Текст книги "Седой Кавказ"

Автор книги: Канта Ибрагимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 72 страниц) [доступный отрывок для чтения: 26 страниц]

– Нет, – сухо парировал Арзо. – Сейчас и через два года – разницы нет. Зачем два года ждать, мучиться? Ты, Полла, иногда такие мысли выдаешь, что мне страшно становится. Когда не видя тебя, я вспоминаю твои доводы и рассуждения – мне кажется, что тебе не девятнадцать лет, а все тридцать девять.

– Ха-ха-ха! – засмеялась девушка и затем неожиданно стала серьезной. – Ты знаешь, Арзо, с двенадцати лет я кормлю себя сама, а с четырнадцати всю семью. Ежегодно возделываю два гектара сахарной свеклы в одиночку. Не тебе объяснять, какой это адский труд – с ранней весны до крепких заморозков. И потом, ваша контора по-человечески расчета не делает… Много пота и слез я пролила, ползая на коленях в этих полях… неужели ты хочешь, чтобы я в этой позе и сдохла, всю жизнь мучилась в грязи, согнувшись в три погибели?

– Так я ведь тебя обеспечу…, – попытался вступить в монолог Арзо.

– Нет, – грубо перебила Полла. – Никто меня не переубедит, я сама себя обеспечу, и я стану врачом. Классным врачом, – упрямая решимость запечатлилась на ее лице, на висках вздулись вены.

– А как семья, дети и работа? Или ты хочешь иметь только одного ребенка?

В мгновение озарилось ее лицо, мечтательная улыбка застыла в уголках рта.

– У меня будет пятеро детей – три мальчика, две девочки.

– Не нужны мне девочки! – в унисон ее тону закапризничал Арзо.

– Ну-у, не говори так! – как бы уже лаская дитя, надулись в нежности губки Поллы, – первая будет девочка и последняя… Первая для хозяйства, а последняя для утех.

– Ой, и как ты все это спланируешь? – беззлобно съехидничал Арзо.

– На женских курсах нас учили… Ой! Что я вновь говорю, – сжала она рот.

– Чему еще вас там учили? – с усмешкой вздернул бровь Арзо.

– Не скажу! – кокетливо повела глазками Полла, а потом все еще улыбаясь, прямо глядя в лицо молодого попутчика, сказала. – А если хочешь знать, мы с тобой подходим друг другу по всем параметрам гороскопа.

– Только поэтому ты соизволила осчастливить меня через два года, а не через четыре, – нотки сарказма засквозили в интонациях голоса Самбиева. – А если я не согласен ждать два года?

Полла задумалась, приуныла, ее взгляд отвернулся, заскользил по обочине. Сочными красками созревали травы лютика и горицвета, над их цветками, стремительно махая прозрачными крыльями парил узорчатый шмель. Заботливо жужжа, он закружил в танце вокруг золотисто-желтого цветоложа лютика, от милых ухаживаний, щедро раскрылись чашелистики с прижатыми волосками, обнажилась завязь, сквозь круг тычинок жадно вонзилось жало хищника в рыльце пестика, в истощении сникли лепестки венчика. Упоенный шмель взмыл над лютиком, в прощальном вираже закрутил взбухшим задом, а затем услужливым жалом навострился к красному побегу горицвета, заплясал в угодливости вокруг пламени цветка… Не горят цветы… Люди тоже не горят, однако обжигают…

– Ты волен поступать как хочешь, – сурово вымолвила она. – Я тебя обязательствами не отягощаю.

– А себя? – жестокость сквозила в голосе Арзо.

– При таком раскладе нет… Мне всегда говорили, что я прямолинейная дура… Гм, не переделаешь… А тебе я все равно благодарна за помощь и поддержку.

– Прости, Полла… Я не хотел…

– А знаешь? – не слушала его извинений девушка. – У меня перед тобой вина. Как ты уехал, я на следующий день продала через комиссионный твои подарки: плащ и зонтик. Долги были… Теперь будет полегче, со второго курса нам можно подрабатывать на «Скорой помощи»… И еще, я взяла никат – как стану врачом, накоплю денег, подарю тебе хорошие часы, и будут они отсчитывать для тебя счастливое время.

Нескрываемую скорбь и горечь выражали ее лицо, голос, осанка.

– Ты обиделась? – поздно спохватился Арзо.

– Нет… Просто девушка должна свои чувства скрывать, а я не могу.

