Текст книги "Шестой (ЛП)"

Автор книги: К. И. Линн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Шестой поворачивается к Мариссе.

– Принеси его карту, – командует он, вскинув руку и нацелив на нее пистолет.

Грудь сдавливает, пока я наблюдаю, как она, дрожа, нетвердой походкой идет к компьютеру.

Ее так трясет, что она три раза неверно вводит пароль.

Седьмой оттаскивает ее от компьютера, а Шестой наоборот толкает меня вперед. Я бросаю на Мариссу извиняющийся взгляд и затем смотрю на экран.

Взглядом я изучаю файлы. Данные по их Джону Доу идентичны нашим.

– Траектория пули такая же, как у Третьего – показательная казнь, – сообщаю я, читая заметки коронера и разглядывая рисунки.

Отчетливо проступающие следы того, что эксперт посчитал сведенной тату на правой лопатке и четыре маленькие черные точки в том же месте, где доктор Митчелл нашел три точки у нашего Джона Доу.

Четыре точки для Четвертого и три для Третьего.

У Шестого шесть точек?

– Лейси, – в голосе Шестого звучат нотки предупреждения.

– Дай мне минутку, – о жертве так же мало информации, как и в нашем случае, за исключением описания многочисленных старых повреждений. – Его тут нет.

– Что ты хочешь сказать? – уточняет Шестой.

Я разворачиваюсь к ним.

– Нет отчета по токсикологии.

Шестой и Седьмой тут же набрасываются на Мариссу. Каждый из них по отдельности выглядит пугающе, но вместе они в буквальном смысле этого слова худший кошмар, который только можно представить.

– Где токсикологический отчет по Джону Доу? – требует ответа Шестой у Мариссы.

У нее получается только пискнуть, так дико она напугана. Я протискиваюсь между киллерами и делаю к ней шаг.

– Анализ на токсикологию проводили?

Мне больно смотреть на нее. Из остекленевших зеленых глаз по щекам струятся слезы, мышцы напряжены так сильно, что плечи поднялись чуть ли до уровня ушей. Она кивает.

Я подхожу к ней вплотную, беру ее руки в свои, и по моей щеке тоже катится слеза.

– Мне очень жаль, – шепчу я.

– Лейси, – Шестой шагает ко мне, снова хватает меня за руку и резко разворачивает к себе лицом.

– Он наверняка в лаборатории, – говорю я.

Шестой бросает взгляд на Мариссу.

– Показывай.

Она испуганно распахивает глаза, когда к ней приближается Седьмой и делает то же, что и ранее – хватает за руку и тащит по коридору.

Я порываюсь идти следом, но Шестой удерживает меня на месте.

– Проблемы будут? – спрашивает он. Я не в силах посмотреть на него, говорить тоже не в состоянии. В груди бушует торнадо, закручивая в вихре все мои внутренности.

Шестой издает свирепый рык.

– Не вынуждай меня убивать тебя сегодня.

Я смотрю ему в глаза. Он не шутит. Ему не хочется убивать меня прямо сейчас. Тем не менее, он все равно убьет меня в конечном итоге, но то, что он сказал мне, когда спас жизнь по-прежнему в силе – он пока не готов отпустить меня.

Не знаю точно, дело в его чувствах ко мне или он нуждается в прикрытии.

В груди что-то сжимается по неизвестным для моего мозга причинам. Неужели я на полном серьезе обдумываю то, что он сказал мне и как он сказал это, и считаю, что то, что он сказал, было мило? В какой Вселенной? В той чокнутой, в которой обитаю я?

Чем дольше я остаюсь с Шестым, тем более ненормальной становлюсь.

Мы с ним идем по коридору в комнату, где Марисса лихорадочно роется в стопках с документами.

Там сложно что-то найти в обычный день, но под прицелом пистолета это сделать еще сложнее.

– Да, твою мать, шевелись уже, – вздыхает Седьмой.

Спустившись на две трети стопки вниз, Мариссе, наконец-то, везет, и она вручает папку мне.

В ее взгляде столько вопросов, столько замешательства, но она не боится меня. Мне бы хотелось объяснить ей, зачем я здесь, но Марисса и сама не дурочка. Может быть, она уже поняла.

Я открываю папку и пробегаюсь взглядом по анализам. Я снова и снова перечитываю результаты анализов, не веря, что два анализа могут быть настолько похожи.

