Текст книги "Потомки"

Автор книги: Кауи Харт Хеммингс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

19

Алекс говорит мне, где остановиться.

– Это здесь. – говорит она.

Я хочу разглядеть дом, но его закрывает коралловая стена. Дальше видны крыши соседних домов, еще дальше – океанские волны. Его дом стоит почти на берегу, и, значит, он явно не бедствует, хотя в роскоши, судя по всему, не купается. Сначала я радуюсь этому, но потом мне становится не по себе. Если бы я увидел дом с каменными львами у входа, я бы это принял, но тут самый обычный дом. Получается, у них в самом деле была любовь. Я подъезжаю к тротуару и паркуюсь перед домом любовника моей жены.

– Красивая стена, – замечает Алекс.

– Да, ничего, – говорю я, бросив взгляд на стену.

– Мы что, так и будем сидеть, пока он не выйдет? – спрашивает Сид.

– Нет, – отвечаю я. – Приехали, посмотрели, и хватит.

Я хочу включить зажигание, но не включаю.

– Интересно, он дома? – говорит Алекс. – Может, позвоним в дверь?

– Иди звони, – подстрекает ее Сид.

– Сам звони, – отзывается она.

Сид пинает спинку ее сиденья, Алекс резко оборачивается и хочет схватить его за ногу. Он ловит ее руку, она смеется.

– Прекратите! – ору я. – Немедленно прекратите хватать друг друга!

– Во дает! – говорит Сид. – Теперь все ясно. Жена вам потому и изменяла, что вы к ней редко прикасались.

Я оборачиваюсь и смотрю ему в лицо:

– Тебе мало врезали, да?

Сид пожимает плечами:

– Почему? Достаточно.

Я смотрю на дочь:

– Ты хоть понимаешь, что встречаешься с умственно отсталым кретином? Понимаешь, нет?

– Между прочим, у меня брат умственно отсталый, – говорит Сид. – В прямом смысле. Так что я попросил бы выбирать выражения.

– О… – говорю я и замолкаю, надеясь, что Сид воспримет мое молчание как извинение.

– Псих, – говорит он и на этот раз пинает спинку моего сиденья. – Нет у меня никакого брата! – Эта выходка приводит его в хорошее расположение духа. – Кстати, к вопросу о кретинах, – говорит он. – Вам никогда не хотелось встретить на улице какого-нибудь шизика, или старика, или инвалида и крикнуть ему, чтобы переходил улицу быстрее? Мне иногда хочется. Правда, потом я сам себе противен.

– Заткнись, Сид, – обрывает его Алекс. – Вспомни, о чем мы с тобой говорили. И мы не встречаемся, пап.

Это срабатывает. Сид замолкает. Я вижу, как он пытается вспомнить, о чем таком они говорили.

– Нет, глупо сидеть в машине и чего-то ждать, – говорю я. – Будто мы его подкарауливаем.

– Мы его не подкарауливаем, – говорит Алекс. – Он наверняка на работе. Чтобы иметь деньги на такую стену, нужно вкалывать с утра до вечера. – Она поворачивает ключ зажигания и включает радио. – Не понимаю, зачем он тебе понадобился? Что ты ему скажешь?

Алекс включает кондиционер, и в лицо ударяет струя холодного воздуха.

– Не жги зря бензин, – говорю я.

– Да ладно тебе, – отвечает она.

– Ты думаешь, эта машина работает на метане, который нам поставляет сам Господь Бог? – орет позади нас Сид.

Мы с Алекс оборачиваемся к нему.

Сид расположился на середине сиденья, широко расставив ноги, которые занимают все пространство между сиденьями.

– Вы чего? Это цитата из фильма [38]38
  Имеется в виду американский кинофильм – «На берегу реки» (1986).


[Закрыть].

– Я просто хочу увидеть, какой он, – говорю я.

Я начал было слушать музыку, но Алекс переключается на другую станцию, потом на третью, потом еще и еще.

– Слушай, выбери что-нибудь одно.

– Да здесь одна фигня, сплошной ритм-н-блюз.

Она продолжает переключать каналы.

– Найди сто один и семь, – просит Сид.

Он наклоняется вперед, и его лицо оказывается совсем рядом с моим. Я чувствую запах сигарет, дешевого одеколона и фруктовых леденцов.

– Сто один и семь. – Алекс нажимает кнопку, но из стереоустановки доносится лишь монотонный писк.

– Просто поставь на сто один и семь, – советую я.

