Текст книги "Кошачье шоу"

Автор книги: Кэрол Нельсон Дуглас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

Глава 29 Терпеливый грешник

Бесполезно проведя время в кошачьем питомнике, что рядом с монастырем, я направил свои усталые лапы по направлению к дому. После опроса примерно шестидесяти очевидцев происшествия (интересно, а этим очевидцам была очевидна их собственная безмозглость?) я собираюсь растянуться во всю длину на прохладной черно-белой плитке в кухне и созерцать полную миску «Кошачьего счастья», размышляя, какие из припасенных в укромном месте лакомств мисс Темпл мне употребить вместо этой дряни.

Если честно, постоянные поиски подходящей замены этому одиозному корму (всякий раз для меня это очередное испытание) добавили некую пикантную составляющую моим каждодневным приемам пищи в «Серкл-ритц». Они напоминали о моей безграничной свободе и нестабильности в дни, проведенные на улице. Способности к выживанию необходимо периодически тренировать, чисто на случай, если выгодная ситуация вдруг обернется чересчур уж ограничивающей.

Привычным маршрутом я пробежал вдоль здания, от патио к патио, затем запрыгнул на декоративный карниз и прошмыгнул в окно ванной комнаты. Приземлился на все четыре лапы на кафельный пол. Ах, дом, милый прохладный дом… Как же приятно в тебя попасть после жаркого усердного рабочего дня… Дальше я помчался на кухню, отчасти потому что пол там ничуть не хуже (я бы даже сказал, еще прохладнее), и отчасти чтобы в очередной раз попробовать изгнать «Кошачье счастье» своим пристальным взглядом. Хотя корм пока не поддается, я уверен, однажды у меня получится.

Я припал к миске на элегантных стеклянных ножках: моя внимательная компаньонка сочла нужным наполнить ее кормом «Кошачье счастье». Эта армия зеленых подушечек, скорее, подошла бы кролику – вошли, вышли, что называется, без проблем. Даже витамины в аптеке выглядят аппетитнее. Я, разумеется, и лапой не трону эту противную гадость. Я предпочел бы совершить набег на один из нижних ящиков мисс Темпл, где она прячет «Финни флэйкс» – соблазнительные, заботливо покрытые сахаром хлопья в виде наших маленьких рыбных друзей, такие миниатюрные хрустящие рыбки. Вкусняшка! С каким удовольствием я умял бы целую упаковку этих мини-канапешек.

Вдруг я заметил какие-то новые вариации в ведении нашей молчаливой войны в выборе блюд, которая разгорелась, когда моя чувствительная соседушка впервые решила включить в мое меню «Кошачье счастье». Рядом с моей миской как-то не слишком аппетитно стоит еще одна, которая, вообще-то, на самом деле не миска, а розовый соусник от «Мельмак» из верхнего ящика. В горке корма мне даже показался какой-то намек на выемку… Его ели? Какой-то вторженец копался в еде, которую сам я отверг? Я аж весь надулся от гнева, отчего, должно быть, внешне мои пропорции немного пострадали, особенно когда я зарычал сам себе:

– Кто ел мое «Кошачье счастье?»

В голове сразу всплыли какие-то тривиальные подозрения: агрессивная мышь (хотя одно мое грозное присутствие способно повергнуть в бегство любого паразита); ненасытное насекомое (хотя даже самый здоровый таракан не смог бы слопать столько «Счастья»); нежданный гость (но ни мистер Мэтт Девайн, ни мисс Электра Ларк ранее никогда не проявляли желания присоединиться к моей трапезе, неважно, нравится мне это или нет).

Есть еще, конечно, еще один развращенный, злобный… вид пожирателей, готовых как пылесос сожрать все, что б на полу ни валялось. Я сейчас говорю о домашних псинах. Видать, я стал слаб на нюх, раз сразу не почуял гостей, пока не подошел к своему шведскому столу. Я поднимаю голову, в ожидании, что сейчас почувствую собаку. Хотя собаки так воняют, что я уже сто раз заметил бы, несмотря на свой гневный порыв и крайнее изумление.

