Текст книги "P.S. моей ученице (СИ)"

Автор книги: Каролина Дэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц)

Когда все разошлись, она осталась стоять на месте, смотря мне в глаза. С сожалением. С жалостью. С немой мольбой. Не отводя взгляд куда-то в сторону. Смотрела пронзительно, глубоко, будто я мог понять ее чувства. Я знал, о чем она просила, хоть и не произнесла вслух ни единого слова, но вряд ли я смог бы ей помочь. Вряд ли изменил бы решение матери. Мне жаль. Во мне вновь играли отцовские чувства, заставляющие немедленно подойти к ней и обнять, дать выплакаться себе в жилетку, несмотря на недавний инцидент. Просто хотелось. Безвозмездно. Но я этого не сделал. Почему? Наравне с этим отцовским инстинктом я чувствовал что-то еще. Что-то непонятное и ранее мне неизвестное. Или давно забытое ощущение, томящееся внутри и ожидающее своего часа. Какое именно? Понять я не мог. Точнее не так. Я догадывался, только не хотел в нем признаться и не признался бы никогда, не будь меня в тот день в школе. В ту роковую среду, которая расставила все по своим местам.

В чертов, проклятый мною триста тысяч раз, день учителя вокруг моей персоны носились девочки с цветами и поздравлениями, не забывая кокетливо стрелять в мою сторону глазками, даже мой класс скинулся на небольшой букетик. Только что мне делать с этими вениками? Не думал, что мужчинам тоже дарят эти чертовы цветы. Хотя какой из меня учитель? Всего месяц работаю и то с большой вероятностью продолжу строить карьеру в этой сфере, пока не найду хорошую работу. Но все эти мысли отходили на второй план.

На репетицию я заходил редко, однако во время выступления учеников, смотря на занавес, ловил на себе мраморный взгляд. Отчаянный и полный сожаления. В глубине души мне так не хотелось, чтобы она перестала страдать, только понимал, что это невозможно. Я не чувствовал вину за свои слова, как она за свои действия, но понимал, что этот грустный взгляд мне придется видеть практически постоянно. Наверное, мне просто нужно оставить все как есть. Жаль. Между нами наконец-то наладились отношения. Хотя общение учителя и ученицы разве можно назвать отношениями? Вряд ли. Я взрослый мужчина, а она ребенок. Вряд ли ей важно мнение какого-то дядьки, о котором можно забыть через годик? Вот и я так подумал. Эти взгляды пройдут. Все забудется. Я на это сильно надеялся.

Пока не увидел ее на сцене…

Она выступала в самом конце, когда народ уже хотел с удовольствием уйти из актового зала на свежий воздух, несмотря на дождливую погоду. Я стоял возле двери в самом углу, дабы меня никто более не беспокоил из учениц, а учителя не зазывали на свой импровизированный банкет. Стоило занавесу открыться, я завидел совершенно другую девочку. Точнее девушку. Она отличалась от той Сафроновой, которая энергично двигалась под песню нирваны в пятницу. Вместо черных рокерских джинс и кожаной куртки на ней надето красное платье, струящееся вдоль ее хрупкого тела, вместо распущенных волос – собранная на голове прическа, дополняющая ее образ, а макияж слишком ярок для повседневной жизни, даже губы обвела красным. Но если на остальных женщинах это смотрится немного вульгарно, то ее это не делало старше или вульгарно. Даже с тонной косметики сквозь высокую прическу и яркое красное платье я видел хрупкую Сафронову, которая недавно плакалась мне о своей жизни. Обычная маленькая девочка, которая недавно страдала из-за жизненного резонанса, превратилась в королеву, выстреливая снайперской винтовкой каждому сидящему в актовом зале, стоило ей только обойти всех взглядом. Практически каждый ряд. Каждое место.

