Текст книги "Измена. Вторая семья моего мужа (СИ)"

Автор книги: Каролина Шевцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

Глава 12

Больше всего меня злит, что Белый своим поступком уничтожил само понятие «дом». Не брак, не отношение, не любовь, а именно дом.

Возвращаться домой мне теперь не хочется. Во-первых, сейчас как никогда чувствую, что квартира не моя. Что ее нужно оставить, отдать, забыть. Бросить.

Во-вторых, я просто не понимаю, с чего начать свой переезд. К примеру, что нужно брать после развода, если в браке у нас не было понятия мое/его. Все казалось нашим. Вот передо мной телевизор, кто за него платил? А собрание сочинений Шиллера? А новый ортопедический матрас? Честно, не помню. Постельное белье точно покупала я, но, Господи, как мелочно выглядит то, чем я сейчас занимаюсь! Мелочно и пошло!

Передо мной один за другим как в рекламе вылезают баннеры с вопросами:

Что делать с антиквариатом семьи Белых? Перевезти на квартиру свекрови не получится, она слишком плоха, чтобы добивать ее новостями об аварии, разводе, разделе имущества.

Ладно, мебель. А вещи Филиппа? Должна ли я их забрать с собой или упаковать и снять в аренду какой-нибудь склад, чтобы они дождались… чего?!

Я злюсь на мужа, злюсь сильно, отчаянно. Не за то что изменил мне, предал, оставил без денег, и с черной как ночь репутацией. Нет! Я злюсь, потому что при всем этом он имеет наглость лежать в коме, и оставаться героем, пока я разгребаю последствия его грешков!

Чтобы оттянуть время я пью воду, проверяю новостную ленту, принимаю душ, заказываю новый чемодан, чтобы не брать с собой наш семейный. Тот, с которым мы исколесили полмира. И да, я злюсь даже на этот дурацкий чемодан, который был свидетелем моего счастья и чужой лжи.

Откладывать больше нельзя, и я тупо выгребаю шкаф, решая начать с вещей.

Платья нужно взять с собой. И вот этот теплый норвежский свитер, и горнолыжный комплект, вдруг в моей новой жизни найдется время для старых привычек?

Во вторую кучу летит то, что я и так собиралась выкинуть: растянутая футболка, блуза с не отстирываемым пятном, которую я никак не могла отнести в химчистку, красные капроновые колготки. Мой модный провал. Тогда я считала себя авангардной и на презентацию книги Белого заявилась в черном коротком платье бэби-долл, балетках без каблука и красных колготках. Стильно, дерзко, в духе семидесятых. Так я думала, пока не увидела фото с мероприятия.

На всех снимках я походила на пупса переростка, которого зачем-то принесли на взрослый праздник. И судя по взглядам, которые на меня кидали остальные, так казалось не мне одной.

Я улыбаюсь, вспоминая собственный позор, и как Белый утешал меня после него, рассказывал, что я все равно была самая красивая, а остальные просто не смогли понять мой хитрый замысел. Все это время красные колготки сброшенным знаменем лежат на груде моих вещей. Избавиться от них будет проще всего, а что делать с воспоминаниями? С фотографиями или с моей коллекцией парфюмов?

Я открываю ящик дамского столика и с тоской смотрю на плотный ряд стеклянных флаконов. Каждый тянет на целое состояние, за каждым тянется своя история.

Вот эти духи Фил купил мне в Италии, пока я отсыпалась в гостинице после сложного перелета. Откручиваю пузатую как барабан крышку и меня с головой накрывает запах сицилийских апельсинов, сочной дынной мякоти, соленой от моря кожи, оперы, босоножек, счастья.

Второй парфюм мы купили в Париже. Нишевая штучка с ароматом земли, дождя, чернослива, осени.

Третий уже наш, российский. Молодая фирма пыталась спрятать в свои флаконы запахи десертов. Кокосового крема, сливочного мусса, лимонной меренги, маковых булочек. У меня в руках оказался яблочный пирог с корицей. Такой сочный, что непроизвольно начинает вырабатываться слюна и появляется аппетит.

