Текст книги "Золотые мили"

Автор книги: Катарина Причард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 36 страниц)

В церкви было жарко и душно; Салли была рада, что по окончании церемонии ей пришлось идти в «Звезду Запада» не одной, а с Динни и Мари.

Дик и Эми встречали приглашенных в холле, и трудно было представить себе более счастливую пару. Так во всяком случае все говорили. Молодые, красивые, влюбленные! Какое счастье вступать в жизнь вот так – вдвоем, когда все тебе благоприятствует! Гости рассуждали о браке вообще, рассказывали о своем собственном. Мало кто сохранил по этому поводу радужные иллюзии, но всякая новая свадьба была подходящим предлогом, чтобы повеселиться за чужой счет.

Тим Мак-Суини был на высоте в роли хлебосольного хозяина. Оглядывая столы, за которыми гости отдавали честь его шампанскому и яствам, он не без удовольствия отмечал, что среди собравшихся немало именитых горожан.

– Неплохо Тим выдает замуж свою падчерицу! – донесся до Салли чей-то хриплый голос сквозь говор и шум, воцарившийся за столом после того, как были произнесены все поздравительные тосты.

Это Боб Доусет обменивался впечатлениями со своей соседкой по столу, миссис Арчи Мэллисон.

Мистер Доусет был назначен управляющим на один из рудников Пэдди Кевана. Он разжирел и облысел. Желтые крупные зубы миссис Мэллисон придавали ее улыбке что-то хищное.

– Еще бы! Он обожает ее, – иронически бросила миссис Мэллисон, словно привязанность Тима к Эми была чем-то крайне смешным. – Говорят, он собирается оставить ей все свое состояние.

– М-да, Дик Гауг недурно устроился, – отозвался ей в тон мистер Доусет. – Прехорошенькая штучка эта Эми. И, по словам наших повес, с огоньком.

Донельзя возмущенная, Салли выпрямилась и посмотрела на сплетников.

– Боже, миссис Гауг, кажется, слышала нас, – тихо заметила Ада Мэллисон своему соседу по столу.

За длинными столами сидели и другие управляющие, а также члены муниципального совета, директора банков, богатые лавочники и их жены вперемежку с молодежью – друзьями Дика и Эми. В самом конце стола, у двери, Салли заметила Мари и Динни, а рядом с ними – Терезу, блиставшую в темно-красном шелковом платье; Мари выглядела очень изящной и нарядной в своем сиреневато-сером вечернем платье, хоть она и надевала его уже столько раз. Эти трое были единственными представителями пионеров-старателей, которых можно было бы рассчитывать увидеть на свадьбе дочери Олфа Брайрли и сына Морриса Гауга.

Большинство гостей не было знакомо Салли, лишь некоторых она знала в лицо. Она прилагала все усилия к тому, чтобы поддерживать учтивый разговор со священником, сидевшим с ней рядом, и со всеми важными персонами, с которыми знакомил ее в холле Тим, тут же оставляя их на ее попечение, так как ему еще надо было присмотреть за тем, чтобы убрали столы и приготовили вал для танцев.

Нужно держать себя спокойно, с достоинством, как и подобает миссис Моррис Фитц-Моррис Гауг, говорила себе Салли. Нельзя допустить, чтобы эти господа думали, будто семья Дика унижена тем, что на свадьбе нет Морриса. И Салли улыбалась и любезно отвечала на все банальности по адресу молодой пары, поражаясь, как это могут люди без конца повторять одно и то же.

Но на душе у Салли было тяжело, и сердце ее ныло и болело. Она знала, что этим людям, с которыми она так любезно сейчас разговаривает, ничего не стоит, поскольку они занимают известное положение в горной промышленности, помочь ее Дику или погубить его, смотря по тому, что им выгоднее. Все их, казалось бы, добродушные шутки и пожелания новобрачным «здоровья, богатства, радости, счастья и многочисленного потомства» будут тотчас забыты, если Дику потребуется их помощь, чтобы устроиться поприличнее.

Салли старалась отвлечься от этих горьких размышлений, мешавших ей принимать участие в общем веселье.

– Вы устали, дорогая, – шепнула ей Мари, подойдя к ней, когда танцы были в самом разгаре, и садясь рядом. – Я вас понимаю. Но нельзя портить Дику праздник.