Играла очень медленная музыка, что-то из попсы. Первые строчки вылетели из ее голоса, хотя на репетиции старой песни в нем не слышалось и капли нежности. Взгляд мелькал туда-сюда, то вверх, то вниз к партеру. И потом остановился на мне. Очень резко и внезапно, будто искала во мне давно потерянную вещь. Она смотрела мне в глаза, не отрываясь, создавая между нами некую связь. Гипнотизируя меня, парализуя на месте. Будто пела мне. Нежный пухлый ротик выдавал то высокие, то низкие ноты, но я не обращал на ее вокал никакого внимания.

Я глядел на нее. На ту маленькую девочку, которая веселила меня в парке. На ту уставшую после репетиции школьницу, которая убежала в сию секунду, стоило мне расставить все по полочкам. Ту, которая смотрела на меня, как будто видела впервые. Тем взглядом, который пробудил что-то во мне. Пробудил давно забытое чувство, которое не понимал вплоть до этого момента. Ту малышку, которая сейчас лила слезы, глядя мне в глаза. Я не замечал, что они настолько большие. Или это все женские штучки? Неважно. Насрать. Сейчас мне на все насрать. Кроме нее. Кроме маленькой девочки, не отводящей от меня взгляд.

В какой-то момент мне так хотелось ее заткнуть, прижать к себе, дать понять, что мы оба ошибались. Она просто-напросто еще не поняла, что чувствовала ко мне, а я не хотел признавать в этом. В какой момент я стал засматриваться на нее пухлые губы? Когда начал замечать перемены во взгляде и таким образом узнавать ее настрой? На эти вопросы я ответить не мог. Все случилось как-то неожиданно. Я не успел за этим уследить. А теперь поздно. Поздно что-то исправлять.

Я внезапно осознал, что все эти дни бежал от реальности, которая настигала меня все ближе и ближе с каждой минутой. Пытался забыть, ссылаясь на время. Не вспоминать более, надеясь на ее благоразумие. Но ее песня и выступление расставили все по своим местам. В какой-то степени я оказался прав. Время расставило все по полочкам, только я не думал, что это произойдет так скоро. Так внезапно.

Из актового зала я вылетел практически пулей, как только до моего слуха дошли громкие аплодисменты, а к Сафроновой уже подходил какой-то мальчишка с цветами в руках. Курить. Срочно хотелось затянуться. Почувствовать в своих легких дым. Вообще ощутить хоть что-то помимо разъедающей мои внутренности неизбежности ситуации. Даже чертовы капли дождя не остановили меня, хоть я и стоял под козырьком возле входа. Маленькой толики мозга хватило, чтобы не броситься под проливной дождь, подставляя лицо грубо стучащим по асфальту каплям. А так хотелось. Я нуждался в забвении буквально на несколько минут, однако вряд ли оно наступит в ближайшее время.

Я увлечен ею – собственной ученицей. Маленькой несовершеннолетней девочкой, не подозревающей ни о чем. И это может мне стоить многих жертв. Готов ли я на них пойти? Вряд ли. Не хочу вредить папиной компании, карьере матери, своей дочери, которая еще нескоро поймет мою странную симпатию. А главное – девочке, которая только-только начинала жить. Я справлюсь, подавлю это в себе, сделаю все, чтобы она никогда не узнала о моих чувствах.

И я сделаю все, чтобы она больше не чувствовала что-либо ко мне.

– Станислав Родионович, вы уже уходите? – как гром среди ясного неба, пропела Анна Михайловна, разрывая стук капель дождя по асфальту. Опять эта историчка. А я так привык к этой тишине. Как же ты, мадам, не вовремя. Совсем. Не хотелось никого видеть из преподавательского состава, в особенности эту женщину.

– Мне нужно забрать дочь из детского сада, – быстро соврал я, направляясь к входной двери. По сути, меня здесь больше ничто не держало. Концерт закончился, а ученики в скором времени разбегутся по домам. Пора и мне отчаливать. Знаю, мне не стоило обманывать Анну Михайловну, но я сейчас готов на все, лишь бы ко мне не приставали с расспросами.

– Так рано? Сейчас всего час дня, – заподозрила женщина, смотря на меня ведьминско-прожигающим взглядом. Ей надо было идти в детективы, а не в учителя – наверняка бы один только взгляд смог раскрыть кучу дел.

