Текст книги "Цирк Обскурум (ЛП)"

Автор книги: Кендра Морено

Соавторы: К. А. Найт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

К.А. Найт и Кендра Морено

Цирк Обскурум

Это художественное произведение. Любое сходство с местами, событиями или реальными людьми совершенно случайно.

Авторское право © 2024 К.А. Найт и Кендра Морено, все права защищены.

Все права защищены.

Никакая часть этой книги не может быть воспроизведена в любой форме или любыми электронными или механическими средствами, включая системы хранения и поиска информации, без письменного разрешения автора, за исключением использования кратких цитат в рецензии на книгу.

Авторы сценария К.А. Найт и Кендра Морено

Отредактировано Джесс из Elemental Editing and Proofreading.

Корректура от Norma's Nook.

Отформатирован с помощью Nutty Formatter.

Дизайн от Dily Iola Designs

Обложка от Pretty Little Design Co.

Предупреждение

Цирк Обскурум предназначен для аудитории старше восемнадцати лет и включает ситуации для взрослых, пожалуйста, проверьте список предупреждения о триггерах перед прочтением

Это мрачная книга.

Сомнительное согласие, сексуальное насилие, сексуальное домогательство, физическое насилие, жестокое обращение, жестокое обращение с детьми, тюремное заключение, насилие, убийства, пытки, депрессия, ПТСР, запекшаяся кровь, похищение.

Пролог

– Эй, ну же, Мари. Это не так уж странно, – бормочет мой папа, крепче сжимая мою руку, когда встречает неодобрительный взгляд моей мамы – глаза у нее точно такого же оттенка зеленого, как у меня.

– Она уже несколько недель твердит о том, что хочет посмотреть на этот цирк, – шипит моя мама. – Большинство девочек хотят подготовить свои платья к школьным танцам, но не наша маленькая девочка. – В ее голосе слышится отвращение, как будто желание пойти в цирк вместо того, чтобы носить платья с оборками, является величайшим грехом.

– Ну и что? Я все равно не хочу, чтобы она была такой, как эти заносчивые девчонки. – Папа подмигивает мне сверху вниз. Я возбужденно улыбаюсь, когда его взгляд останавливается на сцене перед нами. – Если моя маленькая девочка хочет пойти в цирк, тогда мы отведем ее. – С этим заявлением он направляется к воротам, и я почти кричу от победы.

Неделями мама говорила мне, что я не могу пойти в цирк. Я умоляла, упрашивала и пыталась подкупить ее. Как только я увидела ярко-зеленые листовки, расклеенные по всему городу, с нанесенными по трафарету черными словами, я поняла, что должна туда попасть.

Что-то во мне требовало этого.

ЦИРК ОБСКУРУМ: ПРИГЛАШАЕТ ВСЕХ ЖЕЛАЮЩИХ.

С 1 по 31 октября.

НАЙДИ ТЬМУ ВНУТРИ СЕБЯ.

Понятно, что мама пришла в ужас, когда я вернулась домой из школы с этими листовками. У нее чуть не случился инсульт, когда она сжимала в руках свой жемчуг и умоляла меня выбросить бумажки в мусорное ведро. Но это не помешало мне рассказать об этом отцу, и теперь мы здесь. Я едва могу справиться со своим волнением.

Я подпрыгиваю рядом с отцом, когда мы приближаемся к замысловатому входу перед нами. Арочный вход имеет форму зияющей пасти со свисающими клыками, лица какого-то демонического клоуна, взирающего сверху вниз на всех, кто осмеливается войти. Он выполнен в красно-черных тонах, на голове у него цилиндр. Ночью, я не сомневаюсь, освещение добавит зрелищу жуткости, но днем это почти комично.

За отверстием я вижу верхушку большого шатра в красную и белую полоску – фирменный стиль каждого цирка. Днем это кажется почти милым, как радостный мираж, призванный зазывать детей.

Трава хрустит под моими ногами, свежий осенний ветерок заставляет меня плотнее кутаться в пальто, даже когда я широко улыбаюсь, когда мы проходим под аркой в другой мир.

Вдоль дорожки, ведущей к куполу, стоят палатки и киоски. Некоторые из них закрыты, но некоторые открыты, и в них подают еду или устраивают карнавальные игры, в которых можно выиграть приз. Повсюду припаркованы фургоны и старые деревянные дома, выкрашенные в красно-черную цветовую гамму с чудовищными фигурами и рисунками на каждом, из них, чтобы сообщить, кто находится внутри.

