Текст книги "Крестная мамочка"

Автор книги: Кэрри Адамс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

– Я не виноват, что мама залетела.

– Да. А разве она когда-нибудь винила тебя?

Каспар покачал головой.

– Не слышу.

– Нет.

– Ну и в чем тогда дело?

– Тесса, тебе все равно не понять. Мама с папой вечно заняты друг другом.

– Так вот что тебе не нравится!

– Послушать тебя, так я избалованный гаденыш.

– Этого я не говорила.

– А я думал, ты все поняла. И не сердишься на меня.

– Не сержусь. Я страшно зла.

После этого разговор принял неприятный оборот.

– Ради тебя они были готовы на все. Ты хоть представляешь себе, чего они лишились?

Я имела в виду даже не упущенные отпуска и поездки, посудомойку, машину и карьеру Фран, а всего-навсего посиделки в соседнем пабе. Выпускной вечер. Праздник совершеннолетия. Друзей.

– Такой умной девчонки, как твоя мама, я никогда не встречала.

Я старалась об этом не думать, но Фран и вправду была куда способнее меня. Чтобы угнаться за ней, мне приходилось тратить вдвое больше сил и времени. Как мы сели рядом, так и просидели от первой лекции до последней. Только на последнюю я пришла с похмелья, а Фран – с огромным животом. После выпускного мы обе не спали ночами, но по разным причинам. Пока я училась в школе права, Фран водила сына в детский сад. Я заседала в судах, а Франческа готовила сына к школе.

– У нее были большие планы, Каспар: ей хотелось работать в ООН, объездить весь мир, изменить его к лучшему. Ради этого достаточно было провести двадцать минут под общим наркозом.

Каспар поморщился. Но я сказала правду: если бы я посоветовала ей сделать аборт, сейчас Франческа уже была бы видной фигурой в ООН.

– А она так и не решилась и ни разу не пожалела об этом. Так что прошу тебя, Каспар, не надо платить родителям скверными выходками. Забудь о них ради матери и самого себя. Поверь, ты о них пожалеешь, но уже ничем не искупишь вину. И тогда уже не обойдешься без этой дряни. – Я снова показала пакетик с тальком.

– Подумаешь, спид [3]3
  Спид (speed) – химический стимулятор, близкий адреналину, вызывает возбуждение и прилив энергии.


[Закрыть].

Спид. Хорошо хоть, не кокаин или крэк.

– «Подумаешь»? А как же сканк, который ты куришь? Тебе известно, что он вызывает паранойю? Толкает на антиобщественные поступки? Провоцирует немотивированную агрессию?..

По описанию – что-то до боли знакомое.

– Это всего лишь травка.

– Не «всего лишь» травка или спид, а наркотики, Каспар. Что бы там ни думал, я ни разу не слышала о наркоманах, которые перешли бы на героин с «Рибены», – понимаешь, о чем я? Процесс затягивает. Как он начинается, тебе уже известно. Честно говоря, я думала, что ты гораздо умнее.

К этому моменту нас обоих одолела усталость.

Мы направились в кухню, я поставила чайник. Каспар взгромоздил тощую задницу на табурет и подпер подбородок кулаками. Мой крестник-херувим в кудряшках, с розовыми щеками, употребляет спид. Страшная мысль. А ведь его так любили – большего от родителей невозможно требовать. Чего им надо, этим детям?

– Ты хотел бы, чтобы твои родители друг друга ненавидели?

– Нет. Но все равно противно.

– Тебе противно потому, что они любят друг друга?

Он скривился.

– Ты даже не представляешь, как тебе повезло. Думаешь, счастливые браки так уж часто встречаются? А ты прикинь: родители Фран развелись, родители Бена никогда не были женаты, Билли в разводе, я одинока…

– Ты и не была замужем. Не считается.

– Могла бы выйти, если бы не рассталась.

– Сначала хоть парня заведи, Тесса.

Устами младенца…

– Хватит дерзить, разговор с тобой еще не кончен. Если твои мама с папой обмениваются шутками, которых ты не понимаешь, или сидят в обнимку на диване, или держатся за руки, как в молодости, – благодари свою счастливую звезду. Именно поэтому у тебя есть все. В том числе дом и семья.

Каспар взял печенье.

