Текст книги "Золотые мили"

Автор книги: Катарина Причард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 36 страниц)

Глава XIV

Когда Салли к вечеру пришла домой, комната Пэдди Кевана была уже пуста. Динни сообщил ей, что Пэдди вернулся из Кэмбэлли, собрал свои пожитки, сложил их на тележку и уехал. В доме никого не было, и потому, заслышав какой-то грохот и стук молотка, Динни отправился поглядеть, что происходит. Оказалось, это Пэдди заколачивал ящик; он ужасно торопился.

– Я еле удержался, чтобы не крикнуть ему вслед, как мальчишка: «Дурная трава с поля вон», – рассказывал Динни, посмеиваясь своим милым булькающим смешком. – Но все-таки не крикнул, миссис. Только сказал ему: «До свиданья, Пэдди!» А он говорит: «До свиданья, Динни». Тут старик Шэк тронул свою лошадку, Пэдди вскочил на передок с ним рядом, и они уехали.

– Ну, плакать по нем я не буду, – заявила Салли и принялась готовить чай.

Динни развел огонь, и вскоре чайник закипел. По субботам, прежде чем уйти из дому, Салли заранее приготавливала все к обеду. Суп стоял в печке, овощи уже были нарезаны, оставалось только бросить их в кастрюлю, а бифштекс побить и надеть на рашпер.

– Говорят, что про наш город идет дурная слава, – пустился в рассуждения Динни. – А вот скажите-ка, много ли на свете таких мест, где можно уйти на весь вечер из дому и оставить окна и двери открытыми?

– Думаю, что немного, – сказала Салли.

– Я тут как-то зашел на почту в Фимистоне и разговорился с мистером Тумбси, – продолжал Динни. – Он уверяет, что таких честных ребят, как рудокопы и рабочие Боулдера, на всем свете не сыщешь – никто лучше их не относится друг к другу, а особенно к тем, у кого жена и куча ребят. Это они только с важными господами так обходятся – нет-нет да избавят их от кусочка золота.

– Кому это и знать, как не ему, – рассеянно проронила Салли. Она все еще не могла опомниться после встречи с Фриско, и сейчас раздумывала о том, что скоро их разговор станет достоянием молвы.

– Еще бы, особенно после того, как этим летом он сам чуть не пострадал. – Динни явно не желал умолкать. – После получки сотни рабочих приходят к нему отправлять переводы своим женам и матерям, и вечером он отвозит в банк уйму денег.

Салли изо всех сил старалась слушать, но в голове у нее неотвязно вертелось: «Что скажут мальчики, если узнают? Как отнесется к этому Моррис, если до него дойдут слухи?»

– Так вот, значит, как-то под вечер, когда Тумбси отправился в банк с тремястами пятьюдесятью фунтами в своей маленькой кожаной сумке, поднялся сильный ветер с пылью – настоящий ураган, – продолжал Динни. – Когда Тумбси садился в трамвай, вагон, как на грех, дернул, сумка выскользнула у него из рук и раскрылась. Пока удалось остановить трамвай да пока он спрыгнул, все бумажки разлетелись в разные стороны. А тут еще перед самым его носом проехал какой-то велосипедист, соскочил со своей машины, сгреб несколько кредиток – и поминай как звали.

Ну что ж, Тумбси ничего не оставалось, как бегать да ловить свои бумажки. Собрал он таким образом всего фунтов двадцать и был сам не свой от горя, когда вернулся к себе на почту. О возмещении недостачи нечего было и думать – оставалось только ждать, когда его выставят. Ветер, конечно, разнесет его денежки по всему городу, и всякий, кто их поднимет, будет считать, что это ему с неба свалилось. Однако благодаря очевидцам о случившемся вскоре узнали в городе, и весь вечер и всю ночь к мистеру и миссис Тумбси приходили рудокопы и их дети и приносили деньги. Какой-то старикан принес ему сорок фунтов – нашел, говорит, у себя на птичнике: бумажки прибило ветром к проволочной загородке. Таким образом Тумбси собрал триста тридцать фунтов. Тот тип на велосипеде увез, должно быть, всего фунтов двадцать. Так ведь он и не наш, не приисковый! А потом рудокопы сложились и собрали Тумбси сколько недоставало.