В машину врывается чей-то сердитый голос, но на меня он действует успокаивающе. Приятно осознавать, что в мире есть люди, которые сейчас тоже злятся. Не я один. Через открытое окно залетает ветерок, неся с собой запах морской воды с легким привкусом кокоса. Из-за помех я не могу разобрать, о чем поет певец, и от этого на ум приходят одни ругательства. Вот хрень, думаю я. Прекрасное слово. Будь у меня возможность, я бы до конца своих дней только его и произносил. Сид слушает музыку, наклоняя голову то направо, то налево. Совсем как голубь.

– Ты знаешь, чем он занимается? – спрашивает меня Алекс. – Он женат?

– Не знаю. Я ничего о нем не знаю.

Я говорю это скорее себе, чем ей. Я ни разу не подумал о том, что он может быть женат. Хотя вряд ли. Его дом похож на типичное холостяцкое жилище, и даже имя его – Брайан Спир – звучит свободно и независимо. Одиночный пилотаж. Но имя знакомое. Наверное, потому я и хочу его увидеть. Мне кажется, я его знаю. У нас все друг друга знают. Я должен его знать.

– Разве ты не спросил о нем у Каи и Марка?

– Мы это не обсуждали.

– Почему?

– Не обсуждали, и все.

Мимо нас медленно проезжает автомобиль, и мы – все трое – машинально пригибаемся. Я чувствую себя круглым дураком. Автомобиль едет дальше и сворачивает в сторону вилл, расположенных на берегу океана. Я смотрю на Алекс, которая сидит сжавшись в комок, и меня охватывает ощущение полной беспомощности. Я плохой, я никудышный отец, вот в чем дело. Это чувство захлестывает меня как волна, пронизывая насквозь. Я представляю себе, как выгляжу в глазах дочери. Ее мать, которая изменяла ее отцу, лежит в коме, а дочь едет вместе с отцом, чтобы посмотреть на любовника матери. Ее младшая сестра разгуливает в дамском нижнем белье и намеренно хватает голыми руками морских тварей. Почему я позволил Алекс привезти меня сюда? Зачем открыл ей свои тайные желания?

– Как все это глупо! – говорю я и хочу включить зажигание, забыв о том, что двигатель я так и не выключал и он продолжает тихо урчать.

– Если бы кто-то полез к моей девчонке, я бы ему мозги вышиб, – говорит Сид.

– Ага, как же, – говорит Алекс. – И запомни, Сид: девчонкам не нужны рыцари.

Мне начинает казаться, что рядом сидит Джоани. Джоани тоже сказала бы что-нибудь такое. Но почему? Это же так здорово. Вот мне бы очень хотелось, чтобы рядом был рыцарь. Что плохого в том, что тебя спасают и защищают?

Мы выезжаем на середину автострады.

– У него темные волосы, – сообщает мне Алекс. – Говорю на тот случай, если тебе достаточно знать, как он выглядит.

Мы едем в сторону Даймонд-Хед. Я притормаживаю, пропуская стайку мальчишек с досками для серфинга. Один из них, рыжий, с длинными кудрявыми волосами, семенит, тяжело переваливаясь с боку на бок. В одной руке он держит доску, другой поддерживает трусы.

– Обычно я тебя здесь высаживал, помнишь? – тихо говорю я Алекс. Мне хочется, чтобы наш разговор не слышал Сид.

– А то! – Алекс издает короткий, почти сердитый смешок.

– Почему ты перестала заниматься серфингом?

– Просто перестала. Почему ты перестал играть в «Лего»?

– «Лего» – одно, а серфинг другое. У тебя неплохо получалось.

– Ты же меня ни разу не видел.

– Но мне говорили, что получалось.

Алекс смотрит на меня. Я отвечаю ей широкой, ободряющей улыбкой хорошего отца.

– Ты занималась серфингом? – доносится сзади голос Сида. – Прикольная куколка на дощечке, да?

– Почему ты бросила серфинг? – снова спрашиваю я.

– Сначала я бросила, потому что у меня начались месячные, а я не знала, как пользоваться тампонами, вот и просидела пять дней на берегу, а потом как-то расхотелось.

– Как это ты не знаешь, как пользоваться тампонами? – спрашивает Сид.

– А разве мама… не показала тебе… не научила, как это делается? – не понимаю я.

– Я ей год не говорила, что у меня начались месячные.

– Даже я знаю, как пользоваться тампонами, – сообщает Сид.

Я прибавляю громкость радио.

– В первый раз я подумала, что наделала в штаны, – говорит Алекс.

