Текст книги "Мститель (СИ)"
Автор книги: Карина Рейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)
– Поехали.
Корсаков тоже поднимается, но вместо того, чтобы следовать за мной в коридор, хватает за плечи и прижимает к себе спиной, крепко обхватив руками.
– В таком состоянии ты никуда не поедешь, – бодает меня головой в плечо. – Ты слишком зла, чтобы трезво и хладнокровно оценивать ситуацию; так что давай ты сначала остынешь, а вечером мы сделаем так, как ты хочешь.
Мои руки заходятся мелкой дрожью, подтверждая слова Егора об уровне моей злости, так что мне действительно надо выдохнуть и как-то привести мысли в порядок, только я не знаю, что способно меня отвлечь.
Выход подсказывает Егор; не словами, конечно, а действиями, потому как его руки всё ещё прижимали меня к нему, а губы уже исследовали мою шею. Мы были вместе только раз, после чего я получила нож в спину ни за что, но сейчас это меня не отталкивало – Егор уже сполна искупил свою вину в моих глазах.
– Чёрт, как же я скучал по тебе, – выдыхает он мне в затылок, и от этого у основания черепа рождаются тысячи мурашек, которые потоком скатываются вдоль позвоночника.
Из головы мгновенно улетучивается мысль о том, что за окном – белый день, а в комнатах по соседству – родители и сестра, а стены в квартире сделаны даже не из картона, а из кальки, а всё потому, что…
– Я тоже скучала, – отвечаю так же тихо, пока парень оставляет легкий поцелуй на моём виске.
Господи, как же не вовремя мы вспомнили о том, что мы оба – на расстоянии вытянутой руки друг от друга; что вчера, вместо того, чтобы прислушиваться к себе в поисках истины, которая загодя была мне известна на сто процентов, я могла бы вспомнить ощущение его рук на своей коже; позволить ему не только сказать, но и показать, как сильно он меня любит; самой дать понять, что я не бесчувственная глыба льда, а девушка, которая любит его не меньше, чем он меня. И вот сейчас, когда я должна была успокаивать родителей, оказывать поддержку Оле или поговорить наконец с Олесей – в общем, делать что-то действительно важное и нужное – вместо всего этого я желала снова оказаться в стальных объятиях парня, рядом с которым забывала всё на свете.
Разве это не характеризует меня как ветреную и эгоистичную особу?
Додумать на эту тему мне не дают настойчивые руки Егора, который разворачивает меня к себе лицом, чтобы впиться в мои губы своими – так, будто он хотел соединить нас в одно целое, а не просто поцеловать.
Очень трудно рассуждать о тяготах взрослой жизни, когда с тобой вытворяют такие вещи; проще просто выключить голову и сгореть в этом пламени, которое начисто лишает тебя рассудка. Особенно, если при этом ты и сама не против того, чтобы поддаться искушению, потому что это единственная вещь, которой тебе искренне хотелось. Мне нравится перебирать пальцами его густые непослушные пряди, пока Егор слегка покусывает мои и так опухшие губы; впиваться ногтями в его кожу, когда его язык осторожно касается моего; улавливать его едва заметную дрожь от моих тихих полустонов, которые против воли срываются с губ; чувствовать, как в ответ на мои объятия он ещё сильнее прижимает меня к себе; делить с ним на двоих один кислород, которого в итоге не хватает ни мне, ни тем более ему.
Мы настолько увлеклись друг другом и собственными ощущениями, что даже не услышали звук дверного звонка, хотя все наши соседи регулярно жалуются на то, что он чересчур громкий. Выныриваем из своего уютного мирка только тогда, когда неподалёку раздаётся не то смущённое, не то удивлённое покашливание.
Непонимающе отрываюсь от Егора и поворачиваю голову вправо, чтобы встретиться глазами с… Демьяном.
Который, кстати сказать, не слишком-то дружелюбно смотрит на Корсакова.
– Привет, – приветствие выходит удивлённым, потому что я никак не ожидала его увидеть. – Что ты здесь делаешь?
– Хотел убедиться, что у тебя всё в порядке – ты отключила телефон, – напряжённо отзывается Стрельцов, даже не глядя в мою сторону.
