Текст книги "Бог Монстров (ЛП)"
Автор книги: Кери Лэйк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)
При дополнительном освещении я осматриваю комнату в поисках чего-нибудь, что я могла бы использовать в качестве оружия против него, мое сердце подскакивает к горлу, когда я замечаю капсулы на противоположной стороне комнаты. Глаза зациклились на них, я осторожно подхожу к тому месту, где плавают моя мать и Грант, взвешенные в жидкости, с маской, закрывающей их лица, как и у других.
Слезы наворачиваются на мои глаза, когда я подхожу к ним двоим, которые, кажется, спят.
– Что ты наделал?
– С тех пор, как ты ушла, для них это был ад. Сообщество неодобрительно относится к любому, кто нападает на человека в Рассе. Включая семью упомянутого нападавшего.
– Почему они здесь?
– Они были изгнаны. Я привел их сюда, чтобы дать им шанс на выживание.
– Что ты с ними сделал?
– Пока ничего. В данный момент они просто под действием успокоительного.
Я облегченно вздыхаю, бросив быстрый взгляд на свою мать.
– Чего ты от меня хочешь?
– Я хочу с тобой всего, чего угодно. Так получилось, что я люблю тебя, Талия. Я люблю тебя уже много лет. И учитывая нехватку женщин в наши дни, мне не стыдно признаться, что я предъявил права на тебя, когда ты был совсем юной. Не более чем ребенком.
Мысль о подобном вызывает тошноту у меня в животе.
– Вот почему ты убил моего отца.
– Нет. Твой отец был сильным ходом. Для меня это был способ продвинуться вперед.
– А это? Я поднимаю взгляд на лицо моей матери, такое невинное и спокойное, без обычных морщин беспокойства.
– Это еще один силовой ход. Кажется, ты командуешь Альфами лучше, чем я когда-либо мог. Скажи ему, чтобы он отступил. Сдался. И я освобожу твою мать и брата.
– Кого? Я спрашиваю.
– Не играй в игры. Я знаю об Альфе, с которым ты связалась.
– Я не знаю, где он.
– Ты лжешь. Ты забыла, что я знаю, когда ты лжешь, Мышонок?
Было время, когда это прозвище казалось милым, но теперь я понимаю, что за ним стоит. Я всегда была приманкой. Пищей для змеи.
– Даже если бы я знала, я бы не сдалась тебе.
При сильном ударе в дверь я обращаю свое внимание на то, где металл погнулся, приняв форму деформированного когтя.
О, нет. Аттикус.
– Я говорил тебе, что их нельзя недооценивать. Мы сделали их сильнее. Быстрее. И пройдет совсем немного времени, прежде чем они прорвутся через эту дверь. Однако выход есть. Приди ко мне, и я обеспечу твою безопасность.
Еще один удар, и вмятина приобретает новую форму, ее контур глубже врезается в металл. За этим следует еще один удар. И еще один. Через окно я вижу лысые макушки трех мутантов, ломящихся в дверь.
– Эти двери огнестойкие и прочные, но они не были рассчитаны на то, чтобы сдерживать трех существ одновременно. Пойдем со мной. Я отвезу тебя обратно в Шолен, и у нас будет прекрасная совместная жизнь. Я уверен, что твоя мать благословила бы наш союз.
Знакомое отвращение поднимается из глубины моего нутра, его голос звучит слишком похоже на голос Ремуса.
– Пошел ты.
– Как я уже сказал… предсказуемо.
Движение рядом со мной привлекает мое внимание к капсулам, где моя мать и Грант дергаются и корчатся в воде. Красные завитки окутывают их глаза и нос, изливаясь из верхней части маски на их лица. Красные ленты крови танцуют в воде.
Страх вибрирует в моей груди.
– Что происходит? Что ты делаешь?
– Мне сказали, что яд действует в считанные секунды. Как я понимаю, он вызывает полное отключение органов.
О Боже. Красный лотос.
– Прекрати это! Остановись! Я бросаюсь за капсулу Гранта и нажимаю на рычаг, который понижает уровень воды, затем делаю то же самое для капсулы моей матери.
– Прекрати это! Я сделаю это! Я пойду с тобой! Пожалуйста! Просто прекрати это!