Очень не вовремя. В холодильнике пусто, я все время забываю купить продукты, так что есть мне просто нечего. И стоит об этом подумать, как раздается стук в дверь.

– Римма Григорьевна, – слышу знакомый бас, – открывай, медведь пришел!

На порог вихрем влетает Никита, сын Насти. Большой, шумный он за секунду занимает все пространство коридора, вытесняя из него все лишнее от вещей до мыслей.

– Ставь чайник, я тебе суп принес, чебуреки, фрукты, йогурт. Суп варил сам, так что взял еще и смекту, а то мало ли. Остальное купил, каюсь. Ты вроде такой любишь, со злаками, да? Я тебе побольше взял, а то, небось, не ешь ничего.

– Не ем, – согласно киваю, – тебя Настя сюда отправила?

– Ну, типа того, – неразборчиво уже из кухни. Следом раздается бряцанье посуды, всплеск воды, тихие ругательства и через несколько минут все ароматы моей квартиры, все эти сицилийские апельсины, фрезии, ландыши, землю, очень и яблочные пироги вытесняет один единственный запах.

Запах куриного супа. И заботы, от которой хочется плакать.

После ужина Никита моет за нами посуду, протирает стол и даже берется за веник, чтобы смести несуществующие крошки – дома у меня всегда чисто. Даже депрессия и желание сдохнуть не повод себя распускать.

Я с интересом наблюдаю за суетой вокруг. Чувствуется, до чего Никите не комфортно у меня дома. Не считая последней недели, Савранский ни разу не был у нас в гостях и теперь дергается, поминутно проверяет телефон, фыркает то на старинный буфет, то на свадебное фото на нем.

– Я еще не успела сжечь все фотографии и любовные письма, – в шутку оправдываюсь.

– А собиралась?

– Если честно, нет. Была мысль изрезать в лоскуты матрас на котором мы спали, но быстро передумала. Ты вообще в курсе как сложно найти хороший ортопедический матрас, чтобы утром ничего не болело?

– У меня и так ничего не болит.

– У тебя возраст, Никита, – я снисходительно улыбаюсь, – в двадцать три я тоже могла спать в картонной коробке, закинув ноги за голову, а утром идти покорять Эверест.

Савранский молча жмет плечами. Он вообще в последнее время все чаще молчит. Оно и понятно, между нами пропасть, с мостиком в виде Насти. Спасибо ей за то что попросила Никиту присматривать за мной, но не надо. В его компании я чувствую себя неловкой и… старой. У нас не такая большая разница, но за нее пережито столько, что я сама пугаюсь собственного опыта.

Когда Никита встает, я провожаю его в коридор, уверенная, что сейчас он уедет обратно, и не понимаю, как мы оказываемся в моей спальне.

Никита впереди, я еле поспеваю за ним.

– А я думал, ты во всем идеальная. Честно, мне даже полегчало.

Он с улыбкой осматривает бедлам, который я оставила. Горы вещей, книги, документы и в качестве вишенки на этом бомж-торте склянки с духами, разбросанные на кровати. Судя по виду Никиты, он почему-то очень доволен этим бардаком, и я, не желая его расстраивать, молчу, что такое у меня впервые. Я патологическая чистюля и классическая, раздражающая всех правильная девочка. Так что даже несколько секунд в атмосфере хаоса даются мне с трудом, и я опускаюсь вниз, чтобы убрать залежи одежды.

– Ты переезжаешь?

– Судя по всему – да.

– Тебе нужна помощь?

– Нет, спасибо, я справлюсь.

На самом деле нужна и очень, но я никогда не скажу об этом Никите. Мне физически некомфортно в компании Савранского младшего. Он такой большой, что занимает собой пространство не только в комнате, но и в голове. Почему-то не получается не думать о человеке, когда на тебя смотрят вот так.

Как?

Да сама не знаю. Вот так, как Никита прямо сейчас смотрит на меня.

– Никит, слушай… – я думаю, как бы дать ему задание подальше от моего дома, чтобы и Настя успокоилась, и я лишний раз не нервничала, но Савранский сам находит, чем себя занять.

– Это что за лаборатория юного химика?

