Текст книги "Бог Монстров (ЛП)"
Автор книги: Кери Лэйк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)
Глава 17
Я протягиваю хлеб, который я припрятала ранее, через окно камеры, и Уилл практически выхватывает его у меня из рук, со стоном откусывая от него.
– Ты дурак, что связался с Альфой. Разве ты не помнишь истории? Быстрый, неудовлетворенный взгляд в сторону другой камеры – это все, что я могу сделать, чтобы удержаться от желания самой пырнуть Альфу ножом.
– Я помню, – говорит Уилл с набитым хлебом ртом.
– У меня не было выбора. Либо это, либо кнут.
– Ты бы пережил кнут, идиот.
Согнувшись, он кашляет, и влажный, лающий звук нехорош. На самом деле, это звучит почти как приступ пневмонии, и бледность его кожи вызывает беспокойство.
– Кто сказал, что я хотел выжить?
– Заткнись. Не говори так. Я наклоняюсь и понижаю голос.
– Я все еще работаю над тем, чтобы вытащить тебя отсюда, хорошо?
– Отсюда не выбраться, Талия. За каждым, кто пытался, охотились.
– Значит, я должна сдаться? Остаться здесь и прожить остаток наших жизней, запертыми в этой адской дыре? Что, черт возьми, с тобой не так, Уилл?
– Мне жаль. Пожалуйста, не злись.
– Я не сержусь. Не на тебя.
Сильный лязг двери напрягает мои мышцы, и я бросаю взгляд на пост охраны Тома.
– Мне нужно идти. Прежде чем я успеваю выйти, в дверь врывается Том с выражением отчаяния на лице, и мое сердце утроенно колотится о ребра.
– Это Агата. Он отпирает дверь в камеру Титуса и распахивает ее.
– Тебе нужно заняться собой, или она оторвет мою задницу. Сильно толкая меня в спину, он заталкивает меня в камеру, и я чуть не падаю на пол.
– Послушай меня, ты не можешь навещать другого заключенного. Они поумнели? Это не будет хорошо.
В тот момент, когда он выходит, голос Агаты взывает к нему, как лезвия, скребущие по моей барабанной перепонке.
Я зачерпываю немного воды из ведра и становлюсь на колени на полу рядом с Титом, предлагая ему. После минутного колебания он принимает предложенный напиток, и дрожащими руками я провожу пальцами по одной из его повязок, ощущая жесткий изгиб его плеча.
Агата проносится мимо открытой двери, проходя мимо, смотрит на меня с ухмылкой.
Направляясь к камере Уилла.
Нахмурившись, я останавливаюсь, чтобы послушать ее мягкое воркование. Щелчок замка. Звуки протеста Уилла.
Она причиняет ему боль?
Стоны и женское хихиканье.
– Нет! Остановись! Пожалуйста! Голос Уилла хриплый и несет в себе тяжесть усталости.
– Не делай этого!
Как она могла в одиночку подчинить его? Он не прикован к стене, как Титус. Я не заметила у нее оружия.
Я направляюсь к двери, но останавливаюсь из-за сильной хватки за мою руку. Паника выворачивает мои внутренности наизнанку, когда я смотрю вниз и обнаруживаю пальцы Титуса, обхватившие мое запястье. Только на этот раз у меня не трепещет живот. Я видела убийство в глазах этого человека и не сомневаюсь, на что он способен сейчас. Поднимая на него взгляд, я открываю рот, чтобы возразить, и он молча качает головой, его глаза темнеют от предупреждения.
Каждая клеточка моего тела дрожит от страха, и я задаюсь вопросом, переломит ли он мои кости пополам. Злится ли он из-за того, что я помешал его убийству.
Уилл снова кричит, перекрывая звуки стонов Агаты, которые, кажется, усиливаются. Выкручивать мое запястье, чтобы вырваться, бесполезно в стальной хватке Титус, и слезы наворачиваются на мои глаза, когда я слушаю, как она насилует моего друга в соседней камере. Стиснув зубы, я устремляю взгляд на Титуса, который все еще не отводит от меня взгляда. Если я не ошибаюсь, в глубине его глаз таится печаль, возможно, родственное понимание. Возможно, она тоже так поступила с ним. Желание причинить ей боль извивается внутри меня, как ядовитая змея, готовая напасть.
