Текст книги "Собрание сочинений. Том 8"

Автор книги: Карл Генрих Маркс

Соавторы: Фридрих Энгельс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 53 страниц)

К. МАРКС
ПОПЫТКИ СОЗДАТЬ НОВУЮ ОППОЗИЦИОННУЮ ПАРТИЮ[278]278
  Заглавие дано Институтом марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.


[Закрыть]

Лондон, вторник, 9 ноября 1852 г.

По мере того как разлагаются господствовавшие до сих пор партии и стираются их отличительные признаки, естественно, все больше ощущается потребность в новой оппозиционной партии. Эта потребность выражается различным образом.

Инициативу в этом вопросе взял на себя, в своей уже упомянутой речи, лорд Джон Рассел. Он заявил, что тревога, поднятая лордом Дерби, вызвана отчасти слухами, приписывающими ему, лорду Джону Расселу, «весьма демократические взгляды». «Мне, конечно, в связи с этим нет надобности указывать, что эти слухи совершенно неосновательны и лишены всякой почвы». Но тем не менее он объявляет себя демократом и вслед за тем разъясняет безобидный смысл этого слова.

«Демократия страны – это значит, другими словами, народ этой страны. Демократия, несомненно, имеет такое же право пользоваться своими правами, как и монархия и аристократия. Демократия не намерена посягать на какие-либо прерогативы короны. Демократия не пытается отменять какие-либо законные привилегии палаты лордов. Что же представляет собой эта демократия? Это – рост богатства, рост интеллектуальных сил, формирование взглядов более просвещенных и более пригодных к тому, чтобы управлять миром просвещенным образом. Но я хочу сказать большее. Я хочу сказать, что при таком усилении позиции демократии нельзя прибегать к образу действий, основанному на старой системе обуздывания, которая и мне была слишком хорошо знакома. Напротив, демократию следует поддерживать и поощрять, проявлению ее силы и влияния необходимо дать признанный законом легальный орган».

По этому поводу «Morning Herald» восклицает:

«Лорд Джон Рассел имеет один набор принципов на тот случай, когда он у власти, и другой – на тот случай, когда он в оппозиции. Когда он у власти, его принцип – не делать ничего, а когда он не у власти – торжественно обещать все».

Любопытно, что газета «Morning Herald» понимает под словом «ничего», если приведенный выше вздор, сказанный лордом Джоном Расселом, она изображает как «все!», если она грозит судьбой Фроста, Уильямса и других маленькому Джону Расселу за его обожающую короля, почитающую лордов и охраняющую епископов «демократию». Соль всей этой истории заключается, однако, в том, что лорд Дерби в палате лордов провозглашает себя откровенным противником «демократии» и говорит о демократии, как о единственной партии, заслуживающей того, чтобы против нее вели борьбу. И вот на подмостках появляется неизбежный Джон Рассел с исследованием существа этой демократии, то бишь роста богатства, роста интеллектуальных сил этого богатства и их притязаний на то, чтобы влиять на правительство посредством общественного мнения и при помощи признанных законом органов. Таким образом, демократия есть не что иное, как воплощение притязаний буржуазии, промышленного и торгового среднего класса. Лорд Дерби выступает в качестве противника этой демократии, лорд Джон Рассел добровольно берет на себя роль ее знаменосца. Оба они сходятся на молчаливом признании того факта, что старая распря внутри их собственного класса, аристократии, уже не представляет никакого интереса для страны. И Рассел уже готов отказаться от клички «виг» в пользу клички «демократ», если это является conditio sine qua non {необходимым условием. Ред.} для того, чтобы опрокинуть его противников. Виги в этом случае продолжали бы фактически играть свою прежнюю роль, официально выступая в качестве слуг буржуазии. Таким образом, предлагаемый Расселом план реорганизации партии сводится к тому, чтобы дать партии новое название.

Джозеф Юм также считает необходимым образование новой «народной партии». Но, по его мнению, такая партия не может быть образована на основе требования защиты прав арендаторов и подобных же предложений. «На такой платформе Вам не удастся объединить даже 100 депутатов из 654». В чем же заключается его патентованное средство?

«Народная лига – или партия, или союз – должна сойтись на одном пункте, – скажем, на требовании тайного голосования; достигнув этого, можно будет шаг за шагом перейти к другим пунктам. И хотя положить начало движению может лишь небольшая группа отдельных депутатов палаты общин, однако успех не может быть достигнут до тех пор, пока народ вне парламента и избиратели не убедятся в необходимости их участия и оказания ими поддержки небольшой народной партии в парламенте».

Этот Юм был одним из тех, кто вырабатывал Народную хартию[279]279
  См. примечание 107.