– Мне одиноко.

– Думаешь, это дает тебе право изводить родителей?

– Не знаю.

– Ты делаешь хуже только самому себе.

Каспар не мог объяснить причины своего поведения и чувства потому, что не понимал их сам. Мальчишка, что с него возьмешь. Реакция как у ребенка – его обидели, и он выбрасывает игрушки из коляски. Но в свои шестнадцать лет он имеет доступ к взрослым игрушкам.

Каспар провел ладонями по лицу, а когда снова взглянул на меня, в его глазах стояли слезы.

– Ты права. Я уже всех друзей растерял. Зак – гад. Не знаю, почему я его слушаю, расстраиваю маму с папой…

Я обошла вокруг стойки и обняла его. Каспар придвинулся ко мне, как делал в детстве. От любви к нему мое сердце отяжелело, от облегчения я чуть сама не разрыдалась.

– Тесса… – тихо произнес он спустя несколько минут.

– Что?

– Я вытащил у тебя из бумажника пятьдесят фунтов.

Оказывается, я ошибалась: я вполне могла любить его еще сильнее, чем прежде. Я поцеловала его в лоб.

– Я знала.

– И молчала?

– Ждала, когда ты расскажешь сам.

– Извини, Тесса. И еще за тот день, когда ты вернулась…

– Тсс! Довольно извинений. Мне хватило. – Я обнимала его, испытывая на себе всю силу любви, которая не ставит условий.

– Теперь у меня есть привод, да?

– Нет. Но едва не появился. Можешь мне поверить: такие пятна смыть нелегко.

Я знала, о чем говорю, не только с юридической, но и с личной точки зрения. После третьей неудачной попытки ЭКО Клаудиа и Эл пробовали усыновить ребенка. Что они пережили, невозможно описать. Элу припомнили давний привод: при возвращении из Вьетнама у него нашли пол-унции гашиша. Конечно, он попался случайно. Думал, что давно потерял гашиш, а оказалось, тот завалился в дыру в подкладке рюкзака. В опекунской комиссии видели только черное и белое, не различая оттенков; объяснения Эла никто не слушал. Парадокс, но Клаудии сказали, что шансов усыновить ребенка у нее было бы гораздо больше, не будь она замужем за Элом. Несмотря на это от фиктивного развода Клаудиа отказалась наотрез. А мы когда-то считали, что этот ничтожный привод не имеет значения во взрослой жизни. Мы ошибались.

– Спасибо, что отмазала меня.

– Я ни при чем: констебль решила дать тебе шанс.

– Надо бы и ее поблагодарить.

– Это можно. Я знаю, где она дежурит.

– Лучше я напишу ей… – Он тяжело вздохнул. – Все, конец, – пробормотал он, уткнувшись в мое плечо. – Я сволочь.

Мой любимый мальчик исчез: его место со временем должен был занять достойный и порядочный мужчина. Вот и пригодился мой материнский инстинкт.

6. Супер-пупер-шоу

Почему всегда, когда наутро мне надо быть выспавшейся и при параде, я вваливаюсь домой в четыре часа ночи – только потому, что девятью часами раньше решила пропустить стаканчик? Все начиналось безобидно. Целую неделю я старательно уклонялась от срочных дел и тратила время на необязательные. Несмотря на долгие разговоры с родителями о том, каким должен быть мой следующий шаг, о важных звонках я забывала напрочь и вспоминала только в разгар занятий йогой, либо в кино, либо в три часа утра. Я подолгу лежала в постели без сна, подробно репетируя свою речь в очередном кадровом агентстве, а утром варила яйцо и кофе и битых четыре часа с наслаждением слушала музыку и разбирала гардероб. Откладывание дел на потом – искусство, совершенства в котором я уже достигла.

