Текст книги "Потомки"

Автор книги: Кауи Харт Хеммингс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

25

Очередь к стойке досмотра ручной клади оказывается длиннее, чем я ожидал. Тем не менее люди в очереди стоят спокойно и кажутся довольными, что меня раздражает. Нет ничего хуже, когда ты кипишь от злости, а все вокруг спокойны. Сотрудники службы безопасности проверяют содержимое каждой сумки и чемодана, хотя рейс внутренний.

– По-моему, они так самоутверждаются, показывают всем просто, какие они важные, – ворчит Алекс. – Тоже мне «безопасность».

Слава богу, моя дочь неспокойна и недовольна. Мы наблюдаем, как офицер проверяет сумку женщины впереди. Волосы у нее белые и кудрявые, а спина сутулая, на ней бугор размером с каску. Офицер встряхивает какой-то пакет, после чего швыряет его обратно в сумку. А если там граната? Проверяете, так проверяйте как следует!

Четырех парней, стоящих впереди, спрашивают, где у них обувь.

– Нам сказали, что ее нужно будет снять, – говорит один из них. – Так мы пришли без обуви.

– Во дают! – громко произносит Скотти.

Парни оглядываются на нее. У всех на шее висят ожерелья из акульих зубов, у всех плоские и твердые животы. Один держит в руке укулеле [41]41
  Гавайский музыкальный инструмент, нечто вроде маленькой гитары.


[Закрыть], на правой ноге у него татуировка, знак какого-то племени. На другом майка с узкими лямками, съехавшая так, что видно почти весь голый бок, черный сосок и густые волосы под мышкой. Я отворачиваюсь от Скотти, делая вид, что она не со мной.

– Обуйтесь, – говорит парням женщина из службы безопасности.

– Зачем? – спрашивает один из них, самый маленький.

Женщина открывает его сумку-холодильник и вытаскивает оттуда рыбину. Рыбина черная, у нее толстые приоткрытые губы и круглый желатиновый глаз. Вид такой, будто она в ужасе. Женщина поднимает ее за хвост, и трое парней гордо взирают на женщину.

– Класс, – говорит Скотти.

Алекс берет ее за рукав, отводит в сторону и что-то ей говорит.

– Неплохая добыча, – замечает Сид, и парни согласно кивают.

К стойке подходит еще один работник службы безопасности и кивает мне, делая знак подойти. У меня багажа немного: бумажник и папка с бумагами. Офицер бегло их просматривает и переходит к девочкам, а я изо всех сил стараюсь выглядеть спокойным. Если бы у меня была бомба, неужели я не запрятал вы ее получше?Офицер бегло просматривает вещи Скотти и, более внимательно, вещи Алекс. И вытаскивает пачку «Мальборо Редз».

Скотти ахает и широко раскрытыми, как у рыбины, глазами смотрит на меня:

– Ты ей всыплешь?

Офицер бросает взгляд на меня, секунду колеблется и протягивает мне сигареты.

Я демонстративно передаю их Алекс.

– Она уже взрослая, – говорю я офицеру, но так, чтобы меня слышала Скотти. – Пусть сама решает, что с ними делать.

Скотти с ужасом наблюдает, как сигареты исчезают у Алекс в сумке. Мы идем к выходу. Я чувствую: что-то изменилось. Алекс идет со мной рядом, Скотти молча тащится сзади.

– Это твои сигареты? – спрашивает Скотти у Сида.

– Нет, – отвечает он и хлопает себя по карману. – Мои здесь.

Скотти сердито смотрит на меня, очевидно ожидая, когда же я сделаю Алекс выговор.

– Расслабься, Скотти, – бросает ей Алекс.

В самолете Скотти молчит, Алекс читает журналы с фотографиями худосочных актрис. Скотти что-то пишет в тетради. Мои дочери сидят по обе стороны от меня, как два крыла. Сид сидит по другую сторону прохода. Я бросаю взгляд в его сторону и вижу, что он внимательно изучает ламинированную карточку с инструкцией по безопасности на борту судна. Стюардесса разносит картонные стаканчики с соком гуайявы. Босые парни каким-то чудом тоже попали на борт; я слышу, как один из них тихонько перебирает струны укулеле. Мне не хочется ни о чем думать. Я чувствую, что необходимо разработать план действий, но мозг сверлит лишь одна мысль: «Найди его».

Скотти что-то сосредоточенно записывает.