– Я стараюсь ни о чем не думать, – сказала Салли. – Вот только если бы Моррис с Томом были здесь… и Лал…

– Их бы порадовало, что вы довольны за Дика, – ответила Мари.

– О, я очень довольна, – воскликнула Салли. – Дик давно любит Эми, и надо надеяться, что они будут счастливы вместе. В жизни сейчас столько горя и тревог – пусть у них хоть останется воспоминание о сегодняшнем счастливом дне. Но мне так тяжело быть любезной и разговаривать с людьми вроде Боба Доусета и миссис Арчибальд Мэллисон. Ведь они с Пэдди Кеваном – одна шайка, все это знают.

Мари весело рассмеялась.

– Мы с Динни наблюдали, как они разговаривали с вами, – ужас как было смешно. Им было очень не по себе, дорогая!

По комнате проплыла Лора и уселась с ними рядом; Мари тотчас отошла, понимая, что Лоре хочется побыть вдвоем с Салли.

Лора сильно растолстела и теперь туго затягивалась в корсет. Она все еще была хороша в своем вечернем платье из голубой парчи, хотя одутловатое лицо ее было печально, а глаза поблекли.

– Не браните меня за то, что я пригласила весь этот сброд, Салли, – несколько раздраженно сказала она. – Тим и Эми считали, что Дику не помешает, если на его свадьбе будут влиятельные люди. Они могут ему пригодиться.

– Надеюсь, он никогда не будет зависеть от их милости, – сказала Салли.

Лора задумалась, уносясь мыслями в прошлое.

– Не очень-то они помогли Олфу, правда?

В эту минуту к ним подошел полковник де Морфэ. Он опоздал к обеду, объяснил он, так как только сейчас сумел вырваться из лагерей – приехал по делу в город и решил все-таки забежать к ним пожелать молодоженам счастья и удачи.

– Убеждена, что они будут в восторге, – холодно сказала Лора и поднялась, бросив через плечо взгляд на Салли. – Извините, дорогая, мне нужно послать Эми переодеться.

– Лора никак не может простить мне, что я подложил Олфу свинью на Мидасе, – бесцеремонно заметил Фриско.

– Так же, как и я, – сказала Салли.

– В любви и в игре все средства хороши, – рассмеялся Фриско. – Либо драться, не зная жалости и пощады, либо идти на дно. Неужели вы этого до сих пор не поняли? И так и не поймете?

– Лучше пойти на дно, чем преуспевать такой ценой, – ответила Салли.

– Играть до последнего… – насмешливо сказал Фриско. – Но где же ваше чувство юмора, миссис Гауг? Вы должны были бы заметить, что в большом бизнесе игра по правилам не всегда приносит преуспеяние. Возьмите хоть меня. Я как раз так и играл – и продулся в пух. Вот хочу отыграться на этой войне. Естественно как – стану героем, защитником короля и отечества!

– Уж вы, конечно, не упустите момент, – сказала Салли.

– Я негодяй, вы были правы, Салли. Помните, вы сказали мне однажды: «Вы негодяй и всегда будете негодяем, Фриско!»

Небрежная фамильярность его обращения взбесила Салли.

– Я не желаю разговаривать с вами, полковник де Морфэ, – сказала она.

– Но зато я желаю с вами разговаривать, моя дорогая! – Фриско получил злобное удовольствие, увидев, как загорелись ее глаза и вспыхнуло лицо. – Если хотите знать, сегодня я приехал сюда только ради вас, Салли.

Салли не могла простить Фриско, что он не захотел помочь Моррису и Тому на суде, и все-таки сердце ее сжалось, когда он сказал, что отправляется на войну – навстречу опасности.

– Строго между нами, – сказал Фриско, – австралийские экспедиционные войска получили приказ об отправке.

– Значит, и Лал уедет? – воскликнула Салли.

– Я думаю, что да. – Ее отчаяние подействовало на Фриско отрезвляюще. – Вы настоящая наседка, Салли. И все же для меня – самая обаятельная женщина на свете.

– Это я-то наседка?

– А моя распрекрасная супруга не желает иметь детей!