– Да, никто так не выручит в беде, как они, – улыбнулась Салли; в глазах ее загорелись отсветы бушевавшего в печке огня.

Она позвонила в колокольчик, и постояльцы стали собираться в столовую. Динни помогал ей подавать. Они уже заканчивали обед, когда мальчики вернулись с купанья. Вскоре появился и Моррис.

Придется им немного подождать, пока она освободится, сказала Салли, очень довольная, что вся семья будет обедать вместе.

Разумеется, Моррис начал с того, что «над Европой сгущаются тучи войны», а Динни принялся расспрашивать о «золотой кладовой», которую Том и Тед Ли отрыли на Боулдер-Рифе. Том рассказал, что сыщики так и следят за тем, чтобы ни один рудокоп ничего не вынес из забоя. У Дика, Лала и Дэна тоже было чем поделиться с Динни. Все они ужасно обрадовались, узнав, что Пэдди, наконец, съехал.

Салли почувствовала, что позорное происшествие в баре перестало ее волновать, стоило ей очутиться о кругу семьи и послушать, как весело и беззаботно болтают ее сыновья, подтрунивая друг над другом и над Динни и как Динни отвечает им тем же, то и дело вставляя какую-нибудь историйку, над которой первый же и смеется.

– Как-то раз приехал отец Райен в Кэмбэлли. – принялся рассказывать Динни, – а ребятишки там – совершенные дикари: ни одного священника никогда в глаза не видали. Вот зашел его преподобие к одной женщине – муж ее работает на Упорном, а сама она живет в хибаре у большой дороги с полдюжиной сорванцов. Тут как раз один из них и прибеги домой.

«Сколько тебе лет, плутишка, девять или больше?» – спрашивает священник.

«Девять, мистер», – отвечает мальчишка.

«Не зови меня «мистер», – говорит священник. – Зови меня «отец».

«Хорошо, мистер», – говорит мальчишка.

«Ты должен называть его отцом, Джимми», – говорит мать.

«Еще чего! – говорит мальчишка. – Какой он мне отец? Мой папка – парень первый сорт, на Упорном работает!»

Мальчики рассмеялись и тут же принялись болтать. Только у Морриса вид был озабоченный и удрученный. «Не оставил ли Пэдди мне записки? – спросил он. – Или, быть может, велел что-нибудь передать?» «Нет, – ответил Динни, – Пэдди ничего не оставлял». Моррис явно сердился, что Салли не было дома, когда Пэдди уезжал.

– А для чего я, собственно, была тут нужна, Моррис? – спросила она резко. – Пожелать ему счастливого пути – скатертью, мол, дорога, что ли?

– Ну зачем же? – Моррис даже не улыбнулся. – Но ведь можно было расстаться по-хорошему.

После ужина Динни и Том отправились на митинг в Рабочий клуб. Дик собирался с Эми на танцы, а Дэн в Лал пошли побродить по городу, как они всегда делали в субботу. Моррис сел в гостиной почитать газету.

Вымыв посуду и убрав ее в шкаф, Салли достала вязанье и уселась рядом с мужем. Прежде чем лечь спать, Моррис любил подремать над газетой.

Но сегодня он против обыкновения не клевал носом. Что-то его тревожит, подумала Салли. Моррис заметно постарел, и вид у него был усталый – лицо болезненно бледное, дряблая кожа складками висит на щеках, даже рыжеватый с проседью хохолок, обычно торчавший на макушке, как-то грустно поник.

– Не слишком ли утомляется Моррис в своем похоронном бюро? – подумала Салли. – Придется, пожалуй, от него отказаться. Ведь Моррис все равно один не управится, если начнется война и Лал уедет. Что он тогда станет делать? Продаст заведение или будет искать компаньона? Она ни за что не позволит Дэну занять место Лала. Ни в коем случае. Интересно, это ли тревожит Морриса или он озабочен делами, которыми занимается по поручению Пэдди Кевана? Салли только собиралась спросить об этом мужа, как его лицо вдруг просветлело и он взволнованно воскликнул:

– Ну, Салли, как тебе это нравится: «К концу тысяча девятьсот седьмого года – то есть, заметь, семь лет назад – Большой Боулдер выплатил два миллиона шестьсот сорок четыре тысячи триста фунтов дивидендов, Золотая Подкова – два миллиона пятьсот двадцать тысяч фунтов, Оройя – два миллиона пятьдесят восемь тысяч…»

Просто удивительно, подумала Салли, что Моррис так радуется прибылям, которые приносят рудники. Он настолько прижился здесь, что гордится этими рудниками, точно они его собственные. Глядит на копры и фабричные трубы, царапающие синеву неба над кряжем, и захлебывается от восторга при мысли о том, какие несметные богатства добыты из этих недр, хотя ни ему, ни тем, кто живет и работает с ним рядом, нет никакого от этого проку.

– Ну, а нам-то что с этого? – раздраженно спросила Салли и сердито защелкала спицами. – Вот если бы частичка этих денег перепала нам, я бы тогда порадовалась.

– И перепала бы, – с расстановкой сказал Моррис, – если б какой-то негодяй не польстился на мои акции Большого Боулдера.

Краска залила лицо Салли, глаза ее сверкнули.

– Ты все еще винишь меня в этом, Моррис?

– Я тебя не виню, – недовольно процедил Моррис, подавляя смутное желание попрекнуть ее пропажей акций. Этого за всю их совместную жизнь он так ей и не простил: мысль об утраченной возможности разбогатеть не давала ему покоя все эти годы.

– Просто не повезло, – нехотя продолжал он. – Виноват я один. Ты даже не понимала, что значила эта пачка акций.

Он вспомнил, какой была Салли, когда приехала в Хэннан: усталая и немного обескураженная при виде бревенчатой лачуги тетушки Баггинс, но такая веселая и привлекательная, с яркими губами, стройной фигурой и чудесными карими глазами. Былая страсть шевельнулась в нем. Он вспомнил, как истосковался по ней за время их долгой разлуки и как набросился на нее там, в лачуге, залитой ярким лунным светом, когда чуть ли не весь лагерь был еще на ногах.

Моррису было неприятно вспоминать об этом, как и о ссоре с тетушкой Баггинс, которая последовала на другое утро после того, как он обнаружил пропажу бумажника. Акции как раз и лежали в нем. Он положил бумажник на чемодан Салли, когда пошел поить лошадей, рассчитывая, что Салли приберет его, а утром бумажника и след простыл.

Ни бумажника, ни акций так и не удалось найти. В те дни акции имели хождение наравне с деньгами и часто путешествовали из рук в руки – трудно было установить, откуда они попадали к тому или другому. Моррис был уверен, что тот, кто завладел его акциями, воспользовался ими умеючи и нажил недурное состояние.

Салли без труда читала его мысли. Она знала, почему потеря этих акций до сих пор терзает Морриса. Никогда она не считала себя виновной в их пропаже. Но если Морриса хоть в какой-то мере способно утешить то, что не он, а она в свое время не позаботилась о проклятом бумажнике, – пусть будет так. Салли уже давно пришла к этому решению.

«Бедный Моррис, – подумала она, – не очень-то везло ему в жизни!»

А он, глядя, как она огрубевшими от работы руками вяжет носки кому-то из мальчиков, а может быть, даже ему, ловко перебирая спицами и накидывая одну петлю серой шерсти за другой, думал:

«Бедная Салли, нелегкую я ей устроил жизнь!»

Но Салли не умела долго горевать. Она не выносила ни упреков, ни сожалений.

– Послушай, Моррис, – сказала она с улыбкой, которая всегда приводила его в хорошее расположение духа, – ведь в конечном-то счете живем мы с тобой неплохо и по-своему счастливы, правда? Так что жаловаться нам не на что. Ребята у нас хорошие, здоровые и…

– Господи, Салли! – В глазах Морриса блеснула искра прежнего чувства. – Я хоть сыновей дал тебе хороших!

– Я очень благодарна тебе, дорогой, – смеющиеся глаза Салли окончательно рассеяли его дурное настроение, – и никогда не смогу достаточно отблагодарить тебя за это.

Моррис встал и потянулся.