Алекс с удрученным видом смотрит в окно. Я слегка подталкиваю ее в бок.

– А если врач ошибся? – спрашивает она. – Вдруг ей станет лучше и она проснется?

– Даже если… – отвечаю я, – даже если она и проснется… – я стараюсь подобрать нужное слово, – то будет абсолютно беспомощной.

– Знаю, – говорит Алекс. – Все понятно.

Я смотрю в окно на остров Кауаи, его острые скалы и изрезанные берега. Я люблю бывать на этом острове. Там двухрядные дороги, однорядные мосты и длинные безлюдные пляжи. Здесь всё и все движутся медленно, и я надеюсь, что сумею подстроиться. Интересно, что он делает сейчас? Ждет своей очереди проехать через мост или беседует с управляющим отелем? Или у него деловой обед, или он загорает на пляже? Интересно, видел ли он меня хоть раз, был ли хоть раз в моей спальне, видел ли мои фотографии на комоде? Скоро его жизнь изменится.

Самолет заходит на посадку, и я заглядываю в тетрадь Скотти, чтобы посмотреть, что она там писала. Я читаю: «Я никогда не буду смеяться над коренными гавайцами. Я никогда не буду смеяться над коренными гавайцами». Этой фразой исписана вся страница. Я смотрю на Алекс и глазами показываю ей на Скотти.

– Что? – спрашивает меня Алекс. – Это я дала ей задание.

Скотти и Сид ждут, когда выдадут наши сумки.

Я спрашиваю у Алекс, что Скотти знает о нашей поездке на Кауаи.

– Я сказала, что мы едем навестить одного маминого друга, – отвечает она.

Я окидываю взглядом аэропорт. Я по-прежнему думаю, что встречу Брайана или хотя бы кого-нибудь из своих знакомых. На Гавайях, куда бы ты ни поехал, непременно встретишь знакомого; на острове затеряться невозможно. Может быть, нам переехать в Арканзас или еще куда подальше?

Ну конечно, так я и думал. « Э,да это Мэтт Кинг!» – раздается рядом голос одного из моих кузенов. Не знаю какого. Я даже не помню, как кого зовут, – они все на одно лицо, как гнедые лошадки. Я оборачиваюсь к нему. Ральф, он же Гудок, – бог знает откуда у него это прозвище. У всех моих кузенов есть прозвища, происхождение которых не знает никто, причем у всех тематика разбойничья или морская. Ральф одет примерно так же, как я: хаки, рубашка фирмы «Рейнс Спунер», резиновые шлепанцы и кейс – кейс, доказывающий всему миру, что мой кузен что-то значит. Не знаю, чем он занимается. Не знаю, чем они вообще все занимаются. Впрочем, должен признать, что, к чести моих кузенов, никого из них не назовешь скрягой, снобом или расфуфыренным дураком. У них одна цель в жизни – жить в свое удовольствие. Они участвуют в гонках на катерах и мотоциклах, занимаются серфингом, греблей, триатлоном, сдают в аренду острова на Таити. При этом кое-кто из этих самых могущественных людей на Гавайях похож на бродягу или на каскадера. Как все-таки эволюционировал наш род! Когда-то наши предки-миссионеры приплыли на Гавайи, чтобы сказать гавайцам, что нужно прикрывать наготу одеждой, упорно работать, а не танцевать хулу. Попутно они вели свой небольшой бизнес, и один за десять тысяч купил остров, другой женился на местной принцессе и унаследовал ее состояние, так что их наследникам работать не нужно. Их наследники разделись до шорт или бикини, играют в пляжный волейбол и снова танцуют хулу.

Ральф хлопает меня по спине. Он широко улыбается и то и дело кивает. Он смотрит на Алекс и, судя по выражению его лица, никак не может вспомнить, как ее зовут. Алекс отходит от нас к Сиду. Я едва ли не силой тяну ее к нам, чтобы не остаться с Ральфом один на один.

– Как ты загорел! – говорю я.

Он улыбается и отвечает:

– Ага.

Я знаю, что он так «загорел» благодаря спрею.

– Приехал повидаться с кузенами? – спрашивает меня Ральф. – Хочешь быть уверен, что все одобряют твое решение?

– Нет, – отвечаю я. – Честно говоря, я хочу принять решение сам, без давления.

– Правильно, – соглашается Ральф, но, кажется, он сбит с толку. – Как Джоани?

