Текст книги "Жажда любви"
Автор книги: Ивана Трамп
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)
Ивана Трамп
Жажда любви
Настоящее
Осень, 1992
ГЛАВА 1
В поисках Катринки экономка заглянула в спальню. Катринка сидела за туалетным столиком, рука ее застыла на флаконе духов. Ноябрьское солнце пробивалось сквозь занавески, заливая комнату холодным светом, который только подчеркивал бледность ее лица.
Анна осторожно постучалась:
– Машина у подъезда, миссис ван Холлен.
Катринка продолжала, не отрываясь, смотреть в одну точку. Такой она приехала из Лондона – спокойной, озабоченной, неулыбчивой, совсем не похожей на себя.
– Миссис ван Холлен, – повторила экономка. – Уже десятый час. Лютер ждет в машине.
– Да, да, спасибо, Анна, – вздохнув, произнесла Катринка. Слова сорвались с ее губ подобно мягкому порыву ветра. – Передай, что я уже иду. – За шестнадцать лет, проведенных Катринкой в Соединенных Штатах, она научилась бегло говорить по-английски, впрочем ее чешский акцент и беспорядочная грамматика не исчезли совсем, очаровывая одних и раздражая других. Первый муж Катринки, Адам Грэхем, относился к первой категории в начале их совместной жизни и определенно ко второй к ее окончанию.
Нахмурившись, экономка ушла, а Катринка опять вернулась к зеркалу и принялась критически себя рассматривать. Ее глаза покраснели, веки припухли. Никто не должен догадаться о том, что она плакала. Большой кисточкой из соболиного меха она нанесла немного румян на скулы, чтобы скрыть мертвенную бледность лица. Она взяла было яркую помаду, но передумала. Гордость не позволяла ей появиться на публике усталой и изможденной, но и походить на клоуна ей не хотелось. Вдев в уши бриллиантовые сережки и приколов к лацкану жакета дорогую брошь, она поднялась на ноги.
На Катринке был черный шерстяной костюм от Шанель, украшенный пуговицами из оникса. Идеальный костюм на все случаи жизни, подумала она, когда увидела его в июльской коллекции в Париже. Теперь она с отвращением рассматривала свою одежду. Да, костюм и впрямь казался идеальным. Но разве думала она, что впервые ей придется надеть его на похороны… На эти похороны. Разве она могла вообразить такое?
«О, Марк, как ты мне нужен сейчас», – подумала она и представила себе лицо мужа. Настоящий викинг, решила она при их первой встрече: высокого роста, загорелый, с пшеничными шелковистыми волосами и глубоко посаженными голубыми глазами, точеными чертами лица. Красивый, слишком красивый. Но время и жизнь взяли свое. И то и другое оставили свои отметины на его лице. «Где же ты?» – вздохнула Катринка, и ее глаза опять наполнились слезами. Усилием воли она заставила себя не расплакаться, протянула руку к черной шляпе, украшенной лентами, осторожно надела ее, опустила на глаза вуаль, взяла сумочку из крокодиловой кожи и вышла.
Быстро пройдя застеленный коврами холл, она открыла дверь лифта, вошла, нажала кнопку с цифрой «4» и нетерпеливо вздохнула, когда лифт, скрипя, тяжело пополз вверх. Обычно она взбегала на четвертый этаж по лестнице – так получалось быстрее, – но сегодня у нее не было сил даже на это.
Четвертый этаж целиком принадлежал дочери: здесь располагались ее спальня и гостиная, а также комната няни, детская, небольшая кухня и специальная каморка с надписью «Стирка», где установили стиральную машину и сушилку. За исключением комнаты няни, этот этаж был разукрашен в яркие цвета, которые, по мнению специалистов, должны были стимулировать развитие способностей девочки.
Войдя к Анушке, Катринка обнаружила няню, Марисоль Колон, сидящую на диване с вечным вязанием в руках. Марисоль вязала свитера, пинетки и остроконечные шляпки, которые она отдавала Анушке или неизвестно куда отсылала в картонных коробках. Красивая, темноволосая, в ее английском звучал легкий испанский акцент. Спокойная, толковая, честная, она и у себя на родине, в Сальвадоре, нянчилась с чужими детьми, пока не покинула страну по мотивам, которые называла «политическими» и о которых предпочитала не распространяться.