От солнечных лучей утренняя роса испарилась, в смущении, и только в нижних ярусах, в тенечке мелким бисером с озорством поблескивали капельки. Из зарослей лесополосы дружным хором стрекотали цикады, в такт им, в едином аккорде, голосили лягушки из параллельно с лесополосой протекающего канала. Со стороны скошенного пшеничного поля прилетела каштаново-бурая овсянка, опустилась на тоненькую веточку акации и запела «ци-ци-ци ридеридерит». Трель овсянки Полла сравнила с позвякиванием связки ключей и подумала, что замок – самое гнусное изобретение человечества.

– Ничего, – о своем высказался Арзо меняя тему разговора. – Скоро я стану управляющим, вот тогда все изменится.

– Ты веришь этому Докуеву? – согласилась на смену декораций Полла. Она до мельчайших подробностей посвящена в дела Самбиева, отчасти этим и пленена. – Я бы никогда не поверила в его слова… У него взгляд – мерзкий… Кстати, ты раньше тоже на меня так посматривал.

– Это как?

– Стыдно говорить… А если очень мягко сказать, то потребительский. Просто попробовать… Как ты сказал – для разнообразия.

– А сейчас как я смотрю?

– Утром – как родной, а сейчас… я поняла, что срок в два года остудил твой порыв.

– Ты не права, – бесстрастно бросил Арзо фразу и поймал себя на мысли, что действительно обдумывает прелесть предстоящей должности, силу власти… Его потянуло к конторе колхоза.

Дорога сделала крутой поворот, перед ними раскинулся темно-зеленый ковер ухоженного свекловичного поля. Горделиво сидящий на вершине отдельно росшей, молодой, но уже внушительной осины – ястреб-канюк при появлении людей недовольно взлетел, издал гнусавое, протяжное «къях-къях-къях», несколько раз взмахнул мощными, с переливчатой белизной крыльями, набрал высоту и величаво закружил в восходящих теплых потоках утреннего воздуха.

Оба с завистью сопровождали полет птицы: только он восторженно, а она угрюмо.

– Вот кто счастлив и свободен! – воскликнул Арзо.

– Да, – поддержала его Полла. – Все мужчины, как хищники – счастливы и свободны.

– К чему ты это? – обернулся Cамбиев.

– Да так, – нескрываемая печаль омрачила ее лицо. – Я сегодня наверно закончу прополку.

– Я вечером приду проводить тебя.

– Не надо, я со всеми на машине поеду.

– Тогда завтра утром на том же месте, – крикнул Арзо девушке, уходящей сквозь ряды к своему участку. – До свидания, Полла!

– Прощай, – обернулась она, как бы извиняясь, сдержанно махнула рукой, странно улыбнулась. Потеря и грусть затаились в ее сощуренных темно-синих глазах. – Спасибо, что проводил, – были ее последние слова.

Самбиев еще долго глядел, как она удаляется в глубь поля, и все меньше и бесформеннее становятся очертания ее тела. Вдалеке Полла остановилась, обернулась, махнула рукой. Выражения ее лица Арзо видеть не мог, но ему показалось, что оно было таким же скорбным и тоскливым, как при прощании на вокзале в Краснодаре.

Обремененный непонятной печалью, тяжелой поступью Арзо двинулся в обратный путь. Сразу за поворотом навстречу мчался грузовик. В кузове в плотной тесноте стояли женщины-свекловоды. Он выхватил улыбку матери и сестры.

– Куда ты дел Поллу? – голосили женщины.

– Что ты ее в поле провожаешь – веди в дом.

– Я сейчас за тобой вернусь, – выглянул в окно водитель.

Весь день Арзо мрачен, под стать его настроению к вечеру нахмурилось небо. А ночью, когда он пытался заснуть, отгоняя тягостные мысли о Полле, на улице завыл ураганный ветер. Завизжали ставни на ржавых петлях, забились в окно, прося убежища. Однако оконные рамы прочны, отшвыривают они прочь неприкаянную защиту. Кинулись ставни к кирпичной стене – еще хлеще жесткость камня. И так мотаются они под порывами беспощадного ветра от одной вертикали к другой: скрипят, ноют, бьются, ищут покоя, а те, что соприкасаются с ними днем, и те, что укрываются ими ночью, в бурю отторгли их, возненавидели, отчуждили, посчитали врагами… Режут слух Арзо истязания ставень, однако лень ему выйти во двор; на улице холодно, ветрено, темно. Он еще усерднее кутается в одеяло, с радостью ощущает приятное тепло и уют постели, осознает, что в доме лучше, чем на улице, и успокоенный этим контрастом, под убаюкивающий вой ветра и шум начинающегося дождя безмятежно засыпает… А на улице метают молнии, гремит свирепый гром, и в этом вихре стихии потонул жалкий стон ставень. Теперь не режут они расслабленный слух Арзо, не скрежут его душу, они просто незначительный звуковой инструмент в буйном оркестре мироздания…