– Все так же, – отвечаю я.

– Сильная женщина, – говорит Ральф.

– Да, – говорю я, – она у меня сильная.

Мы с деланым интересом наблюдаем, как на транспортере вращаются чемоданы и сумки.

– Я видел ее пару месяцев назад, – говорит Ральф. – Как раз перед… Она прекрасно выглядела. – Он бросает взгляд куда-то вдаль. Хлопает меня по спине. – Ничего, все образуется.

– Я знаю, – отвечаю я, не зная, как уйти от этого разговора. Внезапно меня осеняет. – Слушай, а ты с машиной?

– Да, – отвечает он. – Вас подвезти? В «Принсвилл»?

– О, отлично.

Я вижу, как Сид снимает наши сумки с транспортера и идет к нам. Его глаза налиты кровью. После травки он молчалив. Что я должен с ним делать? Отругать его за то, что обкурился в моем доме? Неужели и Алекс курит? Или не обращать внимания? В конце концов, это не мое дело. Пусть делает что хочет.

– Все в порядке? – спрашиваю я Сида.

– Что?

– С тобой все в порядке?

– Ага, – отвечает он. – Все нормально, я просто задумался.

Мы следуем за Ральфом к парковке. Я опускаю плечи и глубоко вздыхаю. Смотрю на свою семью. Они все идут впереди меня. Со спины выглядят вполне прилично. Я бы даже сказал, хорошо.

У Ральфа джип «вранглер», который приводит в восторг не только Скотти, но даже Алекс. Взъерошенные волосы Сида стоят торчком, словно его ударили электрошокером. В жизни не ездил в такой неудобной машине. Даже на ровной дороге джип подпрыгивает так, словно потерял управление.

– Я есть хочу! – кричит с заднего сиденья Скотти, после чего раздается «ой!».

Кажется, Алекс ей поддала. Ну и пусть, не хочу ничего знать.

– Я вижу, на тебе футболка «Дукати», – говорит Ральф, глядя на Алекс в зеркало заднего вида. – Машину водить умеешь?

– Да, – отвечает она. – Меня мама научила.

– Что? – кричит Ральф, перекрывая шум ветра.

– Да! – вопит в ответ Алекс.

– Тебя мама учила? Или этот парень?

Ральф игриво бамкает меня кулаком по руке.

– Мама, – отвечает Алекс.

«Дукати» – машина Джоани. Странно, что Алекс надела именно эту футболку.

– Где ты видел Джоани? – спрашиваю я Ральфа. Невыносимо думать о том, что все знали про ее любовника, кроме меня. Ее любовника. Господи!

– На собрании акционеров, – отвечает Ральф.

– Джоани?

– Да. Ты что, забыл?

– Ах да, – говорю я, хотя понятия не имею, о чем идет речь. – Вспомнил.

Я представляю себе, как она мчится в аэропорт, летит на собрание акционеров, а потом быстро обратно, чтобы успеть забрать Скотти из школы. Бессмыслица.

– Тебе повезло, что у тебя есть человек, который способен так горячо защищать твои интересы.

– Точно, – соглашаюсь я.

– Есть хочу! – снова кричит Скотти.

Ральф сворачивает с главной дороги и направляется в сторону Капаа. Вскоре мы подъезжаем к рыбному магазину. Гравий громко хрустит под колесами, когда Ральф заезжает на стоянку и останавливается, при этом нас бросает сначала вперед, потом назад. Я даю Алекс денег и прошу купить нам что-нибудь поесть. Сид вылезает из машины, Скотти тоже. Он поднимает руки над головой и наклоняет корпус вправо. Скотти разглядывает его живот.

Когда они уходят в сторону магазина, я спрашиваю Ральфа:

– И что она там говорила? На собрании?

– Что не принять предложение Холитцера было бы величайшей глупостью. Что у него имеется тщательно продуманный план и что в случае его принятия перед Кауаи откроются блестящие перспективы. И как главный акционер и последний прямой наследник, ты будешь признателен за поддержку, хотя все равно поступишь так, как считаешь нужным. Вот как она сказала. Тут все чуть с ума не сошли. Кто он такой, этот Холитцер? Я что-то не слышал, чтобы он предлагал самый выгодный вариант. Нам-то нужна выгодная сделка, как по-твоему?

