Текст книги "Бог Монстров (ЛП)"
Автор книги: Кери Лэйк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)
Глава 3 1
Я устраиваюсь на диване, натягиваю одеяло на ноги и открываю страницу, на которой остановилась в своей книге.
Дверь в комнату открывается, и входит Титус, неся два кувшина, в его глазах светится что-то, что я могла бы принять за волнение, если бы думала, что этот человек способен на такие эмоции. Он направляется на кухню, где ставит кувшины на столешницу, прежде чем порыться в шкафчиках.
Любопытство заставляет меня последовать за ним, и я вижу, как он наливает жидкость из одного из кувшинов в стакан.
После недолгого нюхания он отпивает глоток, резко качает головой и опрокидывает остаток обратно.
Я подхожу сзади, привстав на цыпочки, чтобы заглянуть ему через плечо.
– Что это?
– Домашнее вино из бузины. Он наливает еще один бокал и протягивает его мне, который я нюхаю, точно так же, как и он.
Мощный.
Я никогда не пробовала никакого алкоголя, кроме вина для евхаристии, святой крови Христа, вкус которого, насколько я помню, был божественным. Моя мать всегда говорила мне, что вино – это приобретенный вкус, и я всегда шутила, что, должно быть, была вампиром, хотя мне и нравился его вкус.
Она, конечно, не нашла это смешным.
Я наклоняю стакан, чтобы сделать маленький глоток, и мой язык поджимается в тот момент, когда он соприкасается, землисто-терпкий аромат танцует на моих вкусовых рецепторах. Облизывая губы, я закрываю глаза и открываю их в улыбке.
– Еще.
Изогнув бровь, Титус наливает еще немного в стакан, затем берет отдельный стакан для себя, который наполняет почти доверху.
– Где ты это нашел?
– В сарае, в первый день здесь. Там есть несколько бутылок этого.
– На вкус как абсолютный грех. Восхитительно.
– Это также ударит тебя по заднице, если ты не будешь осторожна.
– Я очень осторожна. Я беру на себя смелость наполнить свою чашку до краев и несу свой напиток в гостиную, улыбаясь, когда его взгляд провожает меня. Я плюхаюсь на диван, чуть не расплескивая вино, когда оно расплескивается по бокалу.
– Я не позволю надавать мне по заднице.
Титус садится на пол напротив меня с бокалом в руке.
– Ты снова читаешь?
– Да. Хочешь, я почитаю вслух?
– Да.
– Я не наскучила тебе до слез в прошлый раз?
В его глазах появляется застенчивость, когда он опускает взгляд на свой напиток.
– Мне нравится звук твоего голоса.
Пряча улыбку в стакане, я делаю большой глоток, проглатывая жгучий запах алкоголя, который у меня теплеет в животе. Я продолжаю с того места, на котором мы остановились, читая ему, и поверх книги время от времени ловлю его пристальный взгляд, прежде чем он быстро отводит его.
Как будто он смущен.
Всю мою жизнь меня заставляли верить, что альфы – это сексуально заряженные звери, которые берут без спроса. Однажды я подслушала, как соседская девочка, чей отец работал в Калико до того, как она закрылась, говорила о них как о бессердечных, безмозглых машинах, которые нацелились на женщин, когда совершали набеги на ульи, и вынюхивали всех девственниц, чтобы разграбить.
Тем не менее, этот парень даже не может смотреть на меня, не отводя взгляд.
С каждой главой мои мышцы становятся теплыми и мягкими, а голова светится от растущего веселья. Вскоре я напрягаюсь, чтобы разглядеть слова на странице, и замечаю легкую невнятность своего голоса, которая вызывает некоторое раздражение. Однако, чем больше я сосредотачиваюсь, тем хуже, кажется, становится.
В середине предложения у меня в горле возникает икота, и я нелюбезно фыркаю, прикрывая рот рукой.
– Упс.
То, что кажется легкой улыбкой, растягивает губы Титуса, и я опускаю книгу, полностью очарованный этим зрелищем. Я впервые вижу, чтобы Альфа так улыбался. Может быть, вообще.
– Ты… удивлен? Я тону в волнах янтаря, когда он поднимает на меня свой пристальный взгляд.
– Очень.
