Текст книги "Мститель (СИ)"
Автор книги: Карина Рейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)
Болезненно хмурюсь, потому что таких вариантов я не рассматривал, но после того, как Романов подкинул такую идею, мозги уцепились за неё с недетской силой.
Но парням об этом знать совершенно не обязательно, так что я киваю с самым невинным видом, и мы разъезжаемся в разные стороны.
Дома паркую машину на подъездной дорожке и хмуро бреду внутрь, на ходу мысленно роясь в баре отца в поисках чего-нибудь подходящего: на приключения меня не тянуло, а вот от возможности расслабиться я не мог отказаться.
Подхожу к бару и вытаскиваю оттуда джин «Бомбей Сапфир»: крепость у него такая, что меня с пары стопок должно унести в астрал и развеять нахрен все побочные мысли.
Впрочем, внутренняя лёгкость появилась уже после первой: то ли я давно не пил, то ли зря сделал это на голодный желудок, который теперь верещал адским голосом и умолял меня потушить пожар, сжигающий не только мысли, но и мои внутренности. Вот только хрен я это сделаю, потому что уж лучше перепаленные внутренности, чем перегоревший предохранитель в голове.
Правда, последнюю подлянку голова всё-таки устраивает: подкидывает воспоминание о том злополучном вечере четыре года назад, когда в один момент всё полетело в тартарары…
Четыре года назад…
Клубная музыка оглушала до разрыва барабанных перепонок, но для нашей пятёрки – упс, четвёрки: Лёха пока ещё не готов к таким увеселениям – это было привычно и уже вполне нормально. Несколько коктейлей покрепче и юбок рядом покороче – вот и весь нехитрый рецепт шикарного вечера. С тех пор, как Лёха загремел в наркодиспансер, мы впервые выбрались куда-то развеяться, потому что ещё чуть-чуть – мозг взорвётся нахрен, ибо мы уже окончательно выдохлись. Не знаю, как у парней, а мои нервы были натянуты как струна; я уже и сам не знал, чего от себя ожидать, если в обозримом будущем не позволю себе расслабиться.
Я сидел у барной стойки и провожал глазами своих друзей, которые поднимались в вип-зону в сопровождении трёх красоток, а меня с ними почему-то не тянуло, хотя такой способ расслабиться я тоже принимал. Просто мне хотелось чего-то… настоящего, что ли; пусть девушка не будет моделью, зато более земная, осязаемая.
Хотя о чём это я? Пьяному мне лучше не включать мозги, а то выходит какая-то ахинея. Я вообще пришёл сюда отметить с друзьями стабилизировавшееся Лёхино состояние, так что голову – нахрен, логику – в топку, и пусть всё идёт, как идёт.
Окидываю взглядом зал в поисках чего-нибудь оригинального и натыкаюсь глазами на девушку, пробирающуюся сквозь толпу к барной стойке; с минуту я непонимающе вглядываюсь в её лицо, пытаясь понять, что привлекло меня в нём, и только когда она оказывается достаточно близко, я понимаю, в чём дело.
Она плачет. Нет, не так – рыдает, отчего её тушь потекла и размазалась по щекам.
– Один «Лонг Айленд», пожалуйста, – кричит она бармену.
Мои глаза лезут на лоб: чтоб заказать такой коктейль, у неё должна быть либо очень большая радость, либо полный пиздец.
И, судя по тому, что девушка сейчас была больше похожа на панду, у неё явно второй вариант.
Бармен весьма оперативно исполняет её прихоть, и девушка залпом осушает стакан – от увиденного даже у бармена глаза на лоб полезли: нечасто увидишь девушку, которая будет такими темпами хлестать крепкие напитки.
– Что, всё настолько плохо? – спрашиваю, с интересом разглядывая незнакомку.
Если не зацикливаться на этих разводах на её щеках, то можно увидеть, что девушка очень красивая, хотя штукатурки на ней всё равно многовато.
– Что, прицепиться больше не к кому? – таким же тоном возвращает она.
Я хмыкаю.
Колючая.
Не люблю таких.
Но для разнообразия можно было бы и такую.