В пятницу вечером я получила СМСку от бывшей коллеги, которая сообщала, что сейчас находится в моем районе. Мы договорились встретиться в пабе по соседству с моим домом и немного поболтать. Я предпочла бы уклониться от встречи: с этой девушкой я дружила, но она была в курсе моей недавней профессиональной драмы. Однако она сразу сказала, что ужинает с друзьями, значит, нам будет некогда заводить долгие споры о моем бывшем боссе, и, кроме того, она тоже сменила место работы. Опасаться вроде было нечего: выпьем по стаканчику и разойдемся, и я еще успею подумать, как буду отрекаться от сатаны на крестинах близнецов завтра утром. На всякий случай я заказала шанди. Какой вред может принести смесь обычного пива с имбирным? Это ж почти лимонад. А я – слабая женщина, остро жаждущая избежать ответственности, хотя это лишь половина правды. Потому что втайне я мечтаю об ответственности. Давно хочу сказать кому-нибудь: «Извини, не смогла договориться с няней. Увидимся через семнадцать лет».

Напрасно я вообще выбралась из квартиры: после нескольких пинт и продолжительных сплетен нам загорелось позвонить моим бывшим коллегам и позвать их составить нам компанию. А хрустящий картофель показался достойной заменой ужина. И понеслось: кто-то предложил заглянуть в душный диско-клуб на углу, а я и не знала, что он там есть. Потом, конечно, тяпнули текилы…

Самые цивилизованные крестины – те, которые назначают на три часа дня. Хорошо отдохнувший, выспавшийся ребенок становится наглядным доказательством мудрости его родителей и радостно гулит на протяжении всей службы. А крестные, которым приходится с ним нянчиться, являются в церковь отоспавшимися после бурной ночи. Но Хэлен и Нейл предпочли одиннадцатичасовую службу, после которой намечался домашний завтрак с шампанским, организованный банкетной фирмой. Наутро после затянувшегося похода в паб я с трудом продрала один глаз и уставилась на часы сквозь слипшиеся от туши ресницы. И снова придавила кнопку будильника, прекрасно понимая, что в кратчайшие сроки мне предстоит побить собственный рекорд по скоростному одеванию во время приступа паники. Я прикидывала, как оденусь. От волос несло табачищем, но мыть голову было уже некогда. Интересно, поможет ли освежитель воздуха? Пожалуй, лучше надеть шляпу и посильнее надушить ее. У меня в гардеробе имелась пикантная шляпа-трильби, отлично впитывающая запахи, но к ней требовался определенный наряд. Брючный костюм. Ботфорты. И прости-прощай, воздушный и неземной образ феи-крестной, и здравствуй, королева рэпа и хип-хопа. Будильник снова затрезвонил. Неужели прошло уже двадцать минут?

Ущерб, нанесенный прошлой ночью, я взялась устранять недиетической колой и тональным увлажняющим кремом с солнцезащитным фактором двадцать пять единиц. Колу выпила в душе, измученную алкоголем кожу взбодрила гелем с экстрактом грейпфрута, надела почти герметичную шапочку, от которой на лбу оставалась отчетливая вмятина – мои персональные стигматы. Ароматизированный крем для тела, щетка для волос, никакого макияжа… нет, все-таки макияж, духи, элегантные сапожки, сумка, шляпка – и я уже готова войти под сводчатый потолок церкви Святого Иоанна, пристроившейся на вершине холма, в конце Лэдброук-роуд. Вот из Клаудии крестная получается хоть куда. Зато при виде меня бабули закатывают глаза, а дедули вздыхают: мол, где их двадцать пять лет. Мы с Клаудией – как инь и янь. Кого выбрали в крестные отцы, я не знала, наверное, кого-нибудь из друзей Нейла, не стоящих внимания.

Мое такси остановилось у церкви почти одновременно с рыжим «рейнджровером» Нейла. Я расплатилась, вышла, обернулась и увидела, как из машины выбирается Хэлен – воплощение гламура. Она была в облегающем белоснежном костюме с юбкой-карандашом и туфельках телесного цвета на головокружительных каблуках. Смуглая кожа буквально светилась, собранные на макушке волосы длинным аккуратным локоном спускались на спину. Дерзкий макияж подчеркивал миндалевидную форму широко поставленных глаз. Единственными украшениями Хэлен были бриллиантовый крест и обручальное кольцо с бриллиантом. Изнуренная молодая мать исчезла без следа: сегодня Хэлен выглядела умопомрачительно. Эта метаморфоза ошеломляла. Пока Хэлен улыбалась мне, кто-то вложил ей в руки кружевной сверток – одного из сыновей. Второй сверток взял Нейл. Он буквально лопался от гордости, и я вдруг поняла: несмотря на всю мою предвзятость к нему, невозможно угадать, что творится в семье за закрытыми дверями. Это общество двоих. Не стоит судить о чужой семейной жизни по мимолетным наблюдениям, предположениям и догадкам непосвященных. Нейл и Хэлен с улыбками переглянулись, и я гордо заняла место у них в арьергарде, готовая еще раз стать крестной. Еще два раза. Четыре. И так далее и тому подобное.

