Текст книги "Оригиналы (ЛП)"

Автор книги: Кэт Патрик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Глава 13

– Что ты делаешь прямо сейчас? – спрашиваю я, преграждая Шону путь из класса. Мой телефон в руке, e-mail от Бетси всё ещё на экране.

Она ушла раньше. Путь свободен.

– Стою в проходе, – говорит он в шутку, но получается немного слишком саркастически. Я знаю, он всё ещё в замешательстве: он был необщителен всё это время. Я так нервничаю, что думаю, могу заболеть.

Я делаю глубокий вздох.

– Я имела в виду, что ты делаешь после школы?

– Ох, – говорит он. – Да, я понял. – Он перекладывает свой рюкзак за плечо и сморит на дверь: мы последние оставшиеся в классе. – Возможно, я просто поеду домой. А что?

– Я хотела спросить тебя… – говорю я, уверенность покидает меня с каждой секундой. У меня было всё запланировано ранее, до того, как я на самом деле встала перед ним. – Я… ты не хочешь поехать ко мне домой ненадолго? Я всё ещё хочу поговорить с тобой и мне необходимо… показать тебе что-то.

– К тебе домой? – спрашивает он, всё ещё в замешательстве, но ещё и с любопытством. Это немного меня успокаивает.

– Ко мне домой, – киваю я.

– У тебя нет настроения? – спрашивает он.

Я выдавливаю кашель.

– Я болею.

– Да, конечно, – говорит он, улыбаясь. – Показывай дорогу.

– Ты здесь живешь? – спрашивает Шон, косясь вниз на непроходимые леса двадцатью минутами позднее. Его машина припаркована на главной дороге, а он рядом со мной в седане недалеко от ворот. Всё, что мы можем видеть, это небольшая часть крыши.

– Мне не нравится Дэйв, – говорю я, игнорируя его вопрос.

Шон смотрит на меня и говорит:

– Это не моё дело.

Я надеюсь, что это только защитный механизм; равнодушие беспокоит меня.

– Ты правда так считаешь? – спрашиваю я спокойно, глядя на ворота. – Потому что если да, тогда…

– Нет, – перебивает он. Он смотрит вдаль, за окно, в никуда. – Ты сводишь меня с ума.

– Хорошо, – говорю я, улыбаясь. – Я имею в виду, не хорошо, но хорошо, что ты… беспокоишься.

– Я беспокоюсь.

– Хорошо.

Я глубоко вздыхаю и выдыхаю. Затем я ударяю по кнопке, чтобы открыть ворота.

– Так, как я уже говорила, мне не нравится Дейв, – повторяю я, продвигаясь по подъездной дорожке с меньшим страхом чем обычно. – То есть, он достаточно милый, но он мне не нравится в этом плане. – Пауза. Скажи это. – Мне нравишься ты.

Я смотрю на Шона и ловлю его полуулыбку, в то время как он смотрит вниз на свои руки. Затем его глаза встречаются с моими.

– Тогда зачем ты проводила с ним время?

– Это одна из вещей, которые я хочу попытаться объяснить, – говорю я, паркуясь перед гаражом. Я выхожу из машины; он смотрит на меня, готовый слушать. – Не здесь, – говорю я. – Не в машине, я имею в виду. Мы зайдём внутрь. Но просто предупреждаю тебя, я собираюсь рассказать тебе нечто странное. Твои нормальные дни закончатся сейчас.

Шон улыбается мне, как он делал это в ту ночь на игре.

– Я думаю, что смогу справиться с этим.

Я останавливаюсь на крыльце, думая о том, что всё изменится. На какое-то мгновение я задумываюсь, правильно ли поступаю, но потом вспоминаю, как уверенно я говорила Элле и Бетси, что мы можем доверять Шону. Потому что мы можем; я знаю, мы можем. И я не шутила, когда сказала, что мне необходимо всё рассказать ему и ради себя тоже. Мне надо вернуть мою жизнь обратно, шаг за шагом. Шаг первый: взяться за ручку двери. Я проталкиваюсь, моё сердце тяжело колотится в груди.

