Текст книги "My Chemical Games (СИ)"

Автор книги: Карина Рэндом

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Арена казалась Джерарду преддверием ада, в который попадут все без исключения, как и говорил текст, вычерченный на его предплечье еще не смывшейся перманентной краской. Впрочем, чем еще можно назвать Голодные Игры, если не адом? Адом, в котором ежегодно появляется двадцать четыре вакантных места. Но попавшие сюда – не грешники, нет. Дети, виноватые лишь в том, что несколько десятков лет назад их деды и прадеды попытались вырваться из другого ада. Панем, правда, так и остался преисподней, в которой люди мучались от голода и выполняли прихоти президента, и единственным спасением была смерть. И иногда казалось, что ад, который будет после смерти, – что-то глупое и несущественное в сравнении с попытками не умереть голодной смертью в бедных дистриктах или выживать на арене. А может, никакого мистического Тартара и нет вовсе, а тот свет – ничто иное, как бессмысленная выдумка верующих? Уэй не знал этого, но боялся попасть туда, где не властно пространство и время, боялся шагнуть за грань между жизнью и смертью; боялся неизвестности. Сейчас в сознании юноши бестолковыми вихрями крутились мысли о том, что его бесцеремонно вытащили из прежнего ада, родного и привычного, где был младший брат со своей гитарой и терпкое пиво на Луговине, и забросили сюда, на арену. Он чувствовал, что ему нет здесь места – впрочем, тут никто не задержится надолго; одиннадцать трибутов уже покинули этот ад, чтобы перейти в следующий, и еще двенадцать присоединятся к ним в ближайшие недели; кто-то один, терзаемый совестью и кошмарами, вернется в предыдущий. И Джи было страшно представить, если среди стольких преисподних уголок для него найдется только там, где прерывается бытие.

And there’s no room in this hell,

There’s no room in the next,

And our memories defeat us,

And I’ll end this direst.

Фрэнк все еще лежал, не подавая признаков жизни, маленький и беспомощный, и тонкие венки будто не желали пульсировать в его теле – ни на запястье, ни в области шеи. Зато сердце Уэя дрожало так напряженно и требовательно, что юноша мог ощущать его ритм каждой клеточкой своего организма – казалось, оно бьется даже у корней волос и кончиков пальцев. Тишина, замершая над молодыми людьми – тремя живыми и одним находящимся меж двух миров, – убивала не хуже скорпионьего яда, убивала морально, ломая внутри что-то, что, разбиваясь, толчками выплескивало из себя отчаяние и страх. Но пушка не стреляла, и это давало слабую надежду. На святых Джи надеяться уже не хотел – после всего, что они допустили, – и чудо едва ли могло произойти, но может… Может, Фрэнку можно помочь как-то иначе? Парень вспомнил все, что говорил инструктор по медицинской подготовке. Что-то про непрямой массаж сердца. Джерард не был уверен, что сможет сделать это, и боялся причинить умирающему другу вред, но иного выхода у них все равно не было; нужно было рискнуть, и Уэй, стараясь если не унять дрожь в ладонях, то хотя бы не обращать на нее внимания, коснулся пальцами груди Фрэнки. Юноша осторожно надавливал на грудную клетку Третьего, раз за разом убеждая себя в том, что знает, что делает, а в голове теплилась одна-единственная мысль: этот мальчик не должен умереть. По крайней мере, не теперь.

Джи сильно сомневался, что в этом была его заслуга, но через пару мгновений Фрэнк вдруг резко вдохнул, приподнимаясь на локтях, и закашлялся; Уэй отпрянул, опешив.

– Что… что это было? – хрипло спросил Фрэнки, недоуменно хлопая ресницами. Рэй и Джерард смотрели на него так, будто тот только что вернулся прямиком из царства мертвых. И если Джи сидел, боясь пошевелиться, то юношу из Дистрикта-9 трясло, и Торо даже не пытался скрыть этого. Парень смотрел на Третьего и явно хотел сказать что-то, но губы его, чуть приоткрытые, дрожали, и слова никак не могли сорваться с них. Кажется, Рэй чувствовал за собой вину, ведь это именно он дал Фрэнку противоядие, которое столь странным образом подействовало на парнишку…

– Ну и перепугал ты нас, парень, – с облегчением выдохнул Боб. – Ты как? В порядке?

