Текст книги "Кровь избранных"
Автор книги: Кай Дзен
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)
Кай Дзен
«Кровь избранных»
Сказано, что после двенадцати тысяч лет борьбы с Ормуздом [1]1
Ормузд – бог добра, создатель вселенной, бог света, источник добрых дел и мыслей в религии древнего Ирана, основанной Зороастром.
[Закрыть] Ариман [2]2
Ариман – бог зла, дух бедствий в религии древнего Ирана, основанной Зороастром. Ариман – источник зла, несправедливости, всех вредных сил природы. Во всякое доброе начинание он может заронить зерно зла. Ему подчинены все другие злые духи.
[Закрыть] победит.
И обратился я, и увидел всякие угнетения, какие делаются под солнцем: и вот слезы угнетенных, а утешителя у них нет; и в руке угнетающих их – сила, а утешителя у них нет.
И ублажил я мертвых, которые давно умерли, более живых, которые живут доселе.
Экклезиаст
Все начинается там, где закончилось
Тело рыжеволосой женщины лежало на боку, и даже безжизненные глаза не портили красоту ее лица. Китаец взвалил труп на плечо, вышел из коттеджа и решительно зашагал к автомобилям. Усадив мертвую на заднее сиденье одной из машин, он пропорол ножом оба правых колеса у другой, потом сел за руль, завел мотор и, с разгона высадив ворота, уехал.
После нескольких крутых виражей вверх по склону он резко свернул на уходящий вправо проселок и скрылся в лесу.
Примерно через километр дорога превратилась в узкую тропинку. Тогда китаец остановил машину, не спеша вылез, снова взгромоздил на плечо рыжеволосую и стал подниматься на холм, петляя между деревьями. Тишину нарушал только свист ветра в покрытых снегом ветвях. Пока хватало сил, мужчина шел и шел, повинуясь неосознанному порыву.
Минут через двадцать, когда уже не держали ноги, он положил женщину к подножию ольхи, раздел и поудобнее устроил на снежном ложе. Лицо ее все еще оставалось розоватым. Изумление сменило мрачную гримасу смерти.
«Куда ты несешь меня и зачем?»
Китаец начал забрасывать нагое тело снегом. Надо, чтобы поскорее застыла кровь. Захоронение надлежало завершить ритуалом, в этом Овен прав. Лишь бы церемония не выглядела смешно.
«Я не знаю, куда принес тебя, да это и не имеет значения. А вот зачем, представляю прекрасно: никто от этой проклятой истории ничего не должен получить. Ни власти, ни денег, ни спасения. И уж тем более – жизни».
Он остановился, только когда целиком покрыл женщину снегом. Всю, кроме головы. Долго стоял китаец неподвижно, глядя в одну точку, куда-то в серо-зеленую глубину леса. Потом вынул нож и сделал короткий надрез на шее трупа, там, где проходила сонная артерия. Крови почти не вытекло. Аль-Хариф был уничтожен.
Часть первая
На несколько юаней дороже, чем сама змея
1
Шанхай,
январь 1920
По сигналу стартера всадники пришпорили лошадей, и те рванулись по первому кругу. Ритмичный цокот копыт по дорожке отдавался в ушах Шань Фена, как грохот камней, катящихся в ущелье. Глухой, навязчивый стук. Ему вторило эхо голосов возбужденных зрителей на деревянных трибунах. Вот наездники в ярких куртках понеслись уже вдоль противоположной стороны ипподрома, потом поворот – и новый круг.
Молодой китаец оторвался от зрелища и поднялся по ступенькам в коридор, где находилась администрация. Он заглянул в последнюю, приоткрытую дверь. Сидящий за столом краснолицый европеец, увидев его, вздрогнул, но Шань Фен сразу отпрянул, как будто ошибся, и усмехнулся хитрой мальчишеской улыбкой. Выйдя на улицу, юноша немного подождал и отправился бродить, словно бы без всякой видимой цели.
Странные в Шанхае улицы, подумалось ему. Широкие бульвары и проспекты ухожены благодаря французской концессии, выкатаны повозками, рикшами и даже автомобилями. Но заранее нипочем не знаешь, когда главные городские артерии вдруг превратятся в дремучие извилистые переулки. Достаточно ошибиться поворотом, зазеваться на пару минут – и ты уже совсем в другом мире. Солнечный свет тускнеет, еле пробиваясь сквозь тенты, натянутые на стенах, и сквозь развешенное на задних дворах белье. Заблудиться – пара пустяков, особенно если ты нездешний.
Впереди китайца шагал, а точнее, почти бежал, задыхаясь от чрезмерного усилия и страха, человек в элегантном сером костюме. Тот самый господин из конторы ипподрома. Он родился не в Шанхае и даже не в Китае и сейчас предпочел бы никогда не уезжать из родного Ньюкасла на поиски работы в город, который так и остался ему чужим.