Клаудиа уже ждала в церкви, беседуя с тучной особой, нагруженной стопкой сборников гимнов. Лысина Эла мелькала впереди: он возился с громоздкой старомодной видеокамерой, готовясь запечатлеть церемонию для потомков. Я помахала нескольким знакомым, спохватилась, обнаружив, что приветствую актеров, с которыми Нейл снимался в очередном сериале, и опустила руку. Отвернувшись, я улыбнулась церковной колонне. Все силы уходили на то, чтобы побороть неловкость и не чувствовать себя не в своей тарелке. Эх, напрасно я вырядилась под Майкла Джексона.

– Сногсшибательно выглядишь, – сообщила Клаудиа, подхватив меня под руку.

– Какое там, – вздохнула я. – Но спасибо за ложь.

– Честное слово, – настаивала она. – Неужели так трудно принять комплимент?

– Я спала всего пару часов.

– Кстати, раз уж мы об этом. От тебя попахивает пивом.

– Комплимент, говоришь?.. Я думала, удастся заглушить вонь грейпфрутом.

– Зря нервничаешь: я же беременна, у меня сейчас нюх, как у ищейки. Больше никто не заметит, можешь мне поверить. Удачная выдалась ночь?

– Очень. Встречалась с коллегой по прежней работе…

Клаудиа оттащила меня в сторону.

– Боже! И что?..

Я вздохнула:

– Он уволился. После моего ухода он будто взбесился. Его даже отправили на принудительное лечение!

У Клаудии отвисла челюсть.

– Из-за нервного срыва. Я ни при чем!

Произнося эти слова, я испытала странные ощущения – облегчение, недоверие. И бездонную печаль вперемешку с гневом, потому что, если я не имела к его болезни никакого отношения, почему он следил именно за мной? Звонил по ночам, торчал возле моего стола и наблюдал, как я работаю, ссорил меня с коллегами, превознося до небес за каждый пустяк. А потом преградил путь к вершинам моей карьеры неподъемной каменной глыбой. Если я ни при чем, почему переменилась вся моя жизнь?

– Оказалось, у него какое-то компульсивное расстройство. Оно могло проявиться как угодно: и в виде коллекции стружек от карандашей, и в боязни трещин на тротуаре. Моя знакомая подробностей не знает. Дело пытались замять, но, если верить коллегам из другой камеры, на принудительное лечение его отправила жена.

– Многие жены ей позавидуют.

– Но не ты.

Клаудиа улыбнулась, ободряюще похлопывая меня по руке:

– А если серьезно, можешь вздохнуть с облегчением.

– Я и вздыхаю – потому что теперь ясно, что мне ничего не почудилось.

– Конечно, иначе зачем тебе было увольняться?

«Ради разнообразия в жизни», – хотелось ответить мне. Я выдержала паузу.

– А вдруг мне просто наскучила работа?

Клаудиа провела ладонью вверх и вниз по моей руке.

– Нет, дорогая, все было на самом деле.

Если она и вложила в эти слова подтекст, то я предпочла не заметить его и забыть про первый свой ответ. На всякий случай.

Подошел Эл, обнял жену за талию, и Клаудиа заулыбалась ему. Эл стройнее Бена, а волос у него гораздо меньше. Но между ними есть и сходство: оба цельные натуры, добродушные и обаятельные. Эл всегда умел молчать и слушать собеседника, поэтому им восхищалась даже Хэлен. Да что там скрывать – все мы его обожали. Люди, порядочные до мозга костей, на дороге не валяются. Эл ответил сияющей жене улыбкой, которая не угасала, пока органист не заработал педалями. Едва переглянувшись, мы с Элом все поняли: он догадался, что я все знаю, я – что он догадался, и мы оба пришли в восторг. Клаудиа повернулась к нам, минута взаимопонимания завершилась.

