Текст книги "P.S. моей ученице (СИ)"

Автор книги: Каролина Дэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 34 страниц)

Вернулся я в реальность в тот момент, когда музыка затихла, а остальные ребята зааплодировали девчонке. Только тогда я увидел, что в круге стояла не только Вика, но еще и Лазарева, недовольно посматривая на окружающих. На странность присутствие преподавателя в актовом зале никто не заметил, только мои громкие хлопки, приглушающие все остальные, привлекли внимание учеников, стирая с их лиц задорность и хоть какой-то намек на улыбку. Ступор охватит, казалось, всех участников происшествия, хотя музыку полностью выключить все-таки успели. Ответа на мой немой вопрос пришлось ждать не так уж и долго, пока…

– Станислав Родионович, они заставили меня танцевать, чтобы я получила роль Снегурочки, – … одна особа сразу же выпалила свою версию событий, строя невинный взгляд и показывая пальцем на Вику. Мне тут же хотелось ей крикнуть в ответ что-то вроде: «Да ладно? А то я не помню, как ты умоляла меня взять тебя в этот переполох, ведь Сафронова и Галкина тоже здесь!». Но я вовремя сдержался, несмотря на некую злость, которая окутала меня во время танца Вики. Мельком я посмотрел на нее. На все еще горящий зеленым пламенем взгляд, на быстро вздымающуюся грудь от нехватки воздуха. И заметил, как она очень осторожно покачала головой из стороны в сторону в отрицательном ответе, видимо, думая, что я не улавливаю всю суть. Хотя это мне немного помогло прийти в себя и найти нужные слова, которые могли бы надавить на обнаглевшую блонди.

– Лазарева я, по-моему, говорил тебе, что Снегурочку мы уже нашли. Ты свободна, – даже не посмотрев на очумелое выражение лица Лазаревой, произнес я, вспоминая наш разговор. Вспоминая ее мольбу, ее психи, а затем обвинения в растлении несовершеннолетних. Мне даже пришлось связаться с ее родителями, которые пообещали принять меры, хотя о случае в начале года я им так и не рассказал, как и о ее словах по поводу моей симпатии к Вике. Я знал, что она блефовала, рассказывая об этом с полной уверенностью, но все же мне пришлось прикинуться идиотом, непонимающим, о чем шла речь. Сейчас это не имело никакого значения, ведь правда на моей стороне. Почти.

– Но я… – только эта пигалица хотела мне что-то сказать, как я перебил ее заранее подготовленную речь. Или не заранее? Не важно. Не хватало мне выслушивать очередное вранье.

– Мне еще раз повторить? – добавив больше металла в свой голос, дабы девчонка поняла, что со мной сейчас лучше не шутить, Лазарева, состроив гримасу недовольства и несправедливости, выскочила из актового зала, то и дело кидая на меня тяжелый взгляд карих глаз. О нет, девочка, я на такое не поведусь. В дурака я больше не играю. – А ты, Сафронова, – как только хлопнула дверь, выкрикнул я, привлекая внимание одного важного для меня объекта, – идешь со мной, поможешь объяснить, в чем тут дело, – кинул я, наблюдая за ее стопором, и тут же, не дав ей вставить хотя бы одно слова в возражении, направился к выходу. Все-таки этот разговор должен состояться без свидетелей в виде более десятка моих учеников. Только я и она. Я покажу, как не нужно себя вести!

Она вышла не сразу, через минуту, видимо, дав мне время остыть. Только я не собирался остывать или начинать наш разговор более деликатно. Только не сейчас, когда воспоминания ее горячего танца, от которого мой член мог бы встать на глазах у этих малолеток, так и крутятся в моей голове. Только не сейчас, когда я разозлен, взбешен, а выпустить пар не на ком. Что же ты делаешь со мной, Сафронова? Какого хуя ломаешь все стереотипы и жизненные устои? Злость возрастала во мне все больше и больше, даже не пытаясь остановиться. А был ли в этом смысл? Однозначно нет.