[Закрыть]. От Народной хартии с ее шестью пунктами он отрекся в пользу «маленькой хартии» сторонников финансовой и парламентской реформы, состоящей всего лишь из трех пунктов, а теперь мы видим, что он уже довольствуется одним пунктом о тайном голосовании. Как мало пользы ожидает он сам от своего нового патентованного средства, видно из заключительной части его письма в «Hull Advertiser»:

«Скажите мне, много ли редакторов рискнут поддержать партию, которая при данном составе парламента никогда не сможет прийти к власти?»

Итак, поскольку эта новая партия не намерена в данный момент сколько-нибудь менять состав парламента и ограничивается требованием тайного голосования, то она, по ее собственному признанию, никогда не придет к власти. Какая же польза в основании партии бессилия, и притом открыто признаваемого бессилия?

Помимо попыток Джозефа Юма предпринимается еще одна попытка основать новую партию. Речь идет о так называемой национальной партии. Вместо Народной хартии эта партия хочет сделать своим единственным лозунгом всеобщее избирательное право, упуская, таким образом, как раз те условия, которые одни только могут превратить движение за всеобщее избирательное право в национальное движение и обеспечить ему поддержку народа. В дальнейшем у меня будет еще повод вернуться к этой национальной партии. Она состоит из бывших чартистов, стремящихся приобщиться к респектабельным сферам, и из радикалов, идеологов буржуазии, стремящихся подчинить своему влиянию чартистское движение. За ними стоят, – сознают ли это «националисты» или нет, – сторонники парламентской и финансовой реформы, приверженцы манчестерской школы, которые их подгоняют и используют в качестве своего авангарда.

Итак, для всякого очевидно, что все эти жалкие компромиссы и отступничества, вся эта погоня за ничтожными выгодами, все эти колебания и шарлатанские средства доказывают только то, что Катилина стоит у ворот, что приближается решающая борьба, что оппозиция сознает свою непопулярность и неспособность к сопротивлению и что все попытки создать новые центры обороны совпадают лишь в одном пункте, именуемом «политикой движения вспять». «Национальная партия» отходит назад – от Хартии к всеобщему избирательному праву; Джо Юм – от всеобщего избирательного права к тайному голосованию; другие – от тайного голосования к равномерному распределению избирательных округов, и так далее, пока мы не добираемся, наконец, до Джонни Рассела, у которого в качестве лозунга не нашлось ничего, кроме голого слова: демократия. Демократия лорда Джона Рассела – таково было бы на практике последнее слово и национальной партии, и юмовской «народной партии», и всех прочих бутафорских партий, обладай хоть одна из них некоторыми признаками жизнеспособности.

Политическая вялость и равнодушие, порожденные периодом материального процветания, и вместе с тем опасения, что тори все-таки замышляют что-то недоброе, убежденность лидеров буржуазии, что им скоро понадобится поддержка народа, и вместе с тем укрепившееся у некоторых популярных лидеров сознание, что народ слишком апатичен для того, чтобы в данный момент начать самостоятельное движение, – все эти обстоятельства привели к тому, что партии делают попытки к взаимному сближению, различные фракции оппозиции, начиная наиболее и кончая наименее радикальной, вне парламента стараются достигнуть союза, делая друг другу уступки, пока в конце концов они не возвращаются к тому, что лорду Расселу угодно было назвать демократией.

По поводу попыток основать так называемую «национальную партию» Эрнест Джонс делает следующее справедливое замечание:

«Народная хартия есть наиболее всеобъемлющее мероприятие в области политических реформ, какое только может быть, и чартисты являются единственной истинно национальной партией в Великобритании, стремящейся к политическим и социальным реформам».

А Р. Дж. Гаммедж, один из членов чартистского Исполнительного комитета[280]280
  Имеется в виду Исполнительный комитет Национальной чартистской ассоциации, основанной в июле 1840 года. Эта Ассоциация была первой в истории рабочего движения массовой партией рабочих, насчитывавшей в годы подъема чартизма до сорока тысяч членов. В деятельности Ассоциации сказались отсутствие идейного и тактического единства среди ее членов и мелкобуржуазная идеология большинства лидеров чартизма. После поражения чартизма в 1848 г. Ассоциация пришла в упадок и в 50-х годах прекратила свою деятельность.


[Закрыть], следующим образом обращается к народу:

«Отклоните ли вы сотрудничество буржуазии? Конечно, нет, если это сотрудничество предлагается на справедливых и почетных условиях. Каковы же эти условия? Они просты и приемлемы. Признайте Хартию и, признав ее, объединитесь с ее друзьями, которые уже организовались для проведения ее в жизнь. Если вы откажетесь от этого, то вы либо являетесь противниками самой Хартии, либо же, кичась своим классовым превосходством, воображаете, что последнее дает вам право на руководящую роль. В первом случае ни один честный чартист не может пойти на союз с вами, во втором случае ни один рабочий не станет настолько ронять свое собственное достоинство, чтобы преклониться перед вашими классовыми предрассудками. Пусть рабочие полагаются только на свои собственные силы, принимая честную помощь, от кого бы она ни исходила но ориентируясь в своих действиях на то, что их спасение зависит от их собственных усилий».