Мужчины и женщины в костюмах танцуют в немногочисленной толпе. Кто-то проносится мимо на большом шаре, заставляя меня хихикать. Я ахаю, когда мужчина в черном костюме на ходулях наклоняется, на его белом лице нарисована огромная ухмыляющаяся пасть, а вокруг красных глаз капает фальшивая кровь. Он оказывается прямо у меня перед носом, и я отшатываюсь, на мгновение испугавшись, прежде чем прийти в восторг от странности происходящего.

– Добро пожаловать домой, vindica (с латинского защитница, мстительница). – Он хихикает, прежде чем поднять гигантскую ногу и неторопливо удалиться.

Хихикая, я поворачиваюсь, чтобы впитать все это, прежде чем потащить отца к ближайшей кабинке.

– Хочу раскрасить лицо, пойдем!

– Хорошо, хорошо, – говорит папа с улыбкой, прежде чем вытащить несколько банкнот из кармана брюк. Я оглядываюсь и вижу, как моя мама изящно прижимает сумочку к груди, застегивая кардиган, и в ужасе оглядывается на артистов. Игнорируя ее, я сажусь на черный трон с откидной спинкой, установленный рядом со столом, и широко улыбаюсь мужчине, одетому как скелет.

– Так, так, так, дорогая малышка. Во что мы можем тебя превратить? – он мурлычет, расставляя краски перед собой.

– О, скелет! Нет! Клоун! О, что угодно на самом деле. – Я чуть не подпрыгиваю от возбуждения. Я никак не могу определиться, поэтому предоставляю выбор мужчине.

Широко улыбаясь, он берет деньги у моего отца и хватает палитру и кисть, придвигая свой стул поближе.

– Поверь мне, я точно знаю, что делаю. Закрой глаза, дорогая малышка.

Я делаю то, что мне говорят, доверяя ему. Я ерзаю на стуле, но мужчина очень терпелив со мной, пока рисует, и когда он откидывается назад, закончив, моя мать вскрикивает и отворачивается. Мой отец только улыбается мне.

– Очень страшно, – говорит папа.

– Дайте мне посмотреть, – прошу я, и мужчина протягивает мне зеркало. У меня отвисает челюсть от искусства, которое он сотворил на моем лице.

Над дугами моих бровей торчат ярко-красные дьявольские рожки с драгоценным камнем на каждом кончике. Мой рот был расширен с обеих сторон таким же ярко-красным цветом, с большим количеством драгоценных камней в каждой точке. Бриллианты также обрамляют мое лицо, создавая форму сердца, которое заканчивается на подбородке и выгибается дугой между бровями. Мои глаза черные, с дымчатыми завитками, спускающимися на щеки.

Я выгляжу потрясающе.

– Мне нравится, – шепчу я.

– Хорошо, а теперь иди развлекайся, дорогая, – с улыбкой говорит гримёр. – Наслаждайся темнотой, которую ты найдёшь.

– Спасибо вам, – говорю я мужчине, прежде чем беру отца за руку и позволяю ему увести меня.

Следующий час мы проводим, исследуя окрестности, играя в игры и наслаждаясь небольшим шоу жонглеров.

– Слава богу, остался только один киоск, – шепчет мама, когда мы проходим между двумя палатками. Я игнорирую ее, предпочитая есть сахарную вату, но все равно ее слова огорчают меня. Все почти закончилось? Уже?

Поворачивая голову, я бросаю взгляд между палатками, когда мы проезжаем мимо, и вижу молодого парня в черном жилете и слаксах. Он печально разговаривает с огромным клоуном, его руки плавно двигаются в такт рассказыванию истории. Он выглядит таким нормальным, но кажется другим. Он странный. При виде него я сбиваюсь с шага, и отец подхватывает меня, чтобы я не упала. Не знаю как, но они, должно быть, чувствуют, что я наблюдаю. Когда они поворачиваются, и я встречаюсь взглядом с черными глазами мальчика примерно моего возраста, мое сердце почти останавливается. Он, красив, но он отворачивается, прежде чем я успеваю рассмотреть его поближе.

– Эмбер, не отставай, – отчитывает мама, когда я снова спотыкаюсь.

Отворачиваясь, я сосредотачиваюсь на своих шагах, не желая влипнуть в неприятности или чтобы день закончился преждевременно. Мы останавливаемся возле последней палатки, и даже мой папа смотрит с сомнением на ее внешний вид.

– Может, нам просто пойти домой? – предлагает он, почесывая свои седеющие волосы. – Что ты об этом думаешь, малявка?