Как только девчонка закрыла за собой дверь в актовый зал, я тут же прижал ее к ней спиной, смотря в перепуганные зеленые глаза. На этот раз они казались гораздо больше, чем обычно, а черные зрачки порядком увеличились. На секунду я почувствовал, как хрупкое тело слегка подрагивало, но продлилось это не долго – знает, что я не обижу ее, даже если сам в этом сомневался.

– Сафронова, ты что творишь? – злобно прошипел я, хотя в какой-то момент мне показалось, что эти звуки издавал не мужчина двадцати семи лет, а разъяренный зверь, готовый разорвать свою жертву на куски в сию секунду. В моей голове именно такая ассоциация казалась правдивой, но я человек и умею рассуждать здраво. Только в этот раз почему-то я совсем позабыл об этом факте.

– Я не понимаю вас, – врала она, и глазом не моргнула. С чего я это взял? Потому что ее недавно перепуганная мордашка стала гораздо увереннее, а тоненький голосок явно подтверждал мои догадки. Маленькая лгунья!

– Все ты понимаешь. Что это был за ходячий секс? – рявкнул я на нее, замечая, как уверенное выражение лица слегка исказилось в злобной гримасе. Почему-то мне казалось, что сейчас она с точностью продублировала мою физиономию, которая хотела не то сожрать девчонку с потрохами, не то заставить умолять меня остановиться, иначе я вряд ли смогу контролировать себя.

– Я просто заступилась за свою одноклассницу, потому что никто больше не был в состоянии это сделать, – кричала она. Я заметил, как ее дыхание становилось сбитым и опускалось мне на грудь. Даже сквозь ткань тонкой рубашки я чувствовал дыхание малышки. Чувствовал жар ее тела, ее пылкость. Злость. Но сейчас у меня возникали совершенно иные мысли, шагающие наравне с яростью. Совершенно иные. – А какими средствами пользоваться для достижения цели, решать мне. Если вам не понравился мой танец, или у вас играют гормоны, это не мои проблемы. Вы… – она даже слегка покраснела от смущения, однако я уже не обращал внимания не на ее ярость, не на приготовленные к бою маленькие кулачки, которые так и желали нанести мне увечья. Плевать! Она стояла так близко ко мне, а тишина коридора больше подталкивала меня к опрометчивому поступку, о котором, возможно, в будущем я пожалею. Но уже поздно спускать все на тормоза. Слишком поздно.

Не в силах больше терпеть нашу близость, я страстно прижался к ее губам, обводя полный контур языком и приоткрывая для более глубокого поцелуя. В голову сразу ударило, будто я выпил глоток дорогого коньяка, который моментально превращал меня в овощ, только сейчас я полностью стоял на ногах и контролировал свои действия, несмотря на секундный стопор моей малышки. Вашу ж мать, как я скучал по ее тоненькому телу, по ее красивым девичьим губкам, по невинности, но в то же время легкой раскованности, границы которой с каждой нашей минутной слабостью расширялись. Я просто скучал по моей девочке. Безумно.

Ее маленькие ладошки неуверенно держались за мои плечи, в то время как губы и язык вытворяли такое, что мне даже и не снилось. Та страсть, с которой я начал свое нападение, передалась ей, казалось, в двойном размере, настолько дико девчонка буквально кусала мои губы. Я сходил с ума. Руки блуждали по ее телу, то сжимая талию со всей силы, то опускаясь постепенно все ниже и ниже к ее аккуратной попке. Я вновь наплевал на правила приличия, на нежность девчонки, хотя она и сама не сопротивлялась моим действиям, стоило мне схватить двумя руками за нее. За попу. Я то гладил, то сжимал, хоть под тканью джинс не особо можно прощупать все досконально. Плевать. Сейчас на все плевать. Плевать, что если нас кто-то застанет, плевать, если она уйдет отсюда и не пожелает меня видеть перед своими глазами.

Мне на все плевать. Здесь и сейчас она рядом, целует меня, будто я единственный мужчина на свете, когда ее окружают симпатичные парнишки.

