Текст книги "Бог Монстров (ЛП)"
Автор книги: Кери Лэйк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)
– Хорошо. Если это то, что тебе нужно, тогда я это сделаю. Для тебя.
Мое тело переворачивается, и он кладет одну руку мне на живот, беря за волосы. Он откидывает мою голову назад, царапая зубами мочку уха.
– Но я собираюсь навсегда выбить из тебя эти кошмары, Талия. Он снова скользит во мне и ускоряет темп своих толчков, и в темноте я вижу все образы, проносящиеся за моими закрытыми веками, ни один из которых не задерживается достаточно долго, чтобы я могла их вспомнить.
Просачиваются новые воспоминания. Я смотрю на себя с высоты птичьего полета, наблюдаю, как Титус берет меня сзади. Деревья покачиваются над головой. Луна светит сверху, ее серебристые лучи касаются нашей кожи искорками света.
Красивые.
Я улыбаюсь, когда слезы пропитывают ткань, ослепляя мои глаза.
Хрюканье и стоны Титуса затихают под грохотом крови в моих ушах. Почему он затих?
Холодное, стесненное чувство распространяется по моей груди, и воздух иссякает, как сдувающийся воздушный шарик.
Титус?
Я открываю рот, чтобы произнести его имя, и чувствую колючий хлопок на своем языке. Влажный, заплесневелый вкус тряпки заполняет мой рот и проникает в носовые пазухи.
Титус? Титус! Остановись! Остановись!
Почему он не останавливается?
Извиваться в моих оковах бесполезно. Мой пульс учащается в венах, когда паника охватывает меня.
– Остановись! Остановись!
Повязка сорвана, мое тело перевернуто обратно, и Титус смотрит на меня сверху вниз с ужасом, запечатленным на его лице.
– Я причинил тебе боль?
Окидывая взглядом окрестности, я замечаю мягкое покачивание деревьев. Яркая луна, полная луна над головой. Небо, полное звезд.
Я закрываю глаза и глубоко дышу, чтобы унять учащенное дыхание. Я в безопасности. Это Титус. Я в безопасности.
От мягкого прикосновения пальцев к моему виску я резко открываю глаза, чтобы убедиться, что они принадлежат Титусу.
Брови все еще нахмурены от беспокойства, он изучает меня, без сомнения, в поисках объяснения.
– Я… в порядке. Я отвожу от него взгляд, чтобы он не увидел в нем правды. Реальность в том, что я не в порядке. Уголки моих глаз горят от угрозы слез, но, черт возьми, я устала от них.
– Привет. Нежно взяв меня за подбородок, он возвращает мои глаза к своим. – Никто не говорил, что ты должна браться за все сразу.
– Я просто … хочу, чтобы все было так, как было. Раньше. Я хочу снова стать нормальной. Забыть о том, что произошло. Мой взгляд затуманивается от слез, до краев наполняющих мои глаза, и когда он целует меня в висок, они ускользают.
– Когда-нибудь это может случиться. Но не сегодня вечером.
– А что, если на это уйдут годы? Что, если все никогда не вернется к тому, что было?
Он смахивает слезы большим пальцем.
– Не имеет значения. Я никуда не собираюсь.
Эмоции внутри меня взрываются, и я поднимаю голову, обнимаю его и прижимаюсь губами к его губам.
– Ты все еще можешь заставить меня забыть его. Пожалуйста.
Я зажимаю его массивное тело между своих ног, и он не сводит с меня взгляда, когда снова скользит в меня. Когда я выгибаюсь назад, он зарывается лицом в мою шею, целуя мое горло, в то время как он движется напротив меня, как волны на океане. Медленно и уверенно. Он – спокойное, безмятежное море, которое оживает, обрушиваясь на меня.
Затягивает меня на дно.
Невозможная потребность шевелится глубоко внутри меня, чувство, выходящее за рамки секса, словно что-то соединяющее мою душу с его. Я вдыхаю его и провожу языком по его коже, наполняя рот вкусом металлического огня. Листья шелестят на ветру, фоновый шум к мужским звукам в его горле. Все мои чувства привязаны к нему, как якорь, который не дает мне уплыть. Зрение, звук, обоняние, вкус.
Титус.
Мой Титус.
