Текст книги "Сделка"

Автор книги: Иван Сербин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 36 страниц)

Фээскашник покосился на схему и хмыкнул:

– Ничего себе, где-то здесь! Ты круг показываешь в десять километров и все посадками.

– Точнее не могу. – Алексей вяло захлопнул книжечку. – Я же на посадку не по карте заходил. У меня там полоса вообще не отмечена. Я ведь ведомым шел. Если бы знать, сколько блуждал, сказал бы точно, атак… Темно было, ночь.

– Ну ладно. – Проскурин посмотрел на показатель бензина. – Три четверти бака, должно хватить. Поищем твой аэродром.

Алексей убрал атлас в бардачок и откинулся на сиденье. Он подумал и неожиданно для самого себя сказал:

– Надо же, а я-то полагал, что вы мне не поверили.

– А я тебе и сейчас не верю, – тут же отозвался майор. – Точнее, не до конца верю, скажем так. Я просто надеюсь, что хотя бы часть из того, что ты рассказал, случилась на самом деле.

– Зачем же вы в таком случае вытаскивали меня через это бомбоубежище, теперь вот едете искать аэродром? – прищурился Алексей.

– Небось думаешь, что за красивые глаза? – хохотнул Проскурин. – Нет, мил друг. Честно тебе сказать, твои глаза мне до лампочки. Читал, как в ЗГВ технику толкали? Будь здоров, брат. Хотя, конечно, до самолетов там дело не доходило. Но зато в Чечне мы этого добра напродавали столько – всем хватит.

– Так зачем вы едете-то со мной? – с раздражением спросил Алексей.

– Да понимаешь, мил друг, если все-таки окажется, что ты прав и эти самолеты действительно кто-то решил пихнуть, а денежки себе в карман положить, то, глядишь, мы и сумеем на это дело насесть. А уж если насядем да раскрутим, как и что, то, может, меня на прежнее место работы вернут за особые, так сказать, заслуги.

– На какое это прежнее место?

– А ты что думаешь, я всю жизнь в этом задрипанном Шахтинске прозябаю? – зло прищурился Проскурин. – Нет, брат, я раньше совсем в другом небе летал. Впрочем, – тут же оборвал он себя, – тебе об этом знать совсем не обязательно. Но уж если мы с тобой аэродром найдем, то будем считать, что повезло. Нас обоих по головке погладят, твоего капитана Сулимо скорее всего в расход пустят, хлопчиков этих твердолобых, горилл дрессированных, за решетку лет на десять-пятнадцать отправят, пару «шишкарей»-генералов снимут, а нам с тобой – по висюльке на грудь. Так что не волнуйся, я постараюсь, чтобы все у нас получилось.

Алексей замолчал, набычился, глядя прямо перед собой.

– А ты не обижайся, – легко предложил Проскурин. – Ты, брат, на вещи реально смотри. Знаешь, какая мафия сейчас самая сильная? – Алексей молчал, глядя в окно. – Не бандиты, нет. Не всякие там ростовские да одесские «братаны». Генеральская! Потому что у генералов все – деньги, оружие, люди – в таких количествах, что бандитам и не снились. Но у них еще и официальная власть. Все повязаны, паскуды лампасные. Не все, вру. Но большинство. Девяносто процентов из одного корыта жрут. Генералы, прокуроры, дознаватели! Все. Кто послаще, кто попостнее, но из одного. Тотальное воровство. Беспредел. Ни хрена не боятся. Милиция к ним – ни ногой. Законы – по хрену! – Проскурин разошелся. Говорил зло и резко. – Лафа армейская. Все тащат. Одни – стройматериалы, другие – мясо с армейских складов, третьи – автоматы, ну а самые большие – танки да самолеты налево пихают! Любого достанут. Любому хребет перешибут. Все видят и молчат. Боятся или повязаны. Так-то.

– Ну? – скучно спросил Алексей. – Все? Кончил обвинительную речь?

