Текст книги "My Chemical Games (СИ)"

Автор книги: Карина Рэндом

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Джерард не смог бы пожертвовать друзьями, даже если его собственная жизнь означала воссоединение с братом. Простил бы Майки его, убей Джи таких людей, не бросивших его, несмотря ни на что? Джерард поглядел на ребят: нет, им можно доверять. Они не сдаются, и в их глазах всё ещё видно то человеческое, чего не было во взглядах капитолийской публики или школьных задир из Шестого. Всё явственнее ощущая свой гнев, Уэй сквозь зубы процедил первую строчку, постепенно говоря всё громче, так, чтобы его слышали Фрэнк, Рэй и Боб:

They laugh, we don’t think it’s funny!

If just what you are is just what you own,

What have you become when they take from you

Almost everything?

В самом деле, что им терять? Собственным жизням всё равно грош цена, их без сомнения разменяют на овации публики. Так почему бы не рискнуть?

Парни переглянулись. Джерарду интересно было, что у них в головах – думают ли они, что он полнейший придурок, раз решил спеть прямо сейчас, или вновь убеждаются в том, что были правы, когда решили помочь такому безумцу?.. Наверное, всё же второе: Рэй молча подошёл к своей гитаре, Боб попросил Фрэнка помочь ему усесться за барабанной установкой… Джи видел, как искажённое болью лицо Седьмого постепенно разглаживалось, когда он выстукивал палочками незамысловатый ритм: спаренный удар, затем один и следом спаренный, и снова, и снова – подключились две гитары, а затем Фрэнки оглушительно свистнул, и Джи словно током ударили: мигом забыв все свои тяжёлые мысли и бередящие сердце раны, он запел.

Don’t believe what they say

We’re dead flies in the summer time

They leave us all behind

With duct tape scars on my honey…

Он выкрикивал слова с такой яростью, вкладывая в них столько разрушительной силы, что едва ли кто-то остался бы равнодушным. В дистриктах – уж точно, да и в столице тоже: главное, чтобы никто не перекрыл сигнал, чтобы песня дошла до каждого в Панеме!.. Но нет, волноваться не о чем: они не посмеют прикрыть цензурой тех, кого сами одарили всем необходимым для их песен. Не ждали же они, что Джи до самого конца Голодных Игр будет петь лишь о том, как ему больно и тоскливо? Вот вам, подавитесь! Внимай, Капитолий, открой глаза, не верь президенту, не слушай распорядителей кровавой бойни – им насрать на трибутов, им нет дела до того, кто победит, а кто отправится гнить под землёй в деревянном ящике. Цезарь Фликерман щебечет: «Ах, как жаль, что погиб такой-то такой-то, примите наши соболезнования!..» – ложь, отвратительная и наглая. Репортёр доверительно говорит вашей матушке: «Ох, Джерард такой умница, мы все за него болеем!..» – не верьте, ему нет дела ни до чего. Джерард Уэй для них – такой же бесполезный труп, как Хелена Сорроу, Лиза Вериго или тот парень из Четвёртого. Даже тот, кто одержит победу, на самом деле не нужен им – его сущность, его личность. Нужна лишь картинка. И Джерард Уэй намерен показать это. Если кому-то не нравится – что ж, ему тоже не нравилось участвовать в Играх. Никому из них. И Рэй, Боб, Фрэнки и Джерард, породнившиеся на этой Арене, искали друг у друга поддержки и защиты, создавая лучшее, что можно создать в таком ужасном месте, – музыку.

They don’t like who you are

They don’t like where we’ll go

Brother protect me now

With blood they wash in the money!

Капитолию не нужны бедняки из дистриктов. Это некрасиво. Это смердит. Это правда, и они пытаются скрыться от неё за своей пёстрой мишурой. Президенту, возможно, до мишуры нет дела, и для него бедняки – потенциальная опасность, предвосхищение нового бунта, так подавись же, они устроят его здесь, на Арене. Ну же, кого вы оставите в живых?! Чьи жизни искупите богатством и славой?

