Текст книги "Цирк Обскурум (ЛП)"

Автор книги: Кендра Морено

Соавторы: К. А. Найт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Глава

19

Даймонд на вкус как цирк – темный, декадентский и немного волшебный. Когда он берет поцелуй под свой контроль, а его рука крепче сжимает мои волосы, я полностью отдаюсь ему, желая узнать, каково это – быть поглощенной им. Секс и близость всегда ассоциировались в моей жизни с болью и разочарованием до сих пор, но что-то подсказывает мне, что с Даймондом все будет по-другому. Это будет что-то монументальное, изменяющее жизнь, и желание попробовать это настолько сильно, что я пытаюсь придвинуться ближе. Меня не волнует ничего, кроме устранения пространства между нами. Даймонд в данный момент высасывает из меня жизнь. Возможно, так оно и есть. Возможно, Даймонд – жнец, и это его способ высосать мою душу. Если бы это было правдой, разве меня это волновало бы?

Нет. Я думаю, что с радостью отдала бы её ему.

Язык Даймонда скользит по моим зубам и танцует с моим, когда он углубляет поцелуй. Я стону в его губы, отчаянно желая большего. Я сжимаю его мышцы, ощущая их силу. Я хочу его. Я никогда никого не хотела так сильно, как мужчину, обнимающего меня. Желание, бурлящее в моей крови, настолько сильно, что я задыхаюсь от него, как будто он пробудил все мои самые темные фантазии и использует их против меня своими поцелуями.

Как раз в тот момент, когда я собираюсь толкнуть его на свою кровать и пойти дальше, клапаны моей палатки распахиваются. Я отдергиваюсь, но руки Даймонда все еще держат меня за волосы, не давая отодвинуться слишком далеко. Он прерывает поцелуй, но не отводит взгляда от моих глаз, заставляя меня видеть темноту в них, пока я тяжело дышу. Часть меня смущена, но другая часть говорит мне продолжать и позволить тому, кто только что вошел, посмотреть.

– Ну, если бы я знал, какое веселье здесь происходит, я бы пришел раньше, – дразнит Харт у входа.

– Что? – Спрашивает Даймонд, по-прежнему не отводя взгляда.

– О, Хильда. Ей нужна Эмбер, – отвечает Харт, пожимая плечами.

– Это может подождать? – Спрашиваю я, краем глаза глядя на Харта.

– Я бы хотел, чтобы это было возможно. – Харт вздыхает. – Я бы с удовольствием посмотрел, как вы двое трахаетесь.

Мои щеки краснеют от его слов, и на этот раз, когда я пытаюсь взглянуть на него, Даймонд позволяет мне.

– Что? – Хриплю я.

Харт ухмыляется.

– Не волнуйся, Куинн. Я бы тоже тебя трахнул.

Я сжимаю бедра вместе. Это вульгарно и неприлично, но я думаю об этом сейчас, о них двоих и о том, что остальные тоже присоединяются. Я, должно быть, ярко краснею, когда мои мысли направляются в этом направлении, потому что Харт свистит.

– Ты только посмотри на это? – говорит он. – Я думаю, нашей Куинн нравится, как это звучит.

– Я… Что нужно Хильде? – Я хриплю, пытаясь заговорить, несмотря на бушующее желание, кипящее внизу моего живота. Это было из-за поцелуя Даймонда, но теперь я вижу всевозможные образы, которые делают это еще хуже. Позже, я знаю, подумаю об этом, независимо от того, настоящее это предложение или нет, но сейчас, если я нужна Хильде, я должна пойти.

– Она что-то увидела в картах, – говорит Харт, пожимая плечами. – Она казалась очень расстроенной.

Я сажусь, мои глаза расширяются.

– Она казалась расстроенной?

Хильда – одна из самых спокойных людей, которых я знаю. Я никогда не видела, чтобы она делала что-либо, кроме как говорила холодным и собранным тоном. Если она увидела в картах что-то, что ее обеспокоило, значит, это что-то плохое.