– Было так смешно? Я прочищаю горло в жалкой попытке быть серьезной, что только усиливает его улыбку.
– Ты пьяна.
– Нет. Пьяная. Я… Что? Я даже не знаю, к чему я клоню с этой мыслью. И я не осознаю, что вскочила на ноги, пока не делаю шаг вперед и не замечаю, как вздрагивают мышцы Титуса, как будто он пытается поймать меня.
– Я просто… собираюсь включить музыку.
Он поднимает колени, плотно прижимая ноги к телу, расчищая мне путь к проигрывателю компакт-дисков.
– Я же говорил тебе полегче с вином. Оно крепкое.
– Я Дочь…. Я выпила много вина. Кровь Христа и все такое. Я машу рукой в знак отказа и, спотыкаясь, бреду вперед.
Титус фыркает, отворачиваясь от меня, и качает головой, что я воспринимаю как насмешку или неодобрение.
Прежде чем я даже осознаю это, я стою над ним.
– Ты думаешь, кровь Христа забавная? Он умер.
Для о'синов.
– Нет, я не думаю, что Кровь Христа» смешная». Юмор в его голосе неожиданный и странный, если только это не просто мое душевное состояние, интерпретирующее это таким образом.
– Тем не менее, ты забавляешься.
– Поняла, кто я такой?
Он поднимает свой бокал, чтобы сделать еще глоток, но я вижу ямочки на его щеках, которые говорят мне, что он снова улыбается.
Слегка обеспокоенная его весельем, я ковыляю к проигрывателю компакт-дисков и нажимаю кнопку воспроизведения. В тот момент, когда начинается музыка, я раскачиваюсь в такт «Останься со мной» Бена Э. Кинга. Напевая слова, которые я помню с детства, я танцую, направляясь к своей чашке, чтобы сделать еще глоток. Когда я поворачиваюсь, Титус все еще стоит на коленях, его полупустой бокал с вином болтается в его руке, голова наклонена, когда он наблюдает за мной.
Щелкая пальцами, я пересекаю небольшое пространство и дергаю за руку, которую он опирает на свое вытянутое бедро.
– Давай. Потанцуй со мной.
– Я не танцую.
Я беру у него стакан, ставлю его на пол рядом с ним и сильно дергаю, что, если бы он сам не приложил к этому немного усилий, вообще не сдвинуло бы его с места.
С большой неохотой гигант поднимается на ноги, качая головой.
– Я не умею танцевать.
– Я не хочу. Я не могу. Если бы я сказала так же сегодня раньше, ты бы пожурил меня за то, что я не пытаюсь.
Кажется, никакой уровень концентрации не способен убрать невнятность моих слов. Я поднимаюсь все выше, на цыпочки и хватаю его за плечи, которые ощущаются как твердые стальные шарики в каждой руке.
– Встань здесь, – говорю я, используя его же слова, сказанные ранее на нашей тренировке с ножом.
– Используй эту руку во так. Скользнув рукой под его подмышку, я вытягиваю ее наружу и беру его руку в свою.
– Эта рука очень устойчива. Когда он кладет другую руку мне на талию, у меня в животе щекочет, особенно когда он собственнически сжимает пальцы. Делая паузу, чтобы восстановить самообладание, я прочищаю горло.
– Теперь раскачивайся. Взад-вперед.
Жесткими, негибкими движениями он раскачивается взад-вперед на ногах.
– Хорошо. Видишь? Проще простого.
Напевая музыку, пока мы танцуем, я наслаждаюсь простотой, по которой мне так сильно не хватало.
Он крепче прижимает мое тело к своему, и моя спина напрягается от более интимного контакта, каждый выдох через нос становится более дрожащим. Даже будучи навеселе, я чувствую, как между нами горит электричество. Тепло, исходящее от его кожи, впитывается в мою. То, как его твердое тело прижимается к моим более мягким частям.
Я не привыкла к такого рода взаимодействиям с мужчинами, особенно с таким сильным, как Титус.
Рядом с ним я чувствую себя маленькой. В безопасности. Защищенной.
Мой личный Альфа.
Нелепая мысль, учитывая, что эти люди были созданы для усиления армий. Чтобы дать им преимущество над врагом и обеспечить победу. Оставить его для себя было бы все равно что сохранить свое личное подразделение спецназа.