Шань Фен шел за ним, не отставая, только чуть ускорив шаг: он не спешил, так как хорошо знал дальнейший путь. Парень перемигнулся еще с одним китайцем, стоявшим около окна какого-то дома, и сделал ему знак идти вниз по улице, но тот притворился, что не понял, и направился к перекрестку, где обычно останавливались извозчики. Однако нынче утром там никого не было. Паника толкала англичанина в самые пустынные и темные переулки, и теперь его грузная фигура ринулась в узкий тупик, в конце которого уже стоял Синь.
Как только англичанин с ним поравнялся, китаец повалил его на землю и начал бить ногами под дых: удар, другой, третий. Тут появился Шань Фен, и достаточно было одного взгляда, чтобы Синь отскочил в сторону и стал на страже у входа в переулок. Парень опустился на колени перед иностранцем и приподнял ему голову.
– Успокойтесь, мистер Уилсон, не надо бояться. Мы только хотели доверить вам вот это… – ласково произнес он, доставая из кармана рабочей блузы деревянный футляр.
Китаец открыл его прямо перед покрасневшими испуганными глазами Уилсона, который с трудом пытался подняться на ноги. На бархатной обивке внутри сверкнуло лезвие маленького кинжала с резной рукояткой.
– Сделайте то, о чем мы когда-то просили, мистер Уилсон. Послушайтесь нас, прошу вас. И сохраните этот маленький подарок, – продолжил Шань Фен.
Он закрыл футляр и положил его на колено англичанину, который отупело на него таращился.
– Не упрямьтесь, иначе в следующий раз, когда меня увидите, вам придется пустить его в ход против себя самого. Это будет не так больно.
Англичанин начал всхлипывать, и когда нападавшие молча удалились, его затрясло от рыданий.
Пройдя несколько переулков, китайцы разошлись, не прощаясь. Шань Фен нырнул в старый квартал, пересек внутренний дворик и поднялся на второй этаж одного из домов. В тесной, душной и длинной, как коридор, комнате толпилось множество народа: сборщики податей, ремесленники, попрошайки. И каждый пришел со своей просьбой к Шань Чу, Старшему Брату, Голове Дракона, верховному владыке Триады. Главу Шанхайской организации звали Юй Хуа. Как истинный хозяин, он не был ни щедрым, ни скупым.
Шань Фен стал пробивать себе дорогу, бесцеремонно расталкивая всех на своем пути. Он выглядел гораздо моложе своих лет, а открытый лоб под коротко стриженными волосами казался совсем детским. Но на самом деле ему уже исполнилось двадцать. Умные светло-карие глаза не потеряли ясности, словно обладали иммунитетом ко всем унижениям, что им приходилось видеть. Темно-синяя блуза слегка болталась на его хрупком теле. Юноша уже почти пробрался к двери, по бокам которой стояли два стражника, как кто-то схватил его за рукав:
– А ты куда, мышонок?
На него пахнуло гнилым дыханием. Шань Фен покосился на лапищу, державшую его за рукав. Она была толстая, мокрая и противная, как и грубый, хриплый голос:
– Я тут целый день дожидаюсь словечка Шань Чу, и теперь моя очередь! Старший Брат должен выслушать меня, иначе моя лавка разорится. Нечего лезть без очереди, становись и жди, как все.
Пощечина хлестнула коротко и сухо. Толстяк даже не увидел занесенной руки, он почувствовал только, как обожгло сразу покрасневшую щеку. Шань Фен нанес удар молниеносно, так, что, кроме шума и воплей торговца, никто ничего не заметил.
– Ты не признал у себя под носом человека из Триады и еще хочешь, чтобы Юй Хуа тебя сразу выслушал? – ледяным тоном заявил Шань Фен. – Вот и отправляйся теперь в конец очереди.
– Но… я уже жду не один час, – попытался протестовать лавочник.
– Сию же минуту! – повторил юноша и быстро вошел, пока торговец, ворча, пятился назад.
Слабые лучи света, пробиваясь сквозь портьеры, едва высвечивали в полумраке худой силуэт главы Триады. Эффект был явно рассчитан на то, чтобы впечатлять просителей. Юй Хуа всегда держался очень прямо, может, чтобы скрыть маленький рост и узкие плечи. Однако, несмотря на невзрачность фигуры, никто не сомневался в его могуществе.
– Ну, что у тебя сегодня?
– Золотой Дракон сменил место обитания. Его новым жилищем станет то, что мы выбрали для него.
– Очень хорошо, Шань Фен, – черствым, нетерпеливым тоном произнес глава Триады, что, видимо, означало конец аудиенции. Однако юноша задержался. – Что-нибудь еще?
