Текст книги "Мститель (СИ)"

Автор книги: Карина Рейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

5. Оля

Я никогда не считала себя сентиментальной или мечтательной девочкой, которая верит в сказки; наоборот, во мне преобладал реалист, который даже в моменты, располагающие к тому, чтобы поверить в чудо, яростно обрубал внутри любую возможную веру на корню. Иногда это помогало справиться с любой проблемой, потому что чем меньше разочарований, тем меньше боли, но иногда, когда верить во что бы то ни было хотелось со страшной силой, это лишь создавало ещё больший уровень дискомфорта.

После встречи с Егором внутри меня, очевидно, случился какой-то сбой, потому что в последнее время, стоило мне на миг закрыть глаза, как я видела лишь его лицо. Желание стать ему ближе и осознание того, что я, возможно, наконец-то встретила своего человека, убивали во мне эту приземлённую личность, заставляя целыми днями парить в облаках.

Я стала обращать внимание на абсолютно обычные вещи, которые вызывали во мне отнюдь не стандартные эмоции: я начала плакать над фильмами, которые раньше с моей стороны сопровождались скептическим фырканьем; меня прошибало на слезу, стоило где-то на улице увидеть, как мать с улыбкой обнимает своего ребёнка; рыдания душили меня, когда я видела, как общие проблемы сплачивают народы, которые стоят друг за друга горой. Я думаю, что всю мою жизнь мне именно этого не хватало – банального человеческого добра и искренней открытости; веры в то, что наш мир всё-таки не так уж плох, и где-то там есть люди, способные на бескорыстную помощь и сопереживание. Мне было тяжело верить во всё это раньше, потому что слишком уж много сухости, чёрствости и скептицизма в людях – они разучились верить в сказки, которые скрашивают нашу жизнь и делают мир чуть ярче; с садистско-мазохистским упоением наблюдают за муками друг друга; и, что самое страшное, убивают себе подобных. Именно по этой причине я перестала смотреть телевизор и читать новости в интернете: от подобных реалий мороз полз по коже от основания черепа и застывал куском льда где-то в районе поясницы. Уж лучше жить в блаженном неведении, закрывшись в собственном панцире, чем каждый день натыкаться на равнодушные лица.

Егор всё изменил; перевернул мой внутренний мир и поменял отношение к людям. Быть может многие из них потому и остаются такими чёрствыми – разве можно быть добрым, не зная, что такое любовь?..

Моё сердце трепетало каждый раз, когда парень появлялся в поле моего зрения, а тело отзывалось на каждое его прикосновение. Через неделю после того, как он спас меня от Влада, я стала ловить себя на мысли, что, если Егор сам не предложит стать чем-то большим – это сделаю я. Знаю, что так не бывает, и за такой короткий срок человек вряд ли может стать смыслом жизни, но у Корсакова, похоже, это неплохо получается.

Каждый мой день начинался одинаково – стоило мне появиться на университетской парковке, как рядом материализовывался Егор, который запечатывал мой рот таким требовательным поцелуем, словно пытался высосать из меня душу. Впрочем, у него это чертовски отлично получалось – несмотря на то, что душа оставалась при мне, сердце моё теперь билось на кончиках его пальцев. Я всё ещё стеснялась первой подходить к нему таким образом – целовать до потери пульса и ориентации в пространстве – хотя мне почему-то казалось, что он не был бы против.

Иногда – как сейчас – во взгляде парня проскальзывали непонятные мне эмоции: то гнев, то печаль, то какая-то нездоровая безысходность, но лезть к нему с расспросами я тоже не рискнула. Пока он вышагивал рядом – в своём бесподобном защитном костюме со шлемом подмышкой, заставляя всех девушек оборачиваться ему вслед – я глубоко вздохнула для храбрости и позволила себе взять его за руку.

– Ты в порядке? – тихо спрашиваю и внутренне боюсь, что он оттолкнёт мою руку.

Но вместо этого Егор наоборот переплетает наши пальцы, и я неосознанно вцепляюсь в него сильнее.