– Так получилось, – ответил я, быстро отмахнувшись. Мне хотелось поскорее оказаться подальше от нее, и все оказалось бы гораздо легче, если бы историчка не загораживала проход собой. Что тебе нужно от меня, женщина? Не видишь, я уйти пытаюсь!

– Может, вы присоединитесь к нашей посиделке? Жабы в школе не будет, так что все пройдет идеально, – буквально умоляя меня взглядом, спросила женщина. Что? Опять? Мало моего предыдущего отказа? Или страдаете кратковременной памятью, как рыбки? Видимо, да. Хотя последняя фраза заставила меня обратить внимание.

– Жабы? ¬– переспросил я, вызывая на лице Анны Михайловны недоумение. Уж извините, я не выучил ваш чертов зоопарк за такой короткий срок. А хотел ли? Однозначно нет!

– Я о директрисе. Ее не будет в школе, – ответила на мой недоуменный взгляд женщина, скрывая нарастающий, готовый выйти наружу смешок. Интересно, мать знает об этом прозвище? Думаю, мы посмеемся с ней от души на досуге. Хотя нет, я посмеюсь, а она будет карать за такие выражения.

– А вы вежливы к собственному начальству, – не скрывая легкой улыбки, произнес я. По сути, мне должно быть обидно за мать, но нет. Мне не пятнадцать, чтобы бить морды всем и вся, тем более прозвище и правда забавное.

– Это обращение за ней давно висит, – пояснила женщина. – Так вы присоединитесь к нам? – все-таки не забыв о ели нашего разговора, переспросила женщина. Да вашу ж мать! Как же бесят такие приставучие амебы! Не хотел я этого делать, но, видимо, придется.

– Я же сказал, что не смогу, – с нажимом повторил я третий раз за этот день, если не считая вчерашних просьб географички и биологички. Четвертый раз повторять не пришлось, так как ее тело наглом образом отодвинуто в сторону моей сильной рукой, а дверь захлопнута прямо перед ее носом. Да, я мог поступить вежливее, но не сейчас. Не в тот момент, когда мои нервы расшатаны.

После входа в здание я бы пожелал все-таки остаться на улице. Нет, дело не в том, что в коридорах творился адский ад из надвигающихся из актового зала школьников и не в кричащих девчонках, восхваляющих выступление своей подруги, хотя внимание на маленькую компанию обратил. Три девочки и один парень постарше, обнимавший Сафронову за талию, окружили знакомую мне фигуру в красном платье и с высокой прической. В знакомую и в то же время желанную. А желанную ли? В скором времени хотелось надеяться, что нет. В скором времени наступят у детей каникулы. У нас будет неделя разлуки. Целая неделя, чтобы разложить все свои мысли и чувства по нужным местам. Чтобы больше не думать о навязчивом влечении к собственной ученице. Все это бред, придуманный мною в собственной голове. Мда… А я обещал себе не убегать от проблемы.

Девчонка не увидела меня, увлеченная разговорами со своими друзьями, дав мне время улизнуть в собственный кабинет и отсидеть там до конца этого Армагеддона. Ко мне то и дело подходили некоторые девушки, спрашивая мнение о выступлении, старались окружить со всех сторон, однако единственной моей целью являлся класс информатики, ставший мне за столь короткое время родным. Вновь проснулась тяга к сигарете, но я не менял направление движения. Не хочу встречаться с этими лицами, с учителями, которые вновь попытаются затащить меня на какую-то пьянку. Не хочу вновь увидеть ее нежное лицо. Мне нужно время, чтобы забыть обо всем. Нам оно нужно. Необходимо, как воздух. Я принял правильное решение, только не знал, как оно повлияет на нас обоих. Хотелось надеяться, что положительно.

Ибо если все пойдет с точностью да наоборот – не избежать беды…

Глава 10: всего лишь ученица

Год назад.