– Никто никогда не причинит тебе вреда, Талия. Я сломаю любого, кто попытается прикоснуться к тебе снова. Мука в его голосе пересиливается гневом, и он впивается пальцами в мои бедра, как будто воображая такую вещь. Мне приходит в голову, сколько боли он тоже запихнул в свои карманы. Возможно, чувствует себя беспомощным. Бесполезным.
Каждое движение его бедер становится более пылким, наполненным целеустремленностью.
Когда мы царапаемся, кусаемся и трахаем друг друга, я испытываю чувство освобождения. Освобождение.
Он разрезает меня на куски, обнажая сырые, нетронутые части меня, все еще переполненные страстью и желанием. Кусочки, к которым Ремус никогда не мог прикоснуться, независимо от того, сколько раз он забирал у меня. Даже не пытаясь, Титус раскрывает тонкие фрагменты тоски, оставшиеся внутри меня, моего восторга, и высвобождает их из моего тела.
Мой желудок скручивается в тугие узлы, разматываясь, как извивающаяся нить, прикрепленная к моей теперь изуродованной матке.
Я открываю рот, чтобы издать мучительный стон, который перерастает в крик, когда оргазм захлестывает меня.
Горячие холодные мурашки пробегают по моей коже.
– Титус! О, Боже!
Он прижимается лбом к моей ключице, его рука сжимает мою челюсть, и его проклятия эхом разносятся вокруг нас.
Если когда-либо и были какие-то сомнения относительно того, что я чувствую к нему, то теперь они навсегда запечатлелись в моем сердце.
Я люблю его.
Навсегда.
Глава 4 5
Всю следующую неделю мы с Титусом проводим время вместе, купаясь, кушая, спя и занимаясь любовью. С каждой блаженной кульминацией я становлюсь ближе к нему и все дальше от Ремуса. Тени остаются на периферии, как, я подозреваю, они всегда будут. Все, что я могу сделать, это научиться сосуществовать со своими страхами и надеяться, что однажды демоны моего прошлого устанут от меня. Что, возможно, мое желание продолжать сражаться станет для них невыносимым.
А тем временем, возможно, трещины начнут уплотняться, заживать, поскольку любовь, растущая внутри меня, давит на мои ребра, заполняя места, которые когда-то были пустыми.
Сейчас я постараюсь встречать каждый восход солнца с проблеском надежды на горизонте.
– Он вернулся. Голос Аттикуса доносится сквозь приоткрытую дверь, пока я стою в ванной, вытирая волосы полотенцем. Считается, что я расслабляюсь в ванне, но я на цыпочках подхожу к своей куче одежды, чтобы быстро одеться. Я очень сомневаюсь, что Титус предпочел бы встретиться с Аттикусом в хижине, если бы думал, что я могу их услышать, но воспоминание о том, что я оставила расческу в спальне, дало мне возможность уловить самую важную часть их разговора.
Часть, которую я ждала.
– Где? Спрашивает Титус.
– Они отсиживаются в монастыре. После нападения были направлены дополнительные силы для защиты лабораторий. Они, похоже, одержимы идеей превратить это место в следующий Калико.
– Раньше ты говорил, что они строят подземные лаборатории?
– Да. Прежде чем они решили передать меня докторам, они поручили мне работу по прокладке туннелей. С таким глубоким голосом, как у Титуса, иногда трудно отличить Аттикуса, поэтому я подхожу на цыпочках поближе, чтобы не отставать от разговора.
– Совсем как Калико.
– Похоже, они не усвоили свои уроки с первого раза.
– И ты уверен, что Джек с ними.
– О, да. Я мечтаю о том дне, когда смогу обхватить его рукой за горло и…
– Нет. Я выхожу из своего укрытия, где они двое могут меня видеть.
– Моя месть давно назрела.
Несмотря на усилия, которые он приложил, чтобы помочь освободить меня от Ремуса, в глазах Аттикуса все еще горит негодование.
– Твоя месть? Последнее, что я помню, это то, что ты встала на сторону придурка со змеиными глазами и отправила меня в Чистилище. Ты имеешь хоть какое-нибудь гребаное представление о том, что они делают с человеком в Чистилище?
