Текст книги "Кровь избранных"
Автор книги: Кай Дзен
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)
4
Шанхай, улица Пубалу,
1 июля 1921
Сегодня вечером во французской концессии в женской школе По-Ай должен был начаться 1-й съезд коммунистической партии. Из внутреннего окна напротив входа повар Фу Шен наблюдал, как последние два делегата из Пекина поднялись на верхний этаж, где всем отвели комнаты. Он вытер руки о передник и продолжил разделывать телятину на большом кухонном столе. Ему эти хлопоты были абсолютно ни к чему. Во время каникул заведение пустовало, и вместо того, чтобы бездельничать или заниматься какими-нибудь мелочами, ему теперь приходилось готовить на пятнадцать человек. По крайней мере, он насчитал уже одиннадцать, но поболтать было не с кем, потому что никто из них не понимал Шанхайский диалект. Занятый работой кулинар не заметил появления еще нескольких представителей: трех европейцев и двух китайцев.
Делегаты Коминтерна [84]84
Коминтерн (Третий интернационал) – международная организация коммунистических партий, которая, в основном под советским руководством, в период с 1919 по 1943 год занималась объединением революционных движений и превращением их в настоящие политические партии. Коминтерн зачастую стремился подчинить интересы различных государств интересам Советского Союза.
[Закрыть] Войтинский [85]85
Войтинский Григорий Наумович (1893–1953) – псевдоним Зархина Григория Наумовича, советского политического деятеля, ученого-китаеведа. В 1920–1921 годах Войтинский был членом президиума Дальневосточного секретариата Коминтерна и представителем иностранного отдела Дальневосточного комитета РКП(б) в Китае. В 1922–1926 годах занимал должность заведующего Восточным отделом исполни-тельного комитета Коминтерна (ИККИ). В 1924–1927 годах представлял ИККИ в Китае. В 1926–1927 годах занимал пост председателя Дальбюро ИККИ в Шанхае. Принимал участие в нескольких съездах и пленумах Коммунистической партии Китая.
[Закрыть] и Маринг [86]86
Маринг Хенк (1883–1942) – псевдоним деятеля Коминтерна Хенка Снифлета. В 1921–1923 годах Маринг был представителем ИККИ в Китае. Во время переговоров в декабре 1921 года с Сунь Ятсеном в Гуйлине выдвинул предложения о реорганизации Гоминьдана и создании военной школы. В 1928 году исключен из ИККИ.
[Закрыть] держались особняком и очень внимательно все разглядывали, не обмениваясь ни словом. Организация, которую они представляли, поддерживала интересы Советов и пристально наблюдала за любым проявлением коммунизма в мире. Такого гиганта с огромным потенциалом, как Китай, следовало тщательно контролировать. Иначе слишком быстрая смена власти и внешнего курса страны грозила нарушить шаткое равновесие, установившееся между Россией и Японией. Этого РСФСР не могла допустить: политика на Востоке не должна подвергаться риску.
Другая группа делегатов состояла из Мао Цзэдуна, Шань Фена и Дерюйтера. После смерти Хофштадтера голландец все больше сближался с парнем, интересуясь его политической деятельностью. Поначалу юноша сильно удивлялся, но постепенно привык. Ганс – человек Запада, но разве профессор таким не был? К тому же Маринг, представитель Коминтерна, оказался земляком Дерюйтера. И Шань Фен решил, что Голландия могла бы очень ему понравиться.
Когда Дерюйтер начал симпатизировать убеждениям Шань Фена, тот оставался холоден. Держаться отстраненно стало для юноши привычкой, а голландец до той поры с ним вообще не разговаривал, как, впрочем, и с другими. Ганс был славным парнем, но к беседе не располагал. Вскоре выяснилось, что у него чувствительная натура. Дерюйтер словно распространял некую ауру, которая притягивала Шань Фена. Он осторожно, исподволь выведал историю голландца. Из отрывочных рассказов китаец узнал, что Ганс был одинок, ему пришлось много страдать, поэтому судьба привела его в Шанхай. Моряк средних лет, работающий на Триаду, оказывается, интересовался политическими теориями, но тщательно скрывал под маской безразличия.
Первое заседание началось в семь часов. Мао и еще одного делегата от Кантона выбрали секретарями. Дебаты по поводу ситуации в стране зазвучали поначалу робко, а затем все смелее и смелее. Чэнь Гунбо часто вмешивался в дискуссию, призывая ораторов не горячиться. Он сомневался, что можно перейти от отсталой аграрной экономики сразу к марксистской модели.
