Текст книги "Седой Кавказ"

Автор книги: Канта Ибрагимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 72 страниц) [доступный отрывок для чтения: 26 страниц]

Идет Арзо по морозной улице, ежится в легкой курточке, сквозь тонкую подошву туфель ноги стынут, а голова все равно не остывает, дурными мыслями полнится.

«А я тоже хорош, – подлая самокритика, как законная логика его поступков, – связался с этими женщинами. Все они грязные, неверные… А я? Я – мужчина, мне можно, даже положено».

По снежной дороге проехала новенькая машина. Самбиев с завистью посмотрел на ровесников, важно сидящих в теплом салоне, и мысли с порочных женщин переключились на более приятное, со страстью желанное. Представил он, как скоро станет богатым, влиятельным, даже всемогущим. И тогда не эти «старухи», а молодые манекенщицы будут кружиться вокруг него. Конечно, первым делом он заставит государство вернуть ему родовой надел, снесет с лица земли Докуевский сокодавочный цех, возведенный на части их территории, а потом построит около бука громадный дом, нет, дворец, высотой в бук… Нет, не выше бука, а чуточку ниже. И это будет не дворец, а загляденье… А потом он купит машину. Вот такую, как эти красные «Жигули». Нет красный – колхозный цвет, лучше вот такую,… ой, вот ту черную «Волгу». Вот это да! И он уже представил себя за рулем черной «Волги», смотрел ей вслед, и в это время показалась издалека блестящая иномарка. «Волга» – дрянь, а вот эта… Ты смотри – белый «Мерседес»! Арзо аж остановился, будто бы уже в свою впился счастливым взглядом, и только, когда машина с ним поравнялась, заметил, что за рулем сидит Докуев Анасби; смотрит на него в упор и, скривив скулу, презренно ухмыляется.

Разозлился на себя Арзо, горечь сдавила виски, как от места позора рванулся он вперед, на ходу решил обернуться, чтоб плюнуть на это подлое место, и тут он поскользнулся, неловко упал. Несмотря на боль, вскочил, кусая губы, на ходу стряхивая снег, сделал несколько шагов и только теперь заметил, что туфля вдоль подошвы порвалась.

Первая мысль была вернуться обратно, но пьяная атмосфера праздничного дома свела на нет эту идею. Тогда, дойдя до ближайшего телефона-автомата, он позвонил Мараби, и к счастью застал его дома.

– Не холодно тебе в этой куртке, в этих туфлях? – интересовался Мараби, встречая в коридоре Самбиева.

– Теперь нет, – хотел кичливо засмеяться Арзо, демонстрируя другу порванную обувь, но вместо этого вышла жалкая гримаса.

Мараби совсем не среагировал на неудачную шутку: был сух, угрюм, поглощен своими мыслями.

«Да, Мараби заразился Докуевской инфекцией, – вспомнил Арзо высказывание Лорсы, и как бы подтверждая это, друг начал говорить, что спешит, что у него дела, он должен ехать. Сказав что-то невразумительное, Арзо попятился к выходу. Он никак не решался и только в подъезде, когда дверь за ним чуть не закрылась, стыдливо попросил в долг сто рублей. Ни секунды не колеблясь, Мараби достал пачку ассигнаций, быстро отсчитал и, как будто избавляясь от навязчивого нищего, сунул другу купюры.

Раздосадованный Самбиев едва ли не плакал; он ненавидел себя, еще больше ненавидел и проклинал Докуевых, будто бы только они виноваты в его неурядицах. А о Мараби сожалел, видя как друг детства перемещается в их лагерь… Да и как иначе, ведь тоже Докуев, с ними в родстве.

Всю дорогу до Ники-Хита его преследовала презрительная ухмылка Анасби, и проезжая на автобусе мимо оголенной по зиме груши, где когда-то он поджидал Поллу, вместо прежней тоски по тем временам, ощутил новое, непонятное чувство, чувство недоброе, на коварстве замешанное.

«Нет, не войдет в мой дом женой Докуевская жеро! Не буду я любить, ласкать, целовать бывшую жену идиота – Анасби… Не смогу. Не должен, – думал злобно Арзо, а вслед другая мысль лезла в голову: – Так Полла вновь кому другому достанется? А как я это переживу? Красивее и желаннее Поллы нет на свете».