Харт кивает и прижимает пальцы к пологу палатки, наклоняя голову, как животное, в то время как что-то темное скрывается в его взгляде.

– Да. Ты когда-нибудь задумывалась о том, как легко было бы задушить кого-нибудь цирковым шатром?

Я моргаю. Возможно, сейчас не время спрашивать, что он имеет в виду. Я смотрю на Даймонда.

– Я должна пойти посмотреть, что она увидела.

Даймонд наклоняет голову.

– Тебе не нужно ждать моего разрешения, Эмбер. Здесь ты свободна.

Я не осознавала, что делаю именно это, ожидая убедиться, что он не против. В конце концов, мы были заняты, поэтому я предположила… Но это говорит старая Эмбер. У новой Эмбер нет жестокого мужа, который контролирует ее. Новой Эмбер не нужно спрашивать разрешения или извиняться за то, что она не может контролировать.

– Конечно, – бормочу я. Прежде чем я передумаю, я запечатлеваю еще один целомудренный поцелуй на губах Даймонда, заставляя его глаза расшириться от удивления, затем встаю и направляюсь к пологу палатки.

– Один для меня, Куинн? – Харт дразнит, ухмыляясь и приподнимая брови. Это вызов. Он думает, что я это не сделаю.

Новая Эмбер не боится. Новой Эмбер все равно, что о ней думают люди.

Я наклоняюсь к нему и запечатлеваю такой же целомудренный поцелуй на его губах, заставляя его замолчать. Не думаю, что когда-либо раньше видела Харта таким удивленным. Выражение его лица придает ему почти невинный вид, но злая улыбка, которая появляется на его губах сразу после этого, разрушает эту иллюзию.

– Хорошо сыграно, Куинн, – мурлычет он, как будто это игра. – Я буду помнить, что в этой игре, в которую мы играем, нет правил.

Это звучит опасно, но вместо того, чтобы зациклиться на этом, я подмигиваю ему и говорю:

– Я вернусь позже, – прежде чем уйти.

Я бросаюсь к палатке Хильды, ожидая, что она будет хаотично вопить о чем-то, что увидела в картах. Вместо этого я нахожу ее сидящей на полу посередине, ее пальцы вцепились в плюшевый ковер под ней, как будто ей нужно заземлиться. Ее бледно-белые глаза закрыты, но когда я вхожу внутрь, она открывает их, и в ее взгляде мелькает что-то, чего я не могу определить. Трудно прочесть эмоции Хильды в хороший день, не говоря уже о том, когда она сознательно скрывает их.

– Харт сказал, что ты что-то увидела в картах, – начинаю я, подходя и занимая место напротив нее. Я скрещиваю ноги и жду, зная, что она расскажет, когда будет готова.

Она тихонько напевает мелодию, которую я не узнаю, но она звучит старо и по-иностранному. Эта мелодия похожа на пустыню и пальмы, на оазис посреди песка. Каждая частичка ее тела вибрирует от энергии, и я наблюдаю, как карты падают со стола одна за другой, трепеща, пока не оказываются между нами рубашкой вверх.

– Твоя доброта погубит тебя, Эмбер, – говорит она, и ее голос отдается эхом. Как будто через нее говорит не один человек, и от этого звука у меня мурашки бегут по рукам. – Счастье не гарантировано, и цирк нужно защищать любой ценой. Они должны быть защищены.

– Кто? – Спрашиваю я, наклоняясь ближе, но она не отвечает.

Карты загораются так внезапно, что я отпрыгиваю назад, мои глаза расширяются от этого зрелища. Пламя становится синим, а затем зеленым по мере того, как карты сморщиваются и сгорают.

– Он идёт. – Хильда стонет, ее глаза закатываются на затылок. – Он идёт.

– Кто идёт? – Испуганно спрашиваю я. – Хильда, кто идёт?

Она моргает, и пламя внезапно гаснет. На этот раз, когда она встречается со мной взглядом, в нем только доброта, которую я вижу каждый день. Она выглядит сбитой с толку из-за того, что сидит передо мной.