– Я… наверное… – неуверенно пробормотал Фрэнки.

Джерард не смел сказать ни слова – будто боялся потревожить то хрупкое равновесие, едва установившееся. Винил ли он себя во всём? Пожалуй. Всё пошло кувырком с того самого момента, как он пообещал Майки, что того не выберут на Жатве. Пообещал Фрэнку, что скорпионов на Арене не будет. Кому он там ещё что обещал? Голова шла кругом. Наконец парень обратил внимание на свои руки – бледные, пересечённые синеватыми изгибами вен, они всё ещё судорожно сжимали воротник куртки младшего союзника, едва не отправившегося на тот свет.

Впрочем, никому не было дела до парня, который был столь сильно напуган, что даже не сумел пошевелиться; словно сама Смерть, едва не похитившая Айеро, теперь стиснула в своих ледяных объятиях Джи, сковывая мышцы и оплетая мёрзлой сеткой лёгкие изнутри. Вдох. Выдох. Остро заточенные льдинки скребут по рёбрам, и, кажется, тёплые капельки крови выступают на нежных тканях, скатываясь куда-то на дно желудка. Интересно, что сейчас показывают на экранах? Может, Цезарь, как и всегда, шутит о мелочах, делая из ужасного положения, в котором оказались все четверо союзников, комедию. Может. Но в Капитолии никогда не замечают действительно важных вещей. Не видят глаза Третьего, то, как дрожат руки Уэя, или ленточку для волос, зажатую в руке Рэя – последнее напоминание о союзнице. Неужели слова утешения могут помочь? Они живы лишь внешне, а на деле все четверо – уже остывающие трупы, не заметившие собственной кончины.

And these words changing nothing

As your body remains,

And there’s no room in this hell,

There’s no room in the next,

But does anyone notice there’s a corpse in this bed?

– Ты как? – в этот раз Рэй обращался к Джерарду, очевидно, более похожему на покойника, чем чудом спасшийся Фрэнки.

– Я… Нормально, – ответил тот, хотя его срывающийся голос говорил об обратном. Джи, странно покосившись на своих напарников, отполз в самый дальний угол и принялся черкать очередные наброски в своем блокноте. Уэй просидел так почти час, ни с кем не заговаривая, заперевшись в самом себе, словно в коконе, и вернулся в реальность только когда Фрэнки робко присел рядом и прошептал:

– Спасибо. Ты спас мне жизнь…

Джи слабо улыбнулся.

– Ведь мы же друзья, – задумчиво пробормотал он. Лицо Фрэнка озарилось подлинным счастьем в этот момент, и Джерард впервые за последние дни подумал, что действительно может быть кому-то нужным. И не такой уж он и никчемный… наверное.

***

Сумерки давно укрыли собой арену, как большим индигово-синим покрывалом, усыпанным крохотными блестками горящих высоко в небе звезд. Отгремел уже гимн, вспыхнул меж звезд портрет маленькой землячки Рэя, и четверо союзников готовились ко сну. Боб вызвался охранять покой спящих, а остальные лежали, прижавшись друг к другу, чтобы сохранить тепло – ночи в пустыне были довольно прохладны. Фрэнк уже крепко спал – он все еще был слаб после случившегося этим утром. Рэй с затаенной тоской смотрел на звезды, словно пытался найти на небе новую, ту, которой могла бы стать его рыжеволосая землячка. Ну, а Джи просто пытался уснуть, забыться хотя бы на время. Воспоминания цепкими путами тянули его в Дистрикт-6 – проваливаясь в сон, Джерард видел перед собой лица родителей, Майкоса и даже Линдси Баллато, которая пришла попрощаться с ним после Жатвы. Растворающимися в лабиринтах сознания видениями они улыбались ему и говорили что-то, а Уэю хотелось покоя. Тяжелым дыханием он пытался отогнать все постороннее, что терзало его душу и разум, и покончить с этим. Сон казался единственно возможным способом избежать реальности, но засыпать на арене страшно: никогда не знаешь, что заставит тебя проснуться.