– Когда-нибудь буду, – с кривой ухмылкой отвечает он.

Каждый раз он просто провожает меня на мой факультет и точно также встречает после пар, и мне приятно думать, что я могу ему нравиться. По заведённой им привычке Егор меня снова целует – так, что начинает кружиться голова, а лёгким не хватает кислорода – и бросает напоследок такой взгляд, будто ждёт от меня какой-то ответной реакции, но до меня никак не доходит, чего именно он хочет. Хотя по тому, как порой блестят его глаза, догадаться о его возможных желаниях было несложно. В конце концов, мне не десять лет, и кое-какой сексуальный опыт – пусть и не совсем удачный – у меня уже есть.

Парень разворачивается, чтобы уйти, забыв, что мои пальцы по-прежнему держат его мёртвой хваткой, и поворачивается ко мне в пол-оборота, вопросительно приподняв бровь. Этот обычный жест кажется мне невероятно сексуальным, и я подавляю желание сглотнуть.

– Быть может, сделаем попытку номер два? – спрашиваю, неуверенная в том, что он согласится.

С тех пор, как сорвалось наше первое и единственное свидание, прошло два дня, и Егор больше не делал никаких попыток встретиться со мной за пределами универа или банально соблазнить – если не брать в расчёт его поцелуи, от которых у меня отключался самоконтроль, конечно. Впереди было целых два выходных, и мне бы не хотелось упустить возможность узнать его получше и, возможно, стать для него кем-то большим.

Глаза парня вспыхивают знакомыми огоньками, обжигая моё тело так, будто он касался его руками.

– А тебе бы этого хотелось?

Я могла бы сказать ему, что медленно схожу с ума, каждый день думая о его руках на моём теле и обжигающих душу поцелуях; сказать, что забыла о том, что такое покой с тех пор, как впервые столкнулась с ним в коридоре, когда его взгляд сковал меня арктическим холодом, а после заставил гореть в пучине адского огня; сказать, что уже не вижу вокруг ничего, кроме его лица и невообразимо говорящих глаз… Но для такой откровенности мне не хватает смелости – самую малость, размером с космос.

Поэтому роняю в ответ тихое:

– Да…

В ожидании его реакции опускаю глаза под тихий аккомпанемент своих краснеющих щёк, ускоряющегося биения сердца и сбивчиво наполняющихся воздухом лёгких. Его тёплая ладонь на моей разгорячённой щеке заставляет меня вздрогнуть и поднять глаза на его невыносимо красивое лицо, которое оказывается слишком близко.

– В этот раз не сбежишь? – как сквозь вату слышу его глубокий голос, который вибрацией отзывается на моих губах, и качаю головой, потому что язык намертво прилип к нёбу. – Когда?

Прежде чем окончательно потерять себя в парне, ухватываюсь за мысль о том, что сегодня меня снова ждёт работа и Демьян, которого я пытаюсь загнать обратно в рамки «дядя Дима», и который настырно делает вид, что не понимает меня.

– Сегодня у меня работа, – отвечаю и не узнаю собственный голос – низкий, хриплый, невероятно… обволакивающий.

Кажется, от внимания Егора моя интонация тоже не ускользает, если судить по тому, как потемнели его песочные глаза. Несколько минут на его лице отражалась внутренняя борьба, а после он будто сдался, проиграв чему-то, и кивнул.

– Тогда как насчёт завтра? Я мог бы заехать за тобой утром, и мы весь день провели бы вместе.

От подобной перспективы ко мне незаметно подкрадывается головокружение, и я неосознанно хватаю Егора за рукав мотоциклетной куртки, отчего на его губах растягивается лукавая улыбка.

– Я не против, – проталкиваю воздух через губы, заставляя язык ворочаться во рту.

Егор ослепительно улыбается – буквально – и мой внутренний мир сходит с орбиты.