– Ни за что, – заявляю я, прежде чем вручить ему свою сахарную вату, затем открываю закрытые створки. Табличка над дверью сообщает, что экстрасенс на месте, а также некоторые другие слова, которых я не понимаю.

Fata manus (с латинского Рукопись, mea fata in manus – моя судьба в моих руках)

Обстановка внутри палатки заставляет мои глаза расшириться. Холод снаружи исчез, и его сменило пряное тепло, которое окружает меня, когда я захожу глубже внутрь. Здесь темно, с потолка свисают свечи и фонарики, расставленные на всех доступных поверхностях. Вдоль стен полосами висят яркие ткани, а посреди всего этого стоит круглый стол, накрытый черной скатертью. Сверху на нем разложена колода карт.

– Есть кто-нибудь? – Смело зову я.

– Ну разве ты не храбрая маленькая душа? – раздается прокуренный голос. Женщина появляется словно из ниоткуда несмотря на то, что я не вижу ни одного движения занавеса. В отличие от других исполнителей, на её лице нет грима. Вместо этого на ней много темного макияжа, который только добавляет ей загадочности. Она одета в длинное черное платье, которое переливается на свету, и кольца украшают каждый палец. В середине ее лба есть татуировка в виде открытого глаза, и я загипнотизирована ею.

– Ты не боишься? – спрашивает она, изучая нежно-розовое платье, которое мама настояла на том, чтобы я надела. Очевидно, я не вписываюсь – не в таком виде.

– Не совсем, – признаюсь я. – Я не склонна пугаться.

Улыбаясь, она садится за стол и жестом предлагает мне сделать то же самое на противоположной стороне.

– Тогда проходи, малышка, погадаем тебе на будущее. Позволь нам узнать твою судьбу.

Я счастливо наблюдаю, как она тасует колоду карт, прежде чем выложить их на стол, затем обхватывает их руками ладонями вверх. Я кладу свои в ее ладонь, и ее глаза закрываются, когда она сосредотачивается на том, что делает. Я вижу, как шевелятся ее губы, и фонари и свечи вокруг нас, кажется, мерцают, прежде чем погаснуть, и мы погружаемся в темноту. Мое сердце учащенно бьется, но я не отпускаю ее, и когда ее глаза открываются и на столе загорается единственная свеча, я подпрыгиваю. Ее глаза больше не нежно-карие. Они ярко-белые.

Я с благоговением смотрю, мое сердце колотится, когда она отпускает мои руки и раскладывает карты. Она переворачивает одну, две, затем три из них, прежде чем снова посмотреть мне в глаза.

– О, моя храбрая маленькая душа, – бормочет она, но ее голос теперь глубже, темнее, как будто доносится из-за спины. – Жизнь не будет добра к тебе, по крайней мере вначале.

– Я провалю тесты. – Я понимающе вздыхаю. – Мама будет недовольна, но я ненавижу учиться.

– Я бы хотела, чтобы это было все, – говорит голос. – Тьма окружает тебя, но помни, что те, кто прячется при свете, могут нести в себе столько же зла, сколько и те, кто в тени.

Я хмурюсь, не уверенная, что она имеет в виду, пока она не поворачивает свои руки и не берет мои. Она прижимает свои ладони к моим, и я чувствую, как что-то материализуется между нашими пальцами.

– Возьми это. Это наша визитка. После получения она принадлежит тебе. Когда ты позвонишь, мы приедем. Ты узнаешь, когда придет время.

– Но почему? – Спрашиваю я вслух, убирая руки, чтобы увидеть черную матовую карточку с красной гравировкой. Это джокер, но в руках у джокера зажат нож, а по краям лежит сердце.

– Мы всегда приходим за теми, кто нуждается в спасении. Помни это. – Она откидывается назад, и свечи внезапно вспыхивают, ее глаза снова становятся карими. – Твои родители начинают беспокоиться. Тебе лучше уйти.

– Эмбер? – Я слышу голос отца снаружи и вскакиваю на ноги.

– Иду, – кричу я, прижимая карточку к груди. – Спасибо, – говорю я ей, любопытствуя, кто она такая.

– Не благодари, малышка. – Она встает, подбирая юбку. – Однажды ты точно поймешь, в чем будет заключаться твое предназначение.

Кивнув, я направляюсь ко входу в палатку, прежде чем мои родители успевают войти вслед за мной. Уже ходит достаточно слухов о том, какая я странная, насколько непохожа на других. Мне больше не нужно. Мама уже беспокоится о моем будущем и о том, как я выйду замуж и заведу семью, если стану изгоем.

