Текст книги "My Chemical Games (СИ)"

Автор книги: Карина Рэндом

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

– Пожалуйста, миссис Уэй, проходите, мы начинаем! – в доме послышался баритон Дэвида Джонса, столичного интервьюера, который, только успев прибыть в Шестой, уже распоряжался в доме Уэев, как в собственном.

Мать долго отвечала на вопросы, что-то вспоминала про детство Джи и даже пару раз всхлипнула. Отец держался бодрее, но, даже не видя его, Майки знал, как напряжённо он водит глазами по комнате, точно ища точку, за которую можно зацепиться, чтобы чувствовать хоть какую-то опору. Так же смотрел он во время Жатвы, когда оба его сына, бледные от ужаса и такие беззащитные стояли на сцене. Но отец и мать, разумеется, были лишь данью правилам. В действительности Джонса интересовал именно Майки, вот уж где капитолийцы могли сполна насладиться видом горя. Разговор с родителями кончился, и Дэвид вышел во двор, чуднó смотрясь на фоне давно не крашенной деревянной ограды, ржавых посудин, сваленных в углу, и бурьяна. Он был само олицетворение столичного вкуса и стиля, при том, что явно старался одеться скромнее: костюм цвета яичного желтка, настолько идеально выглаженный, что, казалось, может порезать при неосторожном движении, хлопковая рубашка в насыщенную бело-жёлтую же полоску и даже носки в цвет. Начищенные туфли, казалось, светятся на фоне песчаной дорожки, и Майки почти с ужасом представлял, что будет, если их хотя бы коснётся пыль, поднимавшаяся при каждом неосторожном шаге; но капитолиец двигался с неземной лёгкостью и грацией, точно специально уклоняясь от каждого взметавшегося с земли облачка. Заметив паренька, сидящего на скамейке, он едва заметным жестом поманил оператора, а сам, чуть улыбнувшись, направился в его сторону и легко, точно так и должно было быть, присел рядом с Уэем. Тот мгновенно ощутил дискомфорт, тем более что почти мгновенно рядом замаячил довольно грузный мужчина с телекамерой, но Дэвид Джонс тут же отвлёк внимание Майки на себя.

– Здравствуй, Майкл. Извини, что приходится тревожить тебя вопросами, могу представить, каково тебе сейчас. Сам понимаешь, работа!

Голос его звучал мягко и обнадёживающе, хотя ни о какой надежде, конечно, не могло быть и речи, когда перед тобой сидит живое воплощение власти Капитолия. Дэвид был таким ярким в мрачной серости Шестого дистрикта, что от него рябило в глазах – даже волосы, огненно-рыжие, уложенные замысловатыми волнами и щедро политые гелем, выглядели более жизнерадостно, чем место, в котором выросли братья Уэй. Наверное, обилие слепящих светом красок должно было раздражать Майки, и без того напряжённого, как струна, но он почему-то расслабился, уловив в интонациях репортёра почти дружеское сочувствие.

– Добрый день, Дэвид, – с трудом выговорил он, ожидая, что сейчас одним неосторожным словом капитолиец вспорет ему нутро. Однако этого не произошло.

– Как ты? – вместо этого мягко спросил Дэвид и продолжил: – У нас говорят, твой брат – храбрый малый…

– Безрассудный. Я боялся, он идёт на верную гибель, да и сейчас… не могу не… Вы понимаете. Но знаете, была одна вещь… Я чувствовал, что меня выберут на Жатве, и только изводил Джерарда своими страхами всё то время, пока она не началась. Мне сейчас стыдно за это, но тогда я даже не думал о том, что… Словом, не думал о его душевном состоянии. Но мой брат… Он поклялся, что я не попаду на Голодные Игры.

– И он сдержал своё слово… – тихо проговорил Дэвид. – Ближе тебя у него никого нет, верно?

Майки выдохнул и кивнул. Помолчал с мгновение и решил добавить:

– Но я рад, что он нашёл союзников на арене. Они, кажется, отличные ребята.

– Они готовы пожертвовать собой ради Джерарда, что ты думаешь об этом?

– Пожертвовать? – не понял Майки, и Дэвид слегка печально улыбнулся.