Всё это время он настойчиво сканировал взглядом Егора, будто оценивал… соперника; который, к слову, вдруг как-то резко напрягся – не знаю, что он там увидел – и отодвинул меня чуть в сторону, спрятав за свою спину; полагаю, моё «фамильярное» отношение тоже не укрылось от него – чтобы называть человека вдвое старше тебя на «ты», надо быть либо последним хамом, либо состоять с ним в близких отношениях.
Но на поведение Егора мне только осталось закатить глаза – детский сад, не иначе.
– Со мной всё в порядке, Дим, – мягко улыбаюсь ему, а Егор, кажется, напрягается ещё больше.
– Я просто ехал мимо и решил зайти, – по-прежнему испепеляя глазами Корсакова, отвечает Демьян, а меня это начинает бесить.
Отпихиваю Егора в сторону и становлюсь в аккурат между ними, потому что они – уже не маленькие мальчики в детском саду, а я – не единственная игрушка на всю ясельную группу.
– Может, хватит? – спрашиваю раздражённо. – Егор – это Демьян, мой начальник и старый армейский друг отца; Демьян – это Егор, мой…
– …будущий муж, – не без предупреждения и угрозы в голосе перебивает меня Корсаков, и мне чудом удаётся не уронить собственную челюсть на пол.
Демьян понимающе хмыкает – мол, сам был молодым, понимаю, куда ты клонишь
– и его взгляд перестаёт быть таким колючим.
– Где твои родители? – уже мягче спрашивает он, посмотрев – о Боже, неужели! – на меня. – Хотел обсудить с твоим отцом нашу встречу с боевыми товарищами.
События, развернувшиеся в квартире несколькими минутами ранее, вновь резво вспыхивают в памяти, заставляя тяжело вздохнуть, и вот я снова чувствую на себе руки Егора вместе с его молчаливой поддержкой. Сжимаю зубы, потому что надоело распускать нюни – даже Яна вела себя сдержаннее, а ведь мы всегда одинаково на всё реагировали!
Ну или мне так было проще принимать собственную слабость…
– У нас тут сегодня развернулась драма, достойная пера Тургенева, – вздыхаю.
Но углубляться в подробности не собираюсь: неважно, насколько хорошо я успела узнать Демьяна, и что он – друг отца; такие вещи касаются только членов моей семьи и парня, стоящего позади и не сводящего подозрительного взгляда со Стрельцова.
Однако голос неожиданного гостя, видимо, услышал и отец, потому как уже через минуту он пожимал руку друга, но без особого энтузиазма – практически на автомате, натренированным за долгие годы дружбы движением. Они оба скрываются на кухне, даже не потрудившись прикрыть за собой дверь, и о чём-то в полголоса беседуют. Я прислоняюсь спиной к груди Егора, который прячет меня в надёжном кольце своих рук, и утыкаюсь носом в его щёку.
– Будущий муж, значит… – фыркаю. – Не знала, что ты такой ревнивый.
– Ты даже не представляешь, насколько, – подтверждает он, целуя меня в лоб. – Но вообще-то я не шутил.
Замираю настолько резко, что, кажется, даже мыслительный процесс в голове немного подтормаживает. Разворачиваюсь в его руках, и, должно быть, на моём вытянувшемся лице отражается гораздо больше эмоций, чем человек в принципе может испытывать, потому что Егор громко и заразительно хохочет.
– У тебя такое лицо, будто я попросил тебя сплясать на раскалённых углях, – он ерошит пальцами мои и так спутанные волосы. – Мне казалось, что все девчонки только и мечтают, как бы окольцевать какого-нибудь бедолагу.
Теперь смеюсь уже я.
– Ты самый тот бедолага, ага, – выразительно осматриваю его целеустремлённый вид, приправленный шикарным телом, сногсшибательным обаянием и невообразимым шармом. Складываю руки на груди. – Между прочим, это ты ляпнул про мужа, я тебя за язык не тянула.
– Всё верно, ты тянешь меня за кое-что другое.