Девушка тяжело вздыхает и поворачивается ко мне лицом.
– Вот у тебя было так, чтоб в один день всё к чертям полетело? – печально спрашивает.
Фыркаю: в последнее время у меня практически каждый день конец света, хаос и кризисы – особенно после того, как мы буквально с того света вытащили Лёху и, чем могли, помогли семье Макса. Он вон до сих пор ходит опущенный ниже плинтуса; а временами злится так, что хоть вообще к нему не подходи – кусаться начинает.
– А то как же, – улыбаюсь девушке. Голова ещё вроде ясная, так что я вполне могу выслушать рассказ про чьё-нибудь несчастье. – Не хочу показаться сволочью, но когда кому-то так же хреново, как и тебе, становиться как-то легче.
Девушка улыбается уголками губ и просит бармена повторить её заказ.
– Так что же всё-таки случилось? – спрашиваю.
Незнакомка дожидается свой коктейль и выпивает половину прежде чем продолжить.
– У меня в семье проблемы, – хмурится. – И… с парнем немного.
Из груди вырывается обречённый вздох: чёрт, девочка уже занята, а я у меня табу на секс с такими.
– Изменяет?
Девушка болезненно морщится, и я понимаю, что своим предположением попал в самую цель.
– А ты почему пьёшь в одиночестве?
– У друзей в жизни полная задница, – отвечаю со смешком.
Вряд ли это слово может в полной мере дать оценку тому, что на самом деле твориться в жизни Макса и Лёхи.
Особенно Лёхи.
Примерно час мы проговорили ни о чём – никто из нас не хотел делиться деталями того дерьма, что творилось в наших жизнях, да и в душу против воли лезть никому не хотелось. Я сам не заметил, как за словами последовала выпивка, и вот я выпадаю из реальности настолько, что уже нихрена не соображаю, а потом и вовсе отключаюсь.
В себя прихожу уже дома – с жутким похмельем, под дикий крик матери. Головная боль раскалывала мой череп надвое, и скула подозрительно скулила и просила приложить к ней лёд. Подхожу к зеркалу и охреневаю от размера гематомы, которая багровеет на левой щеке.
Интересные, блять, новости. Хорошо вчера погулял, ничего не скажешь.
Краем сознания я пытался понять, в чём причина истерии матери, и почему получателем этой истерики был я. Уже после, примерно через час, когда после пачки аспирина я прихожу в себя, родители обрушивают на мою многострадальную задницу реальность: в клубе я изнасиловал девушку, которая накатала на меня заяву. Свидетелей в мою пользу найти не удавалось: бармен ничего не видел, мои друзья – тем более.
В общем, засада полная.
В отделение полиции я еду вместе с родителями – это несмотря на то, что мне уже есть восемнадцать. Следователь допытывается до каждой мелочи, и я выкладываю ему всё, как есть, потому что ненавижу, когда мне врут, а потому никогда не вру сам. Да там и рассказывать особо нечего: в интересующий его момент времени я уже был в полном астрале и нихрена не помнил.
Как итог – пять лет лишения и двести тысяч компенсации за моральный ущерб. Никак, захотела из меня денег вытянут, дрянь…
До суда меня отпускают под залог; первое, что я вижу, выйдя из кабинета – лицо этой самой дряни, которая прижималась к парню.
Очевидно, тому, который ей изменял.
Фыркаю и устремляюсь прямо к ней. Девушка меня замечает, и взгляд её становится каким-то затравленным. Если она таким способом пытается надавить на мою жалость, то ничего не выйдет.
Я взглядом обещаю ей «сладкую жизнь», потому что даже в неадеквате я ни за что не тронул бы девушку без ей согласия. А уж если я при этом ещё и на ногах не стоял, то ни о каком половом контакте не могло идти и речи. По крайней мере, с моей стороны; а если смотреть на ситуацию под таким углом, то возникал вопрос, кто именно из нас жертва насилия.
Выхожу под палящее солнце и попадаю прямо в «кольцо»: у входа меня стерегут парни, причём полным составом. На Лёху смотреть было жалко: не парень – бледная тень от прежнего Шастинского. Но сейчас он хотя бы твёрдо стоял на ногах.