– Ты не видел запись последних событий? Джо, будь добр, двадцать семь – восемь – двадцать три – «Б».

Майки недоуменно вскинул брови, а один из помощников оператора уже суетился, передавая Дэвиду электронное устройство с небольшим экраном, и репортёр бегло развернул на весь дисплей яркое изображение. Майкос близоруко сощурился и нашарил в кармане очки – старые, расшатавшиеся, держащиеся буквально на соплях и замотанные скотчем: на новые денег не было, и отец нашёл в чулане те, что Майки носил ещё в детстве.

На экране замерцали картинки – вот Джи и его союзники сидят у костра, разведённого среди скал, и о чём-то тихо беседуют, ночное небо подсвечивают сотни звёзд, и самый младший из компании, Фрэнк, как-то жалобно говорит его брату: «…тебе нужно вернуться. Когда я смотрел Жатву в вашем дистрикте, я подумал, что ты заслуживаешь победы, и неважно, насколько ты крутой…» «Мы тебе поможем», – добавляет кучерявый Рэй, и сердце Майки уходит в пятки. Что они такое говорят? Они… добровольно отдадут свою жизнь за его брата? Он никогда не встречал людей с подобной силой духа, с такой самоотверженностью. И он должен был бы радоваться, ведь при случае эти парни не ударят Джи ножом в спину, но… Но Майки слишком хорошо знал старшего брата. Если эти трое погибнут ради него, он никогда себе это не простит. И его песня полилась над ареной в подтверждение этих мыслей.

Майки сглотнул и посмотрел на Дэвида в молчаливой просьбе: «Пожалуйста, хватит». Интервьюер кивнул и вернул устройство помощникам, а сам повернулся к младшему Уэю.

– Они достойны восхищения, – сказал он, подталкивая собеседника к новой реплике.

– Д-да… – хрипло протянул Майки, с трудом выдавливая из себя слова. – Но это безумие. Уверен, Джерард не хотел бы, чтобы кто-то умирал ради него.

– Разумеется. Жаль, что победитель лишь один. Но если и так, твой брат всё же сможет вернуться домой, и всё будет как прежде. Я сам надеюсь, что так и случится, Майкл, он хороший парень.

Вряд ли капитолиец действительно переживал за судьбу очередного трибута из Шестого – разве что он поставил на него! Но этот дружеский тон обнадёживал, как будто простые надежды одного из столичных ведущих могли на что-то повлиять.

– А ещё, – продолжал Джонс, – многих восхитило пение Джерарда. Уверен, ты часто видел, как он поёт на Арене. У него всегда был этот талант, верно?

– Всегда, – кивнул Майки, – и он всегда мог подобрать нужные слова, когда было тяжело.

– Может, напоёшь что-нибудь из его старых песен? Уверен, Джерард был бы рад, что ты помнишь о нём.

Но Уэй не хотел: это было слишком личным, чтобы приоткрывать тайну даже родителям, а здесь перед ним сидел ослепительно яркий мужчина из Капитолия, а с нескольких сторон блестели объективы видеокамер. Джерард бы мог только выругаться, узнав, что младший брат так откровенничает, но никак не порадоваться. Майки покачал головой. Впрочем, ведущий истрактовал это несколько иначе, приняв за простую стеснительность.

– Я тоже в своё время увлекался этим, даже помню пару песен. Разумеется, я не был так силён в написании текстов.

Дэвид ободряюще улыбнулся и, чуть склонив голову, принялся напевать, не переставая поглядывать на Майки. Выглядел он при этом естественнее некуда, точно его основным делом всё же были выступления, а не интервью с беднотой из дистриктов. Песня нравилась Уэю, он даже подхватил её ритм, начав неслышно выстукивать его пальцем.

I, I wish you could swim,

Like the dolphins, like dolphins can swim.

Though nothing, nothing will keep us together,

We can beat them, forever and ever.

Oh we can be heroes, just for one day!

Впрочем, Дэвид Джонс старался зря: Майки Уэй, смущённо опустив глаза, сказал, что это слишком личное.

–…и вообще, я не так хорошо пою, могу разве что на гитаре сыграть.

