Текст книги "Собрание сочинений. Том 8"
Автор книги: Карл Генрих Маркс
Соавторы: Фридрих Энгельс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 53 страниц)
XVIII
МЕЛКАЯ БУРЖУАЗИЯ
В нашей последней статье мы показали, как борьба между немецкими правительствами, с одной стороны, и Франкфуртским парламентом – с другой, в конце концов достигла такой степени ожесточения, что в первые дни мая в значительной части Германии вспыхнули открытые восстания: сначала в Дрездене, потом в баварском Пфальце, в части Рейнской Пруссии и, наконец, в Бадене.
Во всех случаях подлинные боевые силы повстанцев состояли из городских рабочих, которые первыми брались за оружие и вступали в сражение с войсками. Часть беднейших слоев сельского населения – батраки и мелкие крестьяне – присоединялась к рабочим, как правило, уже после того, как вспыхивал конфликт. Большинство молодых людей из всех классов, стоящих ниже класса капиталистов, по крайней мере временно находилось в рядах повстанческих армий, но эта довольно пестрая толпа молодежи быстро поредела, как только дело приняло более серьезный оборот. В частности, студенты, эти «представители интеллекта», как они любили себя называть, первыми покидали свои знамена, если только их не удавалось удержать производством в офицеры, для чего они, разумеется, лишь в самых редких случаях обладали необходимыми данными.
Рабочий класс принял участие в этом восстании, как принял бы его во всяком другом, от которого можно было бы ждать, что оно либо устранит некоторые препятствия на его пути к политическому господству и социальной революции, либо, по крайней мере, заставит более влиятельные, но менее смелые общественные классы придерживаться более решительного и революционного курса, чем тот, которого они придерживались до сих пор. Рабочий класс взялся за оружие с полным сознанием того, что по своим непосредственным целям это не его собственная борьба. Но он следовал единственно правильной для него тактике: ни одному классу, поднявшемуся на его плечах (как это сделала буржуазия в 1848 г.), он не хотел позволить укрепить свое классовое господство, если тот не предоставлял рабочему классу, по крайней мере, свободного поля для борьбы за его собственные интересы. Во всяком случае, рабочий класс стремился довести дело до кризиса, который или решительно и бесповоротно увлек бы нацию на революционный путь, или же привел бы к возможно более полному восстановлению дореволюционного status quo и таким образом сделал бы неизбежной новую революцию. И в том и в другом случае рабочий класс представлял действительные и правильно понятые интересы всей нации в целом: он по мере сил ускорял ход революции, которая стала теперь исторической необходимостью для старых обществ цивилизованной Европы и без которой ни одно из них не может помышлять о дальнейшем более спокойном и регулярном развитии своих сил.
Что касается присоединившегося к восстанию сельского населения, то оно, в основном, бросилось в объятия революционной партии частью из-за непомерного бремени налогов, частью же из-за тяготевших над ним феодальных повинностей. Лишенное какой бы то ни было собственной инициативы, оно шло в хвосте других классов, вовлеченных в восстание, колеблясь между рабочими и классом мелких ремесленников и торговцев. Почти всегда личное социальное положение каждого в отдельности решало, к какой стороне он примыкал. Сельский батрак обычно присоединялся к городским рабочим; мелкий крестьянин-собственник обнаруживал склонность идти рука об руку с мелким буржуа.
Этот класс мелких буржуа, на большое значение и влияние которого мы уже неоднократно указывали, можно считать руководящим классом майского восстания 1849 года. Так как на этот раз среди центров движения не было ни одного из крупных городов Германии, то мелкой буржуазии, которая всегда преобладает в средних и мелких городах, удалось захватить в свои руки руководство движением. Мы видели, кроме того, что в борьбе за имперскую конституцию и за права германского парламента интересы именно этого класса были поставлены на карту. Во всех временных правительствах, которые организовались в восставших областях, большинство составляли представители именно этой части народа, поэтому по масштабам их деятельности можно как раз судить, на что вообще способна немецкая мелкая буржуазия. Как мы увидим, она способна лишь на то, чтобы погубить всякое движение, которое вверяется ее руководству.
