Текст книги "Любовники (На Ревущей горе, у Лимонадного озера.Царство покоя.В другой стране)"

Автор книги: Кэтлин Уинзор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

– Я не могу долго оставаться в одном и том же месте, – сказал Майлз. – Похоже, и здесь мы уже засиделись.

Если уж Майлзу не сидится здесь, значит, им пора переезжать.

– Может, я съезжу домой повидаться с мамой? – сказала Аморет.

– Ей наверняка захочется узнать, что ты сделала с Дональдом и почему ты это сделала.

– Я просто скажу ей, что мне пришлось это сделать. Она поймет меня.

– Не уверен. Неужели ты не заметила, как редко люди покидают друг друга ради жизни, которая больше им подходит?

– Конечно, заметила, Майлз! За это я и люблю тебя!

И она бросилась в его объятия. Она ласкала его обнаженные грудь и спину, вдыхая крепкий, мужественный аромат его тела. Он, прижимая ее к себе, тоже начал целовать и ласкать ее, при этом слегка покусывая ее губы, но не причиняя боли, а только ради того, чтобы эти поцелуи превратились в своеобразную борьбу. Когда Майлз занимался с ней любовью, то делал это страстно и неистово; во всем чувствовались скрытая жестокость и напоминание о том, что именно он ее господин. Майлз был даже груб с ней, оставляя у нее на руках и бедрах синяки; в минуты любви буквально «пропахивал» ее, вкладывая в это всю свою мощь и неистовство, пока она не начинала всхлипывать и стонать от мучительного экстаза и колотить его кулачками по плечам, умоляя при этом убить ее.

– Иногда мне кажется, что мы умрем вместе, – как-то заметил он.

– Да, Майлз… умрем! – воскликнула Аморет с покорной благодарностью.

Часто глубокой ночью они поднимались с матраса и гуляли по пустыне, очарованные лунным светом, который в этих чудодейственных местах мерцал как-то странно, не по-земному. Или босиком бродили по сочным лугам и купались в прохладных ручьях.

– Я мечтала о чем-то таком всю жизнь, – говорила Аморет. – Теперь понимаю, что никогда не была счастлива прежде. Я обожаю тебя!

Когда звучали такие слова, он улыбался, и вся его нежность тут же возвращалась. Наверное, это происходило потому, что она безмерно его любила, и, чувствуя эту искреннюю любовь, он превращал свою жестокую неистовую страсть в нежную ласку. А у Аморет создавалось впечатление, что Майлз с помощью своей воли умеет сосредоточиваться во времени и пространстве между двумя этими крайностями со всеми их особенностями.

– Ты – единственный, в ком я всегда нуждаюсь. Ведь религия никогда не предназначалась для женщин, не так ли?

– Возможно, религия предназначена лишь для женщин, не способных любить мужчину, – улыбнулся он.

– Но ответь, разве мы не поступаем дурно? Разве мы не ведем себя безнравственно? – спросила Аморет. – Ведь все, что мы говорим, совершаем и думаем, считается неправильным и скверным, не так ли? Но как это приятно! До чего сладостно! Мне так хочется стать совсем порочной!

– Я отвезу тебя в самолете в Нью-Йорк, – произнес Майлз. – Ты повидаешься с мамой, а я – с женой.

– С женой! Ах да, я же совсем забыла о ней! О Майлз, разве все это не забавно? – И они смеялись до коликов в животе, вспоминая о жене Майлза.

Когда Аморет вновь вошла в свои апартаменты, то обнаружила, что за время ее отсутствия произошли кое-какие изменения. Она увидела в гостиной множество хрустальных люстр и ламп, которых никогда не заказывала. Внимательно осмотрев их и восхищаясь безупречной красотой их форм, Аморет подумала: кто же это распорядился доставить светильники к ней домой?

То же самое, правда, в чуть меньшем масштабе, произошло в спальне и в столовой. В апартаментах царила мертвая тишина, если не считать тихого и приятного позвякивания хрустальных подвесок, которые ударялись друг о друга от дуновения легкого ветерка, проникавшего в открытые окна.

– Мама, – слегка нахмурилась Аморет, – зачем здесь все эти люстры?

– Какие люстры? – озадаченно спросила миссис Эймз. – Я не вижу никаких новых люстр.