Хотя он прав. Если я буду сражаться с ней, я, несомненно, закончу так же, как Линдси.
Ради свободы Уилла и своей собственной я должна держать себя в руках.
– Почему он не сражается с ней? Мои слова, произнесенные чуть громче шепота, не предназначены для того, чтобы их услышал Титус, поэтому я удивлена, когда он отвечает.
– Будет еще хуже.
Я видела свидетельства худшего, так что я не сомневаюсь в нем. Возможно, он тоже кое-что повидал. Ужасные вещи, которые даже Альфа не может вынести, не говоря уже о том, что он вынесет.
Страдания, похоже, являются валютой этого мира. Несбалансированное разделение на тех, кто причиняет, и тех, кто терпит. Удивительно, что кто-то находится в здравом уме.
Через несколько минут все заканчивается, и рыдания Уилла доносятся сквозь стены. Больше всего на свете я хочу подойти к нему и утешить его.
Титус отпускает меня, и со щелчком двери следующей камеры я возвращаюсь к притворству, что хлопочу над его ранами.
Застегивая пуговицы своего топа, Агата останавливается в дверях, тяжело дыша.
– Клянусь, я никогда не видела, чтобы кто-то так заботился о чужих ранах. Возможно, тебе следует погладить его член и заставить его снова почувствовать себя мужчиной, Талия. Это будет хорошей практикой для Ремуса.
Острая боль пронзает мой череп, когда я так сильно стискиваю зубы, что перед глазами плывут пятна. Я отворачиваю голову, чтобы она не видела слез, бегущих по моим щекам, и только когда она уходит, я понимаю, что все это время впивалась ногтями в руку Титуса.
Быстро отпуская его, я отступаю и тяжело сглатываю, замечая бороздки в виде полумесяца, которые я оставила на его плоти.
Казалось бы, его это не беспокоит, он отводит взгляд и поднимает колено.
Я хочу извиниться перед ним, но не могу произнести ни слова и, шаркая ногами, выхожу из его камеры. Бросив быстрый взгляд на вход, убедившись, что Агаты нет из виду, я бросаюсь к двери Уилла и, заглядывая внутрь, нахожу его лежащим, свернувшись калачиком, на бетоне спиной ко мне, со спущенными до бедер штанами.
Это напоминает мне о том, как я впервые встретила его в начальной школе в Шолене. Другие мальчики издевались над ним из-за отсутствия атлетизма и того факта, что он предпочитал рисовать, а не заниматься с ними спортом на переменах. Однажды днем я застала его сидящим на опушке леса и рисующим черную луну на фоне белого неба. Когда я спросила его, почему он поменял цвета местами, он сказал мне, что не все должно быть таким, как было на самом деле.
– Уилл, – шепчу я, мой голос полон слез.
– Уилл, ты… в порядке?
– Ты должна была позволить мне быть сегодня во внутреннем дворе, Талия. Ты должна была оставить меня умирать там.
– Мне жаль, Уилл. Мне жаль, что это случилось с тобой.
Он разражается мучительным воплем, который разрывает мое сердце.
– Я больше не могу этого выносить. Когда он бьет себя кулаком по голове, я сжимаю пальцы в окне.
– Остановись, пожалуйста! Пожалуйста, Уилл! Я бегу к выходу, где сидит Том.
– Мне нужно увидеть Уилла. Он
…. Я думаю, он ранен. И болен.
– Боюсь, я не смогу этого сделать. Агата дала мне строгий приказ не пускать тебя в эту камеру.
– Что? Почему?
– Не сказала. И я рекомендую тебе тоже не суетиться по этому поводу.
Я подозреваю, что даже просьба подвергает риску нас обоих.
– Значит, она часто спускается вниз?
– Раз в день. Тебе лучше уйти сейчас. Говорю тебе, если они еще не узнали, что вы двое друзья, они узнают, если ты продолжишь приходить сюда. Да поможет ему Бог, когда это случится.
– Это случалось раньше?
– Ты уже познакомился с Линдси?
– Да. Ремус сказал, что Агата не заботилась о ней, и именно поэтому ее бросили туда.
Том, фыркнув, качает головой. – Ей не понравились взгляды, которыми она одарила одного из охранников. Подумала, что она топчет свою территорию.