– Просто Джоани понравился его план, – говорю я, глядя на Ральфа. Мне очень хочется выжать из него еще какие-нибудь подробности. – Насколько я помню, он предложил сдать часть земли в аренду и таким образом ее законсервировать, а остальную часть разделить между наследниками и продать. Верно?

– Да, чтобы потом, когда истечет срок аренды, все перестроить.

– Точно, – говорю я.

В действиях Джоани нет рационального зерна. Все потенциальные покупатели предлагали в основном то же самое. Все собирались развивать бизнес, отдавать землю под застройку, затем все это продавать. Зачем Джоани тайком от меня ездила на собрание? Пыталась давить на моих кузенов?

– Я хочу поговорить со всеми. Ральф. Тебе это известно, не так ли? Я знаю, что решающий голос принадлежит мне, но я не хочу ни с кем ссориться, понимаешь?

– Я еду в «Принсвилл»! – говорит Ральф.

– Правильно, – отвечаю я.

Ральф – большой ребенок.

– Ага, жди!

Я киваю, не зная, как еще на это реагировать, но тут замечаю наушники и понимаю, что он говорит не со мной, а по мобильнику. Я чувствую себя круглым дураком. Из магазина выходят девочки. В руках у них картонные коробки и пластиковые вилки. Сид тащит несколько шоколадных батончиков и пять пакетов с чипсами. Мы садимся в машину и едем дальше, мимо домов моих предков, ныне превращенных в музеи. Я показываю их дочерям. Они уже видели их раньше, но смотрят с интересом. Ральф притормаживает, когда мы проезжаем мимо старинных усадеб, тропических садов и туристов в повозках, запряженных клайдсдейльскими лошадками.

– Здесь была сахарная плантация, – говорит Скотти.

– Правильно, – подтверждаю я.

Я смотрю на старинный дом. Странно, что наши далекие предки каким-то образом повторили жизнь людей, которых они никогда в жизни не видели и даже не подозревали об их существовании. Неужели и я повторяю жизнь тех, кто еще даже не родился?

– Мне бы хотелось жить в то время, – говорит Скотти.

– Мы из того времени и не вылезали, – отзывается Алекс. – И не вылезем.

Скотти замолкает. Интересно, о чем она сейчас думает? Сид грызет чипсы, распечатав все пять пакетов. За всю поездку он не произнес ни слова. Я жду очередного дурацкого высказывания, но Сид нем как рыба.

Дорога идет вниз, к Ханалеи.

– Смотрите, – говорю я девочкам. – Вон туда.

Внизу, греясь в лучах солнца, раскинулась плантация таро [42]42
  Тропическое клубневое растение, употребляемое в пищу ( лат.Calocasia esculenta).


[Закрыть]. Наверное, эта долина выглядит так же, как и сто лет назад. Дальше синеет океан, а когда мы спускаемся ниже, к подножию холма, глазам открывается широкий пляж. Смотрите, хочу я сказать дочерям, смотрите на эту землю. Очень скоро она перестанет быть нашей. Зачем Джоани ездила на собрание акционеров? Зачем ей понадобился Холитцер?

Я пытаюсь придумать, о чем бы еще спросить Ральфа. Так ничего и не придумав, оглядываюсь на детей:

– Сид, как ты, все нормально?

– Нормально, – отвечает он. – Спасибо.

26

Девочки и Сид стоят в холле возле мраморных колонн. Я прошу поменять два отдельных номера на один люкс. Мы будем жить все вместе. Девчонки в восторге. Они переглядываются и широко улыбаются. Им невдомек, что я взял роскошный люкс исключительно потому, что им не доверяю. Я еще раз просматриваю список постояльцев, но Брайана Спира среди них нет.

Когда мы идем к лифту, навстречу выходят три девицы; увидев Алекс, они бросаются к нам так поспешно, что едва не сбивают меня с ног.

– Алекс! – во всю глотку орут они.

Моя дочь морщится и орет в ответ:

– Боже! И вы здесь?

– Тебя как сюда занесло? – спрашивает одна из девиц.

На макушке у нее черные очки, на руке болтается дамская сумочка. Девица бросает на меня и Скотти взгляд, в котором можно прочесть: «Надо же, Алекс еще и своих притащила». Тут она замечает Сида:

– О господи, и ты здесь? – и обнимает сначала Сида, потом Алекс.

– А вас-то как сюда занесло? – спрашивает Алекс.