Зашаталась опора под его ногами, заметалась его мысль в смятении. «Середины держись, меру знай! – вспомнил он совет цыганки и следом лицо Поллы. – Ты из трех вариантов средний выбираешь, золотую для себя середину ищешь. Хочешь сделать из меня любовницу… Да, хочу!» – признался в первый раз перед собой Арзо, и от коварства этой мысли, краска стыда залила его лицо. И не знал тогда Арзо, что белый Докуевский «Мерседес», как белая зимняя муха, пролетел мимо, жирные личинки в его неустойчивую душу втравил, а из этих личинок вечно голодные черви вылупятся, и начнут они неустанно грызть молодую поросль, с корнем выжрут все, и своими испражнениями вслед за Поллиной, испоганят и его любовь, и его жизнь…

* * *

В последний вечер новогодних праздников в дом Самбиевых вошел Мараби Докуев. Давно его не видавшая Кемса удивилась, с восторгом глядела на пополневшее лицо, богатый городской вид односельчанина.

– Ты в город едешь? – обратился Мараби к Арзо.

После последней встречи сумрачная тень легла на образ друга в душе Арзо.

– Я наверно утром поеду, прямо к работе, – избегая глядеть в глаза Мараби, ответил Арзо. – Да и мать одна, с ней хотя бы ночь проведу.

– Нечего обо мне думать, – засуетилась Кемса. – Я уже привыкла. Раз машина есть – поезжай с другом.

Когда Арзо обувался, три пары глаз уставились на грубо зашитую туфлю.

– Завтра в магазине куплю, – ответил он на немой вопрос.

– А что в магазинах у нас обувь есть? – усмехнулся Мараби.

– Что-нибудь придумаю, – опустил голову Арзо.

Кемса молчала, ей нечего было сказать – бедность безмолвна.

Огни машины померкли в сумраке ранней зимней ночи. Кемса заперла ворота, оглядела опустевший двор и со слезами в глазах, надрывным голосом прошептала:

– Пятерых родила, вырастила… Одну уже схоронила, одинокой осталась… Бедность страшна, а одиночество – страшнее.

За околицей, припорошенная снегом дорога была ровной, и Мараби, поддав газ, спросил:

– Ты, видно, обиделся?

– Отчего мне обижаться? – повел плечами Арзо, – ты мне помог, в долг денег дал.

– Ладно, прости, – не верил отговоркам друг, – просто суета, бестолковые дела пудрят мозги.

В Грозном Мараби остановился около красочно-расписных ворот.

– Здесь живет знаменитая спекулянтка, – говорил он, – через Алпату я их всех знаю… Пошли.

Пока Арзо разглядывал роскошное убранство частного дома, принесли множество пар обуви, как со склада магазина.

– Сколько они стоят? – шепотом спросил Арзо, примеряя добротный, импортный сапог.

– Не твое дело, – отмахнулся друг.

Потом Самбиев примерял кожаную куртку с меховой подкладкой. Сколько стоят приобретения, Арзо так и не узнал, только понимал, что ему надо сколотить полугодовую зарплату, чтобы рассчитаться с другом.

Эту мысль Арзо высказал вслух.

– Подарок не долг, – широко улыбнулся Мараби, – носи на здоровье.

Эту ночь друзья провели вместе на квартире Мараби, обмывали обновку, вспоминали прошлое, строили планы на будущее. Когда рассказывали, кто как провел Новый год, Мараби неожиданно расхохотался.

– Так, значит, это ты весь вечер сюда звонил? А мне Домба говорит, что какой-то идиот специально беспокоил его, а он трубку не поднимал.

– А что здесь Домба делал?

– Как «что»? Очередную жеро приводил.

– Так он еще…? – на полуслове застыл Арзо.

– Хе, он только сейчас и разошелся. У него и сыновей по одной, а то и по две квартиры для утех. Будто бы с цепи сорвались, не одну юбку ни пропускают. Албаст еще жены побаивается, как-никак дочь Ясуева, а Домба и Анасби – совсем озверели. Такие деньги на распутниц расходуют, а попросишь на ремонт машины сто рублей, – плакаться начнут.

– Откуда у них такие деньги? – не без зависти спросил Арзо.

