Текст книги "Оригиналы (ЛП)"

Автор книги: Кэт Патрик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Кэт Патрик
Оригиналы

Глава 1

Мне досталось выполнять первую часть.

В школе я посещаю школьный совет, химию, тригонометрию, психологию и историю, а потом провожу остаток дня дома. Мне кажется, мама была в хорошем настроении, когда распределяла обязанности в этом году – математика и естественные науки, определенно, не лучшие мои предметы. Когда я напомнила ей об этом, она сказала:

– Именно поэтому ты и выполняешь первую часть.

Я заканчиваю наносить бальзам для губ, отхожу на шаг от раковины и хмурюсь. Я привыкла выглядеть так же, как и два других человека, но у меня никогда не будет чувства стиля Эллы. Я действительно ношу вязаный узорчатый кардиган.

– В чем дело, Энн Тейлор Лофт? – бормочу я про себя, качая головой.

Я откидываюсь назад и выгибаю шею так, чтобы видеть цифровые часы на тумбочке: 6:47 – мне осталось тринадцать минут до отправления в школу. Одним из серьезных маминых переживаний было то, что мы можем выделиться из массы и, следовательно, будем разоблачены, так что такие вещи, как опоздания, плохие оценки и привлекающая внимание одежда в основном запрещаются в Лучшем быту. Я не завтракала, но беконом не пахнет, так что я решаю перехватить что-нибудь в столовой. Вместо того чтобы завтракать, я решаю выпрямить волосы. Я включаю утюжок, жду, пока он нагреется, а потом быстро, но тщательно вычесываю разделы и провожу утюжком по волосам, заставляя кудряшки исчезнуть. У этого есть свои недостатки, но, по крайней мере, то, что я выполняю первую часть, означает, что я выбираю прическу на день.

Умело перемещаясь по затемненной спальне, я разглаживаю последнюю складку в изголовье кровати и бросаю свои пижамные штаны в корзину. Мама старается вести себя мягко, но я заметила, как вчера на ее лбу выступила вена, когда она увидела состояние моей комнаты – у мамы и так достаточно забот, поэтому я прибрала ее. Я собираю свои книги и ухожу, мягко закрыв за собой дверь.

Как только я шагаю с теплого коврового покрытия на светлую древесину в коридоре, Элла делает то же самое. Ее спальня находится напротив моей: мы встречаемся лицом к лицу, лоб в лоб. Это как смотреть на картину, на которой я изображена в натуральную величину, но в другом наряде: у нее точно такой же тон каштановых волос, соответствующие темно-карие глаза, те же губы, которые, естественно, плотно сжаты, когда не улыбаются.

И сейчас они плотно сжаты. Глаза Эллы сужаются в щелки, когда она видит мои волосы. Ее поза чисто раздраженная – под мягким халатом она выгибает бедро и кладет на него руку – но я не только вижу ее недовольство, я могу его чувствовать. Она громко вздыхает и закатывает глаза.

– Ты закончила? – спрашиваю я. – Мы не на прослушивании для подростковой драмы, ты же знаешь. У тебя нет аудитории.

Элла кивает головой в мою сторону.

– Я хочу сказать, ты настолько эгоистична, что это нелепо, – говорит она.

– Это просто волосы, – отвечаю я, касаясь их. Не говоря о том, что потрясающие волосы. Хотела бы я себе такие навсегда.

– Это не просто волосы, – говорит Элла. – Это время. Я с утра пораньше уже на ногах, и все потому, что я не до конца готова для второй части. Мне приходится учиться до того, как проснется Бетси, а потом учить еще и её. Ты же знаешь, в следующую пятницу игра! Мне и так много нужно сделать, а теперь я еще должна выпрямлять волосы утюгом?

– Что происходит? – спрашивает Бетси, стоя в дверях и протирая глаза. Я чувствую себя немного виноватой, что разбудила ее. Ее часть – вечер, а это значит, что, вдобавок к домашнему образованию весь день, Бетси единственная, кто совмещает курс колледжа, работу на полставки и группу поддержки в вечерних играх. Она ложится спать, по крайней мере, на час позже нас.

Когда Бетси, наконец, фокусируется на мне, ее темные глаза расширяются.

– Лиззи, ты серьезно? Ну вот, опять, – говорит она со стоном.

– И ты тоже, – говорю я, вскинув брови. Она пожимает плечами.

– Да, она тоже, – говорит Элла. – То, что ты делаешь, влияет на всех нас, Лиззи. Тебе следует это вспомнить в следующий раз. Я просто хочу сказать спасибо. Спасибо, что губишь мой день. – Она бросается вниз, шлепая босыми ногами по сверкающим деревянным полам на всем пути вниз.