Мелкая буржуазия, великая в хвастовстве, совершенно не способна к действию и трусливо избегает рисковать чем бы то ни было. Мелочная природа ее торговых сделок и кредитных операций как нельзя более способна наложить отпечаток на весь ее характер, лишая его энергии и предприимчивости; поэтому следовало ожидать, что такими же свойствами будет отличаться и ее политическая деятельность. И действительно, мелкая буржуазия поощряла восстание высокопарными фразами и неумеренным прославлением подвигов, которые она собиралась совершить; она жадно спешила захватить власть, как только восстание – совершенно вопреки ее желанию – вспыхнуло; но этой властью она пользовалась только для того, чтобы свести к нулю успехи восстания. Повсюду, где вооруженное столкновение приводило к серьезному кризису, мелких буржуа охватывал величайший ужас перед создавшимся для них опасным положением: ужас перед народом, который всерьез принял их хвастливый призыв к оружию, ужас перед властью, которая теперь попала им в руки, и прежде всего ужас перед последствиями той политики, в которую им пришлось ввязаться, – последствиями как лично для них самих, так и для их общественного положения и для их собственности. Не ожидали ли от них, что они действительно будут рисковать «жизнью и имуществом», как они обычно говорили, ради дела восстания? Не вынуждены ли они были занять официальное положение в восстании и, следовательно, в случае поражения не рисковали ли они потерять свои капиталы? И какая иная перспектива была у них в случае победы, как не уверенность, что победоносные пролетарии, составлявшие главную массу их боевых сил, прогонят их с постов и коренным образом изменят их политику? Поставленная таким образом между противоположными опасностями, окружавшими ее со всех сторон, мелкая буржуазия сумела воспользоваться своей властью лишь для того, чтобы бросить все на произвол судьбы, в силу чего были, разумеется, утрачены те небольшие шансы на успех, на которые еще можно было рассчитывать, и восстание окончательно обрекалось на крушение. Тактика мелкой буржуазии, или, вернее, полное отсутствие всякой тактики, повсюду была одна и та же, и потому восстания в мае 1849 г. во всех частях Германии оказались как бы выкроенными по одному образцу.
В Дрездене уличная борьба продолжалась четыре дня. Мелкие буржуа Дрездена, «городская гвардия», не только не принимали участия в борьбе, но во многих случаях поддерживали действия войск против восставших. Последние опять-таки состояли почти исключительно из рабочих окрестных промышленных округов. Они нашли способного и хладнокровного командира в лице русского эмигранта Михаила Бакунина, который впоследствии был взят в плен и в настоящее время находится в заточении в крепости Мункач {Украинское название: Мукачево. Ред.} в Венгрии. В результате вмешательства многочисленных прусских войск это восстание было подавлено.
В Рейнской Пруссии дело дошло лишь до незначительных схваток. Так как все крупные города были крепостями, над которыми господствовали цитадели, то действия восставших должны были ограничиться лишь отдельными стычками. Как только было сосредоточено достаточное количество войск, вооруженному сопротивлению был положен конец.
В Пфальце и Бадене, наоборот, восставшие овладели богатой, плодородной областью, а также целым государством. Здесь было все под рукой: деньги, оружие, солдаты, военные запасы. Солдаты регулярной армии сами присоединились к восставшим; более того, в Бадене они были даже в первых рядах. Восстания в Саксонии и Рейнской Пруссии принесли себя в жертву, чтобы дать время для организации южногерманского движения. Никогда еще не было таких благоприятных обстоятельств для местного, в масштабах провинции, восстания, как в данном случае. В Париже ожидалась революция; венгры стояли у ворот Вены; во всех государствах центральной Германии не только народ, но и войска решительно склонялись на сторону восстания и ждали только удобного случая, чтобы открыто присоединиться к нему. И все же движение, попав в руки мелкой буржуазии, с самого начала было обречено на гибель. Мелкобуржуазные правители, в особенности в Бадене – и во главе их г-н Брентано, – никак не могли забыть, что узурпацией поста и прерогатив «законного» суверена, великого герцога, они совершают государственную измену. Они сидели в своих министерских креслах, в душе считая себя преступниками. Чего же было ждать от таких трусов? Они не только предоставили восстание его собственному стихийному ходу, оставив его децентрализованным, а потому и безрезультатным, но делали все, что было в их силах, чтобы отнять у движения всякую энергию, обессилить и погубить его. И им это удалось благодаря ревностной поддержке того разряда глубокомысленных политиков, тех «демократических» героев мелкой буржуазии, которые были всерьез убеждены, что «спасают отечество», предоставляя водить себя за нос нескольким более ловким субъектам, вроде Брентано.