– Они одинаковые, – подвожу итог я. Мои воспоминания несколько отрывочны, так как я очень давно видела результаты анализа Третьего, но они слишком близки по показателям. Настолько близки, что нельзя отрицать, что кто бы ни убил Третьего, он убил и Четвертого тоже.

– Жопа.

Я оборачиваюсь посмотреть на него, если не сказать больше, и вижу, что Седьмой наставляет пистолет на Мариссу.

– Нет!! – папка выпадает из моих рук на пол.

Шестой устремляется ко мне и снова берет в захват мою шею, силой отдергивая меня в сторону, а затем швыряет на пол. Раздается выстрел – эхом отдаваясь у меня в ушах – и я слышу только звон.

На секунду зрение притупляется, все теряет четкость. Рука Шестого крепко сжимает мою шею, и, повернув голову влево, я вижу в его руке пистолет.

Он выстрелил. Не в меня, но это был предупреждающий выстрел. Видимо, в последний раз. Его глаза сверкают от ярости и бешенства.

Я поворачиваю голову вправо...

И мир замирает.

Время. Дыхание. Сердцебиение. Кровь.

Пустые зеленые глаза смотрят в стену, по лбу стекает струйка крови, а рядом уже успела образоваться лужица крови.

– Нет! Марисса!

Шестой еще сильнее сдавливает шею, не давая мне снова закричать.

Я пытаюсь успокоиться, но поток слез не остановить.

Она же моя подруга.

Седьмой нацеливает пистолет на меня, и я замираю. Шестой сразу же вскакивает и нацеливает свой на Седьмого.

– Тебе нужно отпустить киску, – заявляет Седьмой, и их с Шестым взгляды скрещиваются.

– Рано, – рычит Шестой.

Седьмой вопросительно выгибает брови.

– Неужели не понимаешь, что она мешает и тормозит тебя? Это же просто бесполезная штучка, которую приятно трахать. Начальство негативно относится к зверушкам.

– Она мне пока что нужна. Да и тебе не помешает найти себе прикрытие.

Седьмой склоняет голову.

– Зачем?

– Если все будет как в Цинцинати, то на выходе нас ждет перестрелка.

– Зачистка? – спрашивает Седьмой, удивленно округлив глаза.

Шестой кивает.

– Думаю, да.

Седьмой опускает пушку.

– Да пошло оно. Я не дам от меня избавиться.

Я же оглядываюсь туда, где стояла Марисса… туда, где она лежит.

Мертвая.

В памяти проносится вереница воспоминаний обо всех вечерах, когда мы допоздна засиживались в библиотеке, так как были партнерами по лабораторным работам, как вместе ходили на вечеринки. Ее улыбка, смех. Тот день, когда она пришла ко мне, узнав, что ее парень ей изменяет. Выпускной, когда мы сидели рядом, и как мы получили наши дипломы с разницей в пару секунд.

Больше этого никогда не будет.

Так же, как и все мои прочие воспоминания, она теперь в прошлом. Осталась только в моих воспоминаниях.

Еще один фрагмент жизни Пейсли, который теперь тоже недосягаем.

Голову пронзает боль, когда Шестой больно дергает меня за волосы.

– Ты тут?

Я киваю, и очередная слезинка скатывается вниз по щеке.

Но это не конец. Нам еще предстоит все прояснить.

– Сука! – ругается Седьмой.

Шестой следует за его взглядом. Не проходит и секунды, как он дергает меня за руку и заставляет встать.

Мы выбегаем из лаборатории и бежим по коридору – мимо мелькают лежащие на полу тела.

Мы убегаем, – понимаю я, – потому что что-то пошло не так.

Организм начинает с бешеной скоростью вырабатывать адреналин, растекаясь по телу, и предупреждение об опасности в мозгу сменяется паникой. Когда мы добегаем до двери, Шестой дергает меня за руку и выпихивает вперед.

Мы не останавливаемся, бежим не сбавляя темпа, пока не оказываемся у машины.

Вставив ключ в зажигание, Шестой резко заводит машину и сразу давит ногой на газ.

Едва машина срывается с места, в окно я вижу огненный шар. Секундой позже раздается грохот взрыва.