– Но вот же они! – возразила Аморет. – Но… если тебе не хочется говорить об этом… – Она пожала плечами. – Мне все равно. Хотя, по-моему, было бы неплохо посоветоваться и со мной. Как-никак это мой дом. И когда в моем доме происходят изменения…

– В последнее время с тобой трудно было советоваться о чем бы то ни было, – грустно заметила мать.

Аморет увидела, что она выглядит усталой и изможденной, стало мучительно жаль ее, и так захотелось поцеловать ее – ласково, как прежде.

– Что случилось, мамочка? Что-то не так?

– Не знаю, что и сказать, – вздохнула миссис Эймз. – Боюсь, любые мои слова могут тебя расстроить.

– Но почему? Ведь ты не сердишься на меня за то, что я ненадолго уезжала отсюда?

Миссис Эймз закрыла глаза. Сейчас она выглядела очень печальной. «Ее гложет тоска, – подумала Аморет. – Надо обратить все в шутку». Но тут же почувствовала, что ее тоже охватила грусть. И задумалась почему.

– Это из-за Дональда? – как можно ласковее спросила она и, опустившись перед матерью на колени, пристально посмотрела ей в глаза. – Ты беспокоишься из-за Дональда, да? Ответь же мне, мамочка! Ответь!

– Зачем ты это сделала, Аморет? Зачем?

– Мне пришлось так поступить, – ответила Аморет. – Но ведь я не причиняла ему боли…

– Дорогая, ты причинила ему страшную боль! Ведь он так сильно любит тебя! Так сильно! Он думал, что ты совершенно счастлива с ним. Зачем ты это сделала?

Аморет начала догадываться, что остальные люди не только не обладают даром читать тайные мысли других, но не в состоянии понять, что происходит, когда она извлекает себя из их памяти. Они совершенно не обладают ее инстинктивным знанием мирового устройства. Их восприятие искажено, слух ошибочен, а воспоминания не соответствуют действительности. Поэтому они воспринимают и осознают реальность лишь настолько, насколько им позволяется, а позволяется им очень немногое. И Аморет жалела их, жалела за то, что судьбой им было отмерено столь мало и почти не дано воспринимать пространство, время, жизненный опыт.

Но она ни за что не станет распространяться об этом. Ни за что! Нужно быть очень осторожной и деликатной с подобными вещами. Предельно осторожной!

– Дональд не удовлетворен тем, что я могу дать ему. Ему хочется много больше… Сейчас я уже забыла чего. Но это было как раз то, чего он никогда не мог бы получить от меня. И я поняла, что он постоянно будет желать недостижимого, а время от времени попытается заставить меня все-таки исполнить его желания. Поэтому я и уехала от него. Мне пришлось уехать из-за… – Внезапно Аморет запнулась, ибо с ужасом осознала, что почти проговорилась о Майлзе Моргане. Сейчас у нее было такое ощущение, словно она стремительно подбежала к самому краю бездонной пропасти, едва успев остановиться. И теперь стояла перед бездной, дрожа от страха и в то же время от порыва к саморазрушению, который она впервые так отчетливо ощутила. Охваченная ужасом, почувствовала, что у нее подкосились ноги, и Аморет осела на пол, как тряпичная кукла, понурив голову. Ей казалось, что сил подняться просто не будет. Миссис Эймз дотронулась до ее плеча.

– Из-за кого, Аморет? – спросила она.

Аморет вздрогнула.

– Не из-за кого… Из-за меня самой, мамочка. Вот и все!

– Аморет… если бы ты рассказала мне…

Внезапно Аморет вскинула голову и посмотрела на мать глазами, полными страха.

– Я еще ни разу не солгала тебе, мама! – закричала она. – Чего вы все хотите от меня? Чего вы пытаетесь от меня добиться? Прекратите это немедленно! Вы должны прекратить это! Я не потерплю, чтобы надо мной издевались, всячески третировали и травили меня! Вам придется оставить меня в покое, иначе… иначе я умру!

Она навзничь рухнула на пол, закрыла лицо руками и громко зарыдала. «Буду плакать, пока от меня ничего не останется, – мысленно поклялась Аморет. – Буду рыдать до тех пор, пока никто из них не сможет отыскать меня! И тогда они оставят меня в покое». Аморет боялась не только матери, но и Дональда, отца, друзей.