Дэвид внимательно посмотрел на собеседника и кивнул, думая о чём-то своём. Майки не мог прочесть мысль, загоревшуюся в глазах капитолийца, зато заметил, что зрачок левого, зелёного, намного больше, чем у правого. Это возымело почти гипнотический эффект, и Уэй вновь потерялся в каких-то мелочных мыслях вроде размышлений о том, пользуется ли капитолиец цветными линзами. Поймав его прикованный взгляд, Дэвид, в свою очередь, угадал, похоже, о чем думает Майки, но ни слова не сказал об этом. Вместо этого он спросил, довольно, впрочем, ненавязчиво:

– Что ж, сыграть ты для нас тоже не сыграешь?

Майки качнул головой:

– У меня нет гитары сейчас.

Он проговорил это даже несколько разочарованно: сыграть бы хотелось, тем более для Джи, пусть старший брат и не сможет его услышать, – какой-нибудь экспромт, импровизацию, выплеснуть в музыке душу, как делал это Джерард на Арене, подбирая нужные слова на ходу. Но гитара осталась на Луговине, хорошо спрятанная от посторонних глаз, и потому Майки лишь пожал плечами.

Ему показалось, в колдовских глазах капитолийца промелькнуло разочарование и – ей-богу! – нечто человеческое.

– Что ж, я не могу заставлять тебя или упрашивать, но как музыкант музыканту хочу сказать одну вещь. Не бросай заниматься творчеством, что бы ни случилось. С тобой, или с братом, или со всем целым миром – музыка всегда будет рядом. И инструмент может оказаться под рукой даже в самый неожиданный момент, чтобы помочь выбраться.

Последнюю фразу Джонс сказал так тихо, что Майки не уверен был, попала ли она в запись. К тому же, тон репортёра звучал так заговорщицки, что где-то на краю сознания Майкоса забрезжило воспоминание о гитарах и барабанной установке, присланной парням на Арене. Было ли это… знаком?

А потом Дэвид словно намеренно разрушил таинственное очарование их беседы и задал несколько совершенно простых вопросов: о Джи, их детстве, их развлечениях. Пожелал Джерарду удачи, а Майкосу – веры в лучшее, после чего легко и изящно поднялся с их убогой скамьи. Майки испугался было, что её плохо отполированная поверхность оставит зацепку на дорогих брюках столичного репортёра, но тот двигался так грациозно, что начинало казаться, будто всё вокруг него теряет свою материальность.

Съёмочная группа собирала аппаратуру, из-под одежды Майки вынимали хорошо спрятанный проводок с микрофоном, камеры быстро погружали в планолёт, и уже несколько минут спустя ничто в округе не напоминало о том, что только что здесь брали интервью для самого Капитолия. Лишь канареечный костюм Дэвида ярким пятном выделялся среди общей мрачной картины.

Майки неуверенно мялся у порога собственного дома, не решаясь зайти, и готовился пробормотать что-то вроде «До свидания, господин Джонс», как вдруг репортёр сделал шаг ему навстречу.

– Знаешь, что, Майкл, – серьёзно проговорил он. – Мне очень нужна твоя помощь в Капитолии. Ты бы мог прямо сейчас всё бросить и поехать со мной?

– Я? Но что я могу?.. – неуверенно переспросил он, чувствуя, что готов поддаться гипнотическим чарам Джонса прямо сейчас, не раздумывая. Наплевав на здравый смысл.

– Поверь мне, очень многое. Так что, согласен? – Он протянул ему руку, и Майки кивнул, пожимая её в ответ. Это походило на сон, и в этом сне он сделал шаг навстречу своему врагу. Не Дэвиду Джонсу, но Капитолию. – Но учти, никто не должен знать, что ты летишь со мной.

Чары возымели эффект – или это было решение Майки? Уэй не знал, что ждёт его, если он всё же шагнёт к планолёту, но был уверен, что это нечто очень важное, и уж точно это будет лучше каждодневного бдения у телевизора и ледяного ужаса под рёбрами из-за неясности судьбы брата. Дэвид, кажется, заранее знал ответ, ведь паренёк давно решился бежать, не задумываяся о будущем. Это нравилось репортёру.

Though nothing, will keep us together,

We could steal time, just for one day.

We can be heroes, forever and ever.

What d’you say?

– Да, – слыша себя как бы со стороны, ответил Майки.