Как в замедленной съёмке наблюдаю за Егором, который склоняется к моим губам и жадно припадает к ним, отбирая жалкие крохи кислорода, которые затерялись где-то в самом низу лёгких. Обхватываю его за шею, потому что ноги становятся ватными, отказываясь меня держать, и чувствую такое же крепкое объятие парня, который прижимает меня к себе до боли в рёбрах. И, несмотря на всё это, мне хочется быть ещё ближе.

Дни сменяли друг друга с такой головокружительной скоростью, что я не успевала ориентироваться; всё моё внимание отныне разрывалось в трёх направлениях: на учёбу, работу и Егора. Он так незаметно, но прочно обосновался в моей жизни, что я уже попросту не могла вспомнить, что было в ней до него. Правда, за пределами моих мыслей всё было не так радужно – с каждым днём лицо Корсакова становилось всё менее весёлым, а мою руку он каждый раз сжимал всё крепче, словно боясь, что я растаю как утренний туман. Когда он провожал меня на факультет, его лицо на короткий миг приобретало болезненный оттенок, и несколько долгих секунд он просто смотрел на наши переплетённые пальцы, словно пытался заставить себя отпустить мою руку, но не мог. Моё сердце болезненно ныло, стоило мне только столкнуться с его взглядом, в котором сквозила печаль.

Самое обидное, что со мной Егор ничем не делился, хотя его явно что-то съедало изнутри; он постоянно отмахивался и пытался уверить меня, что всё в порядке, но я по глазам видела, что он врал. А ещё меня стал преследовать навязчивый страх, что в скором времени он закроется от меня окончательно, и наши отношения закончатся, так и не успев начаться.

Вот уже неделю моя машина нетронутой стоит во дворе моего дома, потому что каждое утро Егор приезжает за мной, чтобы «подольше побыть вместе». Я нисколечко не возражаю, потому что и сама чувствую потребность в его постоянном присутствии.

В конце концов, влюбиться в него оказалось проще простого.

Его поцелуи становились всё настойчивее и жарче, и я задавалась мыслью, перестанет ли моё тело когда-либо реагировать на парня так остро. А ещё мне очень хотелось перешагнуть с ним тот рубеж, когда люди становятся друг другу ближе некуда, хотя мне и было немного страшно: несмотря на то, что я не невинна, стеснение появиться перед парнем обнажённой заставляло меня нерешительно топтаться на одном месте.

Наверно, я так и не решилась бы, если бы в один прекрасный день вселенная не дала мне знак, отослав родителей к бабушке, потому что той стало хуже, а Яна в последнее время периодически оставалась ночевать у Андрея. Хотя, если судить по выражению её лица, сегодня она специально свинтила к нему, хитро подмигнув напоследок.

Когда Егор галантно придержал для меня дверцу автомобиля, чтобы отвезти на работу, я чувствовала себя распущенной девкой из какой-нибудь мелодрамы, у которой целью всей жизни было затащить мужика в постель.

– Ты свободен сегодня? – замираю от дрожи в собственном голосе.

Егор удивлённо приподнимает бровь, но тут же усмехается.

– Никак собралась соблазнять меня, красавица?

Мои щёки загораются, потому что то, что я собираюсь сделать, вряд ли можно назвать соблазнением.

– Да.

От моей искренности он, кажется, на мгновение выпадает из зоны действия сети.

– Я думал, это прерогатива парней, – неуверенно отвечает Егор.

– Это не «нет», – подмечаю я.

На секунду он едва заметно кривится, а потом его глаза загораются уже знакомым огоньком.

– Я заеду за тобой после работы, – кивает парень.

Не давая себе возможности передумать, целую его в щёку и выскакиваю из машины.

Хоть это и была моя идея, меня всё равно потряхивало; настолько, что я не заметила Демьяна, который перегородил мне дорогу, и в которого я врезалась совсем как в Егора в тот первый раз – до искр из глаз. И я бы распласталась на земле, если б его руки не поддержали меня. От такой близости я не успела смутиться по той простой причине, что меня практически сразу оторвало от Стрельцова. Когда моя спина впечаталась в чью-то крепкую грудь, лёгкие выпустили почти весь воздух от неожиданности; запрокинув голову, ловлю взгляд Егора, в котором полыхали молнии, на расстоянии испепеляющие Демьяна. Пальцы парня так сильно стискивают мою талию, что на коже, наверно, останутся синяки.