Собаки я не почуял. Вместо того, я заприметил тонкий запах неизвестного существа, не неприятный, но явно непривычный для этих стен. Прижимаю нос к полу, прямо возле второй миски «Кошачьего счастья» и натыкаюсь на аромат чужой кошки!

Теперь, когда я предупрежден о случившемся вторжении, я бросаюсь в гостиную и… вижу, как на моем белоснежном диване расположилась какая-то дама. Она спала. Мои собственные инстинкты готовились совершенно не к этому. Мои уши и нос достигли цели: особь, бессовестно укравшая мое «Кошачье счастье», – это элегантная, молодая кошка, что, естественно, не ускользнуло от других моих инстинктов… короче – свободная, черная и женского пола.

Не теряя ни секунды, я приблизился к ней, изображая крайне приятное удивление. И в тот же момент она проснулась. Изогнув спину и распушив хвост, она зашипела. Глаза блестели ядовито желтым, а острые белые клыки готовы были разорвать меня на части.

– Эй, эй минуточку, мисс, – рычу я почти утешительно, только чтоб не напугать ее. Ее спина впечатывается в диванные подушки (так она выгибалась), а великолепные длинные когти вцепились в обивку, что, разумеется, не понравится мисс Темпл. – Это мое место, хотя я и не против такой очаровательной гостьи.

– Да, я оправдана по всем статьям, – отвечает она, не меняя своей оборонительной позы.

Я сдерживаюсь и отхожу от дивана. Для меня становится очевидным, что несмотря на остроумные выпады, которые говорят о ее опытности (в ее-то нежном возрасте), моя обворожительная незваная гостья все ж таки еще слишком молода и никаких дурацких операций по «исправлению» не переносила. Явно кто-то должен ввести ее в курс дела.

– Полагаю, и по статье в краже собственности, – заметил я.

Она дернулась – черная вздыбленная шерсть на ее голове медленно опустилась:

– Лучше кража собственности, чем ужасная смерть.

– Насколько я понимаю, моя великодушная соседка спасла тебя от котобойни.

– Она мужественно вмешалась, да. Я понимающе кивнул:

– Мисс Темпл Барр милая, но готовить не умеет. Ты действительно ела «Кошачье несчастье»?

– Этот корм очень питателен, хорошо сбалансирован и богат витаминами и минералами.

– Я гляжу, вы с мисс Темпл Барр поладили, – сказал я кисло. – Что ж, я по натуре гостеприимен и очень великодушен. Однако должен настоять на том, чтобы ты прекратила есть «Кошачье счастье». Я отучаю ее от этого корма.

– Я буду питаться тем, что для меня полезно, – она окинула меня взглядом от макушки до лап, едва подрагивая длинными черными ресницами. – Тебе это тоже не помешало бы.

– Послушай, я тут главный. И ты будешь делать, что я скажу. И тогда, возможно, я позволю тебе здесь задержаться.

– Это что значит? – резко зарычала она.

Мне еще не доводилось слышать столь неприятные звуки из уст такой красивой маленькой куколки. Интересно, откуда у нее такой темперамент? Жизнь на улице доводит некоторых до такого состояния, но как-то грустно видеть такую милашку озлобленной и испорченной.

– Это значит, что в моем доме играют по моим правилам и с моей колодой, а у меня сейчас на руках сплошные тузы.

– То есть выполнять любую твою прихоть и отвечать твоим личным предпочтениям только потому, что мне сейчас негде жить! Это сексизм и патриархальное заявление, если не сказать – принуждение. Тем не менее, я уверена, – добавила она, приятно мурлыча, – ты ничего такого не имел ввиду.

– Ох… нет, – нахмурил я свой широкий лоб, что выглядит, как мне сказали, очень убедительно и притягательно. Последнее ее высказывание странным образом звучало, как угроза, которые я при своей комплекции и возрасте слышать ну никак не привык. Тем более от маленькой красотки нежного возраста. Несомненно, за тяжкие месяцы, проведенные на улице, она многое повидала и стала… обидчивой.

– Как тебя зовут, дитя? – спросил я по-отечески добро, что изобразить было совсем непросто.

– Меня зовут Икра.

Я кивнул, одобряя ее кличку:

– Вкусное имя. Однажды мне довелось отведать лучшей белужьей икры из России. Я тогда был штатным детективом в «Кристал феникс». Ты слышала про «Кристал феникс»?