Чартистские массы в настоящий момент также поглощены материальным производством. Но ядро партии повсюду реорганизуется и связи восстанавливаются как в Англии, так и в Шотландии. Когда наступит торговый и политический кризис, значение теперешней деятельности главного штаба чартизма, которая ведется без всякого шума, даст себя знать во всей Великобритании.

Написано К. Марксом 16 октября 1852 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 3622, 25 ноября 1852 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

Подпись: Карл Маркс

К. МАРКС
КОШУТ, МАДЗИНИ И ЛУИ-НАПОЛЕОН

РЕДАКТОРУ «NEW-YORK TRIBUNE»

Милостивый государь!

Моя статья от 28 сентября, с фактами, проливающими свет на действия Кошута и Мадзини, вызвала, как я вижу, много нареканий и дала демократической прессе повод широко прибегнуть к пустой декламации, брани и громким угрозам.

Мне достоверно известно, что Кошут не принимает никакого участия в этой шумной кампании. Если бы он сам выступил с опровержением моих сообщений, я вернулся бы к ним и подтвердил бы их свидетельствами, неопровержимо доказывающими правильность приведенных фактов.

Впрочем, своей статьей я имел в виду не столько выступить против Кошута, сколько предостеречь его. В политике ради известной цели можно заключать союз даже с самим чертом, – нужно только быть уверенным, что ты проведешь черта, а не черт тебя.

Что касается господина, взявшегося опровергнуть меня на основании авторитетного источника, то я позволю себе напомнить ему старую пословицу: Amicus incommodus ab inimico non differt^{22}.

Тем господам из демократической печати, и в особенности из немецкой демократической печати, которые, по своему обыкновению, вопили громче всех, я скажу, что в душе все они фанатичные роялисты. Эти господа не могут обойтись без королей, богов и пап. Едва выйдя из-под опеки своих старых правителей, они уже создают себе новых и яростно негодуют на тех «язычников и мятежников», которые запятнали себя преданием гласности неприятных истин и раскрытием компрометирующих фактов, совершив таким образом оскорбление величества и святотатство по отношению к новоявленным королям и богам демократии.

Написано К. Марксом

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 3627, 1 декабря 1852 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

К. МАРКС и Ф. ЭНГЕЛЬС
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ ЗАЯВЛЕНИЕ ПО ПОВОДУ НЕДАВНЕГО ПРОЦЕССА В КЁЛЬНЕ

РЕДАКТОРУ «MORNING ADVERTISER*

Милостивый государь!

Нижеподписавшиеся, выполняя свой долг перед собой и перед своими ныне осужденными друзьями в Кёльне, считают необходимым привести для английской публики следующие факты, связанные с недавним процессом-монстр, который происходил в упомянутом городе и не получил достаточного освещения в лондонской прессе.

Потребовалось восемнадцать месяцев только для того, чтобы добыть улики для этого судебного процесса. В течение всего этого времени наших друзей держали в одиночном заключении и они были лишены всякой возможности чем-либо заниматься, даже читать книги; заболевшим отказывали в необходимой медицинской помощи, в случае же, если они ее и получали, то в условиях, в которых они находились, она не приносила никакой пользы. Даже после вручения «обвинительного акта» им было запрещено советоваться со своими защитниками, что является прямым нарушением закона. А каковы же были предлоги для того, чтобы держать их в столь затянувшемся суровом заточении? По истечении первых девяти месяцев «обвинительный сенат» объявил, что для возбуждения обвинения нет оснований и что поэтому следствие нужно начать заново. И оно было начато заново. Через три месяца, при открытии сессии суда присяжных, государственный обвинитель жаловался, что количество улик достигло таких больших размеров, что он до сих пор не в состоянии в них разобраться. А по истечении следующих трех месяцев суд был снова отложен ввиду болезни одного из главных свидетелей обвинения.

Истинной причиной всех этих проволочек была боязнь прусского правительства, что объявленные им с такой помпой «неслыханные разоблачения» не выдержат испытания перед лицом столь скудных фактов. В конце концов, правительству удалось подобрать такой состав суда присяжных, какого еще доселе не видывали в Рейнской провинции: в него входили шесть реакционеров-дворян, четыре представителя haute finance {финансовой аристократии. Ред.} и два лица, принадлежащих к высшему чиновничеству.

Каковы же были улики, представленные этому суду присяжных? Одни лишь нелепые воззвания и письма, принадлежащие кучке, невежественных фантазеров, жаждущих приобрести вес заговорщиков, которые являлись одновременно и сообщниками и орудием некоего Шерваля, явного агента полиции. Большая часть этих документов находилась до того в руках некоего Освальда Дица в Лондоне. Во время всемирной выставки[281]281
  См. примечание 85.