На такое странное поведение парня Демьян хмыкнул, молча развернулся и ушёл, оставив меня недоумённо выкручиваться из сдавливающих тисков.

– Егор? – пищу я, потому что его руки сжимают меня до такой степени, что становится трудно дышать.

А потом и вовсе перекрывает доступ кислорода полностью, запечатав мои губы бесцеремонным грубым поцелуем – словно ставя на мне клеймо, предупреждающее всех о том, кому именно я принадлежу.

– Я встречу тебя здесь же после работы, – рвано выдыхает он и оставляет меня в одиночестве переваривать случившееся.

Что это сейчас было?

Не особо удивилась, увидев Демьяна в коридоре, и по его взгляду было понятно, что он видел наш с Егором поцелуй и предупреждение парня получил.

Постепенно работа вытеснила из головы неприятный инцидент, а к концу дня мои колени снова тряслись мелкой дрожью, стоило мне только вспомнить, что я собиралась сделать чуть позже. Когда садилась в машину Корсакова, сердце билось практически у меня в горле, мешая дышать и уж тем более отвечать на вопросы о том, как прошёл мой рабочий вечер.

Впрочем, от моего взгляда не ускользнул тот факт, что Егор тоже был слегка напряжён. Вряд ли он переживал по поводу секса – у него наверняка была куча девушек – и всё же его чересчур прямая спина выдавала его настроение с головой. Однако когда возле дома он заглушил мотор и уверенно вынырнул из нутра автомобиля, на его лице не было и тени сомнений – лишь сосредоточенность и целеустремлённость.

Пока мы поднимались на мой этаж, я пыталась продумать, с чего начать; предложить ли ему чай или полноценно накормить, а может сразу утянуть его в спальню. Входную дверь открыла на автомате, и пока зажигала в коридоре свет и скидывала куртку, Егор уже успел избавиться от верхней одежды. Едва я сняла зимние сапоги, он прижал меня к стене всем своим телом.

– Возможности сказать «нет» или «остановись» я тебе не дам, – выдыхает он в мою шею, в то время как в моей голове бьётся лишь одна мысль: как, оказывается, всё просто.

Ответить он мне тоже не даёт, вгрызаясь в мой рот ненасытным обжигающим поцелуем, от которого плавятся мысли, в то время как его руки проворно стаскивают с меня свитер; тёплые пальцы кажутся раскалённым железом, когда он подхватывает меня на руки, вжимая в себя до хруста костей, до потери связи с реальностью и ощущения неделимости с парнем, которому я отдала сердце и душу, а теперь собираюсь отдать и своё тело. Он безошибочно ориентируется в моей квартире и несёт меня именно в мою спальню, словно уже был здесь раньше, но такого, конечно, быть не могло. По его рваным движениям и дрожащим пальцам понимаю, что он на грани, но всё ещё старается не терять головы и справиться с собственным желанием, хоть я и не понимала, почему он себя сдерживает. Когда его пальцы скользнули на внутреннюю сторону обнажённого бедра, я всхлипнула и непроизвольно свела ноги вместе; Егор мучительно нежно целует меня и мягко, но настойчиво разводит их обратно, одновременно с этим вклиниваясь между ними. Стоит мне почувствовать, насколько сильно он меня хочет, как страх куда-то улетучивается, оставляя после себя лишь желание чувствовать его глубоко в себе. Егор не торопится, обжигая кожу поцелуями, исследуя каждую клеточку тела губами и руками. Нежно прикасаюсь кончиками пальцев к его коже на спине; он не так нежен, когда запускает ладонь в мои волосы и, сжав их в кулаке, оттягивает мою голову назад, открывая себе доступ к моей шее. От ощущения его губ на нежной коже не получается сдержать стон, который отдаётся вибрацией на кончике его языка; парень вздрагивает и, потеряв контроль, переступает последний рубеж, сближая нас последним возможным способом. Когда он проникает языком в мой рот, делая меня своей безвозвратно, я могу думать лишь о том, что влюбилась в него окончательно и бесповоротно.