– Пойдем-ка спать, – сказал он, позевывая. – На свете нет человека счастливее меня, пока ты со мной. Салли. Нет и не было. Хотя, вообще говоря, жизнь не слишком меня баловала.

Наступило воскресенье. Спокойствие и безоблачное веселье этого дня омрачились лишь небольшой неприятностью: три постояльца, жившие в бараке, исчезли ночью, захватив свои вещи. За пансион у них было уплачено сполна, но было как-то не принято съезжать без всяких объяснений, не предупредив за неделю. Дэлли сказал Динни, что, по его мнению, тут не обошлось без Пэдди Кевана. Он и Дэлли посулил устроить на свой рудник, который вот-вот должен открыться по дороге на Лейвертон, но поставил условием, чтобы тот явился на работу не позже чем в понедельник утром. Дэлли сказал, что с ним этот номер не пройдет. Он сам знает, что для него хорошо. А дуракам закон не писан.

Что бы это могло значить? Салли была удивлена и опечалена. Быть может, Пэдди решил ей отомстить, свести с ней счеты за то, что она выгнала его из дому, и это, так сказать, первый его шаг? Однако Пэдди Кевану с его мелкой злобой не удастся запугать ее и вывести из себя.

Дик хотел в то же утро перенести свои книги и одежду в освободившуюся комнату, но Салли ни за что не позволила.

– Завтра я выскребу здесь все и проветрю как следует, дружок, – обещала она. – Я не хочу, чтобы ты спал в комнате, где еще сохранился запах Пэдди.

Дик подтрунивал над ней, но и его самого тревожила выходка Пэдди. Какая низость лишить Салли всех постояльцев. Дик был убежден, что Дэлли прав: наверняка Пэдди подстроил эту штуку с их отъездом.

– Ерунда! – беспечно сказала Салли. – Пущу новых жильцов, Пэдди Кеван не помешает мне заниматься моим делом.

Том и Дик стали уговаривать ее не брать больше постояльцев. Пусть даст себе передышку, отдохнет немного от вечной стряпни и стирки.

– Глупости, – воскликнула Салли, радуясь в душе, что они заботятся о ней, но не желая уступать им. – Я люблю быть независимой и иметь хоть немного собственных денег. Но в нашем доме мы, пожалуй, не будем больше сдавать комнаты.

Все-таки день прошел очень приятно. Мальчики были дома, возились во дворе, помогали ей мыть посуду, а после обеда болтали с Моррисом и Динни.

Глава XV

В то воскресенье у всех было как-то особенно легко на душе: не было Пэдди и никто не вмешивался в разговоры и не ворчал на Лала и Дэна, когда они начинали дурачиться. После обеда мальчики сидели на веранде и слушали рассуждения Морриса и Динни о внешней политике Англии и о том, в какой мере лейбористское правительство Австралии станет поддерживать метрополию, если будет война.

После жарких споров о политике Динни перевел разговор на более безопасную тему. В то время в парламенте рассматривался законопроект о пособиях для рудокопов, живо интересовавший жителей приисков.

– Нынче, как я погляжу, на рудниках куда больше несчастных случаев, чем прежде, да и профессиональные заболевания стали чаще, – сказал Динни.

– За прошлый год зарегистрировано девять покойников и четыреста тридцать семь сильно покалеченных, – отликнулся Том, у которого всегда были наготове цифры и факты.

– Так ведь и народу на рудниках теперь куда больше работает, – заметил Моррис. – Свыше пяти тысяч! А если считать с издольщиками, то и все десять будет.

– Что верно, то верно, – согласился Динни. – Но и работать стало опаснее. В старых забоях частенько бывают обвалы, да и выработки проходят куда глубже.

– В прежние времена хозяева только о том и думали, как бы выбрать из рудников побольше золота, – вмешался в разговор Дик. – А теперь все делается на научной основе.

– Так-то оно так, – с сомнением отозвался Динни, – а только рудокопу от этого вроде не легче. Я тут на днях разговорился с Бобом Гиллеспи – тем самым, что на Золотой Подкове штейгером работает. Ребята говорят, он в камнях здорово разбирается – точно открытую книгу читает.