– Какой страж?
– Ты бы его не узнала. Она заставила Титуса вывернуть ему внутренности на глазах у Линдси. Я полагаю, это ее способ заявить права на территорию.
Должно быть, было ужасно наблюдать за подобным, и тот факт, что Титус смог выполнить приказ, только подтверждает мои мысли о том, что, если бы я не вмешалась во дворе, он, вероятно, обезглавил бы Уилла этой лопатой.
– Удивительно, что стражи не взбунтовались, вас так много, а их всего двое.
Он оглядывается через плечо, как будто кто-то прячется в тени, подслушивая нас.
– Я бы поостерегся говорить это здесь. Даже упоминание об этом может навлечь на тебя неприятности с Агатой.
– Я ничего не предлагала. Мне просто любопытно, почему ты до сих пор этого не сделал.
– У Ремуса есть связи за пределами этой тюрьмы. Но внутри? Все, что ему нужно сделать, это отдать Титусу команду, и мы все были бы мертвы.
Я перевожу взгляд обратно на камеру Титуса.
– Значит, это правда. Он действительно убивает по команде. Без зазрения совести.
– Да. Даже закованный в цепи, он опасен, хотя никогда раньше не причинял вреда женщине. Я бы не отпустил тебя туда одну, если бы думал, что он навредит тебе.
– Я ценю это. Хотя, из того, что я слышала об Альфах, ты мало что смог бы сделать, если бы они действительно решили напасть.
– Вероятно, это правда. Бросив еще один настороженный взгляд через плечо, он наклоняется ближе, чем раньше, и понижает голос, когда говорит:
– Есть способ убить его. Это яд, называемый Красный лотос. У Ремуса и Агаты есть какое-то оружие со специальными дротиками. Они несут смертельный яд, который парализует их.
Однажды видел, как они застрелили обычного охранника, и через несколько секунд мужчина рухнул на землю. У него потекла кровь из глаз, носа и рта. Как будто это просто… задушило его. Альфы требуют немного больше, но Титус тоже вкусил смерть.
Вот почему он следует их приказу.
– Тем не менее, он выжил. Как?
– Я думаю, Лизбет подумала, что у него приступ астмы, как иногда бывает у ее сестры. Она дала ему какой-то…
– Лобелия. Я помогала своей матери готовить ее для моего брата. У него тоже астма.
Конечно. Это антагонистический никотиновых рецепторов, что заставляет меня задуматься, не никотиновый ли яд на конце этих дротиков.
– У стража ничего не вышло. Яд, вероятно, распространялся слишком быстро. Будь осторожна, Талия. Особенно рядом с Агатой. Ты милая девушка. Эта женщина проглотит твою доброту и выплюнет ее. Ты никогда не можешь позволить ей узнать, что этот парень что-то значит для тебя.
Я воспринимаю его слова как дружеское предупреждение, но, как я подозреваю, слишком запоздалое после того, что произошло во дворе ранее. Если у Ремуса и был какой-то вопрос, значил ли Уилл что-нибудь для меня или нет, я уверена, что сегодняшняя маленькая эскапада дала ему ответ.
Глава 1 8
В попытке убить время и отвлечь свой затуманенный чувством вины мозг от Уилла, я брожу по территории в поисках серебряных шкатулок, в которых могут храниться мутации. Это притянутая за уши мечта, но она не дает мне впасть в отчаяние. На самом деле, я иногда ловлю себя на том, что смеюсь от удовольствия, думая о Ремусе и Агате, пытающихся убежать от одного из этих существ. Пока я не нашла ничего, кроме еще большего количества пустых камер и разграбленных кабинетов с обветшалыми столами и стульями, а также записей пациентов, таких выцветших и изодранных, что я не могу разобрать ни единого слова.
Я спускаюсь по лестнице на нижний уровень, мимо одиночных камер, и, спускаясь в темные недра здания, включаю фонарик, который Ремус дал мне, когда я впервые пришла.
Тот, который, по его словам, был для монстров.