Он осторожно садится на кровать, стараясь ничего не задеть и не сломать, но я все равно чувствую, как под ним прогибается матрас. Мой любимый, мой бесценный матрасик! Надеюсь, этот бугай не повредит мою прелесть, иначе я не смогу больше спать!

– Римма, я и не думал, что у тебя такая коллекция духов. Ух ты, аптечкой пахнет.

– Это Баккара, положи, пожалуйста.

Сердце замирает при виде любимого флакона. Его мне подарил Филипп год назад перед поездкой в Сочи и теперь этот город пахнет для меня не морем и цветущей в марте мимозой, а шафраном, жасмином и кедром. Я с ужасом смотрю, как Никита подкидывает пузырек вверх и небрежно, без какого-либо почтения кидает его на подушку.

Мальчик мой, поаккуратнее, это почти пятьдесят тысяч в жидком эквиваленте!

Но этот нахал лишен чувства прекрасного. Он отвинчивает крышечки, нюхает мои ароматы, иногда морщится, иногда чихает, но всегда остается недовольным.

До тех пор пока не натыкается на старенькие Диор. Forever and ever, тонкий парфюм с запахом первых дней весны. Или первой влюбленности. Или хрустальных бокалов, звенящих на морозе, и звук этот такой чистый, такой пронзительный, что хочется плакать!

Не помню, по какому поводу Белый дарил мне их, и не помню, почему перестала пользоваться этим ароматом, спрятала его за другими. Наверное, я больше не чувствую себя той беззаботной и светлой девушкой, которой была когда-то. Которая пахнет вот так – легко и нежно.

– О, нашел! Вот это запах моего выпускного, – Никита снова нюхает флакон и кивает.

– Ты что-то путаешь, я не была на твоем выпускном.

– Ну да, – он смешно хмурится, совсем как Настя, – вы с Викой пришли к маме на бутылочку вина на следующий день после. Я как раз помирал у себя в комнате после первого в жизни похмелья, и когда выполз, чтобы поздороваться с вами, то попал вот в это…

Он жмет на распылитель, и комната тотчас тонет в облаке белых роз – самых свежих и самых нежных. Ноздри Никиты расширяются, он вдыхает запах так жадно, будто до этого не дышал вовсе.

– Ага, оно… Весной пахнет, и… каким-то счастьем, что ли.

– Я могу отдать тебе духи, если так хочется. Когда загрустишь, достаточно пары пшиков, чтобы стать снова счастливым.

– Да нет, не надо, – беззаботно отмахивается, Ник, но потом резко сдвигает брови: – В смысле отдать? А тебе они что, больше не нужны?

– По правде говоря – нет. Никакие из этих духов мне больше не нужны, но что с ними делать, я не знаю.

– Можешь продать.

– Могу, но не хочу. – Я с грустью смотрю на красивые, когда-то такие желанные флаконы. Как же я радовалась каждому из них. И все они теперь вызывают во мне отторжение, почти что ненависть. Это не просто какие-то ароматы, нет, это поездки, события, беседы на веранде, чтение любимых книг вслух, планы на будущее, случайные касания, неслучайные поцелуи, жаркие ночи и полные нежности утра. Продать все это кажется кощунственным, я не настолько нуждаюсь в деньгах, чтобы торговать своей памятью.

Я опускаюсь на кровать рядом с Никитой и бережно, как драгоценные камни, касаюсь стеклянных пузырьков.

– Хочешь я их у тебя куплю? И когда станет грустно, ты сможешь приходить ко мне, чтобы понюхать любимые запахи.

Качаю головой. Это плохая идея, хоть мне и приятна такая забота от чужого по сути человека.

– Тогда нам нужно сделать что-то символическое! Что-то, что ты запомнишь навсегда! У тебя есть время? Отлично, я тоже свободен и как раз душа просила приключений!

Никита вскакивает, мечется по комнате, в поисках чего-то и натыкается на красные капроновые колготки:

– О, это что за реквизит к Олимпиаде в Париже? Там бы зашло подобное непотребство, – он скашивает глаза к носу и вываливает язык, изображая Марию Антуанетту с отрубленной головой. Бррр.