Кольнула совесть: а как же родители? Совсем недавно один их сын отправился навстречу верной гибели, чтобы защитить другого, теперь кровавое шоу с его участием транслируется везде, в каждом доме и даже на площадях – отовсюду смотрит искажённое болью лицо Джерарда. Что же будет, если и младший сын бесследно исчезнет? Майки любил Джи и был готов на многое, лишь бы помочь брату, но не был эгоистом. Причинить боль родителям он никак не мог.

–…Одну минуту! – остановил он развернувшегося было Дэвида Джонса. – У вас есть карандаш?

Чуть раскосые мелкие буквы легли в две коротких строчки: «Я в безопасности. Постараюсь вернуться как можно скорее. Майки». Мятый листок бумаги так и остался висеть, наколотый на изогнутый гвоздь у входной двери. Автор записки в нерешительности, точно собирался нырнуть в ледяную воду, остановился у трапа, ведущего в планолёт.

– Смелее, – ободряюще улыбнулся ему Дэвид Джонс, – ты сделал правильный выбор.

И Майки шагнул на трап. В конце концов, и он мог быть героем, Джерард не должен был принести себя в жертву просто так. Жизнь, сохранённая такой ценой, не может быть растрачена. И он сделает то, что должно, и пусть будет, что будет. Сейчас он верит своему сердцу и верит Дэвиду Джонсу, а всё остальное совершенно неважно.

We’re nothing, and nothing will help us.

Maybe we’re lying, then you better not stay.

But we could be safer, just for one day,

Oh, just for one day.

Комментарий к XIX

“Heroes” from the man who fell to earth

========== XX ==========

В последнее время сны, которые он видел на Арене, возвращали Джерарда в Шестой дистрикт, но если прежде ему снилось что-то спокойное, даже почти уютное, то теперь Уэй видел самое отвратительное, с чем когда-либо сталкивался в родном округе. Это было воплощение ада на земле, котёл, кишащий чертями и грешниками, самыми безжалостными и беспринципными созданиями на планете. Это была школа.

Джерарду Уэю так и не довелось прослыть в своей школе отличным учеником, всеобщим любимцем или просто славным малым. О нет, он с младших классов стал мальчиком для битья, причиной насмешек и гнусных шуток своих одноклассников, а также тем, заслышав имя которого, все до единого учителя укоризненно качали головой. Он был тем самым угрюмым парнем с последней парты, с которым никто не хотел считаться. Чудаком, странной личностью, которую лучше обходить стороной – ему везло, если так, но чаще какой-нибудь здоровяк Гейб предпочитал поставить Уэю подножку, а красавчик Крейг – зашвырнуть его вещи в раздевалку к девчонкам. Что ж, это были худшие из имеющихся у него воспоминаний, и все они разом решили всплыть в голове прямо сейчас. Самое время. Браво.

Несколько раз за ночь Джи просыпался в холодном поту, испытывая во сне все оттенки унижения, когда его выставляли посмешищем, а затем засыпал снова, и кошмар продолжался. Единственным лучом надежды в этом беспросветном мраке стала эфемерно мелькнувшая улыбка Линдси Баллато – но она так же стремительно исчезла, оставив вместо себя хищный оскал Элизабет Вериго. Та училась классом младше, и в школе Джи редко сталкивался с нею, но подсознание, видимо, решило добить его, и во сне Лиза метала кровожадные взгляды и являлась зачинщиком самых изуверских школьных пыток. Но этого, видимо, оказалось недостаточно, потому что вскоре во сне появился Майкос, и школа тут же подвергла всем этим ужасам и его. Одноклассники Джерарда потешались над младшим братом местного лузера, дразня беднягу Майки четырёхглазым, и, сорвав с него очки, перебрасывали друг другу, словно то была игра в мяч. Не в силах смотреть на это, Джи ринулся на помощь, но что-то пошло не так, и вскоре он уже лежал на полу, чувствуя на своём теле следы чужих ботинок. Сильнее всего били по животу. Закашлявшись, Джерард сплюнул кровь и… проснулся, делая резкий вдох.