– Пап, а что такое любовь? – нарушив привычную тишину в машине, задала мне вопрос Аня, когда мы остановились на светофоре. Взглянув в зеркало заднего вида, я встретился с взглядом полным заинтересованности и одновременно скованности. Вот и наступило одно из отцовских испытаний ¬– ответы на неудобные вопросы. Сначала был вопрос о матери, затем о надоедливых мальчиках, а теперь о любви, которая, судя по взгляду малышки, заинтересовала больше всего. А ведь до этого она и слова не проронила, что я списал на плохое настроение и задумчивость. И, видимо, я нашел причину такого поведения.

Сегодня я заехал за дочкой пораньше, ибо в школе работы стало гораздо меньше с наступлением недельных каникул. Когда я впервые подумал о перспективе карьеры учителя, то даже не догадывался, что в школьные каникулы мне придется к восьми утра тащиться сюда и заполнять какие-то бумажки. Да, отчетность занимает много времени, только толку от нее абсолютно никакой. Но все это неважно. Работа есть работа, хотя зарплата оставляет желать лучшего – все-таки, работая айтишником, я получал в разы больше.

Последние дни недели протекали как-то спокойно, размеренно что ли. Возможно, дело в периодичности действий, который я выполнял день ото дня: работа – детсад – дом, дом – детсад – работа. Все шло по накатанной, не дав мне и минуты свободного времени на какие-то размышления, пока Аня не задалась вопросом, ответ на который я избегал несколько дней. Да, все эти дни после концерта ко дню учителя я старался не задумываться о своих чувствах, не вспоминать тот нежный, но в то же время яркий образ школьницы, запомнившийся мне вплоть до этого момента. Всего себя я отдавал работе в школе, иногда даже проводил дополнительные занятия по информатике для нуждающихся в подготовке к экзаменам, одновременно с ребятами узнавая для себя что-то новое, выполнял заказы удаленно за дополнительный заработок. В общем, я с головой погружался в эту рутину лишь бы не думать о ней. О той, кто не давал мне покоя.

Порой я видел девчонку в своих снах. Расклеившуюся. Поникшую. Она плакала, говорила, как ей плохо. Она нуждалась во мне. Но все это мираж. Не по-настоящему. Я это понимал, но мне порой так хотелось успокоить ее там, в своем подсознании, дать понять, что она не одна. И здесь уже срабатывали не отцовские чувства, которыми я постоянно пытался прикрыться. Я просто не хотел видеть слезы на ее нежном лице, не видеть мраморные, полные грусти глаза. Если бы все было так легко, вряд ли бы эти мысли вообще приходили мне в голову.

Иногда я задавался вопросом, чем она занималась в тот или иной момент, как проводит время, а в голове тут же восстанавливался ее образ в прекрасном платье и какого-то светловолосого паренька, оказавшегося рядом с ней в тот момент. Вместо меня. Я не ревновал, но интерес узнать о нем подробнее разгорался во мне, словно огненное пламя. Узнать, кто этот человек, касавшийся ее так свободно, как не мог я, смотревший как на родного человека, которого знал не первый год. А это точно не ревность? Нет! Вряд ли.

Меня радовала одна мысль ¬– это всего лишь симпатия. Она пройдет довольно быстро, особенно учитывая недельный перерыв. Я быстро верну все в свое русло, а девчонка перестанет акцентировать на мне свое внимание. Или нет? Без разницы. Главное – я перестану думать о ней в таком роде. В неправильном. Как чертов педофил, почувствовав издалека лакомый кусочек. Я не такой. Не нарушу закон и установленные обществом нормы не только ради себя самого, но и ради нее. Нам нельзя быть вместе. Опасно. Неправильно. Неправильно совращать несовершеннолетнюю девочку, неправильно чувствовать к ней симпатию, неправильно ездить на красный свет и превышать скорость. И тут мне стоит задуматься, когда это я следовал правилам? Правильно, никогда. Только в моем случае это не работает. Установленные обществом нормы немного отличались от моих, но и имело кое-что общее. К примеру, не трогать несовершеннолетнюю девочку, которая является моей ученицей. Никогда.