Джерард боялся, что он слишком хорошо знает ответ. Он был автором текстов, он собрал вокруг себя этих крутых парней, и если они сами ничего не сделают, распорядители сами поубивают их, оставив одного. Того, кто им угоден, или того, кому будет больнее других. И Джи решил для себя, что в случае чего… выжить должен не он. Они захотят управлять им. Чёрта с два.

Как они там говорят?.. «И пусть удача всегда будет на вашей стороне»?.. Это даже смешно. Не было никакой удачи – лишь кучка трибутов, жалких или не очень, призванных считать друг друга врагами. Но Уэй знал, где кроется настоящий враг.

You don’t believe in God

I don’t believe in luck

They don’t believe in us

But I believe we’re the enemy

Даже Хелена говорила что-то такое… Пока не умерла. Умирали все, кого Джерард любил, и он смирился с тем, что рано или поздно останется совершенно один, а затем и сам покинет этот мир, но разве мог кто-либо из смертных решать, жить другому человеку или безвременно уйти в мучениях? За считанные дни погибли просто так, безо всякой на то нужды, двадцать совсем ещё молодых ребят, почти детей. Они не то что не успели оставить свой след в этой жизни – даже не поняли, что эта самая жизнь из себя представляет. И это причиняло боль посильнее, чем не успевшая зажить рана под рёбрами, вспоротое топором плечо или любые ссадины и синяки.

Но прятаться нельзя, иначе Капитолий раздавит и их – как надоедливого таракана, по неосторожности выползшего на середину кухни. Или… Точно, они вряд ли представляют, какую злую досаду испытываешь, когда по твоему куску хлеба ползёт, медленно покачивая длинными усиками, рыжий таракан. Испытываешь – а затем берёшь и ешь, так как другой пищи никто не предложит. Знают ли они вообще о существовании таких мелочей, как домашние вредители и непрекращающийся голод? А ещё есть крысы. Эти не просто молчаливо курсируют по твоей кухне, нет, крысы на самом деле страшные. Однажды Майки проснулся посреди ночи из-за того, что всклокоченное серое создание (довольно упитанное, надо сказать) уселось ему на грудь. Они тоже везде – косят своими хитрыми глазами-бусинками изо всех щелей, сдавленно пищат где-то за спиной и никогда не попадаются. А порой собираются в группки по несколько штук – и это целая банда, пугающая маленьких детей, а также больных, прикованных к кровати. Когда-то в детстве Джи сам боялся, что его загрызут во сне крысы.

Он не желает быть для Капитолия тараканом, которого можно без сожаления размазать по полу подошвой ботинка. Уж если его провозгласили паразитом, он лучше будет крысой – крысиным королём, который, пусть и вызывает отвращение, собирает вокруг себя таких же изгоев и нагоняет необъяснимый ужас даже на тех, кто сильнее него. И тогда уже Капитолий не сможет смеяться над ним так беззаботно.

Right now I’m sick down from the bones to the other side,

We’re not where insects hide,

King rat on the streets in another life,

They laugh, we don’t think it’s funny!

Они не могли уничтожить своего врага физически, но так хотелось! Подобно древнему заклятию или заговору, Джерард повторял: «Уничтожим вас, уничтожим!» Он представлял, как взрывной волной бьются стёкла в окнах аккуратных капитолийских домов, как в ужасе кричат люди, не успевающие уже пожалеть о том, как несправедливо обошлись когда-то со своими обездоленными братьями… Жестоко? Да. Но казалось неправильным чувствовать жалость по отношению к этим людям теперь, когда их милость могла бы спасти четвёрку друзей – но не спасала.

Destroya, destroya!

Парни чувствовали то же самое, Джерард знал. Фрэнк, как всегда безупречно уловив ритм, надрывно повторял за Уэем. Так они и пели, выплёскивая свой гнев наружу: Джи – звонко, отчаянно, а Фрэнк – надрывая связки, отдавая всего себя. Эхом им вторил Рэй.

В лёгких кончился воздух – голова шла кругом, эмоции переполняли его, и Джерард издал на выдохе мучительный полукрик-полустон, решительно мотнув головой: нет, мы не дадим вам сломить наш дух. Мы и есть враг, и вам не пойти против этого.

