Текст книги "Потомки"

Автор книги: Кауи Харт Хеммингс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

4

Именно в тот момент, когда я собираюсь отправиться в свою комнату и погрузиться в работу, Эстер сообщает, что звонила миссис Хиггинс и просила немедленно ей перезвонить. Эстер тщательно вытирает плиту и, ворча себе под нос, ногтем соскребает что-то присохшее. Готов поклясться, что делает она это исключительно из желания вызвать к себе жалость.

– Какая еще миссис Хиггинс?

– Это мать Лани.

– А кто такая Лани? – спрашиваю я.

– Наверное, одна из подружек Скотти. Позвоните ей.

Эстер делает большой глоток воды и шумно вздыхает.

– А ты не могла бы сама ей позвонить? Ты же знаешь, мне нужно работать.

– Я с ней уже говорила. Она хотела поговорить с миссис Кинг.

– И что ты ответила?

– Что миссис Кинг больна. Тогда она попросила к телефону вас.

– Хорошо. – говорю я.

Скорее всего, дама попросит меня помочь с продажей партии выпечки, или уладить какие-нибудь проблемы с автомобилем, или принять участие в танцевальном вечере. Что поделаешь, кризис. Моя жена в коме, но жизнь тем не менее продолжается. Теперь мне придется заниматься школьными делами Скотти, оплачивать счета, да еще и пестовать свой фонд.

Эстер удаляется и уносит с собой ведро, сложив в него принадлежности для уборки; кухня остается в моем полном распоряжении. Я звоню миссис Хиггинс. Тарелки, оставшиеся после ланча, убраны. Большая черная кастрюля перевернута вверх дном и стоит в сушилке. Намытый пол сверкает. В столешнице кухонной стойки я вижу отражение своего лица.

Трубку берет женщина и мягким певучим голосом произносит:

– Я слушаю.

Люблю, когда у людей такой голос. Люблю женщин с нежными голосами.

– Здравствуйте, это миссис Хиггинс?

– Да, – отвечает она.

Должно быть, телефонные компании ее обожают.

– Это Мэтт Кинг. Вы просили меня перезвонить.

Я отец Скотти. Простите, не знаю, кто ваша дочь – подружка моей дочери, одноклассница? Я просто подумал, что…

– Да-да, моя Лани – одноклассница вашей Скотти, – отвечает женщина. Мягкие нотки в ее голосе исчезают.

– Простите, моя жена больна и не может с вами связаться. Я могу чем-то помочь?

– Ну что ж, давайте попробуем. С чего начнем?

Решив, что это риторический вопрос, я молчу, но женщина, по всей видимости, ждет моего ответа.

– С самого начала, – говорю я.

– О’кей. С начала так с начала. Ваша дочь посылает по Интернету и на мобильный моей дочери записки абсолютно непристойного содержания. Я намерена положить этому конец.

– Господи! И что же она пишет?

– Она называет ее Лани Пиггинс и Лани Му.

Лани Му – это, кто не знает, кличка мультяшной коровы, которая является символом местной молочной фирмы.

– Вот оно что, – говорю я. – Мне очень жаль. Но дети любят давать друг другу прозвища. Так они выражают свою симпатию.

Я бросаю взгляд на часы и вспоминаю, что это подарок Джоани.

– Она присылает дочке сообщения вроде: «Красивенькая рубашечка». Или: «Красивенькие трусики».

– Очень мило.

– Вы что, не понимаете? Она же издевается! – взрывается она, и я отодвигаю трубку подальше от уха, потому что оттуда раздается грозный сиплый рык мамаши-волчицы.

– Ну почему обязательно издевается? Может быть, она искренне говорит комплименты.

– В конце своих сообщений она ставит буквы «УСС» – «умираю со смеху». Кроме того, она называет мою дочь Ланикаи [10]10
  Ланикаи– обширный песчаный пляж на Гавайях.


[Закрыть], явно намекая на ее габариты.

Я молчу. Я даже слегка улыбаюсь, потому что это довольно остроумно.