Все это время я считал ее девчонкой, хотя она давно была девушкой. Красивой, симпатичной. Женственной. С сформированной фигуркой. По своему прекрасной и привлекающей внимание. Да, она вряд ли оказывалась близка хоть к одной из моих предыдущих партнерш, учитывая их аппетитные формы, за которые так и хотелось схватиться, но сейчас мне это казалось второстепенным, тем более я не присматривался к ее фигуре так пристально, как с другими. До этого я не видел в ней девушку – только ученицу моего класса, оказавшуюся не в том месте и не в то время на пешеходном переходе первого сентября. Простую ученицу, которая удаленно готова изменить мою жизнь.

– С чего такие вопросы? – поинтересовался я у ребенка, выныривая из собственных воспоминаний. И когда я успел стать таким задумчивым? Не знаю. Наверное, слишком усердно работал или сделал большой перерыв в размышлениях. И теперь обдумывать что-то мне не казалось таким противным, хоть и периодически слегка подташнивало от этого всего.

– Один мальчик в нашей группе сказал, что любит меня, – немного стесняясь, призналась дочка. Даже через зеркало заднего вида я заметил, как ее маленькое светлое личико слегка налилось краской. Тася, наверное, подумала бы о милости детской влюбленности, однако мне почему-то непременно хотелось прописать тому хахалю по морде. Черт, о чем это я? Им всего по пять лет! Рано еще кавалеров от нее гонять. – Бабушка с дедушкой все время говорят, как меня любят, ты говоришь то же самое, а я отвечаю вам тем же. Но я не понимаю смысл, – продолжила Аня после недолгой паузы, так же стесняясь и закрывая от меня лицо.

– Когда вырастишь – все поймешь, – ответил я, возобновив движение в сторону дома, как только на светофоре загорелся зеленый свет. После той аварии я тщательно слежу за сигналом светофора, за знаками и за скоростью, особенно когда в машине сидела моя принцесса.

– Но я хочу понять сейчас, – настояла она. В ее голосе появились слегка капризные нотки, но в этот раз они немного отличались от того, что я слышал раньше. Ей не просто от балды хотелось понять еще неизведанное чувство. Интерес взял верх детским негодованиям и желанию заставить всех выполнять ее прихоти. Взрослеет.

– Солнышко, – начал я после затянувшегося молчания, – любовь штука сложная. Ты любишь человека, потому что он тебе дорог, потому что хочешь находиться рядом с ним все время. Тебя не будут волновать преграды, возраст или статус. Ты будешь просто любить, – не знаю, почему я начала философствовать перед дочерью, вряд ли она поймет все, что я сказал. Хотя нет, она все осознает в своей маленькой головушке – умная не по годам. И сейчас я понял, что истину, рассказанную дочери, я не соблюдаю сам, установив в своей голове некоторые барьеры.

– Как ты любил маму, да? – воскликнула довольно малышка. От той серьезности не осталось и следа. Вот она – детская непосредственность. Ее личико сразу преобразилось, будто она поняла важную для себя вещь, а глаза засияли лазурными, как море, огоньками. Однако я не разделял это чувство, хоть и выдал какое-то подобие улыбки, не сомневаясь, что она ее увидит или почувствует. Конечно, напоминание о Тасе больше не отдавалось внутри меня дикой болью, но почему-то этот маленький намек о моей любви к покойной жене заставлял задуматься о наших отношениях. О нашей жизни. О моих чувствах к ней.

Сейчас я вдруг вспомнил, как впервые увидел ее, как загорелись синие глаза в попытке искупить вину за мою испорченную одежду на новогоднем огоньке в университете, как впервые я взглянул на нее с другой стороны, не так, как раньше. Как впервые поцеловал ее маленькие, тонкие губы, накрашенные свежим блеском с ментолом. Как потом полчаса пытался его оттереть. И понял одну важную вещь.

Сейчас происходило то же самое…

Меня и Сафронову соединил несчастный случай, а я так же не сразу взглянул на нее с другой стороны.