– Но ведь у вас есть сын, которого вы так и не признали, – напомнила ему Салли.

– О господи, да, – уныло согласился Фриско.

И, словно его грустные размышления вызвали к жизни тени прошлого, сквозь музыку и смех, болтовню, шарканье и топот танцующих, они вдруг услышали, как кто-то затянул: «О Маритана, дикий цветок…»

«Должно быть, какой-нибудь старый пьяница распевает в баре», – подумала Салли. По-видимому, зашел разговор о Маритане, и кто-то вспомнил песню, которую Фриско напевал, когда Маритана была еще совсем молоденькой – пугливой и грациозной, как горный волаби.

Фриско отвел глаза. Тонкое лицо его исказилось от нахлынувших воспоминаний.

– Но вы ведь не думаете, что я приложил руку к этому омерзительному делу, правда, Салли? – внезапно спросил он.

– Непосредственно – нет.

– Салли, клянусь… – начал Фриско, пытаясь удержать ее, так как она поднялась с места. – Я не знал, что Маритане грозит опасность. Ведь Фред любил ее. И она была по-своему счастлива с ним. Кто бы мог подумать, что она вдруг взовьется и станет угрожать разоблачениями?

– Нет, – с расстановкой сказала Салли, – и я бы никогда не поверила, что у туземной женщины найдется мужество, которого не оказалось у белых мужчин, к тому же куда более осведомленных, чем она. А теперь эти мужчины расправились с ней, и вы, полковник де Морфэ, виноваты в этом не меньше, чем кто-либо другой: вы ведь знали, что ее будут запугивать, чтобы заткнуть ей рот и спасти от наказания преступников, затеявших это дело против Тома и Морриса.

И она отошла от него, а он, обхватив голову руками, снова и снова еле слышно повторял:

– Не говорите так, Салли! Бога ради не говорите так!

Салли направилась к Терезе и Динни, сидевшим в другом конце зала.

Воротник Динни уже обмяк, галстук съехал набок. А Тереза, казалось, вот-вот лопнет, если еще хоть немного посидит так, затянутая в свое ярко-красное великолепие.

– Я танцевала с Диком, нашим дорогим мальчиком, – поспешила она порадовать Салли. – Он говорит, что я танцую легко, как перышко. Но Динни почему-то делает вид, что уже устарел для танцев.

– Этот бал действует мне на печенки, – признался Динни. – У меня из головы нейдут Морри и Олф…

– Не наша это компания – вот в чем дело, – сказала Салли. – Уйдем-ка отсюда поскорее.

– Вы только скажите – я мигом соберусь. – И Динни вскочил на ноги.

Но им пришлось обождать, пока жених с невестой не отправятся в свадебное путешествие. Дик и Эми пошли переодеваться в дорогу, и Салли снова уселась подле Мари и Терезы.

– М-да, – начал Динни, пытаясь занять дам, – и видел же я в свое время свадьбы! Помню, Сэм Мак-Гилликадди выдавал свою дочку Морин за Мика О'Мэлли…

Салли уже не раз слышала эту историю, как и Мари, но Тереза любезно попросила:

– Продолжайте, Динни.

И Динни продолжал:

– У Сэма была избушка неподалеку от Кукини. Человек он был больной – того и гляди умрет, – вот ему и захотелось выдать дочку замуж, прежде чем он отдаст концы. А она-то уже была, можно сказать, на сносях, но ни за что не хотела сказать отцу, за кого ее сватать. Сэм думал-думал и решил, что это, должно быть, Мик О'Мэлли и что Мик обязан исправить зло, причиненное его дочери. Свадьбу Сэм задумал отпраздновать у себя дома, и вся наша братва была приглашена на торжество. Священника в те дни было днем с огнем не сыскать, и Сэм решил, что сам скажет несколько слов, чтоб вселить в Мика страх божий, а потом приедет шериф и выправит бумаги. Пир собирались устроить на славу, наготовили пропасть вина. Сэм неплохо играл на аккордеоне, так что музыка для песен и танцев была обеспечена. Но когда ребята со всей округи притопали к Сэму, он уже отдал богу душу. Жена сказала нам, что утром у него был сердечный припадок и он сразу же и скончался. А тут тебе невеста на седьмом месяце, плачет-разливается. Нипочем, говорит, не пойду за Мика, делайте со мной что хотите. Но мать и слышать об этом не хочет. «Все равно свадьба будет», – сказала она. И кого бы вы думали она для этого приспособила? Члена парламента от нашего округа. Как раз накануне вечером его видели в кабачке. Человека этого звали Клем Хайд, и за то время, что он выставлял свою кандидатуру на выборах, он превратился в настоящего пьяницу. Во время выборов он разъезжал в своем стареньком фургоне по лагерям старателей, и поставь ему только бутылку виски и дай возможность речь закатить – так он на все готов.