Комментарий к XII

My Chemical Romance – Early Sunsets Over Monroeville

========== XIII ==========

Утро разбудило Джерарда ярким солнечным лучом, скользнувшим по лицу и слепящим сквозь закрытые веки. Луч этот стал белой вспышкой, оборвавшей какой-то безрадостный сон, из которого Джи никак не удавалось вынырнуть самому, и теперь он сидел, безжалостно растирая глаза ладонями. Рядом, забавно посапывая, спал Фрэнки; чуть поодаль дремал Боб. Рэй, держащий вахту, сидел и бесцельно вглядывался вдаль – со скалы открывался прекрасный вид. Рассвет осторожными мазками раскрашивал небо в оттенки розового и сиреневого, подсвечивая перистые разводы белых облаков; пустынный песок казался рассыпанной по земле золотой крошкой, а кактусы-исполины не выглядели столь мрачными и пугающими, как в вечернее время; арена виделась в этот ранний час огромной, безобидной и по-настоящему красивой – так, что дух захватывало. Но ощущение было обманчивым, и Уэй знал это. Уже через пару часов солнце превратится в раскаленный шар, словно жаждущий сжечь все, чего коснется, а небо из пышущего нежными красками превратится в знойное и словно плавящееся от жары, как, впрочем, и все вокруг; из зарослей саксаула там, вдали, выберутся какие-нибудь шипящие ядовитые твари, а может, где-то неподалеку покажутся жаждущие крови профи. Это арена Голодных Игр, и она по определению не может быть прекрасной.

– Не спится, Уэй? – Рэй Торо повернулся к нему, чуть склонив кудрявую голову.

– Как видишь. К тому же, все равно уже светает. Ты как?

– Не могу перестать думать о том, что не спас Дафну, – вздохнул кудрявый. Кажется, он сильно привязался к ней за это время.

– Ты не виноват, – пожал плечами Джи.

– Если начать искать виноватого, мы упремся в Темные времена, а рассуждения о повстанцах ни к чему не приведут. Скажи, тебе нравится жить?

– Не слишком. – Джи поморщился. – Хотя в моей жизни и были счастливые моменты, но…

– Зачем тебе победа на Играх? – оборвал его Торо.

– Мой брат. Знаешь, иногда он вел себя как последний говнюк, но я люблю Майкоса – пожалуй, сильнее, чем кого-либо еще в этом мире. Я обещал ему вернуться.

– На Жатве было заметно, как вы дороги друг другу… – Рэй немного помолчал.

– Ну, а ты? Ты почему хочешь вернуться?

– Честно говоря, я до конца не уверен. Мне просто нравится жить, нравятся люди, которые меня окружали и… и те, кто окружает сейчас. Но… наверное, есть те, кому эта победа нужнее, чем мне. Ты, например. Или Фрэнки… Вот черт, он еще совсем ребенок! Такой же, как Дафна… Знаешь, у нее в дистрикте остались младшая сестра и старший брат. Боюсь представить, каково им теперь…

– А у тебя нет сестер или братьев?

– Нет. И наверное, это к лучшему – не приходится постоянно спрашивать себя: «А что, если бы их выбрали?» Что бы сделал я?

– Ну… – Джерард не смог озвучить свои мысли.

Но ему хотелось сказать, что, разумеется, Рэй поступил бы точно так же, как сделал это сам Уэй, бездумно разменял бы собственную жизнь на спасение брата. Ему нравился этот парень с забавной кудрявой шевелюрой, и Джерард даже помыслить не мог, что тот мог бы поступить трусливо или бесчестно. Вот Боб Брайар – довольно мутный тип, никто не может сказать, что у него на уме. Если его рука в кармане, то он может держать там как нож, так и горячее печенье. Девятый – другое дело. Открытая книга, светлая история о добре и благородстве. Но сам Торо, будто бы прочитав мысли напарника, печально помотал головой, отчего его кудри закачались, делая зрелище довольно странным.

– Не смог бы. Я бы струсил, – негромко пояснил собеседник Уэю. – Ты бы тоже струсил, и ты знаешь это. Ты просто был не в себе. Никто не смог бы, кроме последнего безумца.