Меня все это не волнует, но я ненавижу то, как она волнуется, даже папа.

– Помни, малышка, – зовет гадалка, когда я наполовину ещё в палатке, наполовину выхожу из нее. – Тьма всегда придет, когда ты позовешь. Двери Цирка Обскурум всегда будут открыты для тебя, если ты этого пожелаешь.

Игнорируя странное чувство внутри себя, я киваю и возвращаюсь на солнечный свет.

Я сжимаю визитку так, чтобы мои родители не могли ее видеть, и мне кажется, что она горит у меня в ладони.

Глава

1

Пятнадцать лет спустя…

– Эмбер, – отчитывает Роджер, вглядываясь в мое лицо. – Нет, мы слишком взрослые, чтобы играть в переодевания.

– Но уже почти Хэллоуин. Нам нужно выбрать костюмы для вечеринки в квартале…

– Я сказал нет, – яростно огрызается он, его глаза сверкают тьмой. В его взгляде ненависть, которая заставляет меня отпрянуть. Он был добрым человеком, когда я выходила за него замуж, по крайней мере, я так думала. В девятнадцать лет я понятия не имела, но у женщин нет особого выбора, кроме как найти мужчину, за которого выйти замуж. Не многие могут устроиться на работу, по крайней мере, на хорошую, и уж точно нам не разрешают посещать колледж, как Роджеру.

Мы домохозяйки, жены и должны воспитывать детей.

Несмотря на мои яростные протесты в детстве, я вышла замуж. Я поддалась американской мечте спасти свою мать. Она была больна, а отец умер пять лет назад на войне, так что у нас не было денег на лекарства. Роджер появился, как белый рыцарь, когда я ломала голову над тем, где найти деньги на лекарства. Роджер был богат, и он собирался поступить в колледж, чтобы стать врачом. Кроме того, он был старше и красив, в нем было все, что порядочная женщина должна искать в муже. Мама любила его, считала его совершенством и поэтому подтолкнула меня принять его предложение стать его девушкой. Он взял меня под свое крыло и проявил доброту, и мы погрузились в иллюзию любви.

Когда он сделал предложение несколько месяцев спустя, он пообещал вечно заботиться обо мне и моей матери. У меня не было другого выбора, кроме как сказать «да», так что это показалось мне легким решением.

Прошло шесть лет с тех пор, как мы поженились. Мама скончалась шесть месяцев назад, и это похоже на то, что с ее смертью вместе с ней исчезли и оковы, которые Роджер наложил на себя. Все остатки человечности исчезли в одно мгновение, а доброта и мягкость, к которым я привыкла за день, исчезли полностью. Теперь есть жестокая ненависть, которую я видела только в очень волнующие моменты в постели. Я ненавижу те времена. Я ненавижу, что он больше не держит эти эмоции в спальне.

Роджер совсем не добрый человек, и я поняла это слишком поздно. Я в ловушке, мне некуда больше идти, и он это знает. У меня нет собственных денег, нет семьи, на которую я могла бы опереться или защитить себя, и нет работы или надежды ее получить. В крошечном городке Лост-Спрингс я никто, просто чужая жена, которая всегда кажется немного не в духе. Роджер – их удивительный, идеальный врач, и они боготворят землю, по которой он ходит.

Я играю в ту игру, в которую он хочет. Я быстро усвоила правила, но, похоже, я задела за живое сказав про костюмы на Хэллоуин, потому что он внезапно хватает меня за горло и впечатывает в стену позади меня. Я громко ударяюсь головой о стену, отчего начинаю хныкать, но я проглатываю боль, уже привыкнув к ней, и повисаю в его хватке, изо всех сил пытаясь дышать.

Я даже больше не сопротивляюсь, и это я ненавижу больше всего.

Сначала я так и делала, но от этого стало только хуже. Во всяком случае, мое сопротивление, казалось, возбуждало его, а при росте пять футов один дюйм против его шести футов пяти дюймов у меня нет ни единого шанса. Он знает это, и ему доставляет удовольствие напоминать мне об этом всякий раз, когда я даю отпор.

Его скучные карие глаза сверкают, когда он смотрит на меня, его идеально уложенные светлые волосы откинуты назад. Раньше я думала, что его прическа идеальна и опрятна. Теперь я вижу, что это иллюзия. Он все еще в своем костюме, так как пришел домой пораньше со своей тренировки без предупреждения.

