Текст книги "My Chemical Games (СИ)"

Автор книги: Карина Рэндом

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

========== I ==========

Сумерки плавно опускались на Дистрикт-6. Заходящее солнце золотило верхушки деревьев и крыши домов, а два худеньких паренька, стараясь сдерживать рвущийся наружу смех, бежали в сторону Луговины.

– Вот дерьмо! – выругался один из них, тот, что помладше. В тот же миг послышался слабый хруст.

– В чем дело?! – шикнул старший, оборачиваясь назад и проверяя, нет ли за ними погони.

– Очки! – раздосадованно ответил младший, не останавливая бег.

– Черт с ними! Беги давай! Или ты без них не видишь?

– Нормально!

Через несколько минут бега цель была достигнута – парни устало опустились на траву, помещая перед собой две только что украденные бутылки домашнего пива и кусок копченой колбасы. Отдышавшись немного, тот из молодых людей, что был немного постарше, поднялся на ноги и неторопливо приблизился к неглубокому овражку, заваленному пожухшими прошлогодними листьями. Там они с братом прятали гитару всякий раз, когда собирались вечером уйти из дома – что, впрочем, случалось довольно часто.

– А что с очками? – спросил парень, очищая гриф инструмента от налипших листьев.

– Да у них дужка разболталась. Давно еще, – махнул рукой младший брат. – Вот и свалились. Кажется, я на них наступил, – хмыкнул он, потирая пальцем переносицу. Проведя рукой по растрепавшимся русым волосам, парнишка потянулся к стеклянной бутылке с пивом – здесь было целых пол-литра – и открыл ее ключом, после чего проделал то же и со второй бутылкой. – Джи, иди сюда! – позвал он.

Счистив с гитары грязь, Джерард подтащил ее к брату и, усевшись подле него, взял в руки бутылку.

– Майкос? – позвал он.

– Чего?

– Чего-чего, колбасы дай! А то сожрешь все в одну харю!

Майки, до сих пор не трогавший сворованный на рынке кусок колбасы, вспыхнул праведным гневом. Джи, заметив, что братишка сердится, добродушно улыбнулся и сам потянулся за колбасой.

– Какая-то она хиленькая, – хмыкнул парень, разрезая небольшой кусок пополам при помощи перочинного ножа. – Прям как у тебя в штанах! – Джерард засмеялся.

– Дурак! – Майки насупился и отнял у брата положенные ему полкуска. Джерард нахмурил брови, но промолчал. Странно, обычно Майкос всегда находил достойный ответ – такие словесные перепалки были неотъемлемой частью в жизни братьев. Но, видимо, сейчас у Майкла не было настроения препираться.

Медленно пережевывая небольшой кусочек колбасы и наслаждаясь его вкусом, Джи задумался. Приходя сюда, на Луговину, поздними вечерами с гитарой и пивом, безвременно позаимствованным на рынке у ворчливой торговки, прозванной братьями Селедкой за невероятную худобу и словно застывший взгляд огромных глаз, они всегда чувствовали себя уютно. Была во всем этом какая-то особая, умиротворяющая атмосфера. Лучи заходящего солнца уступали место высыпающим на небе звездам – темнота всегда наступала в Шестом внезапно. И тогда, под этими бесконечными сияющими звездами, братья Уэй могли сидеть до самого утра, обсуждая проблемы насущные или же просто дурачась. Младший, четырнадцатилетний Майки, частенько играл на гитаре, а старший, Джерард, пел – причем зачастую это были песни собственного сочинения, откровенно поносящие власть. И если бы подобное творчество дошло до ушей миротворцев, то розги – самое безобидное, что ждало бы парней. Да только здесь, в поле, их никто не мог услышать – разве что птицы, но да ведь птицам плевать на власть, верно? Они и без революционных песен свободны…

Жители Панема никогда не были свободны. Ни до восстания, ни, тем более, после него. Так уж сложилось испокон веков, что дистрикты находились под постоянным гнетом Капитолия, и единственная попытка бунтовать завершилась появлением Голодных Игр. И Джерард, как экспрессивный молодой человек, яро ненавидящий Игры и все, что имело хоть какое-то к ним отношение, не раз задумывался о том, чтобы оказать какое-никакое сопротивление властям. Но одно дело – обсуждать это с братом на Луговине и вынашивать какие-то планы по свержению президента, в большинстве своем далекие от идеала, а другое – действовать. Обычно все заканчивалось бурным выплеском эмоций и новой песней, рождавшейся совершеннейшим экспромтом.