Казалось, Фрэнки понравился стон Джи, протестующий, отчаянный, измученный, повторявшийся раз за разом всё громче, и пару мгновений спустя это была уже перекличка двух голосов. Джерард перемещался по их импровизированной площадке, замер напротив Фрэнка, и они смотрели друг на друга, пытаясь перекричать, пока Джи, ещё повышая голос, не выкрикнул наконец:

Destroya!..

Гитарное соло Рэя заставило его вздрогнуть – он надеялся, всех, кто прильнул сейчас к своим экранам, тоже. Сейчас ему и парням было, что показать, и если в столице есть, чем ответить, пусть попробуют. Они – стихия, и они должны снести всё на своём пути, даже будучи изолированными от мира. Иначе зачем Господь наделил их талантом? Джерард пел для жителей дистриктов, ребята – играли для них же, чтобы каждый смог наконец услышать самого себя и выбраться из раковины. Джи хотел, чтобы каждый рабочий на заводе, каждый мясник на скотобойне и каждая прядильщица на ткацкой фабрике бросили мимолётный взгляд на экраны маленьких телевизоров и задумались. Если прямо сейчас они будут едины, они уничтожат Капитолий. Пока в столице ждут развязки кровавого шоу, народ должен действовать! Им всем есть, что показать!

So show me what you got, you children of the gun

Destroya, destroya

(Don’t hide and we don’t run)

Against the sun, we’re the enemy!

(Don’t hide and we don’t run)

Destroya, destroya, destroya, DESTROYA!

Джерард выдохнул и затих, опускаясь на колени. Эта песня выжала из него всё, а парни продолжали играть. Две гитары – словно утихающие звуки кардиографа, и точный, выверенный бой ударных – замирающий пульс. Джи слушал и не мог дышать, и горели щёки, и билось сердце – а потом всё умолкло, и Арена погрузилась в устрашающую тишину, не нарушаемую ни криками стервятников, ни шуршанием песка по земле, ни гулом ветра. Всё кругом замерло, обратилось в тягостный сон, молчание, которое не рискнул нарушить ни один из выживших трибутов. Они просто ждали – ждали, пока распорядители обрушат на них стихийное бедствие или гнев президента, это было уже неважно. Пусть уже хоть что-то нарушит эту тишину, иначе они просто сойдут с ума.

Оказалось, кто-то наверху всё же слышит их молитвы. Мерный рокот мотора, и прямо перед носом у Джи опустилась верёвочная лестница.

– Планолет… – ошарашенно прошептал Фрэнки, отбрасывая в сторону гитару. – Охренеть, это планолёт!

Боб и Рэй с сомнением переглянулись: их решили спасти? Всех вместе? С тех пор, как они закончили играть, прошло минут двадцать, не меньше – что помешало им сделать это сразу?..

– Что, если они поднимут только того, кто первым ухватится за лестницу? – тихо спросил Джерард. – А остальных оставят здесь и нашлют стервятников, или что они там сочтут более зрелищным?

– Мы можем попробовать ухватиться одновременно, – предложил Боб и, придерживаясь за бок, выбрался из-за установки.

– Это в любом случае разумнее, чем сидеть здесь и отказываться от помощи, – согласно кивнул Рэй, хотя в голосе его звучало сомнение. Всё это выглядело слишком подозрительно.

– Разве обычно не объявляют имя победителя? – настороженно спросил Фрэнк.

Ответом ему была тишина. Молчали парни; молчал и Цезарь Фликерман, который должен был вот-вот торжественно воскликнуть: «Поприветствуйте победителя (или всё же победителей?) сорок восьмых Голодных Игр!» Столица отвернулась от чудовища, которое сама же и создала, а теперь просто заметает следы? Или планолёт – это ловушка, и его железное нутро скрывает более страшные вещи, чем обжигающее солнце и дикие животные? Впрочем, никто не смог бы сказать точно, поэтому ребята, встав поближе друг к другу и поддерживая раненого Боба, почти одновременно ухватились за лестницу, готовясь держаться из последних сил и вообще бороться за свои жизни. К их удивлению, ничего не произошло: планолёт терпеливо ожидал, пока все сумеют ухватиться поудобнее, а затем плавно и бесшумно лестница поползла вверх, поднимая ребят над Ареной. Последний раз они видели бесконечные рыжие пески пустыни, причудливые скалы и силуэты наполовину занесённых песком гигантских кактусов, темневших в отдалении. Беспорядочно лежащие на земле музыкальные инструменты тоже становились всё меньше: Джи заметил, как чуть печально вздохнул Фрэнк. Погибший Четвёртый тоже остался где-то внизу, но о нём думать сейчас не хотелось – возможно, впереди ожидает нечто более страшное. А Голодные Игры закончились.

