарились. – Полагаю, мне все это не понравится.

– Ты должна будешь привыкнуть к этому.

Джасинта повернулась к Шерри, приподняв свои блестящие черные брови.

– Ты хочешь сказать… даже если я не желаю находиться здесь, я все равно не смогу уйти отсюда?

Шерри медленно повернула голову, и они довольно долго пристально смотрели друг другу в глаза. Раз или два Шерри отводила взгляд, но потом наконец улыбнулась. Выглядело это как некий слабый отблеск едва переносимого веселья.

– Ну разумеется, нет, – проговорила она наконец. – Ведь это…

– Ведь это ад, не так ли?

Джасинта с насмешливым видом откинула голову назад и расхохоталась. Но потом почти так же внезапно зарыдала, приложив к губам руку, обтянутую белой перчаткой, и не спуская глаз с Шерри. Глаза ее в этот миг казались необыкновенно большими.

– Ты что, действительно в это не веришь? – мягко спросила ее Шерри.

– Нет, – отозвалась Джасинта, склонив голову и пристально рассматривая кончик своей розовой бархатной туфельки, которая была еле видна из-под подола вечернего платья. – Я считаю, что нахожусь в гостях.

– Отлично! Так, значит, вы обе уже здесь! – раздался прямо у них за спиной мужской голос, дружелюбный, но в то же время повелительный. Женщины обернулись, и невольно их охватило чувство тревоги и удивления. Он стоял и смотрел на них, слегка искривив рот в усмешке.

На нем были двубортный пиджак с черными стегаными атласными лацканами, белая рубашка из какой-то мягкой, эластичной ткани и черный шелковый галстук. На брюках виднелись черные лампасы, ноги обуты в лакированные туфли из черной кожи. Сейчас его облик казался даже более устрашающим, чем раньше, ибо официальный костюм на нем ничем не отличался от одежды остальных присутствующих лиц мужского пола, а его удивительно мужественная внешность была настолько неотразима, что Джасинта словно застыла на месте, оцепенело глядя на него. Он просто сиял своей дикой, необузданной, первозданной красотой.

– Мой, мой, – прошептала Джасинта, прикованная к полу.

До чего же он был великолепен! И как сладостно видеть мужчину столь неотразимого, обладающего чарующей красотой!

Но эффект, производимый им, являлся не просто результатом его ни с чем не сравнимой красоты. Тут было нечто намного большее; похоже, он обладал какой-то мощной, поистине вулканической энергией. Его внутренняя сила буквально кипела.

«И до чего же он порочен, – думала она. – До чего злобен, жесток, разрушителен!»

Джасинта настолько растерялась, была так взволнована и смущена, что прошло, наверное, несколько секунд, прежде чем она осознала, что после беглого, мимолетного взгляда на нее он смотрел теперь только на Шерри.

Выражение его лица было оценивающим и собственническим; глаза изучали ее тело с ног до головы, а затем он посмотрел ей в глаза столь дерзко и бесцеремонно, что, будь он обычным мужчиной, это просто шокировало бы, что, собственно, и произошло с Джасинтой. Ее до глубины души потрясла подобная наглость. Шерри, похоже, действительно провела в его обществе довольно много времени, как и говорила Джасинте. И теперь вступила с ним в вежливую беседу.

И сразу же Джасинте пришло на ум множество деталей, на которые она раньше не обратила внимания. Какое было выражение лица у Шерри, когда Джасинта рассказывала ей о своей встрече с ним на Ревущей горе; всплыл в памяти совет Шерри надеть какое-нибудь платье попроще и невиннее; вспомнилось о том, как Шерри упорно отказывалась разговаривать о нем, как на ее лице появилось беспокойство в ответ на искреннее замечание Джасинты, что он здесь – единственный мужчина, на которого стоит обратить внимание.

Все было очень просто: Шерри почувствовала тот самый жалкий укол ревности, знакомый каждой женщине, когда она замечает, что любимый ею мужчина обращает внимание на кого-нибудь еще.

Значит, ее мать влюблена в дьявола.

Как это ужасно!

Шерри буквально не сводила с него глаз. Это было совершенно очевидно. Она смотрела на него с такой пылкостью, что ее красота становилась еще ярче. В эти минуты она просто светилась. Такая реакция у Джасинты с ее стороны не вызывала приятных эмоций, но не это оказалось самым худшим. Ужасно было то, что чистое гордое лицо Шерри в эти минуты до неприличия откровенно демонстрировало плотское желание настоящей распутницы.

Глядя на нее, Джасинта ощутила неприязнь и отвращение, и мурашки пробежали по ее телу. Это было невероятно, однако неоспоримый факт. Он и Шерри переглядывались друг с другом, в их взорах отражалось нечто чудовищно интимное и беспредельно гадкое. Джасинте невольно захотелось встать между ними и надавать обоим пощечин, обозвать их какими-нибудь грязными словами. Никогда еще она не ощущала такого сильного презрения и душевной смуты.

Она должна что-то сделать! Должна!

В этот миг веер, которым она машинально обмахивалась, неожиданно выпал у нее из руки и упал на пол.

– О! – воскликнула она, отпрянув, и посмотрела на упавший веер с видом полной беспомощности.