Мы все вместе едем ко мне – думать, как исправить ситуацию; в то, что я не виноват, поверили и родители, когда научились слушать. На моё счастье решение проблемы пришло быстро: мы поехали в этот злосчастный клуб и направились прямиком к его владельцу. Предоставлять видео с камер наблюдения тот «вежливо» отказался, но отец пообещал ему годовой абонемент на бесплатное обслуживание тачки, если тот согласится.
И тот не подвёл, да и вообще оказался мужиком что надо.
Спускаемся в кабинет к начальнику охраны, и тот прокручивает нам плёнку до того момента, где незнакомка – а имён друг другу мы так и не назвали – подхватывает меня за руку, и мы, пошатываясь, шагаем куда-то в сторону туалетов. Того, что было дальше, никто никогда не узнает, но это и не было суть важно: того, что девчонка пошла добровольно, вполне хватит для очистки моей совести и доброго имени.
Я уже собирался было отвернуться, когда на экране показалось ещё одно знакомое действующее лицо: сметая всё и всех на своём пути, в сторону туалетов устремляется тот самый парень, к которому в участке прижималась девушка.
Рука инстинктивно потянулась к гематоме на скуле: ах ты сукин сын, вот откуда она взялась!
Ещё примерно через пару минут он вновь появляется на камерах, в этот раз волоча девушку за руку за собой; ещё через полчаса на камерах появляюсь и я – ушатанный в прямом смысле этого слова. Вот ко мне подходят мои парни, которые пили гораздо меньше, чем увлёкшийся этим делом я; Макс закидывает мою руку на своё плечо и тащит меня на выход на буксире.
Занавес.
Тихо охреневая от увиденного, получаю на руки копию видеозаписи, и мы расходимся по домам, договорившись встретиться завтра.
Наша следующая встреча с клубной незнакомкой состоялась на следующий же день: я приехал в отделение, заявив, что у меня есть доказательства моей непричастности, и попросил вызвать эту стерву сюда. Она приехала через сорок минут – в компании всё того же героя, подпортившего мой фасад.
– Иди-ка сюда, – подзываю её к себе, и девчонка бледнеет. – Надо поговорить.
Её верный Цербер порывается пойти следом, но по выражению моего лица девушка понимает, что третьему лицу в нашем разговоре не место, и просит его подождать её снаружи.
Чертовски верное решение, детка.
Недобро зыркнув в мою сторону на прощание, парень удаляется; девушка настороженно подходит ко мне.
С довольной рожей машу перед её носом коробочкой с диском.
– Знаешь, что это?
– Что? – неуверенно спрашивает она.
– Это видео из клуба, на котором отчётливо видно, что ты сама потянула меня в сторону туалета, – с улыбкой отвечаю. – Вздумала с моей помощью отомстить своему парню? Или срочно деньги на шмотки потребовались?
Девушка утыкается лицом в ладони.
– Ты не понимаешь…
– А ты права, – грубо прерываю её. – Я действительно нихера не понимаю таких, как ты. Мы же нормально разговаривали, даже понимали друг друга. Или тебе показалось, что сломать кому-нибудь жизнь – это охренительно весело?
А вот теперь шутки кончились – меня затопила ярость, стоило мне только осознать, что без этого видео я действительно мог загреметь за решётку.
А там с насильниками разговор короткий.
– Что ты собираешься делать с диском? – нервно интересуется.
Окидываю её чересчур внимательным взглядом.
– Отработать не хочешь? – с издёвкой спрашиваю я. Девушка напрягается, и я фыркаю – так и знал. – Есть у меня к тебе предложение. Тебя как, кстати, зовут?
Она потирает плечи и опускает глаза в пол.
– Оля. Оля Измайлова.
Вот тебе и раз. Такое безобидное имя, и такой стерве досталось.
– Так вот, Оля Измайлова, моё предложение до смешного простое: ты сейчас идёшь к следователю и забираешь своё заявление, а я отдаю тебе диск – памятный сувенир, так сказать. Видишь, какой я джентльмен: даю тебе возможность без позора свалить, хотя по-хорошему мне хочется тебя просто разорвать.