Сейчас, накануне Жатвы, Джерард всерьез задумывался о том, чтобы не пойти. Взять Майки и сбежать прямо сейчас… ну… куда-нибудь! И они бы, наверное, сбежали, если бы не родители. Куда побегут они, немолодые уже люди, с двумя проблемными подростками? Оставлять же отца с матерью здесь одних никак нельзя – миротворцы Шестого дистрикта страшны в гневе, и стоит им узнать, что два мальчишки сбежали из дома, и родителям не поздоровится. А Джи любил их – отца и маму – и не хотел доставлять им неприятности. Выбора не оставалось.

– Майки! – Джерард ущипнул брата за бок, стараясь хоть немного его расшевелить. – Ты чего такой? Боишься?

– Не боюсь я! – излишне самоуверенно хмыкнул паренек.

Джи вздохнул. Было видно, что Майки врет, но едва ли мальчишка его возраста сможет признать подобное. Джерард же… Не то, чтобы он боялся – скорее, церемония Жатвы его раздражала. Молодой человек старался не думать о том, что его или Майкоса могут выбрать трибутом – и вот уже шесть лет это помогало. Сам Джи в этом году примет участие в жеребьевке в последний раз, а уже послезавтра будет официально свободен – насколько это возможно в Панеме. Впрочем, он не знал, радоваться этому или нет – в конце концов, Майки будет по-прежнему находиться под угрозой, а значит, будет лишь хуже – ждать и быть не в силах помочь.

Еще несколько минут братья сидели в полной тишине, вслушиваясь в отдаленные гудки и грохот поездов где-то там, в самом Дистрикте. Спустя некоторое время Майкос, до этого целиком и полностью поглощенный собственными мыслями, пробормотал:

– А что, если… Если нам на самом деле убежать, Джи? Не придется участвовать в Жатве, не придется больше подчиняться кому-то…

Джерард нахмурился и перестал накручивать на палец довольно длинную прядь волос. Он сочувственно посмотрел на Майки и подсел поближе к брату. Майкос выглядел озабоченным, близоруко щурился, глядя Джерарду прямо в глаза, и казался старшему брату одновременно беззащитным маленьким мальчиком и уже сформировавшимся взрослым человеком со своим взглядом на жизнь. Черт разберет этих подростков – в свои восемнадцать Джи уже начисто позабыл о том, каково быть мальчишкой в пубертатном возрасте. Но ведь на то он и старший брат, чтобы поддерживать младшего? Попытавшись улыбнуться, Джерард обнял Майкоса, и тот, совсем как маленький, уткнулся носом в братское плечо.

– Ты все-таки боишься? – тихо спросил Джи и получил в ответ едва слышное:

– Угу… Знаешь, – Майки вздохнул, собираясь с духом, – я вчера говорил с бабушкой. Ну, спрашивал, что, если меня завтра… Того, выберут. Она сказала…

Джерард не дал брату закончить, это было сильнее его.

– Ты опять? – Джи был скорее огорчен, нежели зол на брата, но спокойно говорить не мог. – Сколько раз тебе повторять, Майкос? Она умерла, понимаешь? Умерла! Она не может ничего тебе ответить, не знает даже, что ты с ней говоришь! Понимаешь?..

Майки упрямо нахмурился и вперил взгляд в землю.

– Может, – буркнул он, избегая взгляда брата. – Я сам задал ей вопрос, – Уэй-младший уже не шептал, а шелестел, едва шевеля губами, словно он сам был покойником, – а она ответила коротко и ясно: «да».

Больше объяснять ничего не требовалось – Джерард знал, что Майкос, когда его что-то тревожит, всегда спрашивает совета у покойной бабушки по материнской линии, Хелены Ли Раш, устраивая импровизированные спиритические сеансы с самодельной доской уиджа*. И никто на свете, наверное, не сумеет убедить паренька в том, что это не более чем самовнушение.