– Миссис ван Холлен, – заметив входящую Катринку, она вскочила и уронила на пол вязание. – Я решила, что вы уже ушли…
– Перед уходом я хотела взглянуть на девочку.
– Она спит, – предупредила Марисоль, давая Катринке понять, чтобы та была поосторожней.
Положив сумочку и перчатки на стол, Катринка мягко толкнула дверь в комнату дочери. Шторы были задернуты, сквозь них пробивалась лишь тонкая полоска белого света, играющая на хрустальном светильнике. Здесь слишком тепло, подумала Катринка, которая всегда считала, что спать в натопленной комнате вредно. Дом дедушки и бабушки в Свитове, где она жила с родителями до восьми лет, обогревался одной-единственной печкой: в Чехословакии в пятидесятые годы уголь стоил дорого и поэтому расходовался экономно.
Катринка тихо подошла к кроватке, некогда являвшейся собственностью французской принцессы. Вместо обычных кружев она была задрапирована яркой набивной тканью с красными, черными и белыми узорами. Анушка спала на животе. Ее пухлые кулачки торчали из красного фланелевого комбинезона. Сейчас ей было всего восемь месяцев.
Катринка снова ощутила, как ее затопила волна любви. Как долго она ждала появления этого ребенка! Ее первый брак распался, главным образом, из-за того, что она не могла дать мужу наследника. Зачатие этого ребенка, когда они с Марком ван Холленом были еще только любовниками, потрясло их обоих. Жена и оба его сына погибли в пожаре, и, по его собственным словам, Марк очень тревожился о благополучии дочери.
Марк с Катринкой были сверхосторожными родителями. Внизу, в помещении для прислуги, всегда дежурил вооруженный охранник.
Если что-то случится с Анушкой, сделала для себя вывод Катринка, она умрет. Все остальное она могла вынести и продолжала бы жить, как жила, когда погибли ее родители, когда, убитая горем и страхом, она отдала своего первого ребенка в чужие руки, когда Адам предал ее, когда она опять осталась одна… Воспоминание о грядущих похоронах вернуло ее к реальности.
Катринка велела не перегревать комнату, взяла со стола сумочку и перчатки и, быстро преодолев три пролета лестницы, спустилась к парадному входу, где ее уже поджидал дворецкий Джозеф, спокойный, светловолосый, невозмутимый мужчина, с ее черным кашемировым пальто в руках.
С улицы послышался лай собак.
– На улице нет журналистов? – с тревогой спросила она.
– Нет, мадам, – ответил Джозеф, отворяя тяжелую дубовую дверь.
Шум подняли шесть овчарок, охраняющие дом: всеобщие любимицы Роза и Рудольф, Бруни и Бабар, Яна и Феликс. Катринка назвала их так же, как и собак, которые были у нее, когда она была еще совсем маленькой и частенько наведывалась во фруктовые сады бабушки, расположенные в Северной Моравии. Лай сделался совсем безудержным, и Катринка нахмурилась.
– Передай Келли, чтобы она немедленно вывела их на прогулку, – приказала она.
В доме жила женщина лет тридцати, которой вменялось в обязанность ухаживать за растениями и выгуливать собак. К сожалению, она без памяти влюбилась в охранника Анушки и в последнее время плохо исполняла свою работу.
– Да, миссис ван Холлен, – дворецкий слегка склонил голову, когда Катринка выходила из дома.
Выдался обычный ноябрьский день, промозглый, холодный, с едва светящим солнцем и обжигающим ветром. Катринка поплотнее запахнула пальто и стала спускаться по ступенькам. Проходившая мимо женщина в меховой куртке и ковбойских сапогах взглянула на нее с любопытством, кивнула головой, словно они были знакомы, и двинулась дальше, оборачиваясь на ходу. Люди всегда узнавали Катринку: ее лицо так часто мелькало в газетах и журналах, что не узнать ее было невозможно.