– У меня есть просьба… Вернее, близкий мне человек желает, чтобы организация оказала некую услугу.
Юй Хуа коротко усмехнулся:
– Ладно, мой маленький агент, я слушаю.
Несколько часов спустя Шань Фен, любуясь яркой голубизной Хуанпу, шел по набережной Вайтань, или по Бунду, как называли ее англичане. На берегу, сразу за топкой прибрежной полосой, возвышались здания иностранных торговых компаний, сверкающие респектабельной чистотой массивных фасадов. Их вид всегда вызывал у молодого китайца глухую злобу.
Шань Фен направился к входу в парк возле реки и остановился там, опустив голову. Изящные буквы таблички, висевшей над воротами, хлестнули его, как плетью.
ВХОД КИТАЙЦАМ И СОБАКАМ ЗАПРЕЩЕН [4]4
В парк Хуанпу китайцам разрешили входить только в 1928 году. (Прим. перев.)
[Закрыть]
Уж лучше бы юноша не умел читать, но преподаватель Хань научил его счету, письму и чтению и даже латинскому алфавиту. Правда, в каллиграфии он много не преуспел, но кое-как справлялся. Грамотный парень теперь всякий раз видел в треклятом объявлении всю боль своей страны.
Попытка сорвать и уничтожить табличку провалилась несколько недель назад. Тогда, на его счастье, полицейский инспектор оказался толстым и неповоротливым. Он устроился на скамейке и делал вид, что читает книгу. «Жирный дурак, отродье японской сучки и прислужника колониалистов. Сидеть тут и охранять вывеску – единственное, чего ты заслуживаешь!» – Шань Фен отвесил ему шутовской поклон и бросился наутек.
Взглянув на ненавистную табличку, китаец повернулся и пошел к ипподрому. «У меня есть дело поважнее, чем торчать тут и тратить время, – подумал юноша, – Юй Хуа поручил мне задание, и он не тот, кто будет ждать».
Шань Фен никак не мог понять английской моды. Дамочки на трибунах были упакованы как мешки с рисом, с нелепыми шляпками на головах. Мужчины, несмотря на зной, упрямо носили тяжелые куртки сложного покроя, с непременными жилетами, которые годились только для того, чтобы стало еще жарче. Все они возбужденно следили за лошадьми. Женщины вели себя развязно и грубо, как и подобает тем, кто ничего не смыслит в бегах, а их спутники пытались за показной холодностью скрыть краску гнева, заливающую лица при неудачном заезде жеребца. Эти лицемеры корчили из себя больших господ, потому что за счет его страны у них водились деньги с продажи опиума. Обычная старая история.
Сегодня он немного перераспределит богатства иностранцев.
Золотой Дракон, легконогий, изящно сложенный жеребец-двухлетка, сын Короля Вест Мидлендса, считался абсолютным фаворитом четвертого заезда: за два года ни одного поражения. Он принадлежал тупому богатому англичанину. Все пари, естественно, заключались в его пользу и по самым низким котировкам, что заставляло игроков максимально поднимать ставки. Юй Хуа не мог упустить такого случая.
Стоя над первым прямым участком дорожки, Шань Фен разглядывал нелепые и скучные образцы западной моды. Рощица из молодых тополей скрывала строение с лошадьми от глаз публики. Он зашел с тыла, обойдя деревья вокруг. Как раз в это время на ипподром начал сыпать мелкий дождик.
Конюшня Золотого Дракона находилась ближе всех к роще, поэтому скрытно подойти к ней не составляло труда. Директор ипподрома мистер Уилсон сдержал слово.
Юноша пришел перед началом следующего заезда. В условленном месте его ждал малыш Ли. Увидев Шань Фена, он понимающе кивнул и направился к стойлу фаворита.
За жеребцом ухаживал европеец с розовато-фарфоровым лицом и большим носом. Когда появился китайчонок лет одиннадцати, конюх не удивился. Такая уж у него работа: вечно кто-нибудь приходит, особенно ребятишки, очарованные лошадьми.
Мальчишка улыбнулся и, не говоря ни слова, нагнулся, словно что-то поднимал с земли. Конюх не успел опомниться, как об его куртку ударил комок грязи с конским навозом. Китайчонок расхохотался и вразвалочку пошел прочь, а мужчина, наскоро отряхнув одежду, ринулся его догонять.
Тут начался третий заезд. Выстрел стартера и рев публики на трибунах заглушили остальные звуки.
Шань Фен проскользнул в оставшуюся без присмотра конюшню. Подойдя к жеребцу, он несколько раз ласково погладил его по морде, потом переместился к крупу и достал маленький, остро заточенный нож.
Быстрым, легким движением юноша коснулся сухожилия сразу под бедром животного. Конь беспокойно ударил копытом и негромко заржал, но звуки эти тоже потонули в шуме заезда. Шань Фен вышел, мысленно прося у жеребца прощения за то, что заставил его хромать.