Он вдруг становится таким серьёзным, когда берёт мою правую руку и прижимает её к своей груди – там, где бьётся сердце; под моей ладонью оно стучит совсем не ровно и спокойно, а так, будто он только что пробежал стометровку на время. Не замечаю, как учащается моё дыхание, а пульс подстраивается под сердце Корсакова, но когда он прикладывает свою ладонь к моей груди, наши сердца уже бьются в унисон, напоминая работу шестерёнок в давно отлаженном механизме. Мне так тепло, спокойно и надёжно рядом с ним, но я отчего-то все равно не могу воспринимать его слова про «будущего мужа» всерьёз, хотя в серьёзности и глубине его чувств не сомневаюсь ни капли.
Мы так и стоим, пока наши сердца не прекращают свою сумасшедшую гонку, опьянённые близостью друг друга, и вот Егор нежно целует меня в висок.
– Ну как, успокоилась? – слышу его тихий шёпот и понимаю, что он совсем не сердце имеет в виду.
Снова вздыхаю, понимая, что оттягивать сложный разговор нет смысла, и прислушиваюсь к собственным ощущениям; не могу сказать, что я прям вот так просто взяла и приняла всё как есть – перед этим нужно как следует во всём разобраться. Но более-менее рационально и трезво мыслить могу; достаточно рационально, чтобы понять, что в этой ситуации нет иных виноватых, кроме недопонимания и неумения слушать и слышать друг друга. В конце концов, никто из нас ведь не знает, что тогда случилось с Василисой (назвать её мамой пока язык не поворачивается), куда делись они с Олесей, и за что именно она так со мной поступила. И до тех пор, пока я это не выясню, судить о ситуации дальше попросту глупо.
Поэтому на вопрос Егора я твёрдо киваю и вопросительно смотрю на него; теперь вздыхает уже он, но тянется в карман за ключами от машины и лукаво ухмыляется.
– Я буду там с тобой, даже если ты захочешь поговорить с ней один на один, потому что кто-то должен будет нажать за тебя на педаль тормоза, если тебя вдруг занесёт.
Снова киваю и плетусь в комнату Яны – близняшку это касается не меньше, поэтому будет лучше, если мы не станем повторять ошибки прошлого и всё сделаем вместе.
Сестра сидит на постели и испепеляет стену невидящим взглядом – при этом даже не моргая; на моё появление не реагирует совершенно, и я понимаю, что она в очередной раз ушла куда-то в себя; молча, без всяких скандалов, после любого стресса она просто «пропадает» – закрывается где-то внутри, и иногда до неё не достучаться. И мне кажется, что это много хуже, чем если бы она билась в слезах и истерике.
Яна ожидаемо соглашается, но перед тем, как выйти в коридор, копирует меня и снова звонит Андрею – чтобы он был рядом.
Поместиться в «BMW» Егора втроём не было возможности, поэтому Яна села в свою машину, и я начала переживать, чтобы в дороге она не утратила концентрацию, потому что если она задумается о чём-то и перестанет смотреть за дорогой – боюсь, случится авария.
– Может, я поеду с близняшкой? – спрашиваю парня, когда мы оба уже пристёгнуты.
Егор кидает быстрый взгляд в зеркало заднего вида и отчего-то хмурится.
– Только за руль сядь сама, хорошо? – спрашивает он, и мне становится понятно, что он заметил что-то на её лице; что-то такое, что натолкнуло его на те же мысли, которые одолевают и меня.
Выскакиваю наружу и подхожу к машине Яны; она смотрит на меня в полном недоумении, когда я открываю дверцу с её стороны и тянусь отстегнуть ремень безопасности.
– Ты чего? – округляет она глаза.
– Пересаживайся на пассажирское, я поведу, – нетерпящим возражений тоном отвечаю.
Пару секунд сестра смотрит на меня, будто видит в первые, и всё же перелезает на соседнее сиденье.
– Вот и умница, – бормочу себе под нос.
Яна умудряется расслышать и скептически фыркает, но мне без разницы – она мне потом ещё спасибо скажет.