– Сожгу эту гребаную доску ко всем чертям! – погрозил пустоте Джи.

Нет, разумеется, он этого не сделает. Не хватит духу. Стоит только представить это отчаяние в глазах младшего братишки, упрек в голосе, как Джерарду становится совершенно ясно, что нет смысла даже пытаться. Пусть лучше живет с этой тенью прошлого, чем погружается в беспросветное уныние.

На пару мгновений повисла тишина, а затем Джи, сам не уверенный в своих словах, тихо и отчетливо проговорил:

– Тебя не выберут.

– А бабушка сказала…

– Все, не хочу даже слышать об этом! – вспылил Джерард. Он хотел было сказать, что бабушка – лишь плод болезненного воображения Майкоса, но язык не повернулся. В карих глазах братишки плескалась такое отчаяние, что давить на него нравоучениями было бы как минимум бестактно. Вместо этого Джерард покрепче обнял Майкла и прошептал: – Попробуй в этот раз поверить мне, а не бабушке. Я – вот он, здесь, живой и вполне материальный, и я клянусь тебе, что ты не будешь участвовать в Играх. Ясно?

Майки шмыгнул носом, но ничего не ответил, а спустя пару мгновений едва слышно позвал:

– Джерард…

– Да?

– Ты можешь спеть мне? Пожалуйста…

– А ты сыграешь? – молодой человек выпустил брата из объятий и покосился на лежащую подле него гитару. Майки слабо улыбнулся и, кивнув, взял инструмент в руки, поудобнее располагаясь перед Джерардом.

– Disenchanted. Можно? – неуверенно спросил он, перебирая пальцами тугие струны. Джи кивнул в знак согласия и набрал в легкие воздуха, собираясь выпустить из груди вместе с голосом и все переживания, неустанно терзающие его сердце.

It was a lie when they smiled and said «you won’t feel a thing»…

С губ Джерарда сорвался последний звук, и наступила полная тишина. Наверное, еще каких-то пару минут Майкос сидел, задумчиво водя пальцем по грифу гитары, словно осмысливал происходящее.

– Эй, – Джи в последнее время очень сильно переживал за братишку – тот был сам не свой, – все в порядке?

Майки вздрогнул, будто голос старшего брата выдернул его из другой реальности.

– Да, – он ответил настолько резко и безэмоционально, что было яснее ясного – ответ полностью противоположный.

Птицы давно перестали щебетать, и даже ветер, кажется, стих. Солнце скрылось за линией горизонта, а летнее небо превратилось в иссиня-черный бархат. В дистрикте, видневшемся в отдалении, зажглись огни. Пора было идти назад, чтобы избежать патруля миротворцев и остаться незамеченными.

Обычно парни возвращались с таких вылазок в крайне приподнятом настроении, подтрунивали друг над другом, смеялись по поводу и без, а в этот раз шли так, будто только что похоронили в поле своего лучшего друга. Особенно мрачным был Майкл – его безразличие ко всему, даже к факту того, что он чуть не столкнулся нос к носу с миротворцем, пугало Джерарда.

«Ты не будешь участвовать в Играх, я этого не допущу, – повторил он про себя, еще раз взглянув на неестественно бледное лицо Майкоса, – во что бы то ни стало».

Комментарий к I

* «Говорящая доска» или «уиджа» (англ. Ouija board) – доска для спиритических сеансов с нанесенными на неё буквами алфавита, цифрами от 1 до 9 и нулем, словами «да» и «нет» и со специальной планшеткой-указателем.