Я не смотрю на нее, но чувствую, что она смотрит на меня и ждет моей реакции.

– Ну ты даешь, Алекс, – комментирует Сид. – А может, так оно и было.

– Ну и что, – говорю я. – Это абсолютно никого не касается.

– Прокладки я прятала под матрас, потому что не знала, куда выбрасывать. В мусорном ведре мама нашла бы. Но кровь испачкала матрас, и мама все-таки узнала. Когда перевернула матрас.

Алекс выжидающе смотрит на меня, но я отвожу взгляд. Мне просто необходимо сказать что-то невероятно умное. Такое ощущение, будто меня экзаменуют.

– Почему ты от нее скрывала? Ты же сама устроила себе проблемы.

И сама же потом себя стыдилась, хочется добавить мне. Стыдилась себя!

– Не знаю, – отвечает она. – Может быть, потому, что она все время меня торопила, хотела, чтобы я быстрее взрослела. Месячные подтвердили бы, что я стала женщиной и все такое. А я, может быть, вовсе не хотела становиться женщиной. Мне было всего тринадцать.

Кажется, Алекс наконец-то произнесла вслух то, что так долго таила в душе. Интересно, что она скажет еще? Мы едем по дороге, огибающей спящий вулкан.

– Эй, Алекс, – спрашивает Сид, – а тебе не хотелось помыться? Ну, знаешь, несвежий запах и все такое…

– Заткнись.

– Он, вообще, понимает, что происходит в нашей семье? – спрашиваю я. – Он ведет себя так, как будто ни черта не знает и не понимает.

– Папа! – внезапно и так резко вскрикивает Алекс, что от неожиданности я жму на тормоза.

– Поехали назад, – говорит она.

– Куда назад?

Мы находимся возле парка Капиолани. Здесь полно любителей бега трусцой. Один перебегает дорогу прямо перед нашей машиной. Шорты у него подвернуты, ляжки оголены. Я вижу его ноги, покрытые темными волосами, мокрые от пота. К руке бегуна привязан айпод.

Я слышу, как сзади опускается стекло.

– Смотри, куда бежишь, придурок! – высунувшись в окно, кричит Сид.

– Развернись возле фонтана и поезжай назад, – говорит Алекс.

– Но зачем?

– Я там, кажется, кое-что видела. Только не уверена. Давай назад.

Мы сворачиваем к пляжу, объезжаем фонтан возле Калакауа и едем в обратном направлении.

– Где-то здесь?

– Кажется, да, – отвечает Алекс. – Давай еще, еще немного.

– Да, именно так она мне и говорила, – фиглярствует Сид.

– Да заткнись ты! – орет на него Алекс. – Остановись возле вон того дорожного знака.

Я останавливаюсь.

– Туда смотри.

Алекс показывает на дом на противоположной стороне улицы.

Это самый обычный, похожий на коттедж, светло-голубой дом с белыми ставнями в плантаторском стиле. Он выставлен на продажу. Джоани давно уговаривала меня переехать на эту сторону острова, где живут ее приятели, подальше от Маунавили с его дождями. Мне же никогда не хотелось жить здесь, где все занимаются бегом и где на Кахала-авеню стоят роскошные виллы. Алекс тоже нравится эта часть острова. Во всяком случае, раньше нравилась. Дом стоит со стороны, противоположной океану, но это настоящая усадьба, стилизованная под старину.

– Миленький домик, – говорю я. – Но на шоссе. – Я показываю на проезжающие машины. – Отсюда трудно выезжать на главную дорогу.

– Не то, – говорит Алекс. – Посмотри на рекламу. Я смотрю на рекламный щит, который сообщает о продаже дома, и вдруг понимаю, почему фамилия Спир показалась мне знакомой. Мимо этого щита я проезжал почти каждый день. Белым по синему написано: «БРАЙАН СПИР, БРОКЕР. ПОКУПКА, ПРОДАЖА НЕДВИЖИМОСТИ. 978–7878».

Я смотрю на фото брокера. У него темные волосы. И уверенное лицо. Он похож на парня из рекла мы пасты для отбеливания зубов. У него вид влюбленного.

– Обалдеть, – говорит Сид.

– Теперь ты знаешь, как он выглядит, – говорит Алекс.

Мы молча смотрим на рекламный щит.

– Ну что, доволен? – спрашивает наконец Алекс.

– Нет, – отвечаю я.

20

Я запомнил его номер, но не позвонил. Я не знаю, что ему сказать. Номер не выходит у меня из головы. Я знаю, что скоро придется его набрать.