В нужном дворе тормозят одновременно три машины: наша с Яной, Егора и Андрея, который, скорее всего, чтобы сегодня быть рядом с моей сестрой, забил на свои областные соревнования. И сегодня я впервые не завидую белой завистью своей близняшке, потому что у меня тоже есть человек, которому на меня не наплевать.
Пока мы бредём к подъезду, меня пробирает нервная дрожь, но вместо того, чтобы вцепиться в Егора, я хватаюсь за руку Яны, которая добела стискивает мою ладонь в ответ. Кажется, ещё немного – и мои кости раскрошатся, словно хрусталь, под её натиском, но только так я чувствую себя лучше.
Перед нужной дверью парни пропускают нас вперёд, но мы с сестрой, словно застывшие статуи: не можем даже шевельнуть пальцами, чтобы дотянуться до звонка или постучать по лакированной поверхности. Яна приходит в себя первой; костяшки её пальцев правой руки – она левша, но её левая рука сжата в моей ладони – гулко соприкасаются с деревянной дверью. Мы вчетвером замираем и прислушиваемся к звукам по ту сторону; сначала слышна только тишина, но через пару секунд раздаются чьи-то шаги, и вот в двери проворачивается замок. Словно в замедленной съёмке я наблюдаю, как распахивается дверь, и предо мной предстаёт… Ну, это как если бы я посмотрела на Яну – абсолютно идентичная девушка. И всё-таки мои глаза пытались отыскать хоть какое-то отличие, отказываясь признавать, что всё это время нас было трое. Но нет, в ней не было ничего, чего не было бы у меня или у Яны – даже маленькая родинка у левого виска на своём месте.
Олеся стояла в домашних тёмно-синих шортах и безразмерном сером нечто, напоминающем футболку; её волосы завязаны в высокий хвост, а выражение лица говорило о том, что она как минимум в шоке. Хотя сложно было сказать, кто из нас был удивлён больше: она, я или Яна.
Казалось, что мы вполне себе можем говорить и без слов – просто достаточно посмотреть в глаза, чтобы понять, о чём думает каждая из нас.
Наконец, Олеся часто моргает и прокашливается.
– Зайдёте? – Ага, вот оно – хоть тембр голоса не тот! Хотя, у нас с Яной он ведь тоже не одинаковый… – Я так понимаю, это надолго…
Не могу сказать, с какой интонацией она это говорила: была ли она по-прежнему зла на нас за что-то, не была рада нас видеть или просто скрывала за безразличием свою боль и одиночество? Интересно, Василиса тоже здесь, или они живут отдельно друг от друга?
Мы прошли в светлую гостиную, которой явно не помешал бы ремонт, как, впрочем, и всей квартире; Олеся плюхнулась в кресло, жестом разрешив нам сесть на старенький диван, и опустила глаза в пол.
– Так, ладно, я уже совершенно не понимаю, что происходит, – подаёт голос Андрей, вырывая меня из раздумий. – Вы – трое близняшек, которые почему-то оказались разделены или что?
Хм, а мне казалось, что Яна ему всё по телефону объяснила…
– Что случилось с Василисой? – спрашиваю я.
Олеся фыркает.
– Тебе так сложно назвать её мамой?
– Нас воспитывали другие люди, если ты не забыла, – едко вставляет Яна, отчего Олеся кривится и отворачивается.
– Конечно, с глаз долой, из сердца вон, – копируя её тон, отвечает она.
– Не мы выбрали себе такую участь! – резонно замечаю. – Тебе не в чем нас обвинять!
– А как насчёт забрать меня к себе после смерти мамы?! – истерично взвизгивает Олеся.
Наши с Яной рты широко распахиваются от неожиданности: мы готовы были ко всему, но точно не к такому. Я надеялась поговорить с женщиной, которая дала нам жизнь, возможно, узнать что-то о своих корнях – в конце концов, мы были бы не первой семьёй, в которой несколько родителей.
– Она умерла? – тихо каркаю я.
Олеся окидывает меня недоверчивым взглядом, но, очевидно, искреннее удивление на наших лицах говорит красноречивее слов.
– Так вы не знали? – обескураженно спрашивает она.
– Что случилось? – вместо ответа спрашивает близняшка.