Девушка хмурится и даже о чём-то напряжённо думает – возможно о том, как бы меня обойти. Вот только в данной ситуации у неё нет другого выхода и не будет.
И, кажется, она это прекрасно понимает, потому что с хмурым видом заходит в кабинет. Выходит она минут через десять и протягивает мне телефон с фотографией другого заявления, в котором отзывает первое. Дарю ей сразу две вещи: диск и свою победную улыбку. Первое она тут же ломает и выбрасывает в мусор, а на второе – привычно хмуриться.
Из отделения выходим вместе; Оля тут же бросается на шею к своему герою и что-то сумбурно начинает ему объяснять. С каждым словом девушки его лицо всё больше мрачнеет, но девушка рассказывает ему явно не мою версию событий – судя по тому, что его убийственный взгляд был устремлён на меня. Он демонстративно сплёвывает и уводит Олю за собой, а я возвращаюсь домой и не могу припомнить дня счастливее, чем сегодняшний.
Я недовольно хмурюсь: чёртовы мозги вместе с их по-дурацки работающей памятью – стоит чуток перебрать, и самые важные воспоминания выпадают из жизни.
Зато цвет её глаз ты вспомнишь даже во сне.
Тогда, четыре года назад, я почему-то с лёгкостью дал ей уйти; сейчас же, стоило ей появиться на пороге моего универа, в груди словно что-то вспыхнуло – как у Макса, когда он узнал, что Никиту выпустили.
В этот раз девчонку от меня не спасёт даже её парень – если он всё ещё терпит под боком такую шалаву.
Не замечаю, как опустошаю половину бутылки, и голова снова уходит в отпуск, но теперь накосячить я не боялся: в родных стенах ничего не страшно.
Под громкий набат церковных колоколов, который без умолку звенит в моей голове, я пытаюсь вернуться назад в реальность. Рассудок просыпаться не желает от слова совсем, да и вспоминать вчерашний вечер после шестой стопки джина – тоже. Медленно приоткрываю один глаз, чтобы оценить масштабы катастрофы; так, ну я по крайней мере всё ещё дома, лежу в своей комнате на постели в спортивных штанах, хотя процесс переодевания не помнил, и вокруг царит относительный порядок – на места просились только те вещи, которые я разбросал утром.
Несколько минут просто лежу, не шевелясь, и жду, пока голова престанет звенеть. Когда головная боль устаканивается, я начинаю чувствовать другую – точечную пульсацию в районе правого уха. Тяну к нему руку, и пальцы нащупывают небольшое металлическое кольцо; сон снимает рукой, и я вскакиваю на ноги, отчего комната начинает кружиться, но связи с реальностью я не теряю.
Откуда в моём ухе взялся пирсинг, чёрт возьми?!
Вопреки всем своим отвратным отношениям к этой хрени вытаскивать его не решаюсь, ибо ухо горит адским пламенем. Пофигу, вытащу, когда заживёт и не будет болеть так, словно у меня там торчит кусок арматуры.
Тянусь за телефоном, чтобы проверить время, и замечаю кучу сообщений из общего чата, но вовсе не они привлекают моё внимание, а обычное смс, отправителем которого значился банк.
Хмурюсь и вчитываюсь в текст.
Перечитываю несколько раз прежде чем до меня доходит суть.
Я купил байк?!
3. Оля
Четыре года назад…
Это определённо самый худший день моей жизни.
Я плохо помню, с чего именно всё началось – кажется, я проснулась посреди ночи из-за сильного приступа тошноты, и еле успела добежать до ванной комнаты. На шум прибежали родители и в шоке уставились на меня – я не знала, что выгляжу настолько плачевно. О том, что у меня высокая температура, я догадалась по тому, что всю меня можно было смело выкручивать; лоб был липким от пота, лицо раскраснелось.
А ещё я с трудом стояла на ногах.
Дикая жажда, словно в горле поселилась пустыня Сахара, атаковала меня настолько внезапно, что поначалу першение в гортани я приняла за простуду. Не помню, чтобы я ещё когда-либо в своей жизни выпивала столько жидкости за одну ночь.