– Что ты дрыхнешь, вставай бессовестный! – будит на рассвете Кемса сына.

– Что случилось? – испугавшись вскочил Арзо.

– Соседка прибежала, говорит, что Полла прошла за околицу.

– Так ведь ночью был дождь?! – спросонья протирает лицо сын.

– При чем тут дождь, если назначено свидание! – возмущенно закричала мать.

Арзо вскочил, быстро оделся, кое-как умылся, выскочил за ворота.

– Что ж ты девушку позоришь, просыпаешь встречу? – гневится соседка.

– Арзо! Это недостойно мужчины, – кричит из-за забора сосед.

Поскальзываясь в грязи, Арзо стремительно выбежал на окраину села. Пасмурно, безмолвно, уныло. Рванулся к груше. Никого, только четкие вымоины подошв вокруг дерева. Он огляделся, и невольно взгляд упал на предмет в невысоком разветвлении ствола. Это был его узорчатый платок: чистый, выглаженный, пахнущий духами «Красная Москва».

«Не могла она уйти, мне не повстречавшись?» – озадачился Арзо, внимательнее осмотрелся и понял все. Постеснялась Полла идти той же дорогой в село с неприглядного свидания; пошла в обход через высокую мокрую траву, оставляя примятый к земле след и шматки грязи. Кривой змейкой вилась свежая тропинка. Бросился по ней Самбиев, по пояс взмок, пока, обогнув квартал, очутился на улице села. Невдалеке у своих ворот он увидел до боли знакомую фигуру девушки.

– По-л-л-а-а-а-а! – крикнул в надежде он.

Она не обернулась, только уже открывая ворота, мельком бросила взгляд, плотно со скрипом прикрыла ворота, скрежетом вчерашних ставень простонал железный засов.

– Полла! Полла! – крикнул он в отчаянии.

За воротами зарычала собака. Арзо кинулся на забор, заглянул во двор, совсем рядом, плотно прижавшись спиной к воротам, задрав вверх голову, стояла Полла. Ее ноги и платье до пояса в грязи, мокрые. Косы расплелись, пряди безвольно свисли, а сама она мелко дрожит, рыдает.

– Полла! – умоляюще прошептал Арзо.

Она даже не обернулась, спотыкаясь побежала в дом. Собака кинулась к забору, став на задние лапы зарычала у лица Арзо. Что-то до невозможности знакомое было в этом сумасшедшем оскале зверя…

* * *

Еще несколько дней провела Полла в Ники-Хита. Как ни пытался Арзо, она на контакт с ним не шла. По просьбе сына Кемса и Деши попеременно уговаривали Поллу выйти на свидание, однако она категорически противилась, объясняя, что занята ремонтом дома.

Как-то сестра Деши прибежала в контору колхоза и сообщила Арзо, что Полла красит ворота со стороны улицы. Помчался Самбиев в село, всю дорогу сердце колотилось в бешеном ритме.

Крадучись, он приблизился к дому Байтемировых.

– Здравствуй, Полла! – тихо молящим голосом сказал он.

– Здравствуй, – обернулась она к нему, несколько секунд со странным выражением смотрела ему в лицо, потом быстро взяла баночку с краской и, не говоря больше ни слова, удалилась спешно во двор.

В середине августа Байтемирова Полла уехала в Краснодар. Издалека Арзо видел, как она со стареньким, обшарпанным чемоданом рано утром села в рейсовый автобус. Медленно покачиваясь в рытвинах сельской дороги, транспорт увозил ее вдаль. Полла сидела у окна, с жадностью вглядываясь в родной пейзаж, когда автобус поравнялся с Арзо, их взгляды встретились. Сколько вопрошающего осуждения увидел Арзо на лице любимой девушки?! И надо же было такому случиться: именно в этот момент колесо влетело в колдобину, голова Поллы ударилась о стекло, гримасой боли сморщилось ее лицо, она закрыла ладонью глаза, отвернулась.