– Это мой позор прошлых лет. – Чувствую на лице жар. – Раньше мне казалось, что красные ноги идеально сочетаются с унылыми лицами гостей на фуршете. Но я исправилась и с тех пор подобных ошибок не допускаю.

– Зря, выглядит очень авангардно, в духе семидесятых. О, нашел!

Никита подхватывает с пола кожаный портфель моего мужа, тот самый, в котором он обычно носил ноутбук и рукописи. В нашем доме все это было сродни святому Граалю, и без особой надобности я никогда не трогала вещи Белого. Так что теперь не могу сдержать злорадной улыбки, когда Никита потрошит сумку мужа как дохлую рыбины, выкидывает из нее бумаги и папки, а потом складывает туда же мои духи. Но на этот раз аккуратно и старательно, чтобы не разбить ни один флакон. При этом он что-то насвистывает и смотрит на меня с той долей сумасшествия, что я и сама заряжаюсь его безуминкой.

– Я готов, пошли?

– Куда?

– Не знаю, пускай будет сюрприз.

На языке щиплет, как от шампанского, иголками колет кончики пальцев и кружится голова. Я хватаю с вешалки джинсовую куртку вместо обычного пиджака, крашу губы помадой и иду вслед за Никитой, не зная, куда тот меня ведет. Плевать! Больше всего сейчас хочется веселья, наконец, перестать сжимать грудную клетку внутрь, как после сильного удара, а расправить плечи и дышать. А еще смеяться. Господи, как же мне хочется смеяться!

Глава 13

– Я не буду этого делать!

Зависаю над видом пустой, местами разбитой дороги с высоты пары десятков метров. Не думала, что в Москве еще есть такие заброшенные места. Вокруг ни души. Только Никита радостно уговаривает меня скинуть флаконы с духами с моста.

– Ты боишься, что останутся стекла? Не переживай, я все приберу. И потом, здесь почти никогда не ездят машины.

– Да нет же, я просто не буду этого делать.

Прижимаю сумку прямо к груди. Ближе к сердцу. Ну, нет! Я не смогу оставить свои сокровища в этом… боже, где мы вообще? Бомжатник какой-то!

– Хорошо, – соглашается Ник. – Выкидывай не духи, а то, что тебя бесило в Белом. Мы избавляемся от всего говна, которое ты прошла в браке. – И поймав мой взгляд, кривится. – Только не говори, что у вас все было идеально.

– Помимо измен, воровства денег и обмана?

– Видишь, у всех свои недостатки. А еще он, небось, чай из кружки сербал.

– Никогда. – Я морщусь, как от легкой зубной боли. И нехотя произношу: – Он работал по ночам, и не давал мне спать. За десять лет не было и дня, чтобы я выспалась.

– Отлично. – Я не успеваю моргнуть, как Савранский хватает из сумки стеклянный флакон, и швыряет его на дорогу: – Прощайте бессонные ночи! Да здравствует режим и здоровый цвет лица!

С высоты двадцати метров летят мои Баккара. Мелькает в воздухе вишневая этикетка, а после раздается звон битой посуды. Смотрю вниз, на серый в выбоинах асфальт и крохотное пятно на нем. С такого ракурса не разглядеть, что этот плевок стоит 50 тысяч рублей.

Никита смотрит на меня и его озорной вид будто ластиком стирают с лица. Он испуганно бормочет:

– Черт, Римма, прости! Хочешь, я тебе такие же куплю? Прямо сейчас поедем и куплю? Ты только не расстраивайся!

– Все в порядке, – хриплю я. – Ник, подай мне сумку.

Так же как Сарвнаский секундой раньше засовываю в карман руку и достаю оттуда что-то круглое. По форме Эклат. По вкусу сирень и мед. По ощущению предательство и невысказанные обиды:

– Прощайте фильмы с субтитрами! Кино нужно смотреть, а не читать!

И сиреневая дымка от Ланвэн летит с моста вниз, а рядом с пятидесятитысячной кляксой появляется другая, более бюджетная, но все равно очень ценная.

– Еще, – протягиваю руку, пока Ник достает новый пузырек.