Глаза Олеси подозрительно блестят, когда она поворачивается к Яне.
– Мне было три; мама в то время работала на двух работах, чтобы мы могли свести концы с концами. Я часто оставалась под присмотром соседок, пока она работала. Если честно, я плохо помню то время – была слишком маленькой, но те старушки, что присматривали за мной, рассказали об этом, когда я вернулась на нашу старую квартиру после выхода из детского дома. По их словам, мать тянула меня, как могла, и никогда никому не жаловалась; правда, однажды сказала, что ей очень жаль, что она не в состоянии обеспечивать и двух других своих дочерей самостоятельно. – Олеся перевела дух, а я тем временем попыталась избавиться от мурашек, что заставляли волосы на затылке вставать дыбом. – Она часто брала меня куда-то с собой и пропадала на полдня; кто-то говорил, что у неё появилась третья работа, и ей приходилось брать меня с собой, а кто-то считал, что она просто просит на улице милостыню – с детьми ведь получают больше – но я не могла в это поверить.
– Она приводила тебя к нам, – тихо вставляет Яна. – Родители рассказали, что Василиса первые три года после нашего рождения очень часто приходила к нам и приводила тебя, чтобы мы хоть немного были вместе.
Олеся всхлипывает, и я подавляю в себе желание подскочить к ней и обнять, потому что она, скорее всего, к такому ещё не готова.
– Об этом я не знала, – качает она головой. – Некому было рассказать. В общем, в один из вечеров после работы мама вернулась домой не одна – один из её бывших ухажёров увязался за ней до самого дома. Что он ей предлагал – не знаю, но соседка сказала, что из нашей квартиры были слышны крики, и это наталкивает на мысль, что мама была не рада визитёру. Скандал закончился глухим ударом чего тяжёлого об пол и спешным исчезновением маминого ухажёра – никто точно не знает, что случилось; ходили слухи, что этот урод толкнул маму, она потеряла равновесие и ударилась головой об угол стола, когда падала, и от этого скончалась. Полиция увезла тело, а меня отдали в руки органам попечения, так как других родственников у нас с мамой не оказалось. Пятнадцать лет я провела в детском доме, потому что никто не хотел брать взрослого ребёнка – все предпочитали малышей, которые ещё толком сидеть не умеют. После я вернулась в квартиру мамы, которая после её смерти досталась мне, но жить там было невмоготу – всё напоминало о ней. Поэтому я продала её и купила поменьше и подальше – чтобы даже мимо двора того не проезжать. А через пару лет встретила вас двоих, – Олеся обвела взглядом нас с Яной, а мы с сестрой удивлённо переглянулись. – Вы проходили плановый медосмотр в той же больнице, где и я. Сначала я подумала, что у меня просто глюки, ведь не может же быть, чтобы я встретила двух своих клонов. А потом в голове что щёлкнуло – ведь соседка говорила про «ещё двух дочерей». И мне стало обидно: оказывается, всё это время у меня была семья, и всё же я большую часть жизни провела в заведении, больше похожем на тюрьму. Вы выглядели такими дружными, когда разговаривали между собой, и я почувствовала укол зависти. Да и одеты вы были лучше меня – в общем, ваш внешний вид буквально кричал о том, что я неудачница.
– Но отчего же ты не подошла к нам тогда? – всплеснула я руками, неосознанно повышая голос, и чьи-то сильные пальцы сжали мои плечи.
Егор.
Нажимает вместо меня на тормоз, как и обещал.
Олеся недоумённо посмотрела на меня, а после перевела взгляд в пол.
– Тогда не это пришло мне в голову; я думала, что вы знаете обо мне, но вам плевать на меня, иначе я бы не росла в приюте.
– Поэтому ты подставила её? – кивает Яна в мою сторону.
Лицо Олеси краснеет, когда она смотрит куда-то за мою спину.
В сторону Корсакова, я полагаю.