Я сижу в полном одиночестве за обеденным столом и смотрю на сад и виднеющуюся вдалеке гору. Я пью виски и чувствую себя стариком. После того как я увидел тот рекламный щит, я уже не мог никуда ехать. Мне захотелось вернуться домой. Телефон у меня в руке. Если я наберу номер, то услышу его голос, потому что уже девять часов вечера. Вот сейчас позвоню ему, послушаю голос и отключусь. Мне кажется, я вот-вот загоню себя в угол, потому что, стоит набрать его номер, я будто подпишусь на что-то, будто подпишу контракт.

Я звоню, чтобы услышать его голос. После третьего гудка говорит автоответчик: «Привет, это Брайан. Извините, что не могу вам ответить. Пожалуйста, оставьте свое сообщение, и я непременно вам перезвоню».

Как может серьезный бизнесмен говорить «привет»? Помню, мать делала мне выговор каждый раз, когда вместо «здравствуйте» я говорил «привет». Голос у него уверенный и немного нетерпеливый, что хорошо. Такой голос дает понять клиенту, какое огромное одолжение ему делают, соглашаясь взять у него деньги.

После длинного гудка я вешаю трубку и направляюсь к комнате Скотти, но, услышав голос читающей вслух Эстер, прохожу мимо. Уже возле своей двери я слышу заливистый смех моих девочек. Я вспоминаю, как Эстер говорила, что Скотти обожает детские стихи. Я возвращаюсь, тихонько подхожу к комнате и начинаю слушать.

– «Робин Бобин Барабек скушал сорок человек…»

– Прочитай еще раз про петуха, – раздается голос Алекс.

– Уже три раза читала.

– Прочти еще раз, – просит Скотти.

Слышится шелест страниц, затем:

– «Петухом зовется птица, про которую стишок, очень он собой гордится, петя-петя, петушок!»

Дальше все тонет в хохоте. Я качаю головой и тихо ухожу в свою пустую комнату. Мне почему-то приятно сознавать, что Скотти известно еще одно значение слова «петушок» и что на самом деле она не так уж и любит детские стихи. Мне также приятно, что мои дочери смеются, – давно я не слышал их смеха. Возможно, я вообще ни разу не слышал, чтобы они вместе над чем-то смеялись. Когда Алекс жила дома, то почти не выходила из своей комнаты. И все же от их смеха мне почему-то грустно. Выходит, меня для них не существует. Видимо, я слишком поздно спохватился. Мне уже не стать хорошим отцом. Интересно, почему их не смешат самые обычные, нормальные вещи?

– Привет, босс.

Из комнаты Алекс выходит Сид. В одних спортивных трусах.

– Вы ему звонили? – спрашивает он.

– Не твое дело, – отвечаю я. – Кстати, спать в этой комнате ты не будешь. И будь любезен, оденься.

– Зачем?

– Затем, что тебе пора ехать домой, – отвечаю я.

– Алекс это не понравится.

Он прав. Если я настою на своем, придется иметь дело с рассерженной дочерью.

– Хорошо, тогда ты будешь спать в комнате для гостей. Нравится тебе это или нет. Я думаю, в твоих интересах вести себя так, чтобы я тебе доверял.

Сид чешет живот. Он чересчур мускулистый, выглядит ненастоящим. Я машинально подтягиваю свой.

– Мы все равно будем делать то, что хотим, – говорит Сид.

– Понятно, но я не собираюсь облегчать вам задачу, – говорю я.

Я вспоминаю себя в его возрасте. Да, дети всегда найдут способ сделать то, что им хочется. Помню, что самым трудным для меня оказалось найти подходящее место, где можно было бы заняться сексом. Девчонка не захочет заниматься сексом где попало. Женщина может, но не девчонка.

Моя комната находится рядом с комнатой Алекс. Я переступаю с ноги на ногу.

– У нас скрипучие полы, – говорю я.

Сид смеется:

– Не беспокойтесь, я пошутил. Мы с Ачекс не такие. И вообще, это не вопрос. Я в любом случае не стал бы спать в ее комнате.

Синяк под глазом из голубого стал почти черным, с красной каймой, словно по глазу размазали ягоду.

– Он же никто, ноль, – говорит Сид. – Позвоните ему и скажите все, что вы о нем думаете. Вставьте ему фитиля.

Я поворачиваюсь и ухожу в свою комнату. Я думаю о Сиде. Я вижу, как он вскидывает руку, чтобы отвести удар, но вместо этого вцепляется в свою штанину. Похоже, он намеренно принял удар. Я мог бы спросить у него зачем, но я не стану этого делать. Не хочу, чтобы он мне нравился.