Точнее целовала.

Пока в какой-то момент она не стала отталкивать меня, а, совершив задуманное, ударила по щеке (хорошо, что не кулаком). Взгляд Вики в какой-то момент вновь стал злобным, прежде чем она испарилась из коридора и быстро спустилась вниз по лестнице. Я бы мог предположить, что она чего-то испугалась, но ее взгляд, полный ярости выдавал все с потрохами. Все ее чувства, всю горечь. Ненависть ко мне. Нет, вряд ли она испытывала настоящую ненависть, скорее обида, перерастающая в это гадкое чувство. Когда я любил ее, то чувствовал себя настоящим подонком. Педофилом. Но мне нравилось это состояние. И я готов на все, лишь удержать его как можно дольше. Только я не понимал в тот момент, что из-за своего эгоизма и предрассудков причинял Вике боль. Ту самую боль, которую видел в ее больших глазах. Она не дурочка, осознавала, что все не просто так, скорее всего, понимала, что наша любовь невозможна. Разница лишь в том, что она, учитывая подростковый максимализм, не учитывала этот факт и шла напролом, наперекор мнения окружающих. А я… следовал этим чертовым правилам, думал о ней, о своей семье, не учитывая, что делаю хуже, а не лучше. Лучше не будет ни ей, ни мне. Я просто убегал от своих чувств, от инстинктов. Играл со своей малышкой, а затем бросал на произвол судьбы.

Я так хотел, чтобы она не страдала от моих чувств, но сам же причинил ей боль…

Сука!

Догонять ее я не стал. Сейчас это не имело никакого смысла. Мы бы поссорились еще больше, а ненависть вышла бы на первый план. Вряд ли я бы смог достучаться до нее. Интересно, она простит меня? Вряд ли. Никто бы не простил такое свинство. Но я совершу все, что в моих силах. Эта ситуация открыла мне глаза на многое. Я не только перестану неосознанно мучить ее, но и сделаю так, что она сама поймет меня. Поймет мои мотивы, поймет поступки. Но это не главное.

Больше я от нее не отступлюсь…

* * *

Это самый ебанутый на свете день. День, который я бы стер из своей памяти. День, когда я бы хотел закрыться на все замки в своей квартире и больше не выходить. Однако работа не волк – в лес не убежит. Рано или поздно мне придется явиться в школу и провести последний учебный день в этом году, слушая, как радостные малявки пищат в предвкушении школьного праздника. Ненавижу эти довольные лица. Ненавижу этот день. Лучше бы я поспал до полудня, а затем занялся дополнительной работой. Сука!

Именно с этих мыслей началось мое утро, когда я поднялся с кровати и обнаружил любопытные глазки дочери, которая, видимо, уже успела почистить зубы и ждала утренний завтрак. Да, сегодня и ее последний день в детском саду, чему, видимо, она так же радовалась, как и расслабившиеся ученики в школе.

– Пааап, – протянула она, – вставай! – тоненький детский голосок всегда побуждал меня мысленно улыбаться, однако с моим настроем я не то, что не мог себя заставить сделать это ради дочери. Мне просто не хотелось. Вот что люди нашли такого веселого в этом празднике в двадцатиградусный мороз? – Пап, а что мне подарит дед Мороз? – не унималась малышка. Большими усилиями я заставил себя хоть какое-то выдать подобие улыбки, чтобы не расстраивать довольного ребенка и сказал:

– Он подарит все, что захочешь, если ты дашь папе спокойно встать и приготовить завтрак, – предупредил я ее. Судя по тому, как Аня сразу же отошла от кровати, желание старого волшебника восприняла всерьез. Хотя через некоторое время, направляясь к выходу из комнаты, она остановилась возле двери и крикнула:

– Тогда я составлю большой список. Попрошу у него леопарда, а лучше зебру! – я уже хотел возразить дочери, как та, смеясь, улизнула в свою комнату, не дав мне возможности прокомментировать ее просьбу. В меня пошла. Интересно, когда она успела этому научиться? Какая теперь разница…

Несмотря на довольно таки нейтральное утро, мое настроение не поднялось даже в тот момент, когда Анюта показала мне размеры той самой зебры на рисунке. Не поднялось и на парковке детского сада, стоило мне заметить кокетливые взгляды других мамаш. Не поднялось и в школе во время рабочего процесса, а малолетки то и дело требовали полазить в интернете, как только я озвучивал оценки за полугодие. Надо сказать, этот день меня бесил с каждым пройденным часом все больше и больше, только один знакомый образ, который я встречал в коридоре, более-менее успокаивал меня.