Внизу Катринку поджидал личный охранник. Ее шофер Лютер Дрейк, служивший у нее с открытия отеля «Прага» (ее первое предприятие в Нью-Йорке), стоял возле серого «мерседеса». Этот высокий, симпатичный негр всегда вселял в Катринку спокойствие. В машине уже сидела Робин Догерти, преданная помощница Катринки. Лютер, Робин, да еще ее экономка Анна – вот троица, без которой Катринка просто не представляла свою жизнь.
– Ты хоть немного поспала? – сочувственно спросила Робин.
– Чуть-чуть, – пожимая плечами ответила Катринка. – А ты?
Только вчера они обе вернулись из Лондона.
– Совсем мало.
Охранник сел рядом с Лютером, и машина двинулась на восток.
Дом, который Катринка с Марком ван Холленом купили сразу же после женитьбы, находился на Шестьдесят второй улице, от него было рукой подать до отеля «Прага» и квартиры, где Катринка жила раньше с Адамом Грэхемом. Таковы были правила: богатые стремились жить в одном месте, ходить в одни и те же рестораны, присутствовать на одних и тех же гала-представлениях. Катринка тоже не слишком задумывалась о том, чтобы перебраться куда-нибудь подальше от Адама. Во-первых, она хотела жить как можно ближе к двум своим нью-йоркским отелям, а, во-вторых, к тому времени, когда они с Марком решили соединить свои судьбы, Адам перебрался в Лос-Анджелес, намереваясь вдохнуть новую жизнь в свою кинокомпанию. Она считала, что он преуспеет, но, похоже, опять заблуждалась, как уже не раз ошибалась в своих предположениях на его счет.
В отношениях с Марком она не должна повторить эту ошибку. Мысль о нем вызвала мгновенную боль, сменившуюся гневом. Неужели он не мог уступить ее просьбам?
Катринка почувствовала прикосновение чужой руки, и, повернувшись, увидела, что Робин протягивает ей кружевной носовой платок.
– Спасибо, у меня есть свой, – сказала она, раскрывая сумочку.
Лютер повернул машину на Мэдисон-авеню, направляясь к похоронному бюро Кемпбелла, которое располагалось на Восемьдесят первой улице. Уличные пробки сегодня не раздражали обычно нетерпеливую Катринку, которой, может быть, впервые в жизни не хотелось никуда спешить. Глядя сквозь затемненное стекло машины, она заметила швейцара «Праги», который быстро подошел к краю тротуара, чтобы поймать такси. Пора заменить его униформу, отметила она, и сказала об этом Робин.
– Хм, – рассеянно произнесла та.
Машина ползла по Мэдисон-авеню так медленно, что Катринка принялась следить за спешащими по своим делам людьми, зябко кутавшимися в пальто. Борясь с ветром, они надеялись побыстрее попасть туда, где было бы не так холодно. На их бледных лицах ясно читалась скука и уныние. Катринка не разделяла их чувств. Она любила Нью-Йорк. Он возбуждал, манил ее к себе, требовал постоянного напряжения сил. В то же время, она никогда не сталкивалась с его теневой стороной. Ни разу ей не доводилось вчитываться в страницы «Нью-Йорк таймс», подыскивая квартиру, которая была бы ей по карману, не приходилось ездить на работу в подземке или возвращаться домой пешком по грязным переулкам. В этот город она прибыла невестой богатого человека. Она жила в роскошных домах, в ее распоряжении были машины с шоферами, слуги, ожидающие ее приказаний, и куча денег.
Катринке повезло в жизни, и она понимала это. Однако она не сомневалась, что заслужила свое благополучие. Она не родилась в роскоши, ее жизнь не была легкой. Родители обожали ее, единственного ребенка, но обращались с ней строго. Они научили ее быть честной, прилежной, дисциплинированной. Всю свою жизнь Катринка работала не покладая рук. С пяти лет она без устали тренировалась, чтобы стать чемпионом в лыжных гонках. После побега из Чехословакии она некоторое время работала горничной в отеле и лишь потом стала фотомоделью в Мюнхене. Скопив немного денег, она купила небольшую гостиницу в Кицбюэле, что в австрийских Альпах. Вскоре она повстречалась с Адамом Грэхемом и вышла за него замуж, но даже став женой состоятельного человека, не превратилась в избалованную кокетку. Она приобрела «Прагу» и за короткое время превратила эту захудалую гостиницу в самый лучший малогабаритный отель Северной Америки. К моменту развода Катринка была уже самостоятельной и богатой женщиной.