– Весенняя передышка, – отвечает другая девица, на секунду оторвавшись от мобильника, и тут же продолжает говорить в трубку: – Возьми с собой только костюм и несколько вещичек на выход. Никаких формальностей. Выбери что-нибудь прикольное.

Разговаривая, она разглядывает меня.

Я усаживаю Скотти на диванчик.

– Вы, ребята, однозначно должны заглянуть к нам, – говорит блондинка.

Алекс кивает:

– О чем речь!

Никогда не слышал, чтобы она так разговаривала. Обычно она тихая и немного ворчливая. Мне неуютно от этих сюсюканий.

Девицы начинают говорить тише, но потом до меня доносится:

– Да заткнись ты! – говорит блондинка.

– Полный отстой, – отвечает другая девица и смеется.

Я смотрю на Скотти, но та явно ничего не понимает.

– Там, конечно, есть парочка дебилов, но вам все равно стоит туда сходить. Мы уже ходили. И вы сходите, обязательно.

– Рада тебя видеть, лапуля. Мы по тебе скучали. Ты же никуда не ходишь. Завтра созвонимся, идет? Эй, Сидди, у тебя мобильник с собой?

– С собой, – отвечает Сид, – но завтра, наверное, мы поедем проветриться.

– О, какая жалость, – сделав грустную мину, говорит одна из девиц. – Ладно, я все равно позвоню.

Алекс широко улыбается, но я вижу, что все это сплошное притворство. Кажется, она расстроена, и переживает она сейчас не из-за матери, а из-за этих девиц. Наверное, такова участь всех родителей – смотреть, как дети общаются со своими сверстниками и видеть то, чего другие не видят.

Девицы удаляются, небрежно помахав на прощание мне и Скотти.

– Сучки, – говорит Алекс, когда мы направляемся к лифту.

– Дешевые подстилки, – говорит Скотти.

– Это что такое, Скотти?! – возмущаюсь я.

Она пожимает плечами.

– Кто тебя этому научил? – спрашиваю я.

Она показывает на сестру.

– Меня пригласили на вечеринку только потому, что со мной Сид, – говорит Алекс.

– Мы пойдем на пляж? – спрашивает Скотти.

– Пойдем, – обещаю я. – И будем кататься на яхте.

Я смотрю на Алекс, но ее взгляд устремлен куда-то вперед.

– Ты могла бы пойти с ними, – говорю я. – С твоими приятельницами.

– Они меня не звали.

Я всегда считал, что моя Алекс – заводила в любой компании. У нее для этого все данные.

– Последний раз я виделась с ними у нас дома, – говорит Алекс. – Ты, наверное, сидел у себя в кабинете, в общем отсутствовал. Мама была пьяная. Ей захотелось потанцевать. Я танцевать не хотела, но девчонки от нее тащились. И она поехала с ними. Просто взяла и поехала с ними. Танцевать. А я осталась дома.

Мы останавливаемся на пятом этаже, потом на шестом, седьмом, восьмом, девятом. Оглянувшись, я вижу, что в кабине горят кнопки всех этажей.

– Господи боже, Скотти, нашла развлечение!

– Это не я, это Сид.

– Тебе кажется, что это смешно?

– А что? Смешно. – отвечает Сид и смеется.

– Почему ты ни разу не приструнил маму? – спрашивает меня Алекс.

Мы наконец-то добираемся до своего этажа. Алекс выходит из лифта первой, за ней Скотти, которая громко распевает на весь этаж: «Полный отстой, полный отстой!»

– Я не знал, как ее приструнить, – говорю я.

– Ты просто ничего не замечал.

– Ты же не обо мне говоришь, а о матери. Чем не нравятся твои подруги?

– Нравятся, – отвечает Алекс. – Это я им почему-то не нравлюсь. Никогда обо мне не вспоминают. – Она глубоко задумывается, а когда вновь вскидывает на меня глаза, в них стоят слезы. – Я никогда не могла этого понять, честное слово. Мне всегда с ними плохо. Наверно, я просто не люблю общаться с девчонками.

– Совсем как твоя мама.

Мне хочется спросить у Алекс, что она нашла в Сиде. Он идет впереди, подняв руку, в которой что-то держит, а Скотти подпрыгивает и пытается это что-то достать. Сид вновь ожил. Я не спрашиваю Алекс, что она в нем нашла, – боюсь, что, увидев мою неприязнь, она прилепится к нему еще сильнее. У подростков всегда так. Лучше сделать вид, что Сид нисколько меня не интересует и что мне не хочется утопить его в море при первом удобном случае. Что-то в этом парне не так. Вернее, в нем все не так, только заметил я это лишь сегодня в машине. Он так странно притих, будто воды в рот набрал.