Рана под ребром мучительно саднила – так вот почему его так самозабвенно били в живот, – и Джи понял, что ничего хорошего от этого утра ждать не приходится. Рэй, очевидно, услышав у себя над ухом тяжёлое дыхание, приподнялся на локтях и сонно спросил:

– Как ты себя чувствуешь, Джи? Не надо сменить повязку? Эй, ты в порядке?.. – Видимо, у него было настолько перекошенное лицо, что бедняга Рэй не на шутку перепугался. И вместо того, чтобы спокойно ответить ему, Джерард снова всё испортил – впрочем, как всегда в своей жизни.

– Ты хочешь знать, в порядке ли я? – почти выкрикнул он. – Так вот, я ни черта не в порядке!

Тревожные мысли, точно он до сих пор находился в школьном аду, всё быстрее мелькали в голове Джерарда. Ему не было стыдно за то, что он сорвался на Рэя, да и как можно думать о таких мелочах, если его братишку только что вновь жестоко мучили эти чудовища, именуемые школьниками? Вообще, школа – действительно самое жестокое, что можно придумать: в тюрьме, например, люди хотя бы понимают, за что туда попали. Детей же без разбора отправляют в этот концентрационный лагерь, единственное преступление – достижение возраста семи лет. И если ты не сумел силой и напором завоевать авторитет или же подлизаться к тем, кому это удалось, готовься: одиннадцать лет медленной пытки. Иногда они просто не замечают изгоев, и тогда одиночеством можно даже насладиться. Джи и Майки регулярно играли в таких вот незаметных ребят, убегая на Луговину: там их вообще некому было замечать. Но если ты позволишь боли и страху хоть на миг прорваться наружу, от тебя уже не отстанут. Это как во время охоты, стоит животному единожды ранить жертву. Это как во время Голодных Игр, как только трибут проявит эмоцию и вообще тронет публику, как это сделал, например, Джерард Уэй. Видимо, это что-то вроде проклятия – быть идеальной жертвой, куда бы ни попал. Ненависть к этой дурацкой закономерности вселенной становилась всё ощутимее, он совсем забыл о Рэе и обращался, скорее, к тем, кто заставлял его страдать снова и снова все эти годы. Упиваясь горечью собственной боли, он не то взвыл, не от пропел фразу, не покидавшую его разум, а затем повторил её – с каждым разом всё надрывнее.

I’m not okay.

Он не в порядке, никто не может быть в порядке, если зимой, когда день укорачивается, приходится вздрагивать от любого движения во мраке, идя в школу. Кто знает, в этот раз лишь напугают, обольют какой-то гадостью или изобьют?

I’m not okay.

Нельзя быть в порядке, если несколько шрамов на твоей руке оставила хорошенькая одноклассница, сделавшая вид, что хочет подружиться, а затем «случайно» пролившая кислоту, а ещё несколько – ты сам, когда места для боли в душе уже не осталось и пришлось обращать её в боль физическую, точно вскрытие кожи могло показать, что же у тебя, чокнутого Уэя, внутри не так.

I’m not okay, you wear me out!

…а если само государство напоминает школу – это дикое, безумное место, где значение имеет только сила, – то никто не может быть в порядке. Все эти люди, наслаждающееся страхом более слабых, будь то младшеклассник в очках или голодный, тёмный житель отдалённого дистрикта, боящийся за своего ребёнка, когда-то должны были понести наказание, вот только не получали. А такие люди, как Джерард, с детства переставали верить в справедливость и с недоверием относились к тем крупицам хорошего, что всё же появлялись в их жизни время от времени. Джи смотрел в небо – там наверняка была камера, не видимая глазу, и, может, перекошенное от негодования лицо Уэя станет не просто сильным кадром, может, оно заставит хоть кого-то вздрогнуть и задуматься. Ну, и пусть Рэй, конечно, не думает, что он, Джерард, так взвился исключительно из-за него.

Разумеется, это разбудило Боба и Фрэнка.

– Ты чего разорался? – недовольно спросил первый, сонно потирая глаза, и Уэй поперхнулся от неожиданности.

– Что-то случилось, Джи? – заботливо поинтересовался Фрэнки. Джерарду вдруг стало совестно.

– Просто дерьмовый сон. Прости, Рэй, – Джи виновато взглянул на приятеля. – Мне снилась школа.