Вернувшись в зону тотализатора, парень сразу заметил сухощавую аристократическую фигуру Генриха Хофштадтера, европейского покровителя, для которого выполнял множество разных поручений. Светлый льняной костюм болтался на тощем теле старика. Профессор, поглаживая седые усы и бородку, дожидался очереди сделать ставку. Кто-то нечаянно толкнул немца, и тот потерял пенсне, причем, водружая его снова на нос, непрерывно извинялся, приложив руку к шляпе. Ученый был неуклюж в мелочах повседневной жизни, но гениален в научных исследованиях. По крайней мере, так считал Шань Фен. Он не понимал сути открытий Хофштадтера, но рассуждения профессора казались ему убедительными, а энтузиазм вызывал восхищение. Наблюдая, как старик шел к стойке, чтобы поставить на Золотого Дракона и проиграть, китаец испытывал почти нежность.
– Не стоит делать ставку, герр Хофштадтер. – Мягко, но решительно Шань Фен взял профессора за руку, протянутую к человеку за окошком. – Пойдемте отсюда.
– Но это верный выигрыш… – сказал старик тоном обиженного ребенка.
– Нынче боги не будут благосклонны к Золотому Дракону.
Он явно сделал глупость. У старика имелось денег не меньше, чем у остальных европейцев, и неплохо было бы его порастрясти, да вот не хватило духу. Слишком уж легкая добыча. Вечное детское изумление профессора обезоруживало Шань Фена.
Золотого Дракона подвели к старту четвертого заезда. Знаток, может, и разглядел бы еле заметную хромоту, но подумал бы, что это последствия трудной тренировки.
Фаворит отстал на девятьсот ярдов.
Возвращаясь домой, Хофштадтер никак не мог опомниться после неудачи своего любимца и все описывал заезд молчаливому Шань Фену. На перекрестке китаец вовремя схватил рассеянного старика за руку, иначе его сбила бы проезжавшая мимо пролетка. Когда опасность миновала, юноша не выпускал его руки до тех пор, пока профессор не пришел в себя.
– По вашей просьбе есть новости. Я поговорил с друзьями, – произнес китаец.
Немец внимательно посмотрел на Шань Фена, и они двинулись дальше.
2
Из дневников Генриха Хофштадтера
Том I, страница 48
Франкфурт-на-Майне, Германия,23 марта 1911
Наконец-то нам удалось расшифровать первый из найденных в Палестине папирусов. Мы не нашли там того, что нас интересовало, и потеряли всякую надежду обнаружить хоть какие-то следы объекта наших поисков. Однако благодаря стараниям некоторых ценных «друзей» начинает вырисовываться более-менее полная картина.
Свет на нее пролили рукописи, на исследование которых ушло более двух месяцев. Египетский жрец Гамир достаточно ясно высказался по поводу «тайны сосудов».
Теперь-то и начнется настоящая работа. Нужно хотя бы теоретически выяснить, как действует то, что он упорно называет «дыханием Сета». Ответив на этот вопрос, мы займемся другими папирусами, чтобы понять, где находятся сосуды.
На изучение понадобится много времени, возможно, годы. Пока я еще могу надеяться на поддержку и финансирование ложи. Из Берлина, через собратьев, весьма ценную помощь оказывает общество «Врил». [5]5
«Врил» – немецкое эзотерическое общество. Создано в 1920-х годах Карлом Хаусхофером. Первоначально общество называлось «Ложа света», а затем было переименовано в «общество «Врил» или же «Всенемецкое общество по изучению метафизики». Врил – древнеиндийское название космической энергии жизни. Основной целью деятельности ложи было осуществление исследований происхождения арийской расы и изучение способа, посредством которого магические способности этой благородной расы могут быть возрождены, с тем чтобы стать проводником сверхчеловеческих сил. Также направлением этого общества был поиск внеземного разума и исследования в области свободной энергии. «Врил» тесно поддерживал связь с оккультными английскими обществами, такими как «Золотая заря».
Герметический орден «Золотая заря» – английская оккультная организация конца XIX – начала XX века. Орден основан Самуэлем Лидделлом Макгрегором Мазерсом, Уинни Уильямом Уэсткоттом и Уильямом Робертом Вудмоном в 1888 году в Лондоне. В основу «Золотой зари» легли ритуалы розенкрейцерского происхождения. Учение ордена представляло собой синтез различных оккультных верований. В частности, изучались следующие дисциплины: герметизм, каббала, алхимия, Таро, астрология, геомантия, ритуальная магия и др. Мировоззрение многих людей, занимавших высокие посты, формировалось под влиянием герметического ордена «Золотой зари». Адептами «Золотой зари» были и писатели: Сакс Ромер, автор «Дракулы» Брэм Стокер, Герман Гессе и многие другие. «Золотая заря» поддерживала отношения с немецкими обществами «Врил» и «Туле». Орден распался и прекратил свое существование к 1923 году, а его ответвления просуществовали до 1940 года.