Прижимаясь щекой к его груди, я прислушиваюсь к тому, как ровно бьется его сердце, и я могла бы заснуть в его объятиях прямо сейчас, если бы мои нервы не были так напряжены. Наше покачивание замедляется. Медленнее. Я не осознаю, что обняла его, пока не замечаю, что он стоит рядом со мной.
Я откидываю голову назад, поднимаю взгляд и обнаруживаю, что он смотрит на меня сверху вниз. Безмолвно приподнимаясь на цыпочки, я обвиваю руками его шею, притягивая к своим губам. При первом прикосновении его губ к моим он отстраняется, и я хмурюсь, сбитая с толку.
– Человек поменьше воспользовался бы тобой прямо сейчас.
– Что тебя останавливает?
– Ничего, кроме тонкой нити.
Улыбаясь, я провожу пальцами вверх по его затылку к линии роста волос, отчего, кажется, его глаза закатываются, прежде чем они закрываются.
– Как насчет того, если я помогу тебе разорвать эту нить на кусочки?
Он снова открывает на меня глаза.
– Я думаю, ты пожалеешь об этом.
– Я думаю, ты ошибаешься. Я снова притягиваю его сзади к шее и прижимаюсь губами к его губам. Когда в моем животе взрывается стая бабочек, я резко втягиваю воздух. Даже в состоянии алкогольного опьянения я чувствую, как что-то движется во мне. Все мое тело покалывает и ощущается легким, с приливом тепла, которое согревает мои щеки.
Это что-то новенькое.
Другое.
Неожиданное.
Я провожу ногтями по его затылку и чувствую, как его стон вырывается у меня изо рта, его пальцы обхватывают мои бедра. На вкус он такой, какого я неосознанно жаждала всю свою жизнь. Как алкоголь и опасная похоть. Вкус, в котором я слишком долго себе отказывала.
Когда он прерывает поцелуй, он прижимается своим лбом к моему, и я чувствую, как его руки сжимаются вокруг моих рук, как будто он хочет выдавить из меня жизнь. Наши дыхания смешиваются, мы оба тяжело дышим в борьбе за воздух.
– Я не могу этого сделать, – говорит он хриплым голосом, отталкивая меня.
– Не можешь или не хочешь?
– И то, и другое.
Под воздействием алкоголя ползучие усики унижения поднимаются по моей шее сзади, готовые ударить меня по голове.
– Ты…. Тогда я была неправа…. Я такая глупая. Смущение вспыхивает у меня под щеками, и я вырываю руку, чтобы высвободиться, чтобы найти дыру, чтобы пролезть внутрь, но его хватка только усиливается.
– Я хочу взять тебя сейчас, – выдавливает он сквозь зубы, как будто на него давит тяжесть сдержанности.
– Сорвать эту одежду с твоего тела и обладать тобой во всех отношениях. Но утром ты возненавидишь меня, и это будет хуже, чем пытка.
– Как я могу ненавидеть тебя, когда я тоже тебя хочу?
– Не так, Талия. Он прижимается губами к моему лбу.
– Немного поспи. Отпуская мои руки, он наклоняется вперед и поднимает свой стакан с пола, делая глоток, прежде чем уйти.
За дверь.
Глава 3 2
Моя голова раскалывается, когда я просыпаюсь в темноте, в горле сухо и першит. Отчаянно нуждаясь в стакане воды, я поднимаюсь с кровати и легкими шагами направляюсь на кухню, чтобы не разбудить Титуса, но когда звуки доносятся из коридора, я замедляю шаги, прислушиваясь.
Прежде чем дойти до кухни, я выглядываю из-за стены.
Титус растянулся обнаженным перед камином. Его руки сгибаются и блестят, когда он лежит, держа свой член в руке, поглаживая себя. Длинные ленивые поглаживания, которые совпадают с легким подъемом и опусканием его груди.
Я прижимаюсь ближе к стене, наблюдая за ним. Конечно, он должен знать, что я здесь. Их чувства должны быть безумно острыми. Если только он не пьян. Это было бы вполне возможно со всем тем вином, которое он притащил сюда ранее.
Милосердный Боже, он великолепен.