У себя в комнате я снова звоню Брайану и слушаю автоответчик, но на этот раз его голос, слова, интонации действуют на меня успокаивающе. Я не чувствую в нем угрозы, хотя это вроде бы мой соперник. Я представляю себе, как он сидит в каком-нибудь из его домов, протирает столешницу или печет хлеб, чтобы в комнатах стоял приятный домашний запах. Вытирает пыль. Он никто. Он вообще мог бы на меня работать.

Раздается гудок, и я говорю: «Привет, Брайан. – Я делаю паузу. – Меня интересует дом в районе Калакауа. Голубой, с белыми ставнями».

Я вновь слышу девчоночий смех. Я оставляю Брайану свой номер, вешаю трубку и молча сижу, словно боюсь что-то разрушить. Что мне от него нужно? Просто увидеть? Унизить? Сравнить с собой? Может быть, я только и хочу – спросить у него, любила ли меня Джоани?

21

На следующий день мы едем в больницу. Александра увидит мать второй раз после катастрофы. В первый раз она пришла сразу, когда Джоани привезли в госпиталь, и все. Она стоит в изножье кровати, положив руку на ногу матери под белым одеялом, и смотрит на мать так, словно хочет ей что-то сказать, но я жду, и она молчит.

Я замечаю банки с орешками макадамия и понимаю, что Скотт сдержал обещание. Принес Джоани то, что она обожает.

– Скажи что-нибудь, – шепчет Скотти.

Алекс смотрит сначала на нее, потом на мать, все еще подключенную к аппаратам.

– Привет, мама, – говорит она.

– Расскажи ей, как ты напилась, – говорит Скотти. – Пусть знает, что ты алкоголичка.

– Это у нас семейное. – говорит Алекс.

– Девочки! – укоризненно говорю я, но при этом не знаю, в чем, собственно, их укорять. – Будьте серьезнее.

Джоани выглядит так, словно ее только что вымыли. Без косметики, темные волосы кажутся влажными. Внезапно меня охватывает сильное желание увести дочерей из палаты. Я знаю, что им нечего сказать матери и от этого они испытывают чувство вины. Возможно, им вообще не стоило сюда приходить. Возможно, им не нужно быть серьезными. Возможно, я ошибся. Не следовало приводить их на последнее свидание с матерью.

– А где Сид? – спрашиваю я.

Странно, что я им интересуюсь.

– Вышел покурить. – отвечает Алекс.

– Попроси у нее прощения. – говорит Скотти.

– За что? – спрашивает Алекс.

– За то, что напилась. За то, что не родилась мальчиком. Мама хотела, чтобы у нее был мальчик. Бабушка мне сказала. А родились девочки.

– Прости за то, что я была плохой девчонкой. – говорит Алекс. – За то, что тратила папины деньги на кокаин и выпивку. Ведь ты могла бы потратить их на лосьоны для лица. Прости меня.

– Алекс… – говорю я.

– Папа разрешает мне пить диетическую колу. – говорит Скотти.

– Прости за все, – говорит Алекс, потом смотрит на меня и добавляет: – Прости папу за то, что был недостаточно хорош для тебя.

– Алекс, тебя понесло не туда. Сейчас же смени тон.

– Почему? Что мне за это будет? Запрешь меня дома? Или переведешь в другой интернат? Слушай, ты когда-нибудь оставишь меня в покое или нет?

Я не знаю, что ей ответить, как поступить. Мне не хочется орать в присутствии Скотти: «Твоя мать умирает!» Я делаю то, что обычно делал в подобных случаях: резко хватаю Алекс за плечо, поворачиваю к себе и шлепаю ее по попе.

– Так тебе и надо! – радуется Скотти.

– Скотти, марш в коридор!

– Она виновата, а мне выходить?

– Я что сказал! – говорю я и заношу руку.

Скотти пулей вылетает из палаты.

– Ты, кажется, меня ударил? – спрашивает Алекс.

– Ты не имеешь права так говорить о матери. Она умирает. Это ваше последнее свидание. Она же твоя мать, Алекс! Она любит тебя.

– Я имею право говорить о ней как хочу, и ты, кстати, тоже.

– Вчера ты плакала. Я знаю, что ты ее любишь и тебе есть что ей сказать.

– Прости, мне нечего ей сказать. Не сейчас. Я сейчас просто в бешенстве. И ничего не могу с собой поделать.