========== II ==========

Всю ночь Джерарда мучали кошмары. Или даже нет, не кошмары. Покойная бабушка. Хелена снилась ему крайне редко, и после подобных снов всегда случалось что-нибудь плохое. Например, однажды она явилась к нему во сне, когда ему было лет четырнадцать, накануне того, как шайка соседских мальчишек едва не утопила Джи в пруду. Они просто дурачились, подтрунивали над странным пареньком, не умевшим плавать, но все обернулось куда хуже. С тех пор Джерард так и не сумел преодолеть свой страх глубины, а сама мысль о том, что нужно приблизиться к тому самому пруду, внушает вязкий ужас. Кроме того, когда ему было двенадцать, спустя каких-то пару недель после смерти бабушки, случился пожар в их доме, и все семейство Уэев едва успело выбраться. А потом началась длинная канитель проблем: попытки потребовать помощь от властей, ночевки где-то у знакомых, холод и голод. Было еще много чего, пусть и не столь значительного, но, так или иначе, когда во сне появлялась Хелена Ли Раш, это сулило скорую беду, тем более теперь, перед церемонией Жатвы, когда жизнь каждого подростка, которому не повезло родиться в одном из дистриктов, подвешена на тонкую нить, способную оборваться в любой миг, стоит лишь разнаряженному капитолийцу вынуть из стеклянного шара бумажку с его именем.

Но не столько сами сны действовали на него так угнетающе, сколько воспоминания, когда Джи просыпался посреди ночи в холодном поту. Поначалу светлые, они цепкими коготками впивались в его душу и медленно раздирали сердце на клочки – Джерард вспоминал, как бабушка учила его всему, что он умеет и знает сейчас, думал о том, сколько любви и заботы она ему подарила за все те годы… А потом Хелена умерла – в тот роковой год, когда мальчику исполнилось двенадцать. Джи ненавидел ее за это. Это казалось парню настоящим предательством: так просто взять и умереть, оставив двух внуков одних в этом мире – без ласки, без заботы, без помощи. Она была их идейным вдохновителем, той, кто всегда давала понять, что оба – и Джи, и Майки, – чего-то стоят. А потом покинула, словно разочаровавшись и оставив свои попытки. «Она же не виновата в этом! – твердил себе Джерард. – Нельзя выбрать время для собственной смерти, ведь так?» Но он не верил самому себе, каждый раз считая, что эта смерть причинила гораздо больше боли живым, чем самой Хелене, и она была виновата.

Ну, а затем воспоминания о детских годах, проведенных с бабушкой, перетекали в нечто настолько ужасное, что у Джерарда начиналась паника; конечности словно парализовывало, и парень не мог сдвинуться с места и произнести хоть слово – лишь тупо пялился в стену, ощущая, как холодный пот ручьем стекает по спине. Перед глазами стояла пугающая картина: пустынное кладбище, деревянный гроб и неестественно-желтое лицо бабушки Хелены. И он, маленький Джи, прячущийся за подол маминого платья и отчаянно пытавшийся не смотреть на мертвое тело.

– Джерард… – слабым голосом шептала плачущая мать. – Попрощайся с бабушкой…

– Не буду! Не хочу! – упирался мальчик. – Это не моя бабушка! Верните настоящую!..

И он, казалось бы, понимал, что нельзя так говорить и что в гробу лежит Хелена, а не кто-то другой, но рассудок отказывался воспринимать эту информацию. Взрослые же сочли прощание внука с покойницей необходимым и буквально вытолкнули паренька к гробу. В оцепенении он сделал шаг вперед и… упал в обморок. Потом мальчик вспоминал это, как самый жуткий момент в своей жизни, а память услужливо вырисовывала в голове чересчур яркие и, возможно, сильно преувеличенные образы: сморщенное тело покойной, до неузнаваемости загримированное лицо, тлетворный дух, исходивший от гроба…

С тех пор Джерард боялся бабушку. И тем сильнее его пугал младший брат, твердивший о своих спиритических сеансах. А ведь Майкос был совсем маленьким, когда Хелена скончалась. Ему, кажется, даже разрешили не подходить к гробу в тот день – быть может, поэтому он сейчас так тянется к отголоскам прошлого? Джи не понимал этого. Он не хотел думать о том, что случилось шесть лет назад; хотел не думать о смерти, но чем сильнее пытался, тем чаще мысли о ней посещали его голову. Порой сдерживать в себе все эти страхи казалось невозможным, и юноша сам не понимал, почему до сих пор не сошел с ума.