Его неторопливый темп распаляет меня сильнее, чем если бы я прикоснулась к горячей печке; контролировать свой язык уже не могу, поэтому с губ ежесекундно срываются стоны и имя парня, прочной занозой засевшего в сердце. Егор точно так же теряет контроль, ускоряя темп, заполняя меня до самого основания, и я чувствую, как моё вынужденное одиночество растворяется в его поцелуях, прикосновениях и тех крышесносных ощущениях, которые рождало наше единение.

Я уже едва дышу от накативших эмоций и бесконтрольно расцарапываю спину парня, на которой, наверно, уже не осталось живого места, хотя Егор совершенно не возражает. У основания черепа зарождается огонь, который раскалённым шариком скатывается по позвоночнику и останавливается в области поясницы; мы с Егором напополам делим тот жар, который накрывает нас с головой.

Когда внутри взрывается калейдоскоп, с губ громким криком срывается имя парня; я испытываю острую потребность впиться зубами в его плечо и не вижу ни одной причины этого не делать. Едва мои зубы впиваются в его кожу, парень вздрагивает, и я чувствую, как его тело заходится мелкой дрожью удовольствия. Он тяжело дышит и падает на меня, придавливая своим весом к кровати, оставаясь во мне, но я ничего не имею против – чувствовать его на себе и в себе сейчас выливается в отдельный уровень моего удовольствия, от которого я зажмуриваюсь.

– Почему ты сделала это со мной четыре года назад? – слышу его надрывный, полный боли голос, в то время как его руки зарываются в мои волосы и до боли стискивают их в кулаке. – Я мог бы любить тебя как никто, но зачем ты сделала это?!

Мои глаза широко распахиваются.

Что?

Мозг автоматически начинает отматывать время назад до возможного момента встречи, но я заранее уверена в том, что это ничего не даст, потому что его лицо, а уж тем более глаза я бы точно не забывала, увидев лишь раз даже мельком. Но от тона его голоса, который напополам делят боль и гнев, моё тело деревенеет в руках парня. Пока я лихорадочно пытаюсь понять, в чём именно обвиняюсь, меня бросает из холода в жар и обратно; я спихиваю Егора в сторону в надежде, что он сейчас рассмеётся и скажет, что пошутил, но он даже не пытается сопротивляться и не считает нужным сказать хоть что-то ещё. Вместо этого утыкается лицом в подушку, сжимая в кулаках простынь и наверняка представляет, что это не хлопковая ткань, а моя собственная шея. Тело заходится мелкой дрожью, но вовсе не от холода, а от вида сведённых напряжением скул на лице Корсакова.

– В чём ты меня обвиняешь? – слышу свой голос, который больше похож на хриплое карканье простуженной вороны.

Егор вскакивает на ноги и начинает одеваться, повернувшись ко мне спиной, а моё тело настолько сковано накатывающей из ниоткуда паникой, что я не могу даже шевельнуться, чтобы прикрыть свою наготу.

– Не прикидывайся идиоткой! – звенит гнев в его словах, будто натянутая струна гитары. От оскорбления дёргаюсь, словно от удара. – Не заставляй напоминать тебе твою прелестную выходку с тем заявлением. Как ты можешь быть такой двуличной стервой?!

От подобного заявления с меня спадает всякая скованность; вместо этого я чувствую, как по венам струиться раскалённая лава гнева, выжигающая кровь, и это позволяет мне привести в порядок мысли и развязывает язык.

– Зачем же ты ухаживал за мной, если я такая сука? – Пытаюсь отдышаться, но безуспешно. – Ладно, допустим на мгновение эту бредовую идею о том, что я тебя как-то обидела четыре года назад… Но тебя не смутила моя реакция рядом с тобой? Не смутило, что я не избегаю тебя или не сжимаюсь от страха каждый раз, как ты появляешься в поле моего зрения?

Егор цинично хмыкает.