Дрожь пробегает по моей спине, когда я открываю тяжелую стальную дверь, которая заедает, скребя по бетону. Дуга света прорезает окружающую черноту, и я не могу заглянуть за ореол, чтобы понять, куда я забрела. Ржавые трубы тянутся вдоль потолка комнаты. Облупившаяся краска и пятна от воды покрывают выщербленные кирпичные стены. Передо мной ряд машин, бесполезных и пустых, их петли заржавели и сломаны, дверцы криво свисают в сторону. Если бы мне пришлось гадать, это место, вероятно, когда-то было прачечной, если судить по разбросанным длинным столам и тележкам на колесиках. Я подхожу к одной из тележек и в свете фонарика нахожу сложенное внутри пожелтевшее белье.
От мимолетного движения у меня по спине пробегает дрожь страха, и я резко выключаю свет. Глубоко вздохнув, я направляю фонарик обратно в тележку и наклоняюсь, чтобы убрать белье. Вспышка коричневого пробегает по простыням, когда две маленькие мышки взбегают по стенке тележки. С моих губ слетает невольный крик, и я отскакиваю назад, наблюдая, как они убегают.
Сердце колотится о мои ребра, я прижимаю руку к груди и делаю долгие, легкие вдохи, чтобы унять страх, пульсирующий в моих венах. Иисус. Направив фонарик вниз, я снова заглядываю в тележку, просматривая ее внутренности, мои мысли возвращаются к крошечным мышкам, бегающим по стенам.
Стены.
Я подбираю с земли тонкий шест и использую его, чтобы размешать белье, чтобы не осталось мышей. Когда в меня ничего не летит, я поднимаю одну из простыней и засовываю фонарик под мышку, держа ткань обеими руками и дергая, чтобы убедиться, что она все еще прочная. Взяв лист, я держу его вытянутым, оценивая его длину примерно в шесть футов. Срочность овладевает мной, когда я откладываю простыню и собираю остальное с тележки, осторожно стряхивая мышиный помет, и ставлю еще шесть на стол. Я просматриваю четыре другие тележки, нахожу еще мышей и чуть больше дюжины ткани.
Всего двадцать три.
Я бы оценила высоту утеса примерно в двести футов или больше. Связываю простыни вместе
вероятно, срезала бы добрую сотню таких, учитывая узлы и длину, используемые для крепления к чему-либо. Достаточно, чтобы спуститься наполовину и упасть в воду внизу. Я понятия не имею, куда оттуда девается вода, да это и не имеет особого значения, потому что куда угодно лучше, чем быть запертой в неотвратимой тюрьме с двумя психопатами, которым доставляют удовольствие пытки.
Я принялась за завязывание узлов, скрепляя каждую простынь с достаточной силой, чтобы оно не соскользнуло при натяжении. Куски лежат свернутыми в стопку на столе, мои руки дрожат от волнения и адреналина, в то время как голова работает, формулируя план действий. Так много вопросов, которые нужно задать, например, как мне вытащить Уилла из его камеры? Как мне отвлечь охранников на достаточно долгое время, чтобы привязать к чему-нибудь веревку из простыней? Каковы шансы, что мы сорвемся с веревки слишком рано и разобьемся насмерть? И если мы все-таки доберемся до берега, сможем ли мы доплыть до него, сможем ли мы пережить то, что там происходит?
Как только узлы завязаны, я сворачиваю простыни в виде длинной веревки, которую перекидываю на плечо. Мне, одной из четырех женщин в этом лагере, немного сложнее скрываться от охраны, которая, кажется, замечает меня каждый раз, когда я выхожу за пределы этого здания. Однако мне нужно где-то это спрятать. Где-нибудь в безопасном и удобном месте, готовом к работе, когда придет время, а моя камера – не вариант, учитывая, как часто Агата и охранники приходят и уходят, и как мало там мест для хранения. Так же легко, как Ремус нашел мою птицу, они наверняка найдут веревку из более чем двадцати листов. Нет, лучшее место – это ряд кустов вдоль края здания, ближайшего к утесу. Если я спрячу его там, я легко смогу вытащить и прикрепить к чему-нибудь.