Это отель и казино. В Вегасе иметь два таких заведения под одной крышей – классика.

– Нет, – коротко ответила она, садясь и принимаясь облизывать свою роскошную шерсть, чтобы привести ее в порядок. Смотреть, как она работает зубками и язычком, было очень вдохновляющим занятием.

– Белужья икра похожа на маленькие черные жемчужины, очень дорогие и довольно сочные, пропитанные морской солью. Мой старик жил на яхте, он знаток морепродуктов, где бы он сейчас ни был.

– Как мило. А мой старик шлялся по подворотням и бросил мою мать в положении. Мне все равно, где он сейчас, и я никогда никого не сужу «по отцовской линии». Папаш не выбирают.

– Вижу, тебе пришлось нелегко, дитя, – заурчал я. – Рядом с тобой должен быть кто-то старше, мудрее и больше. Чтобы присматривал за тобой.

Меня тотчас пронзил ядовитый взгляд ее желтых глаз. Какие же у нее роскошные и испепеляющие зрачки!

– Я так не думаю, – продолжала она.

– Что планируешь делать дальше?

– Отдохнуть. Я устала от клеток.

– Мда. Прекрасно понимаю, о чем ты. Я и сам несколько раз попадал в тюрягу, даже смертную казнь назначили через шестьдесят часов.

После этих слов она впервые посмотрела на меня с уважением.

– И ты все еще на свободе?

– Я вырвался, – похоже, это ее немного впечатлило. – Мне кажется, ты довольно большая, чтобы сообразить, как.

– Я чаще пользуюсь мозгами, чем мускулами, – она снова уставилась на меня, как будто я был миской «Кошачьего счастья», а она, типа, на диете. – А ты забавный, – призналась она.

Что ж, это прямо прогресс. Я вытянулся вдоль дивана, протягивая лапы как можно дальше. Я уже встречал таких испорченных уличных девиц. Они деликатно отпускают комплименты, а там глядишь – и она уже под протекцией какого-нибудь влиятельного парня, вроде вашего покорного слуги.

– Должен предупредить тебя, что тут небезопасно.

– Мисс Бар кажется крайне разумной и добросердечной женщиной.

– Да, но у нее есть странности. Есть кое-какие вещи, которые находят на людей время от времени. Тебе, скорее всего, придется перенести неприятную операцию, после которой у тебя уже не будет никакой сексуальной жизни. Знаю, ты молода, и тебе не кажется, что ты можешь что-то потерять. Но поверь мне, стерилизация хуже смерти.

– Я знакома с такой формой контроля рождаемости, – спокойно ответила она.

– Я могу найти тебе уютное место недалеко отсюда, там тебе не придется идти на такие жертвы.

Она осмотрела мое уютное жилище, а потом обратила взоры на меня.

– Какая-нибудь дыра? Типа любовное гнездышко? С тобой? Пожалуй, нет. Уж лучше нож.

– Ты не представляешь, от чего отказываешься! – продолжаю спорить я.

– А вот и представляю. С тех пор, как я была котенком, на меня много раз пытались запрыгнуть эти дворовые коты. Не велика потеря.

– Вряд ли это были опытные учтивые ребята…

– Скорее всего, дружок. Я видела, как это происходит… у моей матери и у других. На тебя запрыгивают сзади, и все, что ты в итоге имеешь, это укус на шее. Тебя щупают и терзают, а потом вокруг вдруг появляется орава маленьких голодных и никому не нужных ртов. Ты обречена валяться где-то в полузабытьи или взаперти. Спасибо, но нет.

– Тебе не хочется завести котят? – я стараюсь не звучать скептически, хотя раньше этой фразой я только иронизировал (собственно, сейчас тоже, но это, извините, природа).

– Не в этом прогнившем мире!

– А как же… любовь и секс?

– А что с ними? Я же сказала, мой отец исчез так же внезапно, как и появился, а мать вскармливала нас четверых в одиночку. Мама всегда говорила, что я пошла в отца, но он свалил даже до того, как узнал мое имя.

– Конечно, это ужасная досада. Но такова жизнь, дитя. Я тоже знаю своего отца только со слов других. И надо признать, что наши матери – героини.