Как будто наблюдаешь за искусством в движении, его идеально вылепленное тело движется как машина, и звуки его стонов отдаются у меня на затылке, вызывая покалывание под кожей. Есть что-то запретное и бесспорно эротичное в наблюдении за мастурбирующим мужчиной. Особенно за таким зрелым и мускулистым, как Титус.
Сильная боль пульсирует у меня между ног, и мне приходится обхватить себя руками, в то время как желание потереться обо что-нибудь толкает меня в бедра. Только прикосновение моей руки усиливает потребность.
Будучи ученицей довольно нетрадиционной акушерки, я выросла, зная и веря, что мастурбация совершенно естественна. Только когда моя мать приняла доктрины церкви, это стало чем-то негативным и обескураживающим. Как же я скучала по тем ночам, когда лежала в своей постели, смотрела на темное небо через треснувшее окно и доводила себя до оргазма, пока весь дом спал.
Вид Титуса возвращает меня к тем моментам. Наблюдая, как ускоряются его удары, как выгибается спина, я представляю свое тело вместо его руки. Я представляю, что выражение экстаза, запечатленное на его лице, предназначено для меня, и ловлю себя на том, что потираю тыльной стороной ладони мягкую плоть под ночной рубашкой.
Я хочу взять его в рот, как я читала в книгах и слышала, как другие девочки моего возраста рассказывали об этом в своем хихиканье и сплетнях. Я хочу ощутить вкус металла и огня на своем языке, когда я впитываю аромат его кожи.
Стиснув зубы, он наносит удары быстрее. Звуки пощечин усиливаются. Его тело дрожит, мышцы настолько напряжены, что, кажется, вот-вот лопнут. Он смотрит на себя сверху вниз, когда, кажется, приближается к вершине кульминации, подтянув ноги и тяжело дыша в промежутках между стонами. Снова откидывая голову назад, он шепчет:
– Талия.
Мой желудок сжимается при звуке моего имени на его губах, покалывание разливается по моей коже.
На следующем вдохе из его члена поднимаются белые ленты, его пресс напрягается, как будто выкачивая каждую каплю его спермы.
Наблюдая за его кульминацией, эта дикая сторона меня снова пробуждается к жизни. Две недели назад я ненавидела то, что этот мир, казалось, был так сосредоточен на обладании женщинами и оплодотворении их, но мои мысли о Тите в последнее время доказали, что здесь замешано нечто более биологическое и первобытное. Все они пытаются выжить, чтобы не превратиться в вымирающий вид, единственным известным им способом – производя потомство, которое унесет их воспоминания и наследие в будущее. Чем дольше я нахожусь по эту сторону стены, тем яснее мне это становится. В конце концов, дети – это символ надежды. Преемственность. Существование.
В отсутствие необходимости беспокоиться о своем выживании я могла свободно мечтать о других вещах, например, стать первой женщиной-доктором Шолена. Я могла быть эгоистичной в своих стремлениях, потому что время не было ограничено более сильными, противостоящими силами. Здесь все по-другому. Людям по эту сторону стены буквально приходится хвататься за каждый момент жизни – некоторым более яростно, чем другим.
Моя встреча с Рейтерами привела меня к этому пониманию. Как быстро все приходит и уходит, и мир продолжает вращаться, несмотря на это. Нет времени мечтать об эгоистичных вещах.
Даже если моя цель – когда-нибудь вернуться к той жизни, мне нужно обеспечить свое выживание до этого момента.
Мне нужен Титус, сейчас больше, чем когда-либо. Мне нужно, чтобы он видел во мне нечто большее, чем спутника в путешествии. Что-то ценное, что нужно защищать.
Этот план противоречит каждой клеточке моего существа и всему, что я узнала об Альфах, но если есть чему-то, чему научил меня этот мир, так это следующему: в стране монстров выживание превыше всего. Даже гордость.
Если бы я была более смелой женщиной, я бы вышла из своего укрытия и направилась к нему. Вместо этого я отступаю в тень, едва осмеливаясь дышать, и тихо возвращаюсь в свою комнату.
Я выбираю тонкую хлопковую майку-безрукавку не только из-за безумной дневной жары, но и потому, что она облегает каждый изгиб моей груди. Не то чтобы я считала естественным флиртовать с мужчиной любыми способами, но услышав свое имя на его губах накануне вечером, я каким-то образом осмелела. Это устранило все следы сомнений, независимо от того, что он мне говорит. Рубашка достаточно утонченная, учитывая, что он из девяностых, так что он может вообще не заметить, но если заметит, это может послужить приглашением, и мне не придется произносить эти слова вслух.
