Текст книги "Крестная мамочка"
Автор книги: Кэрри Адамс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)
На полпути через Пикадилли вечер принял драматический оборот. Мы как раз обсуждали плачевное состояние современной жизни, когда увидели ночующих под открытым небом мальчишек и девчонок не старше шестнадцати лет. Страшноватая с виду стайка молодняка обсела постамент Эроса. Ребята потягивали пиво из банок, барышни прикладывались к бутылкам «Бакарди Бризера». Почти все курили, и не сигареты. Среди них я и заметила Каспара. С банкой «Красной полоски» в одной руке и с косяком в другой. Плевать мне, как теперь называют эту хрень, – главное, что она в руке у моего крестника, поздней ночью с субботы на воскресенье.
Я остановилась и выругалась сквозь зубы.
– Что такое? – встревожился мой седоватый спутник.
– Там мой крестник. А ему здесь совсем не место.
Высмотреть Каспара в толпе было легко потому, что он вел себя не как остальные. Не присосался к лицу девицы, запустив руку к ней под юбку. Не отрубился прямо на земле. Не примкнул к задирающей туристов кучке подростков в спортивных костюмах. Он сидел в полном одиночестве, с остекленевшими глазами, и чередовал глотки с затяжками. Это мне совсем не понравилось.
– Я догоню.
Высвободив руку, я направилась к Каспару, присела рядом с ним на холодный камень. Он не замечал меня, пока я не заговорила:
– С днем рождения, Каспар.
Он вздрогнул, с трудом поднялся и отшвырнул недокуренный косяк.
– Успокойся, я не из полиции.
– Ты что здесь делаешь? Тебя мать послала?
– С ума сойти! Ты на туфли мои посмотри – думаешь, я стала бы бегать в таких по городу за непутевыми подростками?
Он растерянно уставился на меня, слегка покачиваясь, как тополь на летнем ветру.
– Я с друзьями, – с расстановкой, чтобы до него дошло, произнесла я. – Вон тот седоватый тип очень даже ничего, так что будь добр, не позорь меня перед ним, а то спугнешь.
Каспар невольно улыбнулся. А я продолжила:
– Но мне уже хватило, пора домой. Хочешь со мной?
Он покачал головой.
– Сделаешь мне одолжение. Я пообещала себе: больше никаких связей на одну ночь. Из тебя получится эффективный контрацептив.
– Тьфу, гадость.
– Что именно? – Я перевела взгляд на ближайшую парочку: она уже переходила к активным действиям прямо на тротуаре. – Думаешь, я слишком стара для секса?
– Заткнись, Тесса.
– Со старшими так не разговаривают.
Каспар рассмеялся: и вправду, замечание прозвучало лицемерно. Я добилась своего – расшевелила его. Мне так хотелось, чтобы вернулся прежний забавный и умненький мальчишка, который умел подшутить надо мной.
– Точно не пойдешь со мной?
– Точно.
– А где твои товарищи?
– Тут, – бросил он, снова ощетинившись.
– Родители в курсе, где ты?
Он пожал плечами. Жаль было сдавать завоеванные позиции, поэтому, сдержав упреки, я протянула ему визитку с телефоном.
– Смотри на самокрутки не порви, – предупредила я, пока он засовывал визитку в задний карман. – И Заку не давай.
Каспар опять улыбнулся: видно, я заслужила его уважение тем, что не пала жертвой обаяния Зака. Нелегко иметь в друзьях красавца – может, поэтому Каспар такой мрачный? У него симпатичная мордашка, но рост маловат и волосы вьются. Каспар скорее херувим, чем секс-божество, но я знала, что с возрастом он выровняется и все будет отлично. Когда-то его отец так же комплексовал из-за внешности, а теперь считается очень видным мужчиной. Но, если я не ошибаюсь, Каспару неважно, что будет потом, главное – что есть сейчас. А действительность такова: Заку девчонки проходу не дают, а Каспар всегда один.
– Деньги есть, чтобы до дома добраться?
– Нет, – сразу отозвался Каспар.
Я полезла в бумажник и вдруг вспомнила про исчезнувшие пятьдесят фунтов и тот день, когда я просила крестника присмотреть в аэропорту за сумкой. Отмахнувшись от маловероятной догадки, я вручила ему двадцатку. Каспар живо выхватил ее у меня.
– Это не подарок, парень. Придется тебе вымыть мою машину. Снаружи и внутри. Дважды.