Впоследствии общество «Врил» перешло под непосредственное руководство рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера и стало составной частью «Аненербе».
«Аненербе» – «Наследие предков». Полное название – Немецкое общество по изучению древней германской истории и наследия предков. Основано в 1933 году. С 1935-го обществу было поручено изучать этнографию, антропологию и все, что касалось духа, деяний, традиций, отличительных черт и наследия «индогерманской нордической расы». Имело около пятидесяти департаментов. В 1937-м Гиммлер интегрировал «Аненербе» в СС.
[Закрыть] Хотя М. предупредил меня, что некто из баварского «Германского ордена» [6]6
«Германский орден» – тайная организация, созданная по образцу масонских лож в 1912 году. В 1914 году орден призвал к объединению все националистические лиги и организации, чтобы создать противовес «еврейскому интернационалу». «Германский орден» включил в свой состав организации различной ориентации – например, ариософское «Общество Туле», прусско-монархический «Союз прямодушных», «Общество Хаммера» и даже национал-социалистическую партию, позднее НСДАЛ. Для членов «Германского ордена» было характерно увлечение древнегерманскими рунами и неоязычеством в духе ариософа Гвидо фон Листа. Антисемитские идеи в ордене соседствовали с лихорадочными поисками «тайного знания» ариев.
[Закрыть] собирается чинить нам препятствия.
В любом случае останавливаться я не собираюсь, так как род человеческий нуждается в моем открытии. Настанет день, когда мы сможем разделить наше знание со всеми.
3
Новая Германия, Парагвай,
июль 1944
Дитрих Хофштадтер разглядывал себя в зеркале. На лбу и в уголках глаз уже появились морщины, волосы стали редеть, хотя лицо выглядело еще довольно молодо. Ему очень не нравилось то, что с возрастом он все более становится похож на отца, барона Генриха Хофштадтера.
Штурмбанфюрер окунул лезвие в тазик с теплой водой и, намылив щеки, начал бриться. Вытершись, он маленькими ножницами подровнял усики. Уже давно послали человека встречать гостя, и тот появится с минуты на минуту, а Хофштадтеру хотелось выглядеть безупречно. Это не означало, что он в другие дни за собой не следил, просто сегодня представился особый случай.
Дитрих бросил взгляд за окно. С востока опять надвинулись облака, повеяло холодом, и макушки деревьев заколыхались. Хофштадтер неспешно оделся, накинул пальто и, зажав в зубах сигару, вышел в сад. Казалось, зима никогда не кончится.
Почти сразу вдалеке затарахтел мотор приближающегося автомобиля.
Раньше они ни разу не виделись и при первом рукопожатии глядели друг на друга с недоверием.
– Добро пожаловать в Новую Германию. Здесь у нас Бавария в миниатюре, – произнес немец, изображая из себя радушного хозяина.
Хиро Отару, тощий как жердь японец, съежился в своем двубортном костюме в белую полоску и поклонился. Хофштадтер проводил гостя в дом. Хиро расположился в приготовленной для него комнате, принял душ, и они встретились в гостиной, где на столике лежал гобан – доска для игры в го.
– Что вы скажете на то, чтобы выпить по глоточку и сыграть партию? – предложил Дитрих, доставая бутылку ликера и два бокала.
Отару водрузил на нос очки в черепаховой оправе и предоставил первый ход Хофштадтеру.
– Война проиграна. Напрасно в Германии все еще питают иллюзии, – с горечью в голосе произнес немец и передвинул фишку.
Японец молча сделал ответный ход.
– Видите, герр Отару, – Дитрих кивнул в сторону окна, – вон там, на юге, за горами, располагается столица этого злосчастного государства. Прошло более пятидесяти лет, как немецкая община обосновалась здесь, чтобы реализовать идеал, который рушится сейчас в Европе. Я отнюдь не разделяю выбора моих соотечественников, решивших создать себе новую малую родину в Парагвае и отгородиться от всего мира. Просто у меня нет другой возможности завершить, как сказал бы мой папаша, миссию.
Хофштадтер сам удивился своему порыву и смущенно улыбнулся.
За гребнями гор гасли последние лучи солнца, и контуры деревянных построек стали скрываться в сумерках.
Партию в го [7]7
Го – стратегическая настольная игра, некое подобие шашек. Ее создание приписывают одному из легендарных китайских императоров или его ближайшим придворным. В VII веке го попало в Японию, где начиная с XV века пережило сильнейший подъем. В XIX веке го, ранее культивировавшееся лишь в Азии, получило известность и постепенно распространилось в Европе и Америке.