Безумец. Прекрасно. Даже Рэй, со всей его добротой и пониманием, считает Джи ненормальным. Как считали другие дети на улице, как считали знакомые взрослые, как думали родители… Каждый считал своим долгом ткнуть его носом в то, что он другой – кроме Майкоса. Брат всегда был на стороне Джерарда, что бы тот ни делал; лучший друг, семья. За такого человека стоило пожертвовать жизнью, а потому Джи твердо решил для себя, что тот жест отчаяния, когда он, захлебываясь в собственном ужасе, запутавшись в мучительных мыслях, рванулся на сцену, был верным. Возможно, самым верным поступком за всю его жизнь. И никто не посмеет назвать его безумцем.

– Впрочем, наверное, родные стоят того, чтобы их защищать, верно? – продолжал Рэй, водя пальцами по песку. – Твой брат очень много значит для тебя, правда? Ты должен был спасти его – и я рад, что мы с тобой союзники.

– Без него жизнь была бы совсем другой, – неловко улыбнулся Уэй, зная, что все равно не способен произнести нечто достаточно трогательное, чтобы привлечь парочку спонсоров. – Ну, и без него было бы чертовски скучно.

– У меня есть музыка, – на лице собеседника появилось новое выражение, совершенно особенное, будто юноша светился изнутри, и этот свет был готов прорваться наружу, чтобы залить собой все, чтобы внести на арену нечто по-настоящему живое, реальное. – Никто не накажет меня за то, что я вкладываю свои чувства в музыку. Я могу проклинать Капитолий сколько угодно, но буду уверен, что это не навлечет беды на мою семью. Может, я трус, конечно. Но кто отказывается быть трусом, тот очень скоро может стать трупом, – уже мрачно добавил он.

– Музыка… – завороженно повторил Уэй, игнорируя замечание Торо о трусости. Он и сам был трусом, да еще каким… Но это было совершенно не важно сейчас. Не важнее музыки, к которой Джи испытывал примерно те же чувтсва, что и его напарник. Он хотел спросить что-то у Рэя, но почему-то не стал. Хотел сказать, что за свою жизнь в Шестом дистрикте написал с братом немало песен, проклинающих Капитолий, но слова застыли на полураскрытых губах. Он даже в этом был трусом. Не мог сказать, что ненавидит власть, потому что… потому что боялся ее. А она слышит, слышит и видит все, что происходит на арене. Глупо, наверное, быть столь безвольной тряпкой…

Глаза Джерарда горели возбуждением, но заставить себя говорить о том, что его тревожит и увлекает, он не мог. Рэй по-своему истолковал его выражение лица, полубезумное, как будто Джи снова вызвался на Игры вместо брата.

– Я играю на гитаре, – сказал он. – И немного пою. Смотри, – и юноша выудил из кармана небольшую металлическую пластинку черного цвета. – Это медиатор, – пояснил он. – Гитару протащить на арену мне не разрешили, так что… Пусть будет хотя бы он. С ним я чувствую себя увереннее.

Джерард кивнул и хотел было сказать, что медиатор напомнил ему указатель от уиджи, оставшейся в его номере в Тренировочном центре, но промолчал. Рука, словно живущая своей жизнью, потянулась в карман брюк; подвижные пальцы нащупали маленький деревянный треугольник – тот самый указатель-талисман, – и стало как-то спокойнее. Как будто Джи держал за руку Майкоса.

– А я не умею ни на чем играть толком, – с ноткой грусти заметил он, поддерживая разговор. – Только петь и… писать стихи.

– Мама, мы все умрем? – хмыкнул Торо, покосившись на предплечье напарника.

– Вроде того, – слабо улыбнувшись, кивнул тот.