[Закрыть] прусская полиция, когда Дица не было дома, взломала ящики его стола и, таким образом, завладела нужными ей документами путем обычной кражи. Эти документы, в первую очередь, послужили для раскрытия так называемого немецко-французского заговора в Париже[282]282
  См. примечание 117.


[Закрыть]. Судебные прения в Кёльне доказали теперь, что эти заговорщики и их парижский агент Шерваль являются как раз политическими противниками обвиняемых и их нижеподписавшихся лондонских друзей. Однако государственный обвинитель утверждал, что последним помешали принять участие в заговоре Шерваля и его сообщников только раздоры чисто личного характера. Подобной аргументацией надеялись доказать моральное соучастие кёльнских подсудимых в парижском заговоре. И вот в то время как на кёльнских обвиняемых взвалили ответственность за действия их открытых врагов, явные друзья Шерваля и его сообщники были доставлены правительством в суд, но не в качестве обвиняемых на скамью подсудимых – нет, на скамью свидетелей, с тем чтобы они дали показания против обвиняемых. Все это, впрочем, выглядело очень жалко. Состояние общественного мнения вынудило правительство искать менее сомнительных улик. Была пущена в ход вся полицейская машина под руководством некоего Штибера, главного свидетеля обвинения в Кёльне, королевского полицейского советника и начальника берлинской уголовной полиции. На заседании 23 октября Штибер объявил, что экстренный курьер из Лондона привез ему особо важные документы, неопровержимо доказывающие участие обвиняемых, совместно с нижеподписавшимися, в инкриминируемом им заговоре. «Среди других документов курьер доставил ему подлинную книгу протоколов заседаний тайного общества, проводившихся под председательством д-ра Маркса, с которым обвиняемые вели переписку». Однако Штибер запутался в своих противоречивых показаниях относительно даты приезда к нему его курьера. И когда д-р Шнейдер, главный защитник обвиняемых, прямо обвинил Штибера в лжесвидетельстве, последний не решился дать какой-либо другой ответ, кроме ссылок на свое достоинство, как представителя короны, которому доверена важнейшая миссия со стороны высочайших властей в государстве. Что касается книги протоколов, то Штибер дважды показал под присягой, что она является «подлинной книгой протоколов лондонского коммунистического общества», по потом, окончательно прижатый к стене защитой, он признал, что она, возможно, является только записной книжкой, захваченной одним из его шпионов. В конце концов, из его же собственных показаний выяснилось, что книга протоколов является преднамеренным подлогом и что следы ее происхождения ведут к трем лондонским агентам Штибера – Грейфу, Флёри и Гиршу. После этого последний сам признался в том, что он составил книгу протоколов под руководством Флёри и Грейфа. Это было с такой очевидностью доказано в Кёльне, что даже государственный обвинитель объявил столь важный штиберовский документ «в высшей степени злополучной книгой», простым подлогом. Это же лицо отказалось признать заслуживающим внимания письмо, которое являлось одним из доказательств, выдвинутых обвинением, – в этом письме был подделан почерк д-ра Маркса; документ этот также оказался свидетельством явного и грубого подлога. Подобным же образом всякий другой документ, предъявлявшийся для доказательства не революционных стремлений, а действительного участия обвиняемых в чем-то, хотя бы издали напоминавшем заговор, превращался в доказательство совершенного полицией подлога. Страх правительства перед разоблачениями был так велик, что оно не только заставило почту задерживать все документы, адресованные защитникам, но и поручило Штиберу запугивать последних угрозами преследования за «преступную переписку» с нижеподписавшимися.

Если, несмотря на полное отсутствие убедительных судебных доказательств, тем не менее был вынесен обвинительный приговор, то это стало возможным – даже при подобном составе присяжных – лишь в результате того, что новый уголовный кодекс был применен как закон, имеющий якобы обратную силу; при таком применении законов и сам «Times» и само

Общество мира могли бы в любое время быть привлечены к суду по грозному обвинению в государственной измене. Кроме того, кёльнский процесс по своей продолжительности и по тем необычайным методам, к которым прибегла сторона, возбудившая обвинение, принял характер такого громкого процесса, что вынесение оправдательного приговора было бы равносильно осуждению правительства, и в Рейнской провинции вообще широко распространилось убеждение, что следствием оправдательного приговора была бы немедленная ликвидация самого института суда присяжных.

Остаемся, милостивый государь,

Вашими покорными слугами

Ф. Энгельс, Ф. Фрейлиграт, К. Маркс, В. Вольф

Лондон, 20 ноября 1852 г.

Написано К. Марксом и Ф. Энгельсом

Напечатано в газете «The Morning Advertiser» № 19168, 29 ноября 1852 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

На русском языке публикуется впервые

Ф. ЭНГЕЛЬС
НЕДАВНИЙ ПРОЦЕСС В КЁЛЬНЕ[283]283
  Статья «Недавний процесс в Кёльне» была написана для «New-York Daily Tribune» Энгельсом по просьбе Маркса. Впоследствии она была включена в подготовленное Элеонорой Маркс-Эвелинг и вышедшее отдельной книгой в 1896 г. издание серии статей «Революция и контрреволюция в Германии» вместо последней, обещанной Энгельсом, но не появившейся в газете статьи этой серии.