[Закрыть] прервали, чтобы поужинать. Отару говорил мало, но Дитриха его немногословность вовсе не смущала. Он чувствовал себя с японцем совершенно естественно. Вскоре уставший с дороги гость откланялся и ушел спать.
Вернувшись в гостиную, хозяин еще долго потягивал ликер, уставившись на гобан.
Рано утром, когда Дитрих в дамасском халате завтракал в столовой, появился японец, одетый, в отличие от хозяина, в костюм.
– Я вижу, вы уже отдохнули, Отару-сан, а ведь вчерашнее путешествие, наверное, было не из легких.
Надевая очки, тот ответил:
– Я сплю сколько требуется, герр Хофштадтер, и не люблю терять время. Мне уже довелось просмотреть вашу документацию.
Японец прихлебнул чай, и на его лицо легла тень.
– «Инь Чжень» [8]8
«Инь Чжень» – сорт белого элитного чая. На изготовление чая идут нежные молодые почки, покрытые серебристо-белыми ворсинками. Его употребляют с солеными или острыми блюдами и сухофруктами.
[Закрыть] с сушеной грушей… а вы человек утонченный, штурмбанфюрер. Образованный, умный, и именно поэтому я осторожен…
Дитрих довольно улыбнулся:
– Что вы говорите, Отару-сан?
Еще раз пригубив чай, японец ответил:
– Буду откровенен. Вы от меня что-то скрываете: бумаги, приготовленные для меня, – лишь вершина айсберга. Есть еще какие-то документы, но вы либо не хотите показывать, либо выжидаете.
Немец посмотрел ему в глаза:
– Пойдемте со мной.
Хофштадтер не стал переодеваться, и как был в халате, так и повел Отару по длинным коридорам мимо чучел кайманов и картин эпохи Возрождения. Вскоре они оказались перед дверью, за которой открылась ведущая круто вниз лестница, вырубленная прямо в скале, и стали спускаться. В ноздри ударил запах сырости, а затем воздух сделался очень влажным. Японец дважды снимал очки и протирал линзы. Немец шел довольно быстро, светя перед собой фонарем и все время оглядываясь. Повернувшись в очередной раз, Дитрих увидел, что гость затоптался на месте.
От забежной ступени короткий коридор вел к металлической винтовой лестнице, круто поднимавшейся вверх. Они вышли уже за пределы виллы и собирались войти в другое здание.
– Осторожно голову, Отару-сан, и смотрите под ноги…
Круг света от фонаря становился все слабее. Поднимаясь по ступенькам, Хофштадтер понял, что не слышит шагов позади себя.
– Ну, что вы там? – Не дождавшись ответа, Дитрих вернулся назад.
Хиро сидел на ступеньке, держа в руке какую-то коробочку. Задыхаясь, японец судорожно ее открыл, высыпал на ладонь несколько маленьких пилюль и бросил их в рот. Он с трудом восстановил дыхание и попытался встать, опираясь рукой о стену. Лоб был покрыт испариной.
– Отару-сан, все в порядке? – Хофштадтер зажег масляную лампу, которая находилась здесь, и подошел поближе.
– Д-да, все хорошо. Не волнуйтесь, герр штурмбанфюрер, мне уже лучше. Прошу вас, идите вперед.
Немец снова зашагал по ступенькам, все время оборачиваясь и стараясь не освещать лицо Отару, чтобы не смущать гостя. Поднимались они долго – лестница сделала множество витков. Хиро не отставал – видимо, пилюли возымели действие. Запах сырости постепенно ослабевал, и воздух становился более свежим.
Лестница казалась бесконечной, но вот впереди забрезжил свет. Они вошли в круглую комнату со сферическим потолком. В лучах света, идущих из узких бойниц, плясали пылинки. В центре комнаты на выложенном из камня подиуме стояло массивное деревянное кресло. В противоположной стороне, за люком, через который они вошли, располагались стол со стульями и стеллажи с книгами и свитками, а также маленький бак с краном и карта полушарий.
– Добро пожаловать, Отару-сан. Это сердце дома Хофштадтера. Проходите, садитесь, сейчас я налью вам воды. – Дитрих жестом указал уставшему гостю на стулья.
При дневном свете японцу стало явно лучше. Он отряхнул пиджак и взял протянутый штурмбанфюрером стакан.
– Прошу прощения за неудобства, Хиро… Я могу называть вас Хиро? Я велел выстроить это подобие бункера в нескольких сотнях метров от основного жилья. Из окна дома он хорошо виден: такой холмик с дубом на вершине. Свет и воздух проходят сквозь маленькие отверстия, спрятанные в кустарнике. Чтобы не нарушать маскировку, войти сюда можно только через подземный ход. Там есть еще парочка боковых выходов, но они открываются только изнутри.