– Тебе уже не терпится, да, Уэй? – довольно бодро поинтересовался Боб. Оказывается, он уже проснулся и теперь внимательно слушал разговор союзников. Джерард не ответил; Брайар, ничего не говоря, подполз к нему и схватил за руку. Внимательно вглядываясь в вычерченные на коже буквы, забарабанил пальцами по скале, выстукивая незатейливый мотив. Полминуты тишины – и вот Рэй, чуть усмехнувшись, тихо запел слова, написанные на руке Джи, задумчиво перебирая пальцами в воздухе – так, будто играл на невидимой гитаре. Джерард вторил ему, пропевая текст громче и болезненнее, словно переживая все то, что однажды мучительно вымещал у себя на коже. Так они и сидели: Джи пел, Рэй играл на воображаемой гитаре, а Боб все громче выстукивал мотив незатейливой песни, барабаня по каменному склону уже всей ладонью и подключая вторую. И вдруг со стороны послышался голос, сипло-сдавленный, более низкий, чем у Джерарда, чуть с запозданием пропевающий то же, что пел сам Уэй. Джерард не сразу обратил внимание: голос смолк на пару фраз, но затем повторился снова уже в унисон с юношей, и Джи, замолчав, обернулся. На земле, по-турецки скрестив ноги, сидел Фрэнк и счастливо улыбался. Живые глаза, ореховые с легким зеленоватым отливом, бегали, наблюдая за напарниками. Губы шевелились, иногда беззвучно, иногда – с прорезающимся голосом, подпевая, и пальцы рук тоже двигались в воздухе, перебирая струны невидимого инструмента – не так уверенно, как пальцы Рэя, и немного беспокойно, но Фрэнки выглядел довольным, очень довольным, и Джерард улыбнулся ему, не переставая петь и удивляясь тому, как поет этот парнишка – юноша никак не ожидал от него подобного голоса.

Ближе к концу песни Джерард вдруг сам изменил мелодию, которую пел. Боб быстро подстроился, пальцы Фэнка неподвижно зависли на несуществующих струнах и задвигались немного иначе, Рэй потянулся к рюкзаку за блокнотом с рисунками Джи и начал что-то быстро записывать… А потом Джи замолчал, тяжело переводя дух, задыхаясь. Все четверо переглядывались, глаза их лихорадочно сияли, а Рэй Торо держал перед собой листок с наспех нацарапанными на тонком листе аккордами.

Никто и словом не обмолвился о случившемся, только Фрэнки в возбуждении воскликнул:

– Это было… круто!

***

Солнце палило нещадно. Создавалось впечатление, будто небо просто горит, обжигая сухим горячим воздухом все, что находится под ним. Дышать было трудно; пить хотелось едва ли не до потери рассудка, но воды нигде поблизости не было, а идея идти на ее поиски выглядела полным безрассудством теперь, когда пустыня перед глазами будто плавится, расползаясь во все стороны и создавая причудливые миражи. Выжженная земля раскалилась настолько, что больно было коснуться ее. Мертвая тишина резала слух. Организаторы Игр, казалось, сделали с ареной что-то противоестественное, отчего теперь ни один предмет не отбрасывал тени; укрыться было негде.

Поначалу, как только стало очевидно, что жара, уже привычная, сегодня становится в разы сильнее, Джерард Уэй и его товарищи по несчастью решили уйти с насиженного места на поиски ручья, но спустя час блуждания по арене Бобу стало плохо. Этот здоровяк перепугал троих своих союзников, грохнувшись в обморок прямо на ходу, а затем, когда пришел в себя, обнаружилось, что у него сильный жар вкупе с головокружением и тошнотой. Боба знобило и рвало, так что ребята никак не могли продолжить путь; теперь они просто ждали наступления темноты, когда спадет иссушающий зной и можно будет добраться до ущелья, где провели свой первый день на арене Джи и Фрэнки. По крайней мере, там-то уж наверняка был источник воды.

Джерард сидел на пересушенной земле, осоловело моргая глазами. Одурманенный жарой, он еще утром снял с себя ветровку и футболку, которые выдали в Капитолии, и теперь все его тело зудело, обгоревшее. Рэй, напротив, кутающийся в тонкую светлую куртку и даже надевший на голову капюшон, назидательно заявил, что если бы напарники послушались его совета, то ни Бобу, ни Джерарду не было бы сейчас так плохо. Что пот, скапливающийся под одеждой, быстро охлаждается, и тогда палящее солнце кажется не таким уж и мучительно обжигающим. Фрэнк, который ветровку не снимал, был с ним молчаливо согласен. Он, как и все, изнывал от жары, но держался довольно бодро и пытался подбодрить всех остальных – особенно Брайара, но тому было не до напарника. Боб лежал в наглухо застегнутой куртке, с головой, замотанной футболкой, и по вискам его стекал холодный пот. Седьмой бредил, видел какие-то миражи и галлюцинации и говорил о них что-то невразумительное, и Джи вдруг задумался: а насколько близко это состояние к тому, в которое проваливаешься, приняв дозу морфлинга или опия… или хотя бы как следует напившись? Напившись… Сейчас это слово вызывало в мыслях Джерарда отчетливое изображение ручья или какого-либо другого источника воды – он даже заставлял себя представить, будто пьет ее, а та, прохладная и словно бы чудодейственная, стекает в желудок, смачивая пересушенное горло… Но иллюзия воды так и оставалась иллюзией, и Джи не понимал, почему его жажда так мучительна, несмотря на то, что последние капли из бутылки они допили всего пару часов назад. А где-то там, по ту сторону объективов невидимых камер, за погибающими от жажды трибутами наблюдали люди, могущие помочь, но не собирающиеся делать этого: им просто нравилось смотреть на мучения четверых парней из бедных дистриктов. И это выводило Джерарда из себя: какого черта они все прилипли к своим телеэкранам?!