Ну и, надо сказать, неплохо он справился со своей обязанностью: выдал Морин за Мика О'Мэлли по всем правилам – даже по-латыни несколько слов загнул и наказал ей быть Мику хорошей женой, пока смерть не разлучит их.

«Ты, конечно, совершила смертный грех, переспав с Миком О'Мэлли до свадьбы, Морин, – сказал Клем. – Но я не виню тебя, да и его тоже: человеческая плоть слаба, да к тому же у него недурная пивнушка. Только вот что я тебе скажу, Мик, – смотри, береги ее и на предстоящих выборах голосуй за Клема Хайда, а не то я предам тебя проклятию и ты плохо кончишь. Скажи, Мик: «Да поможет мне бог».

«Да поможет мне бог», – говорит Мик.

«Скажи, Морин: «Да поможет мне бог», – говорот Клем.

«Да поможет мне бог», – всхлипывает Морин.

«Где кольцо?» – говорит Клем.

«Господи боже, да откуда же я, по-вашему, могу взять здесь кольцо?» – говорит Мик.

«Но ведь без кольца же нельзя венчать», – говорит Клем.

«Подождите, – говорит Мик, – я сейчас сделаю кольцо из медной проволоки, что у меня на уздечке».

«Не хочу я венчаться кольцом из медной проволоки, – кричит Морин. – Я хочу настоящее обручальное кольцо».

«А ну замолчи, – говорит ее мать. – Я дам тебе свое обручальное кольцо. Зачем оно мне теперь, раз мой бедный Сэм лежит холодный, как камень, в соседней комнате».

И вот, значит, Клем надевает кольцо на палец Морин и говорит:

«Итак, вот она, твоя судьба, Морин! Отныне ты – миссис О'Мэлли».

Мик поцеловал ее, и все мы направились в кабачок пропустить по маленькой, прежде чем сесть за стол и приняться за кушанья, приготовленные женой Сэма.

Тут вдруг забегает в кабачок парень с Шестой Мили, Сид Кокс, и спрашивает:

«Эй, что это у вас здесь происходит?»

Мы ему рассказали, а он только и вымолвил: «Морин!» – точно его подстрелили. Но мы живо накачали его пивом Сэма, и скоро он стал такой же веселенький, как и все мы.

На аккордеоне играть умел только Мик, и после того, как мы порядком наелись, всем захотелось петь и плясать, а женщин-то было всего две – Морин и жена Сэма, так что им приходилось плясать со всеми по очереди. Но я заметил, что Сид Кокс что-то очень часто пляшет с Морин – больше, чем положено – и тискает ее вовсю. Они даже поругались с Миком, когда тот увидел, что Сид целует Морин. Ну, мы снова потащили их в кабачок, выпили все еще по одной и опять принялись петь и плясать. Правда, жена Сэма нет-нет да и крикнет:

«Хороши друзья, нечего сказать, никакого уважения к покойнику».

А мы в ответ нальем себе по рюмочке и орем:

«За Сэма Мак-Гилликадди! Упокой, господи, его душу!»

Тут Клем Хайд встал и сказал речь:

«Друзья сограждане и коллеги золотоискатели! Политика – дело грязное, и я ни за что не стал бы марать об нее руки, но вам нужен честный человек, который представлял бы вас в парламенте. Вот, значит, я и говорю вам…»

«Голосуйте за Клема Хайда!» – хором выкрикнули мы.

«Правильно, ребята, голосуйте за Клема Хайда!»

А потом мы все опять пили, пели и плясали, пока не свалились замертво.