Чувствуя моё состояние, близняшка металась в постели, словно её мучил кошмар, но слава Богу, чувствовала себя нормально. Родители поначалу хотели отослать её к бабушке, но расстояние роли не играло – в конечном итоге ей всё равно было плохо.
К утру у меня начала шелушиться и зудеть кожа – настолько сухой она стала, несмотря на количество выпитой мною воды.
О том, когда в последний раз ела, я уже даже вспомнить не могла – в горло не лезло ничего, кроме жидкости. И когда после двух дней от такой жёсткой диеты у меня начали вваливаться щёки, родители перестали пичкать меня таблетками и вызвали скорую.
Как итог – острая кишечная инфекция.
Первые несколько дней у меня держалась температура под сорок градусов, я бредила и мучилась головной болью; мне нестерпимо хотелось отсечь её себе, лишь бы не страдать. Родители постоянно находились рядом и всегда в масках – чтобы не заразиться этой дрянью. Дотрагиваться до меня они тоже не решались – по той же причине.
Так в больнице я провалялась целую неделю, прежде чем организм начал вновь принимать пищу. Постепенно я восстанавливалась, но состояние всё равно оставляло желать лучшего – я чувствовала.
Яна пришла к исходу этой недели, потому что мучиться на расстоянии и видеть мучения друг друга – разные вещи.
Первое, что бросалось в глаза – её бледное осунувшееся лицо, будто она болела вместе со мной.
– Как ты? – слышу её тихий голос.
Вздыхаю, потому что можно было и не спрашивать: моё состояние написано у меня на лице.
– Отвратительно, – тихо отвечаю. – А ты?
– Примерно так же, – вздыхает близняшка.
Несколько минут мы сидим в полнейшей тишине, которая не напрягает ни меня, ни сестру, хотя по её лицу я вижу, что она хочет мне что-то сказать.
– Говори уже, в чём дело, – мягко настаиваю я, потому что если на сестру надавить, она будет молчать уже чисто из принципа.
Яна несколько минут молчит, и мне начинает казаться, что, возможно, она меня не услышала меня за собственными мыслями, когда близняшка наконец отвечает.
– У тебя никогда не было ощущения, что ты как будто проживаешь чью-то чужую жизнь, а не свою?
От неожиданности застываю посреди вдоха: уж очень непривычную тему она выбрала для разговора по душам.
– Что ты имеешь в виду? – хмурю брови.
Яна болезненно морщится – как раз в тот момент, когда я чувствую очередной приступ головной боли.
– Просто… Знаешь, иногда у меня такое чувство, будто я не в своём теле, что ли.
Да уж, прояснила ситуацию, ничего не скажешь…
– Я всё ещё не понимаю, о чём ты.
Близняшка тяжело вздыхает.
– Не знаю, как тебе это объяснить. – Она окидывает меня внимательным взглядом. – Мы ведь близнецы, разве ты ничего такого не чувствуешь?
Я прислушалась к своим ощущениям, но не почувствовала ничего, кроме гробовой усталости и слабости. Откидываюсь на подушки, потому что, хоть самое страшное и было позади, сил не хватало даже на то, чтобы просто сидеть, не напрягаясь.
– Нет, прости.
Очередной тяжёлый вздох.
– Ну может это оттого, что ты болеешь, – не слишком уверенно констатирует она возможное объяснение. – Вернёмся к этому разговору, когда ты окончательно придёшь в себя.
Но вопреки всему к этому разговору мы не возвращаемся ни в день моей выписки из больничного ада, ни через неделю, ни через месяц. Когда я не выдержала и сама начала разговор на эту тему, Яна лишь нахмурилась.
– Должно быть, это просто были галлюцинации, я ведь в какой-то степени болела вместе с тобой, – отмахнулась она.
Все мои дальнейшие расспросы заканчивались одинаково, так и не успев начаться – это всё «глюки», «бред», «игра воспалённого разума» и всё в таком духе. Примерно неделю я пыталась вытащить из неё хоть что-то, пока она вообще не начала заявлять, что такого разговора между нами не помнит. Больше давить на неё я не стала и последовала её примеру – махнула на всё это рукой.