Унылой походкой направлялся Арзо на работу, в кабинете застал мать Поллы за уборкой.

– Моя дочь не от мира сего, – ответила почему-то уборщица на приветствие экономиста, отвела взгляд и виновато удалилась.

Самбиев взял вчетверо сложенный листок из школьной тетрадки. Крупным красивым почерком три строки по одному слову. Первая – «Арзо» с восклицательным знаком; вторая – «Баркалла»^* с жирной точкой; и третья – «Полла» без знаков препинания. Арзо разорвал листок, со злобой кинул в корзину, и в это время в селекторе голос секретаря-референта.

– Самбиев? Вас вызывает председатель.

Докуев с учтивостью встал навстречу Арзо, крепко пожал руку.

– Что-то долго вы думаете? – слащавая улыбка не сходила с холеного лица Албаста.

– В принципе все согласны, только вот ждем, когда приедет Лорса.

– Долго он едет! – покачал головой Докуев. – Может, я за ним машину пошлю?

– Да нет, – оправдывался экономист, – ему не с кем было отару оставить… а сейчас, говорят, он нашел сменщика, не сегодня-завтра приедет.

– Ну, хорошо, – не приглашал сесть председатель. – с моей стороны все готово… Может, чаю попьешь? – признак окончания беседы.

– Нет-нет, спасибо, – потянулся к выходу Самбиев.

В тот же день, к вечеру, Арзо с работы возвращался домой пешком. Его обогнали синие «Жигули», остановились, обдавая густой пылью. Нагло улыбающийся инспектор ОБХСС Майрбеков встал на его пути.

– Ты что это не явился в милицию? – перегаром дыхнул он.

– Некогда было, – с заметным испугом в голосе ответил Арзо.

– Чтобы завтра, в девять утра, был в моем кабинете, – приказал милиционер, сел в машину и, вновь дымя и пыля, умчался.

Самбиев устный приказ не выполнил, и тогда ему местный участковый вручил официальную повестку и попросил расписаться в журнале.

Не на шутку испугался Арзо, побежал с повесткой к председателю, как брату жены Майрбекова.

– Видимо, что-то обнаружили, – с участием говорил Докуев. – Повестку оставь у меня. Пока никуда не ходи, я поговорю с ним. Лорса еще не приехал? Ну, хорошо, иди… А это я проконтролирую.

Пару дней спустя, в воскресенье, возвращался Арзо с ирзо по руслу реки. День стоял теплый, солнечный. Дорога с горы легкая, озорная, дышится легко, свободно. Густой буковый лес охвачен пением молоденьких птенцов, весело журчит на перекатах река. А воздух пьянящий, наполнен ароматом переспевших диких плодов, ягод. У подножия горы величавый лес плавно сменяется подлеском, и до неприятности осязаемо близкое присутствие человека: повеяло дымом и жареным шашлыком.

Арзо обогнул густой кустарник, неожиданно пригнулся: прямо перед ним, в тени боярышника и мушмулы – две машины, одна инспектора Майрбекова. Опасаясь встречи, он ретиво, вброд перешел речку и уже обходил место пикника, как услышал барский окрик:

– Самбиев!

Арзо встрепенулся, молча спустился из лесной чащи в пойму, встал на солнцепеке, между ним и Майрбековым бурлила река.

– Иди сюда, – вновь приказной тон.

Арзо повиновался. Преодолевая холодный поток, спотыкаясь о подводные камни, он бросал ненавистный взгляд в сторону инспектора. Майрбеков, как и еще три его коллеги, сидящие в тенечке у костра, был в одних трусах. В этом обличье его оспяное лицо было куда более зрелищным, чем обвислый большой живот, тонкие руки и ноги.

– Ты почему не явился по повестке? – на берегу встретил Самбиева Майрбеков.

– Мне Докуев сказал…

– Что значит Докуев? – перебил его инспектор. – Для тебя что, закон и власть не существуют? Или ты самый умный?

– Арби, хватит шуметь! – крикнул кто-то из-под дерева, видимо, старший по чину. – Пусть лучше сбегает в село, соль принесет.

Майрбеков обернулся на коллег, угрожающая маска исчезла с его лица.