Комментарий к XXIV

My Chemical Romance – “Destroya”

========== XXV ==========

Джерард открыл глаза и на секунду представил, что видит не освещённый мягким светом потолок больничной палаты, а бледное осеннее небо, синева которого давно растворилась в бледных облаках. Это так мучительно долго – ждать. Тем более, Джи разделили с ребятами, и он не мог даже знать наверняка, оставили ли их в живых. Может, Капитолий решил спасти именно его, а парни участвуют в какой-нибудь дикой бойне вроде гладиаторских боёв, чтобы исполнить своё назначение и подарить людям то шоу, которое так нравится капитолийцам – кровавое? Правда, медики, встретившие их внутри планолёта, пообещали, что всё будет в порядке и можно больше не бояться, но отказались объяснить, что происходит. Так и молчали, словно безгласые, загадочно переглядываясь, пока планолёт не приземлился на крыше какого-то здания, где Джи и разлучили с Фрэнком, Рэем и Бобом.

Наркоз не позволял точно определить, сколько Уэй уже валялся здесь, не зная, чем себя занять. Окна в комнате не было – лишь экран, его имитирующий, где на выбор предлагалось ровно двадцать семь возможных видов. Джерард выбрал какой-то ночной пейзаж, потому что это позволяло представить, что он находится в родном Шестом Дистрикте, раз уж никто не хотел сказать, где Уэй находится сейчас. Не лучшее место, конечно, но там хотя бы всё было хорошо, а переживаний серьёзнее, чем из-за козней (мелочных, как оказалось) школьных хулиганов, не существовало и в помине. Потеряв союзников из поля зрения, Джи как будто ещё раз расстался с Майки: за всё время, проведённое на Арене, он успел к ним привязаться и никогда не пытался переубедить себя в этом. А теперь не осталось никого.

Когда даже едва различимая мелодия, приятная по задумке организаторов, начала раздражать до скрипа зубов, за дверью палаты послышалась возня. Дверь открылась, и в комнату вошла Маргарет Стамп, ментор Джерарда. Видимо, он и правда победил, если ему позволили встретиться с наставником. Сложно было понять по выражению лица, какие эмоции испытывала женщина, а впрочем, она всегда старалась вести себя сдержанно и чуть прохладно, пусть Джи явно не был ей безразличен. Наверное, он казался ей кем-то вроде сына-аутсайдера, и теперь Маргарет была рада, что он сумел вернуться с Арены живым, пусть и при каких-то странных обстоятельствах.

– Я рада, что ты вернулся, – безо всяких приветствий чуть улыбнулась она, – честно говоря, ты довольно часто вёл себя как идиот и не погиб лишь чудом, но это правда было… Круто.

«Да уж, а чудом были Фрэнк, Рэй и Боб!» – подумалось Джерарду, но прежде, чем он сумел подобрать подходящий ответ, ментор заговорила снова.

– Честно говоря, это лишь потому, что ты понравился дочке распорядителя. Я слышала разговор в комнате управления. И не только она – операторы только и делали, что обсуждали вас с парнями и то, как вы пели! Иногда мне казалось, что я музыкальный продюсер, а не ментор! Таких, как вы, не хотели убивать сразу.

– Вау… – только и смог сказать Джерард.

– Вообще, не я должна сообщать тебе всё самое интересное, – покачала головой Маргарет, – ты хорошо себя чувствуешь? К тебе кое-кто приехал.