– Это было не мое решение. Если бы это зависело от меня, тебя бы предали смерти, и мы бы не спорили здесь. Я хотела найти человека, который убил моего отца тогда, как хочу и сейчас, когда я точно знаю, кто он.
– Что ж, мне жаль сообщать тебе, милая, но ты не в той форме, чтобы мстить. И я слишком долго ждал этого.
– Аттикус… Предупреждение в голосе Титуса говорит о кипящем внутри него раздражении.
– Брат, ты чертовски хорошо знаешь, что это моя месть.
– Она заслуживает этого так же, как и ты. Чистилище было нелегкой судьбой, я знаю это. Но она прошла через ад и вернулась обратно. Ад, с которым мы оба знакомы.
Брови Аттикуса вздрагивают, как будто понимание дало ему пощечину прямо тогда. Он не осмеливается повернуть свой взгляд в мою сторону, как будто не может заставить себя посмотреть на меня сейчас.
– Их люди усиленно охраняют периметр.
– Тогда нам нужно застать их врасплох. То, как Титус в задумчивости меряет шагами пол, напоминает мне моего отца во времена, когда я шпионила за его тайными встречами с офицерами.
– Проникнуть сквозь их оборону. Джек, несомненно, спрячется за спинами своих людей. Он слишком ценит свою жизнь.
– Я согласен, что элемент неожиданности – мудрый подход. Но как? У нас нет ни людей, ни технологий, как у повстанцев, когда они напали на Калико. Небольшая банда злобных женщин не собирается прорываться дальше главного входа, и к нам со всех сторон хлынет Легион.
– Нам нужно отвлечь их.
Оба мужчины, наконец, поднимают на меня свои взгляды.
– Нам нужно поймать эту змею до того, как она нападет, – продолжаю я. – И есть только один способ выманить змею из ее норы. Живая приманка.
– Нет. Чушь собачья. Бицепсы выпирают из-за скрещенных рук, Титус качает головой, в то время как я стучу палкой по земле рядом с нарисованной мной схемой.
– Хотя это может сработать, Титус. Это хороший план. Лилит стоит надо мной, уперев одну руку в бедро, другой потирая подбородок.
– Отдать ее им – это никогда не было хорошим планом. Рычание в его голосе передает лишь малую толику ярости, запечатленной на его лице.
– Мы уже однажды попробовали этот план.
– Это не значит, что я сдаюсь. Джек верит, что я ему доверяю, – возражаю я, усталость от борьбы с этим моментом сказывается на моем терпении.
– Если только Ремус не сказал ему иначе.
– Верно. Но даже в этом случае он не собирается отказывать мне в прохождении. Пока он верит, что я одна.
– Ты не будешь одна.
– Это верно. Со мной будет их ценный доктор Левин. Ранее мне сообщили, что после моей операции доктор Левин выпустил всех своих пациентов из подземной лаборатории, и они прятались в лагере Фрейи вместе с Аттикусом.
– Джек подумает, что мы сбежали вдвоем. Мы войдем внутрь и откроем двери. Вот тогда ты применишь свою магию. Пока ты будешь отбиваться от солдат Легиона, я отправлюсь на поиски Джека.
– Нет. Не без меня.
– Тебе предстоит сыграть свою роль, Титус.
– Аттикус вполне способен встать на мою сторону.
– Нет. Аттикус делает шаг вперед, качая головой. – Ни за что. Я не откажусь от возможности убить этого ублюдка.
– Я чертовски люблю запах тестостерона ранним утром. Какое наслаждение, – говорит Лилит, отбрасывая палочку в сторону.
Насколько я понимаю, между ней и Аттикусом существует что-то вроде отношений ненависти. Кажется, они не выносят друг друга, что делает эту миссию еще более сложной.
– Тогда решено. Титус в отчаянии забрасывает грязью мою схему. – Этот план неосуществим.
– Перестань упрямиться, Титус. Это сработает!
– Конечно, так и будет. За твой счет. Человек намеревался убить тебя в первый раз. Ты выжила. Он не совершит одну и ту же ошибку дважды.
– Тогда что ты предлагаешь? Ты и остальные действуете в полную силу, пока я сижу здесь, бездельничая?
– Да.
Рычание гнева вибрирует в моей груди, когда я смотрю на него в ответ.
– Ты ничем не лучше моего отца.