– Может для тебя такое поведение в порядке вещей, откуда мне знать? – Он наконец поворачивается ко мне; на его лице застыло такое презрение, что вдоль моего позвоночника поползли противные мурашки. – В прошлый раз у тебя неплохо получилось прикидываться хорошей.

– Да в какой прошлый раз?! – с намёком на истерику повышаю голос. – Я тебя впервые увидела три недели назад!

Его глаза начинают полыхать так сильно, что ещё чуть-чуть – и в них останется один чистый огонь.

– Знаешь что, я не куплюсь на всю эту херню с потерей памяти, – качает он головой. – Ещё скажи, что ты ничего не делала!

Пытаюсь взять себя в руки, пока тянусь за одеялом, чтобы спрятать хоть какую-то часть себя от его ледяного взгляда.

– И что же, по-твоему, я сделала?

Корсаков фыркает, но просьбу мою выполняет; и после того, как он рассказывает мне о том, что «я» сделала, я чувствую себя такой грязной, словно мне на голову вылили столько дерьма, сколько я не видела за всю свою жизнь. Но даже после того, как я узнаю такую деталь его жизни, для меня всё равно не проясняется ровным счётом ничего хотя бы потому, что я ни разу в жизни не была в клубе.

– Хорошо, и когда это случилось? – спрашиваю тихо, но твёрдо, хотя челюсть свело от напряжения.

– Восемнадцатого марта, – морщится парень. – Ну что, вспомнила, Оля Измайлова?

На его зов откликаюсь лишь потому, что в инициалах моё имя.

А вот фамилия – абсолютно мимо.

Сознание словно обжигает огнём, а с губ-таки срывается истеричный смех, и я с ужасом осознаю, что не могу остановиться.

– То есть, в тот момент, когда ты трахался со мной в клубе, – выдаю я между приступами смеха, – я на самом деле умирала в больнице от острой кишечной инфекции. И если у меня не раздвоение личности, и нет клона, то это была не я!

Замираю посреди вдоха, осознав, что клон у меня как раз-таки есть…

Мозг начинает работать со скоростью калькулятора, когда я вспоминаю те жуткие две недели, когда мне каждый день казалось, что следующие сутки я не переживу; Яна не появлялась целую неделю, и я думала, что ей просто слишком больно видеть меня в таком состоянии, но возможно, здесь было другое обстоятельство. Особенно если учесть её нервное и подавленное состояние, причина которого теперь была мне кристально ясна. Да и сны – не более чем видение того, что происходило с близняшкой, пока я практически боролась за собственную жизнь.

– Знаешь, я бы поверила в свою непорядочность, если бы не одно «но»: моя фамилия Озарковская, а не Измайлова! – уже в открытую кричу я, потому что сердце рвётся на куски от осознания того, что меня всё это время просто использовали, чтобы удовлетворить свою месть.

Приваливаюсь боком к стене, пытаясь заново вспомнить, как дышать, потому что грудную клетку сжимает в стальных тисках. Правда, от вида недоумения и растерянности на лице Егора мне становится чуточку легче, но не настолько, чтобы я просто забыла о том, что только что случилось.

– Уходи, – слышу чей-то голос и с удивлением осознаю, что говорю я сама – просто собственный голос кажется сейчас совершенно чужим.

Егор делает шаг в мою сторону с явным намерением что-то сказать, но я не хочу его слушать: если он сейчас начнёт извиняться, я просто не выдержу и ударю его.

– Оля…

– Проваливай! – снова кричу я, отскакивая от него подальше – практически в угол комнаты. – Катись к чёрту, грёбаный сукин сын! Отомстил? Так чего ты теперь от меня хочешь? Кто из нас двуличная сволочь?! Как ты мог прикидываться, что я тебе нравлюсь и спать со мной, когда у тебя внутри столько ненависти?! Я влюбилась в тебя, а ты просто искал склянку, в которую можно было сцедить всю свою желчь!

– Я не прикидывался… – устало отвечает парень, но это лишь ещё больше подливает масла в огонь.