Когда мы проснулись на другой день этак около полудня, многие из нас даже не помнили, были мы накануне на поминках, на свадьбе или на митинге. В задней комнате по-прежнему лежал бедняга Сэм, холодный, как камень. А на веранде храпел член парламента от нашего округа. Ну а Морин – сбежала с парнем с Шестой Мили. В записке, которую она оставила матери, было написано, что мы обвенчали ее не с тем, с кем надо, а Сид сказал ей, что это не беда, потому что свадьба была не настоящая. Они взяли повозку мистера Хайда и отправились в Калгурли за настоящим священником, чтобы тот поженил их. Мик, конечно, не собирался настаивать, что это его ребенок, так что Сид через некоторое время смог вернуться и стал помогать ему в кабачке.

– Какое счастье, что сегодня не произошло подобной ошибки, – рассмеялась Салли.

– Да уж на этот счет можно не сомневаться, – подтвердил Динни, радуясь в душе, что сумел хоть немного развеселить ее.

В эту минуту появилась Эми в нарядном сером дорожном костюме. А вскоре вышел и Дик в светлой паре, которую он специально для этого случая купил, и встал рядом с Эми. Их забросали рисом и конфетти, а вслед за ними все двинулись на улицу, к коляске, которая должна была отвезти новобрачных в Кулгарди, где они намеревались остановиться на пути к побережью. Коляска тронулась под крики: «Желаем счастья!», «Всего наилучшего!» и нестройное пение: «Все они – славные ребята!» С задка коляски свисало несколько старых туфель и башмаков; при виде их провожающие дружно рассмеялись, словно им доставляло удовольствие потешаться над идиллией брака и любви.

Глава ХХV

Лал писал, что его полк будет проходить через Перт 18 декабря. Сначала будет парад, а на следующий день – военные спортивные состязания на стадионе; говорят, что их скоро отправят за океан.

– Мама, мне надо непременно повидать Моппинга, – воскликнул Дэн. – Лал пишет, что Моппинг в наилучшей форме и прыгает так, что залюбуешься. Он весь такой начищенный и холеный, что я его и не узнаю.

Салли очень хотелось взять с собой Дэна, но ее пугали расходы.

– Парню до смерти хочется повидать Лала и Моппинга, – сказал Динни. – Так и быть, доставлю ему это удовольствие.

Вот он всегда такой, наш Динни, – из любой беды готов выручить, говорила в таких случаях Салли. Разве могла она отказать Динни в удовольствии дать мальчику возможность повидаться с братом и взглянуть на коня! Динни не хуже ее знал, чего стоило Дэну расстаться с Моппингом.

Казалось, что война с ее ужасами приблизилась – теперь, когда Лалу предстояло идти в бой.

Сначала миссис Моллой обещала Салли присмотреть за домом и постояльцами на время ее отсутствия. Но Перт Моллой ведь тоже был в легкой кавалерии, и когда Тереза узнала о предстоящем параде и предполагаемой после этого отправке войск за океан, – она тоже решила поехать повидаться с сыном.

– Ничего не поделаешь, – сказала Салли своим жильцам, – придется вам самим о себе позаботиться эти несколько дней.

– Не беспокойтесь, хозяйка, – заявили они, – все будет в порядке. Уж как-нибудь справимся.

Динни предложил, что они с Крисом приедут из Кэмбэлли и заделаются поварами, как в золотоискательском лагере. Но Мари даже договорить ему не дала.

– Ну нет, chérie, – решительно заявила она, – за это возьмусь я. И давай больше не говорить об этом. Могу же я хоть что-то сделать для тебя и для Лала!

– О Мари! – только и могла вымолвить Салли, да Мари и не дала бы ей ничего сказать. Тем не менее Салли была бесконечно ей благодарна: как ни надеялась она на своих жильцов, а все-таки побаивалась их потерять, если ее отсутствие затянется надолго, – всякое ведь может быть.