– Я позволил себе эту глупость, пока твоя мать была здесь, но не больше. Ты не ребенок, Эмбер, и пришло время повзрослеть. Ты будешь покорной и красивой. Больше никакого дурацкого грима или костюмов. Больше никаких игр. – Он срывает с моей груди купальник, который я шила несколько дней, и я закрываю глаза, чтобы сдержать слезы.

Я знаю, что будет дальше. Это всегда происходит после.

– Если ты хочешь одеваться как маленькая шлюха, то я буду обращаться с тобой как с таковой.

Я едва успеваю ахнуть, когда он разворачивает меня и впечатывает лицом в стену. Мой глаз немедленно отзывается болью, и я знаю, что позже на нем появится синяк. Черные пятна пляшут перед моим взором, мое сознание угасает, и я лениво задаюсь вопросом, убьет ли он меня наконец. Я почти жажду этого, хочу снова присоединиться к Маме и Папе, освободиться от него и этого дома.

Когда я возвращаюсь из темноты и слышу его ворчание у себя над ухом и чувствую боль в бедрах и паху, я понимаю, что мне не так уж повезло. Он толкается сильнее, жестоко разрывая мои внутренности, потому что я сухая. Я вскрикиваю от боли, и он сильнее прижимает мое лицо к стене, чтобы заставить меня замолчать. Ему нравится, когда он причиняет мне боль.

Ему нравится, что он заставляет меня истекать кровью, и когда слезы текут по моим щекам, я заставляю себя вспомнить более счастливые дни.

Закончив, он швыряет меня на пол, и я даже не могу удержаться, снова ударяясь головой о паркет.

– Приведи себя в порядок. Ты ужасно выглядишь. Карлсоны приедут через час, и я ожидаю, что ужин для всех нас будет на столе, и чему они будут в восторге. Его жена любит пироги.

Я поднимаю голову и вижу, как он застегивает молнию на брюках, прежде чем умчаться прочь, даже не потрудившись помочь мне подняться. Тяжело сглатывая, я опускаю руку между бедер, скользя пальцами там по крови. Я поднимаю пальцы к свету и разглядываю красные капли, покрывающие их, прежде чем подношу к губам и высасываю дочиста.

Идеально подобранный шарф обвивает мою шею, челка прикрывает порез на голове, а нужное количество пудры на лице делает растущий синяк даже незаметным. У меня весь вечер болит в паху, но я улыбаюсь весь ужин, смеюсь шуткам Роджера и целую его, изображая идеальную пару, чтобы Карлсоны этого не заметили.

Все это время я умираю внутри.

Не раз я раздумывала, не вытащить ли нож из жареной курицы и не вонзить ли его ему в грудь. Я была бы обречена, но это стоило бы того, чтобы наблюдать, как его шок сменяется ужасом, когда он истекает кровью. Я, конечно, этого не сделаю. Вместо этого я слушаю, как они болтают о дерьме, на которое мне наплевать, вроде разочаровывающих пациентов, спорта и того, какая косилка лучше всего подходит для идеального газона.

Когда миссис Карлсон спрашивает, когда у нас будут дети, я вижу, как просвечивает истинный Роджер. Я прикрываю живот, заставляя себя улыбнуться в надежде, что не заплачу, несмотря на отголоски боли.

Никто не знал, но я была беременна не так давно – пока Роджер не разозлился при мысли о том, что ему придется делить меня с ребенком. Несмотря на то, что это была мечта, и несмотря на то, что это разрушало его репутацию, он бил меня в живот, пока у меня не случился выкидыш. Неделями я истекала кровью и кричала в агонии, но каждую ночь Роджер приходил домой и по-прежнему ожидал, что я буду выполнять свои супружеские обязанности. Я оцепенела в тот момент, когда он решил окончательно расправиться со мной – финальный штрих.

Он смеется над вопросом миссис Карлсон, но я могу сказать, что это злит его, и я знаю, что позже за это расплачусь я.

После ужина он провожает их до двери. Я даже не осознаю, что все еще прикрываю живот, пока он не поворачивается и не обнаруживает, что я наблюдаю за ним с подножия лестницы, когда он прощается с ними. Когда они добираются до своей машины, его маска падает.

Выражение его лица становится холодным и сердитым, когда он захлопывает за собой дверь.

– Что ты на это скажешь?

– Мне очень жаль, Роджер, – автоматически отвечаю я.

– За что? – спрашивает он.