Торо поморщился, словно понимал всё то, что кроется за этим словом для самого Джерарда.

– Паршивое местечко, – буркнул он и замолчал: Рэю явно не хотелось вспоминать о нём в красках. Зато Фрэнк тут же подключился к разговору:

– А я иногда скучаю!

Все они, даже Боб, посмотрели на него, как на прокажённого, но Фрэнки ничуть не смутился.

– Временами там было весело, и мы с ребятами пытались собрать группу… Я играл на гитаре, меня отец научил… Но это было совсем не то, что здесь. Твои тексты, Джи, – это нечто потрясающее, они бьют прямо в яблочко! Наши песни – просто детский лепет, даже вспомнить стыдно. – Он потупился.

– А для меня музыка, наоборот, всегда была возможностью уйти от мира, – снова заговорил Рэй. – Не видеть гнусные рожи одноклассников.

– А кто тебя научил играть? Джи, ты не представляешь, как он крут!

– Где ты успел услышать? Вы что… Погодите, вы что, играли на тех инструментах?!

– Ну должны же мы были чем-то заниматься, пока ты развлекался без нас, – хмыкнул Боб. – Думаю, мы показали класс этим ублюдкам.

– Не то слово! Жаль, тебя там не было! – воодушевлённо продолжал Фрэнк.

– Да ладно, мы не были так грандиозны! – пытался возразить Торо.

– Не верь ему! Так кто учил тебя играть?

– Мои братья. Хорошие были деньки… Сейчас мы почти не видимся. Ну, то есть… Не виделись в последнее время. Пока я не попал сюда.

Это звучало как оправдание. Мол, ничего, если я умру – мои великовозрастные братья переживут это, да и мать с отцом – тоже. Джерард поёжился.

– Майки, мой брат, тоже умеет играть, – сказал он, чтобы заполнить паузу. – Но он сам учился, так что я не знаю, насколько он крут, – усмехнулся Джи. – Мы тоже привыкли прятаться за музыкой от повседневности. А ты, Боб? У тебя классное чувство ритма!

– Я начал с того, что бил по крышкам мусорных баков, – ответил тот, и по его тону нельзя было понять, шутит он или нет. – Следующей ступенькой стали кастрюли в школьной столовой, а потом – лесозаготовки, там я как-то понял, что разная древесина даёт разный отзвук… – Боб говорил очень увлечённо. – Но на настоящих барабанах мне до сих пор играть не доводилось, – пояснил он. – Поэтому когда Фрэнк говорит «чертовски круто», он имеет в виду только Рэя.

– Да брось, ты стучал по этим штукам так, будто всю жизнь только этим и занимался!

Боб только пожал плечами.

– Между тем, я чертовски хочу есть, – заявил он, и вскоре они разделили между собой остатки вчерашнего мяса и запили его водой из фляги, припрятанной в рюкзаке Фрэнка.

– Осталось совсем мало, – с сомнением протянул он, потрясывая ёмкостью у себя над ухом. – Надо бы вернуться и набрать ещё. Может, заодно сыграем что-нибудь? – воодушевлённо предложил он. – Не думаю, что инструменты куда-то делись!

– А что, – задумчиво проговорил Джерард, – они же хотели шоу!

День обещал быть спокойным – по меркам Голодных Игр, разумеется. Сегодня всё внимание зрителей будет обращено не на самих трибутов, а на тех, кто переживает за них, не имея никакой возможности повлиять на исход событий. Наверное, сейчас какой-нибудь капитолийский франт беседует с Майкосом, пытаясь вытянуть из него самый яркие и трогательные подробности о старшем брате, точно он – герой какой-нибудь мелодрамы, которого необходимо раскрыть, чтобы заставить зрителя прослезиться. Интересно, что скажет Майки? Вряд ли начнёт откровенничать, как это делали порой одноклассники участников Игр, надеясь, что их подольше будут показывать по телевизору, или родственники профи из первых дистриктов, уверенные в победе своих отпрысков. Хорошо бы увидеть это интервью – ещё раз услышать голос брата, вспомнить всё вместе с ним… Но всё, что сейчас мог сделать Уэй – постараться отвлечься на разговоры ребят и музыку. Они ведь сыграют, верно? Он сам давно не пел вот так, действительно собравшись сделать это, под аккомпанемент. Чаще это были спонтанные всплески эмоций, и пение не доставляло ничего, схожего со спокойным удовлетворением после посиделок с Майкосом на Луговине, когда все слова сказаны, а те песни, что хотелось спеть, – спеты.