– Как скажешь, – промямлил он. И я поняла, что он опять потерял ко мне всякий интерес.
Клуб, где осела вся компания, я в конце концов нашла, но незнакомец с проседью куда-то подевался. Каждый раз, когда я порывалась уйти, кто-нибудь приносил мне очередной бокал. Четверть часика растянулись на целый час. Тип с проседью обнаружился, но в такой осаде, что к нему было не подобраться. Ну и ладно. Я и без него неплохо проводила время, к тому же мы переглядывались и улыбались друг другу.
Я как раз мечтала о продолжении вечера с ним, когда он возник передо мной и пригласил на танец. Видно, я была сильно навеселе, если приняла приглашение. На танцполе мы влились в потную колышущуюся толпу. Мой рослый партнер оказался ловким и выделывал головокружительные па, которые удаются лишь профессионалам да тем, кому спиртное помогает раскрепоститься. Я отношусь ко второй категории. Понятия не имею, как я вообще ухитрилась устоять на ногах. Помню только, что пятилась задом по танцполу и кокетливо подманивала партнера с проседью. Уж не знаю, кого я из себя корчила, но боюсь, что все-таки Бонни Тайлер. И все равно мне было весело, и когда я не дула губы в притворной обиде, то ухмылялась шире олимпийских чемпионов.
Одно плохо: я не знала, как зовут моего кавалера, а спросить стеснялась: он-то знал мое имя и намекал, что раньше мы уже встречались. А я, как ни тужилась, вспомнить его не могла, и эти усилия меня порядком измотали. Пришлось подыграть, будто я все помню. На мое счастье, партнер был знаком с Нейлом, так что я перестала вести осторожный допрос, рассчитывая впоследствии выведать у Хэлен все, что мне нужно. Замечательно. А пока – грязные танцы!
Наконец я выдохлась настолько, что даже согласилась на медляк, чего обычно не делаю. Вокруг было темно, никто на нас не смотрел, так что все сошло удачно. Я угадала, что будет дальше, за секунду до того, как незнакомец попытался поцеловать меня. Останавливать его я не собиралась. Но у Всевышнего были иные планы.
– Тесса! Твой телефон надрывается, ты будешь отвечать или нет? – На краю танцпола Самира потрясала моим мобильником. – Уже четвертый раз звонит за последние несколько минут. СМСками явно не отделаешься, лучше ответь.
В три часа ночи мне без причины не звонят. Я высвободилась из рук незнакомца с проседью. На экране светился номер Каспара.
– Каспар?! Что случилось?
– Тесса?
– Кто говорит?
– Зак.
Господи!
– Поздновато звонишь. Ты еще не в постели?
– Не льстите себе. Просто я подумал, что Каспару нужна помощь, а то его здесь наизнанку выворачивает.
– Где он?
– Значит, вы все-таки хотите говорить со мной?
Ох уж эти дети. Мальчишки – мелюзга, мужчины – младенцы. Я стремительно теряла всякое желание связываться с ними.
– Где вы?
– На углу Уордор-стрит и Олд-Комптон-стрит, возле клуба. Мы туда идем.
– Не бросай его, я сейчас.
– Я к нему в няньки не нанимался.
Снова здорово.
– Не дури. Он же тебе друг. Я буду через несколько минут.
– Он весь в блевотине.
– Просто постой рядом с ним, ладно?
– Как скажете.
Дубина чертова. Незнакомец с проседью догнал меня у гардероба. Я в двух словах объяснила, в чем дело, и сбежала.
Звонить Франческе и Нику я не стала, чтобы не подвести Каспара, который наверняка чем-то объяснил свою ночную гулянку. Я покрываю своих друзей, друзья покрывают меня – доверчивые родители вечно попадаются на эту удочку. Так что не стоило поднимать панику среди ночи. Но тревога не покидала меня. Надо было увести Каспара сразу. Парню только-только стукнуло шестнадцать, а я оставила его одного на Пикадилли, да еще под кайфом. Такой подросток – легкая добыча. Я догадывалась, почему его разгул закончился сильной рвотой: помогла моя двадцатка. Зачем я только дала ему деньги? Видела ведь, что не собирается потратить их на такси. У хитрого мальчишки наверняка есть ученический проездной. И все-таки я дала ему двадцатку, чтобы задобрить. Впервые в жизни я поняла, почему мама говорила: всем родителям надо быть готовым и к тому, что родные дети их возненавидят. Ругая себя, я ковыляла по пустынным улицам Лондона и терзалась угрызениями совести, будто в беду попал мой собственный ребенок. От этого чувства хотелось избавиться.