После того случая возле актового зала я изменил не только свое отношение к Вике, но и к нашей ситуации как таковой. Помнится, долгое время я сидел на одном месте и пытался сопоставить все наши конфликты, все ее страдания, да и мои тоже. Раньше я думал, что спустя время она забудет обо мне, но так или иначе получалось, что сам не давал ей это сделать. Не давал забыть себя и, видимо, она не особо этого хотела. Может это судьба? Возможно, только я в нее больше не верю. Она отняла у меня самого дорогого человека на свете, и сейчас пыталась запудрить мне мозги своей правильностью. Или я сам себя запутал? Насрать! Вика важна для меня, как и я для нее. Я не отпущу ее, не отдам какому-то сосунку.

Она только моя девочка!

Все те дни, оставшиеся до конца года, я старался быть к ней поближе: мы случайно встречались в огромной толпе в столовой в попытке купить очередную булку, сталкивались в коридорах после уроков или же в актовом зале во время репетиций. Первое время она пыталась игнорировать меня, делать вид, что я для нее пустое место, но правду не скроешь, а истинные чувства рано или поздно дадут о себе знать. Так и случилось. В ответ на мою легкую, незаметную для посторонних улыбку, она отвечала мне взаимностью, на мой пожирающий ее взгляд, она кидала не менее волнительный и открытый, будто только я имел право залезть куда-то вглубь нее, изучая все мысли. Чувство собственности не сразу проснулось во мне, скорее со временем, когда ее частое присутствие в моих буднях я принимал не с горьким ощущением, а с ожиданием каждого нашего столкновения. Странно, что со стороны никто ничего не замечал, даже ощущения опасности не возникало. Но это не важно. Главное сейчас между нами не возникало недопонимания – все и так стало предельно ясно.

– Станислав Родионович, можно? – не удосужившись постучаться, спросила историчка. Или я так сильно застрял в своих мыслях, что даже не услышал никаких признаков присутствия посторонних?

Рыжая копна волос виднелась даже на отдаленном расстоянии сквозь слегка приоткрытую дверь. Сегодня эта женщина решила удивить нас чересчур коротким для ее возраста платьем, будто пыталась слиться с толпой старшеклассниц на новогоднем вечере. Странный выбор для здравомыслящего человека, хотя в какой-то момент я предпочел приписать ее к странным людям. Или это только навешанный преждевременно ярлык?

– Заходите, Анна Михайловна, – практически сохраняя свое дружелюбие, произнес я, закрывая окно, в которое недавно выкурил около двух-трех сигарет. Да, сегодняшний день получился довольно нервным, учитывая предыдущий концерт, на котором кое-как высидел до конца.

– Вы идете наблюдать? – вопрос на самом деле звучал риторически – ведь я и организовал этот праздник. Вряд ли Анна Михайловна не знала об этом, скорее нашла очередной повод заглянуть в мой кабинет, пока все находились в актовом зале тремя этажами выше, зная, что сюда никто не придет, кроме меня. – Через пару минут начнется школьная дискотека. Если мы не придем вовремя, то дети превратят актовый зал в апокалипсис, – напомнила о своем присутствии учительница, когда молчание затянулось слишком долго. Я и не собирался отвечать на ее вопрос, а рассчитывал докурить последнюю сигарету и прийти в тот момент, когда Афанасьев объявит начало дискотеки открытым. Но, видимо, эта женщина не оставит меня наедине со своими мыслями, а курить при ней в собственном классе не особо то и хотелось.