А потом, примерно через два месяца после выписки мне приснился сон; вернее, это был скорее кошмар: на улице была глубокая ночь, а я бежала куда-то, на ходу захлёбываясь от собственных слёз. На дворе стояла зима, а на мне были надеты простые джинсы и тоненький свитер; на ногах и вовсе домашние тапочки. Я неслась, не разбирая дороги не только из-за бесконечного потока слёз, но и из-за того, что совершенно не знала, куда мне идти. Внутри огромной дырой зияла пугающая пустота, которая вместо безразличия причиняла адовую по мощи боль, отчего грудную клетку стискивало до белых пятен перед глазами, а дыхание срывалось истеричными всхлипываниями. Я не могла понять, в чём причина этой пустоты, но причиняла она жуткий дискомфорт. И во всём этом не было бы ничего пугающего, если б не одно «но».
Это было не моё тело.
Это была не я.
Хотя лицо, когда я посмотрела на него в отражении витрины, было вполне себе моим.
И всё же что-то было не так.
Я проснулась посреди ночи, в холодном поту, на влажных простынях, и не сразу поняла, где нахожусь, и как меня зовут. Хватала ртом воздух, словно вытащенная на лёд рыба, и никак не могла в полной мере насытить им лёгкие. Ощущение сюрреальности было настолько… реальным, что мне стало не по себе, и захотелось прочистить желудок.
Теперь я в полной мере ощутила то, что два месяца назад пыталась донести до меня близняшка.
Я вскочила с кровати и тихо прошмыгнула в комнату сестры; на приличия не хватало терпения, поэтому я просто включила ночную лампу на её прикроватной тумбочке и бесцеремонно растормошила Яну. Сестра потёрла сонные глаза и недовольно на меня посмотрела.
– Ты хочешь сказать мне что-то настолько важное, что это никак не могло подождать до утра?
– Совершенно верно, – нервно отвечаю, и Яна бросает на меня удивлённый взгляд. – Говоря о том, что ты – это не ты, ты имела в виду эти странные сны, не так ли?
Её лицо немного бледнеет и вытягивается ещё больше.
– Ты… Тебе тоже снились?
– Только что, – киваю головой. – Что всё это значит?
Сестра не может дать мне внятного ответа, хотя и я сама не могу его найти. Мы решаем эту головоломку почти до рассвета, когда уже нет смысла ложиться спать, потому через час вставать на учёбу, и в итоге приходим к выводу; что видим во снах друг друга, просто в повседневную жизнь вплетаются элементы фантастики, подсмотренные в фильмах или ещё что-то в этом роде.
После этой ночи подобное снилось нам ещё раза два или три, а после эти дурацкие сны пропали также неожиданно, как и появились. В качестве причины мы с сестрой остановились на той, согласно которой катализатором послужила моя болезнь, сделавшая наш рассудок уязвимым и впечатлительным, а всё остальное доделала фантазия. Так себе объяснение, конечно, но нам было проще поверить в это, чем во что-то сверхъестественное.
Настоящее время.
Я это к чему вспомнила-то…
Пугающие до чёртиков сны вернулись.
А мы с сестрой и близко не были больны.
Больше всего меня в этой ситуации напрягало то, что все действия «меня-не меня» во снах происходили ночью – я и так не питаю симпатии к темноте, а когда она ещё и оживает в твоём подсознании, в пору было запасаться «Валерьянкой».
В этот раз я одета по погоде: тёплая куртка, утеплённые джинсы и зимние ботинки; с неба лёгкими хлóпушками падали снежинки, город всё ещё по-новогоднему украшен, хотя атмосферы праздника уже не ощущается. Внутри уже нет той пугающей дыры, которая разрывала мою грудь болью четыре года назад, но приятного всё равно было мало; как ни выравнивай скомканную салфетку, складки всё же остаются. Причина такого внутреннего состояния по-прежнему оставалась для меня не ясна, но это определённо должно было быть что-то серьёзное, потому что теперь к боли присоединился ещё и лёгкий оттенок печали.