Миссис Эймз опустилась на колени рядом с дочерью и начала ласково гладить ее, как делала это, когда дочь была совсем маленькой. И Аморет стала успокаиваться; ее страхи постепенно таяли, и она рухнула в объятия матери.

– Ну полно, полно тебе, дорогая, – утешала ее миссис Эймз. – Прости. Прости меня за то, что я расстроила мою малышку. Но пойми, все мы так волновались.

Аморет подняла на миссис Эймз мокрые от слез глаза, в которых стояла страстная мольба.

– Вы не должны обо мне беспокоиться. Я очень счастлива, поверь. И пожалуйста, не волнуйся. Не надо, чтобы кто-нибудь из вас тревожился обо мне. Я просто не вынесу, если все вокруг будут из-за меня волноваться.

Когда она рассказала об этой сцене Майлзу, тот вовсе не удивился.

– Я этого ожидал, Аморет, – промолвил он. – Люди не могут оставить друг друга в покое. Они вцепляются в тебя, пытаясь при этом выжать из тебя все. Они всегда чем-то напуганы. А все потому, что никогда не были и не будут счастливы так, как мы с тобой.

– Да, это так, – задумчиво согласилась Аморет. – У нас с тобой есть все. И мы делаем все, что хотим. – Она серьезно посмотрела на него и продолжила: – Они с превеликим удовольствием отняли бы у нас наше счастье, если бы, конечно, могли. Правда?

– Думаю, да. И при этом считали бы, что делают это для нашего же блага. – Майлз сардонически усмехнулся.

В эти минуты Аморет восхищалась выражением его лица, ее переполняло искреннее благоговение.

– Знаешь, я чувствую, что все вокруг становится все спокойнее и спокойнее, – произнесла она спустя несколько минут. – Где я ни появлюсь, там становится тише и спокойнее. И это слегка пугает меня, Майлз. Как ты думаешь, почему это происходит? С чего это весь мир становится спокойным? Это как-то неестественно. Ведь шум и суета – часть жизни, не так ли? Если мир станет совершенно тихим… не будет ли это означать, что я просто умерла? – Она спрашивала это спокойным и ровным голосом, стараясь скрыть свой страх.

– Не знаю, – совершенно серьезно ответил Майлз.

– Я всегда была так счастлива, – вздохнув, проговорила Аморет. – Как говорила мама, я была очень радостным ребенком. А сейчас я счастлива только потому, что я с тобой. – Она пристально посмотрела ему в глаза. – Наверное, я останусь с тобой навсегда и никогда не вернусь к ним.

– Нельзя, Аморет. Иногда тебе придется возвращаться.

– Да, – кивнула она и собралась уходить. – Знаю. – Аморет остановилась на пороге и вновь посмотрела на него. – Но почему?

– Тебе известно почему. Потому что это твоя реальная жизнь и тебе нельзя покидать ее совсем.

– Нельзя, нельзя, – прошептала Аморет. – Вот и ты говоришь мне «нельзя». Даже ты, Майлз.

Однако не прошло и несколько минут, как они снова смеялись и Майлз целовал ее. Вскоре она ушла. Это был тот день, когда ее потеряла Шарон. И в этом, безусловно, сама Шарон и была виновата.

Стояла ранняя весна, и Аморет с приятельницей решили вместе отправиться на ленч, чтобы потом побродить по магазинам. Аморет порхала, словно бабочка в саду, перелетала от одного прилавка к другому, указывая на вещи, которые следовало отправить ей на дом. При этом весело шутила с продавщицами. И они отвечали ей тем же. Люди наблюдали за ней, восхищаясь ее необыкновенной красотой и грацией, изумляясь беспечности и легкости, с которой она тратила деньги. Раньше ей никогда не приходилось называть свое имя, поскольку все прекрасно знали ее. Но сегодня она покупала туфли у нового продавца, и, когда он спросил ее имя, чтобы записать адрес, она ответила:

– Аморет Эймз.

Шарон незаметно толкнула ее локтем, и Аморет удивленно посмотрела на подругу.

– Ты назвала ему свою девичью фамилию, – прошептала Шарон.

– Ну и что? – спросила Аморет.