«Геологи, Динни, – сказал он мне, – всякий камень тебе назовут, только покажи. А где искать золото – не знают. И задали же им работу эти рудники! Но они так и не нашли ничего. Все золото найдено бывалыми рудокопами и старателями. Посмотри, – говорит, – Динни, на карту выработок. До чего густо они тут все оплели – точно морские водоросли».

– Ну, а что вы скажете насчет алмазных буров? – рассмеялся Дик. – И насчет того, как нам удалось избавиться от «сульфидного пугала»? Что ж, наука, по-вашему, здесь ни при чем? Да разве в Калгурли не забила после этого новая жизнь?

– Чего уж там говорить, – усмехнулся Динни. – Но эта же самая наука помогла хозяевам прибрать к рукам горную промышленность. А что она сделала для рабочих? Вот вы мне что скажите. Там, где забойщики, работая вручную, обходились фунтом взрывчатки, теперь закладывают целые ящики. А сколько пыли от механических буров! Неимоверное количество – об этом говорил и секретарь профсоюза, когда выступал перед комиссией.

– И он безусловно прав. – Прежде чем продолжать, Моррис задумчиво затянулся. – Уже и без того было достаточно пыли и газов, а тут еще этот цианистый песок, который ввели сейчас для закладки. Он совсем отравил воздух в шахтах. Интересно, новый законопроект предусматривает улучшение условий труда, установку новых креплений и вентиляционных устройств или же только выдачу пособий рудокопам, заболевшим чахоткой и силикозом?

– В том-то и дело, отец, – сказал Том. – Секретарь союза Джек Додд как раз и старается доказать этим политикам, что билль далеко не решает всех вопросов. Так как пыли и газов становится все больше, нам нужна более усовершенствованная вентиляция, действительно очищающая воздух от пыли, нужны рабочие инспектора, которые пеклись бы об интересах рудокопов, работающих в трудных условиях. Ведь закон о компенсации за увечье не распространяется на рудокопов, пострадавших из-за вредных условий работы в руднике, вот мы и должны бороться за их интересы. Мы требуем, чтобы профессиональные заболевания были приравнены к увечью, полученному на производстве: разве это не все равно, что сломать себе шею?

– Еще неизвестно, что лучше – когда кусок руды застрянет в легких или когда он стукнет тебя по башке. Правда, Томми?

– Вот именно. – Том весело улыбнулся на замечание Дика. – Но хозяева взвыли. Они уверяют, что «промышленность не выдержит таких накладных расходов». Слишком много этих «наглотавшихся пыли» и больных туберкулезом. По сообщению доктора Кампстона, которое он сделал комиссии года два или три назад, тридцать три процента рудокопов, работающих под землей, и двадцать семь процентов из числа тех, кто работает на обогатительных фабриках, больны фиброзом. По его подсчетам, средняя продолжительность жизни забойщика – сорок два года.

– Ради бога. Том, – в ужасе вскричала Салли при мысли, что и его ждет такая судьба, – подыщи себе другую работу! Мне даже подумать страшно, что ты и дальше будешь работать под землей.

– Не бойся, мама, – поспешил успокоить ее Дик. – Мы и оглянуться не успеем, как Том будет депутатом от нашего округа.

– Можете быть уверены, – поддержал Динни. – Но Том правильно говорит. Компании на все пойдут – лишь бы не пропустить ни одного пункта, который мог бы ударить по их карману. Эка важность – несколько сот человеческих жизней! Что им жизнь рудокопа? Хозяев волнует только одно – дивиденды. Они, конечно, не против, если правительство выделит на больных рудокопов тысяч десять фунтов из фондов вспомоществования, будет давать обреченным людям по двадцать пять шиллингов в неделю и подбросит тысченку-другую на санаторий в Вуролу, чтобы им было где помереть. Ведь все это идет опять-таки из кармана рабочего! А сами они по доброй воле и пальцем не шевельнут для рудокопа.

– Надо заставить горнопромышленников оказывать систематическую помощь людям, которые лишились трудоспособности на их предприятиях, – сказал Том.

– Внимание, внимание! – воскликнул Дик.

Но Том был слишком взволнован, чтобы почувствовать иронию в возгласе брата.