– Кроме того, – продолжает миссис Хиггинс, – ваша дочь не хотела идти в связке с моей дочерью на школьном скалодроме, поскольку ей, видите ли, страшно провалиться в щель между ягодицами Лани. Грубая бессмыслица!

Я чуть не пускаюсь в объяснения: «Видите ли, Скотти уподобляет щель между ягодицами горной расселине исходя из внушительных Ланиных форм. Это, конечно, гипербола, в которой получает логическое развитие традиционный комический образ толстушки. В сущности, ничего обидного». Вслух я этого не произношу.

– Да, ужасно, – говорю я.

– Вот, – клокочет миссис Хиггинс, – послушайте, я вам зачитаю ее последний шедевр: «Все знают, что этим летом у тебя на лобке выросли волосы». Представляете? И такие сообщения она присылает моей дочери! С какой стати? Моя дочь не сделала ей ничего плохого.

Я вспоминаю, как Скотти поглощала ланч и одновременно посылала кому-то эсэмэску, и задаю себе вопрос: уж не было ли это очередным посланием Лани?

– Ужасно, – снова говорю я. – Совершенно не похоже на мою дочь. Вообще-то, она славная девочка. Понимаете, сейчас ей нелегко, ее мать попала в больницу, – вероятно, этим все и объясняется. Я думаю, Скотти таким способом пытается снимать напряжение.

– Мне глубоко наплевать, кто там у вас куда попал и что за проблемы у вашей дочери, мистер Кинг.

– Даже так? – говорю я.

– Я знаю только одно: моя дочь приходит из школы в слезах. Да, она рано начала созревать, и очень переживает по этому поводу, и, в отличие от вашей Скотти, не имеет возможности покупать себе одежду в роскошных магазинах типа «Нейманс Кид».

– Конечно, конечно, – поспешно соглашаюсь я. – Простите. Ради бога, простите.

Я не успел ознакомиться с блогами, в которых обсуждались бы детские дразнилки, и Эстер меня в это тоже еще не посвящала. Выходит, все это время Скотти меня дурачила. «Кто же ты на самом деле?» – хочется мне спросить.

– Просить прощения должна ваша Скотти. Я требую, чтобы она пришла к нам и извинилась. Я хочу, чтобы вы ее как следует отчитали.

– Я обязательно с ней поговорю, – обещаю я. – И очень серьезно. Только, боюсь, на этой неделе нам придется заниматься… э-э… нашими семейными проблемами, но мне действительно очень жаль, что все так получилось. Я немедленно поговорю с дочерью, миссис Хиггинс.

– Рада это слышать, – отвечает она. – Но я хочу, чтобы ваша дочь сама извинилась перед Лани. И хочу, чтобы она больше ей не писала.

«Пусть пишет, только что-нибудь хорошее!» – слышу я в трубке еще чей-то голос.

– Лучше бы ваша дочь пришла к нам прямо сегодня. В противном случае я намерена обратиться с жалобой к директору школы. Вам не удастся откупиться, мистер Кинг.

– Простите? Что вы сказали?

– Поступайте как знаете, мистер Кинг. Либо я говорю Лани, что вы приезжаете к нам немедленно, либо разбираться с вами и вашей дочерью будет администрация школы.

Я записываю ее адрес. Я клятвенно обещаю. Жизнь продолжается.

5

По дороге к Хиггинсам, которые живут недалеко от нас, в Кайлуа, я даю Скотти наставления. Мы должны прийти, быстро извиниться и быстро уйти.

– Ты должна извиниться, причем искренне, а мне нужно поскорее вернуться к работе, так что никаких фокусов, поняла?

Скотти молчит. Поскольку я отобрал у нее гаджет, она сидит, положив руки на колени и слегка скрючив пальцы.

– Зачем ты ее дразнишь? Что она тебе сделала? Где ты набралась таких слов?

– Нигде, – зло бросает Скотти.

– Ты довела ее до слез. Тебе нравится, когда кому-то плохо?

– Я не знала, что она такая чувствительная. Когда она мне отвечала, то иногда тоже писала «УСС». Я же не думала, что она поведет себя как дурочка.

