Текст книги "Прекрасная месть (ЛП)"

Автор книги: Кения Райт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Что?..

Я протянула к нему руку… но в последний момент остановилась:

– Ты так и не признался ей?

– Ни разу, – он продолжал смотреть в окно, не оборачиваясь. – Я пытался показать. Много раз. Но…

Я застыла, потрясенная.

Как он мог не сказать ей об этом?

Он прошептал:

– Я слишком боялся.

Боялся? Он?

Лэй – высокий, красивый, сильный. Опасный. Его уважали, слушались, шли за ним. У него – оружие, армия, настоящая власть. Даже сейчас, вон, несколько синих машин едут за нами, как за каким-нибудь чиновником.

И он чего-то боялся?..

Лэй повернулся и поймал мой взгляд:

– Я должен был сказать. Но испугался.

Я все еще не могла поверить:

– Чего?

– Что она меня оттолкнет.

Я сжала губы.

– В моей голове ее отказ был острее самого смертоносного меча. Я был уверен, что он ранит сильнее любой пули, – Лэй коснулся груди. – Я не думал, что переживу, если она скажет, что не любит меня. Наверное, оказался бы на том же балконе, как ты сегодня. Прыгнул бы в пустоту, надеясь найти хоть какую-то свободу. Пытаясь убежать от этого ужаса, который называют реальностью.

Я застыла. Не смогла вымолвить ни слова.

– Прости, – он покачал головой. – Еще слишком рано. Мне не следовало этого говорить.

Я опустила взгляд на пальцы:

– Нет. Ты прав. Я действительно пыталась сбежать. Я рада, что Дак меня спас. Это было так глупо… Мне жаль.

– Сердце было разбито. За это не извиняются. Просто… не делай этого снова.

– Лэй внимательно посмотрел на меня. – Когда ты побежала к тому краю, у меня будто сердце схлопнулось внутрь. Я едва мог дышать

– Я не думала.

– Конечно, не думала. Слишком многое случилось.

Глаза защипало, но слезы так и не пошли.

Лэй приподнял брови:

– Ты раньше теряла кого-нибудь?

– Мама умерла прошлой зимой. Рак.

Он нахмурился:

– Моя мать ушла осенью. Сердечный приступ.

– Господи…

– Похоже, у нас с тобой слишком много общего. И все – с привкусом боли.

– Да, – кивнула я. – Так и есть.

– Теперь, когда… – он запнулся, покачал головой.

– Что?

– Теперь, когда ты потеряла отца… Думаешь, со смертью становится проще справляться?

– Ни капли. Когда мама умирала, я хотя бы была к этому готова. А сейчас… я просто разбита.

Он кивнул:

– Я надеюсь, когда умрет мой отец, гнев перебьет боль. Я надеюсь, станет хоть немного… легче. Что я не буду по нему скучать.

– Надеюсь, ты прав, – я постаралась не думать о теле отца, лежащем в машине позади. Вместо этого сосредоточилась на Лэе. – Вы с Даком не обязаны были вмешиваться и спасать меня. Но вы сделали это. Я никогда не забуду.

– Никогда в жизни не видел, чтобы Дак так быстро бегал.

Это прозвучит безумно, но я чуть не спросила его – член у Дака правда в виде штопора? Мозг вытворяет странные штуки, когда ты пытаешься не утонуть в собственной скорби.

– Кажется, мне стало хоть немного легче, – тихо сказал Лэй. – Может… мне просто нужно было все это проговорить вслух. С кем-то.

Он продолжал смотреть на меня:

– Возможно, в этом есть смысл, что ты рядом. Хотя я не понимаю, почему именно ты.

– Мама всегда говорила: нет ничего сильнее, чем ухо незнакомца, – я пожала плечами. – Иногда проще выговориться человеку, с которым тебя ничего не связывает.

– Почему?

– Потому что родные и друзья слишком переживают. Они могут быть предвзятыми, стараясь защитить тебя, и реагируют, исходя из того, кем ты для них являешься.

Он перевел взгляд в окно:

– А незнакомец?