Собрание проходило на первом этаже. В просторном зале стояли длинный стол и множество стульев и скамеек. Делегаты вставали, ходили по помещению, то удаляясь, то приближаясь к центру дискуссии, или собирались по несколько человек, чтобы обменяться мнениями. Постепенно образовались две группы: умеренная, которую возглавляли Гунбо и Ли Ханцзюнь, [87]87
Ли Ханцзюнь – делегат от Шанхая на 1-м съезде КПК.
[Закрыть] и радикальная, утверждавшая, что партия должна активизировать классовую борьбу.
Атмосфера накалялась. Каждый из участников высказывал свое мнение: кто короткими и резкими репликами, кто пространными рассуждениями, кто умеренными замечаниями. Войтинский и Маринг молча курили в глубине зала.
Шань Фену и Дерюйтеру позволили присутствовать, но не говорить. После первого часа словесных баталий они решили переждать в смежной прихожей, пока их не позовут: китайца как правую руку Мао, а голландца как переводчика. Голоса спорщиков здесь были слышны только тогда, когда атмосфера съезда накалялась. Юноша начал разговаривать с Гансом о политике, но постепенно беседа перешла на другие темы. Вскоре Шань Фен принялся рассказывать, как он познакомился с Хофштадтером. Голландец тут же помянул его добрым словом:
– Похоже, профессор был стоящим человеком. За те немногие дни в море у меня сложилось о нем хорошее впечатление.
– Да, он был стоящим человеком.
– Хотя я так и не понял, что немец искал и над чем работал…
Шань Фен погрузился в воспоминания и с достоинством сказал:
– Хофштадтер был талантливым ученым и, насколько я понимаю, очень крупным. Изучал природу человека. Если бы он остался жив, то открыл бы что-то важное.
– Жаль, – отозвался Дерюйтер. – Он так и не закончил свой труд…
На пороге возникла импозантная фигура Мао, и собеседники умолкли. Революционер жестом подозвал Шань Фена. Они вполголоса о чем-то поговорили, и Цзэдун ушел к делегатам. Дерюйтер равнодушно наблюдал за ними.
– Я должен предупредить повара, чтобы тот подавал ужин в зал: заседание затягивается, – мрачно сообщил разочарованный китаец Гансу.
– Я пойду с тобой, а то уже надоело сидеть.
– А если ты понадобишься?
– Подождут.
Они прошли по коридорам и оказались перед входом на кухню. Дверь никак не желала открываться, и Шань Фен в сердцах пнул ее ногой. Юноша выпалил сухие распоряжения Фу Шену и вернулся раньше, чем Дерюйтер успел дойти до порога. Ганс попробовал успокоить раздраженного китайца:
– Я-то думал, нам найдется более важное применение.
Парень не ответил и ускорил шаг.
– Тебе могли бы дать поручение и получше, чем… чем это, – запыхавшись продолжил голландец.
Шань Фен остановился перед дверью, ведущей на террасу. Он глядел сквозь стекло на переплетения посыпанных гравием дорожек между красивыми газонами сада. Вечерний свет быстро угасал среди ярких цветов.
Дерюйтера вместе с Шань Феном поселили в маленькую комнатку. Ближе к ночи, когда голландец уже укладывался спать, парень решил навестить Мао.
Тот неподвижно сидел на кровати, освещенной тусклым светом единственной свечи. В тишине раздался его низкий голос:
– Сегодня мы приняли устав, и это первый важный шаг. Однако политическую ситуацию все оценивают по-разному.
– А что говорят коминтерновцы? – робко поинтересовался юноша.
– Они небескорыстны, им нельзя доверять до конца. В Коминтерне прекрасно знают, что у Коммунистической партии Китая сейчас мало приверженцев, поэтому не хотят рисковать, чтобы нам помочь. Они предпочитают поддерживать не только нас, но и Гоминьдан, который насчитывает куда больше сторонников и обладает обширными связями с японцами и с колониальными властями.
– Но тогда нашей родине придет конец!
– Есть политические силы, Шань Фен, с которыми все считаются. И кое-кто из нас – Чэнь Гунбо, [88]88
Чэнь Гунбо (1890–1946) – деятель Гоминьдана. В 1921 году – делегат I съезда КПК. С1926 года – член ЦИК Гоминьдана, с 1927 года – член ПК, Политсовета, заведующий рабочим отделом ЦИК Гоминьдана. С 1926 года – начальник отдела политвоспитания штаба главкома НРА. В дальнейшем – на партийных и государственных постах. В 1938 году перешел на сторону японских агрессоров.
[Закрыть] например, – тоже склонны поддерживать хорошие отношения с Гоминьданом.
– Чэнь не внушает мне доверия.