– Боюсь, уже слишком поздно. Смертельная доза яда очень мала. Но не беспокойся. Я выполню твои пожелания, и мы вернемся в Шолен.
Игнорируя его насмешки, я отпираю дверь капсулы, и когда я открываю ее, волна жидкости выливается наружу, собираясь у моих ног. Грант падает мертвым грузом в мои объятия, и когда я снимаю с него маску, изо рта у него течет струйка крови.
Я вскакиваю на ноги и открываю капсулу моей матери. Точно так же, как Грант, она падает в мои объятия, все еще подергиваясь. Когда я снимаю с нее маску, ее веки распахиваются, показывая налитые кровью белки, и она поднимает дрожащую руку к моему лицу, обхватывая мою щеку. Ее грудь поднимается и опускается в судорожных вдохах, и я баюкаю ее голову у себя на коленях, нежно убирая волосы с ее глаз.
– Прости меня, мама. Мне так жаль. За все. Сквозь пелену слез я глажу ее по макушке и оставляю поцелуй на лбу.
– Я не хотела, чтобы это произошло.
– Гордая. Ее голос – напряженный и хриплый, и из-за расслабленности ее мышц я отстраняюсь и обнаруживаю, что ее глаза закрыты, капля крови стекает по виску, как красная слеза.
– Мама? Я слегка встряхиваю ее, но ее тело только вздрагивает от движения.
– Мама, проснись! Паника скручивается у меня в животе, когда я опускаю ее на землю и на четвереньках ползу к своему брату.
– Грант? Грант! Пожимая его руку, я смотрю вниз на белоснежную бледность его кожи, синий оттенок его губ, красноречивые признаки его смерти.
– Нет! Нет! Падая вперед, я зарываюсь лицом в его холодную шею и сажаю его к себе на колени, когда долгий, мучительный крик вырывается из моей груди. Дрожь неверия пронзает меня, в груди холодеет, поскольку комната слишком быстро вращается на периферии моего зрения.
Раскачиваясь взад-вперед, я держу на руках безжизненное тело моего брата и наклоняюсь вперед, чтобы поцеловать его мокрые волосы.
– Присмотри за мамой, хорошо?
Ледяные усики поднимаются по моей шее сзади, и я поднимаю голову, чтобы обнаружить одну из мутаций, склонившуюся над телом моей матери. Струйки слюны свисают из его пасти, сквозь которую проглядывают острые зубы. Он переводит взгляд с меня на нее и поднимает ее голову с пола.
Каждый мускул в моем теле сжимается от страха, когда я смотрю, как он наклоняет голову, словно изучая ее.
Не задержав дыхания, он сворачивает ей шею, одним рывком отрывая голову от тела.
Крик вырывается из моего горла, и я роняю Гранта, оттолкнувшись от него пинками, не сводя глаз с отрубленной головы моей матери.
Существо направляется ко мне, и я осмеливаюсь бросить взгляд через плечо в сторону диспетчерской, где Джек улыбается мне сверху вниз.
– Я собирался предложить тебе безопасный проход, но, боюсь, я не могу рисковать тем, что эта тварь последует за тобой сейчас.
– Открой дверь, Джек. Моя челюсть так одеревенела, что я едва могу выдавить слова из-за крепко стиснутых зубов.
– Пожалуйста.
– Мне жаль. Искренне. Твоя смерть станет моей величайшей трагедией.
Дверь в подсобное помещение с люком в лабораторию доктора Левина заблокирована чудовищем, так что шансов сбежать оттуда нет. Даже если бы я смогла добраться до нее, я уверена, что мутация унесла бы меня вверх, прежде чем я достигну уровня земли.
Еще три мутации выползают из-за капсул, которые они взломали, и именно тогда я
обратите внимание, где они питались телами внутри. Одна из мутаций превращает человека, чье горло он перегрыз, в клочья мяса, и обнаженный человек корчится на полу, истекая кровью.
– Джек! Я поворачиваюсь и обнаруживаю, что он смотрит на меня сверху вниз, глаза горят нездоровым восхищением, и все же я не замечаю массивную фигуру, крадущуюся к нему из тени.
Титус.
Он хватает Джека за горло в тот самый момент, когда один из мутантов бросается на меня.
Я откатываюсь в сторону, едва не задев его когтем, и карабкаюсь к другой стене.
– Титус!