– Входи, – говорю я тихо.

Он неуверенно входит в дом и сразу же осматривается. Этого трудно не сделать: высокий потолок с громадной хрустальной люстрой в центре привлекает внимание, мягко говоря. Глаза Шона проезжают по парадной лестнице, через балкон, пока не достигают стен спален. Я смотрю, как они продолжают блуждать вверх, вверх и вверх.

Я прочищаю горло.

– Извини, – говорит он, глядя на меня. – Но твой дом милый.

– Спасибо, – говорю я, сбрасывая обувь. Шон повторяет за мной, и я начинаю подниматься по лестнице. – Пошли.

Я на секунду останавливаюсь в двух шагах от верхушки. Я знаю, что они знают, что мы пришли – их нервозность превращает меня в снежный ком. Я поворачиваюсь лицом к Шону, он в двух шагах позади меня, так что я выше него.

– Готов? – спрашиваю я.

– Так, вот теперь ты начинаешь волновать меня. – Моя лицо, должно быть, выглядит обеспокоенным, так как я чувствую, что он берет меня за руку. – Эй, – шепчет он, – я в порядке.

Я киваю, затем разворачиваюсь и заканчиваю подъём, всё ещё держа его руку. Двойные двери в комнату отдыха открыты; Элла и Бетси сидят на противоположных диванах. Они обе поворачиваются, чтобы посмотреть на нас.

– Привет, вы двое, – говорит Бетси тепло. Элла натянуто машет рукой.

– Привет, – отвечаю я, прежде чем посмотреть на Шона. Его глаза парят с одного лица на другое. По плану мы все в разной одежде, но всё же я уверена, что это слишком много, чтобы принять.

– Вы, ребята, тройняшки или что-то вроде того? – спрашивает он, следуя за мной в комнату отдыха после того, как я немного дергаю его за руку. Элла смеётся энергичнее, чем обычно. Шон и я садимся на свободные стулья.

– Нет, – говорю я. – По крайней мере, больше нет. – Шон сморит на меня с юмором; я указываю на девочек. – Это Бетси, а это Элла. – Они обе улыбаются ему, и я размышляю о том, что он смотрит на две копии меня. Это заставляет меня чувствовать себя абсолютно не особенной.

Обычной.

Но я заставляю себя, чтобы получить это, и делаю то, для чего я привела его сюда.

– Шон, нет способа сказать это просто, так что я просто пойду на это, – говорю я, садясь прямее. Он снова смотрит на меня. – Дело в том, что мы не тройняшки, – говорю я. – Мы бы хотели быть тройняшками. Мы привыкли думать, что мы ими были, раньше, когда были маленькими. Но, на самом деле, мы… ну, мы клоны.

Часть меня задается вопросом, собирается ли Шон встать и убежать из комнаты с криками, но сначала он не двигается. Его глаза останавливаются на моих; выражение его лица выжидательное, как будто я собираюсь закричать: «Шучу!» и мы все будем долго смеяться. Но затем, примерно через пять секунд, выражение его лица меняется, когда он понимает, что я серьёзно.

Приподнятые уголки его губ выравниваются, его брови чуть опускаются, что заставляет его выглядеть не поверившим. Я могу поклясться, что его хватка на моей руке ослабляется. Я ослабляю мою, и наши руки распадаются в пространство между нашими стульями. Это пространство ощущается как долина. Я прижимаю мои руки к коленям.

– Что это вообще значит? – спрашивает Шон, глядя на девочек. Бетси пулей перемещается на край своего сиденья.

– Это значит, что ученые создали нас в лаборатории из чужой ДНК, – говорит она, звуча как смесь учителя и мамы. – Мы были имплантированы в утробу нашей мамы и пришли в этот мир так же, как и ты.

Я никогда не осознавала, насколько голос Бетси соответствует моему, как в эти секунды. Я ненавижу то, что Шон, вероятно, тоже это осознаёт.