Машину встряхивает взрывной волной и заднее стекло взрывается. Вскинув руки, я пытаюсь прикрыться от дождя осколков, а все тело тоже встряхивает. Снаружи машины тоже все будто подпрыгивает, а затем машина разгоняется, и мы уезжаем.

Оглянувшись назад, вижу, как колеблющиеся языки пламени полностью поглощают здание.

И только теперь на меня нападает оцепенение.

За последние два месяца я изменилась и как-то подзабыла, как оказалась там, где сейчас нахожусь. Как мне удалось выжить и почему.

Почему я до сих пор дышу, когда стольких людей этой возможности лишили.

Потому что я воспользовалась своей ситуацией, когда та давила на меня. Зная, что времени у меня осталось мало, я воспользовалась возможностью испробовать все то, что вечно откладывала на потом, и что внезапно стало для меня предсмертным списком желаний.

И я живу, наверное, даже по-настоящему. Лучше, чем раньше, потому что важна каждая минутка. И поэтому я совершаю вещи, которыми не могу гордиться, и вижу ужасы, которые предпочла бы никогда не видеть.

Пока мы мчимся по улицам, я пальцами вытряхиваю осколки стекла из хвостика. Седьмой едет впереди нас.

Спустя десять минут гонки, мы сворачиваем на заброшенную парковку.

Выйдя из машин, Шестой и Седьмой идут навстречу друг другу, а я плетусь позади, продолжая вытряхивать стекло из волос.

– Как кто-то узнал, что мы будем там? – спрашивает Шестой. Это просто вопрос, а не обвинение, как я предполагала.

Седьмой качает головой.

– Я все тщательно разведал, мне все показалось вполне спокойным.

– Ты пользовался компьютером?

– Само собой разумеется, – отвечает Седьмой с легким оттенком раздражения в голосе.

– Как вел себя Джейсон, когда вы с ним разговаривали?

– Нормально.

– Тебе не показалось, что он напуган или вообще в бегах?

Седьмой снова качает головой.

– Да все так же как обычно. Мы пошутили на счет казино и на счет того, что мне будет сложно найти цель со всеми этими пьяными отдыхающими на улицах.

Не очень-то похоже на Джейсона, с которым мы встречались пару недель назад. И тот факт, что Шестому и остальным не удалось связаться с ним, только подтверждает эту ужасную теорию.

Может быть, Джейсон не на их стороне.

Шестой запускает руку в волосы, а я, склонив голову набок, наблюдаю за ним. Именно так выражается его беспокойство и тревога.

Ситуация, которая, казалось, должна быть под полным контролем, не поддается управлению. Не то, чтобы Шестой мог подстроиться и измениться, просто в такие моменты проявляются его отличительные черты характера.

– Я встречался с Пятым, Первой и Девятым около недели назад. Первая тебя ищет. Мы пытаемся собрать всех вместе.

– Зачем? – интересуется Седьмой.

– Хотим наведаться в Лэнгли, – поясняет Шестой. Я вижу, как глаза Седьмого едва заметно округляются. – Держись неподалеку, я разыщу тебя, когда мы будем готовы.

– Считаешь, что нас раскрыли? – спрашивает Седьмой, очевидно наконец-то забеспокоившийся касательно происходящего.

– Не знаю, но будь начеку, – и Шестой протягивает ему руку.

Седьмой отвечает на рукопожатие и крепко пожимает ладонь Шестого.

– Ты тоже. И избавься от этой кошки раньше, чем станет поздно.

Услышав, что меня снова назвали кошкой, у меня дергается глаз. И пока Седьмой идет к своей машине, я делаю не самый пристойный жест, как раз когда, ко мне разворачивается Шестой.

Он подходит ко мне – выражение лица, как обычно мужественное – и, протянув руку, вытаскивает осколок из моих волос.

– Поехали.

Подавив вздох, сажусь в машину.

Всю дорогу до мотеля мы молчим. И пока поднимаемся по лестнице тоже.

Молча входим в номер. Потом я также молча раздеваюсь и, натянув футболку, забираюсь в кровать.

Молчу, потому что мозг пребывает в оцепенении.

– Она бы умерла, даже если бы тебя там не было, – подает голос Шестой, пока я изучаю стенку.

О нет. Заткнись.

– А могла и не умереть. Если бы Седьмой поехал туда утром, как собирался, – отвечаю я низким безжизненным голосом.