– Ладно. Пойдемте, – скрепя зубами, надеясь, что эта рыжая мадам ничего не услышала, проговорил я, закрывая за собой дверь кабинета.

Этот путь длинной в три этажа казался мне бесконечным. Возможно, все дело в медленной скорости исторички, под которую мне приходилось подстраиваться каждый раз, или же в чем-то другом. Я заметил, что в какой-то момент мы поднимались по лестнице все медленнее и медленнее, а затем и вовсе остановились. Поначалу я подумал, что ей стало нехорошо, но, завидев ее коварный взгляд, понял, что просто так из пустого лестничного пролета я не уйду.

– Станислав Родионович, – начала она, – надеюсь, вы составите мне компанию на медленном танце? – спросила женщина. Я заметил, как ее голос с более делового и строгого сменился на мягкий и кокетливый, а расстояние между нами ощутимо сократилось.

– Это обязательно? – стараясь сохранить спокойствие, спросил я, отходя от этой женщины все дальше и дальше, только мои шаги вряд ли увеличивали между нами расстояние; она шагала мне навстречу, пока я не уперся в стенку. Вот же гадство!

– Можно и так сказать, – кокетливым голосом произнесла историчка. Да, она решила не только внешне слиться со своими подопечными, но и внутренне. Именно так вели себя мои ученицы, только вот рамок не переходили, кроме одной блондинистой особы. А эта…

– Не припомню, чтобы меня обязывали танцевать, а тем более медленный танец, – констатировал факт, надеясь, что хоть это ее остановит. Почему-то сейчас я чувствовал себя загнанным в угол зверем, которому невозможно вырваться из лап хищника. Странно. Раньше я чувствовал себя в роли этого самого хищника, а сейчас меня решила охмурить какая-то надоедливая баба, которая, видимо, не понимала отказов вообще. Кому же я так насолил?

– Очень жаль. Если хотите, могу вам напомнить, – я не заметил, как эта женщина оказалась еще ближе, буквально дыша мне в область шеи, поднявшись на носочки. Вот надоедливая сучка. Как же меня бесят бабы, не понимающие безответность чувств.

– Анна Михайловна! – добавил я чуть громче. – Меня не интересуют отношения вне стен школы, – вновь стараясь сохранить спокойствие, выплюнул я. Хотя нет, спокойствием тут и не пахло, судя по ее расстроенному лицу, однако мне уже было глубоко наплевать на этот факт – сама виновата. – Попрошу меня извинить, – я старался как можно быстрее оказаться от этой сумасшедшей подальше. Еще неизвестно, что она может задумать. Не хватало, чтобы нас увидела Вика, хотя коридоры, вроде как, казались пустыми, а все школьники находились в актовом зале.

Вечер оказался в самом разгаре, как я и предполагал. Свет уже выключили, громкие биты музыки стучали по вискам, а радостные школьники, порой не попадая в такт, содрогались под непонятный ритм. Мне почему-то казалось, что это похоже на приступ эпилепсии, судя по некоторым личностям, и радовался, что в такой темноте не видно, как я едва ли сдерживаюсь от смеха, хотя наблюдались и довольно милые моменты. В полумраке я едва различал очертания учеников, но одну тоненькую фигурку узнал из тысячи. Вика, как и все остальные, двигалась в такт музыке, практически повторяя те движения, которые я видел недавно, только более невинные и не такие резкие. Наверное, я очень долго смотрел только на нее, пользуясь ситуацией, раз не заметил появление физрука, попросившего сигаретку. Я знал, что она чувствует мой взгляд, а она понимала, что сегодня я буду здесь, буду находиться рядом с ней. Порой она оборачивалась ко мне, чтобы встретиться взглядом, будто проверяла, здесь ли я. Я буду стоять на месте, малышка. Вряд ли кто-то сможет меня отвлечь. Так я думал пару минут назад, пока Афанасьев не объявил по микрофону начало белого танца. Ох, любят же малолетки все эти сентиментальные моменты, хотя я надеялся, что ко мне никто приставать не будет, пока парочка школьниц чуть ли не силком пытались меня вытащить в центр танцпола. Но я оказался непробиваем, словно скала, отказывая то одной, то другой старшекласснице в танце. И спустя одну медленную песню, после которой стала звучать следующая, в мою голову пришла гениальная мысль. Хотя нет, она появилась в тот момент, когда физрук с легкостью повел на танец Потапову, а Ольга Павловна уже танцевала со своим учеником из одиннадцатого «Б».