Что касается военной стороны дела, то никогда еще боевые операции не велись столь небрежно и столь бестолково, как под руководством баденского главнокомандующего Зигеля, бывшего лейтенанта регулярной армии. Все пришло в беспорядок, упущены были все благоприятные случаи, все драгоценные моменты были потрачены на измышление грандиозных, но невыполнимых планов, и когда, наконец, командование взял на себя даровитый поляк Мерославский, армия была дезорганизована, разбита, плохо снабжена, пала духом и стояла перед вчетверо превосходившим ее численностью противником. Мерославскому не оставалось ничего иного, как только дать при Вагхёйзеле славное, но окончившееся неудачей сражение, совершить искусное отступление, вступить в последний безнадежный бой под стенами Раштатта и сложить с себя командование. В этой, как и во всякой повстанческой войне, в которой войска представляют собой смесь опытных солдат и необученных новобранцев, революционная армия проявила много героизма, но, вместе с тем, и много раз поддавалась несвойственной солдатам и часто прямо-таки непостижимой панике. Но при всем своем неизбежном несовершенстве эта армия вправе считать себя удовлетворенной хотя бы уже тем, что четырехкратный численный перевес показался противнику недостаточным, чтобы разбить ее наголову, и что во время кампании сто тысяч регулярных войск обнаруживали в военном отношении такую почтительность перед двадцатью тысячами повстанцев, словно перед ними была старая гвардия Наполеона.
В мае восстание вспыхнуло, в середине июля 1849 г. оно было полностью подавлено. Первая германская революция закончилась.
XIX
КОНЕЦ ВОССТАНИЯ
В то время как юг и запад Германии были охвачены открытым восстанием и правительствам потребовалось более десяти педель от начала военных действий в Дрездене до капитуляции Раштатта, чтобы задушить эту последнюю вспышку первой германской революции, Национальное собрание исчезло с политической сцены, причем никто не заметил его исчезновения.
Мы оставили это высокое учреждение во Франкфурте в состоянии растерянности, в которое оно пришло в результате дерзких посягательств правительств на его достоинство, бессилия и предательского бездействия созданной им же самим центральной власти, восстаний мелкой буржуазии, выступившей на его защиту, и восстаний рабочего класса, преследовавшего более революционную конечную цель. Среди членов Собрания царили крайняя подавленность и отчаяние; события сразу приняли столь определенный и решительный оборот, что за несколько дней совершенно рухнули все иллюзии этих ученых законодателей относительно их действительной силы и влияния. Консерваторы по сигналу своих правительств уже покинули Собрание, всякое дальнейшее существование которого отныне могло быть только вызовом законным властям. Либералы, приведенные в крайнее замешательство, сочли дело безнадежно проигранным; они также сложили с себя свои депутатские полномочия. Достопочтенные господа дезертировали сотнями. Их было сначала от 800 до 900, но число это теперь уменьшалось с такой стремительностью, что скоро для кворума было признано достаточным присутствие ста пятидесяти, а через несколько дней – ста депутатов. Но трудно было собирать даже этот кворум, хотя вся демократическая партия еще оставалась в Собрании.
Было достаточно ясно, что надлежало делать остатку парламента. Ему следовало только открыто и решительно. примкнуть к восстанию, придав тем самым восстанию всю силу, какую только могла сообщить ему законность; в то же время он сразу приобрел бы таким способом армию для своей защиты. Он должен был бы потребовать от центральной власти, чтобы та добилась немедленного прекращения всех военных действий, а если бы, как это можно было предвидеть, эта власть не сумела и не захотела так поступить, он должен был бы тотчас же устранить ее и заменить более энергичным правительством. Если нельзя было ввести войска повстанцев во Франкфурт (что нетрудно было бы осуществить вначале, пока правительства германских государств были еще недостаточно подготовлены к борьбе и обнаруживали нерешительность), Собрание могло бы, не теряя времени, перенести свое местопребывание в самый центр восставшей области. Если бы все это было сделано сразу и без колебаний не позже середины или конца мая, то как у восстания, так и у Национального собрания могли бы еще появиться шансы на успех.