Его глаз дергается при этом, его сжатые губы запечатывают любое оскорбление, которое, как я представляю, застряло у него в горле.
– Могу я поговорить с тобой? Наедине? Я вырываюсь из маленького круга, и Титус следует за мной, за угол дома.
– Что это такое? Ты пытаешься принизить меня перед всеми?
– Как я могу тебя принижать?
– Выставляя меня слабой маленькой девочкой, которая не может постоять за себя.
– Ты не понимаешь.
– Что именно? Что ты лжец?
– Лжец? Преследующее выражение на его лице – это то, чего я ожидала бы, если бы дала ему пощечину.
– Ты заставил меня почувствовать себя сильной. Внезапно ты меняешь свою мелодию на глазах у всех. Ты мне не доверяешь? Это все? Ты думаешь, я собираюсь подвергнуть опасности всех?
– Нет.
– Тогда что? В чем дело? Почему с тобой так чертовски сложно?
– Дело не в том, чтобы быть сложным. Челюсть двигается, ноздри раздуваются, его реакция предупреждает, что я истощаю его терпение.
Хорошо.
– Тогда в чем дело? Потому что в их глазах я теперь слабая и ненадежная! Слабое звено!
– Мне похуй, кто ты в их глазах.
– Конечно, ты не понимаешь! Большой плохой Альфа не посмел бы опуститься до эмоций других!
Оскалив губы, он напоминает мне бешеное животное на грани нападения. Я прокралась под его кожу, и это только вопрос времени, когда он взорвется.
– Как я уже сказал, ты не понимаешь.
– Я не позволю тебе обращаться со мной как с хрупкой! Я не позволю тебе обращаться со мной как мой отец! Я не позволю тебе или любому другому мужчине когда-либо снова сломать меня!
– И я тоже не позволю тебе сломать меня! Стена врезается мне в позвоночник, когда он прижимает меня к ней и обхватывает ладонью мое горло, удерживая меня так, как не держал раньше. От этого странного поведения по моим венам пульсирует страх, и впервые я задаюсь вопросом, не зашла ли я слишком далеко.
– Я могу разорвать человека на части голыми руками, конечность за конечностью, кость за костью. Слова, произносимые сквозь стиснутые зубы, он практически шипит от жара своего гнева, в его глазах напряженный, убийственный взгляд, от которого я хочу отвернуться, но не могу.
– Я могу сжечь его заживо, и звук его криков, когда его кожа становится черной, не имеет для меня никакого значения. Меня воспитали и обучили убивать без жалости или морали, и я бы сделал это без колебаний. Острая ярость в его глазах смягчается, и он отпускает мое горло, поглаживая большим пальцем по моей щеке, когда делает резкий глоток. – Но мысль о том, что кто-то когда-либо снова причинит тебе боль, – это боль, которую я не могу вынести. Я недостаточно силен для этого.
– Титус… Я слишком хорошо знаю эту боль. Я почувствовала это, когда наблюдала, как ты умирал от яда. Я обещаю тебе, что не подвергну опасности тебя, себя или кого-либо еще.
– Мне жаль, Талия. Я бы умер тысячу раз, чтобы уберечь тебя. Я не буду рисковать. Спорить с ним бесполезно, и выражение лица, с которым он смотрит на меня в ответ, говорит мне, что он не заинтересован в том, чтобы выслушивать мои возражения.
– Мы принесем тебе его голову.
Извинение застывает на его губах, когда он прижимает их к моим.
– А если с тобой что-нибудь случится? Я здесь, жду, молюсь, чтобы ты вернулся ко мне?
– Ты – причина, по которой я остаюсь в живых. Я вернусь к тебе. Мягко коснувшись моей щеки, он широкими шагами возвращается к группе.
Сердце – самый упрямый орган в теле, он постоянно сражается с мозгом. В то время как мой разум говорит мне, что Титус не прав, заставляя меня оставаться в стороне, мое сердце знает почему. Он знает, потому что, даже когда я стою здесь, проклиная его, в моей груди пульсирует боль отчаяния при мысли о том, что я никогда больше его не увижу. Разница между нами двумя в том, что он был рожден, чтобы сражаться.
Я нет.