Продавец тем временем ожидал с карандашом в руке, и Аморет продиктовала свой адрес. Когда подруги вышли из магазина, Аморет спросила у Шарон, в чем проблемы.

– Ты назвала ему свою девичью фамилию, – повторила Шарон.

– А почему бы и нет?

– Разве ты теперь не носишь фамилию Дональда? Прежде ты всегда называлась ею.

– Это было до того, как Дональд потерял меня, – ответила Аморет.

Они вышли из магазина Бергдорфа Гудмана и дошли до конца площади. Там остановились и взглянули друг на друга.

– Аморет, пожалуйста, скажи, что происходит. Все так загадочно. Дональд ведет себя так, будто настал конец света, твоя семья в полном расстройстве и недоумении, а мать Дональда сообщила мне, что ей не хотелось ехать в Европу, но на этом настоял Дональд. Что все это значит?

Аморет снова двинулась вперед. Вокруг женщин бродили и летали голуби; они садились в нескольких футах от них, ворковали, клевали какие-то крошки, забавно играя ими. Аморет, наблюдая за птицами, ласково улыбалась.

– Шарон, знаешь, по-моему, ты не отличаешься от любого человека, который воспринимает мир таким, каким он кажется.

– А каким же ему еще быть? Я была бы рада узнать! У меня такое ощущение, словно мир вокруг нас рушится… Да, да, именно тот мир, который мы знаем, с нашей дружбой, нашими семьями, друзьями, всем тем, чем мы живем. И вот этот мир исчезает, Аморет. И ты – тот человек, который способствует этому!

Они вновь остановились, на этот раз напротив отеля «Пласа», не обращая внимания на спускающихся, поднимающихся, прощающихся и громко разговаривающих людей. Подруги впервые в жизни смотрели друг на друга, не скрывая враждебности.

– Значит, ты тоже не хочешь оставить меня в покое, так? – спросила Аморет.

– Аморет, ну пожалуйста… – простонала Шарон, и ее глаза наполнились слезами. – С тобой становится все труднее и труднее говорить. Я чувствую себя так, словно ты исчезаешь прямо на моих глазах.

– Я это и сделаю, если ты не перестанешь докучать мне. Я никогда никому не причинила боли, Шарон. И тебе не собираюсь причинять ее. Но ты слишком многого хочешь от меня.

– Я только хочу твоего доверия и дружбы… – умоляюще проговорила Шарон. – Ведь прежде ты всегда относилась ко мне хорошо. Зачем же теперь хочешь отнять у меня это доверие, теперь, когда, возможно, я могу помочь тебе?

– Почему ты считаешь, что я нуждаюсь в помощи?

– Ну конечно же, нуждаешься! О Аморет, если бы ты знала, что пришлось пережить твоей маме! А отцу! А что ты сделала с Дональдом!

Аморет смотрела по сторонам, обдумывая слова Шарон и машинально наблюдая за тремя совсем молоденькими девушками, которые стояли неподалеку и о чем-то очень весело болтали, то и дело разражаясь переливчатым звонким смехом. Она подумала о том, как, наверное, мелки проблемы этих девочек, в то время как ее напасти, похоже, увеличиваются с каждой минутой. Сейчас к ней пришло ощущение какой-то страшной тяжести, словно Бог облокотился на нее с небес. Ей показалась, что на грудь что-то давит изнутри, и было страшно глубоко вздохнуть, чтобы не задохнуться.

– Я ничего не делала с Дональдом, – наконец решительно сказала Аморет. – И ничего не делала ни с кем из вас. Это вы пытаетесь что-то сделать со мной. Но я не позволю! Я отказываюсь идти у вас на поводу! Вот! – Она пристально посмотрела Шарон в глаза. – И предупреждаю: прекратите всякие попытки давить на меня! – Это прозвучало и вовсе зловеще. – Что бы там ни было, я имею право на какое-то время съездить в Мексику.

Глаза Шарон широко раскрылись от удивления. Потом у нее отвисла челюсть.

– В Мексику! Но ведь ты не бывала там с тех пор, как родители возили тебя туда в восьмилетнем возрасте!