Я выхожу из комнаты в задней части, где стоит Титус, размахивая топором, как будто для того, чтобы расслабить мышцы.
Идет второй день наших тренировок, и я слишком нетерпелива. За завтраком я старалась не пялиться на него, но, увидев его распростертым голым, я начала замечать то, чего раньше не замечала. Крошечная родинка на его щеке, чуть выше линии подбородка. Шрам, пересекающий его скулу. Морщинки в уголках его глаз, которые появляются даже при малейшей улыбке.
Повязка на его горле, которую я полна решимости снять сегодня.
Я помню, как цыганка из Шолена однажды сказала мне, что неожиданная доброта – самый верный путь к чьему-то сердцу, и если я хочу, чтобы этот Альфа прикрывал мою спину в течение длительного времени, кажется, мне нужно немного уравновесить чаши весов. Заставить его увидеть во мне что-то ценное, а не риск.
Когда он поворачивается ко мне лицом, его широкая обнаженная грудь уже блестит от пота после утренней тренировки, и я едва могу дышать.
В «Титусе в свете рассвета» есть что-то совершенно великолепное. Он – ледяной напиток в душный полдень в пустыне. Тот, с инеем на стекле и идеально квадратными кубиками льда, который просто
умоляет, чтобы его вырвали за язык.
Господи, мне нужно перестать пялиться.
На другом конце двора Юма сидит и грызет бревно, которое он, должно быть, украл из штабеля дров.
Я поднимаю инструмент, который достала из ящика в хижине, – длинную тонкую металлическую кирку с деревянной ручкой, которая, как мне кажется, могла служить ножом для колки льда, и маленькую стальную скобу, которую, как однажды сказала мне мама, обычно используют для скрепления бумаг.
В замешательстве нахмурив брови, Титус переводит взгляд на инструмент, в то время как я подхожу.
– Сегодня мы снимаем эту повязку с твоего горла.
– Что послужило причиной этого?
Я жестом приглашаю его присесть на деревянный стол для пикника под нависающей кроной дерева, подальше от палящего солнца.
– Потому что ты не раб. Ты свободный человек. И я не могу выносить, как это впивается тебе в горло.
– Ты уже вскрывала замок раньше?
– Нет, но я понимаю механику замка. Мне просто нужно посмотреть, как устроен твой замок. Я удивлена, что ты никогда не пытался снять его самостоятельно.
Он бросает взгляд на кирку и обратно.
– Не так уж много тощих инструментов посреди пустыни.
Когда он садится за стол, его лицо оказывается на уровне моих практически обнаженных грудей, и эти янтарные глаза останавливаются на них, светясь невидимым очарованием.
– Кроме того, я иногда забываю, что оно там есть. Если только это не помешает мне. Взгляд задерживается слишком долго, он облизывает губы, как раз перед тем, как я толкаю его голову назад.
Изучая зубцы на маленьком круглом замке, я хватаю его за горло.
– Тебе не нравится, когда тебя держат в уязвимом положении, не так ли?
– Без сомнения, ты могла бы ударить меня этой штукой в шею. Но потребовалось бы всего несколько секунд, чтобы я истек кровью, чтобы раздробить каждую кость в твоем теле. Итак, в чем смысл?
– Вау. Это самая романтичная вещь, которую кто-либо когда-либо говорил мне. И что значит сокрушать каждую кость? Это величайшая демонстрация силы среди альф?
– Это нелегко сделать. Некоторые кости раздавить труднее, чем другие.
– Ты знаешь это по собственному опыту?
– Да. Человек остается живым. Все время в сознании. Он чувствует все.
Что-то в его наблюдениях тревожит, отчего у меня волосы встают дыбом.
– Ты говоришь не с точки зрения того, кто сокрушает.
– Нет.
Вспышка паники поднимается в моем животе при мысли о том, что он где-то лежит, страдая от такой боли, и мой разум возвращается на несколько ночей назад, когда я проснулась от звуков его криков.
– В чем был смысл этого?