Эхо выстрелов напрягает мои мышцы, но я не осмеливаюсь оглянуться.
Когти мутанта скребут по полированному полу, когда он атакует во второй раз, и мне удается скользнуть под скамейку рядом с дверью, прежде чем он нападает снова. Грохот над головой действует мне на нервы, и я издаю крик, ползя на четвереньках к противоположной стороне длинной скамьи. Тяжелый глухой удар позади меня – мутация спрыгивает со стола на пол. Я отступаю в угол, наблюдая, как существо крадется ко мне.
Идти некуда. Спрятаться больше негде.
Он приближается ко мне, и леденящий кровь крик вырывается из моей груди.
Дверь в диспетчерскую распахивается, и Титус ныряет вперед, хватая существо за заднюю лапу, пока оно царапает пол в мою сторону.
– Заходи внутрь! Сейчас же!
Я избегаю мутации, которая находится в руках Титуса. Он проносится мимо меня, и даже если он промахивается, мои ноги вылетают из-под меня, когда огненная полоса проносится по моей ноге.
Твердые плитки врезаются мне в грудь, и я переворачиваюсь, чтобы обнаружить другую мутацию, тянущую меня к ней.
Твердое тело врезается в монстра, выводя его из равновесия. На этот раз это Аттикус.
Освободившись из плена, я бросаюсь через комнату к двери, в то время как два Альфы сдерживают мутации, которые, похоже, одержимы желанием заполучить меня.
Мускулы на руках Титуса дрожат и изгибаются, когда он хватает существо за горло, его язык высовывается, как у змеи.
– Нож… возьми его! – выдавливает он сквозь зубы.
Глядя на клинок у его бедра, я вытаскиваю оружие и всаживаю его в глаз мутации. Громкий визг эхом разносится по комнате.
Еще две мутации бегут к нам на четвереньках.
– Заходите внутрь и заприте дверь!
– Я не оставлю тебя!
– Вперед! Сейчас же! Сильный толчок отбрасывает меня назад на задницу, и дверь захлопывается.
Я разворачиваюсь к лестнице, бегу так быстро, как только позволяют ноги, в диспетчерскую.
Джека нигде нет.
Я была уверена, что Титус убил его.
Под панелью управления лежит искореженный пистолет, который, как я предполагаю, Титус уничтожил перед тем, как отправиться за мной.
Взгляд вниз на комнату ниже показывает двух мертвых мутантов, их обезглавленные тела дергаются на полу, в то время как Титус и Аттикус идут за двумя другими.
Вес ножа в моих руках, кажется, становится тяжелее, и я поворачиваюсь к коридору.
Выйдя из диспетчерской, я направляюсь в противоположном направлении, куда, должно быть, легкими шагами убежал Джек. По обе стороны коридора находятся двери. В конце коридора находится знак выхода, и, направляясь к нему, я осматриваю комнаты, которые кажутся офисами. Над головой гудят люминесцентные лампы. Каждый нерв в моем теле – это живая проволока, и мои руки дрожат, указывая путь деловому концу ножа. Когда я подхожу к выходной двери, гул рычания и тяжелые удары по ее панели говорят мне, что с другой стороны бушует мутация.
Он ни за что не вышел бы за эту дверь.
Это холодное чувство снова пробегает по моей шее сзади, и я оборачиваюсь, чтобы обнаружить темную фигуру, стоящую позади меня.
– Нам с тобой никуда не деться.
Металлический скрежет двери отвлекает мое внимание от него, и он наносит удар, как змея. Тыльной стороной ладони он ударяет меня по щеке, костяшки пальцев стучат по моим костям, и боль пронзает мои носовые пазухи. Мое тело разворачивается, и в считанные секунды грудь Джека прижимается к моей спине, лезвие приставлено к моему горлу.
В противоположном конце зала к нам шагает Титус, его кожа покрыта кровью.
– Отойди в сторону. Дай нам пройти, и я могу заверить тебя, что не причиню ей вреда, – говорит Джек сзади.
Титус рычит, и я ловлю, как его руки сжимаются в кулаки.
Лезвие наклонено вверх, приподнимая мой подбородок еще выше.
– Я не сомневаюсь, что ты способен причинить невообразимую боль. Но все, что требуется, – это одно скольжение этого лезвия, и ей конец.