[Закрыть]

Лондон, среда, 1 декабря 1852 г.

Вы, вероятно, уже получили через европейскую печать множество отчетов о кёльнском процессе-монстр против коммунистов в Пруссии, и о его исходе. Но так как ни один из этих отчетов не дает хотя бы приблизительно верного изложения фактов и так как эти факты бросают яркий свет на политические средства, с помощью которых европейский континент держат в оковах, то я считаю необходимым вернуться к этому процессу.

Вследствие уничтожения права союзов и собраний коммунистическая, или пролетарская, партия, точно так же как и другие партии, утратила возможность создать себе на континенте легальную организацию. Кроме того, ее вожди были изгнаны из своих стран. Но ни одна политическая партия не может существовать без организации; и если у либеральной буржуазии, так же как и у демократической мелкой буржуазии, ее социальное положение, ее материальные преимущества и издавна установившиеся повседневные сношения между ее членами до известной степени могли заменить подобную организацию, то пролетариат, лишенный такого общественного положения и денежных средств, был вынужден искать эту организацию в тайных объединениях. Вот почему как во Франции, так и в Германии возникло множество тайных обществ, которые, начиная с 1849 г., полиция открывала одно за другим и преследовала как организации заговорщиков. Многие из этих обществ и в самом деле были заговорщическими организациями, действительно созданными с целью ниспровергнуть существующее правительство, – и трус тот, кто при известных обстоятельствах не стал бы организовывать заговоры, точно так же как было бы глупостью делать это при других обстоятельствах. Но кроме этого существовали и другие общества, ставившие себе более широкие и более возвышенные цели, – общества, которые знали, что свержение существующего правительства является только переходным этапом в предстоящей великой борьбе, стремились сплотить вокруг себя партию, ядро которой они составляли, и подготовить ее к последнему решительному бою, который рано или поздно должен будет навсегда уничтожить в Европе не только господство «тиранов», «деспотов» и «узурпаторов», но несравненно более могущественную и страшную власть: власть капитала над трудом.