Джи почувствовал, как что-то восторженное и лёгкое, вроде воздушного шара, начало расти у него в груди, грозясь при случае вырваться наружу радостным криком. Но это было невозможно, немыслимо, только не здесь! В столице не может быть ничего настолько хорошего и счастливого, не может…

Из-за двери кто-то робко выглянул, но промедление гостя не помешало Джерарду безошибочно узнать его. Забыв о ранах, он выбрался из-под одеяла и, шлёпая босыми ногами по больничному полу, рванулся к брату. Это был всё тот же Майки, младший братишка, ради которого можно без раздумий пожертвовать жизнью, и он стоял прямо здесь, перед ним. Прошло меньше месяца, но эта встреча ощущалась совершенно иначе, чем все прошлые. Джи даже не хотелось думать о том, сколько раз он ломался за это время, хотел умереть уже наконец, и так находясь в шаге от смерти: теперь вся эта маленькая жизнь, где осталась лишь боль и немного музыки – для разнообразия, – оказалась позади. Но даже Майкос изменился – внешне, по меньшей мере. Исчезли его вечные очки, перемотанные скотчем, и над причёской поработали стилисты – теперь его волосы были светлыми, – а взгляд больше не казался таким затравленным, как раньше, точно младший брат возмужал за это время. Майки, что же ты делал всё это время?

– Я… – начал было Джи, но нужные слова никак не шли на ум. – Господи, Майки, я… Ты… Ты такой…

Майкос улыбнулся и покачал головой: никакие слова не могли передать радость от их встречи, и Джерард всё смотрел на брата, обнимал его, затем снова смотрел, охлопывал его плечи… Казалось, за долгие недели разлуки Майки даже подрос немного.

– Как ты себя чувствуешь, Джи? – заботливо спросил он, и в этом вопросе было так много всего, что умещалось в сердцах обоих… Кажется, он тоже не мог подобрать нужных слов.

– Как я себя чувствую?! – взорвался Джерард. – Ты, маленький засранец, хотя бы мог видеть меня всё это время, ты знаешь каждый мой шаг, а вот как ты себя чувствуешь?! – и слова потекли сами собой, как те песни, что он сочинял на Арене. – Я так скучал по тебе, Майки, всё, абсолютно всё, чего я хотел, – это не подвести тебя!.. Не оставить тебя одного. – И Джерард снова прижал брата к себе, боясь, что тот исчезнет, развеется, словно мираж. Но Майкос был здесь, абсолютно реальный, и Маргарет Стамп, загадочно улыбнувшись, вышла за дверь, чтобы оставить братьев вдвоём.

– Мне так много нужно тебе сказать!.. – выдохнул Майки, преданно глядя на Джи.

– Давай присядем?..

– Ох, точно. Тебе не тяжело стоять? Нет? Отлично, – тараторил брат, дожидаясь, пока Джи усядется на кровати. Он и сам было присел, но тут же подскочил, как ужаленный: кажется, новости, которые он принёс, не давали усидеть на месте.

– Так что ты делал всё это время? – спросил Джерард, уже и не помня, когда в последний раз его младший братец был так возбуждён.

– Ну, сперва я просто мучился от страха и неизвестности. Потом, когда тебя начали показывать по телевизору, стало немного проще – до того, как Игры начались, конечно: я хотя бы знал, что ты в порядке. А потом… Сходил с ума от ужаса. Но тебе невероятно повезло с союзниками, верно?

– О, Майки, они не просто союзники, они… мои друзья. Вы должны познакомиться!

– Непременно!

– Ты знаешь что-то?.. – Джи вздрогнул. – Они… в порядке?

Майкос утвердительно кивнул, и у него словно камень с души свалился. Значит, Капитолий пощадил всех четверых. Значит, всё это было не зря?..

– Я сбежал из дома, Джи.

– Что? – вздрогнул Джерард, кажется, упустивший какую-то важную фразу, сказанную секундой ранее.

– Когда приехали брать интервью, потому что ты вошёл в финальную восьмёрку, – терпеливо разъяснял Майкос. – Репортёр… В общем, он пообещал мне, что мы сможем тебе помочь.

– Репортёр?.. – Джи всё ещё не понимал ни слова.

– Его зовут Дэвид Джонс, и он бывший музыкант. И очень влиятельный человек здесь, в Капитолии. Ему безумно понравилась ваша музыка, Джи! Хотя они все здесь буквально помешаны на ваших песнях, но Дэвид!.. Он пообещал, что мы станем героями.

– «Мы»?..