– За последние двадцать лет горные компании Западной Австралии выплатили своим акционерам двадцать два миллиона восемьсот тридцать восемь тысяч четыреста двадцать фунтов одних дивидендов, – продолжал он. – А много ли толку от всех этих миллионов? Была ли хоть частица из них истрачена на то, чтобы улучшить условия жизни рабочих? Сделали хозяева хоть что-нибудь для городского благоустройства? Попытались ли организовать хотя бы самую ничтожную помощь рудокопам, потерявшим трудоспособность? Провели ли хоть одно общественное мероприятие в их интересах?

– А как же! Водоразборная колонка на площади, – подал голос Дэн.

Все расхохотались.

– Виноват, я и забыл про колонку, Дэн, – ласково поддержал Том растерявшегося мальчика. – В Южной Африке владельцы рудников выделили пятьдесят тысяч фунтов на постройку санатория и дают ежегодно пять тысяч на его содержание. А у нас, даром что горные компании получают самые большие в мире прибыли, хозяева ровным счетом ничего не сделали для рабочих. Чарли О'Рейли говорит, что такой паршивой дыры, как Золотая Миля, он нигде не встречал, а уж он-то на своем веку повидал достаточно. Пора, говорит он, заставить горную промышленность послужить и народу.

– Браво, браво, мой мальчик, настоящая речь, – сухо заметил Моррис.

Том понял, что хотел оказать отец: он-де говорил сейчас, точно уличный оратор.

– Это совсем не речь, отец, – сказал он. – Одни только факты. И я передал их так, как я их понимаю.

– Говори всегда то, что думаешь и что чувствуешь, Томми, и никогда не ошибешься, – горячо поддержал его Динни.

– Мы с отцом гордимся, что ты так хорошо во всем разбираешься, сынок, – вмешалась в разговор Салли, желая защитить Тома и показать Моррису, что нельзя с такой иронией относиться к сыну. – Меня всегда удивляло, сколько героизма в повседневном труде рудокопа. А теперь, когда ты – один из них, их невзгоды – это и мои невзгоды.

– Да уж, быть рудокопом не шутка, тут нужна выдержка, и еще какая, – провозгласил Динни и, чтобы вернуть всем хорошее расположение духа, пустился в пространное повествование: – Боб Гиллеспи рассказывал мне на днях, что один из директоров их компании, мистер Филпотс, вздумал осмотреть шахту, и Боб отправился с ним вместо проводника. И натерпелся же страху этот мистер Филпотс! Как осенний лист дрожал, вцепился в Боба, так что и не оторвешь. Понадобилось им спуститься в гезенк. Боб и говорит:

«Поставьте левую ногу в бадью, мистер».

А Филпотс: «Н-не могу!»

Потом – только поставил, а бадья возьми да и перевернись; мистер Филпотс опять как вцепится в Боба. Тогда Боб надел на него предохранительный пояс и осторожно спустил вниз. До чего же, говорит Боб, он жалостно смотрел на меня, когда спускался. Ну прямо как ягненок, которого собираются резать.

Боб даже крикнул ему сверху: «Все в порядке! Отличный гезенк, правда, мистер?»

Ребята рассказывали потом, что, когда Филпотс спускался вниз, бадья под ним крутилась, что твоя карусель, и сам он чуть не отдал богу душу.

Он потом сказал Бобу, что никогда больше не полезет в шахту.

Над рассказом Динни, по обыкновению, дружно посмеялись, а Моррис, как бы желая загладить свою бестактность перед Томом, уныло заметил:

– Я лично не виню его. Я сам струхнул, когда первый раз спускался в шахту, которую мы заложили в Кулгарди. Помнишь, Динни?

– Еще бы не помнить! – усмехнулся Динни. – На тебе, Моррис, просто лица не было, побелел как полотно – уж можете не сомневаться. И все-таки потом каждое утро спускался в шахту как миленький. Вот это я и называю выдержкой. А ведь есть парни, которые вообще не знают, что такое страх. Черт-те что вытворяют. Верно, Том?

– Еще как верно, – сказал Том. – Есть у нас сдельщики, которые на все идут, лишь бы выгнать побольше: сами задыхаться будут, а машине не дадут стоять. Им бы только побольше заработать, пока есть возможность, а потом поскорее убраться с рудника.