– Ладно. Сейчас сбегай в село, принеси соль. Да побыстрее… А после поговорим.

Первая, еще трезвая, мысль Арзо – уйти, а соли они не дождутся. Однако огонь в груди в мгновение опалил разум.

– Ты урод, – в презрении выдвинулась нижняя челюсть Самбиева. – На моей земле сидишь, местность поганишь и еще будешь мне приказывать?!

– Что ты сказал? – вылезли из орбит глаза инспектора, кинулся он к охамевшему колхознику, схватил его за ворот рубахи.

На голову высокий Самбиев, довольно легко отстранился от захвата, в свою очередь, с силой толкнул нападающего. Майрбеков отлетел, сжал кулаки, злобой налились его глаза.

– Я твою мать… – страшно выругался он и бросился на Самбиева.

Встречный хлесткий удар сразил его наповал. На помощь Майрбекову подоспел смуглый здоровяк, лет тридцати пяти. Арзо полетел в воду, его потоком понесло вниз. Он вылез метрах в пяти, вооружившись булыжниками, двинулся на противников. Перед ним полукругом стали три человека; у одного в руках табельный пистолет, у другого нож, третий, безоружный, явно сторонился.

– Брось камни! – приказал самый взрослый на вид, тот, что был с пистолетом. – Кому говорю, брось!

За спиной троицы пришел в сознание Майрбеков, поднял огромный камень, усилил фронт.

– Вон отсюда! – заорал в отчаянии Арзо, угрожающе вознес булыжники.

– Последний раз приказываю, бросай! – два выстрела оглушили Арзо, у ног разлетелись камни, многочисленные осколки впились в тело, ниже пояса.

– Га-а-ды! – заорал Арзо и поочередно стал метать свои боеприпасы.

Еще долго по горам вперемежку носилось эхо выстрелов и последний отчаянный крик, а полуголая вооруженная свора по-милицейски умело истязала валяющегося в четырех парах ног тело Самбиева.

Мальчишки из Ники-Хита, ожидавшие объедков и пустой тары после пьянки, невольно увидели всю картину происходящего. Они помчались в село. Группа мужчин преградила путь двум машинам. Угрожая пистолетами, а главное, мундирами, блюстители порядка прорвались, умчались восвояси… Избитого Арзо доставили в районную больницу. В тот же вечер следователь РОВД опрашивал лечащего врача о состоянии здоровья Самбиева, интересовался, когда можно будет допросить, так как пострадавший угрожал с оружием в руках работникам милиции, нанес травмы и против него, возможно, будет возбуждено уголовное дело.

* * *

По воскресеньям Докуев Домба парится в бане с высшими номенклатурными работниками республики. Слегка в подпитии, он к восьми часам вечера возвращается домой, чтобы пораньше лечь спать и быть свежим к началу предстоящей недели.

После бани и легких закусок к спиртному у Домбы разыгрался нешуточный аппетит. Не дожидаясь, пока верный нукер Мараби загонит машину в гараж, он побрел на кухню – любимое место жены Алпату и незамужней старшей дочери Курсани.

– Накрывай на стол! – крикнул Домба прямо с порога кухни.

– Только о животе думаешь! – неласково встретила его жена. – Ты даже не знаешь, что случилось!

– Что? – удивился муж.

– Только что звонила Джансари, – Алпату от волнения тяжело говорит, все вздыхает, машет руками. – Боже мой! Боже мой!… Да что за напасть, нам эти Самбиевы?!

Теперь и Домба встревожился.

– Что случилось, говори!

– Понимаешь?! Этот подонок Арзо напал на нашего…

– Албаста? – вырвалось у Домбы.

– Да нет, на зятя – Арби…

– Давай поесть, – вмиг успокоился муж.

– Тебе даже дела нету! – вскричала Алпату. – А ты о дочери думаешь? Этот ублюдок огромным камнем попал прямо в грудь… Бедный!… Ты знаешь, доченька говорит, что грудная клетка Арби прямо плоская стала.

– Как твоя? – заглядывая в кастрюлю, проронил муж.

– Скотина! Распутник! Пьяница! Ты только о грудях и задницах думаешь, а судьба собственной дочери и жизнь единственного зятя тебя не интересует.

– Да этот зятек столько денег у меня выудил, что за его судьбу мне нечего волноваться.

– Только о деньгах думаешь? – волчицей набросилась теща за права зятя. – А как он нас любит! Просто родной! Как сын!