– Откуда-откуда, – передразнил Мараби. – Домба – всю жизнь завскладом на винзаводах, Албаст колхоз ест, да еще собственный цех впридачу.

– Цех на нашей территории, – злобно бросил Арзо, – и я его снесу.

– Смотри, не надорвись, – съязвил Мараби, – а я думаю, что и ваш участок они приберут.

– Вот им и тебе, – непристойный жест показал Арзо.

Добрые отношения вмиг угасли, дабы далее не обострять ситуацию, решили спать. Утром Арзо хотел отказаться от щедрых подарков, однако понял, что поздно. Они попрощались, разошлись по работам. Январский ночной мороз, льдом нивелировавший их попорченные отношения, к обеду растаял, и оказалось, что чистая дорога детской и юношеской дружбы местами потрескалась, кое-где обозначилась рытвинами, а на крутых поворотах и вовсе расползлась…

После новогодних праздников, как и прежде, скучно и уныло потекла служебная жизнь Самбиева, зато забурлила личная.

В снимаемой им комнате появилась другая, двуспальная кровать. Мать Антонины и ее дочь куда-то уехали на несколько дней, и теперь никто не мешал молодым. Антонина оказалась искусной хозяйкой; она готовила вкусные завтраки-ужины, стирала одежду Арзо, сама постоянно носила подчеркнуто нарядное. Сообщала, что учит чеченский язык и с удовольствием поменяет религию.

Смятение Самбиева усилилось с приездом хозяйки и внучки. Мать Антонины, чуть ли не за уши схватила голову Арзо, резко наклонила к себе, трижды, смачно облобызала, называя «сынок», и в тот же вечер дочь Антонины сказала:

– А можно я буду вас называть папой?

Отказывать детям нельзя, и все понеслось по нарастающей.

– Ой, зятек возвращается, – говорила мать Антонины соседкам, а Самбиев кланялся им, улыбаясь здоровался, и на зависть им же передавал в руки «тещи» сверток с «совминовским» пайком.

Узы любви и родства сгущались стремительно. Мать Антонины сообщила, что ждать еще восемь лет нет смысла (так и жизнь пройдет), и они подают на развод с «прежним зятьком-пьяницей». А Арзо должен выполнить «небольшую формальность» – написать в колонию письмо, как он пылко любит Тоню, желает удочерить дочь, и если этот уголовник будет еще им писать и тем более препятствовать браку, то он (Самбиев) покажет ему «кузькину мать», как ответственный работник Кабинета Министров и коммунист.

– Вот, примерно, так, – показала «теща на перепутье» заготовленную болванку безграмотного текста, написанного красивым почерком Антонины.– Тут, конечно, скромненько, нам несподручно, как-никак жили в родстве, а ты подсоли, покажи силу любви, дай этому негодяю.

– Хорошо, – еле выговорил Арзо, заперся в спальне «молодых», быстренько собрал немногочисленные вещи и, несмотря на трехмесячную предоплату, молча сбежал.

Подыскивая жилище, Самбиев вновь поселился у Россошанских, и тут поступила радостная весть, что Дмитрий с невестой летят из Ирака в Москву, где будет свадьба и официальная регистрация брака. Андрей Леонидович и Лариса Валерьевна засобирались в столицу, поручив Самбиеву присмотреть за квартирой. Арзо погрузился в упоение бытового спокойствия – вдруг узнает, что соседка, Букаева, как назло, прилетела домой. Безмолвной тенью уходил он поутру на работу, так же тихо возвращался, и однажды вечером – звонок в дверь. Самбиев на цыпочках подкрался к двери, смотрит в глазок – Марина.

Так же тихо он вернулся в зал, позабыв о соседке, увлекся телевизором. В телефильме – кульминационный момент, Арзо поглощен любовными событиями экрана, и хотя старался отвечать только на междугородние звонки (должен был позвонить Дмитрий), снял трубку и обмер.

– Арзо? – низкий женский голос. – У тебя совесть нечиста? Почему ты скрываешься?

– Я, я,… я не скрываюсь.

– Открой дверь.

– Я не один… Точнее, мне нельзя чужим дверь отк…

– Я не чужая, нам велено за тобой следить. Так что открывай.

По безапелляционному решению юриста, расположились на кухне.