Только все происходило медленно и неосознанно. Если, встретив Тасю, я понимал, что влюбляюсь, то сейчас все иначе. Я этого просто не понимал. Не уяснил в нужный момент времени, что меня влечет к этой девчонке. К маленькой наивной девочке, которая вряд ли подозревала о чем-то подобном. Хотя нет, она думала об этом, только я хотел надеяться, что ее умозаключения вряд ли дойдут до истины. Она умная девочка, сможет все осознать, а я переживу. Переживу негодования в своей голове, забуду в объятьях другой женщины. Заставлю выкинуть ее из своей головы раз и навсегда.

– Именно. Как я любил маму, – пауза вновь затянулась дольше предыдущего, хотя Аня вряд ли это заметила. Потому что, взглянув на зеркало заднего вида, я заметил мирно спящую дочку в детском кресле. Она так и не услышала мой ответ, но, думаю, прекрасно знала его в своей маленькой головушке. Знала, как я любил ее маму. Хорошо, что сейчас она даже не подозревает, в каком диссонансе находился ее любимый папа. Но я справлюсь. Ради своей дочери. Ради себя.

Ради Сафроновой…

Остальные дни протекали так же спокойно и размеренно с одним единственным исключением. Если раньше я забивал голову работой, не оставляя времени на мысли о своей ученице, то сейчас только и делаю, что вспоминаю о ней. О ее нежном взгляде малахитовых, сияющих глаз, о пухлых губах, которые, во время прогулки в теплый субботний день, улыбались все ярче и ярче с каждой минутой. Я просыпался с мыслями о ней, собирался на работу, завидев в зеркале ее нежный образ, и возвращался обратно, размышляя о дальнейшем своем поведении по окончании каникул. В какой-то момент это стало невозможным. Как человек и отец мне хотелось просто-напросто стереть память. Я понимал, что будь у моей дочери такая любовь – убил бы всех педофилов к хуям. Предполагал поведение ее отца, узнай они о моей тяги к их дочери. Я бы сделал то же самое на его месте и не пожалел об этом ни капельки. Но как мужчина… Мне нужно ее забыть.

В один из таких мучительных дней у меня даже появился выходной среди недели, чему я несказанно радовался. Нет, не только из-за перспективы наконец-то выспаться, но и сконцентрироваться на своих заботах. На заказах, которых в последнее время накопилось довольно таки много, на друзьях, с которыми давно не виделся. Я еще подумывал провести вечер с Анютой и сводить ее в любимое кафе, однако воспитательница – добрая женщина довольно преклонного возраста – предупредила меня о предстоящей экскурсии в океанариум. А я и забыл, что недавно со всех родителей требовали деньги на эти мероприятия. Но все это вылетело из головы, стоило мне сесть в машину и направиться в сторону дома.

Вся эта суматоха, все воспоминания о ней не давали мне весь день покоя. Я кое-как сосредотачивался на написанных мною символах в программе, кое-как восстанавливал в голове мысль. Все перемешалось, разламывалось на куски. Я вновь чувствовал себя тигром, запертым в клетке. Ощущал свою беспомощность и жалость. Я жалкий. Блядь, докатился! Эти чувства не преследовали меня очень и очень давно, теперь же они вышли на свободу, не давая мне покоя. За все это просранное время я бы мог уже сделать и отправить несколько заказов, но на деле я копошился на третьей строчке, не в силах продолжить начатое. Идиот!

Мне нужно отвлечься. Вытряхнуть девчонку из собственных мыслей. И я сделал то, чем не занимался уже довольно долгое время. Я вышел на пробежку. Конечно, я мог потерпеть и до качалки, так как обещал Костяну прийти вместе с ним для поддержки на штанге, но сейчас мне необходимо проветрить свою голову и заняться чем-то более полезным, а вечером пойти в бар. Думаю, мать согласится посидеть вечером с любимой внучкой.

И я бежал по мокрым дорожкам после вчерашнего дождя. Бежал от проблем. От мыслей, слушая в наушниках любимые треки. От нее. Подальше от реальности, в которую я так не хотел возвращаться. Но мысли все равно не давали мне покоя. Интересно, как я мог так влипнуть? Моя внешность манит девушек и женщин словно магнитом. Я никогда не уделял никому времени, никогда не прикладывал никаких усилий, чтобы привлечь к себе внимание баб. И теперь схожу с ума по одной из них. Хотя нет, Сафронову вряд ли можно назвать бабой. Она девушка. Еще совсем маленькая. Но точно не баба.