– Да, но она заботились о нас всего несколько недель, а потом пришел еще какой-то кошара, очередной Дракула, и у нее опять пошли котята. Плюс ко всему, если старикан решит немного задержаться, то он начнет ревновать к котятам и в одно прекрасное мгновение может переломать им шеи, так что мама опять будет в стрессе. Так что я не очень привязана к мужскому полу.

– Я заметил, – ответил я с тревогой в голосе. Большинство дам, которых я встречал в своей жизни, полагают, что иметь рядом мужчину – дело обязательное. А эта малышка, видимо, решила отречься от всего, что считается обязательным в жизни. Бедная, испуганная малютка. Чертовски хорошенькая, кстати. Я решил сменить тему: – Так ты говоришь, тебя зовут Икра?

– Да, но это не моя кличка. Вообще, меня назвали в честь моего пропавшего отца. Темная ему память.

– Правда? – отозвался я, придумывая, что еще остроумного я могу выдать.

– Да, – продолжала она, прекратив на время свои прихорашивания. Подняв голову, внимательно посмотрела на меня с ледяным презрением, которым она, наверное, награждала всякого кота. – Мое настоящее имя Полуночница Луиза.

Если б я мог, то побелел бы.

Глава 30 Волей неволей

Темпл, Пегги Вильгельм и сестра Серафина стояли возле дома Тайлер, глядя на его впечатляющие размеры с благоговейным страхом, точно Дороти и ее друзья – на Изумрудный город.

На Темпл лежало пожизненное клеймо схожести с Дороти, по крайней мере, с той, что играла Джуди Гарленд в кино: девчонка со Среднего Запада, с врожденным оптимизмом и верой во все, что выше радуги; она действительно таскала красные туфельки, а вместо Тотошки у нее был черный кот по кличке Черныш Луи. Более того, она постоянно пускалась в рискованные приключения по все более экзотичным просторам чужих психологии, профессий и «как бы профессий», особенно если посчитать «как бы профессией» вмешательство в криминалистику.

Значит, вы говорите, что лейтенант Молина была не против, чтобы мы зашли внутрь? – спросила Темпл сестру Серафину уже не в первый раз.

– Дом чист, – четко выговорила сестра Серафина. – Похоже, что жутких следов насилия там нет. Травмы, которые убили бедную Бландину, она могла получить во время падения. Полиция забрала вещественные доказательства, на случай если появится новая информация. А дом со всеми этими котами во всем этом – обуза похлестче белого слона. Если мы что-нибудь не придумаем, их провозгласят угрозой общественному здоровью. Церковь Девы Марии Гваделупской просто морально обязана сделать что-то для этих кошек, раз получила наследство по завещанию.

– А если мы найдем в доме… что-нибудь интересное? – не унималась Темпл.

Сестра Серафина заморгала сквозь свои трифокальные

очки:

– Тогда мы отдадим это лейтенанту Молине и потребуем возобновить расследование.

– Забудьте об этом, – сказала Пегги. – Конечно, со смертью тети Бландины не все гладко, но на шоу кошек никаких инцидентов больше не было. Уверена, кто-то из соперников просто хотел вывести Минуэт из игры. Она была первой претенденткой. А эти звонки и свет фонарика… вы знаете, что творят дети в этом районе.

– А как же Петр? – напомнила Серафина неожиданно хладнокровным голосом.

– Как он себя чувствует? – спросила Темпл, ведь именно она накануне привезла его, с ярко-розовыми бинтами на передних лапах, обратно в монастырь.

– Хорошо. Но еще какое-то время он не будет ходить. Сестра Роза никуда его не отпускает, – она улыбнулась Пегги. – Я знаю, это тяжело для тебя, дорогая. Ты первая взяла на себя эти обязанности, не надеясь на выгоду. Не могу сказать, что я поддерживаю решение твоей тети не включить тебя в завещание, несмотря на то, что все досталось церкви. Когда пройдут годы, ты поймешь, что выполнила свой долг, тогда тебе станет легче.

Пегги кивнула ей в знак признательности, а потом с влажными от слез глазами огляделась по сторонам:

– Этот дом хранит множество историй.