– А что такое «УСС»?

– «Умираю со смеху», – бурчит Скотти.

– Скажи, ты эти письма сама сочиняешь?

Скотти не отвечает. Мы проезжаем антикварные магазины, автостоянки с огромными грузовиками. Приближаясь к району современных магазинов, мы оба смотрим на детей, катающихся на скейтбордах под огромным баньяном. Мы всегда на них смотрим; наверное, на них смотрят все, кто сворачивает на Кайлуа-роуд.

– То есть ты просто пишешь кому-то гадости, а потом как ни в чем не бывало занимаешься своими делами?

– Нет.

– А как в таком случае это происходит?

– Я не одна пишу, а с Риной. Она всегда смеется, а потом еще показывает, что я придумала, девчонкам – Рейчел, и Брук, и всем остальным.

– Так я и думал.

Рина Берк. Двенадцати лет. Я видел ее в клубе: крошечное бикини, губная помада, в глазах – призыв. Рановато для двенадцатилетней девочки. Она чем-то напоминает Александру – такая же красивая и нетерпеливая, рвущаяся избавиться от детства, как от скверной привычки.

– Отныне я запрещаю тебе с ней видеться, поняла?

– Но, папа, я уже договорилась встретиться с ней и ее мамой! В четверг.

– Тебе нужно встретиться со своей мамой.

– Моя мама даже глаз не может открыть! И никогда не откроет.

– Разумеется, откроет! Что ты такое говоришь? – (Скотти не отвечает и смотрит прямо перед собой.) – Ты должна быть со своей мамой, а не с чужой.

– А Рине можно пойти со мной в больницу? В школу я не хожу, мне тут скучно одной.

Странно, что Скотти хочет привести в больницу свою подружку; хотя, рассуждаю я, если Рина будет рядом, моя дочь, может быть, поговорит наконец с Джоани, а не станет сидеть как истукан.

– Хорошо, – говорю я. – Но сначала ты извинишься перед Лани. И если ты перестанешь ее дразнить, я разрешу тебе в четверг прийти в больницу вместе с Риной.

– Тогда верни мне мой «блэкберри», чтобы я могла ей об этом сообщить и еще написать Лани Му.

– Возьми мобильник и, ради бога, перестань называть ее этим именем!

Мы проезжаем по Кайлуа; не так давно в нем появились целые улицы, сплошь состоящие из магазинов, и теперь он стал похож на один из тех милых городков, каких полно в Америке. Повсюду снуют туристы, а раньше они к нам почти не заглядывали. Я знаю, что, когда я продам свои земельные угодья, новый владелец превратит их в нечто подобное, хотя, честно говоря, мне такие городки нравятся, да и Джоани тоже. Она обожает, когда районы жалких лачуг сменяются «облагороженными» кварталами.

– Ты не купишь мне смузи [11]11
  Густой напиток из смешанных в блендере ягод или фруктов с добавлением льда, сока или молока.


[Закрыть]? – просит Скотти.

– Нет.

– А бургер?

Неплохая идея.

– Нет.

– О господи, папа, только не говори, что именно сейчас ты бы выпил пива.

– Ты только что ела, Скотти.

– Ладно. Тогда купи коктейль с арахисовым маслом.

Я сглатываю слюнки:

– Перестань, Скотти. Не сейчас.

Поток автомобилей замедляет движение, и мы медленно подползаем к светофору. Рядом с нами по зеленой траве гордо вышагивает семейство; его глава тащит на голове лодку – желтый пластиковый каяк. На всех членах семьи – двое детей и двое взрослых – фиолетовые футболки с надписью: «Дружное семейство Фишер».

– Придурки, – говорит Скотти.

Мы обгоняем Фишеров и останавливаемся; затем они обгоняют нас. Загорается зеленый свет, мы трогаемся. Проезжая мимо Фишеров, Скотти высовывается из окна и громко кричит: «Придурки!» Я успеваю заметить, что отец семейства резко вскидывает руку, чтобы закрыть жену и детей от какого-то летящего предмета.