– А ты огонь, – в его глазах неподдельное восхищение. В моих злость, обида, азарт. Я не из тех, кто скидывает чужие вещи с балкона. А вот собственные и с моста – фактурненько!

– Прощайте скучные ужины с коллегами!

На этот раз звенит громче, потому что флакон оказался тяжелее. Что-то восточное, с не выговариваемым названием. Пахло шафраном и жженым сахаром. Стоило целое состояние и радовало меня ровно две секунды. Первую в момент покупки, вторую сейчас, когда я смотрю на бурый след на дороге.

Новый пузырек Никита протягивает молча. Шанель номер пять. Классика. Никогда мне не нравились, а особенно не нравилось, как муж заставлял душиться ими перед выходом куда-то. И не понимал, что от тяжелого пудрового аромата у меня болит голова.

– Идите к черту мигрени! – Кричу я вниз.

– Прощай глажка нижнего белья! – Пирог с корицей от Российского Дома следует за Францией.

– А зачем гладить нижнее белье?

– Чтоб жопа и остальное в тепленьком были. Иначе он трусы надевать отказывался.

– Извращенец.

– А то!

И вслед за этими двумя «ласточками» летит третья, романтичная пахучка от Герлен. За ней Кельнская вода, а потом индийское масло из цветков лотоса.

Если перевести с языка запахов на язык разведенок, то я избавилась от изнурительной работы, бытового инвалида, и десяти забытых годовщин свадьбы. Ни разу он не вспомнил про день, когда мы поженились. Зато даты выхода своих книг отмечал с размахом. Каждый год по десять тупых никчемных праздников!

– Что еще осталось? – Я убираю со лба липкую от пота прядь и выдыхаю. Прощаться с прошлым весело, но я все равно устала. Так я думала, пока мне в руки не легла тяжелая, нераспечатанная коробка. Луи Виттон, чистый унисекс, которым пользуются и мужчины и женщины. Подаренный, но так и не открытый.

Этот парфюм пах розой, инжиром и абрикосами. Желтыми, сочными, только привезенными в огромных коробках с юга плодами. Этот запах навеки осел у меня в памяти – именно абрикосы ела соседка по палате в день, когда мне сделали чистку. Я плакала, осознавая страшный диагноз, а она скидывала косточки в пакет и без конца жрала душно пахнущие фрукты.

Ненавижу!

Абрикосы и Филиппа.

– Прощай, – крикнула высоко в небо, и только Бог знает, что прощалась я не с Белым, а с моей не родившейся малышкой, с невозможностью иметь детей, с прошлой, слабой Риммой, той, кого из меня вылепил мой муж.

Еще с минуту я стою на мосту и тупо смотрю вниз, на огромное как озеро, пятно – кляксы моих обид и воспоминаний. Никита не торопит, ждет. И только когда я сама протягиваю руку, ведет меня вниз.

Он сгребает крупные осколки в сторону, и только потом просит:

– А теперь закрой глаза. Я покажу тебе чудо.

Я слишком устала, чтобы спорить. Слушаюсь этого странного мальчика, но уже не верю, что что-то может меня удивить. И оттого удивляюсь особенно ярко. Сейчас, без света и без вида серого моста, дроги, пустыря за ней, остается только запах. Новый, пугающий, но такой сладкий запах всех моих любимых парфюмов. Он как чистый концентрат счастья окутывает, обволакивает изнутри, и просится наружу. Через улыбку. Через касание пальцев. Через музыку в голове.

Господи, откуда музыка?

Никита берет меня за руку и ведет в танце. Осторожно, едва касаясь спины, поддерживает, чтобы не упала, уводит в сторону, кружит на месте, прижимает к себе так, что я чувствую его сердцебиение. Быстрое, тревожное.

Я дышу, стараясь унять волнение, и с каждым глотком воздуха утопаю в этом аромате. Если не смотреть, если вот так и замереть с закрытыми глазами, то можно поверить, что я в Раю. Потому что весь Ад остался для них, для зрячих.

– Видишь, Римма, – шепчет Никита мне на ухо, – в любом месте, в любое время, даже самое темное, можно найти свое чудо.

– Спасибо, – голос дрожит, а на ресницах чувствуется влага.