– Я… Что мы делаем на полу? – спрашивает она.

– Ты сказала, что он придёт, – повторяю я. – Хильда, кого ты имела в виду?

Она хмурится.

– Я не уверена, что понимаю, что ты имеешь в виду, Эмбер. – Ее взгляд останавливается на обгоревших остатках карт, которые теперь неузнаваемы после пламени. – Что случилось с моими картами?

У меня нет ответов для нее. У меня нет ответов для себя.

– Ты велела мне войти и сказала, что моя доброта погубит меня. Ты видела это в картах. Потом ты сказала, что он придет.

Ее глаза расширяются, и она снова изучает карты.

– Какие это были карты?

Я моргаю. Я вообще смотрела на них? Я была слишком расстроена тем, что произошло. Прижимая руку к голове, я пытаюсь вспомнить, но не уверена. Я все еще учусь, поэтому пока не умею читать карты. Глупо. Я должна была посмотреть.

– Я… я не знаю, – признаюсь я. – Я не знаю.

Хильда встает.

– Я буду искать ответы. А пока иди отдохни. – Она прогоняет меня, и я встаю, не сводя глаз с остатков карт. Каким-то образом, когда я смотрю на них, пепел, кажется, образует слово – ночной кошмар, но когда я приглядываюсь внимательнее, ветер от пологов палатки рассеивает его, пока от него вообще ничего не остается.

Должно быть, мне показалось. Хильда разберется.

Все будет хорошо.

Я лгу себе всю дорогу до своей палатки, пока не убеждаюсь, что слишком сильно все испортила. Это было ерундой. Вообще ничего.

Я забываю обо всем, когда вхожу в свою палатку и обнаруживаю, что Даймонд и Харт исчезли.

Мое разочарование перевешивает мой страх.

Глава

20

Моя усталость появляется из ниоткуда. В один момент я в порядке, а в следующий – едва держусь на ногах. Я знаю, ночь была насыщенной событиями, и ковылять на костылях не помогает, но, по крайней мере, я думала, что смогу продержаться еще немного. Когда я смотрю на часы и вижу, что сейчас чуть больше четырех утра, я понимаю, что почти не спала. Это та деталь, которая в конечном итоге захватывает меня. Когда я ложусь в своей постели, я вырубаюсь еще до того, как моя голова касается подушки.

Сначала в моих снах мелькают абстрактные формы, танцуя между ними, которые я узнаю, но вскоре они складываются в сцену, которую я знаю слишком хорошо – мой старый дом и жизнь. Поддерживать чистоту на девственно белой кухне всегда было сущим кошмаром. Даже без готовки все выглядело бы грязным, поэтому я потратила уйму времени на мытье белых столешниц и пола в надежде, что когда Роджер придет домой у него не будет повода ударить меня. Сейчас я стою на этой кухне, таймер духовки ведет обратный отсчет, как будто блюдо вот-вот будет готово.

Дверь за моей спиной с грохотом распахивается, и я подпрыгиваю, оборачиваясь, чтобы обнаружить Роджера в дверном проеме. Его лицо, как обычно, искажено гневом, но на этот раз в нем есть что-то… не то. В его глазах есть что-то, чего я не узнаю.

– Почему ты не поприветствовала меня у двери? – спрашивает он, бросая ключи и бумажник на стойку. – Хорошая жена приветствует своего мужа.

Я бросаю взгляд на духовку. Блюдо внутри выглядит подгоревшим, курица, которую я жарила, давно подсохла. Ужин испорчен. Таймер начинает пищать, сигнализируя мне, что пора вынимать курицу.

– Мне нужно было убрать курицу, – оправдываюсь я, хотя и знаю, что это невозможно исправить. – Я собиралась подойти поздороваться..

Я хорошо помню это воспоминание. Это было через несколько недель после смерти моей мамы. Я все еще боролась с горем, все еще пыталась функционировать и явно терпела неудачу.