Я была воспитана, чтобы оставаться здесь и заботиться о доме. Ждать возвращения человека и молиться, чтобы ему не причинили вреда. Я помню те ночи в детстве, когда я смотрела, как моя мать плачет у подножия лестницы, ожидая возвращения моего отца из Мертвых Земель. Каким ожесточенным стало ее сердце с годами.
Как это на нее не повлияло, вплоть до того момента, когда она, наконец, получила известие о его смерти.
Сначала она не плакала, и тогда мне это показалось странным, но вскоре я поняла. Она уже оплакивала его смерть каждый раз, когда он выходил за дверь. Она так долго проливала так много слез, что у нее не осталось слез. Не осталось боли. Эмоций.
Подозреваю, что и любви тоже.
Я отказываюсь позволить, чтобы так было с Титом. Я не хочу такого ожесточенного сердца, как у моей матери. Не с ним.
Возвращаясь к началу, я резко останавливаюсь, увидев только Лилит, стоящую у небольшого места сбора, где остатки моей диаграммы на земле были затоптаны следами.
– Что происходит? Где Титус?
– Они с Аттикусом ушли собирать припасы и оружие. Сказала мне собрать женщин и встретиться на шоссе. Она поворачивается, скрестив руки на груди, и бросает на меня взгляд. – Итак, я собираю женщин. Ты готова?
Слегка улыбаясь, я бросаю взгляд на пустую тропинку, по которой, как я подозреваю, направились Титус и Аттикус.
– Он будет в ярости, когда узнает, что я увязалась за ним.
– Да, я полагаю, он так и сделает. И скажи мне, какой мужчина не сражается сильнее, когда он в ярости?
Грузовик трясется и подпрыгивает на пересеченной местности, пока Лилит едет к месту встречи.
Мои нервы на пределе, когда я представляю выражение лица Титуса, когда он увидит, что я пошла против его желаний. Хотя я понимаю, что для него это не вопрос контроля, а его страхи, разочарование от того, что он обратился с такой просьбой, все еще гложет меня изнутри, слишком напоминая о тех днях, когда мой отец ставил свои страхи выше моей независимости.
Грузовик останавливается рядом с Аттикусом, который сидит в стороне от шоссе, вырезая ножом кусок дерева. Для меня удивительно, как он может оставаться таким спокойным и собранным. Полагаю, это черта Альфы. Он встает на ноги и подходит к окну водителя, и я чувствую, как его взгляд обжигает в сторону моего лица, поскольку я стараюсь не смотреть на него.
– Кто-то извергнет пламя, когда увидит, что котенок вырвался на свободу.
– Он действительно ожидал, что я останусь на месте, как хорошая маленькая девочка?
Краем глаза я ловлю его пристальный взгляд, скользящий по Лилит рядом со мной.
– Трудно сказать о Титусе. Часть меня думает, что это твоя дерзость возбуждает его больше всего.
– Ну, тогда. Кто я такая, чтобы разочаровывать его? Крутясь на сиденье, я осматриваю окрестности в поисках него, но не нахожу ничего, кроме открытого пустого пространства.
– Где он?
– Пошел завербовать еще нескольких леди. Мы должны ждать его сигнала в монастыре.
– Еще несколько дам? Какой сигнал?
– Он сказал, что мы узнаем, – Он мотает головой в сторону Лилит, открывая дверь.
– Подвинься.
– Отвали. Я за рулем.
Его губы изгибаются в улыбке, по которой он проводит языком.
– Титус не единственный, кому нравятся дерзкие, – говорит он, обходя автомобиль к пассажирской двери.
Быстрый взгляд показывает, как уголки губ Лилит приподнимаются в улыбке, которую она пытается скрыть нелепо нахмуренным взглядом, глядя на него, пока он проходит перед нами.
Возможно, они не ненавидят друг друга так сильно, как все думают.
Я проскальзываю на сиденье между ними, когда он забирается в грузовик рядом со мной. Его близость напоминает о том, какой он большой. Возможно, лишь немного меньше Титуса, но достаточно громоздкий, чтобы заполнить пространство, с его коленями, врезавшимися в приборную панель, и рукой, перекинутой через спинку сиденья.
Давит на меня.
Нервирует, когда воспоминания о нем начинают просачиваться внутрь, и я вспоминаю тот день, когда я стояла перед ним, глядя на его избитое и окровавленное лицо, ничего так не желая, как увидеть его повешенным.