Я злилась не только на себя, но и на Каспара – до той секунды, пока не увидела его. Он скорчился в темном, загаженном, провонявшем мочой углу, был явно пьян и одурманен наркотиками. И совсем один. Нигде поблизости Зака я не увидела. Зато заметила женщину-полицейского: поглядывая на Каспара, она что-то говорила в висящую на плече рацию. Проклиная чертовы каблуки, я помчалась к ней:
– Постойте! Подождите!
Она обернулась.
– Это мой. Прошу прощения. Я сейчас уведу его домой.
Женщина смерила меня взглядом:
– Каким образом? Он в отключке.
Хреново.
– Может, на такси?
– Пока вы найдете такси, он заработает переохлаждение.
Я перевела взгляд на Каспара: да, вполне возможно.
– С ним все в порядке?
– Его сильно тошнило, так что промывать желудок бесполезно.
Вот черт.
– Что же мне делать?
– Не бросать его на улице. Он и так слишком мал, чтобы шататься по городу по ночам. Вы знали, что он здесь?
– Ему сегодня, то есть вчера исполнилось шестнадцать.
– Шестнадцать?
Я сразу сообразила, что сморозила глупость. В шестнадцать лет заниматься сексом можно, а пить спиртное – нет. И что теперь? Арестуют?
– Наверное, дома нашел пиво…
– А вы куда смотрели?
Ответа она не ждала – только обвела меня красноречивым взглядом. Я уже хотела объясниться, но поняла, что, узнав правду, Каспара мне не доверят. Пришлось терпеть неприязненные взгляды и ханжеский тон.
– За вами кто-нибудь может приехать?
Она явно издевалась. Стала бы я носиться по Сохо на каблуках-ходулях, практически раздетая, если бы кто-нибудь мог подвезти меня? Ни за что. Скорее всего, я уже в одиннадцать лежала бы в постели с хорошей книгой, а если повезет – с незатейливым сексом. Рядом был бы человек, который обнял бы меня в темноте спальни и развлекал беседами, пока мы не уснули бы. Проснувшись, я увидела бы на тумбочке у кровати чашку горячего чая…
– Вы меня слышите, мадам?
Я вздрогнула, возвращаясь на землю. И быстро-быстро закивала:
– Да, конечно.
Ничего, справлюсь и сама. Я позвонила в таксомоторную компанию, услугами которой часто пользовалась, пока работала. Я у них постоянная клиентка, так что отказать не посмеют. Потом я присела перед Каспаром, уткнувшимся лицом в колени, и попыталась приподнять его голову.
– Лучше не надо, – слишком поздно предостерегла женщина-констебль.
Едва Каспар пошевелился, рвота возобновилась; он запачкал весь перед моего наряда. И даже не удосужился извиниться. И не открыл глаза, что встревожило меня сильнее, чем вонючее содержимое его желудка на моей одежде.
– Он без сознания? – простонала я.
Кажется, именно этим вопросом я вызвала у зрительницы сочувствие. Она сама осмотрела Каспара. Зрачки не реагировали на свет фонарика – кататония. Пассивный груз. Констебль уложила Каспара на землю в безопасную позу на случай, если рвота возобновится. На нас смотрели прохожие. Не будь рядом со мной полицейского, меня бы засмеяли.
– Могу вызвать «скорую», – предложила она.
– «Скорую»? Нет, зачем же зря их беспокоить.
– Неизвестно, чем он отравился.
– Отравился?
– Посмотрите, что у него в карманах.
Должно быть, у меня на лице отразился ужас. Констебль убеждала:
– На время забудьте о том, что это нетактично. Думайте о его здоровье.
Пожалуй, она права, решила я. Полицейские осведомлены о наркомании лучше любых родителей. Наверное, эта женщина постоянно видит обдолбанных подростков.
– В последнее время у нас были проблемы с марихуаной, – уклончиво объяснила я, выбрав нейтральное «мы».
– Серьезные? Вы не знаете?
Я покачала головой.
– А еще что-нибудь он пробовал?
– Что?
– Ну, амфетамины, кокаин…
– Таких денег у него нет, – уверенно ответила я – и вдруг чертыхнулась на всю улицу.