– Это вышло случайно, – качает она головой. – В тот вечер мы с моим парнем поссорились, и я не придумала ничего лучше, как пойти в клуб и утопить горе в стакане чего-нибудь покрепче. Там я встретила его, – она кивнула на Егора. – С тобой было приятно общаться; на мгновение я даже пожалела, что не встретила тебя раньше Сергея. Ты хотел развлечься, а в мою больную голову пришла «гениальная» идея отомстить парню, который изменял мне направо и налево. Вот только он будто следил за мной, и когда застукал нас в туалете, я солгала ему, сказав, что ты приставал ко мне. Я не могла сказать ему правду, потому что Сергей, помимо всего прочего, не брезговал поднять на меня руку, особенно когда не совсем трезв. В общем, утром он заставил меня написать заявление об изнасиловании – ему как раз были нужны деньги, потому что он проиграл крупную сумму в карты. Не умею я выбирать мужчин, одним словом. Я пыталась сопротивляться, но он пригрозил «заставить меня пожалеть», а я боялась его до смерти, поэтому сделала, как он сказал. И я прошу за это прощения.
– Но ведь ты назвалась Олей, – непонимающе нахмурился Егор, подавшись вперёд. – Когда я спросил в коридоре, как тебя зовут, ты представилась Олей Измайловой.
Олеся кивнула.
– Измайлова – это фамилия мамы, а Олей меня называют друзья – сокращённо от Олеси. Я уже привыкла к этому и всегда представляюсь Олей. Когда ты заявился ко мне несколько дней назад и стал спрашивать, знала ли я, что подставляю сестру, когда назвалась её именем, я поняла, что попала пальцем в небо, и что таким способом хоть немного сделаю больно тем, кому было на меня наплевать, потому и кивнула. Но повторюсь: тогда, четыре года назад, я сделала это не специально. А теперь, когда мне стало ясно, что вы ничего не знали обо мне, я прошу у вас троих прощение за то, что так всё вышло.
Если честно, после её последних слов мне стало глубоко плевать, как она отнесётся к тому, что я собиралась сделать; поэтому вскакиваю на ноги и накидываюсь на Олесю, повиснув на её шее и прижав к себе что было сил. Она на несколько секунд застывает, а потом несмело обнимает меня в ответ. Буквально тут же я слышу всхлип Яны, и вот её руки стискивают нас обеих, наверняка до побелевших костяшек. Просто не передать те ощущения наполненности, которые я испытала, будучи рядом одновременно с двумя своими близняшками. Это вроде как поставить на место давно потерянный пазл, отсутствие которого ты не замечал до тех пор, пока тебе не ткнули пальцем на пустующий квадратик.
Мы отлепляемся друг от друга, вдоволь наплакавшись и, кажется, дружно решив больше не рыдать, потому что поводов для слёз не осталось.
– А где сейчас твой Сергей? – вдруг спрашивает Яна, осматриваясь по сторонам. Олеся шмыгает носом и переводит взгляд на меня.
– Его посадили за кражу через месяц после того, как он заставил меня написать заявление на твоего парня. Правда, там было всё намного сложнее – хозяин квартиры, в которую он влез, неожиданно вернулся, они схватились, и в итоге Сергею приплюсовали ещё часть первую статьи сто девятой. А потом – не знаю, должно быть от страха – я написала на него заявление, сняла побои, и ему приписали ещё и часть первую статьи сто семнадцатой. В общем, на свободу он выйдет ещё только через два года, но я надеюсь, что к тому времени в его голове хоть что-то станет на место, и он не будет меня искать.
Мы с Яной переглянулись, и у нас обеих на лице отразилась одна и та же эмоция.
– Вряд ли у него что-то щёлкнет, – говорю с сомнением. – Такие, как он, не меняются.
– Это в любом случае ничего не значит, – улыбается Олеся. – Меня есть, кому защитить.
Она кивает в сторону старенькой «стенки», на которой я только сейчас замечаю фотографию – Олеся в объятиях улыбчивого голубоглазого блондина, который смотрит исключительно на неё. И судя по тому, что по габаритам он не уступал моему Егору, Олеся не преувеличила. Выдыхаю, но всё-таки считаю нужным озвучить идею, которая пришла в мою голову буквально секунду назад.
– А может, ты лучше к нам переедешь?