Добравшись до верха лестничной клетки, я взламываю дверь и нахожу двух охранников, курящих сигареты у входа в здание. Один из них уходит, а еще через минуту за ним следует другой. Как только они скрываются из виду, я выбираюсь из своего укрытия и на цыпочках пересекаю фойе здания. Я представляю, как Агата, как обычно, отключилась с выпивкой. И я понятия не имею, что делает Ремус. Вероятно, что-то мучает. У двери я выглядываю на территорию тюрьмы, где охранники собрались у забора на противоположном конце. Пятеро из них сидят, пригнувшись к земле, в гуще какой-то игры, насколько я могу разобрать. Возможно, в кости, поскольку я видела, как они иногда играли.
Темнеющее небо на пороге ночи предлагает лишь небольшое укрытие, и со свернутыми простынями на плече я выхожу из здания. Прижимаясь к стене, не спуская глаз с охранников, я проскальзываю на противоположную сторону.
Если кто-нибудь из них поднимет глаза, они, несомненно, спросят, какого черта я делаю, и я просто надеюсь, что они не будут стрелять первыми и задавать вопросы после. Однако на данный момент они кажутся относительно увлеченными своей игрой, кричат и смеются, производя достаточно шума сами по себе, чтобы, вероятно, не слышать хруст гравия под моими ногами. Я отступаю за угол здания, пока полностью не оказываюсь вне поля их зрения.
Когда что-то врезается в меня, я непроизвольно выдыхаю, что быстро пресекается рукой у моего рта. Все мое тело напрягается, и веревка из простыней выскальзывает из моей руки.
– Что ты делаешь? От знакомого голоса Тома мои мышцы расслабляются от облегчения, и он убирает руку с моего рта.
Я поворачиваюсь к нему лицом, бросаю еще один взгляд через плечо и наклоняюсь к нему.
– Ты следил за мной?
– Нет, я вышел отлить и обнаружил, что ты ходишь на цыпочках, как девчонка, которая пытается покончить с собой. Он скользит взглядом по упавшим простыням и обратно.
– Что все это значит?
– Я нашел выход. Способ сбежать.
– Что? Парашют?
– Нет. Но … это тоже было бы неплохой идеей. Тряхнув головой, чтобы отвлечься, я
зажмуриваю глаза.
– У меня есть около ста футов веревки. Я могу спуститься и сбросить оставшиеся сто футов. Или около того.
– На самом деле утес ближе к двум пятидесяти. Но настоящая проблема не в этом. Если ты не получишь достаточного толчка от этой стены, ты окажешься на камнях, а не в воде. Примерно в пятидесяти ярдах отсюда есть крутой обрыв, но тебе нужно приложить немного усилий, чтобы обогнуть отмель, и если ты неправильно приземлишься, то сломаешь ноги.
– Ты говоришь так, как будто уже пытался это сделать раньше.
– Все это время в одиночке дает человеку время подумать. Другая проблема – воздействие. Ты попадаешь в воду, задыхаешься и тонешь.
– Все это звучит как гораздо лучший конец, чем быть запертой в камере и беременной детенышем Рейтера.
– Я не виню тебя за это, Талия, поверь мне. Я тоже не хочу быть здесь. Но ты умрешь, пытаясь сбежать из этого места. Оно было создано без возможности побега.
– Я умру, оставаясь в этом месте.
Том проводит рукой по лицу и качает головой. Он указывает в сторону края утеса, где торчит вертикально одна из скал.
– Ты захочешь закрепить ее на том камне. Плотно. Он торчит из стены, и если ты сможешь достаточно раскачаться внизу, то сможете упасть в более глубокие воды.
– Ты мог бы пойти с нами.
– Мы? Ты планируешь взять этого мальчика с собой?
– Что ж, забавно, что я сейчас с тобой разговариваю, потому что следующей частью моего плана было узнать, как разблокировать камеру Уилла.
– Побег одного из вас опасен. Двое – это откровенная глупость.
– Трое, вероятно, невозможно, но я все еще надеюсь, что ты подумаешь о том, чтобы присоединиться.
Пыхтя, он качает головой, глядя в сторону края утеса, который исчезает в темной пустоте.
– Никто никогда не прыгал с того утеса и не оставался в живых, чтобы рассказать эту историю. Ты ведь знаешь это, верно? Не так долго, как существует эта тюрьма.
– Тогда мы будем либо первыми, либо последними. В любом случае, я готова пойти на этот риск.