До Роджера доносится запах курицы, когда я открываю дверцу духовки, и его лицо морщится.

– А у тебя ужин сгорел, – рычит он.

Без предупреждения он хватает меня сзади за шею, когда я наклоняюсь к духовке. Он сжимает меня так сильно, что я вскрикиваю от боли и, чтобы сохранить равновесие, хватаюсь за край дверцы духовки. Я кричу, когда обжигаюсь, и отдергиваю руки, отбиваясь от него. Я слаба по сравнению с Роджером, поэтому почти ничего не могу сделать.

– Пусть это будет тебе уроком, – ухмыляется роджер мне на ухо. – Ты приветствуешь меня, когда я прихожу домой, предпочтительно на коленях. – Он прижимает мое лицо ближе к дверце духовки.

– Остановись! Пожалуйста! – Я кричу, отчаянно пытаясь вырваться.

– И не сожги ужин, – рычит он, прежде чем прижать мое лицо к дверце духовки. Запах горящей плоти наполняет мои ноздри.

Я резко просыпаюсь, крича от ужаса и тянусь к шраму на щеке, оставшемуся с того момента, как Роджер впервые по-настоящему показал свою чудовищную сторону. Я никогда не видела его таким злым. После этого меня жгли, избивали, покрывали шрамами, избивали дубинкой и всем остальным, что вы только можете себе представить. Мне требуется несколько долгих секунд, чтобы осознать, что это был всего лишь кошмар, и Роджера здесь со мной нет, но в эти секунды откидные створки моей палатки распахиваются, и появляется Спейд.

– Ты в порядке? – спрашивает он. – Что случилось?

Я покрыта холодным потом и дрожу от страха, несмотря на осознание того, что это был всего лишь сон. Я дрожу так сильно, что у меня стучат зубы.

– Прости, что разбудила тебя, – бормочу я. – Это был просто плохой сон.

Он секунду смотрит на меня, прежде чем заходит в палатку и забирается на мою кровать.

– Подвинься, – командует он.

Я делаю, как он говорит, ожидая, что он сядет на край матраса. Вместо этого он ложится и похлопывает по подушке, предлагая мне сделать то же самое. Когда я это делаю, он крепко прижимает меня к своему телу, его тепло прогоняет мой страх и холод. От утешения, которое я нахожу в его объятиях, мне хочется плакать, но я сдерживаюсь.

– Когда я впервые пришел в цирк, мои воспоминания преследовали меня, – бормочет он. – Наличие кого-то рядом помогает.

– Кто тебе помог? – шепчу я, прижимаясь к нему.

– Харт, – отвечает он. – Мы оба страдали от ночных кошмаров, и мы вместе прогоняли их. Мы сделаем то же самое для тебя.

Когда он замолкает, я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него через плечо.

– Спейд?

– Да?

– Спасибо тебе, – шепчу я.

В следующий раз, когда я засыпаю, Роджер не вторгается в мои сны. Это делают только Спейд и его тигрица, каждый из которых дарит тепло и прогоняет мои кошмары.

Когда я снова просыпаюсь, Спейда уже нет. Вместо этого я нахожу Клаба, ожидающего меня снаружи, он скрестил руки на груди и молча смотрит на главный шатёр.

– Хильда просила передать тебе, что она до сих пор не знает, какие это были карты, поскольку ни одна из ее не пропала, – говорит он вместо приветствия. – Она просто сказала быть осторожной.

Я провожу рукой по волосам и морщусь.

– Отлично. Зловещая угроза нависла над моей головой. Как раз то, что мне нужно.

Клаб смотрит на меня.

– Я могу отвлечь тебя, – предлагает он, – если хочешь.

Я колеблюсь. Мне еще несколько недель ходить на костылях, поэтому я не могу делать многие вещи. Как бы Клаб ни захотел меня отвлечь, я уверена, он примет это во внимание.

– Мне бы не помешало отвлечься, – признаю я. И от странного предупреждения Хильды, и от мыслей о Харте и Даймонде, терзающих мой разум.