Внезапно клетчато-цветочный узор стен вызывает у меня жуткий интерес.

– Тогда погибло бы гораздо больше людей.

Почему он никак не заткнется?

– А тебе то что? Мы же для тебя скот. Глупые животные, скитающиеся по земле, – из уголка глаза срывается слеза и капает мне на запястье.

– Я знаю, что ты очень ценишь жизнь.

Нахмурившись, я поворачиваюсь к нему лицом.

– Зачем ты разговариваешь со мной? Ты же никогда не делаешь этого добровольно. Это я вечно лезу и сую нос не в свои дела. Что изменилось сейчас?

Шестой стоит возле кровати, руки опущены по бокам и выглядит он при этом несколько смущенным.

– Потому что ты расстроена.

– И что? Ты столько раз причинял мне боль, чем этот раз отличается от прочих?

Мышца на челюсти Шестого дергается, и он отводит взгляд.

– Что и требовалось доказать, – и я снова отворачиваюсь к облюбованной стенке.

Еще с минуту Шестой стоит возле кровати, а затем уходит в ванную.

Меня переполняет гнев, что он позволил Седьмому убить Мариссу. Я понимаю, что он не мог предотвратить это, и даже испытываю облегчение, что ее убил не он, но глубоко в душе мне бы хотелось, чтобы он отпустил ее.

Но Шестой не отпустил. Не смог.

Знаю, что это нереально. Они слишком непоколебимы.

За исключением меня.

Шестой сохраняет мне жизнь уже больше двух месяцев.

Номер заполняет звук сливаемой в бачке воды, и он выходит из ванной. Слышится шелест одежды, а затем кровать прогибается, и жуткие пружины приходят в движение.

Мне хочется велеть ему лечь спать на диване, но Шестой не мой бойфренд.

Он мой похититель.

Бесчувственная машина смерти, а не возлюбленный.

Весь тот секс, что у нас был, не включал в себя эмоциональную привязанность. Киллеры трахаются и ничего больше. Как и сказал Шестой: главная цель – наслаждение.

А я как глупая наивная девчонка начала думать, что это может значить нечто большее.

Когда его рука обвивает мою талию, я вздрагиваю. Но, как и все ночи до этой, таю на его обнаженном торсе. Сливаюсь с его телом.

Да, сегодня ночью он не единожды дал понять разными способами, что не хочет пока убивать меня, но это нельзя приравнивать к эмоциональной привязанности. Я жива только потому, что полезна. И ничего более.

– То, что я – социопат, не означает, что я не в курсе, что такое любовь, – шепчет он.

Я замираю, пытаясь осмыслить его слова.

– Ты умеешь любить?

Повисает пауза, а затем очень близко от моего уха раздается очень отчетливое:

– Да.

Дыхание перехватывает, и слезы снова застилают глаза. Меня бросает в жар.

Что со мной не так?

Любовь социопата, безжалостного убийцы – неужели это то, чего я хочу на самом деле?

И пока по щеке медленно катится слезинка, я уже знаю ответ. Ответ, который не только пугает меня, но и заставляет задуматься.

Да.

Глава 24

Следующим утром я словно в тумане.

Никаких едких замечаний. Я почти не разговариваю.

На душе мрачно. Во мне словно что-то надломилось, и теперь бушует огромный жуткий кризис самосознания.

Шестой и «Отряд Убийц» на самом деле несут смерть. Реки крови и кучи тел.

И я часть всего этого.

Я добавила каплю в ведро, из которого через край хлещет алая кровь.

Лейси кардинально отличается от Пейсли, и связующие их нити больше не скрыты туманом. Все очень сложно, и определено, и надломлено, потому что я и сама надломлена.

Я впервые осознала в кого превратилась. Заметила разницу между Лейси и Пейсли.

Лейси – роль, которую я играю. Она – не настоящая я, но почему-то я забыла об этом. Ничто из событий последних двух месяцев не было моей жизнью. Ни то, как я выглядела, ни одежда, которую я носила, ни путешествия, ни компаньоны.

Это я, Пейсли, убивала людей.

Да, эти люди пытались убить меня, так что можно считать мои действия самозащитой, но я не в силах забыть тот кайф, который ощущала, и какой у нас с Шестым после был секс.

– Мы здесь слишком задержались, – говорит Шестой и начинает паковать сумку.