Практичная, находчивая, щедрая, оптимистичная Катринка делала все возможное, чтобы помочь тем, кому не улыбнулась фортуна, но не в ее характере было омрачать свою жизнь смутным чувством вины. Она искренне наслаждалась тем, чем обладала…
– Дьявол! – буркнул себе под нос Лютер.
– Господи! – вздохнула Робин. – Даже здесь! Меня от них просто тошнит. Нет, в самом деле…
Заставив себя отрешиться от мыслей, которые теснились в ее голове, Катринка посмотрела на толпу, собравшуюся перед часовней. Фотографы!
– Им тоже надо зарабатывать на жизнь, – сказала она. – Они всего лишь делают свою работу.
Лютер остановил машину на стоянке у входа в похоронное бюро. Охранник выпрыгнул из машины и открыл дверцу. Робин вылезла первой. За ней, поправив вуаль, последовала Катринка. Один из фотографов заметил ее.
Катринка ван Холлен, – тихо сказал он коллеге, но этого оказалось достаточно для того, чтобы вся ватага корреспондентов бросилась к машине, сверкая фотовспышками и умоляя женщину повернуть голову или улыбнуться. Охранник расчистил перед ней дорогу, и Катринка с каменным лицом быстро прошла сквозь строй журналистов и вошла в часовню.
Здесь было немноголюдно; из прессы, к счастью, никого, не считая, конечно, Рика Колинза, который присутствовал здесь исключительно в качестве друга.
– Прими мои соболезнования, Катринка, – тихо сказал он, беря женщину за руку и склоняясь, чтобы поцеловать в щеку.
Стараясь не разрыдаться, Катринка прижалась к нему, в поисках утешения. Она знала, что Рик не станет использовать ее горе, чтобы поднять рейтинг своего телевизионного шоу.
Немного успокоившись, Катринка кивнула Рику и вошла в траурный зал.
Там уже сидели несколько человек: ее лучшие подруги, которые всегда помогали ей в тяжелых жизненных обстоятельствах. Она заметила бледное лицо своей бывшей свекрови Нины Грэхем; сейчас оно не было ни холодным, ни презрительным, а выражало только искреннее горе. Гроб стоял в обрамлении цветов, цветов на сотни тысяч долларов. Гроб… Внимание Катринки сосредоточилось исключительно на нем. Она медленно двинулась к нему по проходу, потом остановилась.
Гроб был закрыт. Конечно, он был закрыт. Отныне она больше не увидит это лицо. Не услышит этот голос.
«Не может быть, – подумала она, – неправда! Это не может быть правдой!»
– Катринка! – окликнул ее кто-то, и комната тут же поплыла перед глазами; все стало черным, чернее ночи, чернее сна, черным как смерть. – Катринка. снова донеслось до нее откуда-то издалека. И Катринка медленно опустилась на пол.
Прошлое
Зима, 1991—1992
ГЛАВА 2
– Ты видел сегодняшние газеты?
– Мам, сейчас пять часов утра. Я еще не проснулся. – Пристроив телефонную трубку к уху, Адам Грэхем, кряхтя, включил настольную лампу, подтолкнул под спину пару подушек и приготовился выслушать очередную обличительную речь своей матушки о его «отвратительной привычке появляться на страницах бульварной прессы».
– Позволь зачитать одно сообщение, которое попалось мне на глаза в сегодняшней утренней «Нью-Йорк таймс», – сказала Нина Грэхем с несвойственной ей торопливостью в речи.
– Неужели это не может подождать, мама? Я спал всего два часа, – вяло запротестовал Адам, зная, что его протесты бесполезны. Его мать была одной из немногих, кого он не мог заставить делать то, что ему хотелось. Катринка тоже не поддавалась его влиянию, вспомнил он с досадой. Чувство, которое все время появлялось, когда он вспоминал свою бывшую жену.
– Нет, не может, – отрезала Нина Грэхем. Именно это он и ожидал услышать.