Мне, пересмотревшей «Сверхъестественного», со стороны это напоминало одержимость: мою душу выдрали из собственного тела и запихнули в тело моей несуществующей копии и заставили прочувствовать настолько реалистичные эмоции, как будто это и не сон вовсе.
В кармане вибрирует телефон, и я тянусь за ним, чтобы ответить на звонок; на дисплее отображаются чьи-то инициалы, но у меня словно шоры перед глазами – совершенно не могу разобрать имя звонившего. Едва палец тянет зелёную трубочку, как я вновь просыпаюсь в холодном поту на взмокших простынях – а ведь я уже успела забыть, каково это.
Самое удивительное – мы с Яной никогда не видим эти сны одновременно; если сегодня таким кошмаром мучаюсь я, то сестра спокойно спит в своей комнате, и наоборот. Так что, скорее всего, наша теория насчёт того, что мы просто видим друг друга, не так уж и безосновательна.
Стоит ли говорить, что после такого я в эту ночь больше не заснула?
Думаю, нет.
На учёбу собиралась вяло и безынициативно; если б не близняшка – вообще осталась бы дома досыпать, но Яна буквально вытолкала меня из квартиры и потащила вниз.
Во дворе, несмотря на раннее утро, группа школьников атаковала друг друга снежками, и на секунду я вспомнила собственное детство, которое прошло в деревне у папиной мамы, которая ушла от нас в мир иной шесть лет назад. Помню, что мы с сестрой стёрли парочку портфелей, используя их вместо ледянки, когда катались с горки – ох и досталось же нам тогда от родителей!
Мы с сестрой рассаживаемся каждая в свой автомобиль – они у нас были абсолютно идентичны, отличались только по цвету – у меня был шоколадно-коричневый, а у Яны – голубой. Иногда мы менялись машинами, и сестра говорила, что так я становлюсь полноценным колокольчиком.
Даже несмотря на то, что я ответственный водитель, мне очень хочется заснуть за рулём, и я пытаюсь всеми возможными способами не дать себе этого сделать: щипаю себя, хлопаю по щекам и включаю свою любимую песню «NiT GriT – Prituri Se Planinata by Stellamara (NiT GriT Remix)» так громко, что вибрируют стёкла.
Но сон с меня слетает, как только я паркуюсь на университетской стоянке и вижу Егора Корсакова в окружении друзей. Я разузнала о нём у своей одногруппницы Марины Серебряковой; как оказалось, о Корсакове знает весь университет – он и четверо его друзей были настолько популярны, что находились на одном уровне с «One Direction» – по местным меркам, разумеется.
Сейчас он стоял в окружении парней, двое из которых обнимали девушек, и так улыбался, что у меня начинало щемить сердце – не бывает настолько красивых идеально сложенных парней. А ещё мне не верилось, что из всех девушек универа он выбрал именно меня – я, может, и не дурнушка, однако вокруг было полно девчонок гораздо красивее меня. Но внутри меня жила маленькая Золушка, которая верила, что даже на таких, как я, принцы тоже обращают внимание.
Из динамиков донеслась песня Адлер Коцба & Timran – «Капучино», и я невольно вспомнила тёплые карие глаза Егора, которые приковывали меня к полу всякий раз, как я попадала в их капкан.
Егор меня не заметил. Пользуясь этим, я вышмыгнула из своей машины и торопливым шагом направилась ко входу. Корсаков был совершенно не похож на Влада, несмотря на то, что тоже в каком-то смысле преследовал меня. Он не уговаривал меня начать с ним встречаться, и вместе с тем его глаза обещали так много, что я каждый раз на мгновение теряла собственную личность. А когда он случайно дотрагивался до меня, по коже ползли огненные всполохи, будто по венам вместо крови текло чистое электричество мощностью в пару тысяч киловатт. Рядом с Егором дыхание учащалось, а сердце неслось бешеным галопом, словно соревнуясь с лёгкими по количеству сокращений.
А тот поцелуй на лестнице… Странно, что моё сердце в тот момент не разорвало грудную клетку и не выскочило прямо на ступеньки танцевать сальсу – таких эмоций я ещё не получала; и, хотя целовалась я не впервые, это был первый подобный поцелуй в моей жизни – искромётный и абсолютно нереальный. И с каждым днём я думала о нём всё больше.