– Этот человек независим. Без эмоциональной привязки. Может быть, он смотрит объективнее.

Он снова посмотрел на меня:

– И ты будешь тем самым ухом незнакомца?

Я подняла руку с наручником, и его рука, прикованная ко мне, поднялась следом:

– Ну, хоть кем-то буду. Пока ты меня не отпустишь.

Он уставился на металлический замок:

– Рано или поздно… я их сниму.

– Тебе стоит снять их, потому что… – я грустно улыбнулась. – Рано или поздно, мне придется в туалет.

– Есть способы, как не снимать наручники, и при этом ты сможешь сходить.

Я распахнула глаза:

– Я бы предпочла об этих способах не узнавать.

– Посмотрим.

– Вот еще, – пробормотала я и опустила руку.

Мой взгляд задержался на его силуэте.

Лэй снова уставился в окно.

Он был таким красивым. Если бы все это происходило в другой день, в другое время… я бы, наверное, уже потеряла голову. Он – идеальный образец мужской силы и притягательной внешности. Дай мне еще неделю, и я бы, скорее всего, просто застыла, влюбленная в саму идею его существования.

А теперь я понимала, откуда в его глазах столько боли.

Его сердце разбито. Он так и не успел полюбить ее по-настоящему.

Не раздумывая, я потянулась к его руке и мягко сжала ее. Как только наши ладони соприкоснулись, я почувствовала, будто нас ничего не может ранить. Будто пока наши руки связаны, мир не в силах навредить ни ему, ни мне.

Он резко повернулся ко мне, но руку не убрал. Просто смотрел. Может, он тоже почувствовал это странное, защитное спокойствие?

Мне отпустить?

Он закрыл глаза и откинулся на сиденье. Из его губ вырвался долгий, тяжелый выдох. Но руку он так и не убрал.

Я жаждала большего прикосновения, перевернула его ладонь вверх и провела пальцами по линиям. На коже было несколько старых шрамов. Бледные, рваные, белесые полоски.

Что же с ним случилось?..

Было странно держать его за руку вот так. Испытывать эту тихую, почти невесомую близость с мужчиной, которого я почти не знала. Никогда раньше я не прикасалась к чужаку так долго.

Я должна была остановиться, но не могла. Должна была отпустить, но продолжала гладить его ладонь.

Эти поглаживания хоть как-то собирали по кусочкам мой разлетевшийся мозг.

Голос Лэя прозвучал шепотом:

– Может, я и не стану снимать наручники.

Я провела пальцем по его большому пальцу:

– Почему?

– От твоих прикосновений все это гребаное безумие… становится менее ужасным.

Мое разбитое сердце отозвалось теплом:

– Тогда я буду прикасаться к тебе чаще.

Он все так же опирался головой на спинку сиденья, но повернул лицо ко мне и открыл глаза.

Он ничего не сказал. Между нами растянулась теплая, молчаливая тишина.

Его темные, пронзительные глаза будто затянули меня внутрь. Манили. Завораживали. Они звали меня шагнуть в их мрачную глубину, где не существовало ничего, только он и я.

Помоги мне залечить раны, и я помогу тебе.

И я позволила себе утонуть в этом взгляде. Растеклась в нем. Растворилась. Он обернул меня с ног до головы, как вторая кожа.

И душа моя чуть приподнялась над темнотой. И мозг, истерзанный болью, вдруг затих – от хрупкой, но отчаянной надежды. Сердце забилось чуть сильнее. В нем появилась мысль, а вдруг он сможет меня исцелить?

А может… и я смогу исцелить его.

Глава 11

Душа и дух

Лэй

Ее прикосновение было как искусственное дыхание.

Из-за нее я снова мог дышать.

Кончики ее пальцев скользнули по моей ладони, и тело будто ожило. Она вытянула меня из ледяной, темной норы, полной ужаса, боли и разбитого сердца. До того как мы сели в машину, я был на грани. Но показать это? Невозможно. Я не мог рассказать никому. Даже дать чувствам выйти наружу – роскошь, которую я себе не позволял.