«Мне вообще не следовало упоминать о Мексике, – подумала Аморет. – Понять не могу, зачем я это сказала! И за что я извиняюсь! Это она вынуждает меня вставать в оборонительную позицию. Гм, совершенно ясно одно: мне придется объяснять ей, что я была вынуждена заставить Дональда забыть меня из-за Майлза. А если я это сделаю – должна буду покинуть их всех».

Она продолжала спокойно и строго смотреть на подругу; похоже, Шарон сказала только часть того, что у нее действительно было на уме. Интересно, стоит ли разузнать об остальном?

«Нет», – решила Аморет. Ведь в эти дни она заметила, что все неохотнее вступает в связь с сердечными тайнами своих домашних и друзей. Лучше ничего не знать, поскольку это поможет избежать огорчений. Здесь таится что-то очень и очень неприятное, о чем можно судить даже по словам Шарон.

– Ладно, – наконец сказала Аморет. – Допустим, я не ездила в Мексику. Так что? – Этот вопрос был всего-навсего проверкой.

Внезапно Шарон схватила подругу за руки и начала трясти.

– Аморет! – восклицала она при этом.

Аморет смерила ее суровым взглядом.

– Значит, ты не оставишь меня в покое, так? Я понимаю, что все это только начало. Ты будешь донимать меня все сильнее и сильнее. Все, нашей дружбе конец! Я больше не хочу, чтобы ты была моей подругой! Тебе хочется давить на меня и мучить всякими идиотскими вопросами! Что ж, а я не могу и, главное, не хочу на них отвечать! Не могу, не хочу и не буду! Всего хорошего, Шарон! Прощай!

– Аморет! – вскричала Шарон, и ее голос прозвучал как ужасный, пронзительный крик.

Люди, оборачиваясь, видели двух молодых красивых женщин, стоящих друг против друга. А спустя несколько секунд одна из них с золотисто-рыжими волосами, одетая в гладкий обтягивающий костюм и с норковым манто, перекинутым через руку, резко повернулась и пошла прочь.

– Аморет! – снова закричала вторая, но тут же приложила руку в перчатке ко рту и, зарыдав, устремилась по ступенькам в отель.

Когда поздно вечером Аморет вернулась домой, то увидела в своих апартаментах еще больше позвякивающих хрустальных люстр и ламп. Огромная квартира начинала напоминать какой-то сказочный хрустальный лес, а слабая музыка, издаваемая хрустальными подвесками при легком прикосновении ветерка, оставалась единственным звуком, который она слышала. Тишина была очень мягкой, ласковой, и все же Аморет еще сильнее ощутила неведомый страх. Ей страстно захотелось отыскать Майлза и поговорить с ним. Он, безусловно, успокоил бы ее, однако Майлз совсем недавно уехал в Европу, чтобы написать для какого-то крупного правительственного учреждения несколько статей о военном положении.

– Как тихо, – сказала Аморет матери, когда они с миссис Эймз, отцом и Дональдом сели ужинать.

Ей казалось, что Дональд остался совершенно таким же, как раньше, хотя больше не мог ни видеть, ни слышать, ни помнить ее. Аморет же, как и раньше, слышала его и видела, что он делал. Наверное, он останется здесь до тех пор, пока не подыщет себе новую квартиру.

Миссис Эймз поспешно согласилась с ее едва слышным замечанием.

– Да, очень тихо, – проговорила она с улыбкой. – Может, включим магнитофон?

Дональд быстро встал из-за стола и включил музыку. Затем вернулся на свое место, чтобы спросить миссис Эймз, нравится ли ей выбранная им мелодия, а миссис Эймз спросила об этом у Аморет.

– Да, очень приятная, – ответила та и откинулась на стуле, ожидая, когда служанка принесет следующее блюдо. – Мне очень нравится, как готовят в Мексике, – добавила она, вспоминая, как они с Майлзом часто занимались любовью, лежа на бархатном матрасе прямо среди тарелок.

– А когда-то тебе совсем не нравилась мексиканская кухня, – весело заметил отец. – Помнишь, как тебе вдруг показалось, что черепахи сделаны из картона? – Он рассмеялся, а Аморет пристально разглядывала его, думая, зачем он упомянул об этом ни с того ни с сего. Миссис Эймз взглянула на мужа и нахмурилась. Аморет заметила это.