– Он делегат от Кантона, а там находится правительство Сунь Ятсена, [89]89
Сунь Ятсен (1866–1925) – китайский политический деятель, основатель и руководитель антиманьчжурского Объединенного союза (Тунмэнхуэй), Национальной партии Китая (Гоминьдан). В 1912 году стал первым временным президентом Китайской Республики. В 1917, 1920–1922, 1923–1925 годах возглавлял правительство в Кантоне (Гуанчжоу).
[Закрыть] который является одним из руководителей Гоминьдана.
Шань Фена явно смутил такой спекулятивный подход. Он не мог воспринять стратегию политики и поэтому презирал ее.
Мао продолжал:
– Я предвижу, что мы пойдем на компромисс: будем сотрудничать с Гоминьданом, сохраняя свое лицо.
– Но они поддерживают только интересы буржуазии! Китай им нужен лишь для удовлетворения жажды власти…
– Я не хуже тебя знаю, кто они такие, но других соратников у нас нет. Придется довольствоваться теми, что есть, Шань Фен.
– А если у нас появится нечто большее?
– На что ты намекаешь?
– Завтра я тебе кое-что принесу.
Когда Шань Фен возвратился в комнату, Дерюйтер уже лежал, повернувшись к стене. Китаец порывисто заговорил:
– Мне нужна твоя помощь.
– Помогу чем смогу, – не поворачиваясь, ответил голландец.
– Здесь все двери на ночь закрывают изнутри. А завтра я хочу отлучиться, и нужно, чтобы кто-нибудь покараулил и меня впустил.
– Что же ты не пойдешь сейчас?
– Скоро рассветет, а я не могу действовать днем.
– Можешь на меня рассчитывать.
Парень не видел, что Дерюйтер улыбается.
Юноше показалось, что настал момент и ему внести в дело революции свою лепту. Коммунисты нуждались в сторонниках, в численном преимуществе, которое следовало обеспечить как можно скорее. Судьба распорядилась так, что на пути Мао встретился Шань Фен. И теперь можно передать открытия немецкого профессора в руки партии.
Из рассказов Хофштадтера парень понял: ученый исследовал некую таинственную силу, способную полностью подчинить волю человека. Те, кто подвергнется воздействию вещества, станут мягкой глиной в руках людей, его применивших. Так можно создать целое войско, послушное любой команде.
Все результаты изысканий профессора содержались в его записках. Сосуды, поднятые со дна моря, утрачены, быть может, навсегда, но ученый говорил, что компоненты субстанции не так уж и редки. Главная трудность – верная пропорция. Надо принести бумаги Мао и все с ним обсудить. Это будет вклад Шань Фена в общее дело.
На второй день работы прения почти не возникали. Все чувствовали груз огромной ответственности: от них зависела судьба Китая. Избрали Центральный комитет. Но какими же незначительными казались юноше теперь усилия этих людей! А ведь парень считал их великими. Как же они жалки! Суетятся, ищут компромиссы, совсем потеряли реальность из виду. Но Шань Фен выведет их из тупика.
Китаец, думая о бумагах Хофштадтера, идеализировал их и забыл, что записи надо еще расшифровать и довести исследования до конца, а потом только применять на практике. Требовалось еще много времени и труда, но это юноше казалось мелочью. Ему представлялось, что записки изменят все к лучшему.
В одну из ночей, когда заседание еще не закончилось, Шань Фен с Дерюйтером сидели в прихожей. Китаец решил, что пора сходить за бумагами, и сообщил голландцу. Дальше тянуть не было смысла. Они подошли к двери, юноша тихо открыл ее и вышел на террасу.
– Я быстро, – сказал юноша и спешно ушел.
Голландец ничего не ответил, но долго глядел вслед удаляющемуся силуэту.
Выйдя на улицу, Шань Фен поглядел направо и налево и двинулся вдоль школьной ограды на юг. Темную улицу слабыми желтоватыми пятнами освещали редкие газовые фонари. Обернувшись, юноша заметил в полумраке какого-то человека, крадущегося неподалеку от второй калитки в сад.
Не меняя направления, китаец двинулся дальше, пока не оказался под прикрытием здания напротив. Быстро юркнув в переулок, парень побежал в обход и появился с противоположной стороны. В несколько секунд юноша опять очутился у школьной ограды, решительно свернул за угол и схватил человека за руку. Тот сипло вскрикнул от неожиданности.
– Что ты тут делаешь? – жестко спросил Шань Фен.
Парень всмотрелся в бледное, покрытое потом лицо незнакомца, затем перевел взгляд на темное бяньфу. [90]90
Бяньфу – национальный мужской костюм, состоящий из халата до колен и юбки до щиколоток.