Именно поэтому я приказал всем ехать в других машинах.

Мне нужно было всего пару секунд, чтобы ослабить маску и расстегнуть доспехи. Хоть на мгновение.

Я был Хозяином Горы – сильным телом и крепким разумом. Мое сердце, моя душа, каждое мое действие должны были быть прочно укоренены на Востоке.

Горы символизировали вечное спокойствие. Священную непоколебимость. Люди поднимались в горы, но никогда их не покоряли. Они восхищались их красотой, но не могли унести их с собой. В древности горы считались обителью богов. А в христианские времена, воплощением самого Бога. Осью, соединяющей Землю и небеса. Настоящий Хозяин Горы должен был вызывать такое же трепетное восхищение и уважение. Он был сердцем «Четырех Тузов».

Я был живым, дышащим символом Востока.

Должен был стать осью, соединяющей американский мир с нашим народом.

Я был их первой линией защиты – от правительства и расистов, от бандитов и воров, убийц и мошенников.

Если бы они заметили, что я трещу по швам и медленно разваливаюсь, это посеяло бы тревогу по всему Востоку.

Если рушится фундамент – падает весь дом.

Мое ближайшее окружение уже трясло от страха.

Чен снова начал грызть ногти, старая детская привычка, от которой он вроде бы давно избавился.

Дак сидел тихо, снова и снова полируя одну и ту же сторону лезвия. Обычно он был полон шуток и жестокого веселья, а теперь словно онемел.

Ху все время дергался, беспокойно осматривался, как будто кого-то искал. Ни секунды покоя. Совсем не тот Ху, которого я знал.

Я должен был это исправить. Если соберу себя – соберу и их.

Перед тем как отец начал учить меня особым приемам, смертоносным ударам, которые передавались в нашей семье из поколения в поколение, он всегда заставлял меня подниматься на гору Утопия.

Там я должен был провести семь ночей. Как можно ближе к вершине, там, где небо касается земли. И каждый раз я должен был отправляться в это путешествие один.

Хотя я терпеть не мог эти изнурительные восхождения, именно там мне открывались почти божественные откровения.

Я никогда не возвращался с горы Утопия тем же человеком. Каждый раз становился другим – сильнее, яснее, собраннее.

И сейчас, на пути мести, я снова ощущал себя скалолазом, забирающимся все выше и выше. Только теперь я не видел вершины. А за спиной зияла бездонная пропасть.

Эта поездка до отеля была для меня передышкой, попыткой вернуть себе хоть каплю ясности в этой миссии смерти и возмездия.

Но стоило Эскаладу тронуться с места, как перед глазами вспыхнули образы мертвой Шанель.

Наверное, это все кровь и смерть, что остались в пентхаусе, засели у меня в голове.

Вся хрупкая тишина, которую я сумел собрать в себе, рухнула.

Мой внутренний фундамент зашатался.

Я сидел на этом сиденье и чувствовал, как медленно трещу, рассыпаюсь на крошечные, никому не нужные осколки человека.

Меня накрыла волна бессилия.

И это бессилие преследовало меня, делало слабым.

Оно клубилось вокруг, словно густой ядовитый дым, обвивая мои конечности, просачиваясь в поры.

Оно расползалось по сердцу, заражало душу.

И вдруг я начал рассказывать Моник о смерти Шанель.

Я не должен был быть таким эгоистом.

Она и так пережила слишком многое.

Но остановиться я уже не мог.

Я начал говорить с ней, не в силах замолчать, рассказывая о Шанель, об отце и о дяде Сонге.

Я спрашивал ее о смерти и горе – и она отвечала честно, без прикрас.

В ее глазах не было ни капли осуждения.

Я схожу с ума.

И тут она прикоснулась ко мне.

И это прикосновение стало для меня освобождением.

Страхи растаяли.

Поднимающаяся волна спокойствия рванулась сквозь темноту, как дикое существо, вырывающееся на свободу.

И, слава Богу, она не остановилась.