Глава 1 9
В этом месте проходит три дня, и каждый час – это игра в предвкушение того, что Ремус и Агата будут делать дальше, и когда я, наконец, сбегу. После того, как я что-то сказала Тому, я чувствую, что за мной пристальнее, чем раньше, наблюдают охранники, которые, кажется, всегда рядом. Я надеюсь, что он не предал меня, но я подозреваю, что если бы это было так, меня бы уже вызвали к Ремусу и Агате и наказали за мой заговор. Я уверена, что присутствие охранников – это моя собственная паранойя, которая значительно затрудняет побег.
Этим утром Ремус ушел рано с Титусом и несколькими охранниками на буксире, и мой предлог навестить Уилла был сорван отсутствием Альфы, когда я заметила Агату, направляющуюся к одиночным камерам. Мой желудок скрутило узлом с тех пор, как я увидела, как она идет к нему, настолько сильно, что я даже не смогла доесть ужин и отложила большую часть для Уилла.
Если не считать краткого визита Агаты прошлой ночью, когда она пришла в мою камеру, чтобы проверить, началась ли у меня овуляция, ни она, ни Ремус даже пальцем ко мне не прикоснулись. Однако я не сомневаюсь, что это произойдет. С заживлением моих рубцов Ремус уже заверил меня, что хлыста будет больше.
Тогда есть еще кое-что … У меня еще не начались месячные. Хотя мои циклы часто были нерегулярными из-за моего состояния, иногда они приходили раньше, чем ожидалось, но обычно они не запаздывают.
Конечно, никогда не бывает так поздно, что я изначально приписала стрессу.
Я была только с Уиллом, и с моей неисправной маткой шансы забеременеть практически отсутствуют. Но если не это, то что еще?
Мне невыносима мысль о том, что я беременна в этом месте, в этом мире. Кто, черт возьми, мог специально привести сюда ребенка? Кто мог рискнуть гибелью чего-то столь невинного?
Эту мысль я пока запихиваю в самый дальний угол своей головы, потому что слишком много размышлений об этом может сокрушить меня, а мне нужно собраться с мыслями. Мне нужно оставаться сосредоточенной и продумать план побега.
Сердце призывает меня пойти к Уиллу, я расхаживаю по своей камере, глядя на солнце, которое начало отбрасывать оранжевое сияние в сумерках. Мне нужно увидеть его, узнать, все ли с ним в порядке.
Только несколько охранников патрулируют тюрьму внутри, но в основном они следят за периметром снаружи. Будучи тюрьмой, это место не предлагает много возможностей спрятаться, что, я уверена, и сделало его идеальным местом для Ремуса и Агаты с самого начала.
Приближающиеся шаги прерывают мои мысли, и, обеспокоенная тем, что мои планы написаны у меня на лице, я плюхаюсь на кровать и переключаю свое внимание на что-то другое. Что-нибудь менее вероятное, чтобы заставить меня выглядеть так, будто я замышляю побег.
Первое, что приходит на ум, это Титус, по какой-то причине. Если это вообще возможно, привлечь его к помощи мне, может быть, обратиться к той его части, которая когда-то пыталась сбежать из этого места, он мог бы послужить отвлекающим маневром для охранников. Он мог бы отбиваться от них достаточно долго, чтобы дать нам с Уиллом возможность спуститься по веревке. Но я ему не доверяю. Не после того, что произошло во дворе, и того, что Том рассказал мне о нем.
Также не имеет смысла, что охранники остаются верными Ремусу и Агате. Не с тем, как с ними обращаются. Возможно, мне было бы легче обратиться к ним. По крайней мере, у них есть что-то, к чему можно апеллировать.
Истории, рассказанные об Альфах, предупреждают об их каменных сердцах. Непроницаемые и неспособные на милосердие. Теперь я верю в это.
Тени предвещают длинные, нескладные шаги человека, и когда Джарвис переступает порог моей камеры, дыхание замирает у меня в груди. Его рука обернута марлей, которую он прижимает к телу, как будто для ее защиты. Бледная, влажная кожа подчеркивает темные круги под его глазами, и то, как он покачивается на ногах, говорит мне, что он слаб, возможно, на грани обморока.
– Агата… спрашивала о тебе. Задыхающиеся слова едва разносятся по комнате, в то время как он хватается за прутья клетки, чтобы не упасть.