– Вы так похожи, – говорит он, глядя на нас. Я всё больше и больше тревожусь, пока он не смотрит на меня и тихо добавляет: «Почти». Это заставляет бабочек в моём животе трепетать и успокаивает меня. Немного.

– Мы похожи друг на друга, – говорит Бетси, – но, возможно, немного меньше, чем идентичные близнецы. Мы копии кого-то ещё, в то время как близнецы начинают вместе, как один и тот же человек, но яйцо разбивается на двух отдельных людей.

– В чём различие? – спрашивает Шон.

– Копии никогда не будут настолько же хороши как оригинал, – встревает Элла. – Наш Оригинал, возможно, был умнее нас. Или выше. И мы, возможно, имеем и другие различия, потому что мы выросли в яйцах нашей мамы, а не её.

Глаза Шона немного расширились.

– Вот почему тебя волновал Твиннер? – спрашивает он меня. – Вы же не думаете, что девушка – одна из…

Элла и Бетси отвечают одновременно.

– Возможно, – говорит Бетси.

– Нет, – говорит Элла.

Я просто пожимаю плечами.

– Наша мама говорила нам, что ребенок умер.

– Как это произошло? – спрашивает Шон.

Я вздыхаю; это не то, что я планировала. Но я решила поделиться этой стороной себя с Шоном, так что начинаю объяснять.

– Прежде чем мы появились, наша мама была известным ученым в финансируемой из федерального бюджета генетической лаборатории. Конечно, правительство не знает, но в лаборатории работали над клонированием людей в частном порядке. Однажды богатая пара обратилась к начальнику лаборатории, маминому боссу, доктору Йововичу и тайно предложили ему и его команде очень много денег, чтобы вернуть их маленькую погибшую дочку.

– Ты серьёзно? – говорит Шон, выглядя шокированным. – Это как в кино.

– Вполне, – говорю я, отвечая на оба вопроса одним словом. Когда он больше ничего не спрашивает, я продолжаю. – Как бы то ни было, ученые согласились, и после испытаний они определили, что проблемой, возможно, было генетическое заболевание матери, поэтому они решили, что им необходимо имплантировать ДНК в яйцеклетки другой женщины, прежде чем поместить в утробу клиентки. Мама вызвалась предоставить свои яйцеклетки, поскольку она была единственной женщиной в проекте. Клиенты были ознакомлены с полной медицинской историей на донора яйцеклетки, но они никогда не знали, что это наша мама.

– Примерно в то же время, когда ДНК была пересажена в яйцеклетки, но прежде чем они были введены в маму, отец поделился, что он и его жена хотели только одного из трех жизнеспособных яиц – одного лучшего – и хотели уничтожить остальных. Мама думала, что они хотели убедиться, что ученые не выращивают тайно других во имя исследований.

– Мама, вероятно, была слишком увлечена проектом в этом отношении, к тому же, будучи донором яйцеклетки, она вроде как чувствовала права на нас. Она не хотела, чтобы кто-нибудь из нас был удален. Так что она и её босс придумали план: он введет яйцеклетки в мамину утробу вместо клиентки и мама исчезнет, и затем он скажет клиентам, что в лаборатории был несчастный случай и все яйцеклетки разрушены.

– Ваша мама украла вас и вырастила как своих, – сказал Шон, выглядя немного побледневшим. – Но вы не её, – закончил он тихо.

– Мы не из её ДНК, так что технически нет, – говорит Бетси, – но она использовала свои собственные яйцеклетки и родила нас. Она вырастила нас. Мы – её.

– О, – говорит Шон так, как будто он действительно не купился на это. Как будто думает, что мама сделала что-то неправильное. Я пытаюсь заставить его увидеть, что то, что она сделала, хорошо. Потому что так сильно, как я ненавижу жить как треть человека, я в принципе живу благодаря ей.

– Она защищала нас, – говорю я. – Мы переехали и жили как тройняшки, и у нас было счастливое детство.

– Тогда почему вы не живете как тройняшки сейчас? – спрашивает он.