– Идти можешь? – участливо спросил Рэй, помогая Джерарду подняться.

Уэй кивнул. Он двигался медленно, выверяя каждый жест, опасаясь, что хорошее самочувствие – лишь иллюзия, которая легко развеется, стоит лишний раз пошевелить рукой. Но капитолийское лекарство помогало – рана лишь немного ныла и, кажется, даже если не начала затягиваться, то по крайней мере к этому шло. Джерард, пусть и не обременённый ношей, сумел самостоятельно преодолеть расстояние, разделявшее место ночлега и источник воды, найденный ребятами. Переход занял больше двух часов без учёта привалов, которые приходилось делать, чтобы дать Джи передохнуть. Главное, чего сейчас стоило опасаться, – встречи с профи. Они наверняка уже разделились и рыщут по Арене в одиночку, чтобы не было соблазна расправиться с бывшими соратниками во сне. Отчего же Фрэнк, Рэй или Боб не сделают то же самое? Кажется, этот вопрос будет преследовать Джерарда до конца жизни, даром, что той остаётся совсем немного. Наверное, они все были тоже не от мира сего – даже суровый и прагматичный Боб Брайар. Возможно, это и делало их хорошими людьми – не только в глазах самого Джи, которого они спасли: хорошими людьми в целом. Как будто в них не было того, что заставляет людей глумиться над слабыми и бояться того, что не поддаётся пониманию. Это делало парней чище, что ли, и даже грубые насмешки, казалось, не приставали к ним. Такие люди нужны везде, а особенно здесь, на Играх; только так можно не потерять веру в то, что в мире осталось что-то, кроме грязи.

Больше увлечённые негромким разговором о школе и доме, чем заботой о внешних угрозах, парни, наконец, вышли к небольшому оазису. Выглядел он почти так же безрадостно, как и весь пустынный пейзаж, но всё же там был источник воды, а профи не успели обнаружить это место. Наполнив фляги водой, ребята расположились у ручья, чтобы отдохнуть – идти под палящим солнцем было тяжело, а здесь вполне можно было передохнуть, прикрыв голову капюшоном.

– Джерард, – обратился к Уэю, как к негласному лидеру, Фрэнки, – а что мы сыграем?

Вопрос резонный. Дистрикты давно были разделены, и никто не мог припомнить текстов, знакомых каждому. А ведь какая-то простая песня, почти народная, могла бы затронуть сердца капитолийцев – они хотели видеть неподдельные мысли тех, кого сами отделили от себя, даже прислали для этого целый комплект музыкальных инструментов, лишь бы превратить кровавое шоу в мюзикл. Как парни могли их разочаровать?

– Подождите… – пробормотал Джерард и замолчал ненадолго, шевеля губами, точно пробуя слова на вкус.

Постепенно эти беззвучные размышления стали обретать форму, и вот Фрэнк, Рэй и Боб уже внимательно прислушивались к мелодии, которую напевал их союзник. Получалось хорошо – и зло одновременно: уж это столицу точно не разочарует!

Well if you wanted honesty that’s all you had to say.

I never want to let you down or have you go – it’s better off this way.

Боб постукивал пальцами по пыльному боку фляги, подбирая ритм, Рэй явно представлял в руках гитару и мысленно перебирал аккорды, а Фрэнки, заметив это, старательно подражал его движениям.

– Скажи, о чём эта песня? – спросил Боб, хотя, наверное, знал ответ, как и остальные.

– О том, что есть в мыслях каждого жителя любого из дистриктов, – пожал плечами Джерард.

***

Солнце спускалось к горизонту, когда четвёрка добралась до места, где остались две гитары, барабаны и микрофон. Каким-то чудом не запылившиеся, они маняще поблёскивали на свету – каждый из парней, не будь он на Арене, мечтал бы о таком сокровище. Новые, качественные инструменты! Боб тут же ринулся к разрозненным барабанам: вот большая «бочка» с педалью, и несколько барабанов поменьше, и звонкие тарелки – целый конструктор, «собери установку сам». Очевидно, в прошлый раз он использовал не все, зато теперь интуиция безошибочно подсказывала Бобу, что делать.