– О нет, ты именно прикидывался! – не соглашаюсь. – Когда по-настоящему любят, скорее лягут под поезд и сделают больно себе, чем тому, кого любят! А ты не знаешь, что это такое – любить кого-то, ты просто на это не способен… Поэтому прошу тебя, если в тебя ещё осталось хоть что-то человечное – уходи.

Егор пару минут мнётся на месте, а после медленно идёт к двери.

– Мне жаль, что так вышло.

Сцепляю намертво зубы, из последних сил удерживая бесконтрольный поток слёз внутри себя.

– Спасибо, мне страшно полегчало, – шиплю в ответ и отворачиваюсь.

Чувствую лёгкое прикосновение кончиков его пальцев к моим волосам – а может, это просто ветер. Егор выходит в коридор, где ещё пару мину шелестит одеждой, а после слышу тихий хлопок входной двери, вместе с которым моё сердце словно вырывают из груди и швыряют мне под ноги, заставляя топтать, не жалея сил. Рыдания душат меня, когда я сползаю по стене до самого пола, и я уже не сдерживаю их, потому что если не освобожусь от них сейчас – меня просто разорвёт на части.

Если любить настолько больно, то к чёрту это «высокое» чувство…

Буквально через пару минут после ухода Егора мой телефон начал разрываться от бесконечного потока звонков, но мне было слишком плохо, чтобы я могла нормально разговаривать с кем-то. Пусть думают, что я крепко спала и не слышала, как гаджет разрывается голосом Артёма Качера.

Когда я уже начала думать, что хуже быть просто не может, память снова и снова начала подсовывать мне лицо близняшки. Сейчас мне было понятно, почему она тогда была такой измученной – дело было вовсе не в моём состоянии, а в том, что она подставила меня. Как она могла так поступить со мной? Мы ведь самые близкие друг другу люди – ближе, чем кто бы то ни было, а она всадила тупой нож в мою спину. Осознание этого разрывало грудную клетку, выкручивая рёбра, растягивая мышцы, вызывая жгучее желание выпрыгнуть из собственной кожи; очень хотелось вырвать кровоточащее сердце из груди, сделать что угодно, лишь бы не чувствовать этой ноющей боли под кожей.

Кое-как поднявшись на ноги, заползаю на кровать, зарывшись лицом в подушку, на которой совсем недавно лежал Егор, и которая теперь пропахла его духами. Запах дорогого парфюма душил меня, заставляя с новой силой захлёбываться слезами. Как можно было быть такой слепой дурой, чтобы не заметить истинного отношения парня к себе? Ведь он практически не скрывал своего состояния, вот только я оказалась настолько глупой, что совершенно не видела, что те боль, отчаяние и гнев вызывала именно я. Господи, даже Влад сейчас казался мне человечнее, потому он, по крайней мере, никогда не скрывал, чего именно хочет и какие цели преследует. Он не говорил красивых слов, заставляя влюбляться в него, чтобы потом разорвать мою душу на части, швырнуть её на пол и станцевать на ней ламбаду.

Почему Яна ничего не сказала мне тогда? Да и как она могла изменить Андрею с Егором, ведь она так его любила? Выходит, она всё это время обманывала не только меня… И не только в моей спине четыре года торчал этот чёртов нож, просто Андрей об этом пока не знает.

Как же хочется, чтобы эта изощрённая болевая пытка прекратилась… Я так гордилась собственной семьёй, в которой всегда были кристально чистые доверительные отношения, а оказалось, что доверчивой и открытой здесь была только я. Маленькая наивная дурочка, верящая людям на слово просто потому, что они убедительно говорят. Не удивлюсь, если выяснится, что и родители всю мою жизнь мне в чём-то безбожно лгали.