Я рассказываю ему историю о том времени, когда нам было девять и доктор Йовович был публично арестован.

– Он признался стоя перед судом, что могут быть три девушки клона нашего возраста, живущие где-то в Соединенных Штатах. Женские тройни пошли под микроскоп и мама заволновалась. Мы скрылись.

Шон смотрит на меня; я уточняю.

– Каждая из нас выполняет треть дня.

– Что ты имеешь в виду? – спрашивает он.

– Я имею в виду, что Элла ходит в школу до ланча, я посещаю дневные классы и группу поддержки, а Бетси ходит на нашу вечернюю работу, занятия в колледже и на любые другие вечерние мероприятия.

– Но те, кто не в школе, на домашнем обучении в тех же классах, – добавляет Элла, т к. она не хочет, чтобы он думал, что у каждой из нас есть только треть мозга.

– Вы говорите мне, что с десятилетнего возраста, вы получали разрешение на выход из дома только на одну треть дня? – спрашивает он меня недоверчиво.

– С девятилетнего, – отвечаю я, – но да.

– Это не совсем так, что нас не выпускали, – говорит Элла. – Это просто наша система.

Шон поворачивает своё тело к моему лицу и в его глазах такая напряженность, какой я раньше не видела.

– Это то, что ты имела в виду, когда говорила, что твоя мама строгая? – спрашивает он тихо, но не дожидается моего ответа. – Я имею в виду, это больше, чем строгость. Это… Лиззи, ты представляешь себе, как это запутано?

Я молчу несколько секунд; возможно, что другие затаили дыхание. Затем:

– Я думаю, ты привыкнешь к ситуации, – говорю я. – Я думаю, ты просто двигаешься со своей реальностью, – я вздыхаю, прежде чем добавить: – Но я знаю, как странно это должно выглядеть для тебя.

Я собираюсь сказать ему, что это странно для меня сейчас тоже, когда он проводит руками по волосам и встает.

– Я собираюсь немного подышать воздухом, хорошо?

– Хорошо, – говорю я, неуверенная, означает ли это, что он собирается открыть окно или покинуть место действия. Но когда он сбегает вниз по лестнице и идет к входной двери, я получаю свой ответ.

– Все прошло хорошо, – бормочет Элла после того как он ушел.

– Тсс, – резко обрывает её Бетси. Она кивает в моём направлении, зная, что я на краю. Возможно, чувствуя это. – Он вернется.

Сначала я думаю, что Бетси права. Но затем проходит полчаса, и кто-то включает телевизор для фонового шума. Мобильный телефон гудит и моё сердце выпрыгивает из груди; я не могу скрыть своего разочарования, когда обнаруживаю, что это всего лишь одна из чирлидерш выясняет, почему я не на тренировке.

– Я должна пропустить работу, на случай, если хотя бы одна из них пойдет в ресторан после тренировки, – говорит Бетси.

– Если ты хочешь, – отвечаю я, прежде чем взглянуть на часы, должно быть уже в сотый раз.

Бетси уходит позвонить и сказать, что приболела, а Элла изящно набрасывает одеяло на колени и прибавляет громкости. Она действительно сейчас смотрит: телевизор больше не для фона.

Мои внутренности нервозно бушуют; мне необходимо, чтобы Шон позвонил мне.

Спустя два часа после его ухода девчонки заставляют меня пойти на кухню ради выживания. Мы выбираем для ужина стиль «коктейль-пати»: крекеры со сливочным сыром и перчиками халлапеньо, подогретые в микроволновке куриные шпажки, морковные палочки с ранчо и порезанные фрукты. Мои глаза разрываются от слишком большого количества ломтиков халлапеньо на моём последнем крекере, когда раздаётся стук в дверь, такой слабый, что я с трудом слышу его.

– Что это? – спрашиваю я.

– Дверь? – говорит Бетси.

– Я открою, – предлагает Элла. Но я толкаю её в сторону и бегу по коридору к входу. Как раз перед тем, как я открываю дверь, я осознаю, что ботинки Шона до сих пор здесь, где он их снял.