Хофштадтер направился к стене, где был вмурован сейф, набрал код, повернул рукоятку в центре дверцы, и она открылась. Немец долго вглядывался внутрь, задумчиво рассматривая содержимое, потом вынул несколько тетрадок в кожаных переплетах с рельефами геральдических гербов на обложках.
– Это досталось мне от отца.
Хиро приблизился и подождал, пока Дитрих разрешит ему прикоснуться к потрепанным страницам с неповторимым запахом старины, хрустящей под пальцами. В тетрадках был дневник Генриха Хофштадтера, вся его жизнь.
– Вы ведь не собираетесь оставаться здесь читать рукопись? – Штурмбанфюрер закрыл сейф, взял маленький чемоданчик и сложил в него рукописи, включая тетрадь, которую держал в руках Отару.
– Ну ладно, давайте вернемся на виллу, – согласился гость.
Хозяин начал спускаться по винтовой лестнице. Отару глубоко вздохнул, шагнул к столу, взял стакан и снова наполнил его водой. Рука японца дрожала, когда он доставал и открывал коробочку. Засунув в рот пару пилюль и запив их, он последовал за Дитрихом.
В камине потрескивал огонь, отбрасывая отсветы на золоченые гербы, украшавшие обложки дневников. Два грифона держали щит над шлемом с гребнем, а внизу располагались девиз, циркуль, молоток и буквы АУМ. [9]9
Аум – слово, раскрывающее природу «сакрального». От него произошли различные слова многих языков, в частности индийское «Ом», обозначающее животворящий дух.
[Закрыть] Хофштадтер стоял посреди гостиной с рюмкой коньяка в руке и следил за игрой света на хрустале. Дитрих бессчетное количество раз перечитывал эти страницы. Однако в Любеке, когда ему доверили тетрадки, он запер их в сейф, даже не открыв. Потом, в ненастный день, когда в окно стучал град, решил все же встретиться с отцом лицом к лицу. И просидел целый месяц, вчитываясь в каждую строчку, изучая любое замечание. Ему пришлось долго разбираться в непонятных диаграммах и умопомрачительных полетах фантазии, достойных Пиндара. [10]10
Пиндар – древнегреческий поэт, прославившийся сложностью и витиеватостью языка.
[Закрыть] Хофштадтер разделил труды родителя на две категории: по одну сторону оказалось то, что он назвал эзотерико-мистическим бредом, по другую – аналитические выкладки блестящего ученого.
В этом скоплении бумаг штурмбанфюрер чуял огромный потенциал, способный вывести к вершинам невиданного господства. Если найти людей и средства, чтобы завершить начатое отцом, то, кто знает, может, и та идиотская мистика, которой напичканы записи, пойдет в дело, чтобы обеспечить ему карьеру. Гитлер и все его приближенные увлекались тем же и вышли из тех же кругов «инициированных», что и родитель Дитриха. А вот младший Хофштадтер научным исследованиям предпочел военную карьеру. Пока барон колесил по миру в погоне за химерами, супруга Кларисса заболела туберкулезом и умерла. Дитриху тогда не исполнилось и тринадцати. Единственной весточкой от папаши была телеграмма, в которой он доверял сына заботам воспитателя.
Мысли мешались в голове. Распутать клубок загадок, содержавшихся в дневнике, удалось лишь наполовину. Генрих фыркнул, уставившись в пустоту, и отпил глоток. Кстати, о гербе: почему отец его изменил?
– Это ваш фамильный герб, герр штурмбанфюрер? – прервал его размышления Отару.
Хофштадтер машинально провел рукой по щеке и сжал уголки губ большим и указательным пальцами.
– Не совсем. И называйте меня, пожалуйста, Дитрих…
– В каком смысле «не совсем», герр штурмбанфюрер? – поинтересовался японец, протирая платком очки.
– Неважно, не будем об этом…
Хиро опустил глаза на стопку дневников и бережно взял тот, что лежал сверху. Вокруг Отару клубился сигаретный дымок, а в пепельнице догорал окурок. Хофштадтер подошел к окну. В виднеющемся лесу стояла мертвая тишина: так всегда бывает перед бурей. В дверь еле слышно постучали. Дитрих обернулся:
– Войдите.
Вошла Фелипа, девушка-креолка, толкая перед собой столик на колесах с чашками, чайником и сахарницей, наполненной кусочками коричневого сахара. Прежде чем выйти, она мило улыбнулась. Штурмбанфюрер меланхолично проследил глазами за движением ее бедер, потом наполнил чашку для японца и, указав на рукописи, произнес:
– Когда прочтете, то поймете, почему я зазвал вас в такую даль.
Хиро взял чашку, вдохнул аромат напитка и сделал глоток.