Turn away,

If you could get me a drink

Of water ‘cause my lips are chapped and faded

– Ребят… – подал голос Фрэнки. – Кажется, Бобу совсем плохо…

Джерард вздрогнул – голос напарника вывел его из странного оцепенения, в котором он пробыл, казалось, целую вечность. И только теперь Уэй вдруг понял, что Боб перестал бредить и вообще не подавал теперь признаков жизни. Он лежал, повернувшись на бок, губы его были полуоткрыты, глаза же, напротив, закрыты; на лбу виднелись капли пота, а грудь не вздымалась, как если бы парень дышал. Не сговариваясь, Джи, Рэй и Фрэнк приблизились к нему. Торо прижал пальцы к шее Боба, прощупывая пульс. Пару мгновений спустя он отстранился и растерянно посмотрел на напарников.

– Нет? – тихо спросил Уэй. Девятый не ответил, и Джерард громче, с нотками паники в голосе, повторил: – Нет?!

Он оттолкнул Рэя и сам прижал пальцы к сонной артерии Брайара. Было страшно, невыносимо страшно; история повторялась: один из его напарников умирал на арене, и ничего нельзя было сделать – только ждать выстрела пушки, оповещающего о его смерти. Но пушки не было, и это давало ребятам слабую надежду. Боб был сильным и выносливым. Он не мог просто так умереть от обезвоживания. Это слишком глупая смерть. Не его смерть.

Минуты длились бесконечно долго и казались часами, днями, годами. Кажется, все четверо трибутов медленно умирали в этой огромной пустыне. Выхода не было – только ждать. И они ждали. Фрэнк самозабвенно обгрыз

ал заусенцы на пальцах, Рэй не менее самозабвенно кусал губы, а Джерард отупело смотрел перед собой, слушая, как медленно и гулко бьется собственное сердце. Боб все так же не подавал никаких признаков жизни, и лишь целую вечность спустя чуть шевельнулся, приоткрыл глаза и захрипел. И напарники снова окружили его, хотя никто и не знал толком, ради чего. Может, просто убедиться, что Брайар жив. Хотя смотря на него, Джи не совсем был уверен в этом. Боб походил на мертвеца, восставшего из могилы, измождённое лицо искажала гримаса. Если они не добудут воды, долго он не протянет. И каждый прекрасно понимал, что распорядители Игр или пересытившиеся роскошью капитолицы без особого труда спасли бы парня, если бы захотели. Быть может, они просто не видят страданий Седьмого, не заметили среди экранной суеты и тысяч иных способов потратить баснословные суммы денег? Нет. Эти зажравшиеся свиньи все видят и все знают, сейчас потрескавшиеся губы Боба на каждом экране, вся страна глядит в его исполненные ужаса глаза, но всякий делает вид, что это не так. Отчаянное усилие, напоминающее предсмертные судороги, и раскалённый воздух пустыни будто бы трескается, растревоженный голосом Боба.

– Я не протяну дольше получаса, – с трудом заговорил он, глядя на союзников, – и… должен сказать… Вы классные союзники… и друзья. Надерите задницы этим уродам.

Джи хотел что-то возразить, но вдруг заметил на песке чуть поодаль кусок серебристой материи. Подарок от спонсоров? Едва ли. Юноша крепко зажмурился, отгоняя мираж, но когда открыл глаза, серебристая ткань стала лишь отчетливей, и под ней явно было что-то большое.