Вместе с Олесей от неожиданности застывает и Яна, но потом на её лице застывает выражение «И почему я сама об этом не подумала?», и она переводит вопросительный взгляд на нашу общую близняшку.
– Спасибо, конечно, но я не думаю, что это будет удобно, – качает она головой. – К тому же, я, скорее всего, перееду к Димке, так что…
Олеся имеет в виду своего парня, а в моей голове так некстати всплывает образ совершенно другого человека с похожим именем. Отчего-то мне стало невыносимо жалко Демьяна, хотя у меня нет права его жалеть – он ведь не маленький беззащитный мальчик.
Оставалось только надеяться, что он попадёт в хорошие руки…
Домой мы с Яной вернулись только под вечер, и не одни, а в компании Олеси, которую стоило больших трудов уговорить приехать к нам и познакомиться с нашими родителями. Когда мы переступили порог родного дома, и на звук наших голосов в коридоре показались мама с папой, на их лицах застыло примерно то же самое выражение, которое было у меня в первые секунды после того, как Олеся распахнула перед нами дверь. Поначалу всем было как-то неловко; мы несколько минут молча сидели в гостиной, собираясь каждый с мыслями, пока Яна не начала рассказывать, почему Василиса так резко пропала с радаров. На мать было жалко смотреть – так плохо она не выглядела даже тогда, когда меня подкосила кишечная инфекция; она, подобно нам с сестрой, кинулась обнимать Олесю и долго убеждала её в том, что она вовсе не одинока, и они в любое время примут её с распростёртыми объятиями.
После последних – честное слово последних! – выплаканных слёз, мы втроём с сёстрами закрылись в моей комнате и несколько часов болтали обо всём на свете – даже поделились с Олесей своими странными снами. Олеся в свою очередь призналась, что тоже видела подобные сны – самым ярким был тот самый, когда я лежала в больнице. Разница была лишь в том, что в тот момент она догадывалась, кого видит в своих снах.
Отпускать её не хотелось, но Олеся сказала, что ради новых связей не собирается бросать старые, поэтому позвонила Диме, который приехал за ней буквально через десять минут. Мы с Яной проводили сестру, и близняшка сразу ушла к себе – восстанавливать силы в спасительном сне; я же прилипла лбом к стеклу, провожая в свете фонарей фигуру Олеси, которая скрылась в полутёмном салоне какого-то внедорожника, помахав мне на прощание рукой.
Знакомую машину я заметила только после того, как внедорожник Димки скрылся с глаз за поворотом. Нахмурившись, нащупываю в заднем кармане телефон и набираю выученный наизусть номер.
Трубку снимают после девятого гудка.
– Алло? – слышу в ответ полусонный голос Егора.
Мой рот удивлённо распахивается: он что, спит в машине под моими окнами?!
– Корсаков, ты совсем обалдел??? – яростно прикрикиваю в трубку и прикрываю рот ладонью. – Почему ты не поехал домой?!
Слышу какую-то возню, прежде чем он снова подаёт голос.
– Да блин, я собирался, но чё-то вырубает жесть, не хотел рисковать – вдруг утухну по дороге…
Вдоль позвоночника ползёт табун леденящих душу мурашек, стоит мне только представить, что Егор действительно мог заснуть за рулём…
На цыпочках выхожу в коридор, прислушиваясь к звукам в квартире, но слышу только тишину; на всякий случай заглядываю в комнату сестры, а потом к родителям, но все действительно спят мёртвым сном. Поэтому возвращаюсь на кухню и…
– Поднимайся, – тихо говорю этому балбесу, вновь приникнув к окну.
Егор вздыхает.
– У тебя будут проблемы.
– Это у тебя будут проблемы, если ты не перестанешь валять дурака и не притащишь сюда свою задницу! – чуть повышаю голос и на всякий случай кладу трубку, чтобы у него не было возможности переубедить меня.
С замиранием сердца наблюдаю за его машиной. Проходит десять секунд или целая вечность – не знаю – но наконец дверь со стороны водителя открывается, и я вижу Корсакова, который на несколько секунд приваливается к левому крылу своего «BMW». Когда его фигура скрывается в моём подъезде, я тихо приоткрываю входную дверь – совсем чуть-чуть, чтобы никто из домашних не услышал звук приближающегося лифта.