– Скажи, чего ты хочешь?

Открываю глаза и смотрю вверх, в спокойное, сосредоточенное лицо Никиты. Кажется, он сделает все и даже невозможное, стоит только попросить. Но мне нужно совсем немного. Одна крохотная услуга…

Глава 14

В клубе шумно и тесно, помещение под завязку набито людьми разных возрастов. Здесь много студентов, полно красивых девушек постарше, но даже с такого ракурса я замечаю несколько мужчин моего возраста. Вот хотя бы этот стройный брюнет за стойкой. Рассматривает всех сквозь линзы тонких очков и цедит из бокала пиво. Незнакомец замечает мой взгляд и кивает головой.

– Ты точно хочешь сюда, – недовольно кривится Никита. Сейчас он так похож на Настю, опекает меня и волнуется, будто это я, а не он ребенок.

– Я хочу танцевать, а ты сказал, что здесь хорошая музыка.

– Танцуй у нас на кухне, – бурчит за спиной Савранский, – я тебе и ди-джея и стробоскопы достану.

Он злится и, кажется, я понимаю, почему. Никита переживает, что мамина подружка опозорит его, или влипнет в историю, за которую ему потом будет стыдно. Он стоит на шаг позади и тяжело дышит мне в затылок, точно медведь.

Я уже хочу предложить Савранскому расслабиться, как вдруг нас окликают. Не меня, конечно, только Никиту. Красивая блондинка с разбега прыгает на Ника и, обхватив его за шею, виснет, поджав ноги.

– Никочка, ну что ты с нами делаешь?! Хоть бы позвонил!

Мысленно фыркаю. Никочка. Если девица хочет заполучить себе Савранского, то нужно осторожнее с прозвищами. Никочка это что-то женское и совсем не годится для такого маскулинного типажа, как у Савранского. Судя по кислому лицу Никиты, он со мной полностью согласен.

– Оль, ты видишь, я не один? – Мягко, но уверенно убирает ее руки и кивает в мою сторону. Оля следит за движением его головы и только тогда замечает меня. Глаза у девушки едут на лоб. – Это моя подруга, Римма.

Формально, подруга его мамы, но Никите наверняка неловко, от того, что я ему себя навязала. Глупый мальчик, не понимает, что я не всегда была такой, и в его возрасте носила кеды, а не шпильки, набедренные джинсы, а не платья по фигуре и отрывалась на танцполе, кроша пятки под отборный даб, а не сидела в филармонии. Мне нравятся обе эти Риммы, но сейчас я отчаянно скучаю по первой.

– Никит, развлекайся, я найду, чем себя занять, – улыбаюсь Савранскому, отчего он хмурится еще сильнее. Вот же! Знала бы, что он будет так реагировать, пошла бы в другой клуб и одна. – Давай я угощу тебя пивом? Компенсирую, так сказать...

Если бы взглядом можно было прожигать, на моем месте уже бы дымилась горстка пепла. Никита в ярости и даже красивая блондинка не может его отвлечь. Жму плечами, все это не моя проблема.

Судя по очереди у бара, здесь собралась половина Москвы, и все они хотят надраться. Выстаиваю минут десять, и все что получаю – макушку бармена, спрятанного за толпой. Я уже готова сдаться и вернуться на танцпол, как меня окликают.

Тот самый брюнет, которого я приметила на входе в клуб. Он улыбается и протягивает мне бокал с Маргаритой.

– Игорь Фе… – запинается. Понятно, такой же залетный, как и я. Судя по паузе, Игорь Фе… обычно представляется по имени отчеству.

– Римма Григорьевна, – смеюсь в ответ.

Беру из его рук Маргариту, слизываю с кромки бокала соль и в один глоток выпиваю коктейль. Вкусно. Очень вкусно. Алкоголь ударит позже, пока что это просто сладкий лимонад.

Игорь Фе… (видимо Федорович) одобрительно хмыкает и поворачивает к бару, чтобы достать еще порцию допинга. Правильно. Если танцевать без алкоголя я могу, то вот для знакомства с мужчиной мне нужно что-то покрепче одной Маргариты.

Итого три Маргариты.