[Закрыть] Определить, кто это такой, было невозможно.
– Я разыскиваю… разыскиваю Вана, председателя Союза общественных организаций, – ответил мужчина.
– Нашел время, чтобы его искать!
– У меня важное донесение.
Незнакомец бросил быстрый взгляд через плечо, словно ожидая кого-то. Шань Фен понял, что он в один миг из охотника может стать дичью.
– Здесь нет никакого Вана, а Союз общественных организаций в трех кварталах отсюда, вон там. – Юноша ослабил хватку.
– Спасибо, что пояснил. – Чужак осклабился, высвободив руку.
Парню показалось, что в его словах прозвучала ирония. Времени забрать бумаги уже не оставалось: следовало предупредить остальных. Он бегом вернулся в школьный сад.
– Так быстро? – удивился Дерюйтер, встретив китайца возле двери.
– У нас затруднения. Думаю, серьезные. Мне надо поговорить с делегатами.
Шань Фен сразу же оказался в центре внимания и сообщил о подозрительном типе. Он почти не отступил от истины, только сказал, что увидел человека из окна. Мао задумался.
– У Союза общественных организаций нет никакого председателя.
– Я там знаю почти всех, но среди них нет Вана, – эхом отозвался Чэнь Гунбо.
Делегаты решили немедленно покинуть школу и продолжить работу съезда на дому у одного из Шанхайских делегатов. В несколько минут почти все оставили здание. Мао ушел сразу и унес с собой наиболее важные из документов. Шань Фена попросили дождаться задержавшихся и провести их по лабиринту городских улиц. Дерюйтер остался вместе с китайцем.
Вскоре в двери заколотили дубинками. Девять человек в полицейской форме и в штатском ворвались в здание. Они арестовали всех, кого увидели, и начали обшаривать каждое помещение. Руководил операцией тот странный человек, которого Шань Фен встретил у школьной ограды. Шпион уверенно отдавал приказы и даже не взглянул на юношу, когда его волоком вытаскивали из школы.
Огромное здание полицейского участка находилось рядом с французской концессией. [91]91
Французская концессия в Шанхае – экстерриториальная зона Франции на территории города. После Нанкинско-го соглашения 1842 года Шанхай был объявлен открытым портом и западные державы установили там свои концессии, которые заняли большую часть городской территории.
[Закрыть] Шань Фена бросили в маленькую комнатку и оставили в одиночестве ждать, пока закончат допрашивать делегатов и займутся им.
Парень считал, что заключение долго не продлится. Полицейские вряд ли нашли какой-нибудь компромат, кроме легальной марксистской литературы. Однако юноша жалел о потерянном времени и не переставая думал о записках Хофштадтера: их надо обязательно передать Мао.
Погруженный в мысли, китаец не заметил, как в комнату вошел инспектор, и не кто-нибудь, а старый знакомый.
– Гляди-ка, кого я вижу! – вальяжно произнес полицейский.
Шань Фен сразу встряхнулся и, как обычно, с веселым вызовом поприветствовал блюстителя порядка:
– Рад тебя видеть, Свиное Рыло! Наконец-то и тебя арестовали!
Оплеуха последовала сразу – удар пришелся точно в ухо, в перепонке больно зажужжало, и юноша потерял равновесие.
– Нет, мой милый, арестовали не меня. Это ты наконец-то оказался там, где я и хотел тебя видеть! Терпение в конце концов всегда бывает вознаграждено. К старости все поймешь. Если доживешь, конечно! – Выговорившись, полицейский саданул Шань Фена по голове.
– Похоже, ты уже состарился, Свиное Рыло, вялый у тебя удар. Хотел напугать, да только раздосадовал. Бьюсь об заклад, твое начальство даже не знает, что ты здесь. Потому и лупишь меня по голове: следы боишься оставить. – Парень улыбнулся, закашлявшись.
На этот раз кулак инспектора опустился со всей силы, разбив ему губу.
– Куда хочу, туда и бью, идиот! Вел бы себя повежливей. А теперь я решаю, будет тебе больно или нет.
Он бросился на Шань Фена, придавил его одной рукой, а другой начал бить по почкам. Парень молниеносно схватил блюстителя порядка за уши и резко рванул на себя, сломав тому нос.
Толстяк взвыл от боли, прижав ладони к лицу. Ненависть помогла инспектору быстро прийти в себя и кинуться вновь на врага. Один, два, три удара под дых, потом – по ребрам. Полицейский не помнил себя от злости.
– А знаешь, что я сделаю, маленькое ничтожество? Возьму парочку моих ребят, пойду на кладбище и нанесу визит твоей мамаше.