– Где ты был? – спрашиваю я его, когда мы оказываемся лицом к лицу.

– Снаружи, – говорит он. – Мне надо было подышать воздухом.

– Два часа? – спрашиваю я. – Я думала, ты ушел.

– Нет, – говорит он. – Мне просто необходимо было подумать. Ты не шутила, когда говорила, что нормальная часть моего дня закончилась. Я думаю, что нормальная часть моей жизни закончилась.

– Хочешь вернуться обратно? – спрашиваю я. – Или просто пришел за своими ботинками?

– Вообще-то, я тут ради тебя, – говорит он спокойно. – Но я также забрал бы свои ботинки.

Я вдыхаю соленый воздух и аккуратно вынимаю прядь волос изо рта, пока Шон и я едем, окна опущены, от моего дома. День теплый, но это почти октябрь, так что уже немного холодно; я бы хотела закрыть окно, но я догадываюсь, что Шон всё ещё нуждается в воздухе. Я смотрю на него, стараясь мысленно дергать мысли в его голове с помощью моих глазных яблок.

– У меня миллион вопросов, – говорит он, наконец. Я с облегчением выдыхаю.

– У меня миллион ответов, – говорю я. – Давай, действуй.

– Хорошо. – Он поворачивается в угол и приглушает радио. Затем, заметив мою нервозность, он извиняется и разворачивается к окну.

– Элла была в творческой мастерской в этом году? В начале? – Он смотрит на меня, и я улыбаюсь.

– Ты наблюдателен, – говорю я. – Я провалила тригонометрию и мама поменяла нас местами. Мой первый день был днем, когда я упала в обморок.

– Я так и думал, – говорит он. – Ты была намного круче после того дня. – Он замолкает, затем добавляет: – Я не имею в виду, что Элла не крутая.

– Да нет, все в порядке, – говорю я. – Я поняла. Спасибо.

– Конечно, – говорит он. – Итак, мой следующий вопрос: почему ваша мама просто не переехала в другую страну, когда вы были детьми? Почему она осталась в Штатах?

– Она не какой-нибудь международный шпион или что-то в этом роде, – говорю я, смеясь. – Она, возможно, просто хотела остаться в стране, которую знает. Думаю, она всерьез полагала, что скрывать нас на виду будет действеннее.

– Вижу, – говорит он, въезжая на автостраду. Он думает несколько секунд. – Хорошо, что насчет вашей системы: почему вы делите день на три части, а не просто выполняете каждый третий день?

– Мы пробовали однажды; это не сработало, – говорю я. – Это очень сложно – держаться в классе, если мы бываем в нём только каждый третий день. И, к тому же, на Юге более жесткие условия подачи документов, это делало всё действительно тяжелым. Здесь всё проще.

Шон останавливается, прежде чем выстрелить другим вопросом.

– Так каково это? – спрашивает он наконец. – Выглядеть в точности как два других человека?

Вопрос один из тех, которые мне никогда не задавали, даже когда я была младше. Это сложно.

– Ну, это в равной степени прекрасно и ужасно, – говорю я.

– Что в этом хорошего?

– Связь, – я улыбаюсь. – Мы действительно близки, и не только эмоционально. Мы друг у друга в диапазоне. Мы можем чувствовать сильные чувства каждой из нас, и время от времени у нас даже имеются одинаковые мечты.

– Это так круто, – говорит он. Я киваю.

– Иногда да, – говорю я. – Как, если я в плохом настроении, они просто знают. Они могут чувствовать, что чувствую я. Они не должны спрашивать. Это приятно – быть понятой.

– Что насчет плохой стороны? – спрашивает Шон, делая резкий поворот. Я понимаю, что сейчас мы у воды.

– Я думаю, что это плохо из-за того, что мы живем одной жизнью, но плохая сторона выглядит как два других человека, чувствующих, что у меня совсем нет своей собственной индивидуальности. Как и нет ничего уникального во мне.

Я останавливаюсь, вспоминая, что Шон сказал ранее.