Я пришел в себя, как только остановился около своего дома, возле которого обнаружил знакомое до боли лицо. Глеб Николаевич, как это всегда бывало, сидел на лавочке около соседнего подъезда, как всегда задумчиво глядя куда-то вперед, словно какой-то мудрец, предсказывающий дальнейшее развитие событий. Однако я знал его наперед.

– Добрый день, Глеб Николаевич, – присел я рядом со стариком, привлекая все его внимание к себе. Он не сразу повернулся ко мне лицом, видимо, обдумывая что-то поважнее моей компании. Я на это не обижался ¬– уже привык за столько лет общения.

– Вновь мы с тобой встретились, Стас, – весело произнес дед. Да, мы довольно часто пересекались либо возле дома, либо в другом месте. Иногда я сам приходил к нему домой в качестве помощника – вряд ли в таком возрасте он смог бы сам починить полку или пристроить на место дверной косяк.

– Ностальгия, – поддержал я, резко выдохнув, опустошая таким образом свои легкие, что не осталось незамеченным для старика. Я почувствовал, как он смотрел мне в глаза, будто старался проникнуть куда-то в душу. Я не сразу привык к этому взгляду, но сейчас что-то мне подсказывало, что он ничего хорошего не сулит, по крайней мере, лично для меня. Или мне так кажется?

– Ты опять огорчен, – констатировал факт Глеб Николаевич. Ему ненужно лишних слов, чтобы догадаться о душевном состоянии собеседника. Да, и к этому качеству деда я не сразу привык. – Что-то случилось? – спросил он, не переставая терзать мою душу наизнанку. На самом деле он мог бы и не задавать этот вопрос.

– Не знаю. Все как-то летит к чертям, – отмахнулся я. Не знаю, по какой именно причине я желал поделиться со стариком своими проблемами. Конечно, Анюта была здорова, работа на месте и зарплата стабильная, хоть и не такая большая. С моим близкими все нормально. Кроме меня. Я не в порядке. Не нормален. И с кем лучше поделиться это проблемой, дабы не наткнуться на осуждение, вместо дельного совета, не предполагал. Пока не встретил несколько минут Глеба Николаевича.

– Почему? – вновь задал вопрос старик, ожидая от меня ответа. Только я не спешил сразу вываливать на него всю хрень, которая не давала мне покоя. Я старался правильно подобрать слова в своей голове, но затем понял, что это не особо и нужно. Все-таки он тоже мужчина – вряд ли не поймет, хотя в глубине души надеялся, что не встречусь с презрением в его глазах.

– Мне нравится одна девушка, – начал я, наблюдая за реакцией своего собеседника. Сейчас почему-то я чувствовал себя будто на исповеди священнику. Наверное, потому что редко с кем-то делюсь душевными ранами. Но я просто не мог больше держать это в себе. Мне нужно реальное решение проблемы, которое непременно поможет мне справиться с собственным искушением. Хотя о чем я? Симпатия вряд ли можно назвать искушением, но, чувствую, все близится именно к этому.

– Случайно не та, с которой я общался на днях? – спросил старик, ошарашивая меня не меньше, чем в тот день в парке возле школы. Откуда он узнал? С чего взял, что это именно та девушка? На свете так мало личностей? Или он просто узнал меня за время нашего общения настолько хорошо, что мог спокойно определить предмет негодования… – Не пытайся меня обманывать, Стас. Я хоть и старый, но такие чувства распознать могу, – произнес он, как только я хотел открыть рот и ответить отрицательно на его предположение. Теперь точно придется раскрывать все карты перед ним. Абсолютно все. Хотя о чем я? Он и так догадывался обо всем, что я собирался ему рассказать.

– Что мне делать? – тихо спросил я, протягивая руку в карман за сигаретой. Глеб Николаевич больше не курил, но и не выступал против моей пагубной привычки, однако мне казалось, еще чуть-чуть и сам потянется за ней, как в молодости.