Шань Фен оцепенел. Боль куда-то ушла, и он теперь вообще ничего не чувствовал.
– Ага, вскроем эту грязную могилу, раскидаем то, что там осталось, а потом еще помочимся сверху. Клянусь, что туда схожу…
Кончить фразу инспектор не успел. Изо всех сил юноша ударил его по колену и свалил на землю. Руками парень схватил полицейского за волосы и начал бить головой о землю, пока тот не потерял сознания. Потом резкий рывок и жесткий щелчок. Так закончилась жизнь толстого инспектора – Свиного Рыла. Со сломанной шеей. А у Шань Фена снова появились неприятности, и теперь очень крупные.
5
Шанхай, июль 1921
– Ты должен что-нибудь сделать для мальчишки, – проговорил Дерюйтер, стоявший в комнате дирекции «Нефритовой бабочки».
Юй Хуа, словно не слыша, несколько мгновений пристально смотрел на него из-за конторки. Потом, с обычной отстраненностью, ответил:
– Я и так уже сделал. Его не стали судить, как следовало бы. Он будет набираться ума в тюрьме.
– Остальных отпустили сразу же, даже на ночь не задержали.
– Судьба Шань Фена – одиночество, он всегда был нелюдимым.
– Не можем же мы бросить его…
– Он убил блюстителя порядка. В полицейском участке. Со временем парнишка научится сдерживать инстинкты. Ему дадут лет пять-шесть, не больше, я говорил с судьей. Инспектор, дурак редкостный, оказался племянником председателя Торговой палаты. Больше сделать ничего нельзя, так как можно нажить новых врагов, а мне хватает и старых. И прошу тебя не устраивать побегов и прочей ерунды.
Глава Триады подошел к окну, заложил руки за спину и стал смотреть на ночную улицу. Аудиенция закончилась.
С минуту Дерюйтер разглядывал его спину. Рост небольшой, но какая огромная воля.
Взявшись за ручку двери, голландец горько усмехнулся, вспомнив слова Юй Хуа: «Судьба Шань Фена – одиночество».
«Как и удел того, кто с ним вместе», – подумал он. Жизнь словно затеяла с голландцем игру, с бесконечной жестокостью испытывая его терпение.
– Ганс! – снова заговорил Юй Хуа, и моряк остановился на пороге. – Никогда не говори мне, что я должен делать.
Выйдя за дверь, Дерюйтер столкнулся с худым, сгорбленным парнем, который сразу зашагал прочь. Где он мог его видеть? И почти сразу вспомнил: это Вэй, тот самый водолаз, что поднял со дна сосуды. За подводную отвагу юношу наградили непыльной работенкой в клубе. До чего же странная штука жизнь!
Тюрьма находилась в районе Тиланьцяо и называлась так же. Шань Фена поместили в камеру номер сорок семь на Чан-Ян-роуд сразу после полуночи. Между стенами непонятного цвета стояло множество нар. Узкая амбразура на трехметровой высоте и дырка в полу вместо туалета довершали обстановку. Едва Шань Фен вошел, как в нос ударил гадкий запах. Испарения двадцати пяти немытых тел, запертых в комнате, где должны находиться не более шести. Тошнотворная вонь испражнений. Мерзкий дух страха и безумия. Смрад обвивал и душил днем, как змей, а ночью тяжко давил на грудь.
Первое время Шань Фен силился разобраться, кто в камере главный. Без старшего нельзя. Но понять так и не смог: все соседи казались начисто лишенными воли. Один из них раздавал еду и воду, другой указал юноше место на нарах, третий молча за всеми наблюдал и, похоже, находился у стражи на привилегированном положении. А четвертый занимался тем, что отлавливал на себе вшей, подносил их к глазам, а потом с аппетитом поедал. Хоть дурачка удалось распознать. Больной на голову тоже должен присутствовать в коллективе.
– Брат, что ты натворил, почему оказался здесь? – Глупый Гон Бо первым из всех обитателей обратился к Шань Фену.
– Я убил мамашиного любовника, а она на меня донесла.
Придурок засмеялся:
– О, тогда мы тебя познакомим с Ко. Он сидит за то же самое. Может, вы уже и встречались раньше.
Но этот узник отбывал срок в другой камере, так что пришлось подождать.
Несколько дней спустя, во время ежедневной прогулки – когда две трети заключенных делали гимнастику, а треть осталась убирать помещения, – Гон Бо представил новичка Ко. Он оказался парнем чуть старше Шань Фена, в очках и очень важным. Дурачок отошел в сторонку, и двое осторожно стали обсуждать нестабильное равновесие между правительствами Пекина и Кантона. Не то чтобы Шань Фен хорошо разбирался в этом, но ему не хотелось ударить в грязь лицом перед Ко. А тот, в свою очередь, тоже не слишком откровенничал. «Оба мы думаем, что имеем дело со шпионом», – подумал юноша и решил проверить собеседника.