– Я разучивал новый номер. – Он кивает. – Ты можешь мне помочь.

Я поднимаю брови.

– Что? Ты собираешься проглотить что-то большее, чем меч? Зонтик?

Он смеется и жестом приглашает меня следовать за ним на вершину.

– Я имею дело со всеми клинками, Куинн. Не только с глотанием шпаги.

О. Я этого не осознавала, хотя, вероятно, должна была. Он разрезал фрукты и овощи и орудовал мечом так, как будто знал, что делает. Конечно, он знает толк не только в этом.

Различные исполнители тренируются в главном шатре. Наверху некоторые воздушные гимнасты и акробаты репетируют с сеткой под ними.

– Я думала, Харт не любит сетки, – комментирую я, наблюдая, как один из акробатов поскальзывается и падает.

– Он не любит, – отвечает Клаб. – Сетка предназначена для других, чтобы они отрабатывали новые трюки. Харт обходится без неё, но он совсем другое животное. Остальные предпочитают отрабатывать новые приемы с сеткой.

В этом есть смысл. Ни один из них не находится на том же уровне безумия, что и Харт.

– Так в чем фокус? – Я спрашиваю, хотя в этом не было необходимости. Перед нами большое колесо. На нем есть маленькие колышки и ремешки. В центре нарисована золотая звезда, а по краям идут красные и белые кольца. – Подожди, а это что еще такое?

– Я спросил доктора Луи, можешь ли ты участвовать, и он сказал «да», при условии, что ты не будешь переносить вес на больную ногу, – объясняет он, подводя меня к колесу. – Он берет мои костыли и откладывает их в сторону, прежде чем поднять меня на него. – Держись здесь и здесь, – инструктирует он, продевая мои запястья в кожаные ремни. – Ноги идут сюда. Не переноси свой вес на сломанную ногу. Колесо должно немного ослабить давление.

Пока он пристегивает меня ремнями, акробаты заканчивают свою тренировку и выходят из шатра, оставляя Клаба и меня наедине. Он стоит невероятно близко ко мне, его ловкие пальцы танцуют по моей коже, пока он проверяет фиксаторы и застегивает кожаный ремешок вокруг моей талии.

– Для чего именно это? – Спрашиваю я, мой голос немного хрипит из-за его прикосновений.

Он смотрит на меня сквозь ресницы, его глаза полны озорства.

– Ты боишься ножей, Эмбер?

Я думаю над вопросом. Меня кололи и резали. Ножи причиняли мне боль много раз, но боюсь ли я их?

– Нет, – отвечаю я. – Вроде как, нет.

Он кивает.

– Хорошо. Не дергай круг. Стой спокойно.

Он подходит к столу, которого я раньше не замечала, уставленному ножами.

– Даймонд говорит, что я могу добавить это в свой номер на следующей неделе, – бормочет он, поглаживая металл ближайшего ножа. – Но мне нужно найти кого-то, кто согласится стать мишенью.

Он поднимает нож и крутит между пальцами.

– Итак, ты нашел меня, – бормочу я.

– Я мог бы пытаться убеждать кого-нибудь из зрителей каждый вечер, – говорит он, пожимая плечами. – Но для практики мне нужна готовая цель. – Без предупреждения он бросает в меня нож. Я вздрагиваю, когда он с громким стуком вонзается в дерево у меня между ног. – Расслабься, – говорит он. – Я не причиню тебе вред.

Словно в насмешку надо мной, он бросает еще один. На этот раз он приземляется у моей шеи, так близко, что, клянусь, я чувствую дуновение ветра. Я задыхаюсь, но не двигаюсь, боясь, что именно по этой причине он попадет в меня. Теперь я понимаю, почему ему нужно, чтобы я оставалась неподвижной.

Он изучает меня, держа в пальцах еще один нож.

– Ты такая хорошенькая, когда краснеешь, – комментирует он. – Яркая, как звезда.

Следующий нож пролетает над моей головой.