– Мы все. Ты, Фрэнк, Рэй и Боб… И я. И он тоже – совсем чуть-чуть, как он говорит, но он так много сделал для этого!.. Я… В общем, я не знаю, как это сказать, но… Вас забрали с Арены, потому что погиб президент, Джи. Я убил президента.

Джерарда словно обухом по голове ударили.

– Что, прости?.. – хрипло переспросил он. Казалось, он плохо расслышал: последнюю фразу Майки произнёс так тихо, словно опасался, что его могут услышать посторонние, и мигом прижал палец к губам: мол, это большой секрет. И продолжил свою речь бодро, как ни в чём не бывало:

– Никто не знает, почему он погиб – говорят, поперхнулся за обедом. Жуткая, нелепая смерть, прямо в то время, пока вы пели о разрушении, представляешь, какая ирония? Никто не видел, как это случилось, но потом безгласые нашли тело, началась паника… Ну, и вас вытащили с Арены, потому что никто не знал, что делать дальше. Теперь здесь всем руководит главный распорядитель, так что…

– Погоди, Майки… Ты не шутишь?

– Да какие могут быть шутки! Но я видел президента, Джи, так же близко, как тебя сейчас! Когда Дэвид привёз меня сюда, он слегка изменил мою внешность, чтобы я вписался – мне сделали коррекцию зрения, и теперь я отлично вижу, представляешь?! Ну, и Дэвид послушал, как я играю на гитаре. За день до того, как закончились Игры, он решил представить меня президенту, так что мы ужинали у него во дворце. Дэвид хотел сделать меня своим протеже, но я не уверен, знал ли президент, чьим братом я являюсь. – Его губы растянулись в улыбке. – Подсыпать медленный яд, который достал Дэвид, было делом техники, – наклонившись, прошептал Майки прямо Джерарду в ухо.

– Ну-ну, потише, друг мой! – прямо из-за спины у Майки выплыл высокий рыжеволосый мужчина, одетый по капитолийской моде. Тот самый Дэвид. – Не забывай, что у этих стен есть уши, пусть даже Президент мёртв.

Он был прав: от предателей в первую очередь избавляются даже те, кого они привели к власти, а значит, Майки стоило быть особенно осторожным. Джерард смотрел на Дэвида Джонса, как заворожённый: он с детства видел его на экране телевизора, пусть и какими-то урывками, когда выдавался случай, такого таинственного, сияющего великолепием, точно пришелец с другой планеты, где всё было не в пример лучше, чем в Панеме. Он не походил на рядовых капитолийцев – не писклявил при разговоре, не жеманничал и не хихикал по-дурацки, и всё же выглядел великолепно в своих экстравагантных столичных нарядах. В какие-то моменты Джи думал, что хотел бы походить на него. Однажды он перекрасит волосы в рыжий, наденет ярко-синий классический костюм – такой же, как на Джонсе сейчас – и исполнит что-то неземное со сцены. Но он, конечно, будет другим пришельцем – застенчивым инопланетянином, который никогда не будет уверен, всё ли он делает правильно, ведь это столица…

– Это вы нас вытащили оттуда? – спросил он, не зная, стóит ли вообще заговаривать Дэвидом. – И где Рэй, Фрэнк, где Боб?

– Твои друзья в порядке, Джерард, я бы не позволил им погибнуть. Это из-за вас всё случилось именно теперь: многие были недовольны, даже здесь, в столице, но никто бы не решился на отчаянный шаг, – тут он многозначительно поглядел на Майки, – если бы не вы и ваша музыка. В этом было что-то до безумия вдохновляющее: все эти песни, то, как вы отказывались бросить друг друга, несмотря ни на что, даже в самом финале, когда больше никого не осталось… Вы дали людям надежду – ну, или попросту заразили своим безумием, что, может быть, даже лучше.

– Это Дэвид прислал вам инструменты, – кивнул Майки.

Кто бы мог подумать! А они полагали, что просто забавляют публику эмоциональными песенками. Оказывается, у революции было именно такое лицо – лицо четверых лузеров, готовых умереть в ближайшем будущем. Но что ж, если Капитолий считает, что так нужно – пожалуйста. Сейчас гораздо сильнее Джи занимал тот же вопрос, что и до появления над Ареной планолёта: что же дальше? Об этом Уэй и спросил Дэвида Джонса. Тот лишь загадочно улыбнулся:

– Все победители Игр дают интервью. Даже если это были последние Игры в истории Панема.