– Джарвис, с тобой все в порядке? Ты выглядишь так, как будто плохо себя чувствуешь. Если бы мне пришлось гадать, его рука, скорее всего, заражена, хотя я не могу сказать наверняка из-за всех этих бинтов.
– Можно мне взглянуть на твою руку?
Его плечо смещается, когда он крепче прижимает руку к телу, но он не отказывается.
Осторожным шагом я пересекаю комнату и, оказавшись перед ним, тянусь к его руке. Находясь так близко к нему, я вижу, что все его тело дрожит, чувствую это, когда мои кончики пальцев соприкасаются с его локтями.
Он отшатывается, но я смотрю ему в глаза, уверенно кивая.
Его плечо снова отвисает, его локоть тяжело ложится на мою ладонь, и я тяжело сглатываю, собираясь заняться его бинтами. Приторный аромат каждого очищенного слоя подтверждает мои мысли, и мой желудок скручивается, чем ближе я подхожу к его настоящим ранам. Если он заражен, мне нечего ему дать, ни антибиотика, ни припарки, как меня научила делать Нэн. Предполагая, что Ремус заплатил за Джарвиса, он мог бы быть готов спасти свои инвестиции, разыскав их где-нибудь, но время не на стороне этого человека.
Когда я сматываю с его руки последний кусок бинта, у меня в животе раздается бульканье, когда я вижу его пальцы, которые были до костей изъедены какой-то кислотой. Желтоватые очаги гноя сочатся из разъяренной плоти, все еще прилипшей к костям. Запах ударяет мне в горло, пока я рассматриваю его руки, отмечая пурпурный оттенок его кожи, который может свидетельствовать о гангрене. Холодные на ощупь.
Его руку нужно будет отрезать, если это так, потому что я уверена, что из-за обработки, которой потребует его рана, и антибиотиков для лечения инфекции найти здесь припасы будет невозможно.
– Она заражена. Ее нужно лечить.
– И что бы это могло… быть?
Вместо ответа я принимаюсь снова заматывать его руку бинтами, наматывая их так быстро, как только могу, чтобы заглушить неприятный запах, ударивший мне в ноздри.
– Я посмотрю, сможет ли Ремус раздобыть какой-нибудь антибиотик.
– Почему ты… делаешь это? Почему… ты пыталась… помочь мне… когда они это сделали?
Его одышка заставляет меня немного нервничать из-за септического шока у него. Однажды я помогала Нэн лечить женщину, которая родила и у которой развился сепсис от стрептококковой инфекции группы А. Даже с той малой толикой технологий и доступом к антибиотикам, которые у нас были, женщина умерла.
– Я не верю, что люди изначально плохие, я полагаю.
– После… того, что я… сделал?
– Нас мотивируют разные вещи, Джарвис. Хотя я не могу сказать, что побудило тебя действовать так глупо, я не думаю, что ты плохой человек.
Глаза слезятся, он издает короткий смешок.
– Да ладно. Я не собираюсь… снова влипать в неприятности.
Я закрепляю конец его повязки, моя голова кружится от мыслей о том, что может принести сегодняшняя ночь. Я не сомневаюсь, что наказание будет еще большим. Рубцы на моей спине сегодня менее болезненны, но не исчезли. Когда я следую за ним из камеры, я смотрю вниз на бетон, проходящий под моими ногами. Как бы я хотела выкопать себе яму и исчезнуть, как девушка из книги, которую я читала в Шолене, которая могла открывать порталы в другие миры. Я бы схватила Уилла и исчезла из всего этого ада.
К тому времени, как мы добираемся до комнаты Ремуса, в моем животе бурлит от досады. Джарвис использует свою здоровую руку, чтобы распахнуть дверь, и мое сердце подскакивает к горлу, когда я замечаю Уилла, сидящего в центре комнаты, его руки связаны за спинкой стула. Когда я вхожу, Агата неторопливо подходит к нему из-за зарешеченного окна и проводит пальцем по его плечу, которое вздрагивает при соприкосновении. Его кожа бледная, лицо изможденное, а тени под глазами говорят о том, что он мало спал.