– Что такое?
– Не может быть! – Я смотрела на Каспара, моего милого херувима, лежащего в луже собственной рвоты и чужой мочи. – Паршивец стащил у меня пятьдесят фунтов!
Я кинулась обшаривать карманы Каспара и сразу нашла коробку, которую видела у него на дне рождения сестры. В тот день кресло-мешок, постеры на стенах, напоминания о детстве на полках обманули меня, но здесь, на холодном жестком тротуаре, коробка казалась далеко не такой безобидной. Я открыла ее: остатки содержимого говорили, что я не ошиблась. Папиросная бумага, клочки картона, мешочек с табаком. И щепотка травы. Констебль забрала у меня коробку, принюхалась.
– Сканк, – определила она. – Вам пора серьезно поговорить с сыном.
С сыном… С моим сыном… Нет, ничего не скажу.
– Это сильнодействующая разновидность конопли, причина участившихся психозов у подростков. В отдельных случаях все заканчивается хуже некуда. И эта дрянь дорого стоит – поэтому он и обворовал вас.
– Психозов?..
– Вы не заметили никаких изменений в его поведении?
Я – нет, зато родная мать заметила.
– Я думала, возраст такой…
– Возраст возрастом, но сканк – плохой признак. Если не ошибаюсь, по статистике, из всех детей, обращающихся к психиатрам, около восьмидесяти пяти процентов курили сканк.
– Господи.
– Правительство намерено пересмотреть политику в отношении таких наркотиков.
– Я читала об этом, но думала, что нас это не коснется.
– Все так думают.
Конечно, она была права. Не то чтобы я не заметила перемену в Каспаре, просто предпочла игнорировать ее. Франческа и Ник мучились с ним, страдали, а я считала, что они преувеличивают. Нечего сказать, хороша крестная.
Каспара снова начало рвать. На этот раз вхолостую.
– Пусть так и лежит, иначе языком подавится, – посоветовала констебль.
Только этого не хватало.
Наконец подъехало такси. Мне понадобилось все адвокатское красноречие и дар убеждения, чтобы умаслить водителя. Втроем мы погрузили Каспара в машину и уложили его на пол, повернув на бок. И тут я заметила бумажный пакетик, выглядывающий у него из заднего кармана. Я метнула взгляд в констебля – она тоже его заметила. Нагнувшись, я достала пакетик и отдала ей.
– Говорите, у нас легализация?
Она не ответила, но я не обиделась: слишком много вопросов я уже ей задала. У меня на глазах она развернула пакетик, осветила фонариком его содержимое, растерла между пальцами. При виде белого порошка мое сердце ушло в пятки. Травка – одно дело, пусть даже самая сильная, от которой дети становятся шизофрениками. Но этот порошок… плохи наши дела.
– Похоже, не придется мне везти вас домой, – заметил таксист.
– Везите, – позволила констебль.
– Правда?
Она кивнула на пакетик:
– Это тальк.
– Черт, – сквозь зубы ругнулся таксист.
Я присмотрелась.
– Вы уверены?
– Абсолютно. Подростков часто так надувают.
– Слава богу!
– На вашем месте я бы не успокаивалась, – сказала она, придерживая открытую дверцу машины. – Ваш сын покупал совсем не тальк.
Роман видел, как я возвращалась домой в разном состоянии и в разной компании, но впервые на его памяти я втащила свою добычу в вестибюль волоком. Таксист получил гигантские чаевые и смылся.
– Боже милостивый, кто это? – ахнул Роман, мигом пришедший мне на помощь.
– Мой крестник.
– Каспар? Не может быть!
Да-да, наш швейцар знает поименно всех моих крестников. В то время я считала, что в этом нет ничего особенного.
– Сегодня ему стукнуло шестнадцать.
– Ничего, на пользу пойдет. Верно? – Роман ободряюще закивал. Но успокоить меня не сумел.
Роман помог мне дотащить Каспара до спальни и ушел. Я сама раздела крестника и уложила его на свою кровать, застелив ее старым полотенцем. Перепачканного Каспара снова затошнило. Я привела его в порядок, стерла блевотину с губ и по возможности с остальных частей тела, убедилась, что ноздри ничем не забиты, завернула в чистую махровую простыню. Затем уложила в позу плода и застыла в ожидании следующего приступа рвоты, боясь, как бы он не захлебнулся или не подавился языком. Я не спала всю ночь. К рассвету я чувствовала себя так, будто родила сразу подростка.