– Ты будешь чай или кофе? – закрутился вокруг плиты услужливый Самбиев.

– Кофе – растворимый? Нет. Я такой не пью. Только свежемолотый, натуральный… Ну ладно, давай чай.

Пока Самбиев тщательно перемешивал сахар, Марина рассказывала, как она успешно поступила в аспирантуру, говорила, что преподаватели юридической академии были потрясены ее познаниями и умом, рекомендовали не в аспирантуру, а прямо в докторантуру, и вообще все в нее влюблены, и она в короткий срок стала душой кафедры и факультета. В Грозном она пару дней, но ей уже опостылела эта провинциальная скука, и если бы не командировка с целью сбора информации, она бы до лета не показалась бы в этой глуши. По мере монолога, Арзо смелел, стал бросать острые, напористые взгляды, потом еще дерзновеннее и, наконец, нагло уставился в собеседницу, не выдержав, улыбнулся.

– Что это у тебя за прическа? – стал резко развязным Арзо. – «Я у мамы дурочка!»

– Да что ты понимаешь?! – насупилась Букаева, на ее маленький смуглый лоб набежали складки. – Это последняя парижская мода – «Гаврош».

– А я слышал, что тебя обрили?

– Неправда, у меня болели волосы… и все из-за тебя, на нервной почве. Ты такие гадости писал, – она с непередаваемой печалью склонила голову, прикрыла глаза рукой, послышались всхлипы. – Я хотела уйти от светской жизни, как Наташа Ростова у Пушкина, но в нашей дикости нет женских монастырей.

– Так у мусульман вообще нет монастырей, тем более женских, есть мечети, а для женщин – гаремы.

– Вот-вот, все вы дикари!

– Почему дикари? Например, знаем, что Наташа Ростова не у Пушкина, а у Толстого, и ни в какой монастырь она не стремилась, даже наоборот – жила полной жизнью.

– Ой, Самбиев! – свирепость моментально сменилась слащавой улыбкой. – Если честно, я так взволнована, столько переживаний связано с тобой, что я все понапутала… Просто два вечера подряд смотрела постановки Пушкина и Толстого в Большом театре, а это – такая красота, зрелищность! Ну сам понимаешь – классика! Кстати, только у главной солистки балета такая прическа, у нас один мастер, а остальные так, – и она небрежно сморщила лицо.

– Да, она очень идет, – он хотел продолжить «твоей лошадиной морде», но вовремя осекся и сказал: – Твоей прекрасной фигуре.

– Да, – кокетливо смущаясь, потупила глаза Марина, – в академии говорят, что такой фигуры во всем вузе нет.

– И хорошо они глядели? – пытаясь быть серьезным, съязвил Арзо.

– Бессовестный. Разве кроме тебя есть у меня кто?

– Насчет «есть» – не знаю, а то что был – верно.

– Сплетни! – еще больше вздулись растопыренные ноздри Букаевой, выпуклые темно-карие глаза вонзились в него. – Это Лариса Валерьевна тебе наболтала. Я знаю. Она ненавидит меня из-за того, что я более грамотный, современный юрист – нежели она – старая дура… Да и вообще, она всех чеченцев не любит. Знаю я ее.

– Но-но, – остегнул ее Самбиев, – ты особо не завирайся. Лариса Валерьевна здесь не при чем, весь город знает о твоем романе, – врал Арзо, – и о том, как отец тебя обрил.

– Неправда! – вскочила Марина и, крупными конечностями задев стол, опрокинула стаканы с чаем. – Это ложь, – трясла она кулаками, слезы появились на ее глазах. – Ты не знаешь всей правды. Мой отец случайно обнаружил твою расписку с обещанием на мне жениться и понял все.

– Что все? – стоял напротив Арзо. – У нас ничего не было.

– Как это не было? Ты нахал! Ты забыл, какие синяки ты на моей груди, шее оставлял, ты и дальше лез, обещая, что на мне женишься, но я знала…

В это время зазвенели частые гудки междугородней связи, и Арзо бросился в зал к телефону. Звонил Дмитрий, сообщил, что выслал телеграфом деньги, и Арзо должен в пятницу, вечерним рейсом вылететь в Москву. На ближайшую субботу назначена регистрация брака в ЗАГСе, потом свадьба в ресторане, и Арзо будет шафером Россошанского.