– Ну, Тесса, ты готова всем сердцем принять Иисуса? – Эл наклонился, чтобы поцеловать меня.

– Если он холост, имеет хорошую работу и умеет готовить – само собой.

– Увы, скорее женат, носит балахоны и не брезгует проститутками, – отозвался Эл и получил толчок в бок от жены. – Или на проститутке он и был женат?

– Эл, мы в церкви! – напомнила Клаудиа, возводя взгляд к потолку.

– Ладно, балахоны – еще куда ни шло, но женатые мужчины – табу.

– Думаешь, моногамия и монотеизм – две стороны одной медали? – Эл склонил голову набок.

– Александер Уорд, неужели ты всерьез полагаешь, что Иисус мог взять вторую жену?

– Тсс! – шикнула Клаудиа.

Я хихикнула:

– Боишься, что так мы и до богохульства докатимся?

– Уже докатились, – с улыбкой до ушей отозвалась Клаудиа. – А-а, преподобный Ларкин! Позвольте представить вам вторую крестную, Тессу Кинг.

Я обернулась: мне улыбался красавец в высоком жестком воротничке.

– Полагаю, ту самую, которая не присутствовала на беседе перед крестинами.

Хоть убейте, я не помнила, почему отказалась от разговора тет-а-тет с этим видным мужчиной. Ах да: я же не христианка и считаю официальную религию препятствием для социальной интеграции и поддержания мира. Видите ли, против Бога я ничего не имею. Но мне не по душе то, что совершается во имя его, каким бы оно ни было. Следовательно, согласие стать крестной – лицемерие с моей стороны? Таким дебатам с самой собой я давно потеряла счет, но всякий раз приходила к твердому «нет». Достаточно незначительных поправок – там слово, тут слог, – и религиозные декларации легко превращаются в разумный кодекс поведения и нравственности, который я с удовольствием озвучиваю. Бог становится Добром, к которому я расположена всем сердцем. Отрекаться от зла мне не впервой. На крестинах Каспара я чихала вместо того, чтобы произносить имя Иисуса, и все было бы хорошо, если бы меня не разбирал смех; впрочем, Фран и Ник не возражали. В день их свадьбы и крестин первенца мы хохотали почти непрерывно. Мы играли во взрослых. По крайней мере, я.

– Клаудиа рассказывала, что вам уже случалось выступать в роли крестной, следовательно, ничего нового от меня вы не услышите.

Я улыбнулась викарию. Человек он неплохой, сразу видно, но в его словах таился знакомый укор, который я предпочла пропустить мимо ушей.

– От курсов повышения квалификации, да еще за пинтой пива, я бы не отказалась.

Викарий засмеялся.

Клаудиа тоже.

Я смеялась, а в голове само собой сложилось: «Я одиночка и не против, и не против, и не против, я одиночка и не против, тра-ля-ля-ля-ля». Ха-ха. А вот и второй куплет: «Я одиночка и не против, и не против, и не против, я одиночка и не против; следовательно, поддамся социальным стереотипам, положу глаз на мужчину в одежде священника, перепью и наговорю лишнего, потому что я на самом деле совсем не против». И все это на мотивчик из передачи «Может, выключишь телевизор и займешься чем-нибудь повеселее?». В шесть лет я смотрела ее как приклеенная. Ирония в то время от меня ускользала. И похоже, до сих пор не дошла. Викарий поспешно удалился к гордым родителям, но я не обиделась. Пора бы мне учиться держать дистанцию от самой себя.

– Ты чудовище, – шепнула Клаудиа мне на ухо, пока мы смотрели вслед викарию.

Неправда, я не чудовище, просто чувствовала себя ужасно. Мне вовсе не хотелось быть женщиной-вамп, распущенной хищницей. На самом деле я не такая – неужели они не понимают? Я просто действую по обстановке, играю на публику, выдаю то, чего от меня ждут. Я вовсе не хочу быть профессиональной крестной. Лучше просто самой собой. Но кто я такая? Толком не разберешь: только присмотришься, а я уже изменилась.

Наверное, я нахмурилась, потому что Клаудиа тревожно спросила:

– Все хорошо?

Я кивнула на манер Черчилля – не политика, а дрессированного пса.