5. Дрожь и трепет
Сквозь сон до меня не сразу дошло, что в дверь стучат. Затем зазвонил мобильный. Потом – домашний телефон. Я уронила руку с дивана, на котором прикорнула на часок, когда Каспара наконец перестало рвать, и пошарила по полу. Телефон должен быть где-то рядом. Помнится, я еще звонила в справочную медицинскую службу: замотанный в одеяла Каспар был таким холодным, что я заподозрила у него переохлаждение и перепугалась.
– Открой дверь, это я.
– Э-э-э…
– Я принесла горячий кофе.
Я разлепила глаз и уставилась на телефон.
– Клаудиа?
– Кто же еще?
– А мне-то откуда знать. Может, ты мне снишься.
– Нет, стою у тебя за дверью. Скоро двенадцать, просыпайся.
Я поплелась к двери.
– Бог ты мой, – покачала головой Клаудиа, протягивая мне стакан с кофе. – Ты что, недавно вернулась?
На мне по-прежнему был нарядный, но перепачканный топик. Выглядела я, понятно, как чучело.
– Длинная выдалась ночь?
Я глотнула сладкого кофе с молоком и чуть не расплакалась от благодарности, потом кивнула и сделала еще глоток. Клаудиа прошла вслед за мной к барной стойке.
– Хм… – Она окинула взглядом сброшенную одежду, которой был усеян весь пол в зоне гостиной. Подцепила двумя пальцами джинсы, отодвинула с дороги поношенный «конверс». – Или ты закадрила рокера, или твои кавалеры молодеют с каждым днем.
С неприличной поспешностью я приставила палец к губам.
– Он что, еще здесь?! Или удрал полуголым? – продолжала Клаудиа, ничуть не оскорбившись.
Дар речи я еще не обрела, поэтому только ткнула пальцем в сторону книжного шкафа. Клаудиа глянула за него: разбросав руки, запутавшись в полотенцах, простынях и одеялах, на кровати вытянулся Каспар. Паршивец выглядел как ангелочек, а я – как кусок дерьма. Мне настоятельно требовалась двойная доза кофеина и приличный макияж, чтобы прочитать Каспару нотацию, которую он запомнит на всю жизнь (и кстати, я тоже). Клаудиа с ужасом вытаращилась на меня.
– Знаю, знаю, – кивнула я. – Всю ночь с ним провозилась. Кошмар. Вымоталась, тонус на нуле.
Клаудиа зажала уши:
– Прекрати, Тесса, ничего не желаю слышать!
– Ты о чем?
– Ему же пятнадцать! Ты рехнулась?
– Со вчерашнего дня – шестнадцать.
– Невелика разница, Тесса.
– Понимаю. Но это значит, что его могут привлечь к ответственности за антиобщественное поведение.
– За антиобщественное?..
– Вчера он надрался до полной отключки. Пугать Фран не хотелось, вот я и привезла его сюда.
– А-а.
– А ты что подумала? – Внезапно до меня дошел смысл ее вопросов. Стало так гадостно, будто пожевала слоновьего навоза. – Клаудиа!
– Он голый.
– Да я ему в матери гожусь. Я ему почти мать. Мерзко это. Ты чудовище.
Клаудиа вдруг расхохоталась.
– Грязное у тебя воображение. Извращенка в платьях от Лоры Эшли, – пригвоздила я. – Как ты могла?
– Платья от Лоры Эшли я не ношу.
– Еще и врешь.
– Ну ладно, ношу, но только летом.
На этот раз мы засмеялись вместе.
– Как тебе в голову могло прийти, что я спала с Каспаром? За кого ты меня принимаешь?
– Прости, Тесса, гормоны виноваты. Я от них сама не своя.
Гормоны – козырь Клаудии. На них она сваливает все: раздражение, страх, скуку, ревность, которые без причины выплескивает на друзей. После таких слов сердиться на нее совершенно невозможно.
– Извини, не знала, что ты начала новый курс.
– Угу, только что отвезла мочу на анализ в Листер – в воскресенье проще, есть где припарковаться. А потом решила заскочить к тебе. И вот я здесь. Прости, что без звонка.