– Знаете, мне не хочется быть резкой или грубой, но, по-моему, все вы в эти дни ведете себя довольно странно, – проговорила Аморет. – Даже Шарон. Случилось нечто такое, о чем вы не хотите мне рассказать? Кто-нибудь серьезно болен или убит?

Миссис Эймз вскрикнула, а Дональд неожиданно встал из-за стола и, извинившись, вышел из комнаты.

– Аморет… – обратился к ней отец. Она подняла на него глаза. Лицо мистера Эймза было хмурым, на нем застыло натянутое выражение. – Если ты затеяла какую-нибудь очередную игру, то не кажется ли тебе, что зашла с этим слишком далеко?

Так. Вот и он начинает.

– Я понимаю, тебе всегда нравилось откалывать всякие штучки с людьми, дорогая, – продолжал мистер Эймз. – Но им становится слишком не по себе… Дональд пребывает в полнейшем отчаянии.

– О, милая, – добавила миссис Эймз. – Сегодня после обеда ко мне заходила Шарон. Она на грани истерики. На ней просто лица не было! Ты же знаешь, как она любит тебя.

– Зачем же использовать любовь в качестве оружия? – громко и требовательно спросила Аморет.

Родители одновременно вздохнули.

– Наверное, мы слишком во многом потакали ей, – прошептал мистер Эймз жене.

– Помолчи! Не говори таких вещей! – отрезала миссис Эймз.

– А мне совершенно все равно, – проговорила Аморет.

– А теперь, Аморет, будь любезна выслушать меня, – произнес мистер Эймз очень странным тоном, не обращая никакого внимания на недовольство жены. – Всем нам порой приходится делать что-то, что, возможно, нам не по душе. Это один из законов жизни. Мы с твоей матерью, как только могли, защищали и оберегали тебя от всяческих невзгод и неприятностей. Даже будучи еще совсем малышкой, ты весьма нетерпимо относилась ко всему, что не казалось тебе красивым или веселым, и мы, естественно, находили это очаровательным и изо всех сил старались оградить твою жизнь от всего дурного. Но теперь ты взрослая замужняя женщина, у тебя есть собственный дом и обязанности. А часть обязанностей взрослого человека – хоть немного беспокоиться о других людях. Ты можешь мне объяснить, почему ты находишь это столь трудным для себя делом?

– Ну, папа… Ты говоришь со мной так, словно мне пять лет.

– Дорогой, – повернулась к мужу миссис Эймз. – Почему бы тебе не оставить Аморет в покое? Разве ты не видишь, как она расстроилась?

– Нет, мамочка, я не расстроилась. Расстроены вы, ты, папа и все остальные. Мне очень всех вас жаль, но я не вижу здесь своей вины. Мне не в чем себя упрекнуть. Я живу совершенно счастливо.

На этот раз мистер Эймз извинился и покинул столовую. Когда он уходил, Аморет смотрела ему вслед. «А ведь он не успокоится до тех пор, пока не поставит меня в угол», – сокрушенно подумала она.

– Пойми, – обратилась Аморет к матери, – дело дошло до того, что у меня остался один-единственный человек, который не пытается разорвать меня на части, чтобы отыскать внутри меня нечто, что надеются отыскать все остальные!

– Кто этот человек? – ласково спросила миссис Эймз.

– Я никогда не назову тебе его имени. Это моя тайна, и вообще нехорошо вторгаться в чужие секреты, мамочка. Ты не имеешь права делать это только потому, что я – твоя дочь.

Миссис Эймз тяжело вздохнула и закрыла глаза. Аморет наблюдала за матерью, неожиданно ощутив к ней жалость. Но ведь так очевидно, что все эти люди сами делают себя несчастными да еще пытаются и ее втянуть в свои невзгоды. А отец зашел слишком уж далеко. Поэтому ей придется оставить его. Ей вовсе не улыбалась перспектива при каждой встрече с отцом выслушивать его нотации, а потом оправдываться. И самый простой способ – сделать так, чтобы он вовсе не видел ее. Тогда и у отца не останется никаких проблем.

Мать не отставала. Ей хотелось узнать тайну Аморет, и она предпринимала все новые попытки раскрыть ее. Аморет подозревала, что мать следит за ней, когда она уходит, подсматривает, куда направляется и когда возвращается домой ее дочь. Миссис Эймз задавала много вкрадчивых вопросов, порой просто умоляя Аморет поделится самым сокровенным.