– Ребята! – воскликнул Джи в крайнем возбуждении, позабыв об умирающем друге. – Это… Это парашют!

Никто не поверил ему: парашют означал блгосклонность и поддержку спонсоров, означал, что Боб будет жить. И даже Арена на какой-то миг стала казаться не столь отвратительно жестоким местом. Слишком хорошо – надежда, загоревшаяся в сердцах ребят, надежда, от которой каждый из них уже давно отказался. С каждой секундой она все ярче пульсировала у них под ребрами живительным ключом: распорядители прислали им воду, это наверняка была вода – потому что чем еще это могло быть?.. А затем Джерарду показалось, что он сходит ума (если можно свихнуться ещё сильнее). Серебристые купола в небе над его головой. Они появились один за другим, там, вверху, и было предельно ясно, что все эти богатства действительно предназначены четверым неудачникам внизу, едва ли способным войти хотя бы в восьмёрку финалистов. Переливающиеся в небе серебристые парашюты напомнили Джи крылья ангелов; когда его бабушка умирала, кто-то оставил у её постели листок, очевидно, вырванный из книги: ангел с серьёзным взглядом пронизывающих глаз на неестественно темном, почти буром лице, и изящные крылья за его спиной – тончайший слой серебристой краски. Это казалось мальчику чудом: нигде не было такой краски, даже в капитолийских передачах, даже на вещах местных богачей, будто это была и не краска вовсе, а сама надежда, нанесенная на бумагу. Джерард так и не узнал, кто оставил этот рисунок – будто бы тот был ниспослан свыше, как подлинное чудо. Но напрасно: Хелена скончалась. Впрочем, оглядываясь назад, Джерард прекрасно понимал, что так было лучше. Беспомощно балансировать на краю могилы – это ещё не значит жить. Лучше уж умереть, чем чувствовать, как каждый вздох наполнен болью и страхом – как раз это и ощущали сейчас четверо союзников, загнанные в смертельную ловушку. Это не жизнь.

But counting down the days to go

It just ain’t living

«Не в этот раз. Чудеса должны случаться, мне осталоь жить не так уж долго, чтобы все еще ждать своего», – подумалось Уэю. Серебристые купола медленно спускались, издевательски неторопливо вальсируя над союзниками. Тем временем Айеро распечатывал первую посылку. Рэй и Джерард также поспешили взглянуть на подарки спонсоров, исполненные надежд. Фрэнки досадливо вскрикнул, и что-то большое с громким глухим звуком ударилось о камень.

– Барабан! – Джерарду показалось, что из Рэя вышел весь воздух. – Они прислали нам барабан!

Комментарий к XIII

*My Chemical Romance – Cancer

========== XIV ==========

– Барабан? – переспросил Джерард, подходя ближе и с отчаяньем разглядывая крупный цилиндр с пластиковым днищем.

– Барабан, – повторил Фрэнк, стукнув по инструменту кулаком. Барабан мгновенно отозвался гулким звуком, настолько громким, что Джи показалось, будто его слышно в любой части арены.

– Мы тут умираем, в любую секунду можем сдохнуть от жажды, а эти ублюдки прислали нам барабан?!

– Постойте, взгляните, как много здесь парашютов! Не может быть, что они потратили столько денег на дорогой инструмент, но не прислали нам ни капли воды! – Рэй, не унывая, распаковывал еще одну посылку. – Наверняка в этой коробке…

– Барабан, – мрачно констатировал Фрэнки, заглядывая Девятому через плечо. И правда, это был еще один барабан, поменьше первого. Джи разочарованно бросился к очередной посылке, лихорадочно распаковывая ее, и почти одновременно с Фрэнком, потрошащим другую коробку, произнес:

– Гитара.

– Что за… Они издеваются?! – Даже вечно спокойный Рэй начал выходить из себя.

– Я открою остальные посылки, вдруг там все же есть вода?.. – с надеждой в голосе пробормотал Фрэнк.

– Бесполезно, – отозвался Джерард, тупо глядя перед собой. – Оставь эту затею. Побереги силы. Они хотят, чтобы мы сдохли. И сыграли перед смертью похоронный марш.

Боб снова захрипел, пытаясь приподняться на локтях.