Я качаю головой.

Он замирает и внимательно смотрит на меня.

– Ты должна смириться с этим.

– Как?

– Просто отключи все мысли.

Сжав челюсти, я пытаюсь сдержать слезы.

– И что? Начать считать всех людей скотом? Я не такая больная, как ты!

– Закончила? – и этот вопрос не подразумевает, закончила ли я свою гневную речь. Он спрашивает, готова ли я получить пулю в лоб.

Покачав головой, я морщусь, и по щекам начинают течь слезы.

– Тогда поднимай свою задницу и начинай собираться. Нам нужно двигаться.

Гнев, печаль, замешательство – сейчас я сплошной комок эмоций. И похоже, у меня не получается взять себя в руки. Из-за царящего в душе хаоса мне хочется психануть.

– Почему тебя заботит только твоя жизнь и членов «Отряда убийц», а не простых людей? У тебя есть семья?

– Мать и брат.

Но даже шокирующий факт того, что он поделился со мной столь личной информацией, не в силах меня остановить.

– И ты бы застрелил их? Убил бы? – спрашиваю я.

– Да, – отвечает он с непроницаемым выражением лица и столь же бесцветным голосом.

Я не свожу с него взгляда. Серьезно?

– Значит, нет человека, которого ты любил бы так сильно, чтобы умереть за него?

– Нет.

Вот оно что. Даже если он как-то по-своему и любит меня, этой любви никогда не будет достаточно, чтобы отдать за меня свою жизнь.

– С чего ты взяла, что раз у меня есть семья, то я люблю их?

Я возмущенно спрашиваю:

– А разве ты их не любишь?

– Судя по твоей реакции, я должен их любить.

– Тогда вернемся к давнишнему вопросу – ты когда-нибудь был влюблен?

Мне просто необходимо знать ответ.

– Или даже к прошлой ночи. Если ты способен любить, есть кто-то, кого ты любишь?

Шестой даже не поморщился, выражение лица осталось таким же бесстрастным, как и раньше.

– Я любил и потерял любовь, но это ни в коей мере не меняете того, кто я есть.

Он умеет любить. Он любил. Но, в конечном итоге, он по-прежнему остается социопатом.

– Ты не тоскуешь по этой любви? – интересуюсь я. – Разве ты никогда не жаждал привязанности? Не испытывал острой потребности очутиться в объятьях того, кого любишь?

Шестой прекращает застегивать молнию на сумке и замирает, изучая ее.

– Я бесчувственная машина-убийца, помнишь? Я выполняю работу, и эта работа – смерть. Любви нет места в моей жизни или во мне.

Шестой переводит взгляд на меня – брови сведены в одну линию – и качает головой.

– Я делаю ужасные вещи, Лейси. Я не слепой и понимаю это.

В глазах снова закипают слезы. Я поджимаю губы, чтобы лицо не кривилось.

Сломлена. Все тело в синяках, а сердце истекает кровью.

Я признаю, что хочу его любви, но какой ценой для себя?

***

– Куда мы теперь? – интересуюсь я, после того как мы загружаем вещи в машину.

– Остаемся здесь, просто перебираемся в другую часть города.

Я усаживаюсь на свое сиденье.

– Нас пытались убить здесь, причем не единожды, а ты все равно хочешь остаться?

Шестой смотрит в окно, выжидая возможности свернуть с дороги.

– В сложившейся ситуации вполне естественно пуститься в бега, куда-то уехать. Именно этого от нас и ждут.

Мне не нравятся переезды. Конкретно сейчас мне не нравится Шестой. И еще больше мне не нравится Седьмой. Мне вообще ничего не нравится сейчас. Со мной и окружающими все почему-то не так.

Мы едем в полной тишине, и я изучаю проносящиеся мимо здания и людей.

Солнце немилосердно опаляет город в пустыне, укутывая все коконом удушливого зноя. Вокруг нас ходят люди, даже не подозревая, что существуют такие люди, как «киллеры».

Я завидую им и их неведению.

Вот бы вернуться в февраль и пойти по другому пути. Притвориться, что все это ночной кошмар.

Шестой оставляет меня наедине с моими мыслями. Впрочем, он тоже не горит желанием общаться.

В другой части города мы снимаем номер в очередном дерьмотеле, заносим сумки и садимся за стол, чтобы перекусить тем, что купили по пути.