– И котов, – добавила Темпл, закатывая рукава своей спортивной кофты.

Пегги и сестра Серафина уставились на принт кофты Темпл, а потом они все трое взяли друг друга под руки и прошли сквозь ворота кошачьего Изумрудного города. У двери их встретили изумрудного цвета глаза, мяуканье и усатые, поднятые вверх, мордочки, которые просили не столько еды, сколько внимания. Очевидно, кошкам не доставало ежедневной заботы Бландины Тайлер.

В очередной раз Темпл восхищалась стойкости покойной женщины. Она была, как в старой фольклорной песенке, – пожилой женщиной со слишком большим количеством детей. Темпл уже задавалась вопросом, как она справится с двумя кошками, а тут Бландина открыла свои двери дюжинам голодных ртов и сердец.

Скоро славное трио обнаружило, что Бландина была коллекционером разного рода вещей. Тесьмы, например. Клубки тесьмы лежали почти во всех ящиках на кухне. Темпл бросила несколько штук на пол, чтобы кошки могли поиграть. Те тут же столпились вокруг игрушек, точно стаи пираний.

– Посмотрите на это! – из овощного отдела холодильника Пегги вытащила что-то, напоминающее мягкого рыжеватого осьминога.

Темпл часто заморгала, а сестра Серафина, сморщившись, подошла ближе, взяла в руки трофей и рассмеялась:

– Поддерживающие чулки. Знаешь, такие практически чугунные штуки, к которым требуется пояс с подвязками, что старушки носят. Они обрекают на неудачу также, как и резинки, – она вдруг приняла очень застенчивый вид. – Мне кажется, самым удачным изобретением за последние тридцать лет были колготки.

– Аминь, – сказала Пегги Вильгельм. – Я помню, как носила этот маленький пояс, который оставлял рубцы на моей коже. А в начале семидесятых юбки были такими короткими, что постоянно задирались, показывая всю эту красоту, пока не появились колготки.

– В начале семидесятых, – повторила Темпл. – Господи, мне не приходилось носить чулки в то время. Моей проблемой были гольфы, которые скатывались в районе лодыжек и были слишком большими на пальцах, из-за чего в кроссовках было не удобно, и у меня болели ноги.

– А сейчас ты носишь высокие каблуки, и у тебя все равно болят ноги, – упрекнула по-матерински сестра Серафина.

– Но не так, как от смятых в кроссовках гольфов, – запротестовала Темпл. – Кроме того, на мне сейчас очень удобная обувь.

– Ага, ярко-розовые, – смеялась по-доброму Пегги. – Ты не признала бы низкую обувь, если бы она тебя роняла.

– У каждого должно быть хобби, – объявила в свою защиту Темпл. – Мне тоже нравится открывать для себя новое. Давайте займемся этим наконец.

К 11:30 они выкопали шесть стокилограммовых мусорных пакетов, набитых до отказа чулками.

– Где старушки берут такие вещи? – спросила Темпл, когда открыла привлекательный твердый чемодан образца сороковых из дальней спальни и вытащила оттуда новую партию чулок.

Сестра Серафина засмеялась и покачала головой:

– Это менталитет переживших Великую Депрессию. И я, не без депрессии, должна признать, что я – настолько стара, что хорошо понимаю их: надо стараться сохранить все, что можно хоть как-то использовать в будущем. Сохранить, сохранить, сохранить.

Теперь Темпл покачала головой, а потом принялась изучать туалетный столик тридцатых годов. Ей бы хотелось иметь такой же: большое круглое зеркало, колонны ящиков, подпираемые низкой полочкой. Покрасить его в белый или серебряный, и – вау! Может, планируется какой-нибудь аукцион мебели…

Один из ящиков, которые были довольно неглубокими, был забит старинными коричневатыми пластиковыми гребешками, сеточками для волос, коричнево-серыми шиньонами и английскими булавками. Еще там была пластмассовая коробка с пуговицами. И все это – на постеленном на дне пожелтевшем куске разноцветных обоев в качестве прокладки для ящиков. Темпл все убрала, соображая, сколько может стоить такой столик на аукционе и может ли она заплатить за него заранее.