***

Кажется, ночь длилась нескончаемо долго, но еще сильнее Джерард боялся того, что случится, когда ночные кошмары подойдут к концу, страхи, таящиеся в темной неизвестности ночи, ослабят хватку, и им на смену придут вполне реальные тревоги светлого времени суток: пришло время Жатвы, а значит, каждый хочет оттянуть как можно дальше тот роковой миг, когда сопровождающая или сопровождающий объявит имя того, кому не повезет стать очередной жертвой Голодных Игр. Именно жертвой – шансы победить ничтожно низки, да и что могут сделать на Играх запуганные мальчики и девочки из не особо обласканного властями дистрикта? Умереть. Хотя бы достойно – если смогут.

Наконец, последний кошмар подошел к концу, и первый луч солнца скользнул по лицу Джи; парень поморщился и перевернулся на другой бок. Скрипнули пружины раскладушки. Майкос, спавший рядом, пробормотал во сне что-то невнятное и окончательно разбудил брата. Джи перевернулся на спину и бездумно уставился в потолок. Он вспомнил все, что видел во сне этой ночью. Затем перед его мысленным взором промелькнули воспоминания из прошлого, неясные, но такие страшные фантомы: отблески пламени, лицо бабушки, будто отлитое из воска, мутная зеленоватая вода пруда… На раскладном столике в углу стоял деревянный планшет – уиджа. Майки не выдержал и проснулся ночью, лишь бы снова спросить совета у покойной Хелены без ведома брата.

Джерард поднялся со своего ложа и бесшумно подошел к столу. Кончик небольшого деревянного указателя был обращен к слову «Да». Джи знал вопрос и видел, какой ответ на него получил Майки. Младший брат уже поставил на себе крест. «Сожгу эту доску к чертям!» – еще раз пообещал себе парень.

За окном послышался шум, заставивший Джерарда вздрогнуть – это подъехал к станции капитолийский поезд, который уже днем умчится в столицу вместе с двумя трибутами. Парень обеспокоенно посмотрел на Майки, боясь, что звуки, доносящиеся с улицы, разбудят брата, но тот спал на удивление крепко – видимо, сказалась бессонная ночь перед пресловутой доской уиджа.

Тихо, стараясь не шуметь, Джи вышел в соседнюю комнату и огляделся. Родительская кровать была уже застелена – с раннего утра мать с отцом отправились на завод. Хоть Жатва и считалась в Панеме официальным праздником, большая часть населения выходила на работу в обычном порядке, прерываясь лишь на время проведения самой церемонии. На небольшом столе в той части комнаты, что была отгорожена ширмой, стояла миска с вареным картофелем, а рядом с ней, на том же столе, нагло развалился огромный пепельно-серый кот Бабблз. Коту позволялось в этом доме практически все – во-первых, приучить нахальное создание вести себя так, как полагается всем добропорядочным кошкам, ни у кого из Уэев не получилось, а во-вторых, Бабблз ловил мышей. Не то, чтобы в доме их было много – скорее, котяра охотился где-то в дистрикте, – но зверь исправно приносил часть своей добычи матери семейства, миссис Уэй, и если вдруг появлялись трудности с покупкой продуктов (что для небогатой семьи из Шестого было делом привычным), то жареное мышиное мясо казалось вполне сносной пищей.

Что примечательно, Бабблз был самым упитанным существом в этом доме. Уже будучи котенком, это создание весило порядка четырех килограммов, а сейчас так вообще превратилось в неподъемную тушу – и это казалось необъяснимым, потому что питался котяра не так уж разнообразно.

Когда Джи подошел к нему, чтобы почесать за ухом, Бабблз неожидано фыркнул и тяжело спрыгнул со стола с глухим ударом. Такое поведение ничуть не смутило Джерарда – кот был созданием своенравным и в зависимости от настроения мог как ластиться к хозяевам, путаясь у них под ногами, задрав хвост, так и шипеть, выпуская острые когти и грозясь прокусить руку любому, кто рискнет его потрогать.

Мигом забыв о коте, Джи потянулся к миске с картошкой – та была еще чуть теплой. Размышляя, стоит ли разогревать ее, или и так сойдет, парень взял в руки записку от мамы, лежащую тут же. «Мальчики, ешьте и собирайтесь на Жатву без нас. Увидимся на площади», – гласили аккуратно выведенные буквы. Джерард вздохнул и, в прострации поблуждав по комнате еще минут десять, направился будить брата.