Обстановка комнаты относится годам к семидесятым. Деревянная обшивка потемнела от времени, соответствуя моему настроению. Может быть, эта пещера как раз то, что мне нужно.

Мы сидим и едим в полной тишине.

В голове постоянно крутятся события прошедшей ночи, начиная с того момента, когда Шестой едва удержался, чтобы не убить меня, до безжизненных глаз Мариссы.

Я вытираю слезинку, бегущую по щеке, и пытаюсь не думать о ее семье. Даррен, брат Мариссы, когда-то был влюблен в меня. Когда мы учились в школе, они были очень близки, даже несмотря на то, что жили в разных штатах.

Опустошение ждет не только ее семью, но и семьи всех прочих погибших людей. Это напоминает мне об Индианаполисе и Цинцинатти.

Все те жизни, которых лишились люди, чтобы скрыть смерть трех человек.

Трех человек с особенными приметами.

– У тебя они есть? – спрашиваю я, вертя в пальцах ломтик картошки.

– Есть что? – уточняет он, поскольку я не сумела выразить свою мысль.

– Точки за ухом. Они были у Третьего и у Четвертого. У тебя шесть точек?

С минуту он смотрит на меня. Не знаю, страх ли это, или он раздумывает, все у меня в порядке с головой, но в какой-то момент ожидание становится невыносимым.

Затем он делает шаг ко мне, опускается на колено, левым ухом ко мне, и отгибает мочку.

Конечно же, я вижу шесть точек, нанесенных ровной линией.

– Зачем они? – спрашиваю я. Тату, конечно, необычное, но у него явно есть какое-то предназначение.

Шестой снова садится за стол и возвращается к своему сэндвичу.

– Идентификация.

Я недоуменно смотрю на него.

– Но мне казалось, ты сказал, что ничего такого у вас нет.

– Не в привычном понимании, – Шестой снова впивается зубами в бургер. – Это ради нашей же безопасности друг от друга.

– Как так?

– Ну, вот смотри, разве я похож на парня, с которым ты познакомилась в баре?

Я внимательно смотрю на него. Нет, не похож. Хотя изменения поверхностные, их оказалось достаточно, чтобы изменить его.

– Мы кардинально меняем внешность, да и пересекаемся не так уж часто.

– Почему тебе просто не нанесли штрих-код? – это не очень-то похоже на вопрос, поэтому, выпалив его, я сразу же закатываю глаза.

– Они подумывали об этом, – отвечает Шестой с еще более каменным выражением лица, нежели обычно.

Я саркастично выгибаю бровь и делаю глоток воды.

– И что же их остановило?

– Это был бы слишком очевидный знак.

Решив сменить позу, я закидываю ногу на ногу.

– Возвращаясь к моему недавнему вопросу... можете ли вы изменить свой ранг?

Шестой качает головой.

– Нет.

Односложный ответ – тоже ответ. Вздохнув, я принимаюсь снова пощипывать свой сандвич. Есть особо мне не хочется, но последний раз я ела вчера днем.

– Отбор производили из пятидесяти кандидатур. Только девятеро прошли его успешно.

Я шокировано на него смотрю.

Уже дважды за сегодня он делился личной информацией. Может быть, таким образом он позволяет мне приблизиться к нему. Возможно ли, что я ему небезразлична?

– Ты знал, для чего проводился отбор?

Шестой качает головой.

– Элитное военное подразделение.

– Жалеешь, что не знал?

– Причина не имеет никакого значения. Моя страна нуждалась в моих умениях.

Моя страна. Эти слова прозвучали как-то неправильно. Его страна ведь и моя страна тоже, но осознавать, что в ней живут такие люди, как он, как-то неуютно. Некомфортно осознавать, что наше правительство набрало команду киллеров, которым плевать на все законы.

***

На следующее утро мы останавливаемся возле аптеки, пополняем запасы и покупаем краску для осветления моих отросших корней. Бродя между рядами, я то и дело кладу в корзинку что-то еще.

В половине случаев Шестой молчит, во второй просто вопросительно выгибает бровь, глядя на меня. Немой вопрос, но вслух он его не озвучивает.

Краска – основная цель нашей вылазки, необходимость избавиться от пробивающихся светлых волос, которые становятся все заметнее и заметнее. А пока что он заставил меня надеть бейсболку.