– По расходам – дороже двух сыновей, – констатировал факт Домба.

– Как тебе не стыдно?!… Разве можем мы не помочь нашей дочери?

– Я не против, – стал не на шутку огрызаться муж. – Просто совесть и меру знать надо… А тебе впору не только его, но и всех его братьев и сестер усыновить. По крайней мере – все они на моей шее. Я представляю, сколько у меня они выудили, да сколько ты им скрыто от меня даешь?! А Арзо сволочь, мазила несчастный.

– Ты совсем одурел к старости! – огорошилась Алпату.

– Перестаньте ругаться, – вступила в спор дочь. – Дада, в данном случае ты неправ. Сестра говорит, что у Арби вся грудь перевязана.

– Хорошо, что грудь, – с сарказмом выдавил Домба, – а то на живот бинтов бы не хватило… Год не прошел, как он женился на нашей дочери. Был – во, – вытянул вперед указательный палец, – простой старшина-участковый: тихий, послушный, подобострастный. А теперь он – во, – Домба развел руки, – лейтенант, инспектор ОБХСС. Теперь даже со мной надменен. Приедет на машине, развалится на диване, а вы вокруг бегаете… Даже при мне в сортир вальяжно заходит… Вконец освинячился. И ты его таким сделала, – уперся он шальным взглядом в жену. – Если хочешь знать, нам с Самбиевыми лучше дружить, чем враждовать. Только-только Албаст с ними наладил отношения, а этот осел, ваш зятек, что-то натворил.

– Да сволочи твои Самбиевы! – вновь пошла в атаку Алпату. – Всех их истребить надо!

– Не шумите, Мараби идет, – глянув в окно крикнула дочь Курсани.

– Вот тоже прихвостень! – на еще не вошедшего Мараби полились обвинения Алпату. – У нас жрет, а с Самбиевыми дружкуется.

– Ой! – воскликнула Курсани, – Арби и Джансари приехали!

Она бросилась к выходу, чуть не сбила с ног Мараби. Следом засеменила мать.

Домба и Мараби с неподдельным интересом наблюдали до боли знакомую, только на сей раз немую сцену объятий дорогих родственников. Несоразмерно брюхатая замужняя дочь яростно жестикулировала, воспроизводя ужас случившегося. Мать и сестра огорченно махали головами, искренне сопереживали. И только зять стоял важный с победоносным видом.

– Так, теперь мне придется есть в спальне, – о своем выразился Домба. – Хорошо, что не в ванной… Как-никак я на шестом месте в списке Алпату.

– Скоро на седьмое скатишься, – усмехнулся Мараби, глядя на живот Джансари.

– Да-а-а, – потянулся к плите Домба, – а ты знаешь, наш зятек с Арзо подрался?

– Когда? – встрепенулся Мараби.

– Видимо, сегодня… Знаю только, что твой дружок камнем ему в грудь въехал… Лучше бы чуть выше или хотя бы ниже.

– Я должен ехать в Ники-Хита! – вырвалось сразу у Мараби. – Можно я возьму машину? Утром буду здесь.

– А-э-э, – растерялся Домба. – Нет… Вдруг ночью машина понадобится.

– Так ведь машина Анасби в гараже стоит, зятя машина здесь паркуется, – пытался переубедить Докуева нукер.

– Это ведь чужие машины, – скрывая от Мараби лицо, полез в холодильник изголодавшийся Домба.

– Да засуньте вы их в одно место, – в сердцах крикнул Мараби, выскочил во двор и с ходу набросился на Майрбекова, – Что с Арзо?

Инспектор пренебрежительно оглядел с ног до головы нукера тестя, чинно ухмыльнулся:

– Я вспомнил, что он твой друг и не прибил…, но калекой он останется.

– Мразь, – рванулся Мараби, несколько ударов кулаками свалили зятя, женщины с отчаянным воплем повисли на руках и шее злодея, ногти впились в него. Рыча, Мараби раскидал женщин, нанес размашистый удар ногой по лежащему, сам от боли в ступне завыл и спешно заковылял к воротам. С двустволкой в руках выскочил на защиту зятя Домба, женщины со скорбью склонились над единственным, пусть даже небескорыстным почитателем их обаяния, запричитали в траурном порядке: здоровья и счастья – одному; проклятий – многим.