Моник перевернула мою руку и провела пальцами по ладони, выламывая запертые створки моего сердца.

Часть моего страха и бессилия рассеялась, будто ядовитый газ, который развеялся сильным ветром.

Эмоций вырвалось так много, что я закрыл глаза и откинулся на сиденье, утопая в этом удивительном акте доброты, от человека, который сам был изранен не меньше моего.

Я не отпущу ее... по крайней мере, не скоро...

Когда ее нежные пальцы скользили по моей коже, я чувствовал, как ее душа прикасается к моей.

Я согревался. Светлел. Наполнялся изнутри от ее теплого жеста.

Всего лишь пальцы на моей ладони, так просто и в то же время так чертовски исцеляюще.

Это было настоящее единение душ и сердец.

Я говорил серьезно. Я не хотел снимать с нее наручники.

Я жаждал ощутить это снова и снова.

Моя жажда мести была всего лишь грубыми заплатками на моей боли, а ее прикосновения по-настоящему залечивали мои раны.

И тогда она прошептала простые слова, наполненные любовью и теплым обещанием:

– Тогда я буду прикасаться к тебе чаще.

Все мое тело будто зазвенело от этих слов.

Я открыл глаза и посмотрел на нее.

Что-то проснулось внутри меня, нечто такое, чему я не мог дать имени.

Я никогда раньше не чувствовал ничего подобного.

Я знал только одно: она была огромным маяком яркой любви, и я до отчаяния хотел найти дорогу, ведомый ее светом.

Я надеялся использовать этот свет, чтобы наконец выбраться к миру.

Но я не должен. Это было бы неправильно.

Разум твердил, что держать ее рядом – значит злоупотреблять властью и манипулировать ею.

Хозяин Горы обязан был выбирать честь и дисциплину, а не поддаваться похоти и жадности.

Значит, правильным было бы расстегнуть наручники и отпустить ее.

Но я не мог...

Она была единственным человеком на этой земле, кто за весь последний месяц подарил мне хоть крупицу покоя.

И я не мог оторвать от нее взгляд.

В тишине машины наши глаза встретились.

Время остановилось.

Ее душа переплелась с моей, а мой дух завертелся в ее ладонях.

И я погрузился еще глубже в это спокойствие.

Даже без наручников между нами уже возникла связь.

Связь, скрепленная смертью. Кровью. Криками боли. Стонами отчаяния.

В этой машине, через одно простое прикосновение, мы отпустили все.

И стали единым целым.

Законы логики и физики больше не имели власти надо мной.

Сколько бы ни длилась моя месть, она останется со мной.

Глава 12

Грязная работенка

Моник

Остаток пути Лэй молчал, откинув голову на спинку сиденья. Но все это время он не сводил с меня глаз.

А я продолжала гладить старые шрамы на его ладони. Бледные, неровные полосы были как карта пройденного пути, дороги борьбы и стойкости. Шрамы, выцарапанные жизнью, рельеф его силы и упорства. Их можно было «прочесть» лишь тем, кто осмеливался коснуться и понять.

По крайней мере, мне так казалось. Он не выглядел тем, кто часто позволял другим прикасаться к себе. И уж если позволял... Вряд ли многие доживали до следующего дня.

Он явно прошел через многое.

Лэй нарушил тишину:

– Мне неловко признаться, но мои руки совсем не такие мягкие и гладкие, как твои.

– Мои тоже не такие уж мягкие. Это рабочие руки, – ответила я.

– Все равно они мягче моих, – грустно улыбнулся он. – Где ты работаешь?

Я пожала плечами:

– Делаю то, что делаю.

– И что же именно? – уточнил он.

– Ничего особенно захватывающего.

– Но между нами нет секретов, – спокойно заметил он.

Я усмехнулась:

– Потому что мы теперь закадычные друзья?

– Именно, – с легкой улыбкой сказал Лэй и, шевельнув другой рукой, напомнил о наручниках, соединяющих нас. – Самые близкие. Никаких тайн. Расскажи. Мне интересно.

– Почему?

– Ты даешь мне повод отвлечься.