***

Громкая вступительная музыка прокатилась по огромному холлу, заполненному людьми. Джи готов был спорить, что билеты на это интервью стоили баснословных денег – кто знает, какую ещё штуку эти парни выкинут? Цезарь Фликерман сидел в кресле всё с тем же хозяйским видом, напротив него на диванчике расположились Боб, Рэй, Фрэнк и Джерард, а рядом с ними сидел Майки в компании Дэвида Джонса. Вся команда в сборе. Строгие чёрные костюмы, накрахмеленные рубашки и галстуки казались неудобными, особенно после мягких больничных пижам, но Дэвид настоял на таком образе. Победа на Играх – больше не гладиаторский триумф, которым следует восхищаться, необходимо было отдать должное погибшим трибутам, которым не повезло дожить до переворота. Правда, Фрэнк в последний момент пропал на минуту-другую и вышел на сцену уже в неизвестно откуда взявшихся джинсах вместо строгих брюк, заявив, что ему так удобнее. Джерард улыбнулся про себя – он всё ещё протестует, хоть власть и сменилась.

Сам Уэй тоже выглядел иначе, чем на своём предыдущем интервью, когда всё, что он мог вызвать, – жалость. Игры многое изменили в нём самом, и, наверное, стоило как-то выразить это внешне. «Красный?» – поднял брови Рэй, впервые увидев Джи с новым цветом волос. Пожалуй, да: будь то пламя революции или пролитая зазря кровь – он считал, что именно так было нужно. В конце концов, первое, что сделал Фрэнк, придя в себя, – отправился к стилисту Джерарда, чтобы набить на руке новую татуировку. «Loyalty, Respect, Honesty» – он уверял, что в неё вложен большой смысл, и, наверное, это и правда было так. После пережитого не хотелось совершать глупостей. Так чем же хуже сам Уэй? Ну, за исключением того, что он до дрожи в коленках боится иголок.

– Итак… – многозначительно протянул Цезарь Фликерман, расплываясь в улыбке. – Вы спросите меня, почему на кресло победителя метят сразу шесть молодых мужчин – да-да, Фрэнки, после всего, что вы пережили, я уже не смогу называть вас мальчишками! – ведь победителей было четверо?.. И я всё расскажу, но сперва – встречайте! Победители сорок восьмых по счёту Голодных Игр, обошедшие все правила, перевернувшие новую страницу истории, снискавшие вашу безграничную любовь!..

Это звучало так громко, так чрезмерно пышно, что у Джерарда скулы свело. Но Цезарь не фальшивил, нет: просто здесь так было принято. И, заглушая своим звучным голосом бурные аплодисменты и восторженный свист, он назвал по очереди их имена:

– Фрэнк Айеро, Дистрикт-3! Джерард, – надо же, правильно выговорил его имя, впервые, а всё время, – Уэй, Дистрикт-6! Боб Брайар, Дистрикт-7! И, наконец, Рэй Торо, Дистрикт-9!

Они чуть приподнимались с кресел, чтобы поприветствовать зрителей, и чинно кивали. Никто не улыбался: Дэвид велел быть сдержанными, но его наставлений и не требовалось. Интервью после Голодных Игр – не самое весёлое мероприятие. Но Цезарь продолжал, как ни в чём не бывало, пока Джи медленно прокручивал в голове всё то, что хотел сказать сегодня.

– Ну, а этот замечательный юноша рядом, – щебетал ведущий, – никто иной, как Майкл Уэй, дамы и господа! Тот самый парнишка, чьё имя было названо на Жатве, брат Джерарда, вместо которого тот героически вызвался добровольцем! Майки, ну же, покажись публике! Майкла пригласил в столицу всеми нами любимый Дэвид Джонс, – доверительно сообщил Цезарь. – Тот самый Дэвид, благодаря которому на Арене состоялась музыкальная группа!

Снова шквал аплодисментов, а затем Дэвид, взяв у Цезаря микрофон, тихо и скромно проговорил:

– Группе не хватало бас-гитариста, а Майкл отлично играет.