От уставшего вида Егора мне становится не по себе; я хватаю его за руку и быстренько втаскиваю в квартиру. Жду, пока он избавится от верхней одежды и обуви, и тихо веду в свою спальню – благо расстояние между комнатами достаточно большое, чтобы случайно кого-то не разбудить.
Подталкиваю его в сторону кровати, попутно стаскивая с него свитер – у нас ужасно жарят батареи; оставшись в футболке и джинсах, парень падает на самый край и, приняв удобное положение, затихает. С минуту я смотрю, как поднимается и опускается его грудь в такт дыханию, и отчего-то улыбаюсь. После выключаю верхний свет, оставив гореть лампу на прикроватной тумбе, и выскальзываю в ванную, где наскоро принимаю душ и переодеваюсь в пижамные шорты и футболку. Так же тихо возвращаюсь в комнату, ещё раз зачем-то проверив родителей и сестру, и чувствуя себя при этом преступницей.
Егор спит в том же положении, в котором я его оставила; осторожно заползаю на кровать и устраиваюсь рядом, но спать не ложусь. Вместо этого, пользуясь моментом, без зазрения совести рассматриваю его лицо, запоминая каждую чёрточку, как будто даже мелкие морщинки в уголках его глаз имеют большое значение.
Правда, через пару минут я всё же начинаю чувствовать себя неловко, поэтому поворачиваюсь к парню спиной, улёгшись на левый бок. Но заснуть всё равно не получается – не сейчас, когда каждая клеточка тела тянется к тому, кто находится всего в паре сантиметров от меня. Я чувствую Егора даже кончиками волос настолько остро, будто вместо нервов у меня – высоковольтные провода, подключённые к электросети.
Пока я занята такими размышлениями, позади слышится возня, и я на всякий случай закрываю глаза; до тех пор, пока не чувствую на своём бедре тяжёлую руку, настырно ползущую выше.
– Я думала, ты спишь, – тихим шёпотом обозначаю своё удивление.
Егор фыркает и прижимается грудью к моей спине.
– На это и был расчёт.
Дыхание спирает, когда его горячая ладонь добирается до моей талии, задирая футболку, а я даже не могу пошевелиться – от неожиданности и от того, что мне безумно нравилось то, что он делал. Пока одна его рука покоится на моём животе, вторая осторожно убирает волосы, закрывающие Корсакову доступ к моей шее, которую тут же обжигают его губы. Утыкаюсь лицом в подушку, чтобы случайно сорвавшийся стон не поднял на уши весь дом. Правда, продолжается это недолго, потому что Егор разворачивает меня к себе лицом.
– Ты выглядел довольно уставшим, когда пришёл, – невнятно бормочу, наблюдая за тем, как темнеют его песочные глаза до цвета густой патоки.
– Разве я могу спокойно спать, когда ты так близко?
Он сидел передо мной, рассматривая каждый доступный взору сантиметр моей кожи, будто собирался рисовать портрет… ну или съесть меня. Заползаю к нему на колени, одновременно подцепив края его футболки, которую стягиваю с него, и позволяю то же самое проделать с собой – он и так уже меня видел. Обнимаю за плечи, чувствуя его руки на своей спине, и совершенно теряю способность дышать, когда мы соприкасаемся – кожа к коже, без помех. Дыхание Егора наоборот учащается, и я чувствую, как моё сердцебиение вновь подстраивается под его, набирая обороты. Успеваю услышать, как у нас двоих что-то щёлкает, перед тем, как он набрасывается на мои губы в сводящем с ума поцелуе. Он больше не растягивает удовольствие и не старается быть нежным – только первобытная страсть, растекающаяся по венам, лишающая рассудка, толкающая нас друг к другу словно магниты. Губы начинают гореть, лёгкие полыхают от нехватки кислорода, а мы всё никак не можем оторваться друг от друга. Только после того, как Корсаков теряет терпение и опрокидывает меня на спину, прижимая собой к кровати, я получаю короткую передышку, пока его губы переключаются на мою шею, а руки – на всё остальное.