– Поначалу, когда вы меня нашли, я, должен вам сказать, был настроен весьма… скептически. – Японец поставил чашку, наблюдая, как колышется жидкость. – Содержание вашего письма было довольно мутным. Кроме одного момента.
– Сумма! – Хофштадтер с любопытством взглянул на Отару.
– Да, сумма. Сначала я не был к вам расположен, но когда выяснились некоторые детали, передумал. Вы умеете убеждать. Однако, если бы военные события не обернулись таким образом, я, скорее всего, не поехал бы на край света. Меня не интересует ваше мнение об отце как о человеке, важно разделять его научные взгляды. Я химик и биолог. По правде сказать, мне пока не ясно, чего вы хотите. В документах упоминается несколько алкалоидов и энзимов, не более. Тут достаточно позвать любого специалиста-химика из рейха.
Японец немного помолчал и поинтересовался:
– Все же любопытно: а почему именно я?
– Ответы находятся здесь. – Штурмбанфюрер поднялся и указал на один из томов. Он уже собирался уйти, но задержался. – Мне не нужен какой-нибудь фанатик, способный посвятить себя только берлинской лазури, а необходим настоящий специалист.
Хофштадтер закрыл за собой дверь, и прошло несколько дней, прежде чем он открыл ее снова. Японец просил, чтобы его никто не беспокоил, кроме Фелипы, которая должна была приносить ему чай.
Дитрих представил себе, как Хиро лихорадочно листает страницы, делает выписки, расчеты, чертит диаграммы и схемы. Японец день за днем увлеченно изучал дневники. Теперь нужно, чтобы Отару занялся исследованиями и помог обустроить лабораторию в лесу.
Молнии озаряли темные силуэты стволов и крон, в стекло стучали крупные капли дождя. В непогоду деревья словно оживают – их тени извиваются, следуя ритму молний.
Свет, льющийся из-под абажура, трепетал на разбросанных по столу бумагах. Пол был усыпан разорванными и скатанными в шарики листками. Отару завел руки за спину и потянулся. Глаза его покраснели, так как за четверо суток проспал он не более двенадцати часов. Хиро поднялся из кресла, чтобы рассмотреть одну из картин, висевших на стене.
– «Лот и его дочь», – пояснил вошедший штурмбанфюрер.
– Что-что? – Отару задумался и не услышал, как открылась дверь.
– «Лот и его дочь». Тинторетто. Подлинник. В Европе осталась копия, и наверняка кто-нибудь из моих соотечественников ее прикарманил, сочтя настоящей.
Хофштадтер иронически скривил губы. Хиро остался бесстрастным.
– Это не единственная ценная картина. – Немец налил себе коньяка. – Дом существует благодаря наследию семьи и нацизма. Мое положение дало многое. Незадолго до вашего приезда я заключил сделку с новозеландцем, который очень заинтересовался полотном, что хранилось у меня в Швейцарии. На выручку от него закончили строительство лаборатории и возвели взлетно-посадочную полосу. Уж не думаете ли вы, что все мои «верные соратники» находятся здесь только из-за идей национал-социализма?
Ответа Дитрих не ждал.
– В общем, все почти готово. Оборудование уже прибыло. Базовый лагерь обустроен на славу: в бараки даже провели электричество и водопровод. Еще несколько дней – и аэродром сможет принимать самолеты. Борьба с джунглями оказалась не из легких и потребовала свою цену, причем не только в денежном эквиваленте. Кто-то стал добычей ягуара, кого-то придавило деревом. Проводники из племени гуарани [11]11
Гуарани – обобщенный термин, применяемый к группам индейцев Южной Америки и их языкам. Самые многочисленные группы тупи-гуарани. Народы этих групп расселены в Парагвае, Боливии, Гвиане, Бразилии, Перу и главным образом обитают в зоне тропических лесов. Много гуарани проживает в Парагвае, поэтому в стране два государственных языка: испанский, который понимают лишь 50 % населения, и гуарани, на котором говорят 80–95 % местного населения.
[Закрыть] что-то болтали о духах, рабочие ворчали, но мои люди умеют быть более убедительными, чем предрассудки.
Лампа в кабинете ярко вспыхнула и погасла – комната погрузилась во тьму. На несколько минут воцарилась тишина.
– Не волнуйтесь, Хиро. Наверное, барахлит генератор, – нарушив безмолвие, стал успокаивать японца хозяин. – Где-то у меня должны быть свечи…
Раздался звон разбитого стекла.
– О черт!.. – Пошарив на столе, Хофштадтер наконец нашел большую свечу.
Вскоре появилась Фелипа с лампой:
– Прошу прощения! Генератор неисправен, я принесла лампу.
– Спасибо, Фелипа! Сходи, пожалуйста, за веником и тряпкой, я разбил вазу.
– Сейчас, сеньор. – Огонек пламени плясал в глазах девушки.