В изножье кровати находится хитроумное приспособление, которое вызывает не меньшее беспокойство, чем опрокинутый крест, найденный несколько дней назад, но это устройство стоит на полу. Стальная рама с двумя обитыми кожей подпорками, каждая из которых соединена с ремнями, которые свисают сбоку. Нахмурившись, я пытаюсь не представлять себе ее назначение и вместо этого снова обращаю свое внимание на Уилла.
– Что это? Что с ним не так?
– Скажи мне, Талия. Откуда ты знаешь этого красивого мальчика? Агата запускает пальцы в волосы Уилла, откидывая его голову назад, и проводит языком по его щеке.
Морщась, Уилл отстраняется от нее, и она хихикает от отказа.
– Я не знаю его лично.
– Правда? Потому что, я клянусь, это так.
Мне даже не нужно оглядывать комнату, чтобы ощутить полное отсутствие Ремуса. Я заметила, что Агата становится более смелой, когда его нет рядом.
– Я так понимаю, Ремус спрашивал обо мне?
– Ремус не звал тебя, глупая девчонка. Это сделала я. Бросив взгляд куда-то за мою спину, она кивает, и тени позади меня сдвигаются.
Я поворачиваюсь, чтобы увидеть, как Титус выходит вперед, и моя кровь превращается в лед, когда он подходит достаточно близко, чтобы затмить меня. На ум приходит история, которую рассказал мне Том. Как Агата заставила Титуса выпустить человеку кишки только для того, чтобы причинить боль Линдси.
– Посмотри, какой он большой, Талия. Какой сильный. Ты можешь хотя бы представить, что такая штука двинется против тебя? Она лениво бочком подбирается к отвратительному мужчине, проводя кончиками пальцев по его груди и руке.
– Он разорил бы такое невинное создание, как ты, как волк, обыскивающий драгоценного маленького ягненка.
– Чего ты хочешь, Агата? Почему ты позвала меня?
Когда она поворачивается ко мне лицом, я вижу, что она откуда-то что-то схватила, что она держит, когда плюхается на край кровати. Похоже на пистолет, но, учитывая присутствие Титуса в комнате, я предполагаю, что он стреляет дротиками, о которых мне рассказывал Том. Мои подозрения подтверждаются, когда она направляет оружие на мужчину, стоящего прямо за мной, как будто ей нужно утвердить свою власть для того, что будет дальше.
– На скамейку запасных.
Взгляд скользит к хитроумному устройству и обратно к ней, я качаю головой.
– Зачем?
– Я хочу посмотреть, как Титус трахает тебя. Когда она переключает свое внимание на меня, мое сердце колотится в груди, ветвистые кристаллы паники поднимаются по позвоночнику, в тот момент, когда ее губы растягиваются в улыбке.
– Грубый, злой, животный секс. Как жестокий отец, трахающий сучку.
Измученный крик эхом разносится по комнате, тот, который должен принадлежать мне, но когда я смотрю на
Уилл, он ерзает на своем стуле.
Видя его таким беспомощным, я каким-то образом четко фокусирую свою реальность. Я не только отказываюсь терпеть подобное, но и не буду заставлять его смотреть на это.
– Ты…. Ремус хотел, чтобы девственница родила его ребенка.
– Да, это правда. И я полагаю, ему придется поискать в другом месте, потому что ты определенно не девственница.
– Я же говорила тебе. Мы лишены девственности…
– Нет, нет. Я думаю, ты неправильно поняла историю, Голубка. Видишь ли, Уилл утверждает, что это он забрал твою вишенку.
Нет. Я бросаю взгляд на Уилла, который даже не смотрит на меня.
– Он лжет.
– Что он выигрывает от лжи? Посмотри на бедного мальчика. Ему не дали никаких привилегий за его честность. Она снова направляет пистолет на хитроумное устройство.
– На скамейку. Итак.
– Я очень сомневаюсь, что твой брат одобрил бы это.
– Ремуса здесь нет. У него какие-то дела с Легионом на ближайшие пару дней. Я уверена, он расстроится, когда увидит, что его драгоценная маленькая дочь-девственница разрушена безвозвратно. Но он справится с этим. Он всегда так делает. А теперь садись на скамейку запасных, пока я не решила рассказать Ремусу, что случайно выстрелила в его любимую дочь из дротика. Что, кстати, было бы гораздо менее приятно. Титус может подтвердить это.