– Не забывай: я прекрасно понимаю, что ты сейчас чувствуешь, – сказала Клаудиа.

Это правда. До беременности Клаудии мы вместе пережили немало крестин. Я чмокнула ее в щеку:

– Конечно. Давай займемся делом.

Клаудиа взяла меня под руку и повела к нашему месту на второй скамье.

Мало кто из моих одиноких подруг легко переносит чужие свадьбы: это еще одно недвусмысленное напоминание о том, что мы потерпели фиаско – не сумели найти тех, кто полюбил бы нас. А я – запросто. Обожаю свадьбы, особенно если новобрачные – мои близкие друзья. Весь фокус в том, чтобы избегать свадеб малознакомых людей, от приглашений на которые не так-то просто отделаться. На таких свадьбах я тоже бывала, думая, что новые знакомства мне не помешают. Ничего не вышло: моими соседями по столу вечно оказывались геи, подростки или диктаторы. И я перестала принимать подобные приглашения – слишком дорого они мне обходились.

Зато на свадьбах у друзей я бываю охотно. И не жду от них ничего, кроме возможности повеселиться в кругу знакомых людей. Однако крестины – совсем другое дело. На свадьбах гости отстают от новобрачных всего на шаг, и этот разрыв можно сократить до минимума уже к концу праздника, особенно если повезет. Или к концу месяца – ведь неизвестно, где и когда встретишь своего единственного. На крестинах же остро осознаешь, что отстала уже на целых два шага; главное действующее лицо тоже в белом, но зубов у него нет, оно обильно пускает слюни и служит напоминанием, что дети появляются не вдруг – на них нужно время, а его-то у тебя все меньше. Склонив голову, я притворялась, будто молюсь, и вправду была готова вознести молитву. Господи, дай сил моей матери. Дай долгих лет жизни моему отцу. Спаси и сохрани моих друзей. Позаботься о моих крестниках. А я? О чем мне попросить для себя? Я зажмурилась. Боже, я хочу быть не крестной матерью, а просто мамой.

– Эй, Тесса, не спи! – Подошел Нейл. – Это Дэвид и Майкл, – представил он мне крестных отцов.

Мы обменялись рукопожатиями. На пальце Дэвида не было обручального кольца, но на левом плече виднелось белесое пятно – определенно след засохшей отрыжки. И действительно: через несколько минут к нему подбежал малыш, сунул пластмассовый паровозик и умчался к женщине с грудничком на руках. Я с улыбкой переглянулась с ней. Майкла я, кажется, видела в какой-то комедии, но не могла вспомнить в какой.

– Поздравляю с удачной работой! Обожаю «Перо», – обратилась к Майклу Клаудиа.

Ах да, теперь и я вспомнила «Перо» – на редкость удачный сериал, в котором снимался Нейл. А Майкл был сценаристом. Кажется, сериал удостоился нескольких наград…

– Теперь вам везде дорога, – продолжала Клаудиа. – Этот сериал – жемчужина.

– Моя девушка уехала на съемки, – сообщил Майкл. – Иначе мы пришли бы вместе.

Клаудиа растерялась.

– Ах вот оно что… – И она посмотрела на меня с таким видом, будто ослышалась. Но увы, она все поняла верно.

– Да, наши карьеры складываются успешно, – добавил Майкл и повернулся к Дэвиду, второму крестному.

Заиграл орган.

– Добро пожаловать в мой мир, – шепнула я ей на ухо.

– Ничего не понимаю.

– Все просто: ты не носишь обручальное кольцо.

Клаудиа недоуменно глянула на свою руку:

– Ну и что? Оно у ювелира.

– Вот Майклу и пришлось дать тебе понять, что он не свободен, – на всякий случай, чтобы не было недоразумений.

Клаудиа снова нахмурилась. Слава богу, она давно отвыкла от таких игр.

– Каких недоразумений?

– Ну, чтобы ты не надеялась, что он женится на тебе и станет отцом твоих детей.

– Но я же просто похвалила его сценарий! – яростно прошептала она под Моцарта.

– Ты зрелая женщина, без кольца на пальце, а он мужчина – следовательно, потенциальный донор спермы, с твоей точки зрения. Он просто расставил все точки над i.