Желание разливается внизу моего живота, когда он поднимает следующий и подбрасывает его в воздух. Клаб опасен в своей стихии. Здесь, в этом цирковом шатре, он чувствует себя гадюкой, свернувшейся для удара. Когда он бросает еще один, я не вздрагиваю, доверяя ему, и смотрю ему в глаза, когда он бросает половину ножей на стол.

– Совсем не испугалась, – комментирует он, подходя ближе. – Но это еще не все, звездочка. – Он берется за край колеса и осторожно поворачивает его. Я ахаю, когда он поворачивается, крепче вцепляясь в поручни, даже если поясной ремень достаточно тугой, чтобы удержать меня. – Вторая часть номера – это то, как я бросаю ножи во вращающееся колесо. Тебя это возбуждает? – Он медленно вращает колесо, пока я не оказываюсь вверх ногами, и он удерживает меня так. Мое лицо на уровне его паха, на идеальной высоте для…

– Да, – прохрипела я. Черт возьми, это возбуждает меня. Если бы Клаб расстегнул молнию на штанах прямо сейчас, я бы отсосала ему, и очень глубоко. Я отчаянно нуждаюсь в нем, жажду желания, которое могло бы заставить меня почувствовать себя живой и возродившейся. Я не знаю, что такого в этом месте или в этих мужчинах, но, кажется, я не могу контролировать себя – нет, я не хочу контролировать себя с ними. Когда его руки скользят по моей ноге, поглаживая бедро, я почти всхлипываю.

Старая Эмбер смирилась бы с пытками, но новая Эмбер – нуждающаяся и властная.

– Мы одни? – Хриплю я, и крепко сжимаю ремни. В таком положении моя кровь приливает к голове, но мне все равно.

– Да, – мурлычет он. – Мы будем одни еще минут пятнадцать или около того.

Я наклоняю голову и смотрю ему в глаза. В его взгляде я вижу то же желание, что и я.

– Тогда расстегни молнию на брюках.

Он делает паузу. Я знаю, что у него была та же мысль, что и у меня. Его член слегка затвердел, когда я прокрутилась на колесе, но от моих слов его брюки натянулись.

Клаб – это другое животное, которое мне еще предстоит понять. Он стойкий и ведет себя с благородством, которое я не могу определить. Когда он говорит, его слова взвешены и подобраны с особой тщательностью. Однако, когда я говорю ему расстегнуть молнию на брюках, все это самообладание исчезает и обнажает зверя внутри.

– Ты не знаешь, о чем просишь, – предупреждает он. – Ты все еще выздоравливаешь.

Я знаю, что он не имеет в виду физическую силу – он не указывает на мою сломанную ногу – он имеет в виду эмоциональную, но я не боюсь. Я никогда не чувствовала себя в большей безопасности, чем сейчас, и это из-за них четверых. Я принадлежу цирку, им, и я собираюсь заявить на них права точно так же. Я хочу их. Всех их. Новый человек, которым я являюсь, не волнуют социальные конструкции или глупые правила за пределами этого шатра. Меня волнует только то, чего я хочу.

Прямо сейчас я хочу засосать член Клаба глубоко в свое горло.

Я хочу чувствовать себя живой и сильной, и я знаю, что смогу с ним.

– Расстегни молнию на брюках, – повторяю я, резкий приказ наполняет воздух между нами.

Он колеблется один удар, два, прежде чем выпустить своего монстра поиграть. Он со стоном протягивает руку между нами и расстегивает молнию на брюках, высвобождая свою эрекцию и позволяя ей покачиваться перед моим лицом. Капелька предэякулята скапливается на кончике, и я жажду попробовать ее на вкус.

– Дай мне, то, что я хочу, – приказываю я. Несмотря на то, что я пристегнута к колесу, я соскользну, если отпущу его, поэтому я крепко держусь и открываю рот. Все колебания, которые были у него раньше, теперь исчезли.