– Скажи, товарищ, а тебе известна новая линия, принятая на съезде партии? – Ко смутился, а Шань Фен продолжал наступать. – Ты понимаешь, о чем я говорю?
Если перед ним шпион, то он не узнает ничего сверх того, что и так известно полиции. Однако надо было скорее понять, с кем имеешь дело.
Но Ко отрицательно покачал головой:
– Гм… Думаю, ты неправильно осведомлен. Здесь все считают, что меня арестовали по политическим мотивам, как и тебя, полагаю, но… – Он еще больше сконфузился и наморщил лоб. – На самом деле я помощник типографа и насмерть избил одного богатого торговца, когда застал его с моей женой. А такую репутацию создали мои очки и умение читать. Ну и пусть думают, что я революционер, больше будут уважать. Мне жаль, что ты подумал…
Шань Фен подал руку и улыбнулся: «Здесь у нас будет достаточно времени».
6
Розарио – Нанава, Парагвай,
май 1948
Фелипа гнала машину всю ночь. Дополнительные бензобаки увеличивали вес фургона и сделали его неповоротливым, но зато горючего беглецам хватило надолго.
– И что дальше?
От голоса девушки ученый, дремавший на пассажирском сиденье, проснулся и с трудом выпрямил болезненно затекшую спину. Прежде чем взглянуть на креолку, Хиро потер шею и чуть повращал ею направо и налево.
– Дальше что?
Японец не ответил.
Девушка уперлась лбом в рулевое колесо и потерлась носом о перекладину. Отару посмотрел сквозь окошко на незнакомый пейзаж.
– Где мы?
Робко протянув руку, Хиро легко коснулся плеча Фелипы.
Она подняла голову:
– Недалеко от Розарио. Я не знала, куда ехать. Старалась только не выезжать на большие шоссе.
Отару взглянул на чемоданчик у своих ног.
– Думаю, сегодня мы остановимся в какой-нибудь гостинице. Скорее всего, за мной охотились, но дальше ехать в таком состоянии нельзя. Надо передохнуть. Если хочешь, можешь уехать. А я постараюсь добраться до Нанавы. Филмор что-нибудь придумает.
Креолка провела рукой по волосам:
– Что они хотели? Кто это был?
– Не знаю, но мне известно, что искали они вот это. – Отару носком башмака пнул чемоданчик. – Если оставишь меня, будешь в большей безопасности.
– А куда я денусь? Вилла Хофштадтера была моим домом, мне больше некуда идти. И потом, они ищут одного человека, мужчину, а не пару. И до Розарио уж всегда доберутся. – Хиро замешкался с ответом, и она продолжила: – Остановимся только на ночь. А потом едем в Чако. Думаю, у Филмора есть какие-нибудь известия от Дитриха.
– Ты его знаешь? Я хотел сказать, Артура Филмора.
– Англичанин много раз приезжал в Новую Германию. Они с Дитрихом большие друзья.
Засунув руку в карман за сигаретами, японец что-то нащупал. Растерянно вытащив карту Таро, он принялся вертеть ее в пальцах. Лицо Фелипы сделалось землистым, внутри все сжалось, и она закашлялась.
Император пал – катитесь, слезы.
Парочка заказала комнату в приличном отеле, назвавшись фальшивыми именами и дав солидную взятку. Поглядев на креолку, портье с сальной улыбкой подмигнул японцу. А девушка не удостоила служащего даже взглядом.
На следующий день креолка долго смотрелась в запотевшее зеркало. Спала девушка мало и плохо, ее мучили кошмары, поэтому она то и дело просыпалась. Когда Хиро поднялся утром со своего дивана, Фелипа уже была на ногах.
Отару видел, как Фелипа провела рукой по зеркалу и в который уже раз умыла лицо, словно пыталась смыть боль.
Овилло играл со своей тенью на стене.
Не обращая внимания на помятый пиджак, Хиро сходил за двумя чашками черного кофе.
– На, выпей, сразу станет легче. Надо быстрее уезжать. Я спросил у портье, нет ли транспорта до западного Чако. Он сказал, что раз в три дня от площади отходит рейсовый автобус для рубщиков квебрачо и местных рабочих. Ближайший через несколько часов. Но если ты не хочешь…
Фелипа решительно ответила:
– Едем на этом. Нам нельзя здесь оставаться еще три дня.