Одна для Мастера.

Вторая по прозвищу «Железная Леди» для Англии.

Третья для меня, чтобы снова ощутить туман в голове и легкость в ногах.

Я танцую даже под ту музыку, под которую танцевать нельзя. Звучание и смысл современных песен иногда похожи на призывы Ктулху, но мне плевать. Я отрываюсь, как никогда раньше!

Игорь Фе… не отходил от меня ни на шаг. Приносил новые коктейли, шепчет что-то на ухо, касается. Он постоянно меня касается, и чтобы сбросить его навязчивую руку приходится кружиться балериной. Вправо. И влево. Музыка отдает в ушах, в глотке сухо, глаза слепнут от стробоскопов. Каждый цвет яркий, каждый лишает сил и способности ориентироваться в пространстве.

Желтый как солнце.

Красный как огонь.

Синий как глаза Никиты, которыми он прожигает нас, прячась в своем углу.

Господи, мальчик, ну хватит уже строить из себя усатого няня, дай мне наконец оторваться!

Я пытаюсь отдышаться, пока Игорь Фе поддерживает меня за локоть, чтобы не упала.

– Пойдем отсюда, – шепчет он прямо на ухо. Смотрю в его вытянутое сухое лицо, лишенное каких-либо эмоций и киваю. Он ничего не испытывает ко мне, я к нему, а все что нас может связывать – секс.

Все это проносится в голове, пока незнакомец ведет меня сквозь толпу на улицу. Зажигается тугим узлом внизу живота и гаснет, как только я делаю первый вдох холодного апрельского воздуха. На улице все выглядит по-другому. Блеклым, пошлым и банальным.

Я зябко прижимаю свободную руку к груди, но Игорь Фе этого не замечает, прет как танк в сторону парковки и тащит меня за собой. Ему нет дела до неудобства случайной женщины. Он пришел в клуб, чтобы найти с кем потрахаться, и его не заботит ни мое самочувствие, ни мое удовольствие.

Мы подходим к машине. Это не такси, это личный автомобиль Игоря, а я точно помню, что он пил алкоголь.

Такое для меня табу. Я ненавижу пьяных за рулем. А еще, жаль, что вспомнила это слишком поздно, не признаю случайные половые связи между незнакомыми людьми. Мы еще не начали, а я уже знаю, что мне не понравится.

– Игорь Федорович, – пытаюсь выдернуть кисть из его захвата, но он еще крепче прижимает ее к себе, – давайте не будем испытывать судьбу.

– А может моя судьба ты, – его глаза светятся похотливым блеском, а сам он не контролирует, что несет.

– Я не поеду с тобой, Игорь, – стараюсь добавить в голос металл, – и сам ты пьяный за руль не сядешь.

– Как скажешь, Маргарита, вызовем такси. Для тебя хоть бизнес класс.

Ну, во-первых Маргарита это не имя, а коктейль, который он мне заказывал. Во вторых, я не поеду с этим мужиком, даже если за нами примчится золотой лимузин. В третьих, теперь мне не просто холодно, но еще и мерзко. Судя по взгляду этого Игоря, он уже разложил меня на сидениях своей машины в самой неприличной позе, и не понимает, почему реальность отстает от фантазий.

– Убери от меня руки, иначе я буду кричать.

– О, кричать?! Какая страстная бабенка!

Одной рукой он обхватывает меня за талию, другой держит за подбородок, откидывая голову назад. В нос ударяет резкий запах перегара.

– Я не хочу! – Пытаюсь оттолкнуть его, но Игорь даже не шевелится.

– Рита, ну пожалуйста, – шепчет этот гад, скользя влажными губами у меня по щеке.

Кажется, меня сейчас стошнит. Не от алкоголя. От перспективы поцелуя с этим подонком.

– Не трогай меня, – почти плачу я, уже сейчас понимая, что это бесполезно и сильный, всегда имеет власть над слабым.

– Ты не слышишь, мудень? Тебе сказали «нет»! – Раздается убийственно злой голос из-за моей спины, и в следующую секунду Игорь сгибается пополам от удара в челюсть.

О, Господи! Спасибо тебе за Никиту!