– Зачем ты так хочешь это знать? – наконец раздраженно спросила Аморет.

– Я хочу помочь тебе, дорогая.

– Я не нуждаюсь в помощи. А когда она мне понадобится, ты не сможешь мне ее предоставить.

– О Аморет… Ну что ты такое говоришь? Что-то случилось? Ответь же, детка!

– Жизнь становится слишком серьезной. Люди почти не веселятся. Мне не нравится подобная жизнь. Когда вернется Майлз…

– Майлз, – осторожно повторила миссис Эймз, и даже голос ее стал каким-то замедленным, словно она выследила добычу до самого ее убежища и теперь лаской и уговорами старается выманить оттуда, чтобы потом неожиданно наброситься и схватить. Но Аморет видела мать насквозь и прекрасно понимала, чего та хочет. – Кто такой Майлз, дорогая?

Аморет встала и начала прохаживаться по комнате.

– Я не говорила ни о каком Майлзе. Тебе, видно, послышалось. – С этими словами она повернулась и в упор посмотрела на миссис Эймз своими синими, абсолютно честными глазами.

К счастью, Майлз вернулся довольно скоро. У него была просто потрясающая поездка; ему удалось на несколько дней съездить за «железный занавес». После множества опасных приключений он выбрался оттуда и написал свои статьи, которые впоследствии стали рассматриваться как важнейший вклад в укрепление дела мира на всей планете. Майлз рассказал ей о своей поездке, а Аморет – о хрустальном лесе, который вырос в ее апартаментах, о глубочайшей тишине и о людях, от которых ей волей-неволей пришлось избавиться во время его отсутствия.

– Теперь у меня осталась только мама, – проговорила Аморет. – Но на днях я чуть не вышла и из нее. Если она в скором времени не отвяжется от меня, я это обязательно сделаю. Это становится несносным, Майлз. Я все время чувствую сильное напряжение… Еще чуть-чуть – и я просто не вынесу его.

Майлз был нежен и очень участлив.

– Дорогая моя малышка, – прошептал он, прижимая ее к себе и лаская. – Если бы только я мог защитить тебя от них!

Она посмотрела ему в глаза.

– Разве ты не можешь этого сделать, Майлз? Разве не можешь?

– Ты ведь знаешь, что не могу. Хотел бы, да не могу.

– В последнее время все стало таким странным. Все кажется нереальным, люди прежде всего… Сейчас только ты реален для меня. Прежде мы считали, что они являются моей подлинной жизнью, помнишь? Но, видимо, ошибались. Потому что сейчас моя истинная жизнь – только ты.

– Да, для тебя я реален, Аморет, но я никогда не буду реальным для них.

– Даже если я расскажу им о тебе? Возможно, мне надо рассказать о тебе маме. Ей так сильно хочется знать об этом!

Майлз покачал головой.

– Ты не должна ей ничего рассказывать, Аморет. Что, если ей захочется познакомиться со мной? А я уверен, захочется.

– Скажу, что ты в отъезде.

– Но рано или поздно я вернусь, и она непременно будет ждать моего возвращения. Не думай, что она поверит, будто я уехал навеки. Она будет настаивать на встрече со мной. Нет, Аморет, это не выход. Нам надо найти другой. Или, возможно, – добавил он задумчиво, – у нас нет другого выхода.

– Но что, в таком случае, будет со мной?

– Не знаю.

– Раньше ты знал все, Майлз. Или мне просто так казалось?

– Это ты думала, что я знаю все. Просто когда ты узнавала все больше, тебе казалось, что и мои знания беспредельны.

– О Майлз, я боюсь!

Она заплакала. И пока Майлз обнимал и ласково утешал ее, рыдала так горько, как не плакала с самого детства, когда все вещи казались ей большими и страшными; когда боль казалась сильнее, чем на самом деле; когда мир был полон ужасов и тайн. Как же так случилось, что теперь она, взрослая замужняя женщина, похоже, снова вернулась в те забытые времена детства, куда ей так не хотелось возвращаться?

– Мне всегда хотелось быть счастливой, – сказала она. – И моя мама, папа, друзья и знакомые – все желают мне счастья. Но никто не должен вторгаться ко мне в душу, пытаться заставить меня изменить образ мыслей. А ведь они пытаются сделать это! Как ты думаешь, почему? Что происходит, Майлз?