Спустя несколько секунд он наконец заметил происшедшее. Потом поднял на Джасинту глаза и улыбнулся. Она почувствовала, как жар бросился ей в лицо. Но он не сделал ни малейшего движения, чтобы поднять веер и подать ей. Что, если он собирается вынудить ее нагнуться и поднять безделушку! О… ну как она могла быть такой дурой? Джасинта чувствовала, как на нее надвигается какая-то страшная, неведомая ей доселе беда.

Когда ее смущение и замешательство достигли апогея и ситуация стала для нее совершенно непереносимой, только тогда он небрежно повернулся, поймал взглядом одного из слуг, и тот с раболепным видом поднял упавший веер и с низким поклоном возвратил его владелице. Слуга поклонился ей так низко, что она даже не смогла разглядеть его лицо.

Джасинта взяла веер; ее ресницы были по-прежнему опущены, скрывая глаза, с лица еще не сошел жгучий румянец. Шея и плечи тоже покраснели, но она не замечала этого. И со склоненной головой шепотом произнесла:

– Спасибо. Извините, мне очень жаль…

А потом, словно для того, чтобы затруднительное положение Джасинты еще продлилось, Шерри громко рассмеялась и нежно обняла ее за талию.

– Бедное дитя! Ты привел ее в такое замешательство! Она так сильно расстроилась! – услышала Джасинта.

«О, я не останусь здесь! – подумала она гневно. – Мне просто нельзя тут оставаться! Меня еще ни разу так не унижали. Что же она пытается сделать со мной? Как ей могло прийти в голову привлечь ко мне всеобщее внимание в такую минуту!

Как бы мне хотелось умереть!

Как бы мне хотелось, чтобы я смогла умереть!»

Голова Джасинты была низко опущена, словно чья-то мощная рука изо всех сил надавила ей на шею, хотя она и пыталась сопротивляться. Ей страстно хотелось, приподняв подол платья, выбежать из залы, а потом и из этого неприветливого дома. Но она не знала, куда идти. Она обязательно заблудилась бы и потерялась. И еще страшно боялась, что ее схватят индейцы или на нее нападут дикие звери. Боялась, что провалится сквозь непрочную тонкую почву, окружающую гейзеры, и сварится заживо.

До нее доносился веселый и бодрый голосок Шерри, и она чувствовала нежную руку, обнимающую ее талию.

– Не смущайся, милая. Он выглядит намного хуже, чем есть на самом деле. – Тут же Джасинта услышала, как они оба рассмеялись, словно речь шла о забавной шутке. Должно быть, он считает себя необыкновенно красивым, если так охотно смеется над подобными словами.

Но обиднее всего Джасинту задели веселые и довольно развязные манеры Шерри, когда она общалась с ним. Было очевидно, что они – следствие глубокой, интимной близости между ними, очень длительной связи. Выходит, Шерри поступила с ней нечестно, низко обманула ее, поскольку раньше, когда они говорили о нем, Шерри с готовностью возмущалась его поведением, а вот сейчас, в его присутствии, была весела, дружелюбна и даже игрива с ним.

Да, между ними, несомненно, существовала связь, которой Шерри туманно коснулась в разговоре с Джасинтой, сказав, что в этом месте много неожиданного. Теперь Джасинта ясно вспомнила ее загадочный отказ высказаться более подробно.

«Ну вот, пожалуйста, я здесь, в этом платье и стараюсь соперничать с ней! И она знает об этом!»

Теперь Джасинта внезапно устыдилась своего собственного замешательства.

Когда инцидент с веером был исчерпан, она откинула голову, кровь снова отлила от ее лица, оно стало совершенно белым, каким-то хрупким и ясным. Джасинта посмотрела прямо ему в глаза своими огромными карими глазами, полными искрящейся ненависти и злобы. Сейчас она больше напоминала молодое дикое животное, обнаружившее в своем лесу охотников и бросившее им вызов.

«Больше я никогда не поступлю так глупо!» – торжественно пообещала она себе. И еще ей показалось, что с тех пор, как он сказал: «Ах, значит, вы обе здесь!», прошло много-много лет. Хотя на самом деле пролетело всего несколько минут.

Да, в отношениях между ней и Шерри произошли глубокие и не случайные перемены. Она ощущала горькую тоску по той прежней невинной любви, которой они обе лишились. Так, собственно, всегда происходит на бренной земле, где постоянно что-то теряется и забывается с простым течением времени, где постоянно нарушается гармония внутри каждого человека, не говоря уже о его связи с другими людьми. Выходит, это неизбежная закономерность.

Сейчас он смотрел на Джасинту и улыбался.

– Мать и дочь, – произнес он спустя несколько секунд задумчиво и тихо. – Когда сюда прибыла одна из вас, я уже знал, что вторая обязательно появится вслед за первой.

– Не кажутся ли вам ваши слова несколько самонадеянными?! – с вызовом осведомилась Джасинта. – Я имею в виду то, как вы утверждаете, что вы уже знали. Неужели вам известно все на свете?

Шерри смерила ее удивленным взглядом и гордо улыбнулась, словно быстрый ответ дочери доставил ей удовольствие. Он же откинул голову и расхохотался. А потом сразу же покинул их. Перед этим он слегка дотронулся до подбородка Джасинты, еще раз улыбнулся Шерри и ушел так быстро, что обеим женщинам почудилось, будто он просто растворился в огромном скоплении людей. Им показалось, что он рассекает бездонные океанские глубины. И исчез он в течение нескольких секунд. Они тут же повернулись друг к другу; глаза обеих расширились, брови поднялись, губы поджались.