Бальзам для губ, чтобы губы не шелушились при такой засухе, несколько туалетных принадлежностей, которые у меня почти закончились, упаковка шоколадок «Dove», игральные карты, новая книжка, дополнительный набор средств для ухода за ранами, коробка чупа-чупсов, несколько бутылок с зеленым чаем и упаковка бутылок с водой.

Вполне логичные покупки, ничего необычного.

Затем я бросаю в корзинку мягкую игрушку.

Шестой снова ничего не говорит.

Мягкий пушистый кролик остался с Пасхи и становится моим новым лучшим другом. Я обнимаю его всю дорогу до кассы. Женщина за кассой даже не смотрит на меня.

Но опять-таки, половина купленных мной вещей – товары регулярной необходимости, особенно это относится к шоколадкам и упаковке тампонов.

Это гораздо лучшее объяснение для окружающих, чем депрессия после того, как я стала свидетелем того, что у меня на глазах убили одну из моих самых близких подруг.

Кролика я не выпускаю из рук, пока мы не возвращаемся в отель. Я обнимаю его даже тогда, когда Шестой сажает меня на стул и начинает красить мне волосы.

Я вынуждена отложить его, когда запрыгиваю в душ, чтобы смыть остатки краски, но как только вытираюсь, сразу же прижимаю его к себе.

– Лейси? – наконец-то подает Шестой голос после того, как целое утро молчал.

Я вскидываю голову и смотрю на него. Он смотрит на меня с некоторым недоумением, выгнув бровь.

Полагаю, моя внезапная одержимость плюшевой зверушкой кажется ему странной. Непохоже, чтобы Шестому были знакомы такие эмоции.

А может и знакомы, просто он сам не понимает.

– Комфорт, – отвечаю я и зарываюсь лицом в макушку кролика.

Я не могу найти этот комфорт в Шестом, а больше никого рядом нет.

Я, мой кролик, мое разбитое сердце и мои слезы.

И плачу я не из-за ситуации, в которой оказалась, я скорблю по той себе, которой больше нет. По всем смертям, которые произошли по моей вине, по смерти хорошей подруги. По той толике времени, которая мне осталась, прежде чем я стану очередной жертвой. Я скорблю по себе.

Все изменилось.

***

Бедра Шестого ударяются о мои, вынуждая меня выгнуться под ним. С губ срывается стон, пока он пытается выйти из меня. Рты поглощают друг друга, забирая все, что только можно, губы и языки манят попробовать их на вкус. Лихорадочные, поглощающие душу поцелуи параллельно со стирающими разум толчками, выталкивающими все мысли.

Два дня Шестой не мешал мне хандрить, поскольку был занят переговорами с Пятым и попытками выяснить местонахождение Джейсона.

Шестой парень немногословный, но его тело «говорит» не переставая. Руки у него грубые, прикосновения сильные и уверенные, и он использует их, чтобы превратить меня в дрожащую беспомощную куклу, умоляющую его о милости.

Он задрал мне ноги вверх, закинул их себе на руки, а сам придавил меня к матрасу, тем самым вынуждая меня принимать каждый толчок его члена, врезающегося в мою киску. Он входит так глубоко, что кожу покалывает, мышцы протестуют, и я забываю обо всем и обо всех, кроме него.

Шестой.

Шестой.

Шестой.

Мой Шестой.

Я напрягаюсь, застываю и кончаю, содрогаясь под ним и вокруг его плоти. Пока я кончаю, глаза зажмурены – я испытываю только страсть и желание.

Шестой ускоряет свои движения, вынудив меня забиться в его руках. Это уж слишком, чересчур напряженно. Он сводит меня с ума.

При каждом движении его мускулов пот с его лба капает мне на шею. Шестой впивается зубами мне в кожу, сдерживая крик, пока его бедра двигаются вперед, стремясь войти как можно глубже.

Я чувствую, как его плоть содрогается во мне, пока он кончает. Еще несколько толчков, и его хватка ослабевает, руки выскальзывают из-под моих ног, и он ложится рядом со мной, придавив мою грудную клетку своей.

У меня нет сил пошевелить ногами, и я расслабленно опускаю их на кровать, а руки остаются в том же положении, в каком их держал Шестой.