– Чтобы измерить, как альфа-гены могут регенерировать кости.
Нет, нет, нет. Это не наука. Это пытка.
Нахмурившись, я сгибаю скрепку ровно настолько, чтобы вставить ее в замок, затем подношу к ней отмычку и нажимаю, чтобы смотать зубья.
– Зачем эти ошейники, если вы были их ценными солдатами?
– Чтобы удержать нас от побега. Чтобы выследить нас.
– Ты сбежал из Калико?
– Да.
– Как? Я слышала, они заперли всех мутантов за непроницаемой стальной дверью.
– Я сбежал со своими братьями-альфами и Кали. К водопаду, который я знал мальчиком. Затем Легион выследил нас.
– Кали? Моя первая мысль – Калифорния, я вспоминаю, что было время, когда мир был разделен на территории – государства, как они их называли.
– Женщина моего брата.
– Она тоже была пленницей?
– Да. Она была частью проекта Альфа.
При одном резком повороте отмычка выскальзывает, едва не вонзая нож ему в горло, и я задыхаюсь.
– Прости. Господи, я не хотела поворачиваться так сильно. Возвращаясь к своей работе, я краем глаза замечаю, что он смотрит на мою грудь, прежде чем его взгляд снова устремляется вверх.
– Итак, эта Кали… Я продолжаю. – Какова была ее цель в проекте «Альфа?»
– Ты задаешь много вопросов.
– Я родилась с любопытным умом. Временами это проклятие. Ты не обязан отвечать.
– Она должна была забеременеть от Альфы. Она также послужила бы средством наказания на случай, если мы выйдем за рамки дозволенного.
– Как же так?
– Они били ее у нас на глазах. Поскольку мы были глубоко связаны с ней, это было так, как если бы они били нас.
Мы? То есть, одна женщина связана узами с более чем одним Альфой. Я должна подавить дрожь при мысли о таком, учитывая то, чему я была свидетелем прошлой ночью.
– Ты тоже был связан с ней?
– Да. Но я знал, что Валдис хотел ее. Он дал это понять с самого начала. Перемещая ремешок со своим сглатыванием, он, кажется, сосредотачивается на чем-то за пределами меня, как будто он отказывается поддаваться насмешкам из-за того, что я практически оседлала его, чтобы осмотреть этот замок. «В любом случае, возможно, это к лучшему. Я бы никогда не позволил другому прикоснуться к тому, что принадлежит мне.
Игнорируя упреки в своей голове, я осмеливаюсь задать крутящийся в ней вопрос.
– Ты… все же хотел ее?
– Я бы солгал, если бы сказал, что это не так. Меня привлек ее запах. Я был создан для того, чтобы возбуждаться от ее присутствия.
– Что ты имеешь в виду, созданный быть? Последовавший за этим стон говорит мне, что я перехожу на личности, и я улыбаюсь.
– Я не понимаю всей науки. Только то, что ей делали инъекции, которые дополняли наши альфа-гены. Представь, что ты так долго чего-то жаждала, никогда не удовлетворяясь ничем другим. Тогда ты, наконец, получишь то, чего так жаждешь.
Я пытаюсь представить это, и почему-то мои мысли возвращаются к предыдущей ночи. Я даже не знаю, жаждала ли я когда-нибудь чего-нибудь до этого. Его вид вызвал какую-то потребность, о существовании которой я даже не подозревала.
– Она единственная женщина, которую ты когда-либо так жаждал?
Его взгляд скользит по моей рубашке и спине.
– Нет.
– Значит, ты жаждал другого?
– Да. Но я не могу взять другую женщину. Я не буду.
– Почему?
Замок щелкает, открываясь, и я издаю невольный визг восторга от сюрприза.
Осторожно снимая металл с его горла, обнажается красная, воспаленная полоса натертой плоти под ним, разорванная по краям. Он наклоняет голову вперед, делает глубокий вдох и проводит ладонью по шее.
Я держу кольцо кончиками пальцев и с улыбкой бросаю его на стол.
– Теперь ты по-настоящему свободен.
За последние несколько дней я поняла, что опускать взгляд – это жест смирения. Это приберегается для тех случаев, когда я нахожу его исключительно благодарным. Для сильного и властного мужчины ему чертовски трудно выражать свои эмоции.