Рядом с ним сонно вздохнула какая-то светловолосая девушка. Это еще кто? Поразмыслив немного, Адам вспомнил – Куртни. Он встретил ее на вечеринке прошлой ночью. Боже, как он был пьян! Последние дни он так мало спал, что его валило с ног даже после одного стакана, а он выпил, по крайней мере, три. Он обеспокоенно подумал, что все-таки воспользовался презервативом, и с надеждой взглянул на ночной столик. Порядок! Вот он… Успокоившись, Адам улыбнулся и, нащупав под простыней плечо девушки, нежно погладил его.
– «…Обвенчались Катринка Грэхем и Марк ван Холлен», – продолжала Нина Грэхем, с трудом пробиваясь к сознанию сына через плотную завесу секса и алкоголя.
– Что?! – Адам моментально проснулся и сел в кровати, пытаясь сосредоточиться на том, что говорила ему мать.
Куртни медленно повернула голову, открыла глаза и улыбнулась, но улыбка замерла у нее на губах. Мужчина, с которым она познакомилась только вчера, выглядел сейчас так, будто собирался кого-то убить.
– «В узком кругу…»
– Марк ван Холлен, – бормотал Адам.
– «В Манхэттене…»
– Ты знала что-нибудь об этом? – прервал он мать.
– Конечно нет! Катринка никогда не доверяла мне свои тайны, – Нина сказала это с такой обидой, будто она была той женщиной, у которой можно было найти понимание и утешение. Ошеломленный и рассерженный, Адам грубо выругался, но на этот раз мать не сделала ему замечания.
– Это еще не все… Слушай дальше! – сказала она. – «На церемонии присутствовал сын миссис ван Холлен, Кристиан Хеллер».
– Сын! О чем ты? Что, черт возьми, происходит?
Куртни тихо, как только могла, встала с кровати, прихватила свою одежду и ускользнула в ванную комнату. Адам даже не обратил на это внимания.
– Откуда у Катринки сын, о котором я ничего не знаю?
– Именно об этом я и хотела тебя спросить.
Какое-то время Адам молчал, а потом, уже более спокойно поинтересовался:
– Ты звонила ей?
– Конечно. Ее экономка сообщила мне, что у мистера и миссис ван Холлен медовый месяц. – Голос матери налился злобой.
– Где они?
– Ну что ты, Адам, я ведь не могла спрашивать об этом…
Зная свою мать, Адам не сомневался, что она задала этот вопрос, но просто не получила ответа. Преданной Анне Бубеник, должно быть, приказано никому не сообщать, где находится ее госпожа.
– Что ты собираешься делать, сынок?
А что он мог поделать? Два дня назад они с Катринкой подписали все бумаги, касающиеся развода. Два дня! Волна отчаяния захлестнула Адама. Это неприятное состояние все чаще и чаще охватывало его в последнее время.
– Я сообщу тебе, если что-нибудь узнаю, – сказал он негромко, положил трубку, встал с кровати и направился по гранитному полу в ванную комнату. Через большое окно ему было видно часть балкона, который окружал здание. Приглушенно слышался плеск волн Тихого океана. Небо начинало алеть, скоро ослепительное солнце заиграет на водной поверхности. Трудно было поверить, что за несколько дней до Рождества выдастся такой безоблачный день, идеально подходящий для морской прогулки. «Как жаль, – подумал Адам, – у меня занят весь день…» Тяжело вздохнув, он открыл дверь в ванную комнату, выложенную белой плиткой, и удивленно замер: перед зеркалом подкрашивала губы Куртни, о которой он уже успел забыть. Куртни была красива и очень молода, моложе, чем он думал, – лет восемнадцать или девятнадцать. Увидев Адама в зеркале, девушка испуганно вздрогнула.
– Я уже ухожу, – торопливо сказала она, пряча губную помаду в свою сумочку.
– Не спеши, – сказал Адам, снимая с крючка белый махровый халат.
– Нет, нет! Я действительно уже готова. Мне нужно идти, я ведь подписала контракт…
«Все правильно, – подумал он. – Она актриса».
Он улыбнулся той лучезарной улыбкой, которую большинство женщин считало неотразимой.
– Что же! Работа, конечно, это веский довод. – Сейчас ему было не до секса.