Городок суетился, вовлеченный в водоворот повседневных дел, и они растворились в суматохе, как песчинки. Вокруг желто-голубого автобуса толклись пассажиры: мужчины, женщины, детишки, собаки и даже несколько кур. Облокотившись о дверцу, кондуктор продавал билеты.
– Сначала схожу я одна, вы слишком бросаетесь в глаза, – предложила Отару Фелипа. Японец взглянул на складки на брюках, на помятый двубортный пиджак и кивнул. – Я попрошу шофера задержаться на пару минут. А потом постоим в переулке, подождем, пока все сядут.
Девушка направилась к остановке. Хиро проводил креолку глазами, следя за гибкими движениями тела. Без нее он бы пропал. Когда ученый остался один, ему почему-то вспомнилось роковое детство.
День выдался необычайно жарким. Мужчины вернулись с ловли усталые, обожженные солнцем, и уселись латать сети. Нигей Отару жил ближе всех к пляжу. Пока его жена готовила ужин, маленький Хиро играл под навесом деревянными самураями, которых вырезал отец. Ребенок то и дело поглядывал на рыбаков, дружно работавших на берегу Тихого океана. Вдруг наступила тишь. Смолк шелест деревьев на ветру. Куда-то исчезли чайки. Крабы в панике бросились в море. В ведре у колена мальчика на поверхности воды образовался круг, потом еще один, потом еще. Первый толчок вздыбил песок. Нигей бросился к хижине. Напоследок он увидел, как на супругу падают обломки обрушившейся кровли и стен, а рядом распростертое на песке тельце. Не раздумывая, Нигей накрыл собой сына. Хрустнул сломанный позвоночник. Двадцать часов спустя посельчане с помощью императорских солдат разгребли руины и нашли под ними малыша с солдатиком в ручонке.
Отару отбросил воспоминания и принялся обдумывать последние события. Японец попытался понять, почему Фелипа так расстроилась, увидев карту Таро. Вытащив «Императора» из кармана, Хиро заметил, как девушка побледнела. Что-то в ней сломалось, причем непоправимо. Отчего она решила, будто Дитрих мертв?
Японец надеялся добраться до дома Филмора, связаться с лабораторией и выяснить, что случилось. Отчаяние и печаль сквозили в глазах креолки и заставляли верить в худшее. Похоже, и вправду все надежды напрасны. Отару стиснул ручку чемоданчика.
Девушка вернулась с билетами:
– Автобус через четверть часа.
Клетки с курами поместили в конце салона, и вокруг них сразу заклубились перья. Отару и Фелипа уселись рядом с какой-то компанией, игравшей в карты. Сзади них женщина-гуарани кормила ребенка, а у ее ног дремал облезлый пес. Густой запах пота и животных забивал даже вонь выхлопных газов, проникавшую во все щели. Садящееся за горы солнце едва угадывалось в клубах пыли. Вместе с темнотой в салоне воцарилась тишина, которую нарушал только монотонный шум мотора. Креолка беспокойно спала рядом, привалившись головой к окошку. Хиро снял пиджак и заботливо накрыл ей плечи и грудь. Шофер остановил автобус, и некоторые пассажиры вышли размяться, но холод тут же загнал их обратно. Вскоре всех одолела дремота. Глядя в черное, как смола, небо, японец почувствовал, что сильно устал.
Когда он снова открыл глаза, пиджак оказался на нем. Место рядом пустовало. Хиро быстро скользнул взглядом вниз: на месте ли чемоданчик. Фелипа с дымящимися чашками в руках пробиралась по салону.
– Доброе утро. Я принесла вам кофе… хочу отблагодарить за вчерашнее. – Девушка слабо улыбнулась. – У шофера полный термос, и он не отказал мне в двух порциях. Мы должны приехать к вечеру.
Они молча пили горячий напиток. Потом Фелипа снова заговорила:
– Я видела судьбу и ничего не могла сделать. А теперь Дитрих мертв.
У нее вырвалось приглушенное рыдание, и больше девушка ничего сказать не смогла. Отару старался на нее не смотреть. Закашлявшись, он допил последний глоток.
В Нанаве беглецы добрались до дома Артура. Хосе проводил их в помещение с мечами:
– Сеньор Филмор сейчас выйдет.
Девушка с интересом подошла к кривой сабле русской работы, сделанной с большим искусством.
– Фелипа! Мистер Отару! – Вошел Артур, одетый в халат. – Джарвис, приготовь комнаты для моих друзей и вели принести чего-нибудь поесть.
Дворецкий рассеянно кивнул, повернулся на каблуках и исчез в глубине коридора.