Я поняла, о чем он. Стоило мне просто прикоснуться к нему, и боль от смерти отца отступала хоть на немного.

Я медленно провела пальцами по одному из выпуклых шрамов, поднявшись до его запястья.

– У меня две работы. Первая – я официантка в стрип-клубе. И это даже не приличное место. Это дыра, куда сваливаются старые стриптизерши, потому что в другие клубы их уже не берут.

– Как называется это место? – спросил Лэй.

– Scarlett’s Exotic Lounge, – поморщилась я. – И, честно, в нем нет вообще ничего экзотического.

– Но владеет им женщина по имени Скарлетт? – уточнил он.

– Нет. Какой-то мудак по имени Карл. Без понятия, откуда он вообще взял это имя.

Лэй усмехнулся уголком губ.

– И что на тебе обычно надето, когда ты там работаешь? – его голос был легким, почти ленивым.

– Туфли на шестидюймовых каблуках. Крошечная черная юбка... Через которую, в общем-то, видно... ну... почти все. И еще маленький корсет, вернее, полоска ткани сантиметров пять в длину. Так что... это больше лифчик, чем корсет.

К моему удивлению, Лэй прикусил нижнюю губу.

– Хм-м...

Я моргнула.

– В общем... не работа мечты, но за ночь удается быстро срубить немного денег. Конечно, если клуб не ограбят.

– Сколько получается заработать?

– Двести–триста долларов в хорошие вечера. В плохие… еле-еле набирается пятьдесят.

– Ты ненавидишь работать там?

– Клиенты там, в основном, отвратительные, – фыркнула я.

Улыбка с его лица исчезла.

– В каком смысле?

– Казалось бы, с кучей голых баб, которые скачут на сцене, им должно этого хватать, – я перескочила пальцем на новый шрам, зигзагообразный, вдоль его большого пальца. – Но нет. Мужики всегда хотят, чтобы официантки, единственные, кто там еще хоть как-то одет, – тоже скинули с себя все.

– Они хотят то, чего не могут получить, – тихо заметил Лэй.

– И это жутко бесит. Они постоянно пытаются схватить меня за задницу и... ну, ты понял.

Все тени улыбки тут же исчезли с его лица.

– Теперь, когда у тебя есть деньги, которые дал тебе мой отец, ты все еще собираешься там работать?

– Ни за что, – твердо сказала я. – Когда все это закончится, я пойду в приемную комиссию колледжа Glory Community College и выберу нормальную программу, которая поможет мне зарабатывать – сестринское дело, IT, бизнес-администрирование... что-то в этом духе.

Впервые за весь день внутри меня мелькнуло что-то похожее на радость.

– Запишусь туда, где будет толково и не слишком долго учиться. Семьдесят пять тысяч далеко не уведут, но я подойду к этому с умом. Буду жестко экономить, считать каждый цент. И еще хочу отложить немного для сестер – на учебу или...

– Нет, – резко перебил Лэй. – Ты должна потратить все на себя. Сделать все, чтобы у тебя была самая сильная позиция.

– Я так не могу, – прошептала я.

– Ты о них заботишься. Если ты будешь стоять крепко на ногах, тебе будет намного проще помогать им и поднимать их за собой.

– Ну... в этом что-то есть, – признала я, задумавшись.

Лэй снова стал серьезным:

– И что за вторая работа?

– А, – я снова пожала плечами. – Работа с цыплятами.

Лэй удивленно поднял брови:

– С цыплятами?

– В Глори на окраине города стоит огромный завод по переработке курятины. Я подрабатываю там по вечерам. Вообще-то, если бы сегодня был обычный день, я бы как раз сейчас туда ехала.

– И что ты там делаешь?

– Очень гламурная работа, – фыркнула я, – стою на конвейере и лома́ю кости.

Лэй усмехнулся:

– Звучит гламурно. Расскажи еще.

– Серьезно? – я удивилась.

– Твой мир совсем не похож на мой. Это... захватывающе.

Я усмехнулась:

– Может, поменяемся местами?