Робко улыбаясь, девушка прошептала:
– Ночью ты был великолепен…
Адам коротко хохотнул.
– Ну, до свидания, – сказала Куртни.
– Мы еще встретимся, – машинально ответил он, сам не сознавая, хочет он этого или нет.
Куртни, конечно, надеялась на очередное свидание с Адамом. Она немного побаивалась владельца «Олимпик Пикчерз», но он был довольно привлекателен собой, разведен и очень богат. С молодыми актрисами случались и более странные вещи. Вдруг этот состоятельный, занимающий высокий пост человек и впрямь влюбился в нее?..
– Отлично… Я оставлю свой номер телефона в блокноте на ночном столике, хорошо?
Адам кивнул головой, проводил девушку взглядом, потом повернулся к зеркалу. Выглядел он неважно. В его коротко стриженных густых волосах стала заметна седина, под глазами появились темные мешки, а загар не скрывал нездорового цвета кожи. Сняв махровый халат, Адам критически осмотрел свое тело. Он перестал заниматься физическими упражнениями, мало спал и слишком много ел. Десять фунтов лишнего веса. Пора сесть на диету, решил он.
Образ Марка ван Холлена, подтянутого атлета со строгими приятными чертами лица возник в его сознании, и Адама снова охватило беспокойство, разочарование и нарастающее чувство бессилия.
Марк воплощал в себе все, что Адам презирал. Он поднялся из самых низов, а свое огромное состояние нажил упорным трудом. Многие, возможно, восхищались им, но только не Адам. Он понимал, что теперь выскочки, подобные ван Холлену, угрожают могуществу древних семей, ведущих свое начало еще от первых переселенцев. Нет, не ван Холлены должны определять экономику его страны, считал Адам.
Как только Катринка могла сделать это? – удивлялся он. – Неужели она ничему не научилась за годы жизни с ним? Неужели она не прониклась хоть частью его презрения к таким выскочкам? Впрочем, сама Катринка ничуть не лучше ван Холлена. Став женой одного из Грэхемов, она не стала Грэхем, часто повторяла его мать.
Адам включил душ, отрегулировал температуру воды и встал под сильную струю. Сын: Что его мать говорила о сыне Катринки? Какая-то нелепость. Нельзя прожить с женщиной больше десяти лет и не знать, что у нее есть сын. Может быть, заметка в «Таймс» – всего лишь газетная утка?
Томаш, подумал он, поддаваясь успокаивающему воздействию горячей воды. Томаш, единственный из друзей Катринки, кто поговорит с ним, кто разъяснит ему, что происходит.
– Мне все равно, что киносъемка в полном разгаре, – кричал Адам в телефонную трубку. – Скажите ему, что я хочу поговорить с ним. Сейчас же!
В Монреале снимали кассовый фильм «Обреченные на смерть». Пока помощник режиссера искал Томаша, владелец и президент «Олимпик Пикчерз» нетерпеливо ходил из угла в угол по сверкающему полу библиотеки, держа в руке чашку с черным кофе. Шесть часов утра, слишком рано, чтобы ехать на киностудию.
Адам снял этот дом год назад у Дрексела Бернхема, торговца, который не мог больше содержать его, но и не хотел продавать. Это двухэтажное здание, отделанное белым мрамором и расположенное высоко над морем в нескольких милях от Малибу, очень нравилось Адаму. Именно о таком доме, совершенно не похожем на шумный фамильный дом его семьи в Ньюпорте, на претенциозные апартаменты, в которых он жил с Катринкой, Адам и мечтал.
– Адам, ты полагаешь, я сумею вовремя закончить съемку фильма, если ты постоянно будешь отвлекать меня телефонными звонками? – Томаш как всегда был сердит. В Голливуде поговаривали, что он не умеет ладить с людьми.
Как бы то ни было, Томаш Гавличек был не только хорошим кинорежиссером. Он был человеком, одаренным богатым воображением. Он вполне соответствовал расхожему термину «творческая личность». Фильмы, которые он снимал, делали деньги, большие деньги. Именно поэтому продюсеры, и Адам в том числе, мирились с его скверным характером. Адам, который когда-то обеспечил Томашу его первую работу в Америке, даже считал его своим другом.