Мари, конечно, знает, подумала Салли, что ей тяжело лишиться своего небольшого заработка. Расходы, вызванные судебным процессом Морриса и Тома, да и подарок Дику, который был должным образом упомянут при перечислении свадебных подношений, почти исчерпали ее фонды. Хотя Динни и собирается оплатить поездку Дэна, это путешествие на побережье все равно дорого ей обойдется; к тому же и Моррис с Томом вот-вот вернутся домой. Том, по-видимому, какое-то время будет без работы, да и Моррис едва ли сможет сразу взяться за дело. Так что для нее очень важно иметь средства, чтобы как-то перебиться это время. К тому же Мари заявила, что с радостью отдохнет немного от своего шитья. Она возьмет с собой свекра: ему доставит удовольствие пожить у Гаугов и вдосталь наговориться с Динни и Крисом.

За три дня до отъезда Салли и Дэна пришло письмо от Фанни, которое заставило их поторопиться со сборами. В письме говорилось, что она и Фил с нетерпением ждали лета, надеясь, что Салли с Дэном приедут к ним на летние каникулы, но Фил заболела, и Фанни с трудом управляется на ферме. Работников у нее всего один, да и тот старик. Их молодой гуртовщик, как и другие мужчины во всей округе, ушел в армию, и нанять кого-то на его место невозможно.

Дэн, кажется, увлекается верховой ездой, и ему хотелось стать скотоводом – так не мог ли бы он приехать к ним поскорее? Фил совсем доконал ревматизм, а у Фанни просто руки опустились – ей никак не управиться без помощника. Придется, видно, расстаться с коровами, молодняком и лошадьми, а так обидно продавать их за бесценок.

К счастью, ее выручают соседи. Фанни не знает, что бы она стала делать, если бы не Чарли Уэлс, – и коров ей пригоняет и помогает доить. «Но, конечно, неудобно затруднять соседей, у них и у самих сейчас дел по горло!..»

Дэн совсем потерял голову. Он пришел в такой восторг и так обрадовался перспективе пожить на ферме и стать гуртовщиком, что на несколько минут даже забыл о своем желании видеть Лала. Однако он очень быстро опомнился и с некоторой тревогой спросил:

– Но я все-таки увижу сначала парад, мама? И я смогу перекинуться хоть несколькими словами с Лалом и попрощаться с Моппингом?

– Надо будет телеграфировать тете Фэн, что эту неделю мы проведем в Перте и как только уедет Лал, ты отправишься к ним.

Салли совсем захлопоталась: надо было собрать Дэна и при этом взять не только самое лучшее, чего ему бы вполне хватило для поездки в Перт. Надо было заштопать носки и джемперы, зачинить рубашки и брюки, сшить на машинке еще одну пижаму.

О том, чтобы ей самой отвезти Дэна в Ворринап, не может быть и речи, решила Салли. В будущем году она, возможно, и съездит ненадолго навестить его. Она боялась, что жизнь в Ворринапе покажется Дэну не такой, какой он ее себе представляет: ведь Фил и Фанни превратили усадьбу в настоящую молочную ферму.

Да и сумеют ли две старые девы с достаточным снисхождением отнестись к подростку, выросшему на приисках? Он может на тысячу ладов раздражать и огорчать их своим поведением – пусть даже в мелочах. Понимают ли они, как он еще юн? Не будут ли ждать от него слишком многого? И не заскучает ли Дэн, впервые уехав так далеко от дома, где он пользовался полной свободой и весело проводил время в обществе мальчиков и девочек своего возраста? Нудный, однообразный труд на молочной ферме – разве этого он ждал от жизни в деревне… Хотя, если он намерен посвятить себя сельскому хозяйству, Ворринап будет для него хорошей школой.

Во всяком случае, пусть хотя бы на время, он избежит войны, говорила себе Салли. Правда, судя по письму Фанни, и на Юго-Западе молодые люди вступают в армию, бросая на произвол судьбы фермы и скотоводческие станции. Но ведь войскам нужно продовольствие, и, значит, Дэн будет выполнять свой долг в Ворринапе с таким же успехом, как и в любом другом месте.

Только бы он захотел там остаться! Только бы сельский труд пришелся ему по сердцу! Салли молилась, чтобы это было так, чтобы хоть один из ее сыновей избежал этого ада – рудников.

Лалу удалось избежать. Но к чему это привело?