Я подавляю смех.

– Извини, – говорю я Бет с неуверенной улыбкой. – Но мне нравится так.

– Это действительно выглядит неплохо, – отвечает она, тихонько обнимая меня. – Но я все еще хочу убить тебя.

Я останавливаюсь в прихожей, чтобы собрать все то, что мне нужно для школы. Кладу книги в сумку. Отключаю мобильный телефон от зарядного устройства и кладу его в кошелек, затем засовываю кошелек в сумку. Отмахиваюсь от легкой куртки, которую мы выбрали на осень этого года, а затем, взявшись за концы шароподобного ожерелья, застегиваю их на затылке. Когда я выпрямляю увесистый серебряный кулон так, что винтажный узор обращен наружу, в моем теле появляется изгиб. Но, как и последнюю пару месяцев, я не обращаю на это внимания.

Мама услышала, как я поворачиваю ручку двери, и это несмотря на то, что она на кухне слушала старых Bon Jovi на аудиосистеме. Иногда мне кажется, что она летучая мышь.

– Лиззи? – зовет она. – Иди, позавтракай немного.

– Я поем в школе. – Я захлопываю за собой дверь, зная, что мой уход, вероятно, разозлит ее, но надеюсь, что это один из тех дней, когда она позволит раздражению сойти на нет. Иначе после школы она устроит мне задушевную беседу матери с дочерью о важности правильного питания.

Стоит чудесный осенний день, немного туманный, но солнце, кажется, вот-вот выглянет.

Я вдыхаю океанский воздух, идя по мощеной дороге, смотря на сосны высотой в сотни футов, которые окружают территорию. Глядя на внушительные деревья и железные ворота, можно подумать, что здесь живут знаменитости… пока вы не увидите нашу машину. Видимо, на верхней строчке в списке «самых безопасных автомобилей для подростков» практичный серый седан только немногим лучше автобуса.

– Глупая старушечья машина, – бормочу я, забираясь внутрь и пристегиваясь.

Когда я поворачиваю ключ, меня одновременно накрывает волной музыки и тепла.

Быстро выключаю вентилятор и переключаюсь на станцию альт-рока. Я не могу удержаться от смеха о вкусе Бетси: она может одеваться как поклонник джем-групп, но ее настоящая музыкальная страсть – кантри. Я вспоминаю Флориду, то время, когда наша соседка Нина временами нянчила нас во второй половине дня, поэтому мама могла ходить по своим делам, не таская за собой трех малышек. Мы сидели у бассейна Нины, слушая Ребу Макентайр и потягивая сладкие напитки, которые нам не разрешали дома.

– Только не говорите маме, слышите? – говорила Нина со своим южным акцентом. Практически пуская слюни при виде коробок сока, мы кивали маленькими головками и клялись нашими куклами-младенцами никогда не рассказывать. Нина пела вместе с Ребой во всю мощь легких, Бет в это время была на подпевках и глупо пританцовывала, а я смеялась до умопомрачения.

Бетси никогда не перерастет свою страсть к кантри-музыке, и это одна из вещей, которые мне нравятся в ней, потому что это делает ее особенной.

Я до сих пор не привыкла к подъездной дорожке – наш старый дом находится прямо у дороги. Я выполняю маневр Остина Пауэрса, чтобы развернуть машину в правильном направлении. Задерживаю дыхание, резко ускоряясь и придерживаясь правой стороны, тогда как место высадки слева.

Я жду, пока ворота медленно открываются, бросая мои волосы за плечи, и, наконец, перевожу дыхание. Ещё одним утром я в безопасности от смерти на подъездной дорожке. И, несмотря на мой отвратительный свитер, у меня гладкие, прямые волосы. И теперь, по крайней мере в течение нескольких часов, я нахожусь вне дома. Я улыбаюсь, хотя никто не видит этого, потому что таким вещам действительно стоит улыбаться.

Двумя часами позднее я бессознательно прикасаюсь к ожерелью на моей шее. Моё сердце ускоряется: я могу слышать стук крови в ушах. Я пытаюсь успокоить себя, в то время как представляю предупреждение, звучащее на телефоне мамы, оно тянет её куда-либо, чтобы она могла проверить с помощью GPS-радара, что я там, где должна быть. Ещё во Флориде, когда мы были младше, ожерелье использовалось для придания мне чувства защищенности. Теперь, сидя здесь, я не чувствую себя защищенной. Мало того, что меня беспокоит собственный стресс, так я ещё должна беспокоиться и об её стрессе тоже.