– Пожалуй, стоит, – усмехнулся Лэй.

Он остановил мою руку, перестав позволять мне водить пальцами по его коже, и просто крепко сжал ее... Будто давно хотел это сделать, но только сейчас решился. Его тепло медленно проникало в мою ладонь.

– Почему ты вообще ломаешь куриные кости? – спросил он.

Я заставила себя собраться.

– На заводе высокий показатель обрабатываемых тушек в минуту. Его так и называют – ПВМ⁷. Представь: ты стоишь на конвейере при температуре около четырех градусов тепла. Все вокруг сырое, мокрое и скользкое. Куриная жижа, кишки, жир, все это течет по пальцам и забрызгивает комбинезон.

– Очень гламурно, – усмехнулся Лэй и провел пальцем по моим костяшкам.

– Работники стоят плечом к плечу, все с острыми ножами и крюками в руках. И каждому дают одну задачу, которую надо выполнять снова и снова, без остановки.

– И твоя задача – ломать кости? – уточнил он.

– И сухожилия перерезаем. Очень быстро. Наша линия отвечает за отделение ножек и крылышек, – добавила я.

– Значит, ты хорошо обращаешься с ножом? – уточнил Лэй.

– Ну... – я задумалась. – В целом да. Можно так сказать.

– А с пистолетом? Дядя Сонг ведь отдал тебе свой. Мой дядя никогда бы не поступил так просто. Да еще и с заряженным оружием. Он точно знал, что ты умеешь им пользоваться.

– Наверное, Сонг подслушал, как я рассказывала твоему отцу, что иногда охочусь с сестрой в лесу Серенити, чтобы добыть еды.

– Отец тоже охотился, – тихо сказал Лэй. – Чтобы прокормить меня и мою сестру.

– Он мне об этом рассказывал, – кивнула я.

Лэй вздохнул и отвел взгляд, но руку мою так и не отпустил.

Я почувствовала, как что-то кольнуло внутри.

Опустив глаза, я посмотрела на наши переплетенные пальцы.

– Ты боишься убить своего отца? – спросила я почти шепотом.

– До усрачки, – ответил он честно.

И вдруг машина резко остановилась.

Я подняла глаза.

Что за...?

Royal Palm Hotel возвышался над городом, словно непоколебимый страж. Его силуэт был неотъемлемой частью скромной панорамы Глори и считался главной гордостью города.

Когда-то, до болезни, моя мама работала здесь горничной, драила туалеты и терпела капризы постояльцев. Только благодаря ей я хоть раз в жизни заглядывала в номера этого отеля.

Конечно, позволить себе остановиться здесь я бы никогда не смогла. Royal Palm был настоящим оазисом роскоши: стандартный номер стоил минимум четыреста пятьдесят долларов за ночь, а люксы начинались от тысячи.

Я удивленно распахнула глаза:

– Мы будем жить здесь?

С скучающим видом Лэй осмотрел отель, будто тот не блистал золотом и роскошью.

– Да. Похоже, это то самое место, – спокойно произнес он. – Почему? Оно тебе не подходит?

– Royal Palm? – я нервно рассмеялась. – Да нет... Просто это слишком шикарно для Глори. Здесь останавливаются только богатые.

– Хм-м, – протянул он, снова лениво оглядев здание и, кажется, совершенно не впечатлившись. – Отлично. Ты когда-нибудь жила здесь?

– О, да, постоянно, – фыркнула я. – После смены на конвейере, где я ломаю куриные кости, я обычно иду прямиком в свой президентский люкс, закидываю окровавленные сапоги на стол и отдыхаю.

Он резко повернулся ко мне и широко улыбнулся:

– Ты смешная.

– Спасибо. И нет, конечно, я никогда здесь не жила. Но моя мама работала в этом отеле.

И однажды мы с сестрой, Джо, даже снялись тут в массовке, когда здесь снимали фильм.

– В каком фильме? – спросил Лэй.

– Вряд ли ты о нем слышал. Это был какой-то супердешевый слэшер.

– Но все-таки, как назывался?