– Я согласна с тобой, ты знаешь, – говорю я. – О том, насколько моя жизнь запутана.

– Я понял, – говорит он, в тоже время поворачивая на пляж. Он паркуется и выключает зажигание. Он поворачивается ко мне и хватает за руку.

– Послушай, Лиззи, я не собираюсь делать вид, что я не сражен тем, что вы сказали мне сегодня днём. Я собираюсь задать ещё очень много вопросов – и я должен быть честным: я не знаю её, но я думаю, что она слетела с катушек.

– Всё в порядке. Возможно, ты прав.

– Но я рад, что ты рассказала мне, – говорит он тихо. – Я рад, что ты не пыталась просто встречаться со мной и Дейвом одновременно.

Я поворачиваю глаза в его сторону.

– Элла встречалась с Дейвом, – говорю я. – Я надеюсь встречаться с тобой.

– Я тоже надеюсь встречаться с тобой.

Мы с Шоном выходим, он берет сумку из багажника, и мы держимся за руки, пока идем через Большой Пляж. Середина осени и, возможно, в других частях страны снежно; здесь прекрасный вечер и несколько семей и групп друзей. Есть даже маленький круг одетых в костюм для подводного плавания серфингистов на воде, несмотря на то, что волны, конечно, становятся более холодными.

Наша тайна раскрыта, но я не чувствую невесомости, как хотела бы, но я и не вполне обременена, ни то и ни другое.

– Знаешь, ты единственный, кому мы рассказали, – говорю я ему.

Он смотрит на меня удивленно.

– Серьёзно?

– Серьёзно. Во Флориде никогда не было никого, к кому бы мы были близки, за исключением нашей соседки. Но мы были тройней… так что нечего было рассказывать.

– Мне жаль, что у вас не было никого, с кем можно было бы этим поделиться, – говорит он, сжимая мою руку. – Но в то же время я очень горд быть первым. – Он улыбается глупой улыбкой. – Это выглядит так, будто я избранный.

– Ты избранный придурок, – говорю я, качая головой. Я понимаю, что мы движемся в сторону скалы, надеюсь, он не думает, что я перелезу через неё.

– Эй, Лиззи? – Я смотрю на его лицо. – Шутки в сторону, я рад, что вы мне сказали. Так как мне, возможно, потребуется время, чтобы всё обдумать, я рад, что я знаю. Я рад, что вы доверяете мне достаточно, чтобы дать мне возможность.

– Я тоже рада, – говорю я, как только мы останавливаемся перед скалами. Я приподнимаю бровь.

– Сейчас ты снова должна мне довериться.

– Правда что ли? – спрашиваю я, с шутливостью в голосе. Эти ощущения прекрасны. Он указывает на отверстие между двумя валунами.

– Ты хочешь, чтобы я пошла туда?

Он кивает.

– Это восхитительно, вот увидишь.

– Что, если дикие животные скрываются в темноте?

– Их там нет, – ухмыляется он.

– Ты уверен? – Я делаю шаг ближе и пробую заглянуть внутрь, но вижу там лишь темноту.

– Уверен. Это просто проход. Мой отец часто приводил меня сюда, когда я был ребенком, еще до того, как мои родители развелись. Я возвращаюсь иногда, чтобы побездельничать, или пофотографировать, или что-то ещё.

– Или что-то ещё, – дразню я, чувствуя ревность. – Тут много кто был, не так ли? – Я делаю ещё шажок в сторону скал.

– Я никогда не приводил сюда других девушек, если ты об этом.

Шон смеется, но это убеждает меня; когда он ведет меня в то, что выглядит как пещера, я чувствую себя в безопасности. Затем когда мы, запыхавшись, вылезаем на другой стороне, я чувствую себя словно только что выиграла в эмоциональной лотерее. Бухта передо мной – трехстенная комната с открытым окном с видом на океан: более красивого вида я не могла себе представить.

– Наш собственный личный пляж, – бормочу я, смотря в сторону воды.