Я дослушала только до слова «Листер» и выпала в осадок. «Листер» – клиника, где делают ЭКО, процедуру экстракорпорального оплодотворения. Как реагировать на новость, я представления не имела. Сколько надежд связано с этой клиникой – они возникали и рушились, и снова возникали, и опять рушились…
– У тебя новый курс инъекций?
– Мы решили пойти другим путем, – объяснила Клаудиа, уже нашпигованная гормонами, как ни один бык в истории американского скотоводства.
– А это хорошо или плохо?
– Хорошо. Ты сядь, Тесса. Мне надо задать тебе один вопрос.
Начинается. Не могла выбрать другое время, когда я не так измотана и смогла бы достойно ответить на предложение стать суррогатной матерью для ее ребенка. Теперь придется рыдать и божиться, а бедняжка совсем исстрадалась, и это надо не мне, а ей с Элом, и вообще я эгоистка…
– Ты не могла бы…
А-а-а-а!
– …стать крестной нашего ребенка?
– Я уже думала об этом и боюсь… Стоп. Как ты сказала?
– Ты не могла бы стать крестной нашего ребенка?
Озадаченность отразилась у меня на лице, я даже чувствовала, как покрываются трещинами остатки вчерашнего тонального крема.
– И ты не хочешь, чтобы я выносила для вас ребенка?
– Господи, Тесса, о таком я тебя ни за что не попросила бы!
– А я бы согласилась.
– Врешь.
– Ты права. Извини. Просто я думала об этом.
– Я тоже. И поняла, что это не выход. А крестной будешь?
– Ну конечно. Даже спрашивать было незачем – я с удовольствием, только вот еще уточнить бы одну деталь…
– О каком ребенке речь? – закончила за меня Клаудиа.
– Именно.
Клаудиа расстегнула сумочку, и мне вдруг показалось, что сейчас она вынет из сумки младенца. А что такого? Сумка вместительная. Вроде саквояжа Мэри Поппинс… Прошу прощения, недосып сказывается.
– О нашей дочери, – объяснила Клаудиа, подавая мне зернистый черно-белый снимок, сделанный на УЗИ.
Кулачок возле надутых губок, крошечный большой пальчик уже оттопырен. Выше – вздернутый носик и похожая на шар для боулинга голова на мягкой шее. Я не могла отвести от снимка глаз. Такие я видела и раньше, и все казались мне одинаковыми. Я даже гадала, не обман ли это, не выдают ли всем будущим мамочкам на УЗИ одну и ту же фотографию. Но эта малышка была совершенно особенной.
– Уже три месяца, – пояснила Клаудиа. – На всякий случай я никому не говорила – боялась, что не вынесу чужой жалости и сочувствия. Но пошел четвертый месяц, и врачи утверждают, что мне почти нечего опасаться, – не больше, во всяком случае, чем любой другой женщине на этой стадии.
Я только кивнула, потому что говорить просто не могла. Клаудиа притянула меня к себе, и я зарыдала так, как сама Клаудиа после очередной неудачной попытки зачать ребенка. Теперь пришла ее очередь обнимать меня. Только в ту минуту я поняла, как тяжело мне было наблюдать за мучениями лучшей подруги и не иметь возможности помочь ей. От облегчения, страха и радости я окончательно протрезвела. Говорят, перед глазами умирающего в мгновение проносится вся его жизнь, – так и девять лет испытаний Клаудии и Эла пронеслись передо мной.
* * *
Через пару лет после свадьбы Эл и Клаудиа переселились из квартиры в фешенебельном районе у Ланкастерских ворот в уютный домик с садом. Они хотели обзавестись семьей, но действовали разумно, наслушавшись ужасов о том, как пары переезжали в недостроенные дома за три дня до родов, а затем по полгода жили на чемоданах и стерилизаторах. Эл и Клаудиа все продумали заранее, и окружающие оценили их предусмотрительность. Никто и не подозревал, что придется мучиться так долго. Эл и Клаудиа были молоды – как и все мы. Врачи советовали им больше отдыхать и не прекращать попыток. Они и не прекращали – целых три года, а потом признали, что без помощи не обойтись. На первый взгляд ничего страшного не произошло – если не знать, что тридцать шесть циклов подряд Клаудиа запиралась в туалете и заходилась в истерике. Прибавьте шесть лет подготовки к ЭКО, от которой Клаудии становилось то лучше, то гораздо хуже. В итоге прошло девять лет. Эл облысел, взгляд его жены стал затравленным, детская стояла пустой в ожидании гостя – заветной мечты Клаудии, которую отвергало ее тело. Эл всегда объяснял свою плешивость генами, но мне что-то не верилось.