– Лежи уже, – махнул рукой Торо, присаживаясь на песок рядом с умирающим напарником и обхватывая колени руками. – Там ничего нет. Только музыкальные инструменты. Прости, приятель…

Боб сквозь полуприкрытые веки наблюдал, как Фрэнки одну за другой извлекает из коробки две металлические тарелки, а затем вынимает оттуда же барабанные палочки.

– А я умею играть… – слабо проговорил Брайар. – Может, если мы… устроим концерт… нас спасут?

– Они только этого и ждут, – хмыкнул Рэй. – Из-за нашей песни утром.

Словно в подтверждение его слов, Фрэнк выудил из очередной коробки микрофон и протянул его Джерарду.

– Я не собираюсь развлекать этих отупевших боровов! – вспылил тот. – Они видят, что мы держимся из последних сил, но присылают нам… это! – он выхватил микрофон из ладони Фрэнка и с силой швырнул его об камень. Затем развернулся и, едва сдерживая злые слезы, пошел прочь. Напарники кричали ему вслед, просили одуматься и вернуться, но Уэй лишь ускорял шаг и не думал оборачиваться. Он, словно щенка, отшвырнул в сторону побежавшего было за ним Фрэнки и разочарованно вынул из кармана указатель для уиджи, подаренный ему братом в качестве талисмана. «Давай, – буркнул парень, – укажи мне теперь верный путь! Теперь он лишь один – прямо в могилу».

Интересно, показали ли это в Шестом? И слышал ли Майки слова брата, словно ставившего случившееся в упрёк младшему брату? Сейчас Джерарду было всё равно, отчаяние, как это часто бывает, пробудило в нем злой эгоизм, не столько желание помочь собственному горю, сколько заставить остальных испытать те же страдания, что и он сам. Пальцы непроизвольно сжали указатель с такой силой, что казалось, он вот-вот треснет и сломается, обрывая тем самым последнюю связь Уэя с домом. Было бы обидно – но разве может это быть хуже, чем-то, что только сделали с союзниками распорядители Игр и спонсоры? Бесспорно, этот издевательский подарок стоил огромных денег: может, лишь сам президент может позволить себе подобную бессмысленную блажь. Да и кто еще может быть столь жесток? Неважно. Все это неважно! Парень, сам того не замечая, все быстрее удалялся от лагеря, где остались его союзники, и даже риск быть обнаруженным не пугал Джерарда. Себя он уже считал покойником.

Когда парень немного успокоился и удары сердца уже не отдавались гулом колоколов в висках, он был уже далеко. Медленно дыша, он опустился на нагретый солнцем камень и замер. Что делать дальше – неясно. Он даже не помнил, откуда пришел: на пыльной поверхности растрескавшейся земли следов было не различить. Наверное, не стоило ему уходить, но Уэй ни за что не мог признать, что был неправ, сорвавшись на своих друзей. Разве они были виноваты?.. Но Джерарду необходимо было дать волю своему гневу, к каким бы последствиям это ни привело. И теперь он сидел на голом камне, чувствовал, как ноет все тело, и глядел перед собой безо всякой цели. Солнце пекло все так же нещадно, и Уэй пытался заслониться от него руками, создать себе хоть какое-то подобие тени… Горячий воздух обжигал лицо. Глаза ломило от яркого света. Во рту все пересохло настолько, что Джи не мог отделаться от ощущения, будто ему приходится пережевывать только что склеенную картонную коробку. Хотелось умереть. В этот раз ему действительно хотелось умереть, потому что иного спасения Джерард не видел. Но даже свести счеты с жизнью не представлялось возможным: у него не было с собой ни ножа, ни чего-либо еще, что позволило бы покончить с собой. Оставалось лишь ждать, когда смерть сама заберет его. Что ж, она хотя бы не будет напрасной: он спас от Голодных Игр младшего брата, и у того еще может быть счастливое будущее. Эх, Майки… Смотришь ли ты сейчас на брата по телевизору или занят чем-то иным?.. Веришь ли ты, что Джи когда-нибудь вернется домой? Хотя, по сути, вера ничего не решает, но было бы приятно осознавать, что в тебя кто-то верит. В Джерарда Уэя последние несколько лет не верил никто.