Проскурин посмотрел на него, усмехнулся вдруг с сожалением, вздохнул:

– Дурак ты, Семенов Алексей Николаевич. Как есть дурак. Я же не обвиняю, а объясняю. Если насчет «мигарей» – правда, то ты против таких людей пошел, что выбраться из всей этой заварухи живым шансов у тебя, честно говоря, кот наплакал. Ноль. Во всяком случае, если будешь бегать один, гордый сын Африки.

– А у тебя? – спросил Алексей, переходя на «ты».

– Ну, у меня процентов двадцать пять, – усмехнулся Проскурин. – А вот тебя достанут. Не сейчас, так позже. Через год, два, десять. Ты им живой как кость в горле. Если, конечно, мы их всех не ухайдокаем. Надо раскрутить дело так, чтобы паханам тем, что наверху, ничего не оставалось, кроме как «шестерок» своих – мокрой тряпкой по роже да в гнилое болото. В говно и по ноздри. Вот тогда мы и будем жить. Во всех иных случаях – нет. Хоть один останется живым или на свободе, и ты – труп. И я, наверное, тоже. Хотя мне, может быть, и удастся вывернуться. Так вот, брат. Значит, крутить будем. На всю железку. По полной программе.

Он так легко сказал про свои двадцать пять процентов, что Алексей оторопел. Человек практически признается, что идет на гибель, а говорит об этом так легко, походя, будто к теще на блины собрался.

– Но, – продолжал Проскурин, – должен же я за свои двадцать пять процентов хоть что-то поиметь. Не просто же так мне с тобой в строй к стенке становиться, верно? Я за тебя впрягусь, ты – за меня. Потом, когда дело размотается, подтвердишь, что, мол, Проскурин Валерий Викторович помог, когда все остальные руки опустили.

– Поэтому и начальству не доложился? – криво усмехнулся Алексей.

– И поэтому тоже. Пойми, мил человек, начальство ж, оно за тебя ссориться с теми, кто наверху, не станет. Тем более местное. В Москве бы еще – куда ни шло, а тут… и думать забудь. В лучшем случае на хрен пошлют. В худшем – проверять кинутся, кто ты да откуда. Два часа – и нету тебя. И никогда не было. Ты – в могиле, я – до пенсии в Шахтинске. Выбор у нас обоих невелик. Сейчас ведь какая ситуация? Кто чем в ближайшие два-три года станет, тот тем на всю жизнь и останется. Повезет– будешь на белом коне и в белом фраке, не повезет – так до скончания века в дерьме и просидишь. Не знаю, как ты, а я лично предпочитаю коня и фрак.

Алексей ничего не ответил. Он сидел молча, глядя через окно на проносящиеся мимо черные деревья, укрытые белым одеялом пухлого снега, на редкие фонари и на столбы, отсчитывающие километры, отмеряющие их путь от одной точки неизвестности до другой.

Глава восемнадцатая

«Уазик» медленно прополз по разбитой вдрызг дороге, больше напоминающей необычайной длины грязевую ванну. Свет фар метался по коричнево-бурой жиже, кое-где присыпанной редким суховатым снегом.

– Даже зимой не замерзает, – пробормотал себе под нос водитель и напряженно наклонился к рулевому колесу. – Что за погода…

Муравьев покосился на него, но ничего не сказал. Погода и правда дрянь. И дороги тоже дрянь. И вообще – все дрянь. Федор Михайлович вздохнул, автоматическим жестом опустил руку к бедру и коснулся пальцами холодной кобуры. Не любил он оружие, хоть режь его, но все же сейчас пистолет придавал ему уверенности в себе. За каким дьяволом Сивцову понадобилось тащить его в такую даль да еще среди ночи? Что такого безотлагательного нашел Сивцов? По телефону сказать нельзя? А встретиться днем? Они же виделись только что. Сивцов днем был в части с комиссией по поводу этих чертовых самолетов. Какого дьявола, в самом деле? Муравьев широко зевнул, прикрыв ладонью рот, взглянул на фосфоресцирующие стрелки летных часов. Пятнадцать минут третьего. Позднотища. Сейчас спать бы да спать…

…Человек, расположившийся метрах в трехстах от дороги, тоже посмотрел на часы, поднял винтовку и загнал патрон в патронник, громко клацнув затвором. Второй, стоящий у него за спиной высокий седой подполковник, крякнул и поежился.