– Когда ты планируешь закончить? – поинтересовался Адам.
– Днем в пятницу, даже раньше, если только наш разговор не затянется слишком долго.
Хотя Томаш уехал из Чехословакии гораздо позже Катринки, но новый язык он освоил лучше.
– Как идут дела?
– Прекрасно. Великолепно, – сказал Томаш нетерпеливо. – Ты же видел отчеты.
– Да, – ответил Адам. – Там все в порядке.
– У тебя какие-то проблемы? – спросил Томаш после короткой паузы.
В его голосе послышалось беспокойство: Адам не стал сразу же обсуждать деловые вопросы, а это было непохоже на него.
– Не совсем, – сказал Адам.
Снова наступила пауза.
– Адам, – не выдержал наконец Томаш, – у меня бездельничает вся съемочная группа, а на площадке простаивают высокооплачиваемые артисты. Это стоит больших денег.
– Да, понимаю. Дело в том… Я хотел бы поговорить с тобой о Катринке…
– А… – В его голосе послышалась настороженность.
– В сегодняшнем номере «Таймс» написано, что она вышла замуж… За Марка ван Холлена.
– Ну?
– Тебе не кажется, что ей следовало бы самой сказать мне об этом?
– Ты же ей не отец, Адам. Ты ее бывший муж. Она не обязана спрашивать у тебя разрешения.
– Я говорю не о разрешении. Я говорю о хороших манерах.
Конечно, Томаш мог бы поинтересоваться у Адама, где были его собственные хорошие манеры, когда он спал с лучшей подругой Катринки, но промолчал.
– А что тебе известно о ее сыне? – продолжал Адам.
– Об этом тоже сказано в газете? – спросил Томаш.
– Значит, это правда?
– Почему бы тебе не спросить Катринку? – помедлив, ответил Томаш.
– Ее нет в Нью-Йорке, она отправилась в свадебное путешествие, – голос Адама снова налился злостью. – Черт возьми, Томаш, объясни мне, что происходит?
– Послушай, Адам. Катринка на днях пригласила всю нашу компанию на обед. Не пришла только Зузка, – он говорил о своей бывшей жене. – Катринка была с Марком. Там она объявила об их свадьбе.
– А сын?
– Он тоже присутствовал.
– Не может быть! – вырвалось у Адама.
– Мы тоже были удивлены…
– Кто его отец?
– Думаю, тебе лучше поговорить об этом с Катринкой.
– Не могу поверить, что все эти годы она скрывала это от меня. Как его зовут? – Мать утром упомянула его имя, но Адам не запомнил.
– Кристиан. Кристиан Хеллер, – сказал Томаш. – Тебе следует знать, Адам, – продолжил он после некоторого колебания, – Катринка беременна.
– Не может быть! Невероятно!
Многие годы Катринка напрасно мечтала о ребенке. Если бы у них был ребенок, то их брак никогда бы не распался. Во всяком случае, Адаму хотелось так думать.
– Она на третьем месяце, – в голосе Томаша послышалось сочувствие. Он знал, как сильно Адам хотел ребенка, как он расстраивался, когда у Катринки ничего не получалось. – Вот все, что я могу тебе сказать, Адам, – Томаш явно собирался закончить разговор. – Мне надо работать, люди ждут.
Положив трубку, Томаш ненадолго задержался у длинного стола, уставленного бутылками с соком, булочками, пирожными, фруктами. Это был завтрак для артистов и съемочной группы.
Он налил себе кофе в бумажный стаканчик и стал медленно пить. Адам прав. Катринка давно должна была рассказать всем о Кристиане. Во всяком случае, ему и Зузке, ведь именно они утешали ее, когда она порвала с Миреком Бартошем, чешским кинорежиссером, ее первой любовью. Оказывается, у них был ребенок… Кто, как не он, Томаш, выступал в качестве посредника между ними, когда Катринка прекратила все отношения с женатым любовником? Если бы ему тогда было известно, почему Бартош проявлял такую настойчивость, он, возможно, вел бы себя по-другому.