Клаудиа откинулась на спинку скамьи. Посматривая на нее, я видела, как она качает головой, переваривая мои слова и заявление Майкла.

– Но я даже не пыталась заигрывать с ним.

Я пожала плечами:

– Ты с ним заговорила.

Клаудиа опять покачала головой, потом на ощупь нашла мою руку и крепко пожала.

– Какая ты смелая, Тесса, – шепнула она, не глядя на меня.

Я ответила на пожатие и высвободила руку. Таким комплиментом от самой храброй из знакомых мне женщин можно было гордиться.

Если задаться целью объяснить, почему любишь своих друзей, найдется миллион мелких причин. Когда Эл присоединился к нам, он сел рядом со мной, так что я очутилась между ним и его женой. Закинув руку мне на плечи, Эл наклонился вперед и поздоровался за руку с крестными. Клаудиа слегка отодвинулась, чтобы не мешать Элу. Эл этого не заметил – в отличие от меня. И от сценариста, который жизнерадостно заговорил со мной, смотрел мне в глаза, обращался к Элу, а на Клаудиу даже не взглянул. Ее роль досталась мне. Правда, ненадолго. Вскоре должно было выясниться, кто кому принадлежит, но пока я могла побыть не изгоем, которого следует опасаться, а просто привлекательной женщиной, достаточно общительной, чтобы рассмешить профессионального автора комедий. Его внимание меня ничуть не трогало, однако я не могла не видеть, как старательно он игнорирует мою подругу. Этот эпизод длился всего несколько минут, но многому научил меня.

Мы пели гимны, слушали проповеди и отрывки из Евангелия. На этом основная часть постановки завершилась. Затем мы проследовали к каменной купели, в которую бесцеремонно вылили две двухлитровые бутыли воды из «Сейнсбериз». От этого викарий сильно упал в моих глазах. Трудно поверить, будто в зеленых пластмассовых бутылках содержится вода из Иордана, несмотря на все уговоры преподобного. Близнецы даже не пикнули. Всю церемонию они проспали, ни один не поморщился, когда им лили на головки холодную воду. До сих пор я видела их только плачущими и теперь поняла, как легко проникнуться к ним любовью, пока они спят. К своему стыду, какое-то подобие чувств к близнецам я ощутила только теперь.

Хэлен стояла в толпе – такая же милая, как в тот день, когда мы с Клаудией и Элом познакомились с ней во Вьетнаме. Я снова задумалась о том, как велик был в то время ее потенциал. Он до сих пор не реализован. Может, близнецы помогут ей раскрыться. Может, ей просто нужно кого-нибудь любить, чтобы ощущать свою целостность. Значит, Нейл вполне может оказаться не целью, а средством, и потому достоин внимания.

– Вы открыты Христу Спасителю?

Викарий обращался ко мне. Застигнутая врасплох, я скомкала ответ, прекрасно понимая: будь я совершенно неверующей, я не выдержала бы пристальный взгляд священника и просто промолчала бы.

– Вы вверяетесь Христу? – продолжал он, не сводя с меня глаз.

Мне почудилось или вопросы и вправду стали труднее? Не так-то просто подтвердить, что я «вверяюсь» кому бы то ни было.

– Я вверяюсь жизни, – поспешно ответила я, почти проглотив последнее слово. Надо было подзубрить ответы.

– Вы обращаетесь к Христу – пути, истине и жизни?

Боже, меня так и подмывало захихикать. Уголки рта непроизвольно подергивались. Клаудиа слишком хорошо знала меня и потому смотрела в другую сторону, но Эл подмигивал, выглядывая из-за камеры. Кажется, нам было четырнадцать, когда нас выставили с рождественского концерта – за хохот во время исполнения «Приидите, верующие». «О, приидите, приидите в Вифлеем…» Понимаю, нелепо, но удержаться от смеха просто невозможно. Я притворилась, что кашляю. Викарий отвернулся. Видно, насмотрелся.