– Холодновато нынче, – сказал он, поглядывая на стрелка.

Тот пожал плечами. Ему не было дела до холода. Во всяком случае, до ТАКОГО холода.

В эту секунду вдали мелькнули огоньки фар. Они скользнули по земле, уплыли вправо, затем, когда машина начала вползать на очередной ухаб, резко, как стилет, вонзились в черное небо и снова провалились вниз.

Стрелок медленно и спокойно вскинул приклад «СВД» [18]18
  «СВД» – снайперская винтовка Драгунова.


[Закрыть]к плечу и приник к оптическому прицелу.

– Попадешь? – шепотом спросил подполковник широкоплечего снайпера.

Тот, не отрываясь от прицела, отвечал:

– Обязательно. При условии, что вы не будете бухтеть под руку.

Секундой позже до них донесся приглушенный звук мотора.

«Уазик» затрясло сильнее. Здесь ездили меньше, и грязевая жижа постепенно твердела, чтобы на утреннем солнце вновь растечься огромной лужей.

– Тут, что ли? – спросил сам себя шофер. – Или дальше? Черт его в темноте разберет.

– Дальше, – зевнув, сказал Муравьев. – Еще с полкилометра.

– А вы здесь уже бывали, товарищ полковник? – удивленно поинтересовался водитель.

– Бывал, чтоб ему. И осторожней, так твою рас-так, овраг справа.

– Это я заметил.

– Ну а раз заметил – не хрена балабонить. За дорогой вон лучше смотри.

Стрелок включил подсветку сетки прицела, сделал необходимые поправки, пощелкав колесиком, и несколько раз глубоко вдохнул.

Сивцов нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Сейчас он абсолютно не походил на того вальяжного мэтра, которого видел Алексей в кабинете Муравьева. Рядом с широкоплечим подполковник разом утратил весь свой лоск.

– Ну? – наконец выдохнул он. – Чего не стреляешь? Давай! Поздно будет.

– Заткнись. Убью, – коротко ответил снайпер.

«Уазик» болтался у самой кромки обрыва. Свет фар плескался вправо-влево, как вода в стакане. ПСО-1 [19]19
  ПСО-1 – тип прицела(прицел снайперский оптический), предназначенный только для установки на «СВД»


[Закрыть]давал четырехкратное увеличение, и для выстрела днем этого было бы более чем достаточно, но для ночи данный прицел годился так же, как театральный бинокль.

Стрелок задержал дыхание и, выждав мгновение, потянул спусковой крючок.

Пуля калибра 7,62 миллиметра вылетела из ствола винтовки и, в мгновение ока преодолев разделявшие стрелка и машину три сотни метров, прошила насквозь правый передний скат. Для сидящих в «уазике» резкий хлопок лопнувшей покрышки слился с докатившимся раскатом выстрела.

– Черт! Твою мать! – завопил водитель, выворачивая руль влево.

– Что, доп…ся? – рявкнул Муравьев, еще не осознав катастрофичности происходящего.

– Я… – Шофер нажал на тормоз, но «уазик» уже вело. Заднее колесо на секунду зависло над обрывом. Водитель врубил первую передачу и нажал на газ. Машину тряхнуло. Передние колеса бешено закрутились, выплевывая в днище комки грязи, однако сопротивление было слишком велико. «Уазик» неотвратимо сползал в пустоту.

– Прыгайте! – заорал водитель, дергая ручку дверцы. – Прыгай…

Больше он ничего не успел сказать. Машина вдруг осела на задние колеса, гулко ударилась бампером о камни и кувыркнулась в двадцатиметровый, почти отвесный провал.

Стрелок удовлетворенно опустил «СВД» и перевел дыхание. «Уазик», скрежеща, падал в пустоту, ударяясь о камни и землю. Через пару секунд громыхнуло, словно в овраге взорвалась граната, и наступила тишина.