Титус по-прежнему не отвечает, и когда Аттикус подходит к нему, я чувствую, как дрожь в мышцах Джека усиливается. Когда они вдвоем доберутся до него, от него не останется ничего, кроме крови и кусков разбросанной плоти.
Хотя до этого он может просто перерезать мне горло.
В паузе я думаю о своей матери. Моем отце. Гранте. Их безжизненных телах.
Ярость клубится внутри меня, как черный ядовитый дым, и в памяти всплывает моя тренировка с Титом.
Одним плавным движением я уворачиваюсь от ножа, и прежде чем у него появляется шанс среагировать, я поворачиваюсь, отбиваю его руку в сторону и бью кулаком ему в горло, точно так, как показал мне Альфа. Движение, которое мы практиковали так много раз, похоже на инстинкт.
Широко раскрыв глаза, Джек со вздохом роняет нож и отшатывается назад, держась за шею.
Конечно, он не ожидал, что я буду сопротивляться. Девушка, которую он знал, была воспитана не для того, чтобы защищаться.
– Иди к черту! Я сильно ударяю его ногой в пах, и с ошеломленным выражением лица он теряет равновесие, падая спиной через выходную дверь и через перила лестничной клетки. Бетон с сильным треском ударяет его по позвоночнику, и он снова задыхается.
Бешенные собираются вокруг него, рыча и щелкая.
Один карабкается за мной по лестнице, где я остаюсь на площадке, но когда Титус шагает рядом со мной, а Аттикус стоит с другой стороны, он останавливается и пятится вниз по лестнице, шипя.
Под нами кричит Джек, когда Рейтеры приближаются к нему. Звук, кажется, возбуждает Бешенных, которые рычат громче. Только его ноги торчат из их скорчившихся тел, подергиваясь, когда зараженный съедает его заживо.
Я должна была бы испытать облегчение, узнав, что убийцы моего отца больше нет, но мир внезапно становится тяжелым, и тогда я впервые понимаю, что всей моей семьи больше нет. Все они погибли из-за жестокости этого человека.
Мои колени подгибаются подо мной, мое тело подхватывают сильные руки, которые притягивают меня, и я позволяю Титусу поднять меня, укачивая, как ребенка, пока он несет меня вниз по лестнице, через море Рейтеров.
Глава 4 6
– Как ты живешь с болью? Я лежу на полу рядом с Титусом, наблюдая, как потрескивают оранжевые угли в камине.
– Когда это проходит?
– Это не так. Я все еще думаю о своей семье. О своей матери. О своих сестрах. О хорошем. Не о плохом.
По моему виску стекает слеза, и я поворачиваюсь к нему лицом, зарывая еще больше слез в его теплую кожу.
– Я никогда в жизни не чувствовала себя такой одинокой.
– Ты не одна, Талия. Я никуда не уйду.
– Ты – все, что у меня осталось, и мне невыносима мысль о том, что с тобой тоже что-то случится.
– Это ты и я. И я никогда не оставлю тебя одну в этом мире. Он наваливается на меня, его руки сжимаются вокруг меня, как прутья стальной клетки. Клетка, из которой я никогда не захочу сбежать.
– У меня снова появился этот болезненный страх в животе, когда я увидел его с лезвием у твоего горла. Уголки его губ приподнимаются в торжественной улыбке.
– Но ты была такой сильной. Моя храбрая маленькая гадюка.
– Ты не злишься на меня? За то, что я пошла против твоих приказов?
– Я не твой отец. Или твой генерал. У меня не было права предъявлять к тебе какие-либо требования. И я не сомневался, что ты в любом случае бросишь мне вызов. Его комментарий вызывает у меня первое желание улыбнуться.
– С этого момента я обещаю прикрывать твою спину. Несмотря ни на что.
– Ты всегда так делал. Я провожу пальцем по характерному суровому лбу, который является такой же частью Титуса, как и его шрамы.
– И как мне повезло, что бог присматривает за мной.
– Я не бог. Я просто человек. Человек, который разрушил бы этот мир ради тебя, если бы ты попросила меня.
– Как насчет того, чтобы начать с поцелуя и посмотреть, к чему это приведет дальше?
Прижимаясь своими губами к моим, он скользит рукой вверх к моей челюсти, обхватывает мое лицо и проводит языком по моим зубам.