Вдоволь наговорившись, Арзо в веселом настроении вернулся на кухню и видит: стол завален всякой едой, даже икра черная блестит зернышками.

– Это ты принесла? – удивился Самбиев. – Так Лариса Валерьевна полный холодильник мне оставила.

– Может быть, – спокойно проговорила Букаева, – просто это свежеприготовленная… Садись. Давай поедим… Я-то на ночь не ем, но с тобой – хоть ты и противный – можно.

Самбиев голодным не был, все его мысли были поглощены предстоящей поездкой в Москву. За три дня до отъезда необходимо было решить кое-какие дела, приобрести соответствующий костюм, поехать в Ники-Хита и предупредить мать.

Зная, что Букаева просто так не отстанет, он без всякого аппетита принялся за еду.

– Ты машину водить умеешь? – вдруг спросила Марина и следом. – Не мог бы меня завтра повозить по моим делам? А то машину купила, а ездить не умею.

– Ты купила машину? – с набитым ртом спросил Арзо.

– А что? Я ведь юристом работала, а не тем, чем ты думаешь, занималась.

Дальше она вела себя строго, официально. Договорились о встрече на завтра, Марина собрала свою посуду, пожелала Самбиеву спокойной ночи. В коридоре несдержанный молодой человек попытался ощупать позабытую контурность фигуры, но получил отпор.

По уговору, встретились в полдень следующего дня. Самбиев без спросу покинул работу. На такси добрались до гаражного кооператива, и Арзо увидел новенькие «Жигули», оформленные на имя Марины. Сразу же поехали к знакомому нотариусу Букаевой, и Самбиев получил генеральную доверенность на автомобиль.

До окончания рабочего дня он возил Букаеву по народным судам города. Когда Марина надолго пропадала, он под звуки модных мелодий, ласково гладил руль, в который раз протирал то блестящую панель, то наружные стекла, то фары. А при езде получал истинное наслаждение.

Вечером поехали за город в селение Урус-Мартан, к родственникам Букаевой. Возвращались поздно. По незагруженной, сухой по морозу дороге Арзо прилично разогнался, и при ярком свете дальних фар и громко звучащей музыки воскликнул:

– Отличная у тебя машина!

– Теперь она больше твоя, чем моя, – не глядя в сторону водителя, постановила юрист.

Самбиев в ответ промолчал, только не без удовольствия почувствовал, что с каждым поворотом руля, он все больше и больше восхищается ездой, машиной, сладостно притягивается к ней, и… не только к ней.

Неодушевленная машина его чувств не воспринимала, и тогда Арзо, припарковав машину, в темном гараже бросился с ласками к Марине.

– Нет, нет, – прятала она лицо, – ты так обманул меня, ты бросил меня, ты мучаешь меня, я не вынесу этого, – тут ее рот стал занят другим и, освободившись: – Как я истосковалась по тебе! Ты так больше не поступишь?… Хоть ворота запри.

То же самое было в подъезде, и на просьбу вконец возбужденного Арзо зайти хоть на минуту в квартиру Россошанских, Марина категорически отказала, пообещав позвонить.

Более часа ждал Арзо ее звонка, не вытерпев, позвонил сам и узнал, что Марина спит. А Самбиев, напротив, потерял покой, под утро забывшись, все равно ему грезилась езда на машине.

На следующий день все повторилось, только под конец Марина согласилась зайти на стакан чая. Прямо в коридоре Россошанских проявилась несдержанность Арзо.

– Нет, нет, только не это, только не так, – испуганно, изо всех сил сопротивлялась Букаева.

– Мне надоели эти школьные поцелуи, – задыхался в страсти Арзо.

– Потерпи, потерпи дорогой. Я люблю тебя. Я ведь достойная дочь почтенных родителей. Вот узаконим все, и тогда… – она с силой прижала его. – Когда?… Когда ты хочешь? – и не услышав вразумительный ответ, продолжила. – Может, этой весной?

– Ага, – промычал Арзо, сразу отпрянул: то ли действительно остудился, то ли одумался, то ли решил подождать.