Алекс сидит в кресле на балконе нашего номера. Я отодвигаю стеклянную дверь и перехожу из кондиционированной прохлады на теплый воздух. Алекс курит сигарету; я сажусь в соседнее кресло и наблюдаю за ней с ностальгической грустью – не по курению даже, а по тем временам, когда я еще курил. В восемнадцать лет я и представить себе не мог, что когда-нибудь у меня будут такие проблемы. Насколько все-таки проще быть плохим отцом! Сидеть бы сейчас рядом с дочерью да покуривать, а еще выставить рядом батарею бутылок из холодильника и попивать себе, что понравится, а потом швырять пустые бутылки в бассейн. В молодости, когда я только начинал задумываться о женитьбе, мне казалось, что дети – это все равно что приятели по колледжу, с которыми можно играть и дурачиться.

– Хватит курить, – говорю я.

Алекс делает последнюю затяжку, затем ловко тушит сигарету о подошву сандалии. Раньше это привело бы меня в восхищение. Теперь этот жест меня обнадеживает – мне хочется думать, что у нее все будет хорошо.

– Ты могла бы курить «лайтс» [43]43
  Алекс курит крепкие «Мальборо»; «лайтс» – сигареты со сниженным содержанием никотина.


[Закрыть], как Сид, – говорю я.

– Могла бы, – соглашается она.

Алекс забрасывает ноги на перила балкона и качается на двух ножках кресла. Сейчас она очень похожа на свою мать. Джоани никогда не могла сидеть на стуле на всех четырех ножках.

– С мамой все в порядке, – докладываю я. – Я звонил в больницу, мне сказали, что она дышит и, вообще, пока держится.

– Хорошо, – кивает Алекс.

– Скотти начала тебя слушаться, – говорю я. – Ты молодец, спасибо тебе.

– Ей еще долго придется вправлять мозги.

– Она же ребенок. Ничего, она со временем выправится. Скотти – славная девочка.

– Меня беспокоит Рина, – говорит Алекс. – Скотти только о ней и говорит. Знаешь, что она мне рассказала? Что один раз Рина позволила какому-то парню потрогать языком ее «дырку». Так и сказала: «Лизнуть мою дырку».

– Господи, что творится с детьми?

– А еще она сказала, что родители Рины обещали, что, когда той исполнится шестнадцать, ей позволят сделать силиконовые груди. Они считают, что к этому времени период созревания заканчивается.

– Рина та еще девица, – говорю я. – Ты заметила, какой у нее вид?

Мне нравится болтать с девчонками и обсуждать, у кого что не так. Я кладу ноги на перила балкона и осторожно откидываюсь в кресле так, чтобы оно встало на две ножки. Наш отель расположен на склоне горы; где-то далеко внизу виднеется водная гладь залива и крошечные человечки; белые барашки волн похожи на звезды в синем небе. Слева тянется бесконечное, уходящее за горизонт побережье Напали. Алекс сердито смотрит на океан, словно тот в чем-то виноват.

– А как насчет тебя, Алекс? С тобой все в порядке? Ты не… употребляешь, правда?

– Я? Употребляю? Господи боже, папа, иногда ты ведешь себя как полный дебил!

Я не отвечаю.

– Нет, – немного помолчав, говорит Алекс. – Я не употребляю.

– Совсем? – спрашиваю я. – От Сида пахнет травкой.

– То Сид, – говорит Алекс, – а то я.

– Значит, ты окончательно порвала с наркотиками? Разве это не трудный и длительный процесс? Не своего рода болезнь и все такое?

Я думаю о том, что мы ни разу не водили Алекс на медицинское обследование, чтобы проверить, действительно ли она перестала принимать наркотики. Она убеждала нас, что справилась с этой проблемой, а мне было легче поверить ей и не вспоминать о том, что она искусная лгунья.

– Никакая это не болезнь, – говорит она. – Нет, болезнь, конечно, только не в моем случае. Я не наркоманка.

– Значит, ты больше не употребляешь?