– Сделай мне одолжение, если собираешься пойти со мной, – говорит он, не потрудившись взглянуть на меня.
– Какое?
– Я наблюдал, как мой брат присматривал за тобой в течение нескольких дней. За все время, что я его знаю, я никогда не видел его таким сломленным. Он немногословен, но не нужно объяснений, чтобы понять, какие жестокие чувства он испытывает к тебе. Так что не дай себя убить, потому что я не уверен, что он смог бы снова пережить такую боль.
– Достаточно справедливо. И я сожалею. За то, что с тобой случилось. Я ошибалась на твой счет.
Он кивает, все еще не отводя от меня взгляда.
– Да, ну, я тоже ошибался насчет тебя.
Спрятавшись глубоко в лесу, группа рассредоточивается по южной оконечности монастыря, держась пониже кустарника. Живя в лесу, другие женщины, похоже, обладают естественной способностью оставаться скрытными, многие из них покрыты грязью, которая маскирует их кожу. Аттикус смотрит в бинокль, подаренный ему Лилит, разглядывая солдат, расставленных по всему периметру монастыря. Судя по их слабой обороне, когда некоторые играют в карты, в то время как другие стоят и курят сигареты, они охраняют уже некоторое время.
– Их так много, – шепчу я, глядя вниз на десятки людей в черной форме, ползающих, как большие черные тараканы, по территории.
– Где Титус?
Опуская бинокль, Аттикус откидывает голову назад, как будто к чему-то прислушиваясь.
– Что это?
Приложив палец к губам, он, кажется, сосредотачивается, его взгляд скользит по окружающему лесу, и он поворачивается, направляя бинокль в противоположном направлении.
Когда он вглядывается в них, я замечаю, как на его губах появляется ухмылка, прежде чем он передает бинокль мне. Сквозь них я вижу большую орду Рейтеров, карабкающихся по тропе. Мое сердце бешено колотится при виде того, как они свободно бегают, а дрожь в мышцах свидетельствует о травме, все еще терзающей меня изнутри. Они движутся целенаправленно, ни один из них не отклоняется от главной тропинки, ведущей к лагерю солдат. Как будто движимый обещанием еды.
Направив бинокль в гущу орды, я нахожу знакомое лицо, идущее среди них.
Титус.
Лилит выхватывает у меня бинокль и всматривается в него.
– Господи, он действительно Бог монстров, не так ли?
– Полагаю, это сигнал. Аттикус поднимается на ноги, и при звоне металла я отрываю взгляд от орды и вижу, что Альфа рядом со мной сбрасывает штаны.
– Лучше покончить с этим сейчас. Я уверен, Титус простит меня.
– Какого черта, по-твоему, ты делаешь? Сначала потрясенная ярость в голосе Лилит соответствует моим собственным мыслям, пока до меня не доходит, что он задумал.
– Ссу на тебя, – беспечно отвечает он.
Теплая жидкость попадает на мою кожу, и я отворачиваю лицо, когда он направляет свою струю на нас двоих.
– Ты что, с ума сошел? Отвращение в ее тоне не безосновательно, поскольку сильный запах аммиака наполняет мой нос, но Аттикус следит за тем, чтобы жидкость попадала на нашу одежду.
– Поверь мне, ты будешь благодарна мне за это. Отпугивает Рейтеров примерно так же сильно, как они отпугивают тебя.
Глядя на свою мокрую рубашку, Лилит морщится и бросает на меня неуверенный взгляд.
– Это отпугивает их?
– Довольно эффективно, – отвечает он. – Не за что.
– Я ненавижу тебя. Я действительно, по-настоящему ненавижу тебя.
– Я в это ни на секунду не поверю. Аттикус подмигивает, подтягивая джинсы и снова застегивая их.
– И ты тоже, милая.
Раздаются выстрелы. С неба доносятся крики, и я переворачиваюсь, чтобы обнаружить, что Рейтеры нападают без предупреждения. Сотни из них набрасываются на людей, как насекомые.
Аттикус кричит, и женщины вокруг меня бросаются в атаку, все они вооружены пистолетами. В течение нескольких секунд лагерь погружается в хаос, зараженные набрасываются на ничего не подозревающих людей волной крови и насилия.