Рэй и Фрэнк облюбовывали себе гитары. На взгляд Джи, они мало чем различались, но для ребят это имело значение, а потому Уэй не мешал им. Просто прохаживался кругом, вспоминая их злость, когда парашюты, словно в насмешку, спустились с небес, а рядом при смерти лежал Боб. То-то они потешались: наверняка ведущий знал, что источник влаги находится всего в десяти минутах ходьбы от этого места, и оповестил об этом жаждущих шоу зрителей. Может, поэтому им не прислали хоть немного воды. Хотя, конечно, никого из капитолийцев это не оправдывает.

Джи задумчиво пнул какую-то коробку – думал, пустая, но в ней что-то глухо громыхнуло: заглянув внутрь, Уэй обнаружил увесистое устройство вроде переносного генератора энергии. Он пригляделся: три разъёма. Два рядом, а один – чуть сбоку. Усилитель звука? От гитар тянулись какие-то провода, но значило ли это, что… Да нет, полнейший бред: неужели эта штука снабдит их электричеством?

И Джи вспомнил. Он вспомнил, как в порыве злости швырнул об камень микрофон, тщательно упакованный в одну из коробок. Вот оно, это место, а вот и сам микрофон – валяется, никем не тронутый. Хмыкнув, Джерард подобрал его с земли и удивился: тот почти не пострадал, лишь микрофонная решётка чуть покорёжилась, но маленькая вмятина не должна помешать Джерарду быть услышанным. Проверяя свои догадки, он подсоединил тонкий проводок к генератору, перевёл кнопку микрофона в положение «Вкл.» и попробовал поговорить:

– Раз, раз… Окей!

– Нихрена себе, Уэй! Он работает?! – ошарашено спросил Рэй, и Джерард пожал плечами:

– Кажется, ваши гитары тоже можно подсоединить.

– Вау, серьёзно?! – восхищённо воскликнул Фрэнк. – Это звуковая система, я по телеку видел!

– Но откуда берётся электричество? – удивлённо вскинул брови Боб.

– Ой, да брось! Неужели не знаешь, всё электричество Панема берётся из Третьего дистрикта, – заявил Фрэнк, и лицо его сияло таким самодовольством, словно это он без устали трудился на электростанции. – У нас и не такое делают, – пояснил он. – Скорее всего, генератор подзарядили в Капитолии, и его хватит на несколько часов работы. Если сдохнет, наверняка пришлют новый. Если хорошо сыграем, конечно. Дай, попробую! – Он мигом подсоединил свою гитару и сыграл пару аккордов. – Потрясно!

– Ну что, мы готовы начать? – спросил Джерард, слегка подбрасывая микрофон. Рэй спешно подключал свою гитару, проверяя звучание; Фрэнки прибавил громкости. Может, благодаря этой аппаратуре их услышат лучше?

Может, одна незначительная строчка что-то изменит и превратит капитолийцев в людей? Стоит лишь ещё раз надрывно пропеть волшебные слова и сказать правду!

What will it take to show you that it’s not the life it seems? (I’m not okay)

I told you time and time again you sing the words (I’m not okay)

Ритм, отбиваемый Бобом, кажется, раздавался громче, чем на самой лучшей концертной площадке, заполнял собой всю Арену. Неважно, если профи услышат – это нечто большее, чем просто музыка. Кажется, будто гитарные рифы Рэя способны защитить от любой беды. Фрэнки… Ох, этому парнишке будет мало одной рок-группы. Он станет непрестанно пробовать себя в чём-то новом, заражая своей энергией всех вокруг. Если выживет, конечно. Джи с улыбкой оглянулся на то, как он встряхивает головой и подпрыгивает в особо эмоциональных моментах. Эти ребята чувствуют то, что на душе у Джерарда, поэтому так хорошо складывается мелодия. Они никогда не претендовали на то, чтобы стать ему самыми близкими друзьями, не выпытывали тайн и не пытались втереться в доверие. Они просто поставили его перед фактом: союзники. И он был благодарен им за это.