Клаб прижимает свой член к моим губам, проводя по ним своей спермой, прежде чем погрузиться внутрь. Я задыхаюсь от внезапности этого, и он стонет, его тело напрягается. Он не отстраняется, вместо этого толкается глубже, пока мой нос не прижимается к его коже, и на глаза не наворачиваются слезы.

– Я представлял тебя именно такой, – рычит он, вынимая член и толкаясь обратно, безжалостно трахая мое горло. – Привязанной, беспомощной перед моим натиском. – Я чувствую, как дерево скрипит, когда он вытаскивает кинжал. – Дрожащей от удовольствия, когда я провожу ножом по твоему телу. – Я чувствую холодную сталь на своей здоровой ноге. – Но сейчас я счастлив трахнуть твое идеальное горло. – Он со стуком роняет нож и начинает трахать меня, его стоны и звуки, с которыми его член затыкает мне рот, эхом отдаются в моих ушах. Слезы текут из уголков моих глаз, когда он безжалостно трахает меня, и мне это нравится. Я наслаждаюсь каждой секундой этого. Моя киска сжимается, мое собственное желание охватывает мои бедра, и я жалею, что не обнажена, чтобы он мог попробовать мое собственное удовольствие. Я хочу, чтобы он трахнул меня так, как он сказал. Я хочу этот брутальный, темный край.

Я хочу, чтобы они напомнили мне, что я не разрушена.

– О черт. – Его яйца ударяются об меня, когда он засовывает свой член глубоко в мое горло, трахая меня жестко и быстро, пока сам набухает. – Ты собираешься, черт возьми, украсть мою душу таким образом. Я знаю это.

Несмотря на свои слова, он не останавливается. Слюна капает с моих губ, когда я сосу, он трахает мою глотку, пока я не чувствую, что он начинает терять контроль.

– В следующий раз я собираюсь пристегнуть тебя ремнем и трахать твою киску, пока ты не закричишь, – говорит он мне, – а потом позволю остальным присоединиться. Если ты хочешь разыграть спектакль, малышка, тогда у тебя это получится.

Когда он проникает глубоко внутрь, с ревом погружаясь мне в горло, так что мое лицо плотно прижимается к его тазовой кости, я чувствую, как его член дергается. Тепло наполняет мое горло, когда он изливает туда свое семя, отмечая меня. Я проглатываю все это, не пропуская ни одной капли.

Звук того, что кто-то собирается пройти через цирковой шатер, заставляет его отступить назад и застегнуть молнию на брюках. Клоуны приходят на репетицию, а я вешу вниз головой, с моих губ капает его сперма, из глаз текут слезы, а вокруг рта слюна.

Клаб поднимает меня в вертикальное положение, и от прилива крови к телу у меня на мгновение кружится голова. Пока я прихожу в себя, он лезет в карман и достает носовой платок, прежде чем аккуратно вытереть слюну с моего лица. Он оставляет сперму. Когда он заканчивает приводить меня в порядок, то наклоняется и крепко целует меня, вызывая новый приступ желания.

– Держу пари, что по твоим бедрам прямо сейчас стек бы сок, если бы не твоя одежда, – шепчет он мне в губы. – Не могу дождаться, когда попробую тебя на вкус, маленькая звездочка.

Он отступает назад и разворачивает меня.

– Теперь вторая часть номера, – говорит он, подходя к столу и беря нож, как ни в чем не бывало, но он тяжело дышит и его взгляд задерживается на мне, так что он не так равнодушен, как притворяется. – Постарайся не поддаваться головокружению.

Я киваю, жалея, что у нас нет больше времени на игры.

Я сосредотачиваюсь на точке наверху шатра, чтобы унять головокружение, и только тогда понимаю, что раньше мы были не одни. Высоко на стропилах, сидит, поедающий ведро попкорна, – Харт. Он тренировался и не уходил отсюда. Когда наши взгляды встречаются, он подмигивает, его улыбка такая широкая, что, должно быть, болят щеки.

Если мои трусики не промокли раньше, то сейчас они точно промокли.