* * *

Грозненский особняк Докуевых светится всеми огнями. Из мощных динамиков на всю округу льются заморские ритмы.

– Убери этот барабанный вой! – надрываясь, умоляет Алпату незамужнюю дочь Курсани.

– Ничего ты не понимаешь, мама! – возмущается дочь, – таких записей в городе ни у кого нет.

– Я верю, что нет, такие деньги за эту ерунду вряд ли кто выложит, но у меня перепонки скоро лопнут. Пожалей хоть ребенка!… Выгляни в окно, неужели никто не приехал?

– Никого нет, – огорченно отвечает Курсани. После выхода замуж младшей сестры Джансари она безраздельно властвует «внешним наблюдением» из многочисленных окон. «Алые паруса» еще не появлялись (просто река Сунжа далековата), а так зрелые и не очень почитатели музыкальных вкусов Курсани имеются. И не беда, что в основном темой общения через окошко является музыка. Безусловным фактом, как отмечает Курсани, является явное духовное сближение и весьма вероятная перспектива совместного уединенного прослушивания мелодии, с постепенной неотвратимой трансформацией любви…

– Ой! – воскликнула Курсани, – отец и Саид приехали.

– Ха-ха-ха! – смеется Джансари. – Этот новый шофер отца – явный дебил!

– Ну почему же? – насупилась Курсани, – у него изысканный музыкальный вкус.

– Да откуда у этого колхозника вкус? Ха-ха-ха, он похож на откормленного бычка, – играя младенцем, засмеялась Джансари.

– Зато он очень послушен, – вступается за незамужнюю дочь мать. – А то что придурковат – даже лучше. Вон сколько бед мы от Мараби вынесли.

– Вовсе он не дурковат, – и на это не согласилась Курсани. – Просто нет в нем хитрости и коварства.

– Вот это да-а! – воскликнула Джансари. – Что-то уж слишком рьяно ты защищаешь Саида?… То-то я смотрю, как вы, влюбленно затаив дыхание, слушаете музыку.

– Да! – торжественно согласилась с фактом Курсани. – И если хочешь знать – он мне сделал недвусмысленное предложение.

– Он на это способен? – с еще большей иронией спросила замужняя дочь.

– Способен, и не только на это. По крайней мере он не дурнее твоего вымогателя – Майрбекова.

– Чего ты лишилась из-за моего мужа? – в мгновение исчезла насмешка с лица младшей сестры. – Только и знаете, что деньгами попрекать… Да рассчитается он с вами… Я посмотрю, за кого ты выйдешь?

– Перестаньте! – вклинилась в знакомый спор Алпату, придвигаясь к старшей дочери, с нескрываемой загадочностью, полушепотом спросила. – А как тебе сделал предложение Саид?

Курсани смутилась, стала прятать глаза даже от матери, до того трогательную тему затронули близкие.

– Ну-у-у, сказал…, – она кончиком носка цветастого тапочка очертила очередной полукруг на лакированном паркете. – Сказал, что у нас полная гармония…

– Саид знает такое слово? – съязвила младшая сестра.

– Замолчи! – одернула ее мать. -… А что еще?

– Ну много еще чего… Я всего не помню, музыка мешала… Но по глазам видно.

– Ха-ха-ха! – залилась Джансари.

– Замолчи! – вновь накинулась мать на замужнюю дочь.

– Так что, теперь этого оборванца в люди выводить будем? – насупилась Джансари, крепче прижимая к груди своего ребенка.

– А что, только твоего муженечка и его родню вскармливать надо? – в решительную позу встала Курсани.

– Так мой Арби участковый был, старшина.

– А Саид – профессиональный шофер, если хочешь знать…

– За-мол-чи-те! – на вопль перешла Алпату. – Если ты, – указательный палец матери – властный перст семьи – впился в сторону замужней дочери, – скажешь еще хоть слово в прежнем духе – поплатишься, и основательно… А ты, дорогая, – она ласково обратилась к несчастной незамужней дочери, – обсуждай с Саидом только музыку, а остальное предоставь мне… То-то я смотрю, он белые носки напялил.

– А при чем тут носки? – не выдержала Джансари.

– Я ведь тебя предупредила…

– Не шумите, Дада заходит…

Настежь раскрылась дубовая расписная дверь столовой; усталый сморщенный Домба, тяжело вздыхая, повалился в кресло. Из-за положенного этикета Джансари быстренько передала сына в руки сестры.