Томаш хорошо понимал, какой бледной, осунувшейся и опустошенной Катринка возвратилась из Мюнхена летом 1968 года. По ее словам, она работала в отеле до начала тренировок сборной по лыжам. Никогда раньше она не выглядела такой изможденной, что, впрочем, было и неудивительно, принимая во внимание гибель ее родителей. Никто не мог тогда предполагать, что она оплакивала не только родителей, но и ребенка, рожденного в Мюнхене и отданного в чужие руки. Томаш хорошо понимал, почему Катринка никому ничего не сказала. Родившийся в Чехословакии, в Свитове, в том же городе, что и Катринка, он, как и все, научился держать язык за зубами, никому не доверять. Осторожность вошла в его плоть и кровь. Люди, опасавшиеся тайной полиции, лишь в крайних случаях решались довериться друг другу.
Больше двадцати лет Катринка хранила свою тайну, не прекращая поиски сына, пока наконец не нашла Кристиана.
Что ни говори, эта женщина проявила завидное мужество. Лишь немногие способны выдержать такое испытание, не имея никакой поддержки.
Впрочем, теперь у нее есть Марк, хороший, надежный парень, безумно в нее влюбленный. Он поможет ей наладить отношения с вновь приобретенным сыном, с которым, похоже, им еще придется помучиться…
– Какие будут распоряжения? – голос подошедшего к столу помощника режиссера прервал ход мыслей Томаша.
– Повторяем пятнадцатую сцену! – сказал Томаш, допивая кофе. – Нужен еще один дубль.
– Когда вы отправляетесь в студию, сэр? – спросил Картер, дворецкий-англичанин, который следил за распорядком дня Адама Грэхема.
– На какое время назначена первая встреча?
– На десять.
Адам застыл в нерешительности. Нужно позвонить в Нью-Йорк, Майами, Бремен, Афины и ряд других мест, просмотреть кипу бумаг и наметить план действий. Джон Макинтайер, его помощник по финансам и неизменная правая рука, накануне прилетел из Нью-Йорка и, безусловно, уже был на пути из отеля «Беверли Хиллз» в студию. Хорошо бы выехать из дома сразу же, пока движение на автостраде вдоль побережья Тихого океана еще не такое оживленное.
Но… Но ему не хотелось…
– Поеду через час, – решил Адам, – а пока пойду прогуляюсь.
Он сменил сшитые на заказ широкие брюки на шорты, а итальянские туфли – на кроссовки фирмы «Найк».
Переодеваясь, он вспомнил времена, когда ради прогулки на парусной лодке или свидания с женщиной он мог отменить деловую встречу. Впрочем, тогда большинство финансистов лебезило перед ним, директора компании стояли навытяжку, умоляя его помочь им. Теперь мир изменился. Его мир стал другим.
Адам спустился по лестнице, вышел на террасу и двинулся по выложенной плиткой дорожке. Кругом пестрели полевые цветы, которые здесь, на песчаной почве, заменяли газон. В конце сада Адам открыл ворота и по ступенькам, высеченным в скале, направился к пляжу.
На десять утра назначена встреча с Майком Овитзом. Несколько лет назад он помог Адаму купить «Олимпик Пикчерз». Сейчас решался вопрос о продаже компании. Адам не очень этого хотел. Он с удовольствием возглавлял студию все это время. Но, если хочешь выпутаться из долгов, приходится чем-то жертвовать. Яхта, которую он построил для Катринки вскоре после их женитьбы, уже была выставлена на продажу. Единственное, что он никогда не продаст, так это реактивный самолет, иначе он не сможет осуществлять контроль над своим бизнесом в разных отдаленных местах. Не было речи и о том, чтобы расстаться с верфью. Не одно столетие Грэхемы строили суда, и Адам не собирался разрушать эту традицию.
Танкеры почти не приносят доходов, за них никто не даст приличных денег. Туристическое агентство – тоже не выход: еще не закончен судебный процесс, начатый из-за халатности подвыпившего капитана. Таким образом, продажа «Олимпик Пикчерз» представляется наилучшим решением. Одна итальянская компания заинтересовалась студией. Если сделка состоится, Адам не только погасит часть долгов, но и изыщет способ надежно и выгодно вложить деньги в дело. Нельзя делать деньги, если их не тратишь. А самое лучшее – тратить чужие деньги.