Потом она вытащила и сам кусок обоев. Под ним что-то лежало. Длинный белый лист бумаги, сложенный в четыре раза…

Ах, чтоб моим случайным чувствительным туфлям пусто было! Темпл достала из ящика старую бумажку. Завещание. Старое завещание. Она присела на обшитый материей пуфик, что стоял перед столиком, и начала читать… Я, Бландина Тайлер, и т. д. В здравом уме и т. д. Она замолчала так надолго, что сестра Серафина пошла посмотреть, работает ли она все еще или как.

Темпл взглянула на нее широко открытыми глазами, а потом снова погрузилась в чтение. Серафина подошла ближе и принялась читать через ее плечо.

– Что это? – спросила Пегги Вильгельм, стоя в дверном проеме. Она притащила с собой еще запасы чулок.

– Я нашла… – подпрыгнула Темпл.

– Это – завещание, Пегги, – сказала Серафина. Пегги пересекла порог. Ее лицо горело от усталости и напряженной работы:

– Завещание?

– Старое завещание, – тихо поправила Темпл. – От шестидесятых.

Она передала его Пегги. Та взяла и, под тусклым светом единственной лампы на потолке, начала читать. Темпл и сестра Серафина подождали ее, полагая, что не имеют права произносить ни слова до тех пор, пока Пегги узнавала то, что они уже знали.

– Но… согласно этому, я – единственная наследница. Всего. Я не понимаю. Мне тогда… было двадцать с чем-то.

Темпл встала, чтобы подойти к ней, а сестра Серафина оставалась неподвижной. Пегги покачала головой, а потом присела на край кровати, что стояла совсем рядом: сестра Серафина показала ей рукой.

– Мои родители умерли, – начала Пегги с прорезавшейся проницательностью, – и тогда я была совсем одна. Я… я даже и не знала, что тетя Бландина так заботилась…

– Заботилась! – заверила ее сестра Серафина. – А вот и доказательство.

– Тогда у нее не было кошек… – медленно сказала Пегги.

– Она была много моложе, – напомнила ей Серафина. – Возможно, была более чуткой и чувствительной. С возрастом мы становимся… единоличниками. Это правда. Моя дорогая, Пилар приготовила нам обед. Дай мне добежать до соседней двери, и я возьму его. А ты еще раз прочитай. Это – подарок, Пегги. Подарок из прошлого. Прими его и отпусти.

Сестра Серафина удалилась. Она явно верила в чудодейственную силу еды, когда ты находишься в шоковом состоянии. А Пегги Вильгельм была в шоке, и Темпл видела это; и видя это, очень хотела бы, чтобы завещание было датировано 1994 годом. Несомненно, Пегги никогда не приняла бы решение своей тети выкинуть ее из завещания так философично, как она об этом рассказывает.

И вот, Темпл осталась одна с потрясенной женщиной, что, конечно, не было самой комфортной в мире ситуацией, особенно для специалиста по связям с общественностью, который всегда старается делать хорошую мину при плохой игре.

– Сестра права, – нашлась она, что сказать. – Это доказывает, что ваша тетя не обошла свою единственную живую родственницу. Она просто втянулась в эту операцию по спасению ничейных кошек и стала немного одержимой.

Пегги снова и снова просматривала завещание. Вдруг лицо ее сморщилось хуже старого поддерживающего чулка:

– Ох, Темпл, ты не понимаешь, ты не можешь понять, что это для меня значит.

– Я понимаю: теперь вы знаете, что не всегда находились за бортом.

– Нет! – Пегги сжала руку Темпл и потянула, присесть рядом с ней. – Я не могу рассказать сестре Серафине, но… – свободной рукой она ударила себя по лбу, как будто пыталась встряхнуть мысли, чтобы те пришли в порядок. – Темпл!.. Ох, это поразительно. Ты не знаешь, а сестра Серафина не может знать, ведь ее не было тогда рядом в монастыре. Я жила с тетей Бландиной в 1969, почти год. Здесь, в этом доме, еще до… кошек.

– Вы приехали сюда и жили с ней? Пегги кивнула.

– И вы ходили в церковь Девы Марии Гваделупской?

– Да, какое-то время.

– Какое?