Вика сидела где-то в углу на стуле рядом со своей рыжей подружкой. Из-за темноты я не видел не цвет ее платья, которое она переодела после концерта, не скучающий взгляд. Я видел, как ее тоже приглашали потанцевать, видел, с какими лицами уходили несостоявшиеся кавалеры, стоило услышать отказ. Но я понимал – мне она не откажет, даже если в ее голове найдется тысяча причин для этого. Ведь я знаю, как расположить к себе женщину, даже такую маленькую и хрупкую, как она.

– Потанцуем? – довольно громко спросил я, дабы быть услышанным сквозь громкую мелодию, протягивая ей свою руку. Я видел, как странно посмотрела на меня ее подружка, но меня это ни капельки не волновало. Мне нужен этот танец. С ней. С моей малышкой.

Вика не сразу ответила согласием, некоторое время размышляла, смотря своими изумрудными глазами на меня, и только после небольшого напора, она поддалась моим движениям и вышла в центр танцпола. Наверное, если бы не звучала музыка, я бы мог заслышать удивительные вздохи, а если бы здесь горел свет – то и искривленные гримасы окружающих. «Слишком рискованно. Привлекаю много внимания» – подумалось мне. Но сейчас я думал об этом в самую последнюю очередь. Мысленно я послал всех людишек на хуй, оставляя в этом помещении только себя и свою девочку, неуверенно двигающуюся в такт с моими движениями. В какой-то момент мне показалось, что она чувствовала себя немного скованно, но стоило мне прикоснуться пальцами к ее спине, Вика чуточку успокоилась, а я почувствовал на обнаженной платьем коже мурашки. Моя малышка. Как же я скучал. Скучал по твоей близости, по твоему запаху, по наивной легкой улыбке, которую ты сейчас демонстрируешь мне. Порой не хватает твоего взгляда. Яркого. Чистого. Запоминающегося. Я так хочу, чтобы ты поняла мои чувства, чтобы встала на мое место. Знаю, вряд ли это произойдет, но ты же умная девочка. Ты все осознаешь. Я в этом уверен.

– Знаешь, я должен перед тобой извиниться, – начал я. Стараюсь говорить спокойно, отгоняя школьные и общественные рамки. Будто мы находимся здесь одни, а статус учителя и ученицы не висит над нашими головами. Почему-то так стало проще находиться рядом с ней, не боясь, что нас могут не так понять, однако Вика все равно чувствовала себя неуверенно, сжимая пиджак на моих плечах в маленькие кулачки.

– За что? – спросила она, взглянув снизу в мои глаза. Хоть вокруг и царила тьма, освещаемая лишь мелькающими прожекторами, но я в состоянии разглядеть ее заинтересованный взгляд.

– За тот поцелуй. Этого больше не повториться, – заверил я, как сделал это мысленно несколько дней назад.

– Даже если я этого захочу? – лукаво спросила Вика, не выдерживая паузу. Ее взгляд казался мне выжидающим, однако я не сразу осознал, что хотел бы ей ответить. Мы разговаривали на разных языках. Наверное, я бы с удовольствием на глазах у всей толпы целовал ее сладкие губки, которые практически всегда пахли сладкими ягодами на протяжении волшебной ночи. Только делал бы это не с сожалением, не оставлял бы ее потом одну, не прогонял, не бросал.

Я бы остался с ней, чтобы вновь и вновь видеть счастливый яркий взгляд цвета свежей зелени. Полюбившийся и, казалось, ставший источником моего счастья. Вновь и вновь дарил бы счастье одной единственной девушке, которую обнимал сейчас и старался не слишком сильно прижимать к себе под прицелом десятка пар глаз.