– Что же вы не предупредили, я выслал бы кого-нибудь вас встретить. Я пробовал связаться с Новой Германией, но…
Фелипа вздрогнула.
– Что с Дитрихом?
Отару стиснул чемоданчик.
– Из Мато-Гроссо нет никаких вестей. Я уже не первый день пытаюсь переговорить по рации с Хофштадтером, но ничего не выходит. – Артур подошел к камину, взял коробок спичек и принялся разводить огонь.
– Башня. Погибель… – Креолка стиснула зубы и прижалась спиной к стене.
Возясь с поленьями, Филмор с любопытством взглянул на нее:
– Что-что?
Червь сомнения закрался в мысли Отару. Его мозг начал стремительно работать, вырвавшись на свободу, как полноводная река, перед тем как водопадом сорваться в пропасть. Хиро обвел глазами комнату: что-то от него ускользнуло раньше, причем очень важное. Нужен ключ, чтобы вспомнить. Японец смотрел, как Артур разжигает топку, а его слова крутились в голове. Фелипа поставила вещи на пол возле стойки с мечами.
Русская сабля.
Россия.
Гелен.
Друг семьи Хофштадтера, в конце войны работавший на американское Управление стратегических служб. Генерал, специалист по Советскому Союзу, с которым Отару встречался на Восточном фронте. Ученый стал лихорадочно озираться: узор на шерстяном ковре, лампа с кожаным абажуром, игра света и тени. И увиденное переплелось с воспоминаниями – все сложилось в ясную картину. Тогда руководитель армейской разведки предлагал Хиро работать на немцев, а в той же самой комнате люди из УСС болтали между собой. И среди них – знакомая личность. Джордж Понтичелли.
Слова, сказанные англичанином, все отдавались и отдавались в мозгу: «Никаких вестей из Мато-Гроссо… Из Мато-Гроссо… Мато-Гроссо…»
Хофштадтер никогда не говорил Артуру, где расположена лаборатория. Люди Филмора и Понтичелли всегда сопровождали груз только миль на семьдесят от порта Суарес до условленного места, а там их встречал Герман с отрядом штурмбанфюрера. Как англичанин узнал? Откуда?
Артур с покровительственным видом обернулся к Фелипе:
– Погибель? Не надо отчаиваться, девочка. Еще не известно, что Дитрих…
– Перестаньте, Филмор, – голос Хиро прозвучал сурово и резко. – Мы угодили в волчье логово.
Англичанин закрутил усы:
– О чем это вы, мистер Отару?
Японец подошел к стойке для оружия и встал рядом с креолкой:
– На кого вы работаете?
Фелипа нахмурилась.
– Как всегда говорил мой дед Милош, – ответил англичанин, – игра хороша, пока не затянулась. Верно. Нет смысла рассказывать байки. Я работаю на ЦРУ, [92]92
Центральное разведывательное управление (ЦРУ) – агентство Федерального правительства США. Создано 18 сентября 1947 года на основе Управления стратегических служб (см. Управление стратегических служб). При создании ЦРУ использовались две наиболее эффективные модели разведки: английская и немецкая. В 1949 году был принят закон о ЦРУ как главном органе внешней разведки и контрразведки США. Штаб-квартира – Лэнгли (см. Лэнгли) находится в городе
[Закрыть] с тех пор как прибыл в Южную Америку во время войны за Чако. Ведомство тогда называлось УСС.
Острый профиль Артура четко выделялся на фоне языков пламени.
– Игра кончена, мистер Отару. Образец Аль-Харифа, пусть и недостаточно полный, уже переправлен в Штаты. Ученые из Агентства безопасности вооруженных сил уже запустили электронно-вычислительные машины. Для них не составит большого труда найти верную комбинацию, отталкиваясь от материалов, полученных вами за четыре года. Отдайте мне дневники Генриха Хофштадтера, и закончим это дело.
Девушка шагнула вперед. Филмор вытащил маленький револьвер с костяной ручкой, сделав ей знак остановиться.
– Мне жаль, Фелипа, я действительно был другом Дитриха. Но долг превыше всего.
Отару поднял чемоданчик с пола, рассматривая мелкую сеть трещин на коже. По спине, сбегая с затылка, струился пот. Артур уже подошел, как вдруг кот с мяуканьем метнулся к нему от ног креолки. Хиро воспользовался моментом и швырнул в англичанина кейс с записями. От удара в грудь Филмор потерял равновесие и растянулся, поскользнувшись на ковре. Револьвер откатился под диван. Отару схватил со стойки учигатану и набросился на Артура. Тот ударил японца ногой в живот и быстро вскочил на ноги.