Сивцов усмехнулся:

– Отлично. Класс.

Стрелок посмотрел на него, подался вперед, едва не коснувшись лицом лица подполковника, и сказал тихо, спокойно и оттого особенно страшно:

– Слушай внимательно, говно штабное. Еще раз начнешь тявкать, я тебя сам придушу, понял? Ты для меня – никто. Все. – Он посмотрел в сторону оврага и кивнул без всякого выражения. – Пошли. Надо проверить, может, кто живой остался…

Глава девятнадцатая

– И сразу ушли?

Богдан Тимофеевич Штокало сглотнул и тряхнул головой. Движение далось ему с трудом. Широкая бочкообразная грудь, еще недавно обтянутая милицейским тулупом, теперь была запелената в бинты, сквозь которые проступали красновато-рыжие пятна. Как раз в тех местах, куда попали пули.

– Да, – сипло выдохнул он пересохшим саднящим горлом. – Обедать.

– А потом? Вы вернулись в отделение, потянули дверь, шагнули в помещение – и?..

Этот опер, прибывший из Ростова, раздражал сержанта. Молодой, сытый, холеный, он сидел на стуле рядом с кроватью и все спрашивал, спрашивал, спрашивал… Зачем? Что он хотел знать? Кто стрелял? Богдан даже не сумел их различить. В памяти осталась только бесформенная фигура, показавшаяся ему огромной, под самый потолок, темная, безликая, с удивительно четким «макаровым» в руке. А еще в памяти отпечатались желто-белые мгновенные сполохи и сильная боль в груди. И страх. Безумный животный ужас, когда он понял, что умирает.

– Не помню, – сказал Богдан.

– Но если бы вы встретили человека, стрелявшего в вас, вы смогли бы его опознать? – настаивал следователь. – Какой он был? Высокий, низкий? Худой или толстый?

– Не помню я, – упрямо ответил сержант.

Как объяснить им, что он действительно не помнит?.. Что все в нем выгорело дотла. Все воспоминания сожрал ужас. Каким был тот, который нажимал на курок? А каким был Ясенев или Уфимцев? Каким был летчик? Пусто в его памяти, пусто. Даже лиц не осталось. Только темнота и ужас. Ужас и темнота. Запах собственного пота и пороха. Боль и смерть. И ужас.

Следователь повернулся к стоящему за спиной участковому:

– Вы опросили жителей соседних домов?

– Конечно, а как же? – солидно ответил тот. – Никто ничего не слышал.

– Совсем? Такого не бывает.

Участковый развел руками:

– Так первое января же. Все по домам. Праздник отмечают.

– М-да. А тесть Ясенева?

– Он тоже сказал о летчике, но словесное описание дал плохое. Мокрый, вроде бы даже раненый. Сходили в больницу. Врачиха, та, что этого летчика перевязывала, подтвердила: действительно раненый тот летчик был. Портрет тоже обсказать не может. Надо везти обоих в Ростов. Составлять фоторобот.

– Не надо, – донесся от двери жесткий скрипучий голос.

Следователь и участковый дружно обернулись. Богдан с трудом повернул голову. Стоящая у его кровати медсестра удивленно вскинула брови. Как удалось этим двоим войти столь бесшумно? Кто они?

Словно услышав невысказанный вопрос, один из вошедших представился, достав из кармана удостоверение:

– Капитан Сулимо, особый отдел штаба округа.

Следователь поднялся:

– Следователь по особо важным делам Карчин. Это, – он кивнул на участкового, – младший сержант Плотников.

Сулимо кивнул, протянул руку для пожатия:

– Очень приятно.

Второй – плечистый молодой парень – тоже шагнул вперед:

– Лейтенант Юдин.

– Это, стало быть, и есть тот самый сержант, которого ранил наш летчик? – Капитан решительно направился к койке.

– Он самый, – подтвердил следователь. – Но еще пока не доказано, что стрелял летчик.

– Считайте, что уже доказано. На месте происшествия нашли гильзы?