Майки спал, свесив правую руку с раскладушки и забавно сопя. Жаль было нарушать его сон, но нужно было собираться, и поэтому Джи бесцеремонно стянул со спящего брата одеяло. Майкос гневно засопел, во сне нашаривая рукой внезапно исчезнувший плед, но глаз не открыл. Джерард хмыкнул и, медленно расхаживая туда-сюда по комнате, размеренным голосом проговорил:

– Майкл Джеймс Уэй, если вы не соизволите немедленно поднять свой зад с постели, ваш старший брат съест вашу порцию вареного карто…

Договорить ему не дала подушка, прилетевшая прямо в голову.

– Засранец! – вскрикнул Джи, потирая затылок. – Ну, держись у меня!..

Парень поднял с пола подушку и с угрожающим видом двинулся на брата. Майкос предпринял попытку увернуться от Джерарда, но тот оказался проворнее и точным ударом повалил младшего на кровать, придавив сверху подушкой. Майки, отчаянно брыкаясь, пытался противостоять, но не более, чем через минуту, стало ясно: Джи выиграл. Отпустив вывернутое запястье брата, сумевшего-таки выбраться из-под подушки, но оказавшегося при этом придавленным самим Джерардом, Уэй-старший довольно хмыкнул и отошел в сторону, позволяя Майклу оправиться.

– Нельзя так с детьми обращаться! – буркнул Майкос; в глазах его плясали бесенята.

– Это тебе, соня, за то, что самым нахальным образом будишь меня каждое утро.

Это было чистой правдой – обычно младший из братьев Уэй просыпался первым и принимался издеваться над спящим старшим. Мог облить его ледяной водой, бесцеремонно посадить на живот тяжеленного Бабблза или же просто сесть у изголовья постели и начать щекотать ноздри Джи тонким пером, вынуждая парня чихнуть.

– Ничего, я еще с тобой расквитаюсь, – пообещал Майки и осекся. В глазах появилось затравленное выражение, и мальчик обреченно пробормотал: – Жатва…

– Заткнись! – довольно грубо велел Джерард, невольно вспоминая свой ночной кошмар. – Сказал же, не заберут тебя на Игры!

Майкос насупился, но спорить не стал – понимал, наверное, что бесполезно. Вместо этого он, шлепая по полу босыми пятками, направился в соседнюю комнату. Горестно вздохнув, Джи поплелся за ним.

Завтракали в полнейшей тишине, и даже приставучий Бабблз ни разу не мяукнул, клянча еду со стола, будто понимал, что сегодня что-то неладно и лучше стать незаметным. Джерард, стараясь вести себя как ни в чем не бывало, то и дело украдкой поднимал глаза на Майкоса; тот все так же уныло ковырял вилкой уже успевшую остыть бледную вареную картофелину в тарелке. До Жатвы оставались каких-то два часа, и с каждой секундой, растворяющейся в прошлом, напряжение лишь нарастало. Кажется, огромные часы отсчитывали время до неизбежного, и ничто не могло остановить этот дьявольский механизм, даже самое горячее желание Джерарда спасти братишку. Конечно, был еще один выход в случае, если Хелена была права – принести в жертву собственную жизнь. Готов ли он к этому? У Джи при мысли о том, что он может попасть на Игры, откровенно тряслись поджилки. Это слишком серьезный шаг, чтобы просто так сказать: «Хорошо, я пойду на смерть вместо брата!»

– Эй, ну взбодрись же ты! – он был почти возмущен видом Майкоса. – Послушай, этих листочков сотни и сотни, а твое имя лишь на нескольких. Да там даже при желании невозможно так просто отыскать тебя, Майкл Джеймс Уэй!

– Так или иначе, каждый год они отыскивают кого-то. Так почему бы этим кем-то на этот раз не стать мне?