– Это убийца, не так ли? – прошептал парень, сидящий через проход, кивая вниз на опрос. У него были прыщи, что отвлекало от иначе выглядевшего твердого лица.

– Хуже, – шепчу я, пока наш учитель не одаривает нас таким взглядом, что мы вынуждены сосредоточиться. Но когда я это делаю, я снова осознаю, как мало я знаю.

Я училась; действительно училась. Элла знала математику лучше, и после обязательных поддразниваний она помогала мне три ночи подряд. Но этого слишком много. Проходя через трудности, я чувствую, как я пытаюсь читать Мандарин с завязанными глазами.

Конечно, Вудбери жестче, чем Юг в прошлом году, но это не так, я – идиотка. И ещё, мы всего две недели в школе, но уже, без сомнения, совершенно честно я могу сказать…

Я. Ненавижу. Треугольники.

И это при условии, что я волнуюсь об опросе на первых трех частях книги, так как я многого не знаю об этом, но мне кажется, что треугольники являются самой сутью тригонометрии.

Проходят пятьдесят минут страданий в течение наиболее болезненного в моей жизни академического опыта. Даже перед звонком я пожурила себя за то, что была такой дурой. Настолько несовершенна. Хотя мама не мой ДНК-донор, я была выращена в её утробе; её остроумие так или иначе должно было сказаться на мне.

Как я могу не сдать математику?

Я подпрыгиваю от звонка, после чего неохотно отдаю мой опросник. Я снова подпрыгиваю, когда телефон вибрирует в моём кармане; а я ведь ещё не добралась до классной двери. Я не проверяю имя звонящего, я и так знаю, кто это.

– Привет.

– Лиззи, это мама. – Она пытается говорить спокойно, но я слишком хорошо её знаю, чтобы понять, что это не так.

– Знаю, – говорю я, обходя двух девушек, загораживающих дверь. – Привет.

Пауза.

– Твоё сердцебиение усилилось. Что случилось? Ты ведь в кабинете математики, да? Всё в порядке?

То, как её голос звучит сейчас, напоминает мне время в средней школе, когда она забыла об экскурсии в музей и трекер показывал меня на территории города во время школьных занятий.

– Блин, успокойся, – говорю я, – Я в порядке. Это был всего лишь опрос.

Молчание.

– Ты провалилась? – тихо спрашивает она, говоря «провалилась» так, как некоторые люди говорят «рак». Я слышу, как она вздыхает и затем задерживает дыхание на другом конце провода, и я могу практически видеть мысли, проносящиеся у неё в голове. Мама придает большое значение хорошей учебе в школе.

– Откуда я знаю? – говорю я. – Я только сдала его. Я не получу…

– Лиззи, ты знаешь.

Пауза.

– Да.

Она выдыхает как лопнувшая шина.

– Я вернусь домой через несколько минут после Бетси, закончившей вечерний класс. У нас будет семейный совет, чтобы обсудить это.

– Но, мам, я…

– Мы обсудим это вечером, – резко говорит она. – Я думаю, нам необходимо…

Связь прерывается, а мой баланс слишком низок, чтобы перезвонить ей. Мне остается только догадываться, в то время как я выхожу из коридора класса математики и иду к центральному коридору, что, по ее мнению, необходимо сделать на этот раз.

После психологии и школьного совета я мчусь к моему шкафчику, затем разворачиваюсь и спешу в столовую, где следую за запахом жареной пищи. Мой желудок урчит – прошло много времени с момента моего завтрака у торгового аппарата – но у меня нет времени остановиться. Я сокращаю через круговое пространство, прокладывая путь вокруг столов и детей с подносами к выходу, переполненному студентами. Я представляю Эллу, стоящую в прихожей нашего дома с секундомером, постукивающую пальцами. Чем дольше она ждёт меня там, тем меньше времени у неё.

– Привет, Элизабет!

Я оглядываюсь и вижу Дэвида Самфина, студента из школьного совета, улыбающегося улыбкой коммивояжёра.

– Расслабься, – говорит он, его голос перекрывает шум обеда. Другие футбольные игроки за его столом смотрят на меня с любопытством, когда Дэвид похлопывает по пустому месту рядом с ним.

Я улыбаюсь в ответ и вежливо махаю рукой, но продолжаю свой путь. Я пытаюсь не рассмеяться, услышав, как один из друзей Дэвида говорит: «Гори!», перед тем как достигаю дверь.