– Не употребляю. Подумаешь, большое дело! Дети употребляют наркотики, потом бросают. Кроме того, вы же сами отправили меня в интернат, ты что, забыл? Где мне там брать наркотики? Думаю, мама знала, что делает.

Я не знаю, как на все это реагировать. Моя мать в подобной ситуации залилась бы слезами, убежала в свою комнату и там захлебывалась рыданиями. Отец отправил бы меня в далекое плавание или пристрелил на месте. Джоани отправила свою дочь в школу-интернат, что ненамного лучше, а что сделал я? Ничего. Я не настаивал на медицинском обследовании, на лечении, я даже не поднимал этот вопрос на семейных советах. Отослать дочь с глаз долой – не лучший вариант, зато самый простой – для нас, ее родителей. За разгорающимся конфликтом я наблюдал со стороны, не испытывая ни малейших угрызений совести, словно Алекс и Джоани занимались обсуждением наряда для вечеринки.

– Я больше не употребляю наркотики, – повторяет Алекс. – Но по-прежнему считаю, что это было здорово.

– Почему ты вдруг стала так откровенна со мной? – спрашиваю я.

Она пожимает плечами и откидывается на спинку кресла.

– Потому что мама умирает.

В глубине души я чувствую, что с Алекс все будет в порядке, и даже более того. Я верю ей, верю в то, что наркотики были всего лишь эпизодом в ее жизни, данью моде. Наверное, я стоял в стороне потому, что не слишком за нее боялся, хотя хорошему отцу полагается бояться. Я еще помню, что это такое – быть ребенком и быть сыном своих отца и матери. Что бы я ни вытворял, я знал – как сейчас это знает Алекс, – что мне не дадут пропасть. Очень может быть, что дети из богатых семей в глубине души тяготятся своим положением, отсюда их тяга к риску и саморазрушению. Каждый из них знает: если он упадет, ему подставят руки. Как-нибудь он да вывернется из любой неприятности. Уж на улицу его всяко не выкинет никто и никогда. Помню, какие проказы совершал я вместе с другими мальчишками, – и что? Мои проказы на следующий день превращались в семейные анекдоты, которые рассказывались за обеденным столом. Из-за этого я чувствовал себя каким-то неполноценным, словно во мне было что-то такое, что мешало мне быть таким, как все, даже оступиться не получалось. Может быть, Алекс чувствует то же самое? Считает себя несостоявшейся неудачницей?

– Я горжусь тобой, – торжественно произношу я, поскольку именно это говорят отцы в сериалах, проведя очередную душеспасительную беседу со своими чадами.

Алекс закатывает глаза:

– Нашел чем гордиться.

– Нет, горжусь, – говорю я. – Ты справилась. Мы отправили тебя из дому. Передали на попечение твоей, так сказать, интернатской маме. И вот теперь ты здесь, со мной. Помогаешь мне воспитывать Скотти. Прости меня, Алекс. Прости. И спасибо за помощь.

Она взяла на себя роль матери, думаю я. Эту роль она освоила в одно мгновение. Так из сухого концентрата получается полноценный продукт. Я представляю ее на дне стакана в виде горки гранул, которую заливают кипятком. Мгновенное превращение в мать.

– Да брось ты, – говорит Алекс.

Вот так, думаю я, семейство Кинг обсуждает проблему наркотиков.

Мы смотрим на раскинувшийся перед нами прекрасный океан, на фоне которого испокон веков случалось столько неловких, печальных и прекрасных моментов.

– А что происходит с Сидом? – спрашиваю я. – Он какой-то тихий.

– Он устал, – говорит Алекс. – Давно не спал. Ему нужно поспать. – Она изучающее смотрит на меня, проверяя, проглотил ли я эту ложь. Убеждается, что нет. – У него сейчас трудный период, – добавляет она.

– Правда? У нас тоже.

– Ладно, проехали, – говорит она. – Как мы будем искать того мужика?

Я задумываюсь. Надо же, а я и забыл про него, а ведь мы из-за него сюда прилетели.

– Вы с Сидом поведете Скотти на пляж. Я сделаю несколько звонков. Мы же на острове, Алекс! Куда он денется?

Она молчит, думает. Затем встает и протягивает мне руку, помогая подняться. Я понимаю, что моя собственная дочь меня удивляет и завораживает. Мне хочется узнать ее получше.

– Мы найдем его, – заверяет меня Алекс, и решительные нотки в ее голосе указывают на то, что и ей есть что ему сказать.