– Уверен, мы ещё сможем убедиться в этом, – широко улыбнулся Цезарь. – А пока у меня вопрос к нашим победителям: расскажите, что вы чувствуете? Каково это – быть героями в глазах тысяч людей, знать, что почти каждый житель Панема переживал за ваши судьбы, как за свои собственные?

Переживали? Они и впрямь переживали? Или просто щекотали свои нервы, ожидая финала?

– На самом деле, мы вовсе не ощущаем себя героями, Цезарь, – заговорил Рэй.

– Если честно, мы просто пытались выжить, – добавил Боб.

– Быть искренними, – задумчиво протянул Джи.

– И остаться собой! – поддакнул Фрэнки.

– В общем, – подытожил Рэй, – мы делали то, что считали правильным. Чудо, что это закончилось именно так.

– А в какой момент вы поняли, что сможете стать командой? Мы все поняли, что это Джерард собрал вас вокруг себя. Ведь он негласный лидер вашей группы, верно?

– Нет! – торопливо выкрикнул Джи, и одновременно с ним Фрэнк заявил, что да. Джи смерил его разгневанным взглядом, а Цезарь испытующе молчал, ожидая ответа. Уэй чувствовал на себе взгляды публики, Дэвида, Майки… И парней, которые, кажется, действительно считали его лидером. И он заговорил: – Цезарь, ты же видел меня перед самыми Играми, вы все видели! Разве я был похож на парня, который соберёт вокруг себя такую отличную команду? Не-ет, это скорее был парень, который спасибо-что-не-умер-первым. Вы ведь все так считали. Все, кроме Фрэнка. Кроме Рэя. Кроме Боба. Потому что они захотели помочь мне! У этих ребят необъятные сердца, серьёзно. И огромный талант. Если бы не они, нас бы здесь не было. Спасибо вам, парни.

– Если говорить начистоту, то… Без Джи ничего этого бы не было, – упрямо заявил Рэй. – Но так и быть, приятель…

– Без нас ты бы долго не протянул, – со смехом закончил за него Боб. – Но если честно, то вклад каждого был просто огромен.

– Это верно – а уж как мы все волновались, наблюдая за вашими злоключениями!.. Правда, Майки? Расскажи нам немного о своих чувствах, ведь это ты в какой-то степени вызвал этот переполох!

«О, куда больший, чем ты думаешь», – подумал Джерард, со смесью ужаса и восхищения представляя, как младший братец подсыпает яд в бокал президента. Пока они корчились в попытках бунтовать на Арене, Майки совершал настоящую революцию. Но Цезарь говорил не об этом – он лишь имел в виду то, что младший Уэй должен был стать трибутом. Джи сглотнул – он боялся, что они и так уже до костей перетрясли Майкоса, пытаясь выведать самые душещипательные подробности… Но он был уже не тем угрюмым напуганным ребёнком, как пару недель назад. Он знал, что сказать.

– На самом деле, я надеюсь, что никому не доведётся пережить то, что я испытал, когда Джи вышел занять моё место. Это… – Он сглотнул и посмотрел на Джерарда таким взглядом, что внутри всё перевернулось. – Это огромная благодарность, и ещё любовь, и… чувство вины. Я не хотел, чтобы ты пострадал из-за меня, Джерард, – прошептал он, и публика издала единодушный стон умиления. Джи заёрзал в кресле: хотелось вскочить, обнять Майкоса и убраться подальше от камер и жадных взглядов зрителей. Но было нельзя, и он лишь натянуто улыбнулся:

– Ты же знаешь, я не мог поступить иначе. Я бы не простил себе, если бы с тобой что-то случилось.

Пауза после этих слов затянулась. Да и зачем братьям повторно выворачивать душу наизнанку перед всем Панемом, если всё самое важное было высказано давным-давно, когда за спиной не маячили жадные взгляды зрителей? Чтобы нарушить эту неловкую тишину, вмешался Цезарь:

– Так или иначе, всё случилось как нельзя более удачно! Думаю, я мог бы сказать, что это сама судьба познакомила всех нас с вами! Мы должны благодарить её за такую удачу, друзья мои!