Я вгляделась в снимок. Три месяца. Так близко к вожделенной цели Клаудиа еще никогда не была. Я подняла голову.
– Извини, сама не понимаю, почему плачу.
– Потому что ты прошла через это вместе со мной и всегда оставалась доброй, стойкой и смелой, даже когда у меня не хватало сил. Мне просто хотелось поблагодарить тебя. Ты настоящая подруга и будешь чудесной крестной. Теперь можешь позволить себе побыть слабой.
Нет, думала я, теперь мне придется стать еще сильнее. Три месяца – слишком малый срок. Но в глазах моей школьной подруги светилась надежда. Я изумилась: она не угасла от бесплодных попыток, кошмарных процедур, крови и судорог, молитв и скорби о потерянных детях. Скрыть опасения мне не удалось: Клаудиа знала меня как свои пять пальцев.
– Я помню, впереди еще долгий путь, но сейчас я беременна, Тесса. Да, беременна. Я не буду бояться этого чуда. Просто стану такой, как все мамы. Врачи говорят, что мне не о чем волноваться, и я решила ждать и радоваться.
Я снова разревелась. Вот вам и вся сила.
Клаудиа приготовила мне чай с тостом. Шок постепенно проходил. Пока Каспар спал, Клаудиа рассказывала о событиях последних трех месяцев.
– А вчера она пошевелилась – клянусь, я сразу почувствовала. Казалось, кто-то у меня внутри пускает пузыри! – Ее глаза сияли.
– Фран говорила, внутри будто трепещут крыльями бабочки.
Как обычно, в домашних и семейных делах я полагалась на опыт подруг. На самом деле Фран говорила так, только когда ждала первенца – Каспара. Девочки таких комплиментов не удостоились. Кэти вообще не трепетала; ожидая ее, Фран прибавила шесть фунтов, и с тех пор ее вес только рос.
– А как Эл? – спросила я.
– В восторге, только осторожничает. – Клаудиа устроилась на моем кремовом диване. – Боже, какой вид! – сменила она тему, глядя на реку. – Каждый раз поражаюсь.
– Я горжусь тобой! Вы с Элом просто молодцы. Многие пары и десятой доли ваших испытаний не вынесли бы. Малышке очень повезло с родителями.
– Мало того: у нее будет лучшая крестная в мире.
– Не преувеличивай.
– Ты позволила крестнику облевать свои роскошные египетские простыни из чистого хлопка. Верный признак, других не надо.
– Простыни из королевской перкали с блеском, двести пятьдесят нитей на дюйм, – привычно отрапортовала я.
– Вот видишь.
Мы сидели на моем диване, Клаудиа приложила ладонь к плоскому животу, внутри которого покоилось семисантиметровое чудо, а внизу текла река вся в солнечных искрах. Клаудиа права: вид изумительный. Я наверху блаженства.
Каспар проснулся вскоре после того, как Клаудиа увезла домой драгоценный трофей, и нерешительно вышел в гостиную. По работе мне нередко приходилось видеть детей из неблагополучных семей – Каспар на них не походил. Конечно, в жизни все относительно и вовсе незачем сравнивать Каспара с голодающим ребенком из Судана. «Хрень про третий мир», как он выразился, и вправду недоступна его пониманию, а если говорить начистоту, то и моему тоже. Но подействует ли мягкий подход? Может, просто отправить его домой и сдать родителям? Поможет родительский гнев – или усугубит ситуацию? Почему после рождения ребенка родителям не выдают инструкцию по эксплуатации? Возможно, роль крестной – мой единственный шанс проявить себя, подкрепить слова поступками. Дать понять, что я способна нести ответственность. Что я умею не только угощать сладостями и осыпать подарками. В глубине души я всегда считала, что поколение Каспара мне ближе, чем поколение его родителей. Разделительную черту я не переступала; со свободой и безответственностью не распрощалась. Я достаточно молода, чтобы быть Каспару подругой, только постарше и поумнее. А захочу, так и мать заменю – именно потому, что у меня нет своих детей, а не вопреки этому. Словом, как ни крути, воспитывать Каспара мне. Кому же еще?
Я налила ему ванну, приготовила чай и сандвичи с беконом, отыскала таблетки от головной боли и похмелья, а когда Каспар расслабился и потерял бдительность, сменила курс. Прибегла к адвокатской уловке.