– Ну почему ты так задержался? – без злобы в голосе пожурила мужа Алпату. – Сегодня ведь два торжества!… Даже три! Месяц нашему внучонку, и должны прийти свататься Ясуевы с дочерью.

– С каких это пор у чеченцев дочерей приводят сватать? Да к тому же такие начальники, – удивилась Джансари.

– Они приглашены просто в гости, – объясняла ситуацию Алпату.

– Если бы меня ожидал такой подарок, то я бы каждый день в гости ходила, – выдала секрет Курсани.

– Что за подарок? – придвинулась к сестре Джансари.

– Огромное колье! Нам такое и не снилось.

– Хватит шептаться… – оборвала сплетни Алпату. – Это свадебный подарок Албаста… Чтобы такие гости пожаловали! Весь город упадет от зависти.

– Куда еще падать? Ты давно всех сразила, – заметил Домба, пытаясь осторожно взять вишенку с огромного торта.

– Не трожь! – завопила Алпату… – И вообще не порти мне настроение. Я и так потрясена последними событиями. Хоть сегодня дай забыться…

– Слушай, старая! – Домба любовался многочисленными блюдами. – Это все из ресторана?

– А ты хотел, чтобы я здесь горбатила… У меня столько дел! Ведь такие события!

– Кстати, что за третье торжество?

– Это не для тебя, – и Алпату, довольно улыбаясь, посмотрела в сторону незамужней дочери, выхватила у нее ребенка и направилась в сторону Домбы. – Ты лучше посмотри – какой у нас богатырь! Большой стал – ровно месяц! Сегодня к отцу в больницу возили – ну просто копия!

– Да-а-а, еще бы пару оспинок на лицо – и вылитый Майрбеков, – взял на руки ребенка дедушка.

– Вот ты не можешь без этого? – стала возмущаться Алпату. – Хоть сегодня потерпи?!

– А как терпеть? С этим зятем – одни проблемы! Я только что из прокуратуры… Мне дела Анасби хватало, а тут еще Майрбеков на шею свалился. Да с каким позором!

– Так, не болтай, погоди, – Алпату выхватила ребенка из рук мужа, передала его дочери. – Иди, Джансари, покорми ребенка, уложи спать, – выпроводила она дочь. -… Так что конкретнее? – на озабоченный сменился ее тон.

– Дело дрянь! – по коленам шлепнул себя Домба. – Короче говоря, все было так… Наш зятек, его коллега и с ними две девицы из Грозного, одна несовершеннолетняя, гуляли в урочище Гумсо… Надо же до того дойти? Три дня не прошло, как они в том же месте избили Арзо, и их потянуло туда же поразвлечься… Ну так вот, в сумерках подошел человек в маске…

– Это однозначно Лорса, – вставила Алпату и, видя недовольство мужа, быстро бросила, – продолжай, продолжай, я не сдержалась.

– Так вот, этот человек в маске нанес всего по два-три удара каждому из мужчин, вырубил их, забрал табельное оружие и скрылся.

– Так эти девушки дали показания, что был еще один в маске, в стороне. И это был точно – твой нукер – Мараби.

– В том-то и беда вся, что объявились эти проститутки. Пока они не фигурировали в деле, все было нормально, а теперь адвокат Лорсы Самбиева – небезызвестная Марина Букаева, используя подсказки прокурора Россошанской, так закрутила дело, что неизвестно еще кто пострадает.

– Ты слышала, – с шепотом наклонилась Курсани к матери. – Говорят, у Арзо и Букаевой Марины – бурный роман.

– Нам, лошадиная рожа Букаевой не нужна, – громко выпалила Алпату. – Албаст выбрал дочь Ясуева и правильно сделал. – И следом, более раздраженно обратилась к мужу. – Так надо встряхнуть этого Лорсу.

– Как еще встряхнуть? – вскочил Домба. – По моей просьбе, лично министр МВД республики отдал приказ и Лорсу арестовали прямо в степи, в Калмыкии у его отары. Говорят, после этого половина его овец исчезла и колхоз выставил ему счет за понесенный ущерб…

– Мало, – встряла вновь Алпату. – Жаль, что не вся отара.

– Так вот, – продолжал Домба. – У Лорсы железное алиби. Свидетели утверждают, что в этот вечер Лорса, кстати, как и Мараби, были на вечеринке у соседей.