Такой была организация передовой коммунистической партии в Германии[284]284
  Имеется в виду Союз коммунистов – первая международная коммунистическая организация пролетариата. Созданию Союза коммунистов предшествовала большая работа Маркса и Энгельса, направленная на идейное и организационное сплочение социалистов и передовых рабочих различных стран. С этой целью в начале 1846 г. ими был организован в Брюсселе Коммунистический корреспондентский комитет. Маркс и Энгельс отстаивали идеи научного коммунизма в упорной борьбе против грубо-уравнительного коммунизма Вейтлинга, «истинного социализма» и мелкобуржуазных утопий Прудона, которые оказывали влияние, в частности, на членов Союза справедливых – заговорщической организации рабочих и ремесленников, имевшей свои общины в Германии, Франции, Швейцарии и Англии. Лондонское руководство Союза справедливых, убедившись в правильности взглядов Маркса и Энгельса, предложило им в конце января 1847 г. вступить в Союз, принять участие в его реорганизации, а также разработать программу Союза, основанную на провозглашенных ими принципах. Маркс и Энгельс дали на это свое согласие.
  В начале июня 1847 г. в Лондоне состоялся конгресс Союза справедливых, вошедший в историю как первый конгресс Союза коммунистов. В работе конгресса приняли участие Энгельс и В. Вольф. На конгрессе организация была переименована в Союз коммунистов, прежний расплывчатый лозунг – «Все люди – братья!» – был заменен боевым интернационалистским лозунгом пролетарской партии – «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Конгресс рассмотрел также «Устав Союза коммунистов», в разработке которого принял деятельное участие Энгельс. В новом уставе были четко определены конечные цели коммунистического движения, устранены пункты, придававшие организации заговорщический характер; в основу организации Союза были положены демократические принципы. Окончательно устав был утвержден на втором конгрессе Союза коммунистов (см. настоящее издание, том 4, стр. 524–529). В работе второго конгресса, состоявшегося в Лондоне 29 ноября – 8 декабря 1847 г., приняли участие Маркс и Энгельс. В многодневных прениях они отстаивали принципы научного коммунизма, которые были приняты конгрессом единогласно. По поручению конгресса Марксом и Энгельсом был написан программный документ – «Манифест Коммунистической партии» (см. настоящее издание, том 4, стр. 419–459), опубликованный в феврале 1848 года.
  С началом революции во Франции Центральный комитет Союза в Лондоне передал в конце февраля 1848 г. руководство Союзом Брюссельскому окружному комитету во главе с Марксом. После высылки Маркса из Брюсселя местопребыванием нового Центрального комитета в начале марта становится Париж, куда переезжает Маркс. В состав Центрального комитета избирается также Энгельс. Во второй половине марта – начале апреля 1848 г. Центральный комитет организует возвращение на родину нескольких сотен немецких рабочих, в большинстве членов Союза коммунистов» для участия в начавшейся германской революции. Политической платформой Союза коммунистов в этой революции явились сформулированные Марксом и Энгельсом в конце марта «Требования Коммунистической партии в Германии» (см. настоящее издание, том 5, стр. 1–3).
  По приезде в Германию в начале апреля 1848 г. Маркс и Энгельс и их сторонники убедились в том, что ввиду отсталости Германии, разобщенности и недостаточной политической сознательности немецких рабочих две-три сотни членов Союза коммунистов, рассеянных по всей стране, не в состоянии оказать заметное воздействие на широкие народные массы. В связи с этим Маркс и Энгельс признали необходимым выступить на крайнем левом, фактически пролетарском, фланге демократического движения. Они вошли в кёльнское Демократическое общество и рекомендовали своим сторонникам вступать в демократические организации, чтобы отстаивать в них позиции революционного пролетариата, критиковать непоследовательность и колебания мелкобуржуазных демократов, толкать их на решительные действия. Вместе с тем Маркс и Энгельс направляли внимание своих сторонников на организацию рабочих обществ, на политическое воспитание пролетариата, на создание предпосылок для образования массовой пролетарской партии. Руководящим и направляющим центром для членов Союза коммунистов явилась теперь редактируемая Марксом «Neue Rheinische Zeitung» (см. примечание 34). В конце 1848 г. лондонский ЦК Союза сделал попытку восстановить прерванные связи и направил в качестве эмиссара Иосифа Молля в Германию для реорганизации Союза. Лондонским ЦК были внесены изменения в устав 1847 г., ослабляющие принципиальное значение этого документа. Так, вместо свержения буржуазии, установления господства пролетариата и построения бесклассового коммунистического общества целью Союза провозглашалось основание социальной республики. Миссия Молля в Германии зимой 1848–1849 гг. не увенчалась успехом.
  В апреле 1849 г. Маркс, Энгельс и их сторонники вышли из Демократического общества. Политический опыт, приобретенный рабочими массами, разочарование их в мелкобуржуазной демократии – все это позволяло теперь практически ставить вопрос о создании самостоятельной пролетарской партии. Но осуществить этот план Марксу и Энгельсу не удалось. Вскоре началось восстание в Юго-Западной Германии, поражение которого явилось концом германской революции.
  В ходе революции обнаружилось, что воззрения Союза коммунистов, изложенные в «Манифесте Коммунистической партии», оказались единственно правильными и что Союз был прекрасной школой революционной деятельности: его члены повсюду энергично участвовали в движении, отстаивая в печати, на баррикадах и на полях сражений позиции наиболее революционного класса – пролетариата.
  Поражение революции нанесло тяжелый удар Союзу коммунистов. Многие члены Союза находились в тюремном заключении или в эмиграции, были утрачены адреса, нарушены связи, общины повсеместно перестали функционировать. Значительный урон потерпела также организация Союза за пределами Германии.
  Осенью 1849 г. большинство руководящих деятелей Союза собралось в Лондоне. Усилия руководимого Марксом и Энгельсом нового, реорганизованного Центрального комитета привели к восстановлению прежней организации и к оживлению деятельности Союза коммунистов весной 1850 года. В написанном Марксом и Энгельсом в марте 1850 г. «Обращении Центрального комитета к Союзу коммунистов» (см. настоящее издание, том 7, стр. 257–267) подводились итоги революции 1848–1849 гг. и выдвигалась задача создания самостоятельной, независимой от мелкой буржуазии партии пролетариата. В «Обращении» впервые была сформулирована идея непрерывной революции. С марта 1850 г. издается новый орган коммунистической пропаганды «Neue Rheinische Zeitung. Politisch-okonomische Revue».
  Летом 1850 г. в Центральном комитете Союза коммунистов обострились принципиальные разногласия по вопросу о тактике. Большинство Центрального комитета во главе с Марксом и Энгельсом решительно выступило против предлагаемой фракцией Виллиха – Шаппера сектантской, авантюристической тактики немедленного развязывания революции без учета объективных закономерностей и реальной политической обстановки в Европе. В противовес этому Маркс и Энгельс всемерно подчеркивали в качестве важнейшей задачи Союза коммунистов в обстановке наступления реакции пропаганду научного коммунизма и подготовку кадров пролетарских революционеров для будущих революционных боев. Раскольническая деятельность фракции Виллиха – Шаппера привела к разрыву с этой фракцией в середине сентября 1850 года. На заседании 15 сентября 1850 г. (см. настоящий том, стр. 581–585) по предложению Маркса полномочия Центрального комитета были переданы Кёльнскому окружному комитету. Общины Союза коммунистов в Германии повсеместно одобрили решение большинства лондонского Центрального комитета. По указанию Маркса и Энгельса новый Центральный комитет в Кёльне составил в декабре 1850 г. новый устав Союза (текст его с пометками Маркса см. настоящее издание, том 7, стр. 565–568). Полицейские преследования и аресты членов Союза привели в мае 1851 г. к фактическому прекращению деятельности Союза коммунистов в Германии. 17 ноября 1852 г., вскоре после кёльнского процесса коммунистов, Союз по предложению Маркса объявил о своем роспуске.
  Союз коммунистов сыграл большую историческую роль как школа пролетарских революционеров, как зародыш пролетарской партии, предшественник Международного Товарищества Рабочих (Первого Интернационала).