Голоса затихают до белого шума, и все вокруг меня замедляется, как будто я провалилась под поверхность в ледяную воду.
Я слышала истории о войне.
Я видела повреждения, написанные на обветренной коже моего отца.
Но я никогда не видела человека, съеденного заживо. Я никогда не чувствовала неуверенности в таком насилии, необузданном и буйном бедламе войны.
По рывку за руку я вскакиваю на ноги, и меня тащат за массивным Альфой, который бежит к кормящимся Бешенным без единого намека на страх, как будто пандемониум – его дом.
– Оставайся рядом со мной! Голос Аттикуса гремит сквозь рычание и вопли, пока мы прокладываем себе путь через толпу.
Когтистые руки цепляются за мою рубашку и волосы, но им не удается оторвать меня от звериного мужчины, который ведет меня до конца. Я ищу Титуса и нигде его не нахожу, многие знакомые лица поглощены суматохой. Лилит тоже нигде не найти.
Мы пробираемся ко входу, где солдаты врываются в дверь, в то время как те, кто с другой стороны, сражаются, чтобы закрыть ее от Рейтеров. Толкая меня перед собой, Аттикус прокладывает себе путь и распахивает дверь, пропуская зараженных внутрь. Мужчины вступают в бой, стреляя в орду за нашими спинами. Один из солдат направляет пистолет на Аттикуса, но прежде чем он успевает выстрелить, Альфа выбивает оружие у него из руки, и не секундой позже он заносит кулак в лицо солдата в маске.
Мы мчимся через часовню к двери, которая ведет в нижние лаборатории.
– Без сомнения, он прячется внизу. Трусы всегда так делают. Аттикус придерживает для меня дверь, и в тот момент, когда я ныряю в темный лестничный пролет, он прыгает вперед, чтобы взять инициативу в свои руки.
Солдат в маске несется вверх по лестнице, поднимая пистолет и руку, когда проходит мимо, как будто не желая вступать в бой с Альфой. Он проскальзывает мимо, медленно и осторожно, прежде чем броситься к двери.
Выстрелы снизу эхом разносятся по лестнице, и к нам направляются еще двое солдат. Один стреляет, и горячая полоса на моем лице вырывает у меня вздох. Я поднимаю руку, чтобы коснуться покрытой волдырями кожи, где пуля, должно быть, только задела меня, и прерывисто выдыхаю.
С рычанием Аттикус бросается вперед и поднимает мужчину в воздух. Пистолет падает с лязгом, и Альфа сбрасывает обмякшее тело солдата вниз по лестнице, убивая еще двух солдат внизу.
Один мощный удар по офицеру второго легиона отбрасывает его назад.
Снова беря меня за руку, Аттикус продолжает спуск к лабораториям. Тропинка заканчивается у большой стальной двери, на одной из которых есть знаки биологической опасности, которые я помнила раньше. Кроме того, я должна задаться вопросом, пошли ли мы тем же маршрутом, что и в прошлый раз, поскольку сбоку от него находится панель кнопок и панель в форме руки – мера безопасности, которую я не помню с нашего последнего визита.
Смех сзади привлекает мое внимание к направленному на нас стволу пистолета, появляющемуся из тени под лестничной клеткой.
– Похоже, у тебя нет гребаных полномочий, – говорит голос, когда солдат Легиона выходит на свет, лицо скрыто за маской, которую он носит.
Без колебаний Аттикус бросается к нему, и от выстрела его пистолета пуля ударяется о стальную дверь, рикошетом улетая куда-то в темноту. Вокруг нас раздается еще один выстрел, пуля попадает в каменную стену напротив меня. Как и в случае с другим солдатом, пистолет в его руках падает на пол, и Аттикус вытягивает руку перед собой.
Один быстрый щелчок, и солдат Легиона издает леденящий кровь крик, который я прикрываю ладонями. Его тело оседает на пол, где он лежит, прижимая к себе кровоточащий обрубок кости в том месте, где у него была оторвана кисть.
Проходя мимо, Аттикус машет передо мной отрубленной конечностью и улыбается.
– Карт-бланш, детка.