– Даже если мне снесет голову от твоего очередного танца, – признался я, хотя, наверное, эта фраза показалась мне лишней – Вика и так все понимала без лишних слов.

– Почему вы поцеловали меня? – прямо спросила Вика. Подготавливая себя морально к сегодняшнему дню, я пообещал себе, что буду с ней откровенен и честен. В принципе, предыдущий ответ, видимо, дал ей об этом знать, стоило сложить дважды два.

– Я не сдержался, – вновь честность вытесняла все остальные качества, хотя я даже не пытался ее спрятать куда-то подальше в недра головного мозга.

– И вас не волновало, что нас мог застать кто-то из учителей? – подозрительно поинтересовалась она. Интересно, она этот вопрос заготовила заранее или хотела отвести взор от основной темы разговора? Хотя… разницы уже никакой нет.

– Из преподавательского состава на тот момент оставался только я и директор школы, а она была загружена бумажной работой. Так что нет, не боялся, – соврал я. Наверное, эта первая за наш танец ложь, однако я сам себя уверил в сказанных словах, по крайней мере мать точно была занята работой, а преподавателей в пустых кабинетах уже не находилось. Просто в тот момент меня мало волновало присутствие коллег на рабочем месте. Глупый поступок с моей стороны.

– Вам понравилось? – вопрос показался мне риторическим – вряд ли ей нужно знать достоверный ответ из моих уст. Она и так догадывалась об этом. Надо отдать Вике должное: держалась она стойко и спокойно, а из пухлых губ так и рвалась прямолинейной. Хотя на данный момент эти понятия мы не разделяли, а точнее последнее. Мне хотелось идти по кривой, изогнутой дорожке, подкидывая девчонке некоторые подсказки, которые легко можно сложить в целое предложение. Чувствую себя чертовым детективом, пытающимся донести определенные для подопечного мысли. Хреновое ощущение, если честно.

– Зачем ты спрашиваешь меня об этом? – в какой-то момент я немного напрягся. Возможно, на это повлияли бесконечные взгляды разъяренных девиц, наблюдавших за нашим танцем или же взгляд одной единственной, который так хотелось на себе ощущать. Или не хотелось?

– Хочу знать, осталась ли в вашей натуре фальшь или вы можете показать себя настоящего, – поначалу я подумал, что она шутила, но, завидев полный серьезности взгляд, осознал – сейчас ни ей, ни мне не до шуток.

– Вика, за все время нашего общения я не пытался с тобой играть или обманывать, – чуть жестче, чем предполагалось, заверил я. Ее слова меня задели. Ведь на самом деле я не пытался использовать девчонку, а тем более играть с чувствами. Однако если посмотреть со стороны, все так и происходило. Я соблазнял ее, околдованный немыслимыми женскими чарами, а затем разум встревал между нами в самое неподходящее время, возвращая меня в реальность. Неудивительно, что в ее маленькой головушке сложилось именно такое мнение обо мне.

– Почему вы заставили меня думать, что все это игра? – вновь серьезность на ее лице, которую я мало хотел видеть сегодняшним вечером. Взгляд словно старался выловить какие-то подсказки на моей физиономии, однако я, как это случалось обычно, тщательно скрывал своим эмоции за маской спокойствия. Так гораздо лучше, чем она будет придумывать в голове несуществующие вещи.

Сколько бы она не ждала, ответить на вопрос я не мог. Почему? Потому что ответа не нашлось. Как я ей объясню, что не хотел с ней играть? Как объясню, что в какие-то определенные моменты моя семья становилась важнее какой-то влюбленной девчонки, несмотря на взаимность чувств? Всю жизнь я старался думать не только о себе, но и о других. О своей семье, о друзьях, о близких мне людях, только в какой-то момент я забыл о самом себе. Забыл о своем счастье, на которое имею полное право, забыл о давно потухших чувствах к женщинам. Забыл о ее чувствах ко мне. Поставил на первое место других людей, а одну важную для меня девчушку старался выкинуть из своей головы. Отбросить на последний план. Я вел себя как сволочь. Как настоящая сука. Ведь у нас имеется множество вариантов развития отношений, однако я видел лишь один единственный – крах.