[Закрыть]. В согласии с принципами ее «Манифеста» (опубликованного в 1848 г.) и с положениями, развитыми в напечатанной в «New-York Daily Tribune» серии статей «Революция и контрреволюция в Германии», партия эта никогда не создавала себе иллюзий, будто она может когда и как ей заблагорассудится произвести ту революцию, которая должна на практике осуществить ее идеи. Она изучала причины, которые вызвали революционные движения 1848 г., и причины, которые привели к их крушению. Считая, что общественный антагонизм классов лежит в основе всякой политической борьбы, она обратилась к исследованию тех условий, при которых один общественный класс может и должен быть призван к тому, чтобы представлять совокупность интересов нации и, следовательно, политически управлять ею. История показала коммунистической партии, каким образом вслед за земельной аристократией средних веков выросло денежное могущество первых капиталистов, которые и захватили затем бразды правления; как общественное влияние и политическое господство этой финансовой фракции капиталистов было вытеснено возросшим – с того времени, как стал применяться пар, – могуществом промышленных капиталистов и как в настоящее время притязание на господство заявляют, в свою очередь, еще два класса – класс мелких буржуа и класс промышленных рабочих. Практический революционный опыт 1848–1849 гг. подтвердил теоретические соображения, приведшие к тому выводу, что, прежде чем коммунистический рабочий класс может надеяться установить в непрерывной борьбе свою власть и уничтожить ту систему наемного рабства, которая держит его под игом буржуазии, сначала должна наступить очередь мелкобуржуазной демократии. Следовательно, тайная организация коммунистов не могла иметь непосредственной целью ниспровержение существующих правительств в Германии. Она была создана для того, чтобы ниспровергнуть не эти правительства, а то инсуррекционное правительство, которое рано или поздно должно прийти им на смену. Члены организации, каждый в отдельности, могли в свое время оказать и несомненно оказали бы активную поддержку революционному движению против status quo {существующего порядка, существующего положения. Ред.}, Но подготовка такого движения иным способом, кроме тайного распространения коммунистических идей в массах, не могла входить в задачу Союза коммунистов. Большинство членов этого общества настолько хорошо понимало эти лежавшие в его основе принципы, что, когда честолюбие и карьеризм некоторых из его членов привели к попыткам превратить Союз в заговорщическую организацию для устройства революции ex tempore {экспромтом, без всякой подготовки. Ред.}, эти члены были быстро исключены из Союза.

Никакой закон в мире не мог бы дать основание называть такого рода союз заговорщической организацией, тайным сообществом, созданным в целях государственной измены. Если это и был заговор, то заговор не против существующего правительства, а против его вероятного преемника. И прусское правительство знало это. Вот в чем причина, почему одиннадцать обвиняемых держали в одиночном заключении восемнадцать месяцев, использованных властями для самых поразительных юридических проделок. Представьте себе: после восьмимесячного пребывания под арестом заключенных задержали в тюрьме еще на несколько месяцев для продолжения следствия «за отсутствием против них улик, доказывающих какое-либо преступление»! А когда, наконец, обвиняемые предстали перед судом присяжных, им не смогли вменить в вину ни одного преднамеренного деяния, носившего характер государственной измены. Все же они были осуждены, и вы сейчас увидите, каким образом.

В мае 1851 г. был арестован один из эмиссаров Союза {Нотьюнг. Ред.}, и на основании найденных у него документов были произведены дальнейшие аресты. Один прусский полицейский чиновник, некий Штибер, немедленно получил предписание проследить разветвления мнимого заговора в Лондоне. Ему удалось добыть некоторые документы, принадлежавшие тем упомянутым выше отщепенцам, которые после исключения их из Союза действительно организовали заговор в Париже и Лондоне. Эти бумаги были добыты посредством двойного преступления. Удалось подкупить некоего Рейтера, который взломал письменный стол секретаря этого общества {О. Дица. Ред.} и украл из стола документы. Но это было еще только начало. Кража эта повела к раскрытию так называемого немецко-французского заговора в Париже и к осуждению его участников, но все же не дала ключа к большому Союзу коммунистов. Парижским заговором, кстати сказать, руководили несколько честолюбивых дураков и политических chevaliers d'industrie {проходимцев. Ред.} в Лондоне и один осужденный в прошлом за подлог субъект, действовавший в Париже в качестве полицейского шпиона {Шерваль. Ред.}. Одураченные ими простофили неистовыми декламациями и кровожадными напыщенными фразами возмещали свое крайнее политическое ничтожество.