– Скотти! – говорю я. – Что это было?

– Я думала, тебе будет смешно.

Я смотрю в зеркало заднего вида. Фишер-папа отчаянно жестикулирует и что-то кричит старшему сыну, который срывает с себя футболку и швыряет ее на землю. У меня начинает стучать в голове.

– Немедленно подними стекло, – говорю я дочери.

– Здесь ручки нет. У нас новая модель.

– Тогда нажми на кнопку. Ради бога, да сделай ты хоть что-нибудь! Между прочим, на дорогах полно машин, у которых стекла поднимаются вручную. Их вообще большинство. Прекрасные машины.

– Здесь поворот, – говорит Скотти.

– Ты знаешь, где живет Лани?

– Она же меня каждый год приглашает на день рождения!

– Слушай, перестань разговаривать со мной так, словно я обязан знать все на свете!

– Приехали, – говорит Скотти.

– Нам сюда?

– Да, сюда.

Я жму на тормоз и останавливаюсь. Смотрю на дом, который ничем не отличается от домов, расположенных по берегам Зачарованных озер: вечно распахнутая передняя дверь, которой никто не пользуется, за ней дверь, затянутая антимоскитной сеткой, открытый гараж: перед входом в дом – резиновый коврик, на котором валяются пляжные шлепанцы и туфли. Мы выходим из машины и по подъездной дорожке направляемся к дому. Я спрашиваю дочь о Лани:

– Значит, вы были подругами?

– Ага. До прошлого года. Она меня пригласила на вечеринку, а потом выставила за дверь, и я весь день просидела вон там, пока остальные веселились в доме. – Скотти показывает пальцем на стол, стоящий в гараже. На Зачарованных озерах всегда так: никто не использует гаражи по назначению. В них устраивают обеды на открытом воздухе или ставят дополнительные холодильники. – Она думала, что вся из себя крутая, а потом я раз – и начала всем нравиться, а она стала жирным поросенком, и удача изменилась.

– Удача ей изменила, – уточняю я. – Отвернулась от нее…

За сетчатой дверью появляется силуэт миссис Хиггинс. Дверь открывается, мы входим в дом. Мы с хозяйкой здороваемся, пожимаем друг другу руки, и, поскольку миссис Хиггинс держит дверь открытой, мне приходится подойти к ней совсем близко; так мы и стоим, словно собираясь не то расцеловаться, не то сцепиться в драке.

– Спасибо, что приехали, – многозначительно говорит миссис Хиггинс, словно делает мне огромное одолжение.

– Пожалуйста.

Мне ужасно хочется сообщить ей, что у меня жена в коме, но я дал себе клятву: никогда не использовать этот факт ни для получения каких-то преимуществ, ни как аргумент в споре.

Миссис Хиггинс смотрит на мои туфли; я тоже смотрю на свои туфли и наконец понимаю, что должен их снять. Ненавижу дома, где принято снимать обувь.

Я снимаю туфли и остаюсь в черных носках. Один из них немного темнее другого. Скотти делает несколько шагов вперед и сует в рот жевательную резинку. Я хочу сказать ей, что жевать резинку, находясь в гостях, неприлично. Этим ты выказываешь пренебрежение к хозяевам. Миссис Хиггинс ведет нас в столовую, где на диване, положив ногу на ногу, сидит девочка с пышными, как у африканки, волосами. Должно быть, это и есть Лани. У нее характерные для европейки каштановые волосы, густые и мягкие, и вздернутый нос. Теперь понятно, откуда взялось это прозвище – Лани Пиггинс [12]12
  Piggie (англ.) – поросенок.


[Закрыть]. При виде Скотти лицо девочки озаряется; она вскакивает и идет нам навстречу.

Я смотрю на ее мать, точную, хотя более с тройную, копию толстушки на диване, вижу прекрасные голубые глаза Лани и ее нежную белую кожу и понимаю, что очень скоро она станет восхитительной девушкой… Впрочем, может быть, и нет.

– Скотти, – говорю я, – что ты хотела сказать Лани?