– Да. Мало того, нашли и само оружие.

– Ну? – Сулимо полез в карман кителя, достал какую-то бумагу, развернул, вслух прочел номер. – Совпадает?

– Одну минуточку, сейчас сверюсь. – Следователь открыл кожаный кейс, порылся в нем, сверился с протоколом и кивнул. – Да, все верно. Совпадает.

– Держите. Это справка о том, что Данный пистолет закреплен, согласно личной карточке, за Алексеем Николаевичем Семеновым, который в настоящее время разыскивается особым отделом штаба округа за убийство своего сослуживца – майора Поручика. У нас есть фотография Алексея Николаевича, и, если вы не возражаете, мы сейчас предъявим ее раненому сержанту.

– Вообще-то полагается пригласить понятых и уж в их присутствии…

– Ну так пригласите, – вдруг резко приказал капитан. – Давайте, младший сержант! Позовите кого-нибудь из врачей! И живо!

Сулимо повернулся к раненому.

А Богдан лежал, боясь даже пошевелиться. Ужас, сосредоточенный до сего момента в голове, растекся, словно лопнувшее яйцо, по всему телу, заполнив собой каждую клеточку. Сержанта трясло. Он узнал капитана. И лейтенанта узнал тоже. Их лица проявились сквозь желто-белые вспышки, отчетливые, страшные, сосредоточенно-отрешенные.

…Широкоплечая фигура, сжимающая пистолет, выстрел и отблеск огня на пуговицах пальто…

Богдан вздрогнул. Они пришли, чтобы добить его! Ему захотелось бухнуться с койки и поползти к их ногам, моля о пощаде. Ужас парализовал разум.

Что с того, что тут этот «следах» и раззява участковый? Что они могут против ЭТИХ? Ничего. Они песчинки, пыль. Его, Богдана, убьют, а он так хочет жить… Так хочет… Сильнее всего на свете… Ужас поглотил сержанта целиком, не оставив в человеке ничего человеческого.

Сулимо запустил руку за отворот пальто, и Богдан закричал. Капитан обернулся. Брови его дернулись.

– В чем дело, сержант? Что случилось?

Тот стиснул зубы, мелко затряс головой, прошептал едва слышно:

– Н-ничего.

– Не волнуйтесь, капитан Семенов больше не сможет причинить вам зла. Мы оставим пост у больницы. Двое наших людей будут дежурить круглосуточно. – Сулимо повернулся к следователю и пояснил: – Капитан Семенов – «афганец», воевал в Чечне, ну и… – он улыбнулся скупо, – как говорят, «крыша поехала». Обидно, конечно. Семенов – классный летчик, и вот такая беда.

– Да, действительно, – поддакнул следователь. Он взял в руки пальто. В нем оказалась небольшая фотография. – Вот и наш капитан.

В палату вошел участковый, а за ним пухлый коротышка в халате и белой докторской шапочке, похожей на перевернутую кастрюльку.

– Заходите, доктор, – бубнил участковый, пропуская коротышку вперед. – Проходите.

– Молодец, сержант, – похвалил Сулимо. – Расторопный. Быть тебе старшиной.

Тот улыбнулся чуть смущенно:

– Стараемся, товарищ капитан.

– Я и говорю, молодец. Ну, начнем, пожалуй. Время дорого. – Сулимо вновь повернулся к койке, и раненый моментально съежился, словно его могли ударить. – Так, сержант, в присутствии понятых я представлю вам на опознание фотографию человека, подозревающегося в убийстве.

– Помните об ответственности за дачу ложных показаний, – вставил следователь.

– Вот именно.

Капитан наклонился вперед, держа фотографию в вытянутой руке и глядя раненому прямо в глаза. На губах его застыла улыбка. Страшная, мертвая. Под чуть приоткрывшейся полой пальто Богдан различил висящую под мышкой капитана кобуру. Сержанта трясло от ужаса. Словно сквозь вату до него донесся скрипучий голос:

– Вы узнаете этого человека?