– Угу, – говорит Шон, вынимая свою камеру и ставя сумку на песок. Краем глаза я вижу, что он сфокусировался на моём профиле. Он стоит рядом и немного позади меня, так что я знаю, что фон фотографии – это бьющаяся о скалы вода. Я не слышу звука затвора, потому что волны слишком громкие, но слышу, что Шон говорит потом.

– Я рад, что знаю, что ты не сумасшедшая.

Я поворачиваюсь в его направлении; он ухмыляется.

– О чем ты говоришь?

Он пожимает плечами, делает другую фотографию моего теперь-удивленного-задетого-раздраженного выражения, затем отвечает.

– Я думал, что у тебя раздвоение личности или что-то такое, – говорит он. – Потому что Элла и ты такие…

– Разные, – говорю я. Мы спокойно принимаем друг друга в течение нескольких секунд.

– Ты ошиблась ранее, – говорит он.

– О, правда? В чем?

– В том, что не уникальна. То есть, я знаю, что ты выглядишь как Элла и Бетси. Но я не смотрю на вас троих одинаково. Ты… это ты.

Волны обрушиваются с грохотом на скалы; я дрожу от океанского бриза. Ни один из нас не говорит еще некоторое время.

– Могу я сделать несколько фотографий с тобой? – ласково спрашивает Шон. Я улыбаюсь и киваю, счастливая сделать что-то легкое, после тяжелого дня обсуждений.

Мы проводим следующие два часа, делая снимок за снимком. Я поднимаюсь на низкую скалу, и он делает серию фотографий меня, стоящей как воин. Я сижу на бревне, ноги вытянуты, и Шон делает несколько фотографий моего лица крупным планом.

Я снимаю ботинки и собираюсь зайти в воду, пока не понимаю, что слишком холодно. Он делает несколько фото моих пальцев, пока я не надеваю обратно свои ботинки. Я падаю в песок и смеюсь, в то время как Шон щелкает, щелкает, щелкает с разных сторон, в конечном итоге вынужденный использовать вспышку, когда становится совсем темно.

Сначала я чувствую себя глупо, но ободряющие слова Шона успокаивают меня. Я никогда не была заинтересована в работе модели – или в нулевом размере, который идет с ней, – но с Шоном, показывающимся из-за камеры, это чувствуется намного более интимным, чем просто создание милых картинок.

Это чувствуется больше как поцелуи и объятия.

Я поворачиваюсь на своей стороне песка, голова прислонена к руке. Шон на животе рядом со мной, камера направлена на моё лицо.

– Ты рад, что приехал сегодня? – спрашиваю я мягко. Волны с грохотом обрушиваются на скалы.

– Больше, чем рад, – говорит он из-за камеры. – Благодарен. – Щелчок.

– Правда? – спрашиваю я. – Потому что ты прятался два часа.

– Мне просто нужно было обо всём подумать, – говорит он. – Позволить этому дойти.

– Да, – говорю я. – Я, вероятно, сделаю это, когда буду пытаться уснуть сегодня ночью. Это было очень большое дело для меня.

– Я знаю, – говорит он. – Ты рада, что рассказала?

– Да, – говорю я без колебаний.

– Хорошо, – говорит он, прикладывая фотоаппарат обратно к лицу. – У меня всё же есть ещё один вопрос.

Моё сердце пропускает удар; этот тон его голоса.

Щелчок.

– Ты говорила, что Бетси выполняет вечернюю работу, – говорит он.

– Да, – говорю я, полуулыбаясь.

Щелчок.

– Футбол вечером.

– О, правда? – я притворяюсь удивленной.

Щелчок.

– Была одна игра, в частности, мне любопытно, – говорит Шон до сих пор из-за камеры.

– Это была я, – шепчу я, прежде чем очередная волна разобьется о скалу.

Шон опускает камеру и достает из кармана крышку объектива. Он закрывает его и откладывает камеру. Затем в мгновение ока приближается ко мне. В двух сантиметрах от моего лица он шепчет:

– Докажи.

И я доказываю.