– Что я сделал, чтобы заслужить эту жизнь с тобой?
Этот вопрос вызывает мрачную улыбку на моем лице.
– Иногда я спрашиваю себя. Я часто задаюсь вопросом, убил ли меня Ремус той ночью, и все это сон.
Снова падая на спину, он подсовывает согнутую руку под голову и кончиками пальцев рисует мягкие круги над моем плече, уставившись в потолок.
– У меня тоже были такие мысли. Может быть, это я был по ту сторону тех врат, запертый внутри Калико. И ты для меня просто видение Рая.
– Представь, что мы нашли друг друга в аду нашего мира, здесь, в этом сне. Прямо сейчас. Я перекатываюсь на него, хватаясь за обе стороны его лица, чтобы привлечь его внимание.
– Пообещай мне, что ты не проснешься и не оставишь меня здесь одну.
– Я обещаю. Он поднимает голову, снова прижимаясь своими губами к моим.
– Моя любовь к тебе не имеет границ. Ни в этой жизни, ни в любой другой.
– А если эта несбыточная мечта закончится вместе с нами? Если за ней ничего не будет? Моргание не в состоянии сдержать слезы, до краев наполняющие мои глаза.
– Без детей?
– Мне не нужны дети, чтобы иметь счастливый конец в этой жизни.
– Я люблю тебя, – говорю я ему в губы, мысленно отгоняя мысли о таком ограниченном слове: конец.
– Боже, помоги мне, я безумно влюблена в Альфу.
Он откатывает меня в сторону, заключая в свои объятия.
– В этом мире нет бога, который может спасти тебя сейчас, Талия. Ты принадлежишь к самому дикому из всех.
Когда его губы находят мою шею, я тянусь назад, обхватывая пальцами его затылок.
– Итак, эти альфа-антитела, которые мне ввели … в чем их преимущества?
– Быстрое исцеление. Поцелуй в мое горло, и он поднимает губы к моей челюсти, тень щетины на его лице щекочет мою кожу.
– Быстрые рефлексы. Он облизывает раковину моего уха и прикусывает мочку зубами. – Моя неспособность сопротивляться тебе всякий раз, когда ты входишь в комнату. Конечно, так было всегда…
Я улыбаюсь этому, закрываю глаза, теряясь в удовольствии от его поцелуев.
– Это звучит как твоя слабость.
– Ты понятия не имеешь. Его грубая ладонь скользит вниз к моему животу, и, повинуясь инстинкту, я вырываюсь из своих размышлений, чтобы положить свою руку на его, прежде чем он доберется до моего шрама.
– Не бойся.
– Я не… Я просто чувствую себя … опустошенной.
– То, что я люблю больше всего, все еще внутри тебя. Тысяча шрамов никогда не смогли бы проникнуть так глубоко.
Со слезливой улыбкой я отпускаю его руку, позволяя ему провести ладонью по моему шраму и вниз между моих бедер. При первом прикосновении его пальца я снова закрываю глаза. Но вместо того, чтобы ускользнуть в другое место или уплыть по спокойному морю, я остаюсь прямо здесь, с Титом.
Мой якорь.
Моя мать часто говорила мне, что самая важная роль женщины в этом мире – вынашивать детей, и для некоторых, я верю, это правда. Счастье и завершенность проявляются во всех формах, и я не сомневаюсь в радости создания новой жизни, особенно в таком разоренном мире, как наш. О продолжении в будущем с новыми главами истории и поколениями, которые напишут свои части этой истории.
Для тех из нас, кто лишен такой возможности, чьи истории оборваны либо из-за жестокости, либо по собственному выбору, наши концовки могут быть другими, но они не должны быть менее радостными и счастливыми. Им не обязательно быть совершенными, потому что иногда мир ведет себя не так.
Жизнь по эту сторону стены преподала мне ряд уроков, но, возможно, самый важный из всех – любить и быть любимой. Это единственная роль, которую нам поручено выполнять в наше время на земле. В конце концов, именно сердце ведет нас к цели, придает смелости перед лицом страха и делает нас теми, кто мы есть.
А шрамы? Они просто напоминание о нашей силе.