Таким образом, прусской полиции пришлось искать новых открытий. В прусском посольстве в Лондоне она устроила настоящее отделение тайной полиции. Полицейский агент по фамилии Грейф занимался своей гнусной профессией, прикрываясь званием атташе посольства, – прием, которого, собственно, достаточно, чтобы поставить все прусские посольства вне международного права, и прибегать к которому еще не решались даже австрийцы. Под его руководством работал некий Флёри, купец из лондонского Сити, человек с некоторым состоянием и связями в довольно респектабельных кругах, одна из тех низких тварей, которые совершают гнуснейшие дела из прирожденной склонности к подлости. Другим агентом был торговый служащий по имени Гирш, который, однако, уже при его прибытии в Лондон был заподозрен в шпионаже. Он втерся в компанию нескольких немецких эмигрантов-коммунистов в Лондоне, которые, чтобы удостовериться в том, кем он был в действительности, терпели его в течение некоторого времени в своей среде. Доказательства его связи с Полицией вскоре были получены, и г-н Гирш с этого момента скрылся. Но хотя он потерял, таким образом, всякую возможность приобретать те сведения, за которые ему платили, он все-таки не остался бездеятельным. В своем уединении в Кенсингтоне, где он ни разу не встречал ни одного из вышеупомянутых коммунистов, он еженедельно фабриковал мнимые отчеты о мнимых заседаниях мнимого центрального комитета как раз той заговорщической организации, которую никак не могла выловить прусская полиция. Содержание этих отчетов было в высшей степени абсурдным.

Ни одно собственное имя не соответствовало действительности, ни одна фамилия не была написана правильно, ни одно слово, приписываемое тому или иному лицу, не было похоже на сколько-нибудь вероятные высказывания этого лица. В составлении этих фальшивок Гиршу помогал его учитель Флёри, и отнюдь не доказано, что к этому гнусному делу не приложил своей руки и «атташе» Грейф. Как ни невероятно это, но прусское правительство приняло эту нелепую стряпню за святую истину, и можно представить себе, какую путаницу внесли подобного рода свидетельства в тот обвинительный материал, который был представлен суду присяжных. Когда начался судебный процесс, г-н Штибер, упомянутый полицейский чиновник, сам занял место на свидетельской скамье, подтвердил под присягой все эти нелепые выдумки и с немалым самодовольством уверял, что один из его тайных агентов находится в интимнейших отношениях с теми людьми в Лондоне, которых следует рассматривать как главных организаторов этого ужасного заговора. Этот тайный агент был действительно окружен глубокой тайной, ибо он в течение восьми месяцев не высовывал носа из Кенсингтона из страха, как бы и в самом деле не повстречать кого-нибудь из тех участников заговора, о самых тайных помыслах, высказываниях и делах которых он будто бы сообщал из недели в неделю.

Однако у гг. Гирша и Флёри было в резерве еще одно изобретение. Все сфабрикованные ими отчеты они переработали в «подлинную книгу протоколов» заседаний тайного верховного комитета, на существовании которого настаивала прусская полиция. А так как г-н Штибер нашел, что эта книга удивительно согласуется с отчетами, которые он уже получил от тех же лиц, то он немедленно представил ее присяжным, заявив опять-таки под присягой, что после тщательного исследования он пришел к твердому убеждению в подлинности книги. Тогда-то и была опубликована большая часть нелепых выдумок, которые сообщал Гирш. Можно представить себе изумление мнимых членов этого тайного комитета, когда они услыхали, что о них сообщаются вещи, о которых они до того времени даже и не подозревали. Тот, кого при крещении нарекли Вильгельмом, здесь оказался перекрещенным в Людвига или Карла; другим приписывалось произнесение речей в Лондоне в такое время, когда они были в другом конце Англии; о третьих сообщалось, что они читали письма, которых они никогда не получали; указывалось, что они устраивали регулярные собрания по четвергам, между тем как у них просто было обыкновение еженедельно устраивать приятельские встречи по средам; рабочий, едва умевший писать, фигурировал в качестве одного из составителей протоколов и якобы подписывался как таковой; всех их заставили изъясняться на таком языке, который, пожалуй, является языком прусского полицейского участка, но уж никак не общества, состоявшего в большинстве своем из хорошо известных у себя на родине литераторов. И в довершение всего была подделана расписка в получении суммы, будто бы уплаченной фальсификаторами за книгу протоколов мнимому секретарю вымышленного центрального комитета. Но существование этого мнимого секретаря основывалось исключительно на мистификации, которую какой-то коварный коммунист разыграл с несчастным Гиршем.