Майки был просто раздавлен. Никакие слова ободрения или сочувствия уже не могли вывести его из этого состояния бесконечного уныния и отчаяния. Что бы там ни было, он сам поверил в то, что ему показала доска уиджа, а потому считал себя покойником. Тем не менее, Джерард не простил бы себе бездействия. Всегда, когда ему было тяжело, по какой-то причине близкие были слишком заняты, чтобы прийти на помощь, поддержать, сделать проблему не столь пугающей. Он не мог позволить Майки, своему младшему братишке, которого до сих пор считал беззащитным ребенком, пройти через это же.

– Послушай, тебя не могут выбрать, потому…

– Ты знаешь, что все идет к этому, Джи, – посмотрел, наконец, ему в глаза Майкос. – Тебе опять снилась бабушка. Ты знаешь, что меня выберут.

Это был удар ниже пояса, нечестный прием. Всю свою жизнь Джерард тщательно скрывал тот факт, что ему снится покойная бабушка, а уж тем более то, что за этим всегда следуют беды.

Джерард в недоумении уронил вилку и уставился на Майкоса, задавая немой вопрос: «Откуда ты узнал?»

– Ты говорил во сне, – пожал плечами братец, – ты всегда говоришь так с кем-то, а потом происходит что-то плохое, я давно это заметил. Поэтому можно даже не сомневаться – меня выберут.

Конечно, Джи не хотел еще сильнее нервировать Майки, но упрямство младшего брата откровенно выводило его из себя. Хотелось даже приложить его обо что-нибудь головой посильнее – об эту треклятую доску, например, – лишь бы вытрясти все эти глупости о видениях из его головы.

– Да пойми ты уже наконец, – крикнул Джерард, рывком поднимаясь из-за стола, – у всех этих снов нет конкретного значения! Что, если выберут меня, например, а? Ведь это тоже неприятность, да еще какая, верно? Или ты думаешь только о себе?

Вместо ответа Майкос просто молча поднялся из-за стола, отодвинул от себя тарелку и вышел вон; Джи последовал за ним, себе под нос проклиная Майки, Голодные Игры, правительство, всех покойников разом и мечтая об окончании всего этого ужаса – невозможно спать спокойно, когда знаешь, что дорогой тебе человек (пусть даже такой упрямец) находится под непрерывной угрозой.

– Черт побери, Майкос, куда ты? – пытался окликнуть он брата.

Тем временем Бабблз, единственное в этом доме создание, довольное своим существованием, выждал еще минуту в почтительном спокойствии, якобы отдавая должное этому страшному дню, и, вразвалку подойдя к столу, вспрыгнул на него и принялся как ни в чем не бывало доедать остатки хозяйского завтрака.

***

Наконец, одетые (пусть и не слишком аккуратно) во все самое нарядное, худо-бедно причесанные, братья Уэй на какой-то миг замерли перед пыльным зеркалом в темном углу. Что ж, не так уж и плохо для того, чтобы предстать перед толпой перепуганных детей и кучкой миротворцев. Вряд ли их когда-либо увидит более широкая публика – тем лучше, ведь подобную известность получает особая группа людей. Убийцы и жертвы – марионетки Капитолия, так или иначе. Участники Голодных Игр.

– Готов?

Вопрос Джерарда был чисто риторическим – Майки не был готов, нет. Не в этот раз. И ему прекрасно было это известно.

Младший брат сухо кивнул: он продолжал сердиться на старшего за недоверие. Советы бабушки во время спиритических сеансов значили для него больше, чем любая помощь от ныне живущих людей, и он не мог так быстро простить Джи скептическое отношение к тому, вокруг чего были сконцентрированы мысли Майки в последнее время.

Итак, полностью готовые к Жатве (если состояние обоих можно было назвать готовностью), Джерард и Майкл вышли из дома и двинулись вдоль плотно примыкающих друг к другу домов в сторону главной площади Дистрикта-6. Мысли Джерарда крутились вокруг событий минувшей ночи; Майки плелся за братом, понуро опустив голову, а на небе, будто в насмешку, лучился яркими бликами солнечный диск, словно говоря всем вокруг: «Сегодня двоих детей заберут на верную гибель, а я буду светить все так же радостно и беспечно, потому что мне нет дела ни до кого из вас». И в этом солнце нескончаемо походило на всех жителей Капитолия, каждый из которых, Джи был в этом абсолютно уверен, с нетерпением ожидал Жатву, сидя перед огромным телеэкраном.