– Не знаю, – повторил он. – Не знаю.

– Но если даже ты не знаешь, Майлз… тогда никто не знает!

Она не переставала плакать и вечером, когда пришла мать. Миссис Эймз очень тихо постучала в дверь спальни дочери и, когда Аморет с мокрым и опухшим от слез лицом впустила ее, вскрикнула от ужаса и заключила дочь в объятия.

– Дорогая! Что это? Что случилось? Почему ты плачешь?

– Не знаю, – отвечала Аморет. – Хотела бы знать, да не могу.

Спустя несколько минут обе женщины наконец уселись, и Аморет перестала рыдать. Она сидела, понурив голову, и смотрела в одну точку в полу, казалось, размышляя о чем-то очень-очень далеком и чужом для обеих. Мать наблюдала за ней с тревогой и жалостью, однако ничем не могла помочь.

– Как странно, – наконец промолвила миссис Эймз. – Как странно. Сейчас все стало совершенно не так, как прежде. Как было всегда.

Аморет подняла голову и посмотрела на мать апатичным невидящим взором.

– Не так? – переспросила она равнодушно. Однако ей не хотелось спрашивать миссис Эймз, что та имела в виду, поскольку Аморет все было безразлично.

Через несколько минут миссис Эймз встала и быстро зашагала по комнате, распространяя аромат духов. Потом подошла к окну, раздвинула занавески, открыла пудреницу и чуть попудрила лицо.

– Дорогая… – повернулась она к дочери. – Чем ты занималась сегодня?

– Уходила, – ответила Аморет.

– По магазинам?

– Нет.

– Ты с кем-нибудь завтракала?

– Нет.

– Ты не хочешь рассказать мне, где ты была и с кем?

– Да. – Миссис Эймз приблизилась к дочери, и та увидела ее лицо совсем рядом. Аморет долго смотрела в это ласковое и вздрагивающее от волнения лицо.

– Дорогая… – нерешительно проговорила миссис Эймз. – Раньше ты никогда ничего не выдумывала. Ведь сегодня ты даже не выходила из спальни. Верно?

Аморет резко вскинула голову и бросила на мать сверкающий взгляд. Она вскочила на ноги и заметалась по комнате, потом повернулась и остановилась прямо напротив миссис Эймз. Выражение лица Аморет было ужасным; сейчас она походила на человека, загнанного в угол каким-то свирепым и беспощадным животным. Мать следила за ней, и теперь ей известно ее убежище! Значит, она все-таки вырвет у Аморет ее тайну!

– Я не лгу! – закричала она. – Я уходила!

Мать двинулась навстречу ей, но, охваченная безумным страхом, Аморет попятилась назад.

– Дорогая… я ведь не говорила, что ты лгала. Я ни в чем тебя не обвиняю. Я хочу помочь тебе! О дитя мое, пожалуйста, позволь мне помочь тебе! – И миссис Эймз с умоляющим видом протянула к дочери руки.

– Ты шпионила за мной! Я знаю, знаю, ты шпионила! Откуда тогда ты знаешь… – В это мгновение Аморет показалось, что ее тело разрывается на мелкие кусочки и ей никогда не удастся собрать его воедино. Она была бы даже рада, если бы это случилось на самом деле. Ей надо найти какой-нибудь выход, надо куда-то бежать, бежать туда, где ее не сможет найти ни одна живая душа. Но, возможно, единственное прибежище для нее… это – объятия смерти.

– Я не следила за тобой, дорогая, – донесся до нее ласковый голос миссис Эймз. – Когда пришла к тебе, встретила Эдну. Та сказала, что ты весь день провела у себя. Вот и все.

– Нет, не все! Ты приказала ей шпионить за мной! Я знаю, знаю, она следила за мной! Знаю, вы все следите за мной! Я скажу ей, чтобы… – Но, когда Аморет устремилась к двери, миссис Эймз преградила дочери дорогу, и та остановилась.

– Аморет… Дай мне поговорить с тобой. Я просто спросила Эдну. Но не шпионила за тобой, милая, поверь. Хотя я должна знать, что происходит. Должна знать.