– Извини, – буркает Скотти.

– Да ладно, – отвечает Лани.

– Вот и отлично, – подытоживаю я. – Ну что ж, приятно было познакомиться.

– Скотти, – не унимается миссис Хиггинс, – ты писала очень злые слова.

Я смотрю на дочь, взглядом стараясь сказать: «Терпи. И молчи».

– Не знаю, что такого страшного случилось в твоей жизни, но ты стала очень гадкой девочкой.

– Послушайте, – говорю я, – Скотти уже извинилась. Она ведь ребенок и ведет себя как все дети. Им просто необходимо доказывать свое превосходство.

– Ваша дочь должна понять, что она такая же, как все, – что в реальной жизни, что в виртуальной.

– Согласен.

– Она должна понять, что и в виртуальном мире нельзя хулиганить. Это одно из главных школьных правил.

– Тебе все ясно, Скотти? – спрашиваю я и опускаюсь перед дочерью на колено, чтобы наши лица оказались на одном уровне. Этому меня научила Эстер, которая высмотрела это в каком-то шоу, посвященном трудной работе сестер милосердия. – Если хочешь выяснить с кем-то отношения, говори с человеком лицом к лицу и смотри ему в глаза.

Скотти отвечает выразительными кивками; ее подбородок сначала задирается к небу, затем падает на грудь.

– Она ничего не поняла. – На лице миссис Хиггинс играет злая улыбка, что мне очень не нравится. – И явно ни в чем не раскаивается. Я же вижу.

– Нет, – отвечаю я. – Она все прекрасно поняла. К тому же это ваша Лани сначала пригласила Скотти на день рождения, а потом выставила ее за дверь. Это было жестоко, но ты, вероятно, поступила так потому, что хотела покрасоваться перед другими, да? – спрашиваю я, обращаясь к Лани.

Та кивает, затем спохватывается и настороженно замирает.

– Скотти просидела в гараже целый день, – продолжаю я.

– Я этого не знала, – не моргнув глазом заявляет миссис Хиггинс.

– Вы же принесли мне кусок торта! – говорит Скотти.

– Вы принесли ей кусок торта, – повторяю я. – И боюсь, извиняться должна ваша Лани, поскольку данный инцидент и спровоцировал те самые… «злые слова», как вы выразились.

Вы имеете дело с адвокатом, леди. Уж что-что, а говорить я умею, даже стоя в разных носках.

– Извини, – говорит Лани.

Миссис Хиггинс стоит скрестив руки на груди; вид у нее самый несчастный – еще бы, «удача изменилась», как говорит Скотти.

Я хлопаю себя по бокам;

– Отлично! Просто превосходно. Лани, если хочешь, приходи к моей Скотти. Поплаваете в бассейне, покатаетесь на велосипедах, поиграете во что-нибудь. Или займетесь ее альбомом.

– О’кей, – говорит Лани.

Скотти мрачно смотрит на меня, но я знаю, что позже она оценит мое предложение. Иметь друзей просто необходимо, особенно таких, с которыми ты чувствуешь себя на высоте.

– Ну вот, миссис Хиггинс, Лани, еще раз прошу прощения за причиненные неприятности. Надеюсь, мы скоро увидимся, и, конечно, не в столь печальных обстоятельствах.

Миссис Хиггинс поворачивается и идет к двери.

– НВП, – говорит Скотти.

– НВП, – отвечает Лани.

«Ну все, пока». Я сам догадался. Мы направляемся к сетчатой двери, я смотрю на Скотти. Интересно, о чем она сейчас думает? Каждый раз, когда мне кажется, что я ее разгадал, она подсовывает мне новые загадки. Да, мы разобрались с техническими деталями проблемы, но сама-то проблема осталась! Скотти проявила настоящую жестокость, и я не могу понять, откуда у нее это. Что это – признак взросления или все гораздо сложнее?

– Мне нужно заняться делами, – предупреждаю я Скотти, пока мы надеваем обувь, – а у тебя, как мне сказала Эстер, какие-то занятия. По культуре речи, что ли.