– Спасибо, – говорит он, но когда мои глаза снова встречаются с его, там в них горит что-то более темное, более голодное, чем спасибо.
Я провожу кончиками пальцев по линии роста его волос и вниз по виску, ловя долгое моргание его глаз.
– Это доставляет мне удовольствие.
– Талия. Предупреждение в его голосе противоречит нежному пожатию его рук по обе стороны от меня.
– Давай приступим к твоему уроку. Ты хотела, чтобы я научил тебя драться?
Если бы я не видела его прошлой ночью, не слышала свое имя из его уст, я, вероятно, была бы оскорблена его очевидным отсутствием интереса. Альфы берут без спроса. Это то, что мне говорили всю мою жизнь. Что они жестокие, безмозглые насильники, которые убивают без разбора. Они грабят ульи в поисках женщин для размножения. Это то, что рассказывают молодым и любопытным девушкам в Шолене, чтобы расположить к себе солдат Легиона, которые охотятся на монстров.
Если только прошлая ночь не была ничем иным, как плодом моего воображения, он хочет меня, и я практически бросилась к его ногам. Что бы ни сдерживало его сейчас, должно быть, что-то серьезное, что-то за пределами моего воображения, поэтому я не давлю. Вместо этого я киваю и делаю шаг назад, из уважения к его границам.
– Конечно.
Он поднимается на ноги, возвышаясь надо мной, и отводит волосы с моего лица, чтобы поцеловать в висок. Прежде чем у меня появляется возможность отреагировать, он уходит, оставляя некоторое расстояние между нами, прежде чем снова поворачивается ко мне лицом.
– Итак, какой урок сегодня?
– Из рук в руки. Он щелкает пальцами и указывает на место всего в нескольких футах от меня. Ощущение его губ все еще обжигает мои виски, я занимаю свое место перед ним.
– Из рук в руки. Звучит как неистовый вальс.
– В некотором смысле, так и есть.
– И ты сказал мне прошлой ночью, что никогда раньше не танцевал.
– Ты помнишь события прошлой ночи?
– Я помню больше, чем ты думаешь, Титус.
Его лоб морщится, глаза, несомненно, ищут в моих глазах возможность того, что они могли видеть то, чего не должны были видеть.
– Сожми кулак, – командует он, поднимая свой в демонстрации.
В тот момент, когда я это делаю, он шагает ко мне, качая головой.
– Нет. Не так. Тонкая нить раздражения окрашивает его тон, гораздо менее терпеливый, чем накануне, и он шлепает меня по тыльной стороне кулака.
– Отведи большой палец в сторону. Ты сломаешь его, если будешь сжимать вот так. Когда я делаю, как он говорит, он снова поднимает свой кулак.
– Теперь сожми.
Я повторяю.
– Сложнее.
Я улыбаюсь, нелюбезно фыркая.
– Типичный самец, всегда жестче.
Он толкает меня в плечо, отчего я отшатываюсь назад, и я спотыкаюсь о себя, чуть не падая на задницу.
– Эй.
– Тебе нужна твердая позиция. Выпрямись. Заметное нетерпение в его голосе заставляет меня нахмуриться, когда я снова подхожу к нему.
– Согни ноги и поставь одну ступню немного впереди другой.
Снова следуя его команде, я принимаю описанную им стойку и поднимаю кулаки вверх, как он мне показал.
Еще один сильный толчок отбрасывает меня назад, и на этот раз земля ударяет меня по задней части задницы.
– Твоя позиция слаба. Я даже не слишком настаиваю.
Свирепо глядя на него, я снова поднимаюсь на ноги, ставлю одну ногу перед другой и низко наклоняюсь, подняв кулаки.
– Если ты так сильно хотел, чтобы я повалился на спину, прошлой ночью у тебя была прекрасная возможность.
Третий, сильный толчок отбрасывает меня обратно на задницу, и, если я не ошибаюсь, на этот раз он зарычал.
– Что за черт? Боль пульсирует в моем копчике, который, вероятно, сейчас покрыт синяками.
– Ты думала, я буду с тобой помягче? Ты думаешь, Рейтеры будут помягче с тобой, потому что ты женщина? Или Ремус?
Стиснув зубы, я снова вскакиваю на ноги, занимаю позицию и удваиваю свое сопротивление, напрягая мышцы.