К концу ночи я уже начала упиваться собственной болью, которая не позволяла забыть, что на самом деле представляют из себя те, кого я любила, превратив её в некое извращённое подобие щита, за которым спрячусь ото всех. Мне ещё предстоял разговор с лицемеркой-сестрой, хотя мне меньше всего хотелось видеть её; ещё меня напрягал тот факт, что мы с Егором учимся в одном учебном заведении. Первым желанием было закрыться в комнате хотя бы на сутки, но я быстро отмела эту мысль: я не для того переводилась в этот ВУЗ, чтобы после отправить коту под хвост все свои старания. В конце концов, я вытерпела преследования Влада в течение двух с половиной лет; неужели не выдержу присутствие Корсакова, который учится даже не на моём факультете? Меня ведь никто не заставляет каждый день улыбаться ему сквозь сведённые судорогой зубы и разговаривать как с лучшим другом.

Я сильная, я справлюсь.

К утру у меня попросту закончились слёзы, и после боли пришли обида и гнев, которых я собираюсь сделать своими друзьями на ближайшие несколько недель, а может и до конца жизни. Уж пусть лучше они раскалённой лавой перекатываются по венам, чем сердце и душу выворачивает наизнанку от боли.

Пронзительно заверещал бесполезный сегодня будильник; я встала и направилась приводить себя в порядок, хотя все движения выходили какими-то неестественными, механическими. Сжав зубы, я постаралась избавиться ото всех ненужных мыслей и нацепила на лицо безэмоциональное выражение, насколько позволяли покрасневшие от слёз глаза.

После того, как двое людей, которых я искренне любила, не сговариваясь, но невероятно дружно плюнули мне в душу, внутри меня грациозно потянулась проснувшаяся бунтарка. Осмотрев скептическим взглядом содержимое шкафа, я выудила оттуда чёрный драные джинсы и белый свитер крупной вязки. Джинсы принадлежали Яне, которая обожала этот дурацкий стиль; я раньше никогда не надевала ничего подобного, потому что когда вижу такие вещи на людях, мне кажется, что они просто живут в неблагополучных семьях, в которых не хватает денег на нормальную одежду. Но раз уж я сегодня собираюсь выйти из своей зоны комфорта, эти джинсы – именно то, что мне нужно; своеобразная форма протеста, что ли.

Уже в коридоре, когда надевала утеплённую кожаную куртку и зимние белые сникерсы, взяла в руки телефон и увидела двадцать три пропущенных от Яны, которая, безусловно, прочувствовала на себе моё состояние. Заблокировав телефон, предварительно отключив на нём звук, забросила его в сумку: никакого желания общаться с сестрой не было от слова совсем.

Усевшись в салон своей любимой машинки, я включила максимально громко магнитолу и позволила песне «Andro – Инопланетянин» оглушить меня настолько, что мне попросту было нереально сосредоточится на какой-либо конкретной мысли. Пару раз глубоко вдохнув, я вырулила со двора и направилась в универ.

Парковка была почти забита, и несколько свободных мест по закону подлости оставались недалеко от… Корсакова, который уж очень активно осматривал парковку. Не трудно догадаться, кого именно он там выискивает.

Паркую машину прямо напротив парня, и выхожу из машины, ощущая себя героиней какого-нибудь постаппокалиптического фильма.

Не хватало только дробовика на плече.

Мимо парня прохожу, даже не повернув головы в его сторону; выплакав за ночь все слёзы и проанализировав всю эту патовую ситуацию в голове, я пришла к выводу, что горький опыт – это тоже опыт. В следующий раз я тысячу раз подумаю, прежде чем связаться с очередным парнем. Конечно, чувства за сутки не проходят, и, стоило Егору мелькнуть на горизонте, как сердце обливалось очередной порцией крови, но кроме крышки гроба в этом мире всё преодолимо. По крайней мере, хотелось в это верить.

Но надо отдать Егору должное, он не пытался подойти ко мне и выяснить отношения; не обрывал телефон звонками и не заваливал сообщениями. Хотя в общем холле у гардероба кидал на меня такие красноречивые взгляды, от которых бросало в дрожь. По его лицу было непонятно, хотел он проговорить со мной или по-прежнему не верил в мою непричастность к эпизоду четырёхлетней давности и злился, но я в любом случае не была готова к какому-либо контакту с ним.