Я выхожу наружу и проверяю время на телефоне: всё в порядке, успеваю. Хотя многие выходят из кампуса во время ланча, поблизости никого нет, так что я бегу трусцой до машины. Бросаю рюкзак на пассажирское сидение и еду домой, не более чем на пять миль в час превышая допустимый лимит. В день заваленного опроса по тригонометрии мне только не хватает получить штраф за превышение скорости.

Я проезжаю через ворота и спускаюсь по подъездной дорожке, затем паркуюсь и выключаю машину, но не вынимаю ключи из замка зажигания, и оставляю рюкзак на пассажирском сидении. Элла подходит ко мне прежде, чем я успеваю закрыть дверь. С её гладко выпрямленными волосами и соответствующими кардиганом и юбкой я могла бы так же глядеть на себя. Единственное различие между нами в этот момент – наши позы: её – хвастливая и самоуверенная, моя – сгорбившаяся.

– Ты в порядке? – говорит она, когда оказывается достаточно близко, чтобы слышать меня. – Я чувствовала это.

Я киваю, думая о внезапном чувстве тревоги, что посещает меня, когда Элла или Бетси переживают о чём-либо.

– Мама вне себя?

Элла бросает взгляд на входную дверь, затем переводит его на меня.

– Немного, – признается она, – Я думаю, она просто разочарована.

– Блин, – говорю я. – Она сказала, что придет сегодня вечером для семейной встречи. Она никогда не возвращается домой ночью!

Когда мы родились, наша мама отказалась от её настоящей тяги стать ученым, чтобы она могла работать ночью и быть с нами в течение дня. Взамен так нравившихся ей генетических исследований она использует свою степень для работы врачом приемного отделения, каким-то образом функционируя на трёх часах сна ночью.

– Я знаю, это странно, – говорит Элла, подходя ко мне для легкого объятия. – Всё будет хорошо, – говорит она в мои волосы. – Мы с этим разберемся.

Мы размыкаем объятия и улыбаемся друг другу, я вынужденно, потому что она пытается поднять мне настроение.

– Мне необходимо ещё что-нибудь знать? – спрашивает она.

Я снова пожимаю плечами.

– Кроме фиаско с тригонометрией… нет, – говорю я. – О, погоди, этот парень, Дэвид, из школьного совета подзывал меня на обеде.

Элла не занимается вместе с Дэвидом, но все же она кивает.

– Что он хотел?

Я пожимаю плечами.

– Не знаю. Я только помахала в ответ и пошла дальше. Не хотела опоздать к тебе.

– Спасибо, – говорит она с легкой улыбкой.

– Без проблем, удачи!

Элла смеётся.

– У меня самая простая часть, – говорит она задумчиво, как будто не попадает в неприятности, хотя она и занимается чирлидерством, которое так любит. – Думаю, я могла бы справиться с испанским и танцами.

– Не забывай творчество, – говорю я, задумавшись только сейчас.

– О, точно, – говорит она, расстегивая ожерелье и снимая его с моей шеи. Она кладет его, обнимает меня на прощание и идет к машине. Я иду по мощенной булыжниками дорожке и оборачиваюсь, чтобы посмотреть, как идет Элла. Это как внетелесный эксперимент – я наблюдаю за собой. Не считая того, что Элла едет прямо по середине подъездной дорожки, бесстрашная.

И я люблю её за это.

Остаток дня проходит как по маслу. Я трачу три часа на домашнее обучение с Бетси и моей всегда занятой мамой (которая поджимает губы, отказываясь признавать, что случившееся на тригонометрии произошло в «школьное время»). Мы устало тащимся через предметы, которые Элла изучает в Вудбери, как Элла и Бетси поступают с моим утренним расписанием. Когда мама в полчетвертого уходит на работу, я включаю музыку в нашем домашнем спортивном зале, продолжаю курс на беговой дорожке, начатый Бет и Эллой ранее, в то время как Бет подтягивает химию. Элла возвращается с тренировки чирлидеров, и вскоре после этого Бет уходит на вечерние занятия. Элла и я ужинаем и делаем домашнее задание, сверяемся и общаемся в чате, пока Бет не возвращается домой.

Тогда я начинаю нервничать.

– Она может быть здесь в любой момент, – шепчу я за секунду до того, как открывается дверь нижнего этажа.

– Ты действительно медиум, – говорит Бетси со смехом, но я не в настроении. Вместо этого я пытаюсь оценить степень озлобленности моей мамы по тому, как она снимает туфли и поднимается наверх.