Его толчок отбрасывает меня назад в четвертый раз.
– Что, черт возьми, с тобой не так?
– Ты.
– Я? Что я сделала? Кроме того, что четыре раза упала на задницу?
– Ты не создана для борьбы. Ты недостаточно сильна. Горький укус его слов больно бьет.
– Это была глупая идея.
– Вчера ты не торопился. Я промахивалась по этой отметке по меньшей мере четыре дюжины раз, а ты был терпелив. Сегодня? Ты ведешь себя как… мудак!
– Ты слаба!
– Я не слабачка! Я снова поднимаюсь на ноги и сильно толкаю его в живот, но не могу сдвинуть с места.
– Почему ты так себя ведешь?
– Потому что ты сводишь меня с ума! Твои сиськи у меня перед носом, а твой тошнотворно сладкий запах проникает так глубоко в мой нос, что у меня сводит с ума!
– Подожди. Я качаю головой, пытаясь осмыслить то, что он говорит.
– Ты злишься, потому что я тебя привлекаю ?
– Да! Нет!
– Это «нет» или «да?»
– Да. Меня влечет. Я жажду. И я изо всех сил пытаюсь держать свои руки подальше от тебя, но ты делаешь это дерьмо невозможным.
– Я не та, кто говорит тебе держать свои руки подальше от меня. На самом деле, я почти что расстелила приветственный коврик.
– И я бы не взял, даже если бы ты умоляла.
Приподняв бровь, я пристально смотрю на него.
– Это так? Я отвожу плечи назад, движение, от которого моя грудь еще больше выпячивается к его лицу, пока он, без сомнения, не может видеть торчащие твердые пики моих сосков. Его челюсть подергивается. Когда он по-прежнему не делает ни движения, я пожимаю плечом ровно настолько, чтобы бретелька упала с моей руки, тонкая хлопковая вуаль спереди держалась изо всех сил. Хватая флягу, я делаю слишком большой глоток, позволяя жидкости стекать по моей груди, пропитывая ткань.
Его шея напряжена, плечи сведены, я практически вижу, что его сдержанность на грани срыва.
– Прекрати это. Я предупреждаю тебя.
– Предупреждаешь меня о чем? Сегодня теплый день. Я просто пытаюсь остыть.
– Почему ты пытаешься соблазнить меня?
– Потому что я тоже жажду. Я скучаю по прикосновениям. Быть желанной.
Глаза сузились, он усмехается.
– О, точно. Ты уже несколько дней не была желанной дочерью-девственницей .Тебе не хватает такого внимания.
Не говоря ни слова, я подхожу к нему и сильно ударяю кулаками по его твердой груди, что не приводит его в движение.
– Пошел ты, Титус, – рычу я, и когда разворачиваюсь, чтобы уйти, он хватает меня за запястье.
С рычанием я вырываю руку, чтобы освободиться, но он притягивает меня крепче.
– Ты хочешь, чтобы тебя трахнул Альфа? Потому что мы не нежные любовники, Талия. Мы трахаемся, как дикие животные, для которых нас воспитали.
– Это не ты. Ты не настолько жесток.
– Не жестокий? Ты забыла, что я убил твоего друга?
– Потому что ты должен был. У тебя не было выбора.
– Разве нет? Почему я не свернул шею Агате вместо этого?
Вопрос, который, по общему признанию, несколько раз крутился у меня в голове. Я отбросила его, потому что, похоже, на него нет ответа. Даже сейчас.
– Ты скажи мне.
Его глаз дергается, ноздри раздуваются, губы сжаты в жесткую линию. Сейчас он на сто процентов зол.
– Я хотел тебя для себя. Я жаждал тебя тогда и хочу до сих пор. Каждую ночь я мечтал трахнуть тебя. О том, чтобы часами прятаться с тобой.
Я позволяю его словам кипеть у меня в голове.
– Что ты хочешь сказать? Ты убил Уилла из ревности?
– Я устранил препятствие на пути к тебе.
Это не тот Титус, которого я узнала за последнюю неделю. Тот, кто заботился обо мне. Кто спас меня от Рейтеров. Это злодей. Безжалостный, безмозглый альфа-зверь, о котором меня предупреждали.