– Можете ответить на один вопрос? – прервав утомительное молчание и мои умозаключения, спросила Вика, заставив посмотреть в полный серьезности малахитовый взгляд.

– Удиви меня, – ответил я, слегка улыбаясь намерениям девчонки, хотя, не думал, что ее откровенность дойдет до столь крайней точки.

– Я вам нравлюсь, Станислав Родионович? – быстро, будто пыталась перед всем классом выговорить скороговорку, спросила она, скрывая на мгновение свои глаза от меня. В ярком взгляде таилась надежда, а мне почему-то хотелось послать всех вокруг, в том числе и саму Вику. А главное задать вопрос: по мне не видно, что ты мне нравишься? К чему эта бабская меланхолия? И только спустя время я понял – ей это важно. Важно не просто понять мои чувства, но и услышать о них. Когда-то я проходил через это. С Тасей.

– Я не могу тебе сказать, – резко выдохнув, ответил на поставленный вопрос. Буквально несколько минут назад в своей голове я возмущался нелогичности женщин, а сейчас сам вел себя ничем не лучше, продолжая гнуть свою линию, которая мало к чему сможет привести.

– Почему? – спросила она с какой-то непонятной мне злостью. Хотя нет, в голосе, который по большей части приглушался медленной мелодией, я мог заслышать обиду. Непонимание.

– Не хочу врать, – между нами нарастало какое-то притяжение, несмотря на праздничную обстановку вокруг. Ощущение, будто мы являлись давно женатой парой и сейчас выясняли отношения, расставляя все точки над «i».

– Лучше горькая правда, чем сладкая ложь, – ее взгляд мигом оторвался от моего и опустился ниже по моему телу, останавливаясь на быстро вздымающейся груди. Я даже не заметил, в какой момент волнение взяло надо мной верх. Она выглядела так же. Переживала, будто сейчас ей предстояло лишиться невинности.

– Не таи внутри себя надежду, – что я несу? Вновь чувство защищенности заставляет меня нести полную херь. Я же хотел наоборот дать ей понять о своих чувствах и решить самой, что с ними делать, а не идти по странному, совершенно нелогичному пути.

– Значит, не нравлюсь? – предположила она. Мы будто играли в угадайку: она пыталась подобрать правильные ответы, а я, как полный мудак, все больше и больше запутывал ее сознание своей загадочностью. Нет бы, чтобы прямо сказать ей то, что хочет услышать.

– Я же говорил, не хочу врать тебе, – ответил я, замечая, как взгляд вновь становится ярким. Она посмотрела на меня с надеждой, только я знал, что все это временно. Надежда временна. Она уйдет на второй план, уступая уверенности в завтрашнем дне, в своих вкусовых предпочтениях и в наших чувствах…

– Все-таки, нравлюсь? – не отстает она.

– Вика, перестань, – понимая, что эта игра меня начала больше раздражать, чем заводить, проговорил я, опускаясь к ее уху, спрятанному за темными прядями волос. Хотела правды? Держи. Воспринимай, как тебе угодно. – Запомни одну важную вещь: мы никогда не сможем быть вместе, но это не значит, что я этого не хочу, – прошептал я, поправляя выбившуюся прядь за ухо. Я приблизился к ней чуть ближе, чем это мог позволить школьный этикет. Всего лишь на мгновение, дабы дать ей почувствовать серьезность моих слов. Конечно, вряд ли я отпущу эту малышку, но хочу, чтобы решение о наших отношениях она приняла сама. Взвесила все за и против, подумала о себе, о своем будущем, прежде чем ввязаться во все это. Ввязаться в авантюры, в интриги. В одну тайну, которую придется долгое время скрывать от всех своих друзей и близких. Я давно принял решение. Выбор за ней.