Эпилог 1
ТИТУС
Сидя у костра, я наблюдаю, как Аттикус поворачивает вертел над пламенем, придавая мясу кролика золотисто-коричневую корочку. Сияющей гордости, написанной на его лице, достаточно, чтобы мне захотелось дать этому самодовольному придурку подзатыльник.
– Ах, посмотри на это, брат. Идеальный. Скажи мне, что это не идеальный оттенок жареного кролика.
– Если тебе нужно погладить свой член, иди и найди свою женщину.
Аттикус хихикает, отпивая глоток ликера из оловянной кружки, и оглядывается туда, где Лилит стоит и разговаривает с одной из женщин из их лагеря. В его глазах появляется новый блеск. Признательность, которой не было раньше.
– Может быть, позже.
– Ты и Лилит. Ты…
– Да. Когда женщина не испытывает ко мне ненависти. Хотя даже когда она испытывает… сохраняет дерьмовый интерес.
Отводя взгляд, он делает еще один большой глоток, затем вытирает струйку жидкости тыльной стороной ладони.
– Ее мать давала мне какую-то дрянь из корня гремучей змеи, которая, по-видимому, уменьшает мои способности к плаванию.
– Работает?
– Пока никаких происшествий. Он дергает подбородком в сторону чего-то позади меня.
– Как Талия держится в эти дни?
Бросив взгляд через мое плечо, я вижу, как Талия болтает с Фрейей, пока пожилая женщина помешивает приготовленное ею растительное лекарство. Талия надеется, что оно поможет ей лучше спать по ночам. Когда ее глаза встречаются с моими, они, кажется, загораются, от ее вида у меня встает во всех нужных местах. Не могу даже взглянуть на эту женщину без того, чтобы мое дыхание не застряло в горле, а желудок не скрутило, как будто я собираюсь встретиться лицом к лицу с чем-то диким и угрожающим. Такая чертовски красивая, что больно.
– Уже лучше.
В течение нескольких недель после того, как Ремус похитил ее, она просыпалась от кошмаров, таких душераздирающих криков, которые вернули меня во времена Калико. По сей день есть вещи, о которых она не хочет говорить, но я тоже никогда не был тем, кто давит. Она просыпается от кошмаров несколько раз в неделю, но стоит только прижать ее к себе, и она снова засыпает. Меня это вполне устраивает, так как я, кажется, тоже крепче сплю рядом с ней.
Ночные кошмары все еще преследуют меня, иногда заставляя просыпаться в холодном поту. Иногда я возвращаюсь в ту темную камеру в Калико, а иногда наблюдаю, как Кадмус прячется от мутаций, запертый в этих туннелях, как мышь в закрытом лабиринте. Меня беспокоит не столько сама смерть, сколько что, если. Что, если паслен не сработал? Что, если он все еще там, внизу? Живой.
– Вот. Что-то ударяет меня по руке, вырывая эти мысли, и я поворачиваюсь, чтобы увидеть, как Аттикус предлагает нам мясо на вертеле.
– Попробуй это.
Со стоном я выхватываю палку из рук Альфы и впиваюсь зубами в нежное мясо, изо всех сил стараясь сдержать свою реакцию, чтобы ублюдок не провел весь вечер, злорадствуя.
– Лучшее, что ты когда-либо ел, признай это. То что ты готовишь похоже на грязные член. Признай.
Я наклоняюсь в сторону, чтобы выплюнуть мясо, рыча, когда бросаю шампур в пламя. Грязный член.
Это была бы неплохая еда, если бы он держал рот на замке.
Со смешком Аттикус наклоняется вперед, выуживая его из огня.
– Это было восхитительно, придурок. Признай это.
– Нужна кислинка.
Нахмурившись, Аттикус бросает мясо в грязь рядом с собой.
– Что ты имеешь в виду, лайм? Где, черт возьми, я здесь найду лайм?
– Понятия не имею. Я пожимаю плечами. – Просто говорю тебе, что для этого нужно.
Пренебрежительно махнув рукой, Аттикус обращает свое внимание на что-то позади меня.
Я разворачиваюсь, ловя маленькую руку, торчащую из-за дерева, где Ашер, мальчик, которого мы с Талией спасли из монастыря, прячется от нас. Рядом с ним Юма присаживается на корточки, что сразу бросается в глаза, учитывая, что волк никогда не отходит от мальчика.
Я машу ему рукой, и парень неохотно выходит из-за дерева.