– О, отлично, вы все здесь, – говорит она, заворачивая за угол комнаты отдыха. Её волосы убраны за шею, и на ней не сочетающийся, но на удивление чистый медицинский халат с кардиганом сверху.

– Привет, мам, – говорю я, пока она спешит в комнату и садится на диван рядом с Эллой. Она гладит колено Эллы, улыбается Бетси и хмурится, когда ее глаза встречаются с моими.

– Здравствуй, Лиззи, – говорит она, вздыхая как будто я самое худшее, что есть на свете, из-за того, что не знаю об этих глупых долбанных треугольниках. – У меня не много времени, поэтому давайте сразу разберемся с этим.

– Ты должна сказать нам то, что хотела сказать, когда ты увидела нас ранее, – сказала Элла. – У тебя есть пациенты?

– Я хотела бы поговорить с вами тремя одновременно, – говорит мама так, что заставляет меня почувствовать себя больной. Это звучит не очень хорошо. – И, кроме того, ранее я ещё должна была выяснить, что делать. – Она останавливается, чтобы перевести дыхание и смотрит на часы на стене.

– Что ты имеешь в виду, говоря «выяснить, что делать»? – спрашивает Элла, оглядываясь с беспокойством.

Мама встречается с ней взглядом.

– Я решила, что мы должны сделать небольшие изменения из-за Лиззиной… проблемы, – говорит она.

Я могу чувствовать быстрый взгляд, брошенный Эллой на меня, но не свожу глаз с мамы. Все молчат, так что она продолжает.

– Во-первых, я хочу сказать, что нам очень повезло, что возникающие различия занимают так много времени, – говорит она. – Мне был страшен каждый день в период полового созревания, но это, к счастью, не было проблемой.

Я не хотела смотреть на остальных, зная, что они тоже краснеют. Никто не хочет услышать от своей мамы слова «половое созревание».

Мама продолжает.

– Но теперь для меня очевидно, что у Лиззи лучше развито правое полушарие, – говорит она, глядя мне в глаза. – Извини, Лиззи, я думала, что в этом классе тебе будет проще учиться. Я думаю, что, возможно, приняла неправильное решение, выбирая их. Но это очевидно, что математика и естественные науки явно не твоя сильная сторона. – Мама улыбается мне сочувствующе, что очень раздражает. – Но теперь есть доказательства того, что наша система не работает, – продолжает мама. – Мы не прожили и трёх недель и уже ясно, что оставаться на прежнем пути нельзя, это может привлечь к нам внимание, и поэтому угрожает всему. Поэтому, – говорит она, переминаясь, как будто опасается взрыва эмоций трёх подростков, – я изменю распределения на младший год обучения.

Я чувствую себя деревянной; Элла резко вдыхает.

– Ты серьёзно? – спрашивает Бетси.

Мама кивает.

– Элла займётся первой частью, – говорит она авторитетно, но не встречаясь с ней глазами, вероятно потому, что знает как разочаруется Элла, что не будет посещать тренировки чирлидеров. – Лиззи достанется вторая часть. Бетси, ты останешься на вечере.

Бетси заметно расслабилась на своём стуле.

– Но у нас же есть расписание, – протестует Элла. – Это несправедливо.

– Я знаю, – говорит мама, – но вы получали пятерки всю свою жизнь. Вы только что перевелись и директор Коуэлл особенно прокомментировал ваши высокие отметки. Будет странно, если вы начнете получать тройки по математике, это может привлечь внимание. К тому же, это отличное время, чтобы начать думать о колледже. О вашем будущем.

Начать думать о колледже? Я чувствую, что она думала о колледже ещё два дня назад. Забавно: никто из нас не знает, как мы даже технически сможем справиться в колледже, так что мы просто сунули головы в песок, думая об этом. Я выдыхаю, но все игнорируют меня.

– Итак, похоже, всё решено, – говорит мама, снова сверяясь с часами и поднимаясь. – Мне нужно вернуться в больницу.

– Как скоро? – спрашиваю я, зная, что мне необходимо освежить в памяти знания чирлидерства, которые Элла изучала долгое время. Мой живот крутит при мысли о производстве бодрости духа.

– Я позвонила в школу и сказала, что у тебя сегодня была мигрень, – говорит мама. – Я уговорила их разрешить тебе пересдать опрос.

Нервы бушевали внутри меня, я могла чувствовать и себя, и других тоже. Она не может сказать то, что, как я думаю, она скажет.

– Как скоро, мам? – снова спрашиваю я.

Она еще раз смотрит на часы, а потом вновь на меня.

– Завтра.