Алекс говорит тихим голосом, и мне кажется, что она искренна. Я верю ей, или, быть может, я ее понимаю.

– Не время сердиться, – говорю я. – Так мы загоним себя в угол, и больше ничего. Значит, ты считаешь, что мама нас не любила. Ладно, давай хоть сейчас ее порадуем. Подумай о чем-нибудь хорошем. Ведь было же в твоей жизни что-то хорошее? И перестань оскорблять мать в присутствии Скотти. Пусть хотя бы для Скотти она останется кумиром.

– Откуда в тебе столько спокойствия и всепрощения? – спрашивает Алекс.

Я не знаю, что ей ответить. Не хочется говорить, что на самом деле я готов взорваться от ярости и унижения, но мне стыдно за эту злость. Как я могу простить жену, которая любила другого? Брайан… Я ни разу не задумался о том, каково ему сейчас. Он не может ее увидеть. Не может с ней поговорить. Ему даже некому излить свое горе. Интересно, думаю я, скучает по нему Джоани или нет? Может быть, ей хочется, чтобы рядом с ней находился он, а не мы?

– Злиться я буду потом, – говорю я. – А сейчас просто хочу ее понять.

Мы снова смотрим на Джоани.

– Скажи ей что-нибудь хорошее, – прошу я.

– Я всегда хотела быть такой, как ты, – говорит, глядя на мать, Алекс, но тут же встряхивает головой. – Нет, я такая, как ты. Я твоя точная копия. – Она говорит так, словно только что это поняла. – Зря я это сказала. Слишком пафосно.

– Не зря, – говорю я. – Это прекрасно. Ты такая же, как твоя мать, и это замечательно.

– Все остальное она знает, – говорит Алекс. – Знает, что я ее люблю. Я просто хочу сказать ей то, чего она не знает.

– Она все знает. Можешь ей ничего не говорить.

– Говорят, тебя отшлепали?

В палате появляется Сид. За ним по пятам следует Скотти. Когда Сид рядом, она ничего не боится. Все утро она срывала с него шляпу и с визгом бежала прочь, а он ее догонял. Скотти больше не старается походить на меня. Она во всем подражает Сиду.

– Привет, Джоани, – говорит он, подходя к постели. – Я Сид, приятель Алекс. Я о вас все знаю. Вы крутая штучка, так что, думаю, вы поправитесь. Я, конечно, не доктор, но я так считаю.

Я вижу, как улыбаются Алекс и Скотти, и мне хочется крикнуть: «Он все врет! Ей уже не поправиться!»

– Я живу в вашем доме. Меня пригласила Алекс. Она со мной разговаривает, я помогаю ей держаться.

Алекс, по-видимому, немного успокоилась. Она подходит к изголовью кровати и касается щеки Джоани. Скотти прижимается ко мне и смотрит на руку Алекс.

– Не беспокойтесь, – говорит Сид. – Ваш муж на ночь сажает меня под замок. Нельзя, говорит, и все. А ваш дедуля дерется как черт. Вот, смотрите. – Он поворачивается правым боком к Джоани. – Ого, – говорит он, – а вы красавица.

Скотт становится рядом с Сидом. В палате стоит тишина, пока он разглядывает лицо моей жены. Я кашляю, он подходит к окну и раздвигает жалюзи.

– Хороший денек, – говорит он. – Облаков нет, и не слишком жарко.

Я смотрю на жену. Мне кажется, что сейчас она ему ответит. Сид ей понравился бы, я в этом уверен.

– Рина прислала сообщение! – внезапно вскрикивает Скотти. – Она здесь, в больнице!

– Черт возьми, Скотти, я же просил тебя не приводить сюда Рину!

– Ты сказал, что ей можно прийти в четверг, а сегодня как раз четверг. Я хочу, чтобы она увидела маму. Можно? Сид ей понравится, он настоящая личность. И я хочу, чтобы она познакомилась с Алекс.

– А как насчет меня?

– И с тобой она познакомится.

– Ну, не знаю.

Когда я разрешил Скотти привести в больницу Рину, то еще не знал, что моя жена умирает.

– Но, папа, почему Алекс можно привести Сида, а мне Рину нельзя?

– Хорошо, – соглашаюсь я, потому что не хочу больше не только спорить, но даже говорить. – Если тебе это так нужно, хорошо.

Конечно, это хорошо. Сейчас для нас важно все, что поможет нам держаться.

Скотти выбегает из палаты.

– Ну что? – говорю я. – Все готовы?