И на следующий день все шло тем же чередом. К девяти часам Самбиев медленно подъехал на выдраенной до блеска машине к зданию Совета Министров, степенно вышел из машины и, горделиво играя ключами, важно направился в здание. После обеда он снова ездил с Мариной, и только к вечеру жалобно сказал, что желательно бы пораньше поставить машину в гараж, ибо он должен поехать в Ники-Хита перед отлетом в Москву, а последний рейсовый автобус отходит через час.

– Какой автобус? – возмутилась Марина. – Забудь об общественном транспорте, эта машина полностью в твоем распоряжении, езди куда хочешь, когда хочешь.

Сбылась давнишняя потаенная мечта Самбиева: на новенькой машине прибыл он в родное село. И не беда, что машина еще не окончательно его, это – вопрос времени, он, можно сказать, решен. Плохо, что поздновато, в селе рано ложатся спать, и никто не видит его радости, его успеха.

Заехал во двор Самбиев, а Кемса удивляется, гладит машину. Сын на вопрос «откуда машина» важно молчит, рассказывает озабоченно, что в Москву на свадьбу приглашен, что без него бракосочетание не состоится, и что не ехать нельзя, и дел в Грозном невпроворот. И только до отвалу материнской еды наевшись, от блаженной истомы расслабившись, рассказывает он матери о машине, полезая с зевотой в постель.

– Арзо, – стала над ним мать. – Лучше на осле ездить, да на своем, чем на такой машине. До рассвета вставай и затемно убирайся с машиной, чтоб никто не видел этого позора… А вот это кольцо подаришь невесте Мити. Оно на вид невзрачно, но ценно, старинной работы. Это от твоего отца осталось… Больше подарить нечего, а без подарка нельзя.

Даже в городе было темно, когда Арзо подъехал к гаражу Букаевых. Он тщательно вымыл машину, напоследок осмотрел, убедился, что она чиста и без вмятин, и пожалел, что вот также нельзя смыть с себя грязь, сгладить, еще еле заметные по молодости, морщины.

Он разорвал доверенность, бросил ключи и техпаспорт в почтовый ящик Букаевых, избегая с Мариной общения, в тот же вечер вылетел в Москву.

У трапа его встречали Дмитрий и широкогрудый, невысокий полковник.

– Отец Маши, военный атташе в Ираке, – официально представил военного Россошанский и только после этого с улыбкой обнял друга.

В субботу перед поездкой в ЗАГС, где на Самбиева возлагалась ответственная миссия – свидетеля жениха, он познакомился с Машей, девушкой на первый взгляд маленькой, щупленькой, но при общении очень милой, обаятельной.

Молодоженам вручали подарки. Подарки были объемными, красивыми, значимыми. И тут решился выделиться Арзо: с таким видом, будто дарит миллион, вручил Маше еле видимое издалека кольцо. В зале начались вопросы, потом смешки, которые наверняка не относились к подарку, ибо все уже изрядно подвыпили, однако Арзо растерялся, попытался рассказать, что это кольцо старинной работы, память его отца и прочее. В конце концов сам запутался, смутился, и только вмешавшаяся Лариса Валерьевна умело изложила ценность подарка, хотя в первый раз кольцо видела, кинула в зал шутливую реплику и пригласила всех танцевать.

Не в воскресенье, а в понедельник вечером супруги Россошанские и Арзо вылетали в Грозный. Их провожал Дмитрий. В аэропорту два друга впервые уединились в невзрачном кафе.

– Когда в Грозный прилетишь? – интересовался Арзо.

– Наверное, летом, в отпуск… Ты за родителями посматривай, отец сильно сдал. И на пенсию не выходит.

– Говорит, что тебе объединение передаст.

– Мне еще четыре года по контракту пахать. Так что не скоро… Скучаю я по Грозному, ой как скучаю. Во сне вижу… А ты, случайно, Вику не встречал?

– Ты мне это брось! – возмутился Арзо. – Сдалась тебе эта шлюха?!

– Да я так, просто…

– Просто не бывает. Теперь, слава Богу, женат, и мне кажется, вы ждете ребенка.

– Да, – расплылся в улыбке Дмитрий. – Родители так рады… Кумом будешь?

– Конечно, буду! – выпятил грудь Арзо.

– А вам можно?

– Можно, – перебил друга Самбиев, – доброе дело – всегда можно и нужно, и не должно быть в этом преград.