– Давай. Давай садись.
Он некоторое время жил с Фрейей и Лилит, пока Талия не решила, что хочет усыновить мальчика, поэтому мы привезли его обратно в хижину к нам двоим. Из всех Альф из Калико я, вероятно, был наименее вероятным отцом для ребенка, но ребенок каким-то образом прирос ко мне.
– Все еще молчишь? – спрашивает Аттикус сзади, на что я качаю головой.
Ашер не произнес ни слова со времен монастыря, что меня не сильно беспокоит, поскольку я сам не из тех, кто любит разговаривать. Он сопровождает меня на охоте, и там, где Талия предлагает любовь и ласку, которых, похоже, не хватает ребенку, я обеспечиваю безопасность и даю уроки выживания. Способность мальчика ходить среди Бешенных означает, что мне также не нужно слишком сильно на него нападать, когда он иногда уходит на разведку.
Присаживаясь рядом со мной, Ашер берет ближайшую палку и ворошит огонь, в то время как мы трое сидим тихо и размышляем, мы с Аттикусом потягиваем ликер.
– Что такое трахать? – спрашивает мальчик, заполняя тишину между нами неожиданным звуком, который мне требуется секунда, чтобы принять за голос Ашера.
Я на мгновение останавливаю взгляд, задаваясь вопросом, действительно ли этот вопрос исходил от него.
Раздражающий хохот Аттикуса нарушает мою концентрацию и пробуждает желание заставить замолчать другого Альфу заслуженным ударом кулака в лицо. К счастью, этот засранец встает и уходит, иначе перспектива могла бы оказаться чертовски заманчивой.
– Ничего, малыш. Забудь, что он это сказал. Бросив быстрый взгляд на Талию, чтобы убедиться, что она случайно не находится в пределах слышимости, я потираю руки.
– И, э-э… сделай мне одолжение и не повторяй этого при Талии, хорошо?
– Ты имеешь в виду маму?
Звук этого слова на секунду привлекает мое внимание. Мамочка. Скрывая свою улыбку, чтобы ребенок не смутился, я снова бросаю взгляд на Талию, уверенный, что она разрыдалась бы, если бы услышала, как он это говорит.
– Да. Твоя мама.
– Хорошо. Я не буду этого говорить. Он крутит обгоревшим концом палки над каменной ямой, рисуя там линии из черного пепла.
– Могу я … Могу я называть тебя папой? Мальчик не смотрит на меня, когда спрашивает, и это тоже хорошо, потому что глупое выражение, которое, я чувствую, появляется на моем лице, вероятно, заставило бы ребенка снова убежать за деревья.
Я столкнулся лицом к лицу с некоторыми из самых опасных существ в этом мире и даже не вздрогнул от размера или свирепости, но ничто так не пугает меня, как дети с их любопытными вопросами. Наверное, я похож на землекопа, впервые увидевшего свое отражение. Смущенный и
напуганный, но в то же время отчасти счастливый.
– Конечно. Ты можешь называть меня папой. Если ты этого хочешь.
Ашер кивает, небрежно вытирая нос тыльной стороной ладони.
– Это то, чего я хочу.
Упираясь локтями в колени, я киваю в ответ.
– Тогда ладно.
– Папа?
Странно слышать, как он это говорит, вызывает странное чувство, которое заставляет меня почесать затылок.
– Да.
– Стану ли я когда-нибудь Рейтером?
Черт. Я снова ловлю себя на том, что ищу Талию, которая справилась бы с этим вопросом намного лучше, чем я. Все еще болтая с Фрейей, она улыбается и машет рукой, не обращая внимания на разговор.
Я не могу лгать мальчику. Я не буду. Большую часть моего детства мне лгали врачи и ученые, и все, что это сделало, это превратило меня в взбешенного взрослого.
– Док Левинс говорит, что это возможно. Я думаю, ты мог бы, да.
Каждую неделю Талия водила мальчика в импровизированную клинику доктора в лагере Фрейи, и каждый раз ей говорили одно и то же: нет никакой гарантии, что он не взбесится, как Ремус и Агата, психопатическим поведением. В результате она пытается подавить эту возможность для ребенка. Сработало ли это, или мальчик просто вряд ли вообще обратится, но, похоже, у него все в порядке. Пока.