Он сглотнул. Ему не хотелось умирать.

– Д-да… – Богдан кивнул. – Да, узнаю.

– Это тот человек, которого задерживали вы и сержант Ясенев? – быстро спросил следователь.

– Да.

– Это он стрелял в вас?

– Да.

Богдан мог бы сказать, КТО стрелял, но тогда капитан убил бы и его, и всех остальных, находившихся в палате. Не зря же лейтенант остался у двери? Нет, нет и еще раз нет. Плевать ему на врача, на медсестру, на следователя, на участкового, на всех, но не на себя. Он должен выжить. Обязательно. И этот летчик… Какая разница ему, Богдану, что случится с летчиком? Это ведь он, паскуда, виноват в том, что его ранили. Он, сука, сделал так, что двое убийц стоят сейчас в палате и тычут ему в морду фотографию. Гад! Сучара!

– Я еще раз повторяю вопрос, – триумфально объявил следователь. – Вы уверены, что именно этот человек стрелял в вас?

– Да, – ответил Богдан, и ему сразу стало легче, потому что кошмарная улыбка капитана вдруг растаяла. Теперь тот смотрел внимательно-ободряюще, словно говоря: «Ну, скажи им. Скажи». – Да, – повторил Богдан. – Это он.

– А как же Семенов пронес пистолет в отделение?

Богдан думал всего секунду.

– Сержант Ясенев халатно отнесся к своим… кха… обязанностям. Он плохо обыскал курт… кха… куртку задержанного. Кха… Даже не обыскал, а только ощупал.

Сулимо улыбнулся:

– Ну что же, я думаю, все ясно.

– Да. Яснее и не надо, – следователь довольно кивнул. – Никуда он теперь от нас не денется.

– Я надеюсь, – сказал Сулимо, выпрямляясь и протягивая собеседнику фотографию. – Только вот что. Если поймаете капитана, немедленно позвоните в штаб округа подполковнику Сивцову. Этот человек, Семенов Алексей Николаевич, носитель секретной информации, и без представителя особого отдела допрашивать его категорически воспрещается.

Следователь поскучнел.

– Что ж это выходит, мы будем ловить, а вы сливки снимать?

– Не волнуйтесь, – ободряюще ответил Сулимо. – Тот, кто поймает Семенова, в обиде не останется. Это я вам обещаю.

Глава двадцатая

Когда «Волга» выезжала со двора на улицу, Максим посмотрел в сторону платной стоянки. Он почему-то ожидал увидеть вчерашнюю картину: рыжий «рафик» и двоих спокойно беседующих парней рядом. Но ожидания его оправдались лишь наполовину. «Рафик» стоял, но никаких парней рядом не было. Впрочем, Максим, наверное, удивился бы куда больше, если бы они таки были тут, покуривающие, ведущие неторопливую беседу.

«Как призраки отца Гамлета», – усмехнулся Максим.

До прокуратуры они добрались минут за пятнадцать, что для утреннего часа было своеобразным рекордом. Максим вошел в здание и забрал у дежурного на вахте толстую стопку почты, в основном газеты и несколько телеграмм. Одну из них он прочел, поднимаясь по лестнице: «В ответ на ваш запрос от такого-то числа номер такой-то сообщаем, что Шалимов Юрий Герасимович проходил действительную срочную службу в воинской части номер такой-то с 11 октября 1992 года по 11 декабря 1994 года. Уволен в запас согласно приказу министра обороны за номером таким-то от такого-то числа. Техническое обмундирование рядового Шалимова Юрия Герасимовича передано на воинский склад как пришедшее в негодность, а затем отправлено в утиль».

– Утилизировано, значит, – хмыкнул Максим.

«Оперативно сработали. Даже странно. Когда ответ успели отстучать? Они же запрос должны были получить только ночью. Пока кадровики объявятся, пока откроют склад. Пока то, пока се. Странно. – Он сложил телеграмму и сунул ее в карман кителя. – И вот еще, с каких это пор при острой нехватке обмундирования почти новые технички отправляют в утиль?»