Через несколько мгновений в дверях появляется Рина. Рядом с ней стоит Скотти. Рина брезгливо оглядывает палату.

– Папа, это Рина. Рина, это моя сестра и Сид, а там, на кровати, моя мама Рина небрежно машет нам рукой. На ней теннисная юбочка из мягкой ткани и такая же курточка с капюшоном. И на том и на другом поблескивает серебристый логотип: «SILVER SPOON» [39]39
  Имеется в виду английское выражение to be born with a silver spoon in your mouth– «родиться с серебряной ложкой во рту»: соответствует русскому «родиться в рубашке».


[Закрыть].

– Значит, это твоя мама, – говорит Рина и подходит к кровати. – Надо же! Вот, значит, она какая.

Я бросаю взгляд на Алекс, но она, судя по всему, сбита с толку не меньше меня. Скотти подходит к подружке и трогает мать за плечо.

– Я должна пожать ей руку? – спрашивает Рина.

– Если хочешь, – отвечает Скотти.

– Нет уж, спасибо, – говорит Рина.

– Бред какой-то. – бормочет Алекс.

Никогда бы не подумал, что маленькие девочки могут быть такими. Рина не обращает на нас никакого внимания. Как будто мы все ее прислуга. Сид смотрит на нее насупив брови, словно пытается решить сверхсложное уравнение.

На плече Рины висит сумка размером с артиллерийский снаряд. Скотти отходит от кровати и становится рядом с Сидом. Тот ласково треплет ее по голове. Скотти крепко прижимается к нему. Рича окидывает их понимающим взглядом и важно кивает. Затем смотрит на часы.

– А где твоя мама? – спрашиваю я.

– В салоне красоты, – отвечает она.

– Ты пришла одна?

– Ну да, одна. В смысле, в машине меня ждет мамин водитель, но сюда я пришла одна. Мне не нужны сопровождающие.

В ее голосе слышится что-то такое, отчего мне хочется выхватить пистолет и пристрелить ее на месте. Если бы сейчас с ней что-то случилось и она начала вопить от боли, я бы только улыбнулся.

– Послушайте, девочки, почему бы вам не сходить куда-нибудь поесть мороженого или чего-то еще…

– Слишком много углеводов. – бросает Рина.

– Что?

– Углеводов! – повторяет она.

– Тогда съешьте по листику салата, и потом, Рина, может быть, не стоит заставлять маминого водителя ждать так долго?

– Пускай ждет. Он самоанец. Золотые сердца, сами знаете.

– О’кей, пускай ждет. Скотти, теперь, когда мы все в сборе, предлагаю заняться нашими семейными делами.

– Все-все, – говорит Рина, – ухожу. – Она смотрит на Скотти, машет ей рукой и добавляет: – А ты, оказывается, не врала.

Скотти бросает быстрый взгляд на Сида, Алекс и меня. Ничего не понимаю.

– Разве ты не останешься? – спрашивает ее Скотти, отходя от Сида.

– Нет, у меня урок танцев. – Рина вытаскивает из своей сумки гаджет, читает сообщение и закатывает глаза. – Этот Джастин просто СУ, – говорит она. – Пока, Скотти, увидимся в клубе. Надеюсь, твоя мама поправится. Чмоки-чмоки.

Мы смотрим ей вслед, разинув рты. Когда она уходит, я спрашиваю Скотти:

– Объясни, пожалуйста, что означает эта фраза: «Ты не врала»? И что такое СУ? Что значит «Джастин – СУ»? Почему Рина считает тебя вруньей? И кто она вообще такая?

– Рина не верила, что моя мама спит и… – Скотти мнется и смотрит на Сида. Ее лицо медленно заливается краской и приобретает цвет помидора черри. – А СУ – это сокращение от «слабоумный».

– И?.. – говорит Алекс.

– И все.

– Выходит, ты пригласила Рину для того, чтобы показать ей, что мама действительно в коме? – спрашивает Алекс. – Слушай, у тебя в башке мозги или опилки?

– Да заткнись ты, сама… сучка подзаборная. – огрызается Скотти.

– Эй-эй, девочки, – говорит Сид, – полегче.

– О чем ты ей еще рассказала? – спрашивает Алекс.

Я вспоминаю, как Скотти только что прижималась к Сиду и как на них посмотрела Рина.

– А Сид? Что ты болтала про Сида?

– Ничего! – отвечает Скотти.

– Девочки, не надо ссориться из-за Рины. – пытаюсь образумить их я. – Какие у нее отношения с мальчиками, это ее дело, вы-то у меня не такие!