– А есть дураки, которые как работали в старину, так и продолжают работать, – добавил Динни. – Не хотят, к примеру, пользоваться предохранительными обоймами – и все тут. Боб на днях мне рассказывал, как он работал в одном гезенке с Пэдди Флином и его напарником Фэттом Дэхиллом. Пэдди ведь почти что слепой: конца запального шнура и то не видит, а позволь ему – так полезет в самый дым через десять минут после отпалки. Боб рассказывает, в какую он однажды попал с ним переделку.

Как-то запалил Пэдди восемнадцать шнуров. Стою я, говорит Боб, в гезенке и жду, когда он постучит или дернет за веревку. Все приготовил, натянул канат, жду, жду… Никак не дождусь… Даже ноги начали дрожать. Чертовски неприятно такое ожидание. Слышу, Пэдди стучит – тащи, мол. Только он ступил на платформу, раздался первый взрыв…

Не досчитались мы тогда трех взрывов, и Пэдди стал рваться вниз: надо, мол, взглянуть, что там случилось. В гезенке полно дыму, а Пэдди твердит свое: «Не могли они отказать».

«Не пущу я тебя», – говорит Боб.

Но он все равно спустился, и столько там было дыму, что Пэдди даже видно не было. Только фонарик подмигивал красным глазком.

На этот раз недолго пришлось Бобу ждать. Пэдди тут же потянул за веревку. Боб тащит и чувствует, что веревка дергается у него в руках. Вытащил, а Пэдди так и вывалился из бадьи, бледный как смерть и весь мокрехонек. Оказывается, пока он добрался до забоя, у него закружилась голова. Схватил он ведро с водой и вылил на себя – этим и спасся. А не то ни в жизнь не добраться бы ему до бадьи и не дернуть за веревку.

– Старый дуралей! – пробормотал Том.

– И напарник у него не лучше, – продолжал Динни, – хоть и помоложе и вроде бы должен быть посмекалистее. А ведь через несколько дней после того случая Бобу пришлось вытаскивать Фэтти Дэхилла. И вот какая с ним приключилась напасть.

Чувствую, говорит Боб, что веревка так и ходит ходуном у меня в руках. Тяну осторожно, потихоньку, чтобы он не упал, а он фута за четыре до платформы возьми и вывались из бадьи.

«Эй, держись за канат!» – крикнул ему Боб, а сам скорей вниз по лестнице – туда, где повис Фэтти, чтобы накинуть на него веревку.

Ей-богу, говорит Боб, если б Фэтти свалился на дно, от него бы только мокрое место осталось. Счастье его, что он, бедняга, как-то случайно ногой за бадью зацепился. Вытащили они его благополучно, и чуть он пришел в себя, как Пэдди на него накинулся и давай орать:

«Ты что, спятил, дурак ты этакий? Цирк тут устраивать вздумал – смотри, какой акробат выискался! Не нашел другого места гимнастикой заниматься! Где у тебя голова-то была? Выпустил веревку, остолоп, и рот разинул, будто это поможет. Мне вот седьмой десяток пошел, а я сроду таких штук не выкидывал».

«Да замолчи ты, Пэдди, – говорит ему Боб, – не видишь, человек без сознания!»

А Пэдди ему:

«Ах ты господи, нашел тоже место для обморока – ведь это гезенк, а не что-нибудь!»

Все рассмеялись, как и ожидал Динни, и он, помолчав немного, продолжал:

– После этого случая Пэдди решил испробовать безопасные патроны.

«Они как – ничего?» – спрашивает он Боба.

«Конечно, замечательная вещь», – говорит Боб. Достал ему несколько штук и показал, как ими пользоваться.

В следующий раз взял Пэдди эти патроны с собой. И вот во время перерыва поднялись они с Фэтти наверх, сели завтракать, а Боб подсел к ним, и стали они все вместе ждать взрыва. Ждали, ждали – нет.

«А ты не забыл запалить их, Пэдди?» – спрашивает Боб.

«Нет, не забыл», – говорит Пэдди.

Слышат – бабахнуло три раза и опять тихо.

«Пойду-ка взгляну, в чем дело», – говорит Пэдди.

«Нельзя, еще рано», – говорит Боб.