– «Смотритель»?

– Ты права. Никогда о таком не слышал.

– Сюжет крутился вокруг группы старых школьных друзей, которые решают устроить спонтанную встречу в роскошном отеле. Они и не подозревают, что туда же заявляется недовольный бывший уборщик мотеля, известный только как «Смотритель», с ржавой старой ножовкой в руках. И начинает вырезать их одного за другим.

– А кого ты там сыграла? – с легкой улыбкой спросил он.

Я расплылась в гордой улыбке:

– Я была трупом номер двадцать три. Вся в крови, с ножом, торчащим из лба. Мы с сестрой лежали на полу часами, пока они снова и снова переснимали сцену.

Лэй усмехнулся:

– Понравилось играть мертвую?

– Это был лучший день в моей жизни, – радостно сказала я.

Он негромко рассмеялся.

Дверь рядом с ним распахнулась.

На пороге появился Чен:

– Все. Мы на месте.

Выражение Лэя резко изменилось, словно он надел на себя непробиваемую маску. Все тепло и веселье, что еще секунду назад светились на его лице, исчезли без следа, уступив место холодной решимости. Каждой чертой он давал понять, что начались серьезные дела.

Я напряглась.

Лэй снова стал тем пугающим незнакомцем, каким был в самом начале. Он отпустил мою руку и повернулся к Чену.

Что ж. Веселье кончилось.

Чен достал маленький ключ и передал его Лэю:

– Вот. С их помощью вы сможете снять наручники и наконец свободно двигаться.

– Наручники остаются, – холодно сказал Лэй, убирая ключ в карман. – Номер готов?

– Готов, – мрачно отозвался Чен, затем кивнул в мою сторону:

– На всякий случай я все-таки забронировал для Моник отдельную, очень приличную комнату этажом ниже. Вдруг ты передумаешь...

– Ну, я не передумаю. Она остается в моем люксе. Всегда будет рядом со мной.

Чен прищурился:

– Всегда?

По лицу Лэя дернулась жесткая линия челюсти.

– Всегда, – повторил он.

Я в изумлении распахнула глаза:

– Ну... не прям всегда же...

Но ни один из них даже не повернулся ко мне.

Чен не отводил взгляда от Лэя:

– И сколько, по-твоему, Моник должна "всегда" оставаться при тебе?

– До тех пор, пока я не убью своего отца.

– Почему именно до этого момента?

– Моник его заинтересовала. А значит, одна она в безопасности не будет, пока он жив.

Что?!

Холод ужаса пробежал по мне.

Чен кивнул:

– Логика в этом есть.

Лэй нахмурился:

– Рад, что смог тебя впечатлить. Это доставляет мне неподдельную радость.

Чен поправил пуговицу на пиджаке, словно проверяя, все ли на месте:

– То есть, мы окончательно соглашаемся на похищение?

– Если ты хочешь это так называть.

– Думаю, и власти, и семья Моник могут с этим согласиться.

– Тогда я сам поговорю со всеми, у кого возникнут претензии, – спокойно отозвался Лэй.

Я сжала губы в тонкую линию.

– Значит, она будет жить в твоем люксе? – уточнил Чен.

– Да.

Чен прочистил горло:

– И... ты планируешь оставить ее прикованной к себе?

– Таков план.

– Может, хотя бы немного отступить от плана?.. Может быть, обсудим наручники или...

– Никаких компромиссов, – жестко оборвал его Лэй.

Отступив на шаг, Чен шумно выдохнул:

– Тогда я больше не буду поднимать эту тему.

– Сомневаюсь, что ты сдержишь это обещание, – сухо заметил Лэй и, держа меня за руку, повел нас прочь от машины.

Нам с Лэем потом придется серьезно поговорить об этих чертовых наручниках. Я не собираюсь носить их вечно.

Все его люди, одетые в синие костюмы, уже вышли из фургонов и других машин.

– Ладно, Лэй, – сказал Чен, отходя в сторону. – Тогда давай обсудим, что нам еще предстоит сегодня.

А что еще сегодня будет?!