А Дэн?.. Только Дэн, пожалуй, и вырвется из этого пекла. Его всегда тянуло уехать с приисков. С детства его манили зеленые выгоны, густые леса, полноводные сверкающие реки. Должно быть, ее воспоминания о доме, где протекло ее детство, развили в нем это влечение к природе. Теперь Салли понимала, что она сама бессознательно внушила сыну это стремление к иной жизни. Только бы осуществилась его мечта о работе на скотоводческой станции, полной приключений и опасностей. Только бы Дэну пришелся по душе Ворринап. Как он поздоровеет там, бежав от губительного воздуха приисков. А какой там чудесный сухой воздух, какие фантастические миражи возникают перед путником на горизонте. Быть может – и это лишь мираж; быть может, ей только кажется, что Дэну удастся избежать общей участи – зачахнуть в рудниках или погибнуть на войне.

Как бы то ни было, а сейчас Дэн был вне себя от радости.

На вокзале, перед отходом поезда, Салли слышала, как он говорил мальчикам, с которыми вместе ходил в школу, играл в футбол, а временами и дрался:

– В Калгурли я больше не вернусь. Повидаюсь с Лалом, погляжу на Моппинга, а потом поеду к своим тетушкам на Юго-Запад – там у них ферма – и займусь хозяйством. Со временем огляжусь, да и сам куплю себе участок.

Салли не сомневалась, что Дэну понравится щеголять в сапогах со шпорами и с бичом под мышкой. Он ведь так тяготится тем, что выглядит точно «городской щеголь» в новом костюме, который он надевал на свадьбу Дика, и в котелке. И теперь, когда он избавился, наконец, от котелка, который купила ему Салли и против которого он усиленно протестовал, его веснушчатое лицо так и сияло от радости, со лба градом катился пот, а рыжеватые волосы, как он их ни приглаживал, стояли торчком.

Ни тени сожаления не было в его блестящих глазах. Дэн ни к чему и ни к кому особенно не привязан, говорила себе Салли. Сейчас он думает только об удовольствиях, которые ждут его впереди, да о лошадях, любовь к которым влекла его в Ворринап. Он может примириться и с необходимостью ходить за коровами и с доильными машинами – лишь бы ему дали несколько лошадей и позволили перегонять молодняк на ярмарку. Салли написала об этом Фанни и была уверена, что сестра всячески пойдет навстречу Дэну, которому так хочется стать гуртовщиком.

Динни дал Дэну кредитный билет в пять фунтов на карманные расходы в Перте, и Дэн чувствовал себя миллионером. Мальчик и не догадывался, как тяжело Динни расставаться с ним, пока тот не заковылял прочь, моргая, точно ему попала в глаза угольная пыль.

– Знаешь, мама, – обратился к Салли Дэн, устроившись на скамье вагона, когда поезд, наконец, тронулся. – Динни-то, кажется, очень огорчил мой отъезд.

– Еще бы! Ведь он был так горд, когда мы назвали тебя в его честь, – сказала Салли. – Вот он теперь и считает, что ты вроде бы ему родной. Я уверена, Дэн, что он любит тебя больше, чем кого бы то ни было.

– Да что ты! – Дэн широко раскрыл глаза. – Вот уж никогда не думал!

Он размышлял о чем-то, сосредоточенно хмуря брови.

– Но ведь это он из-за тебя, – добавил Дэн с лукавой усмешкой. – Для Динни, мама, ты лучше самого сочного барашка.

– Дэн!

Лицо Дэна расплылось в озорной мальчишеской улыбке:

– Не слишком приятный комплимент, скажешь? Но ты же знаешь, что я имею в виду!

Эту ночь они провели в вагоне второго класса, и спать им пришлось, откинувшись на жесткую спинку скамьи. На утро поезд привез их в Перт. Салли сняла комнату в пансионе, который держала на Аделаид-террейс золовка Вика Моллой. Тереза остановилась у Мел, вышедшей замуж и державшей в одном из пригородов мясную лавку.

Все вызывало у Дэна любопытство и восторг. Глядя на сына, и Салли стала веселее. Город разросся и сильно изменился с тех пор, как она видела его в последний раз. Ее поражали новые здания и большие магазины, выросшие на уличках, казавшихся такими узкими и тесными по сравнению с широкими улицами Калгурли.