В животе у меня булькает тошнота, и я прикрываю рот рукой, чтобы рвота, поднимающаяся к горлу, не выплеснулась на пол. Он кладет руку на панель, и при зеленом свете дверь щелкает, открываясь в длинный коридор, по обе стороны которого расположены лаборатории со стеклянными стенами.
Ярко освещенные лаборатории пусты, отчего у меня по коже пробегают мурашки. Волосы встают дыбом, я иду за Аттикусом, окидывая взглядом тишину.
Здесь слишком тихо.
Слишком тихо.
Когда мы направляемся к двери в конце коридора, которая ведет к этим жутким человеческим резервуарам, у меня по спине пробегает тикающий звук.
Аттикус останавливается, и мы оба одновременно оборачиваемся лицом к двери, через которую вошли. Флуоресцентная лампа над головой мерцает.
В поле зрения появляется фигура.
– О Боже, – шепчу я, пятясь к двери. Мышцы дрожат, крепкая хватка паники сжимает мои легкие до неглубоких вдохов.
В противоположном конце коридора два белых полупрозрачных существа с бездушными черными глазами блокируют наш единственный выход. Аттикус вытаскивает клинок из боковой кобуры на бедре, не отрывая взгляда от мутаций.
– Убирайся отсюда. Его голос такой же ровный и спокойный, как и его рука, когда он толкает меня за спину.
Я проскальзываю в дверь у себя за спиной, оставляя его одного в коридоре, и в ту же секунду, как оказываюсь с другой стороны, заглядываю в маленькое стеклянное квадратное окошко и вижу, как мутации устремляются к нему.
Электрический разряд ужаса сковывает мои мышцы, когда я смотрю, как Аттикус бросается вперед к монстрам.
– Привет, Талия.
Из меня вырывается крик, и я поворачиваюсь на знакомый голос, но нахожу только тела, подвешенные в стеклянных отсеках по всей комнате.
– Покажись, Джек. Нервная дрожь в моем голосе соответствует дрожи, пробегающей по моему телу, когда я скольжу вдоль стены, чтобы спрятаться за одной из капсул.
– Удивительно, насколько ты предсказуема. Я знал, что ты придешь. Я не знаю как, но … У меня было это странное чувство.
– Ты убил моего отца. В комнате стоит тишина, если не считать случайных подергиваний закованных тел, пока я ищу его.
– Да. Я признаюсь. Но какое это имеет значение сейчас? Он ушел, и когда эти мутации прикончат твоего друга, ты тоже уйдешь.
Я поворачиваю голову в сторону, прислушиваясь к глухим ударам и ворчанию по другую сторону двери, которые говорят мне, что Аттикус продолжает сражаться с ними.
– Ты недооцениваешь Альф.
– И они недооценивают достижения, которых мы добились за последние пару лет.
Крик Аттикуса подтверждает это, посылая волну страха по моим мышцам.
– Чего ты хочешь?
– То, чего я всегда хотел. Власть. Уважение. Ты.
– Я? Губы кривятся от отвращения, я качаю головой от нелепой мысли.
– Ты организовал мое похищение психопатом.
– Я заключил сделку с преступником, которому мне не следовало доверять. Теперь я понимаю это. Он не должен был прикасаться к тебе, но, полагаю, я не единственный, кто был соблазнен твоей красотой и невинностью. В свою защиту скажу, что я отправил Уилла забрать тебя.
– Ты отправил Уилла на смертельную миссию, и ты это знаешь.
– Отчасти верно, да.
– Почему? Как ты, возможно, мысленно оправдал его смерть?
– На самом деле довольно легко. Особенно с тобой в качестве приза. Я наблюдал, как ты растешь, начиная с детства. Этот дерзкий, дикий дух, которого никто не мог сломить. Даже церковь. Как сильно я хотел сломать тебя сам.
– Покажи себя, трус. Я хочу посмотреть тебе в глаза, когда ты признаешься мне в этих вещах.
В комнате, отделенной стеклом, за которым виден силуэт мужчины, выглядывающего наружу, загорается свет. Его нижняя половина закрыта задней частью панели, которая пересекает окно.
Мягкое свечение экранов на стене позади него наводит на мысль, что это, возможно, диспетчерская. На которую я не обратила внимания, когда мы были здесь в прошлый раз, чтобы спасти Аттикуса, со всеми этими боями и полетом пуль.