«Какое там рано, небось, целых полчаса прошло!» – говорит Пэдди.

«Тут не полчаса надо ждать, а больше», – говорит Боб.

Но Пэдди спустился и увидел, что взорвались только три заряда вокруг главного. Тогда Боб сам отправился посмотреть, в чем дело. Он заново установил все патроны и поднялся наверх. Ждут – ни одного взрыва! Как видно, Пэдди попались отсыревшие патроны. Боб стал ему говорить, что один его напарник два года пользовался этими патронами и за все время только две осечки было. Но старый дурак теперь и слышать об этих патронах не хочет.

– В сумасшедшем доме ему место, а не на руднике, – сказал Моррис.

– А Боб молодец, что спустился в гезенк, когда Дэхилл повис на бадье, – сказал Дик, отдавая должное Бобу Гиллеспи и выражая тем общее мнение.

– Конечно, молодец, – поддержал его Динни. – Ведь он сам мог разбиться насмерть вместе с Фэтти.

– И так благородно поступают люди в шахтах каждый день, – воскликнула Салли. – А часто ли услышишь, чтобы рудокопа назвали героем?

– Был однажды во время катастрофы на Бони-Вейл такой случай, – напомнил Динни.

– А что там произошло, Динни? – спросил Лал. – Я ведь был тогда совсем маленький.

– Это было в девятьсот седьмом году, – сказал Динни. – Начался такой ливень – просто страх: настоящий потоп. Вестралию и восточную часть Бони-Вейл совсем затопило, в долине Кулгарди тоже было полно воды. И вот прорвалась эта вода в штольню и хлынула в главную шахту; с десятого горизонта поднялась на девятый. До скип нельзя было пробиться, и людям, отработавшим смену, пришлось туго. Не меньше двух часов понадобилось, чтобы из шахты выкачать воду и поднять их наверх. Но одного рудокопа не досчитались – итальянца по имени Варискетти, Модесто Варискетти. Он работал на десятом горизонте, в двадцатифутовом скате. А вода к тому времени до девятого горизонта поднялась, так что над ним уже было футов сто воды. Ребята так и считали, что он погиб, если, конечно, не сумел выбраться из ската окольными путями. Где только его не искали!..

– А ты, Динни, надеялся, что он спасся? – нетерпеливо спросил Дэн.

– Кое-кто из нас, давних старателей, считал, что если только он в скате, то еще не все потеряно и он мог остаться в живых, – осторожно ответил Динни. – Мы считали, что вода, поднимаясь, вытеснит воздух в скат и сжатый воздух преградит ей дальнейший путь. Я вспомнил, что таким образом спасся один рудокоп, когда затопило рудник в Бендиго.

Я знал Варискетти, знал, что он не из робкого десятка. Честный малый, лет тридцати трех, отец пятерых детей. Другие итальянцы, работавшие на Вестралии, говорили, что за несколько месяцев до того умерла его жена. Все они любили Варискетти, и напарник его, Джо Маренгони, был уверен, что Модесто, как бы туго ему ни пришлось, не растеряется. Он уже дважды попадал в катастрофу. Один раз это было на Клунсе в Виктории, когда он целых два дня был заживо погребен в шахте.

Так вот, значит, в одиннадцать часов вечера рабочие, дежурившие на девятом горизонте, услышали стук – это стучал Варискетти. Все прямо с ума посходили, кинулись за насосами, стали придумывать, как бы его спасти. И поверите ли, на всей шахте, да и во всем Калгурли не нашлось ни одного насоса! Был один на Большом Боулдере, да и тот оказался в починке. Начали вычерпывать воду скипами, но это снизило ее уровень всего на несколько дюймов. Рудничное начальство уверяло, что, если даже и установить насосы, потребуется не меньше двух недель, чтобы выкачать всю воду.

В среду Варискетти все еще стучал. Братья его и Джо Маренгони совсем голову потеряли: ходят словно помешанные, плачут, проклинают все на свете – подумать только, их Модесто сидит там, точно крыса в ловушке. Правда, у него был воздушный шланг и немного воздуха он мог себе накачать, но при колоссальном давлении воды в выработках трудно было надеяться, что ему удастся долго продержаться.