Старые дома вдоль Аделаид-террейс утопали в зелени роскошных садов; олеандры, окружавшие замок в средневековом стиле – резиденцию местных властей, – стояли в полном цвету. Нежный аромат цветущего миндаля струился по улицам. Но больше всего заинтересовала и поразила Дэна река, на которую выходили многие улицы. Голубая, как небо, она устремлялась к затянутым туманом берегам Южного Перта. С каким удовольствием Дэн провел бы целый день, разъезжая по ней на маленьком пароме, исследуя каждую ее извилину! Как он завидовал мальчишкам, которые в одних трусиках играли на дамбе и плескались у песчаных пляжей Комо и Эплкросса! Юноше, выросшему на приисках, их жизнь казалась сказкой!

Дэн умел плавать. Этому искусству его обучил Лал в бассейне, которым гордился весь Калгурли: хотя вода в жаркую погоду бывала там грязной и зловонной, бассейн всегда был битком набит и взрослыми и подростками. Никогда еще Дэн не видел такого обилия воды, как здесь. Он уже купил трусики и намеревался непременно выкупаться перед завтраком. Но только обязательно в купальне, настаивала Салли, – в реке водятся акулы! Детям можно плескаться только там, где неглубоко. А после парада Лал, наверно, повезет их куда-нибудь на морской пляж.

Море! Дэн никогда не видел моря. Для детей на приисках устраивались бесплатные экскурсии к морю, но гордость не позволяла Салли пользоваться благотворительностью: она всякий раз давала себе слово, что когда-нибудь непременно сама поедет с детьми на побережье.

– Послушай, мама, ну почему мы торчим на приисках, когда есть на свете такие чудесные места? Разве нельзя было сюда переехать? – спрашивал Дэн.

Его поражали правильные квадраты тихого города, красота обсаженных деревьями улиц, блестящие под солнцем водные просторы, пригороды с уходящими вдаль домиками под красными крышами, а на горизонте – смутно вырисовывающаяся голубая цепь гор.

– Твой отец надеялся разбогатеть на приисках, – сказала ему Салли. – Со временем мы рассчитывали поселиться здесь.

В тот день они смотрели парад, и зрелище это навсегда запало в душу Салли. Долгие часы простояла она вместе с Терезой и Дэном на улице, под палящим солнцем, в толпе возбужденных мужчин, женщин и детей, чей патриотический пыл дошел чуть ли не до исступления. Мужчины, большей частью старики и люди среднего возраста, наперебой кричали, что покажут этому кайзеру Вилли и кронпринцу, где раки зимуют. Думаете, мы не выиграем войну? Еще как выиграем-то! Пусть только наши мальчики доберутся туда – тогда увидите.

У женщин был растерянный вид: потрясенные разлукой, они не знали, гордиться ли тем, что их мужей и сыновей отправляют на фронт, как это делают мужчины, или дать волю снедавшим их грусти и страху. Они улыбались, но глаза их затаили тоску и печаль, а крепко сжатые губы выдавали, что за этим внешним спокойствием бушуют сдавленные рыдания.

И все же толпа была благодушно настроена и готова посмеяться, радуясь любому поводу хоть немного отвлечься от томительного ожидания.

Всеобщее внимание привлекал пожилой краснощекий мужчина в белом шлеме и чесучевом костюме, которого дама в широкополой шляпе, больше напоминавшей клумбу и позволявшей видеть только журавлиную шею, называла полковником. Мужчина разглагольствовал об Индии и Китае, о войне с бурами, словно хотел, чтобы все вокруг знали, что он – ветеран многочисленных кампаний.

Люди теснились, проталкивались поближе, чтобы видеть оратора.

– Я отдала двух сыновей, – сказала какая-то женщина, обращаясь к Салли. – Большего, кажется, и требовать нельзя.

– Только не вешайте носа. Мы должны быть веселыми и бодрыми, должны и виду не показывать нашим мальчикам, что на душе у нас кошки скребут, – живо отозвалась другая женщина.

– Вот это-то и труднее всего, – вставила Тереза. – Я бы, кажется, так сейчас и завыла.

– Не патриотично распускать нюни, стыдитесь, сударыня! – Клумба поблекших цветов обернулась в сторону Терезы. На увядшем лице блеснули два колючих глаза. – Будь у меня десять сыновей, я бы всех их послала сражаться за короля и отечество.