– Надеюсь, что нет. Я не хочу умирать. В голосе Ашера слышны слезы, и это поражает меня, как удар в грудь.
Мне не чужды эти мысли, поскольку они были у меня годами, после всего того дерьма, которое они сотворили со мной в Калико, но, черт возьми, если я смогу развеять его страхи. Мне пришлось научиться просто принимать и развиваться вместе со своими.
– Послушай, малыш … Ашер… сын. Мы перейдем этот мост, когда дойдем до него. Но я обещаю тебе, я не позволю ничему и никому причинить тебе боль. Понял?
Какое-то время он сидит тихо, и, пока горит огонь, я замечаю отражение слез в его глазах, прежде чем он вскакивает и летит прямо в меня. На мгновение я остолбенел и вытягиваю руки, не уверенный, что с ними делать. Не могу вспомнить, обнимал ли я когда-нибудь ребенка раньше. Проходит добрых несколько секунд, прежде чем моя голова подталкивает меня обнять мальчика, и когда я это делаю, что-то странное шевелится внутри меня. Что-то теплое и пушистое. Приятно раздражающее.
Дети никогда по-настоящему не были частью моего плана. Этот мир слишком суров и холоден для чего-то столь невинного, как ребенок, поэтому тот факт, что Талия не может выносить моего ребенка, никогда по-настоящему не беспокоило меня.
Но я должен признать, что кое-что в завоевании доверия ребенка кажется довольно приятным. Слышать, как он называет меня папой, тоже было отчасти приятно, даже если это казалось немного странным.
Я похлопываю ребенка по спине, обнимая маленькие и хрупкие ручки, которые крепко обнимают мою шею.
Ашер.
Мой сын.
Сын.
И вот так обещание, которое я дал мальчику, становится живой, дышащей вещью, которая пульсирует у меня в груди.
Тлеющие угли камина отбрасывали мягкое сияние на комнату, когда я лежал рядом с Талией, ее маленькое тельце крепко прижималось ко мне.
– Ты когда-нибудь планируешь снова спать в кровати? – спрашивает она с улыбкой в голосе.
Я отвожу ее волосы в сторону, чтобы поцеловать в затылок.
– Теплый огонь и ты, лежащий рядом со мной? Нет причин для этого.
Все отправились обратно в лагерь Фрейи, снова оставив хижину тихой. Ашер крепко спит в старой спальне Талии, насколько я проверял в последний раз, а Юма лежит и дремлет у двери, где щель внизу пропускает ровно столько воздуха, чтобы ему не было слишком жарко у огня.
– Тем не менее, было бы неплохо иметь под собой что-нибудь помягче твердой доски, и я говорю не о твоем теле. Она извивается в моих объятиях, утыкаясь лицом в мою грудь.
– Хотя мне действительно нравятся твои жесткие поверхности.
Улыбаясь этому, я хватаю ее за бедро, и в тот момент, когда ее бедра касаются нужного места, все мое тело пробуждается к жизни.
– Если ты не собираешься заканчивать это, я предлагаю тебе остановиться сейчас. Уткнувшись лицом в ее шею, я вдыхаю сладкий аромат, увлажняющий мой рот, и провожу языком влажную линию от ее горла к челюсти.
У нас в доме с Ашером правило «никакого секса», поэтому закончить означает схватить медвежью шкуру и отправиться в лес. Прохладный воздух ранней весны меня совсем не беспокоит, но вероятность того, что она покинет тепло костра, мала.
– Дай-ка я возьму свою обувь. Я ненавижу ходить по упавшим палкам босиком.
Или не настолько мала.
Однако в ту секунду, когда она отворачивается, я притягиваю ее к себе, впиваясь в эти мягкие, пухлые губы.
– Через минуту, – говорю я ей в рот и перекатываю ее на себя.
Упершись руками в мою грудь, она балансирует, оседлав мое тело, и прерывает поцелуй, чтобы сесть. Округлые, дерзкие груди проглядывают сквозь тонкую ткань ее ночной рубашки, дразня меня. Всегда, блядь, издеваеться надо мной.
Пробегая руками по ее изгибам – это все, что я могу сделать, чтобы унять сильную потребность повалить ее на пол и взять прямо здесь, у огня. Ожидание – величайшая пытка, но оно также создает адский финал, когда все сказано и сделано.