Исходя из собственного опыта, он знал, что большинство рядовых пользуются куртками куда более ветхими, чем техничка Шалимова Юрия Герасимовича. Но в общем большой загадки здесь не было. Скорее всего кладовщик просто провел довольно новые технические комплекты зимних комбинезонов как ветхие, а затем толкнул их налево. Сейчас такое встречается сплошь и рядом. В любой части тащат все, что плохо лежит. И этой вот технички никто не хватился бы, не всплыви она при столь странных, трагических обстоятельствах.

Максим поднялся в кабинет, положил почту на стол и, присев, помял виски пальцами. Безумно хотелось кофе. Кофе Максим пил лошадиными дозами, поэтому утренняя чашка была для него все равно что холодная припарка для больного гангреной. Он подумал о том, что буфет открывается в двенадцать и до сего торжественного события у него есть еще по меньшей мере три часа.

Подняв трубку допотопного эбонитового аппарата внутренней связи, Максим вызвал к себе двоих дознавателей. В прокуратуре знали, что если вызывает Латко, то являться лучше сразу, без промедления. Максим любил четкость и конкретность в действиях. И приказы он старался отдавать такие же четкие и конкретные.

Первым появился старший лейтенант Лемехов, молодой, высокий, подтянутый, деловитый. Ему прочили большое будущее, потому что Лемехов любил свою работу и умел добывать необходимые сведения. Максиму нравилось работать с ним. Лемехов влезал людям в душу и выуживал по крупицам информацию, которая потом зачастую оказывалась решающей.

Увидев его, Максим указал на стул.

– Садитесь, Петр Васильевич, – предложил он. – Поведайте-ка мне, в котором часу вы отправили запрос насчет Шалимова?

Лемехов спокойно подвинул стул и присел около стола.

– А я его и не отправлял, – сообщил он. – Отпечатал на бланке, шлепнул печать и отвез в часть. Вот, кстати, копия. – Он положил на стол бланк.

– Отвезли? – недоверчиво переспросил Максим.

– Ну да. Взял дежурную машину и отвез, – подтвердил Лемехов. – Час туда, час обратно. Да сорок минут там. К половине одиннадцатого уже в общежитии был.

– Откуда такое рвение? – спросил Максим и чуть не стукнул себя по голове. Ну сделал человек доброе дело: похвали, руку пожми, а потом уж вопросы задавай. Дубина!

Лемехов посмурнел:

– Телевизор у меня сломался. В общаге скучно. А тут посмотрел: пометка «срочно». Все равно делать нечего, так хоть проветрился.

– Понятно, лейтенант, спасибо. – Максим улыбнулся. – Действительно, это был очень срочный запрос. Спасибо.

– Да не за что, товарищ полковник.

– Одного не пойму, как им удалось так быстро телеграмму отбить?

– А я их там всех с ног на уши поставил, – буднично заметил Лемехов. – Командир со мной встречаться не хотел. Ну я ему с проходной звякнул, намекнул на уголовное дело, так он с машиной за мной прилетел. За двадцать минут все документы собрал, хотел, чтобы я с собой ответ прихватил.

– Ну а вы?

– А я заставил его телеграмму отбить. Все-таки официальный документ. Чтобы знал в следующий раз, с кем дело имеет. – Лемехов усмехнулся.

Дверь приоткрылась, и в кабинет вошел второй дознаватель – Шпалин Василий Федорович, недавний выпускник Ростовского университета, запыхавшийся, всклоченный, взмокший.

– Извините, Максим Леонидович, – пробормотал Шпалин с порога. – С наземным транспортом беда прямо творится. Сначала двадцать пять минут ждал на остановке, народу скопилось – жуть, едва влез.

– Садитесь, лейтенант, – сказал Максим, обрывая транспортные излияния на полуслове.

Шпалин смутился, кашлянул, еще раз пробормотал «извините, товарищ полковник» и присел напротив Лемехова. Стул истошно заскрипел, и лейтенант пошел красными пятнами.