Мы оба тяжело дышим, приходя в себя после фееричного экстаза, наши тела обмякли.

Не знаю, известно ли ему, что он делает, понимает ли он, но впервые за последние несколько дней я словно очнулась и вышла из тумана.

Чертов волшебный член.

– Настоящий мужик, – говорю я, все еще пребывая в желеобразном состоянии и словно находясь внутри какого-то пузыря. Какое-то время я точно не буду шевелиться.

Шестой молчит, вообще не роняет ни звука, но я чувствую, как его грудь двигается, и затем ощущаю, как он покрывает поцелуями мою шею.

Блаженное состояние после нашего фантастического секса внезапно прерывается телефонным звонком. Меня удивляет, насколько молниеносно реагирует Шестой. Только что его тяжелое тело прижимало меня к матрасу, и вот он уже вышел из меня, скатился в сторону и вскочил.

Впрочем, мы оба мокрые от пота, и ему только и надо было, что сделать небольшой толчок, и он спокойно пролетел по лужам пота через всю комнату.

– Да, – отвечает он на звонок. Затем молчит несколько мгновений, пока человек что-то говорит. Лицо Шестого сохраняет непроницаемое выражение. Это Джейсон? – Да… Ладно.

Шестой отключается, а я выжидающе на него смотрю.

– Нам нужно принять душ и одеться.

– Да я пошевелиться не могу.

Шестой не говорит ни слова, просто подходит к кровати, хватает меня за лодыжки и, подтянув к себе, перекидывает себе через плечо.

– Блин! – я хихикаю, но хихиканье сразу же переходит в стон, когда я вижу его крепкий зад. Меня посещает желание шлепнуть его или ущипнуть, но прежде чем я успеваю сделать это, он уже опускает меня в ванную и включает душ.

Я начинаю верещать, когда на меня брызгает ледяная вода, и пытаюсь выпрыгнуть, но Шестой обхватывает меня рукой и не дает сбежать.

Даже будучи в шоковом состоянии, я слышу, как он довольно хмыкает.

– Находишь это забавным? – интересуюсь я. Скрестив руки на груди, я дрожу под струями едва начавшей согреваться воды.

Шестой ничего не отвечает, просто кивает и тоже забирается в ванную. В узкой ванной тесно, но мы как-то умещаемся.

– Обязательно было устраивать такой бардак? – спрашиваю я, намыливаясь.

– Ага.

Я закатываю глаза и качаю головой. Не сомневалась, что он ответит именно так.

Совместный душ занимает немного больше времени, чем обычно, но несколько минут спустя мы уже одеваемся, а затем направляемся к двери.

– Куда мы едем? – спрашиваю я, когда мы отъезжаем от отеля.

Из-за его выходки я совсем забыла спросить, кто звонил.

– На встречу с Девятым.

– С Девятым? Он здесь?

Шестой кивает.

– Но как? Зачем?

– Он знал, что я направляюсь сюда, и, узнав новости, решил, что я по-прежнему в этом районе.

Я очень удивлена, когда вместо очередного дерьмотеля мы заезжаем на парковку пятизвездочного отеля «Венециан».

– Боже, а он останавливается в роскошных отелях, – вырывается у меня, когда я вылезаю из машины.

– Девятый всегда отличался излишней экстравагантностью.

Держась за руки, мы проходим через казино, расположенное на первом этаже. Шестой шагает уверенно, словно знает, что делает, что очень хорошо, поскольку отель напоминает лабиринт, и в какую-то секунду меня охватывает страх, что мы ходим по кругу.

За главной стойкой бара сидит мужчина, который за прошедшие недели нисколько не изменился внешне с тех пор, как я видела его последний раз. На самом деле, он выглядит точно так же, как тогда, когда я впервые увидела его два месяца тому назад.

В отличие от Шестого, единственное, что изменилось в Девятом, это цвет глаз. В Париже они у него были зеленые, а в Теннесси – карие.

– Вот ты где! – Девятый широко улыбается и протягивает Шестому руку. – Рад снова увидеть тебя.

Шестой улыбается в ответ и пожимает руку Девятого.

– Как дела?

Смена настроя очень удивляет меня. Дружелюбие не ассоциируется с Девятым, но опять-таки, Шестой вел себя очень дружелюбно, когда мы впервые встретились. Все киллеры – отменные актеры.