Я понимаю, что обязан сделать все, чтобы Скотти не стала подражать Рине, ибо чувствую, как неуклонно назревает в ней это желание. Еще немного, и оно вырвется наружу.

– Я просто сказала ей, что Сид – мой парень, чтобы она от меня отвязалась, – говорит Скотти.

– Ты что, идиотка? – говорит Алекс.

– А вот и нет. Он мне сам сказал, что он не твой парень. У него таких, как ты, может быть, тысячи. И со всеми он трахался.

– Скотти! – ору я.

В глазах у Алекс боль.

– Брось, мне наплевать, – говорит она. – Что мы с ним, семья, что ли?

Сид хочет что-то сказать, но лишь качает головой. Я смотрю на Джоани, молча лежащую на кровати.

– У тебя мобильник звонит, – говорит мне Скотти.

Она вынимает из кармана мой мобильник, который стащила, чтобы связаться со своей подружкой. Ей абсолютно наплевать, что она нарушила мой запрет. Наплевать, что только что она грязно выругалась в присутствии отца. Словно я и не отец вовсе.

Звонит кто-то незнакомый, поэтому я не отвечаю. Мне больше нравится, когда люди оставляют мне сообщения. Потом я им перезваниваю – когда сам готов к разговору.

– Ты никогда не отвечаешь на звонки, – говорит мне Скотти. – А что, если это что-то срочное?

– Пусть оставят сообщение, я перезвоню.

Алекс забирает у меня мобильник и говорит в трубку:

– Алло?

– Да что за… Как вы себя ведете, девочки?! Меня что, здесь нет? Я ваш отец, и вы обязаны меня слушаться!

– Кто это? – шепотом спрашивает сестру Скотти.

– Нет-нет, – говорит Алекс. – Вы набрали правильный номер. Это его секретарь… Шарон.

Скотти восхищенно приоткрывает рот. Просто поразительно, до чего ловко умеет лгать моя Алекс.

– Хорошо, мы подумаем, – говорит она в трубку и трогает меня за руку. – Где? Чудесно. И сколько он там пробудет? О’кей. Да, спасибо. Вероятно, мы назначим встречу на воскресенье. Большое спасибо. До свидания.

Она складывает мобильник.

– Ну что?

– Звонила риелтор из офиса Брайана. Сказала, что будет счастлива показать тебе дом, о котором ты говорил. Отлично, папа. Ты молодец.

– Умно, Кинг, – вторит ей Сид.

– А где Брайан? – спрашиваю я.

Странно говорить о нем в присутствии Джоани. Я становлюсь так, чтобы не видеть ее лица.

– Улетел на Кауаи, – отвечает Алекс.

– Надолго?

– До восемнадцатого.

– Ты узнала номер, по которому я смогу с ним связаться?

– Нет. Что ты ему скажешь? – спрашивает Алекс, и я не знаю, что ей ответить.

– О чем это вы? – влезает в разговор Скотти, вертясь возле нас.

– Как ты думаешь, он знает, что случилось с мамой? – спрашивает Алекс.

– Конечно знает, – говорю я.

Тут мне приходит в голову, что, может быть, он знает только то, что она в больнице, но что ей осталось жить совсем немного, может несколько дней, он, возможно, и не знает. Интересно, чем они занимались, когда встречались, моя жена и Брайан. Я вспоминаю, что говорила – или пыталась сказать – Каи: я сам довел Джоани до того, что ее потянуло к другому мужчине. В его объятия ее толкнули моя холодность, моя отчужденность. А я-то думал, что мы с ней не такие, как все, и что, в отличие от других женщин, она не любит, когда с ней носятся.

Я смотрю на орехи макадамия, на картинки с изображениями мотоциклов и катеров, которые Скотт развесил по стенам палаты. Я замечаю букет гардений, любимых цветов Джоани, и бутылку вина.

– А мы поедем дальше рассказывать о маме? – спрашивает Скотти.

Алекс пожимает плечами, а мне становится противно оттого, что я вынудил ее лгать, хотя ей это, по-видимому, нравится.

– Нет, – отвечаю я. – Мы больше никуда не поедем.

– А когда ты пригласишь всех к нам? – спрашивает Скотти.

Я стряхиваю с ее футболки несколько песчинок. Откуда она берег эти ужасные рубашки? Нужно купить ей новую одежду. На футболке нарисована пустыня и лежащий вверх ногами слон с длинным, высунутым наружу языком. Вокруг валяются горы пустых банок из-под пива. «ПРОПАЛ» – написано под слоном.