– Так. – Максим открыл кейс, выудил свои записи, сверился с ними, затем посмотрел на дознавателей. – Ситуация следующая. Нам передали тело, неопознанный труп.

Шпалин кивнул утвердительно, вроде как давая понять: «секрет полишинеля».

– В чем дело, лейтенант? – немного резче, чем ему хотелось бы, спросил Максим. – Вы что, уже в курсе деталей?

– Так об этом, товарищ полковник, вся прокуратура знает, – хмыкнул тот.

– Понятно. И что же знает вся прокуратура?

Лемехов предостерегающе взглянул на Шпалина, и тот моментально осекся.

– Да, в общем-то, не то чтобы…

– В таком случае, сядьте и потрудитесь выслушать, – все тем же резким тоном сказал Максим. – Значит, так, для вас сегодня задание: возьмите себе по две-три учебных части, поезжайте туда и проверьте личные дела осеннего призыва.

– Этого года? – уточнил Шпалин.

– Этого, этого.

– Что искать, товарищ полковник? – спокойно поинтересовался Лемехов.

– Мне нужны солдаты, у которых среди родни совсем дремучие старики, либо полные сироты. Причем интересуют только дезертиры-беглецы-самострелы либо внезапно переведенные в другие части. Если таковые отыщутся, перепишите номера военных билетов, место перевода и адрес воинской части.

– Ясно, товарищ полковник, – кивнул Лемехов, ему не приходилось ничего подолгу объяснять, и это тоже импонировало Максиму.

Шпалин быстро набросал несколько строчек в блокнот.

– Разрешите выполнять, товарищ полковник? – хмуро спросил он.

– Выполняйте, – вздохнул Максим. – Да, отчеты мне нужны сегодня к вечеру.

– Так быстро? – ухнул Шпалин. – Товарищ полковник, я боюсь, не успеть.

– Сделайте, сколько успеете, – отрезал Латко. – Большего от вас никто и не требует. Не думаю, что таких солдат окажется слишком много. Так что давайте действуйте.

– Ясно, товарищ полковник. – Лемехов поднялся первым и зашагал к двери.

Шпалин последовал за ним.

Максим еще посидел, прикидывая, как у него сегодня будет распланирован рабочий день. Он понимал, что со временем туго. Но зацепочка нашлась. Необходимо поехать в воинскую часть, где проходил службу Юрий Герасимович Шалимов, и поприжать кладовщика. Возможно, выяснится, куда отправились технички. Каким-то же образом попали они к человеку-невидимке? Точнее, в его команду.

Максим взял со стола телеграмму и посмотрел обратный адрес. Собственно, Лемехов прав, не так уж и далеко, если на машине. Час туда да час обратно. И час-полтора там. В лучшем случае выяснится, что форму задвинули какому-нибудь коммерческому предприятию. Это вариант тупиковый, хотя и занимает много времени.

Максим посмотрел на часы. Было без десяти девять. Ждать, пока откроется буфет, значит, потерять три часа.

«Ладно, – решил он, – по дороге что-нибудь перехвачу. Кофейку выпью».

Максим сложил в кейс телеграмму, копию запроса, вышел, заперев кабинет на ключ, и спустился вниз, на первый этаж. Шофер стоял в холле рядом с кабинкой дежурной и болтал о чем-то с молоденькой прапорщицей, которая только-только заступила на смену. Девчонка похихикивала и стреляла в солдата глазками. Довольно метко, надо заметить. Паша млел от удовольствия. Заметив Максима, он тут же отпрянул от будочки, будто его застали за чем-то преступным, затем быстро взглянул на прапорщицу, словно говоря «еще увидимся», и заторопился навстречу.

– Куда-то едем, товарищ полковник? – спросил он.

– Едем, Паша. – Максим посмотрел на часы. – До Александровки как быстро сумеем добраться?

– До Александровки-то? – Шофер задумался, поскреб в затылке. – Ну, если очень поторопиться, то минут за сорок. А так за час – час десять.

Они вышли на улицу и уселись в черную «Волгу». Машина круто развернулась на площади и покатила к выезду из города.