– Я так волновалась за тебя.
– Да я в порядке, – отмахнулся он.
– Что-то незаметно.
Он состроил гримасу «ма, отвяжись», но тут же вспомнил, что он не дома.
– И это вся благодарность за то, что я отскребала тебя от тротуара?
– Извини.
– Рассказывай, что стряслось. Я слушаю.
– Перепил, вот и все.
– Уже догадалась – по блевотине на моих туфлях.
Каспар скривился.
– Меня тревожит не выпивка. Давно ты куришь эту дрянь?
Он пожал плечами.
– Каспар, ты будешь или говорить со мной, или объясняться с родителями. Выбирай.
Он уткнулся подбородком в подушку дивана.
– Ты все равно не поймешь.
– А ты попробуй объяснить.
– Ничего я тебе не скажу. Я не обязан! – вызывающе огрызнулся он.
– Как бы не так. Если бы не я, ты бы очнулся в больнице. Или, хуже того, не очнулся: тебя рвало, пока ты был без сознания. Знаешь, сколько человек ежегодно погибает, захлебнувшись собственной блевотиной?
По крайней мере, он смутился.
– И это еще не все. Если бы не я, тебе пришлось бы иметь дело с полицией, – продолжала я. – Потому что, пока ты валялся на тротуаре, тебя обыскали. И нашли вот это, – я продемонстрировала коробку.
– Законом не запрещено.
– Ты прав. Зато запрещено другое! – И я разжала кулак. На ладони лежал пакетик с тальком. Я блефовала, рассчитывая, что про обман Каспар не знает. – Итак, спрашиваю еще раз: что происходит, черт возьми?
– Тебе не понять.
– С чего ты взял? Над тобой издеваются?
– Нет.
– Несчастная любовь?
– Нет.
– Ты гей?
– Нет!
– Тогда в чем дело?
Я ждала. Каспар теребил пояс моего халата, совсем как дите. Я смягчилась.
– Каспар, расскажи мне. Мы все уладим, что бы там ни было.
– Ты скажешь, что я дурак.
Очень может быть.
– Постараюсь удержаться.
Ответ его устроил.
– Дом, – обронил он.
– Дом?
Он кивнул и поморщился – видно, голова здорово гудела.
– А дальше? Что там, дома?
Сначала его отговорки встревожили меня, воображение рисовало черт знает что. Затем я пришла в ярость, потому что реальность оказалась страшнее вымысла, – и вместе с тем догадаться было бы проще простого. Каспар страдал от одиночества. Считал себя отрезанным ломтем. Видимо, Кэти и Поппи отнимали у Франчески и Ника все время. Я расстроенно нахмурилась.
– Давай-ка все проясним. Ты злишься потому, что родители принадлежат не только тебе?
– Мне они никогда не принадлежали. Франческа и Ник заняты только собой и своими девчонками.
Он назвал родителей по имени, и я досадливо поморщилась.
– Дрянь неблагодарная, не смей при мне так отзываться о родителях!
Каспар попытался вскочить:
– Ну вот, приехали.
– Сядь. На место. – Стальные нотки подействовали. Он сел. Я подалась вперед: – Представь себя на месте отца. Через четыре года у тебя родится сын. Свое двадцатилетие ты не сможешь отметить потому, что твоя подруга сначала будет сдавать выпускные экзамены, а сразу после них – рожать. У ваших друзей не жизнь, а сплошные развлечения, а у вас с подругой – бессонные ночи. И никакого опыта. Поначалу это даже весело. Романтично. Но проходит полгода, твой сын по-прежнему плачет ночи напролет, а вы оба уже измучены. Ты крутишься на трех работах, чтобы платить за жилье и покупать молоко и памперсы. Не забывай: тебе всего двадцать лет. На четыре года больше, чем сейчас. Друзья в один голос советуют тебе делать ноги, твердят, что тебя заманили в ловушку, объясняют, что твоя подруга и сын не пропадут – о них позаботятся социальные работники. Искушение почти непреодолимо, тем более что с подругой даже не поговоришь толком: все силы до последней капли у нее отнимает беспомощное крикливое существо. Вместо того чтобы удрать, ты делаешь ей предложение, берешь на себя ответственность и следующие шестнадцать лет строишь свою маленькую семью. Ты себе это представляешь? Еще четыре года – и ты отец.