– Да пошла она, эта культура, – говорит Скотти. – Я хочу на пляж. Ты же обещал!

Я ищу глазами миссис Хиггинс, чтобы попрощаться. Мне нужно завязать шнурки на туфлях, и я опускаюсь на колено. И оказываюсь на уровне обувной полки. У миссис Хиггинс полно пляжных туфель со стертыми каблучками. Каблучки на всех маленькие, в полпальца. Почему? Сам не зная зачем, я беру в руки одну туфлю. У Джоани есть туфли, где каблук длиной с мою ладонь.

Если Джоани умрет раньше меня, смогу я быть с другой женщиной? Даже думать не хочется о том, чтобы по второму разу проходить всю эту дребедень: сначала светские беседы, потом легкая болтовня и совместные обеды. Опять прогулки, рассказы о своей жизни, шутки, вымученные комплименты, отчаянные попытки сдерживать урчание в животе и кое-что похуже. Нет, нужно будет сразу сказать ей, что я вдовец. Уверен, Джоани ни за что бы не закрутила роман с другим мужчиной. Слишком хлопотное это дело.

Подойдя ко мне, миссис Хиггинс молча замирает. Я аккуратно ставлю на место ее туфлю. Леди бросает на меня такой яростный взгляд, что я пугаюсь – вдруг она сейчас даст мне пинка?

– Желаю удачной сделки, – говорит она, я встаю, и мы пожимаем друг другу руки.

Хорошо видно, что на Скотти она сердита вовсе не за то, что та натворила, а за то, что она моя дочь.

– А как это произошло? – спрашивает миссис Хиггинс. – Почему все деньги опять переходят к вам?

– Вам это действительно интересно? – спрашиваю я.

Мы оказываемся совсем рядом, и она отступает на шаг.

– Конечно, – отвечает она.

– Пап, – начинает ныть Скотти, – поехали домой.

Я прочищаю горло:

– Ну что ж… Моего прадедушку звали Эдвард Кинг. Его родители были миссионерами, но он посвятил себя другому занятию. Он стал банкиром, а потом и главным казначеем короля Калакауа. Ему доверили управлять состоянием принцессы Кекипи, единственной прямой наследницы короля Камехамеха.

Я замолкаю в надежде, что миссис Хиггинс уже потеряла ко мне интерес, но она стоит, приподняв брови, и явно ждет продолжения.

– Принести мой альбом? – спрашивает Скотти. – Там есть ее фотография.

– Нет, – отвечаю я.

– Да, – говорит миссис Хиггинс.

Скотти распахивает сетчатую дверь и идет к машине.

– Ну хорошо, а потом случилось вот что… Согласно несколько странной традиции гавайских монархов, Кекипи должна была выйти замуж за своего родного брата. Кошмар какой-то. Но когда брачный союз должен был вот-вот свершиться, она влюбилась в своего управляющего, Эдварда, и вскоре вышла за него замуж. Разумеется, ее немедленно лишили всех королевских привилегий, поскольку выйти замуж за бизнесмена-хоуле считалось величайшим позором. Тем не менее оба обладали огромным состоянием, а когда умерла одна из родственниц Кекипи, тоже принцесса, выяснилось, что она оставила Кекипи триста тысяч акров земли в районе Кауаи и свое поместье. Затем Кекипи скончалась, и состояние перешло к Эдварду. В тысяча девятьсот двадцатом году он основал фонд, после чего умер, и деньги перешли к нам.

Скотти возвращается с альбомом и раскрывает его на первой странице. Оказывается, она уже успела вырвать несколько страниц из трех книг по местной истории и вклеить их в свой альбом, который теперь пахнет как сундук из кедрового дерева. Мы смотрим на фотографию Эдварда. В его глазах усталость, взгляд серьезен. На нем высокие сапоги, рядом на столике лежит его цилиндр. А вот и Кекипи, чье имя переводится как «бунтарка». У нее смуглое, круглое и пухлое личико. И густые брови. Каждый раз, когда я смотрю на эту фотографию, становится хорошо на душе. Она вызывает у меня улыбку.