– Смотря что ты хочешь в итоге, – проговорил он, вновь оторвав от меня взгляд и смотря куда-то вперед, будто там написаны ответы на все вопросы. Вот бы мне так легко решать все проблемы, но, к сожалению, таким даром с рождения и при жизни не наделили всевышние. – Если завоевать – добивайся, а если нет, оставь все как есть и забыть.

– Я пытаюсь. Но не могу, – разочарованно вздохнув, ответил я. Почему-то за все время нашего небольшого диалога мне не пришло в голову, что он мог изменить ко мне свое отношение. Он даже улыбнулся мне после такого ответа, чему я сильно удивился и одновременно обрадовался. Хоть кто-то меня сейчас понимает.

– Тогда у тебя остается лишь один вариант, – вынес вердикт Глеб Николаевич. Только я не был согласен ни с его словами, ни с видимой в дальнейшем перспективой. По ряду причин. И одну из них я назвал в первую очередь.

– Она несовершеннолетняя, – воспротивился я. Но старик даже и глазом не моргнул, когда другой человек его возраста обязательно помахал бы передо мной палец, отправил бы за мной наряд доблестной полиции и накатал заяву, несмотря на несовершенный поступок. А еще бы попросил оторвать мне член или сделать химическую кастрацию. Только не Глеб Николаевич, относящийся ко всему спокойно, по-философски. За это я ему и благодарен.

– Сейчас много кто не соблюдает закон, но если ваши чувства взаимны, вряд ли вас этот аспект будет волновать кого-то из вас, – теперь он повернулся ко мне лицом, вглядываясь в мои глаза. Я растерялся. Да, это немного трудно признать самому себе, но все же правда оставалась на своем месте. Я не представлял, что ожидало меня дальше и, учитывая совет старика, вряд ли у меня вовремя появятся тормоза.

С Глебом Николаевичем я быстро попрощался, не забыл поблагодарить за совет, и пообещал зайти к нему домой на днях, хотя в голове на самом деле, помимо доброжелательности к старику, мелькали разнообразные мысли одна за другой, только крутились они вокруг одного человека. Точнее девушки. Все это ненормально. Само влечение несовершеннолетней девочкой ненормально. До недавнего времени я бы подумал о тех дураках, которым так нравятся малолетки, но теперь и сам оказался на их месте. На месте тех самых идиотов, которые не смогли обуздать свои чувства. И я их понимал. Честно. Мне трудно не вспоминать более о той девчонке, трудно не представлять ее нежный образ перед глазами. Меня ждет очень долгий путь преодоления своей проблемы, ждет будущее, которое я хочу притормозить. Хочу остановить время и выйти, перешагнув определенный промежуток времени, то есть один год. Но это невозможно. Я должен посмотреть в лицо реальности и сделать все, лишь бы не совершить непоправимого.

Зайдя домой и стоя под струями душа, я даже не предполагал, что меня ждет в дальнейшем. Не знал, что совершу главную и роковую ошибку в своей жизни, моментально о ней пожалев, не знал о том, во что выльется мое влечение. Но главное – я не мог даже предположить, что первый школьный день после каникул закончится именно так. Так, как я боялся и одновременно желал, пряча свои тайные мысли в дальний угол.

Не предполагал, что окажусь к ней гораздо ближе, чем мог когда-то мечтать…

* * *

Этот понедельник начался слишком странно. Синоптики обещали дождь, а за окном вот-вот готово выйти солнце, Анюта проснулась с грустной мордашкой, жалуясь на кошмар, моя машина отказалась завестись с первого раза, а родительницы детей из группы дочери заинтересованно меня разглядывали, будто видели впервые. Что? Вам мужей своих не хватает? Займитесь ими, нечего смотреть на достояние народа! Надо сказать, бесило меня сегодня все, начиная с чертового будильника и заканчивая пробкой, образовавшейся возле детского сада, ибо какая-то мамаша решила накрасить за рулем губы и не заметила зеленый сигнал светофора. Дура! Как таких пускают за руль?