Время неумолимо приближало жителей Шестого к началу церемонии.

========== III ==========

Как и всегда в день Жатвы, на площади собрались практически все жители дистрикта. Не обращая внимания на толпящихся вокруг людей, Джерард вяло направлялся в сторону чиновника – необходимо было отметиться. Майки безынициативно тащился рядом, затравленно озираясь по сторонам, а затем, поддавшись внезапному импульсу, вдруг остановился, крепко сжал ладонь старшего брата и обреченно посмотрел ему в глаза.

– Майкос… – Джи хотел что-то сказать, но Уэй-младший расцепил пальцы и решительным шагом двинулся к чиновнику. Еще минута, и младший брат скрылся за ограждением среди своих ровесников. Джерард, безучастно назвав свое имя и позволив мужчине в форменной одежде взять у себя немного крови из пальца, занял место в первом ряду, там, где положено было находиться всем восемнадцатилетним участникам Жатвы.

К началу церемонии все уже давно было готово. Кафедра, за которой будет стоять сперва мэр Шестого дистрикта, а затем капитолийский сопровождающий; пресловутые хрустальные шары с тысячами листочков, на каждом из которых написано чье-то имя; яркие ленты и флаги, украшающие площадь. Четыре стула, установленных на сцене, занимали важные персоны: мэр дистрикта, двое победителей прошлых лет – пожилая Маргарет Стамп и совсем еще юный Теодор Митчел, победивший пару лет назад, – а также куратор из Капитолия – Алекс Лиддел, мужчина, который для чего-то надевал на себя женские платья, носил парики и издалека был почти похож на женщину. Жители Шестого дистрикта не понимали, какие цели преследует Алекс, пытаясь выставить себя девушкой (или шутом?), но делали вид, будто верят его фальшивой игре и визгливым интонациям в голосе.

С каждой минутой все явственнее ощущая нарастающее напряжение, Джерард сосредоточенно вглядывался в толпу, пытаясь разглядеть среди множества парней и девушек младшего брата, но найти Майки в этом огромном скоплении людей казалось невозможным, впрочем, как и отыскать отца с матерью, которые определенно должны были быть где-то здесь.

Джи пытался успокоить себя самовнушением – мол, ничего страшного не произойдет, и уже спустя час они с Майкосом будут дома, – но чем дольше он думал об этом, тем меньше верил. Погруженный в собственные невеселые мысли, парень прослушал совершенно все, о чем говорил мэр Дистрикта-6, и очнулся лишь тогда, когда по площади разнесся омерзительный фальцет Алекса Лиддела.

После краткого вступительного слова капитолиец, по-женски всплеснув руками, воскликнул:

– Пора узнать имена наших трибутов! Дамы, согласно традиции, первые.

Над площадью повисло гробовое молчание, даже подонки, принимавшие ставки, замерли, чтобы не упустить ни единого момента, ни единого движения пальцев Алекса, который в это время неторопливо перебирал огромное множество карточек с именами, чтобы выбрать следующую жертву. Джерард не мог даже думать, по правде говоря, о той несчастной девочке или девушке, которой придется по воле злой судьбы отправиться на Игры. Шестой – бедный дистрикт, и почти всех его трибутов можно считать смертниками. Но гораздо сильнее Уэя сейчас занимали мысли о Майки, стоящем в толпе и молящем о скорейшем завершении всего этого. Молящем о том, чтобы его поскорее выбрали.

На какой-то миг взгляд Джи упал на группу девушек его возраста – восемнадцать лет, последняя Жатва. Глупо, наверное, быть выбранным именно в это время… Но страшно всем, даже тем, кто почти что вне опасности. Почти – но не до конца. Среди них была и одна из его одноклассниц – Линдси Баллато, бойкая темноволосая девчонка, не боявшаяся постоять за себя, а заодно и за Джерарда, которого вечно доводили все, кому не лень. Обычно она кичилась тем, что не страшится практически ничего, но сейчас было видно, что ей по-настоящему не по себе.