Правда, кое-что меня всё же смущало: иногда у Егора был такой взгляд, будто он вот-вот потеряет тормоза и начнёт сносить головы – в прямом смысле этого слова. Каждый раз, когда я натыкалась на парня в таком состоянии, в горле пересыхало, и хотелось бежать без оглядки.
Не хотела бы я перейти ему дорогу.
Неосознанно прикладываю пальцы к губам, в очередной раз вспоминая наш поцелуй.
Я хотела бы стать для него кем-то другим.
А ещё мне очень хотелось повторения.
От подобной мысли щёки загорели огнём, словно я только что призналась в своём желании во всеуслышание. Осмотревшись по сторонам, я двинулась было в сторону своего факультета, когда за спиной раздался знакомый голос.
– Бежишь от кого-то? – вкрадчиво и спокойно спросил Егор, и я поворачиваю голову на звук его голоса.
Его лицо оказывается неожиданно близко; так близко, что я замечаю дикий предвкушающий блеск в его бездонных глазах.
В этих сводящих с ума глазах цвета песчаного дна, из-за которых все мои мысли растворились где-то у основания черепа.
Чёрт.
Мне приходится хорошенько тряхнуть головой и отвернуться, чтобы заново начать соображать хотя бы приблизительно адекватно.
– Вовсе нет, с чего ты взял?
Я хотела произнести это максимально безразлично, но дрожь в голосе с головой выдала моё внутреннее волнение, заставив Егора ухмыльнутся.
– Так оглядываются по сторонам, когда ищут кого-то или скрываются, – со знанием дела возражает парень. – Так какой вариант у тебя?
Приходится пару секунд размышлять над ответом: первый вариант поставит меня в неловкое положение, показав тем самым мой интерес к его персоне; второй вариант выставит меня слабой в его глазах, утвердив в мыслях о том, что я не в состоянии противостоять его возможному интересу ко мне.
– Мне кажется, что бы я сейчас ни ответила, у меня всё равно будут проблемы, – бурчу в ответ и продолжаю движение в сторону своего факультета.
Егор не отстаёт ни на шаг, и когда я, не сумев перебороть любопытство, смотрю в его лицо, то замечаю улыбку – невероятно открытую и совершенно мальчишескую. Если бы я была эгоцентричной особой, уверенной в собственной неотразимости, я бы сказала, что парень влюблён в меня.
Но я была совершенно другой, и мозг работал по-другому, поэтому я остановилась на том, что его просто позабавили мои умозаключения.
И я бы осталась при своём мнении, если бы его рука неожиданно не обвила бы мою талию, притянув к своему хозяину и заставив меня замереть на месте.
– Знаешь, проблемы будут тебе обеспечены, даже если ты вообще промолчишь, – заявляет парень с плотоядной улыбкой, от которой у меня спотыкается сердце.
Прежде чем я успеваю среагировать, Егор воплощает в жизнь моё желание – склоняет ко мне голову и накрывает мои губы своими. Этот поцелуй отличается от предыдущего своей нежностью, хотя по шкале крышесносности оказывается не менее сильным. Его мягкие настойчивые губы совершенно порабощают мою собственную волю, заставляя беспрекословно подчиняться, хотя я даже не помышляла о сопротивлении. Как раз наоборот – я тянусь к Егору каждой клеточкой своего тела, искренне отвечая на поцелуй, который, кажется, грозился спалить меня дотла.
– Тебе никуда от меня не деться, красавица, – рвано выдыхает он в мои губы.
Отпускает так же резко, как и обнял, и оставляет меня один на один с моей растерянностью и полнейшим хаосом мыслей.
Теперь уже на ватных ногах свой факультет, а сердце предательски жаждет следующей встречи с Егором.
Неужели я всё-таки ему хоть немножечко нравлюсь?
Из таких размышлений меня вытаскивает звук пришедшего на телефон сообщения от папы.
«Привет, ребёнок. После учёбы дуй сразу домой – есть вариант по твоему трудоустройству».