Но от представителей немецкого мещанства никак нельзя было ожидать таких решительных действий. Эти честолюбивые государственные мужи ничуть не расстались со своими иллюзиями. Те члены парламента, которые утратили свою роковую веру в его силу и неприкосновенность, уже удрали; оставшихся же демократов нелегко было убедить отказаться от тех грез о власти и величии, которым они предавались в течение целого года. Оставаясь верными принятому ими раньше курсу, они всячески избегали решительных действий до тех пор, пока, наконец, не исчезли какие бы то ни было шансы на успех и даже какая бы то ни было возможность хотя бы пасть с честью. Развивая чисто показную, суетливую деятельность, полнейшая бесплодность которой в сочетании с высокопарными претензиями могла возбудить лишь сострадание и насмешку, они продолжали направлять резолюции, адреса и запросы имперскому регенту, который не обращал на них никакого внимания, и министрам, которые были в открытом союзе с врагом. А когда, наконец, Вильгельм Вольф, депутат от Штригау {Польское название: Стшегом. Ред.} и один из редакторов «Neue Rheinische Zeitung», единственный действительный революционер во всем Собрании, заявил, что если они серьезно относятся к своим словам, то должны положить конец болтовне и немедленно объявить вне закона имперского регента, главного предателя страны, тогда все долго сдерживаемое добродетельное негодование этих господ парламентариев разразилось вдруг с такой силой, которой и в помине не было, когда имперское правительство наносило им одно оскорбление за другим. Так оно и должно было быть, ибо предложение Вольфа было первым разумным словом, сказанным в стенах собора св. Павла[39]39
В соборе св. Павла во Франкфурте-на-Майне с 18 мая 1848 по 30 мая 1849 г. происходили заседания общегерманского Национального собрания.
[Закрыть]; ведь он требовал именно того, что необходимо было сделать, а такая откровенная речь, где все было названо своим именем, могла лишь оскорбить чувствительные души, которые были решительны только в своей нерешительности и которые, будучи слишком трусливыми для того, чтобы действовать, раз навсегда вбили себе в голову, что ничего не делать – это именно и есть то, что следует делать. Каждое слово, которое, как вспышка молнии, озаряло застилавший их мозги туман, преднамеренно ими самими же поддерживаемый, каждое предложение, способное вывести их из лабиринта, в котором они во что бы то ни стало хотели как можно дольше оставаться, каждый ясный взгляд на действительное положение вещей – все это было, разумеется, оскорблением величества этого суверенного Собрания.
Вскоре после того как, несмотря на все резолюции, воззвания, интерпелляции и прокламации, дальнейшая защита позиций почтенных господ депутатов во Франкфурте стала невозможной, они удалились, но не в восставшие области, ибо это было бы слишком смелым шагом. Они отправились в Штутгарт, где вюртембергское правительство сохраняло своего рода выжидательный нейтралитет. Здесь они, наконец, объявили имперского регента низложенным и из своей собственной среды избрали регентство из пяти членов. Это регентство с места в карьер приняло закон о военном ополчении, который с соблюдением всех надлежащих формальностей был разослан всем правительствам Германии. Им, этим завзятым врагам Собрания, было приказано собирать силы для его защиты! Так создавалась – разумеется, на бумаге – армия для защиты Национального собрания. Дивизии, бригады, полки, батареи – все было предусмотрено и предписано. Ни в чем не было недостатка, кроме реальности, потому что эта армия, конечно, никогда не появилась на свет.
Еще один, последний план сам собой напрашивался Национальному собранию. Демократическое население из всех частей страны присылало депутации, чтобы предоставить себя в распоряжение парламента и побудить его к решительным действиям. Народ, знавший истинные намерения вюртембергского правительства, заклинал Национальное собрание принудить это правительство к открытому и активному участию в восстании, поднятом его соседями. Но тщетно. Перейдя в Штутгарт, Национальное собрание отдалось на милость вюртембергского правительства. Депутаты сознавали это и потому противодействовали агитации среди народа. В силу этого они утратили последний остаток влияния, которое еще могли бы сохранить за собой. Они навлекли на себя заслуженное презрение, и вюртембергское правительство, побуждаемое Пруссией и имперским регентом, положило конец демократическому фарсу: 18 июня 1849 г. оно заперло зал заседаний парламента и приказало членам регентства покинуть страну.
Тогда они отправились в Баден, в лагерь восставших, но там они были теперь уже бесполезны. Никто не обращал на них внимания. Тем не менее регентство, от имени суверенного германского народа, продолжало своими собственными усилиями спасать отечество. Оно сделало попытку добиться своего признания со стороны иностранных держав, выдавая паспорта всякому, кто хотел их брать. Оно издавало прокламации и отправляло комиссаров, чтобы вызвать восстание в тех самых областях Вюртемберга, активной поддержкой которых оно пренебрегло, когда время еще не было упущено, но все это, разумеется, было безуспешно. Перед нами лежит сейчас подлинное донесение, посланное регентству одним из его комиссаров, г-ном Рёслером (депутатом от Эльса {Польское название: Олесница. Ред.}); его содержание весьма характерно. Оно носит пометку; Штутгарт, 30 июня 1849 года. Описав приключения полдюжины подобных комиссаров, предпринимавших безуспешные поиски денег, г-н Рёслер приводит ряд оправданий, почему он все еще не прибыл на место своего назначения, а затем пускается в область самых глубокомысленных соображений о возможных трениях между Пруссией, Австрией, Баварией и Вюртембергом и об их возможных последствиях. Подробно рассмотрев все это, он тем не менее приходит к выводу, что надеяться все-таки не на что. Далее он предлагает организовать из надежных людей службу для передачи информации и создать систему шпионажа для раскрытия намерений вюртембергского министерства и получения сведений о передвижениях войск. Это письмо не дошло по адресу, потому что, когда оно писалось, «регентство» целиком уже переправилось в «ведомство иностранных дел», т. е. в Швейцарию. И в то время как бедный г-н Рёслер все еще ломал голову над тем, каковы планы страшного министерства захудалого королевства, сто тысяч прусских, баварских и гессенских солдат в последнем бою под стенами Раштатта уже решили все дело.