Я колеблюсь. Если я скажу что-то не то, добром это не кончится. Должно быть, я слишком долго думала, потому что следующее, что я помню, это то, что я падаю на пол от удара слева, которого я даже не предвидела.

– Жалко. Ты даже не можешь делать то, для чего была создана, – выплевывает он, прежде чем переступить через меня и направиться на кухню.

Я заставляю себя подняться, игнорируя боль в щеке, и следую за ним. Я знаю, что если буду изображать послушную жену, это закончится быстрее. Я смотрю, как он наливает себе стакан виски.

– Тупая гребаная женщина. Она заставляет меня это делать. Если бы она только родила этого гребаного ребенка…

Гнев вспыхивает во мне от его обвинения. Я моргаю и смотрю вниз, обнаруживая разделочный нож в своей руке. Я даже не помню, как взяла его в руки, но когда он поворачивается, то видит его.

– Эмбер, что ты делаешь? – спрашивает он угрожающе низким голосом.

– Я… – Я бросаю взгляд на нож, а затем снова на него, когда его глаза затуманиваются яростью.

– Положи это. Сейчас же, – приказывает он, указывая на меня пальцем поверх своего стакана.

Я колеблюсь, и ему это не нравится.

Прежде чем я успеваю пустить в ход нож, меня снова отбрасывает к стене. Застонав, я соскальзываю на деревянный пол, мне понравился тот момент, когда мы переступили порог этого дома. Теперь я ненавижу это, потому что потратила на это так много времени, страдая. Он не держит меня, поэтому я карабкаюсь к лестнице. Если я смогу подняться туда, я смогу спрятаться и запереть дверь ванной, пока он не справится со своим гневом, но я двигаюсь недостаточно быстро.

Я переворачиваюсь прежде, чем успеваю пройти два фута. От следующего удара у меня перед глазами появляются звезды, голова откидывается назад.

Я чувствую, как у меня ломается нос, и внезапно становится трудно дышать.

Я почти онемела, боль растворяется в темноте, как будто это происходит с кем-то другим. Когда я смотрю в его глаза, я знаю, что сегодня ночью он убьет меня. Я чувствую это своей душой.

Я отказываюсь просить или умолять, поэтому держу рот на замке, и он ненавидит это еще больше, его темные глаза наполняются маниакальным ликованием.

– Ты хочешь ребенка, Эмбер? усмехается он, плюя мне в лицо. – Тогда давай родим тебе ребенка.

Схватив меня за волосы, он тащит меня вверх по лестнице. Я кричу, когда мое тело ударяется о каждую ступеньку, и онемение сменяется мучительной болью. Я чувствую, как ломаются кости, моя кожа покрывается синяками и царапинами, но он не смягчается.

Он швыряет меня на кровать. Я едва могу поднять голову, когда он пинком захлопывает дверь.

Схватив мое лицо, он прижимает меня к кровати, не обращая внимания на мои движения. Я не могу дышать, когда зажимаю зубами одеяло. Он удерживает меня на месте, когда вонзается в меня, агония становится невыносимой, так как я еще не исцелилась от того, что было раньше. Я начинаю задыхаться, но он сильнее прижимает мою голову к кровати.

Его бедра громко бьются, когда он насилует меня.

Я, должно быть, теряю сознание, потому что, когда я прихожу в себя, мои движения вялые, и я кашляю. Я чувствую, как его сперма стекает по моим бедрам, и по какой-то причине мне хочется плакать.

Я не знаю почему. Раньше он поступал гораздо хуже.

Намного, намного хуже.

Каким-то образом я нахожу в себе силы перевернуться. Он закуривает сигарету, свирепо глядя на меня, и я впервые разжимаю свои воспаленные, кровоточащие губы.

– Убей меня, – умоляю я.

– Что? – бормочет он, наклоняясь и прижимая зажженную сигарету к моему бедру. Я кричу от агонии, запах моей горящей плоти наполняет воздух.

– Убей меня!

– Ты хочешь, чтобы я убил тебя, Эмбер? Слишком просто. Я собираюсь запереть тебя здесь навсегда. Я буду трахать это маленькое упругое тело каждый день, пока ты снова не забеременеешь, а потом, когда ребенок родится, я убью тебя. Я скажу, что ты умерла при родах. «Скорбящий вдовец» станет хитом города. Я найду другую женщину, которая более послушна и лучше в постели. Никто тебя не вспомнит. Никто даже не будет оплакивать тебя. – Он тащит меня на чердак и захлопывает дверь, оставляя меня в темноте.