– До того, как случился скандал, – горько ответила Пегги. Ее измученные глаза смотрели прямо на Темпл. А потом эта пятидесятилетняя женщина с седыми кудрявыми волосами сказала: – Я забеременела. Мне было пятнадцать, и я забеременела. К тете Бландине меня отправили родители, чтобы дома никто больше не узнал. Отослали подальше, в другой город… меня и моего ребенка.

– О, Пегги, мне так жаль!

– Ты представления не имеешь, какие были тогда времена. Все молчком. Такой стыд, – Пегги поджала губы, свернув обратно завещание. – Такое грязное дело. Тайные роды. Мне с ребенком приходилось все время оставаться здесь, чтобы никто ни о чем не подозревал. У меня даже была повивальная бабка – мексиканка, – она слабо улыбнулась Темпл, которая в эту минуту пребывала в серьезном шоке. – Роды прошли легко. Мне было всего пятнадцать. И с ребенком все было в порядке: его отдали кому-то на усыновление. Обещали ему хороший дом и верующую семью. Бесплодная пара, которая очень хотела детей, взяла его… Моего ребенка.

– Пегги…

– По-другому быть не могло. Все были так разочарованы мной. Я была такой хорошей девочкой, с хорошими оценками. Они не хотели знать, кто, почему. Я была такой хорошей девочкой.

– Вы и есть! – не думая, ответила Темпл. Она хотела только одного: чтобы поскорее вернулась сестра Серафина, чтобы пришел Мэтт, или кто-нибудь, кто знает, как нужно разговаривать с тем, у кого разбито сердце, хотя и понимала, что это откровение стало возможным благодаря разнице в возрасте и бреши в религиозных устоях.

– Сегодня люди более реалистично смотрят на такие вещи, – продолжала Пегги. – Тогда было просто мрачное средневековье. Все скрывалось, во что бы то ни стало. Я должна была забыть обо всем… о своем ребенке.

Никогда еще Темпл не чувствовала себя такой неполноценной. У нее никогда не было детей. Никогда не было религии. Она говорила с Пегги, как неопытный житель обратной стороны Луны. Единственную потерю, которую ей пришлось испытать, это исчезновение Макса.

– Вы когда-нибудь… пытались найти его? – прошептала Темпл.

Пегги покачала головой:

– Я пыталась забыть, как мне было сказано. Я думала, они ненавидят меня. Думала, никогда меня не простят. Я даже потом ужасно злилась на тетю Бландину, которая меня укрывала, и на ее кошек тоже. Она не могла оставить моего ребенка, зато могла снова и снова, годами открывать двери, чтобы взять еще больше кошек. Мы никогда об этом не говорили, а мои родители умерли так скоро после этого события, всего через семь лет. После своей смерти они все оставили ей, тете Бландине. Я думала, что это было… мое наказание. И я не хотела даже поднимать эту тему, не хотела говорить об этом, думать, искать кого-то! Кроме… котов. Но в итоге, я начала их разводить. Не знаю, почему.

– Может быть, кошки стали выходом для вашей тети – способом забыть о ребенке, – сказала Темпл. – А для вас они заменили того, кто бы зависел от вас, – может, для самой Темпл Черныш Луи стал заменой Максу? – Она заботилась о вас, переживала, даже после того, как все закончилось. Ведь это завещание датировано более поздней датой, чем ваша история. Вы были ее единственной наследницей. Она думала о вас. И только потом, как сказала сестра Серафина, она постарела и… немного свихнулась, если можно так сказать.

Пегги прижала завещание к своей груди, точно ребенка:

– Можно я… сохраню его?

– Конечно, только дайте мне сначала сделать копию. Мне кажется, нам нужно вести запись. Я его вам верну.

Встревоженное лицо Пегги выразило открытое несогласие, которое тут же утихло, когда Темпл аккуратно вытащила сложенные листы из ее цепких рук.

– Не рассказывай сестре Серафине, – взмолилась Пегги. – Не рассказывай.

– Нет, конечно, – пообещала Темпл. – Не расскажу. Сама Темпл была не менее встревожена, чем Пегги.

Почему-то она была уверена, что обнаружение этого старого, забытого завещания в корни изменит всякое предположение, которое кто-либо сделал, относительно смерти Бландины Тайлер, включая догадки лейтенанта Молины.