Миссис Хиггинс тоже разглядывает фотографии.

– А что было потом? – спрашивает она.

– Мой отец умер в прошлом году. Перед этим он объявил о ликвидации фонда. Так что теперь мы, его наследники, располагаем обширными угодьями и совсем не имеем денег. И собираемся продать нашу земельную собственность… кому-нибудь. Кому – мы еще не решили.

– И ваше решение может повлиять на всю дальнейшую судьбу Гавайских островов, – говорит миссис Хиггинс; в ее голосе слышится насмешка.

Мне кажется, что она цитирует какую-то газету. Закрадывается подозрение, что все, что я ей сейчас рассказал, она уже знает. Я захлопываю альбом.

– Счастливчик, – говорит миссис Хиггинс и распахивает передо мной сетчатую дверь. Я бросаю взгляд на гараж, где стоит скамья и обеденный стол, и думаю о том, что Скотти просидела там целый день.

– А можно мы с Эстер пойдем на пляж, а не на урок? – спрашивает Скотти. – Ты же сказал, что мы пойдем на пляж. Можно?

Я смотрю поверх головы Скотти на миссис Хиггинс:

– Мое наследство – это мое наследство, нравится это кому-то или нет.

– Сожалею о смерти вашего отца, – говорит она.

– Спасибо, – отвечаю я.

Я жду, что она скажет что-нибудь еще, но она молчит, и тогда я поворачиваюсь и вместе со Скотти иду к машине. Я чувствую себя так, словно только что прочитал длинную проповедь, однако моя речь помогла мне настроиться на нужный лад. Просматривая портфолио потенциальных покупателей, я буду думать об Эдварде и Кекипи. И тогда, возможно, смогу забыть. Мне становится холодно; я занимаюсь делами, а Джоани в это время лежит на длинной и неудобной кровати и пролежит так еще очень долго.

– Можно? Можно Эстер отведет меня в клуб?

– Можно, – отвечаю я. – Идите.

Мы садимся в машину, я завожу двигатель.

– Ты больше не будешь дразнить Лани? – спрашиваю я и вспоминаю о Томми Куке.

Томми Кук был бледный мальчик, больной псориазом. Мы привязывали его к стулу и ставили на середину дороги, а сами прятались в сторонке. По Рейнбоу-драйв машины проезжали редко, но, когда они появлялись, я, к своему изумлению, видел, как водители сбавляли скорость и осторожно объезжали стул. При этом ни один из них не остановился и не вышел из машины, чтобы помочь Томми, и казалось, что они с нами заодно. Не понимаю, как Томми все это терпел. Возможно, ему просто нравилось, что ему уделяют внимание.

– Попробую, – отвечает Скотти. – Но это трудно. У нее такое лицо, по которому так и хочется врезать.

– Понимаю, – говорю я, думая о Томми, но тут же спохватываюсь. – Что это значит? «Лицо, по которому так и хочется врезать». Где ты это слышала?

Иногда я спрашиваю себя, понимает ли сама Скотти, что говорит, или она бездумно повторяет чьи-то слова, как те дети, которых заставляют учить наизусть Декларацию независимости?

– Мама так говорила. О Даниэль.

– Ясно.

Джоани так и осталась девчонкой. Она посылает неудачные фото бывших подружек в «Эдвертайзер», на страничку светской хроники. В ее жизни до сих пор есть душераздирающие драмы и есть друзья, чьи имена мне запрещено произносить, и мне запрещено приглашать их к нам на барбекю. Иногда я слышу, как она приглушенно, полным притворного ужаса голосом обсуждает с кем-то очередной скандал. «Ты погибнешь, – слышу я ее голос. – О боже, тебе этого не вынести».

Может быть, этих разговоров Скотти и наслушалась? Может быть, не раз замечала, как мать проявляла жестокость для того, чтобы немного поразвлечься? Я чувствую прилив гордости: до всего этого я дошел сам, без помощи блогов и Эстер. Непременно расскажу об этом Джоани. Я обязан доказать ей, что способен справляться и без нее.