Так исчез германский парламент, а вместе с ним – первое и последнее создание германской революции. Его созыв был первым юридическим подтверждением того факта, что в Германии действительно была, революция; и он просуществовал до тех пор, пока ей, этой первой современной германской революции, не был положен конец. Избранный под влиянием класса капиталистов разобщенным, распыленным сельским населением, большая часть которого только что очнулась от феодального оцепенения, этот парламент послужил тому, чтобы собрать воедино на политической арене все крупные популярные имена периода 1820–1848 гг., а затем совершенно их уничтожить. Здесь собрались все знаменитости буржуазного либерализма. Буржуазия ждала чудес, а стяжала позор для себя и для своих представителей. Класс промышленных и торговых капиталистов понес в Германии более тяжкое поражение, чем в какой-либо другой стране. Сначала он был побежден, сокрушен, прогнан с государственных постов во всех отдельных государствах Германии, а потом был разбит наголову, обесчещен и осыпан насмешками в центральном германском парламенте. Политический либерализм – правление буржуазии, будь то в монархической или в республиканской форме государственной власти, – стал навсегда невозможен в Германии.
В последний период своего существования германский парламент послужил тому, чтобы навсегда опозорить партию, которая с марта 1848 г. стояла во главе официальной оппозиции, – партию демократов, этих представителей интересов класса мелких ремесленников и торговцев и отчасти крестьянства. В мае и июне 1849 г. этот класс получил возможность показать свою способность к организации устойчивого правительства в Германии. Мы уже видели, какую он потерпел неудачу – не столько из-за неблагоприятных обстоятельств, сколько из-за своей явной трусости, неизменно проявлявшейся во всех решающих движениях, какие только имели место с начала революции; он потерпел эту неудачу из-за того, что в политике обнаружил ту же самую близорукость, малодушие и нерешительность, которые характерны для его коммерческих операций. В мае 1849 г. вследствие такого поведения он уже утратил доверие рабочего класса – подлинной боевой силы всех европейских восстаний. Но все же у него были благоприятные виды на успех. С того времени как реакционеры и либералы ретировались, германский парламент был исключительно в его руках. Сельское население было на его стороне. Две трети армий в мелких государствах, треть прусской армии, большая часть прусского ландвера (резерв или ополчение) готовы были присоединиться к нему, если бы он стал действовать с той решительностью и отвагой, которые вытекают из ясного понимания положения вещей. Но политики, стоявшие во главе этого класса, были не дальновиднее, чем масса мелких буржуа, следовавшая за ними. Они обнаружили еще большее ослепление, еще упорнее цеплялись за иллюзии, которые они сами же добровольно в себе поддерживали, были еще более легковерны, еще более неспособны твердо считаться с фактами, чем либералы. Их политическое значение тоже упало ниже нуля. Но так как на деле они еще не осуществили своих банальных принципов, то при очень благоприятных обстоятельствах они могли бы вновь ожить на короткое время, если бы у них, как и у их коллег, «чистых демократов» во Франции, государственный переворот Луи Бонапарта не отнял и этой последней надежды.
Подавлением восстания в Юго-Западной Германии и разгоном германского парламента заканчивается история первой германской революции. Нам остается еще бросить прощальный взор на победоносных членов контрреволюционного союза. Это мы сделаем в нашей следующей статье[40]40
Последняя статья серии «Революция и контрреволюция в Германии» в «New-York Daily Tribune» не появилась. В английском издании 1896 г., а также в ряде последующих изданий, в качестве последней была помещена не входившая в данную серию статья Энгельса «Недавний процесс в Кёльне» (см. настоящий том, стр. 416–422).
[Закрыть].
Лондон, 24 сентября 1852 г.