Младенцев с явными симптомами кататонии передали четырем крестным, и все мы перекрестили их чистые лобики. Мои кресты походили на букву «X» – знак поцелуя, но теперь я уже ничуть не сомневалась в любви к этим детям. Потом стало еще легче: внимание собравшихся уже не было приковано к нам четверым. Мы заняли свои места, чтобы спеть последний гимн и прочесть «Отче наш». С детства люблю «Отче наш». По-моему, эта молитва исполнена глубокого смысла, поэтому я читаю ее с чувством. Я помню, как ее текст изменили и я расстроилась, потому что считала настоящими прежние слова. Зачем понадобилось менять молитву, которой нас научил Господь? В то время мне было всего тринадцать лет, но я умела распознавать надувательства. И потому задумалась: какие еще вольности допускает моя религия именем Божьим? Много лет я собиралась задать этот вопрос священнику. Может быть, сегодня удастся.

Четыре трубача появились внезапно. Мы с Элом и Клаудией сдавленно хихикали, безмолвно соглашаясь с тем, что даже кашу можно испортить маслом. Еще одно благодарение Богу, и наконец под мелодию «Когда святые» мы, наследники обетованного духа, отправились отмечать крестины дружеской попойкой.

Снаружи сияло солнце и улыбки собравшихся. Толпа бурлила, все готовились фотографироваться. Мы выстроились вдоль кладбищенской стены и улыбнулись в десяток объективов. Близнецов не разбудил даже трубный глас, и это показалось мне странным. Все вокруг наперебой восхищались малышами. Наблюдая, как мать Хэлен, Маргерит, направляется к только что окрещенным близнецам, я отметила, что даже ее присутствие не смогло прогнать с лица моей подруги ослепительную улыбку. Хэлен находилась под защитой крестильных платьиц, нежного запаха детской кожи и любви друзей. Вот именно, думала я, целуя Нейла в щеку. Ради этого сгодится даже Нейл. Если не мне, то Хэлен. Я радовалась и за нее, и за Эла с Клаудией, слившихся в объятиях. Периодически я посматривала на часы. Да-да, я тоже безумно счастлива, но не пора ли выпить, в конце-то концов?

Поскольку к воротам пока никто не направлялся, оставалось лишь удерживать на лице улыбку и переминаться на месте.

– Тесса Кинг, – послышался до боли знакомый голос с заметным акцентом. – Опять одна?

Нет, с бойфрендом, а разве не заметно? Впрочем, Маргерит и сама все видела. Просто слишком хорошо знала силу слов. Это ее конек.

– Маргерит, – с улыбкой обернулась я. – Вы по праву можете гордиться дочерью. Она выглядит изумительно. С возрастом только хорошеет. Подумать только, у нее уже двое детей!

Маргерит усмехнулась, но я видела, что счет на воображаемом табло не изменился. Красоту дочери она не считала поводом для гордости. И никогда не радовалась достижениям Хэлен. Все мы знали, что Хэлен так и не закончила учебу на курсах дизайнеров интерьера, но по крайней мере она пыталась найти себе применение. Эрудиция Хэлен потрясала. Курсируя между враждующими родителями, она пользовалась любой возможностью побывать в каждой галерее и музее мира, видела большинство достопримечательностей Старого и Нового Света, тонко чувствовала красоту. Об этом свидетельствовал ее дом в Ноттинг-Хилле. Но Маргерит объявила дизайн интерьеров забавой для тупых богатеньких блондинок; Хэлен не выдержала и бросила курсы.

Я присмотрелась к матери моей подруги, так непохожей на мою маму. Длинные седые волосы она укладывала на затылке «ракушкой», сегодня она была одета в серые кашемировые брюки от Николь Фари и такой же жакет, застегнутый на крупную янтарную пуговицу. Длинную шею обрамлял накрахмаленный воротник белой рубашки. Маргерит всегда была воплощением элегантности. Она носила одежду от Фари как свой фирменный знак – такой же, как короткие, выкрашенные черным и красным лаком ногти. В любое время суток она предпочитала яркий темный макияж, и он был ей к лицу. Такой могла бы вырасти Хэлен, если бы не китайские гены. Я многое знала об этой женщине: она тщеславна, эгоистична, печатает со скоростью сто слов в минуту, принимает почти всю пищу в жидком виде и не притрагивается к хлебу.

– Не понимаю я этой потребности в ритуалах, – заметила Маргерит, акцент которой напоминал о юности, проведенной в Альпах. – Само собой, чудесно, что она сумела завести детей, но к чему нам трубачи? – И она заговорщицки улыбнулась.