Текст книги "Скальп врага"

Автор книги: Иван Сербин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

– Милиция. Пропустите, милиция. Милиция. Да пропустите же, вам говорят.

Толпа расступалась, но лениво, нехотя. Всем было интересно что-то, что находилось там, впереди, на спуске с платформ. Они бы попрыгали на пути, подошли бы поближе, кабы не электричка. Лемехов поступил проще. Он вошел в электричку и побежал по вагонам в хвост состава. Так было несравненно быстрее. Кое-кто устремился за ним. Добравшись до последнего вагона, он вышел на улицу, растолкав любопытных, спустился с платформы на пути.

Здесь уже стояли машинист электрички и его помощник – белобрысый перепуганный пацанчик.

– Милиция, – сообщил Лемехов.

Машинист кивнул серьезно:

– Видим уж, – буркнул он и указал на три лежащих вдоль полотна тела. – Вон…

Лемехову даже с картотекой не надо было сверяться. Память у него работала вполне хорошо, а городских «пап» знали в лицо не только оперативники. Лицо Ляпы было изуродовано выстрелом – на лбу, веках и на носу пятно ожога. Смешавшаяся с пылью кровь загустела, превратившись в маску, На которой выделялись лишь мутноватые пятна глаз, черных из-за кровоизлияния. Тем не менее Лемехов узнал Ляпу.

– В милицию уже позвонили? – спросил оперативник.

Машинист сплюнул на гравий, сказал спокойно, словно ситуация его вовсе не касалась:

– А как же. Первым делом.

– Кто обнаружил трупы? – спросил оперативник, глядя на машиниста.

– Так это… – пробормотал пацанчик, нервно дергая остреньким кадыком. – Мы с Митричем и обнаружили. Когда подъезжали, смотрим, прямо на пути какие-то люди. Митрич еще посигналил, чтобы отошли, значит.

– Кто их первым заметил? – спросил Лемехов.

– Ну, я заметил, – неприязненно ответил машинист. – Издаля еще.

– Сколько их было?

– Людей-то? – Митрич отвернулся, посмотрел на солнце, словно бы припоминая. – Трое. Да еще двое на платформе стояли.

– А эти? – оперативник указал на тела.

– Эти лежали. Что им еще делать?

Лемехов почувствовал накатившую волну злости. День начинался неудачно. Сперва Мелех вместо сведений накормил его порцией шуток-прибауток, теперь вот еще машинист этот выпендриваться начал.

– Фамилия, – тихо сатанея, спросил оперативник.

– Чья? – спросил машинист.

– Пушкина, – зло выдохнул Лемехов. – Слушай, мужик, не хочешь говорить по-хорошему, сейчас поедем в отделение и там побеседуем по всей форме. Выясним, почему ты бандитов и убийц покрываешь, запутываешь следствие, понял?

Машинист посмотрел на него тяжелым взглядом. Глаза его налились кровью.

– Ты меня не пугай, – негромко сказал он. – Я пуганый. Меня такие пугали – не чета тебе, щенку. И ничего, до седых волос дожил, еще и тебя переживу.

– Вы его не слушайте, товарищ милиционер, – забормотал помощник, еще больше бледнея и дергая кадыком. – Это Митрич не по злобе, он от волнения. У нас ведь план на сегодня теперь коту под хвост. Да и вообще неизвестно, сколько теперь ездить к вам придется. И еще…

– Поддувало прикрой, – мрачно оборвал его Митрич. – Молод еще языком чесать, не думая.

Понятно, подумал оперативник. О бандитах думают, о чем же еще? Ненароком лишнего сболтнешь, неприятностей не оберешься.

– В общем, так, – Митрич повернулся к путям. – Метров с двухсот мы их заметили. Вон как ту развязку проехали, так и увидели. Я еще подумал, может, их, – он, не оборачиваясь, ткнул большим пальцем в трупы, – маневровым зацепило, адлерского-то не было еще, он позже проходит, да и идет по другому пути. А маневровым могло, ежелича они, к примеру, у полотна пережидали. Молодежь нынче такая пошла. Встанут у самых рельсов, рот раззявят да по сторонам не смотрят.

– Почему двое? – Первая волна злости схлынула. Лемехов немного успокоился. – Их же трое вроде тут?

– Лежали-то двое, а третьего они как раз с-под платформы доставали, – пояснил Митрич. – Мы как поближе подошли, так я и увидел. Эти, здоровые, тянули, а двое стояли на платформе, смотрели, как те горбятся. Начальники ихние, видать.

– Доставали? – переспросил Лемехов. – А может, наоборот, заталкивали? Только одного успели, а двоих нет. А когда поняли, что обнаружены, решили сделать вид, будто нашли трупы, а не прятали.

Машинист подумал, пожал плечами.

– Может, и так было, кто их знает. Я ж рассказываю, что видел, а дознаться, что да как, это уж ваша работа.

Лемехов согласно кивнул.

– И что же дальше? – спросил он.

– Ну что, мы скорость-то сбросили, чтобы, значит, и тех троих не зацепить ненароком, они ж, почитай, на самых путях стояли, гудок дали, как положено. – Митрич усмехнулся одной стороной рта. – А один из этих, самый здоровый, выпрямился и нам так ладонью показывает, стой, мол, а мы и так ползли, что твои черепахи. Ну, они третьего-то с-под платформы вытащили, посмотрели, да и пошли себе. Быстро так пошли, почти бегом. А как состав остановился, я сразу молодого послал в линейный. Вот вроде и все, – закончил он.

– А где линейщики?

– Так дежурный же пришел, посмотрел, нас, значит, оставил охранять, чтобы никто не подходил, а сам побежал вам звонить, группу вызывать.

– Умник, хоть бы выгородку спроворил. – Лемехов огляделся, посмотрел под платформу, поднялся по ступеням. – Всем три шага назад. – Толпа подалась назад, с интересом наблюдая за действиями оперативника. Тот опустился на корточки, осмотрел натеки крови на краю платформы, пригнул голову. – Ни одной гильзы, – пробормотал он. – Сдается мне, где-то я это уже видел. – А затем, выпрямившись, глядя поверх голов, поинтересовался, адресуя вопрос в никуда: – Ну и где же опергруппа, хотел бы я знать?

* * *

Местная больница – общепринятая в городе зона перемирия – располагалась в тихом, престижном районе. Отделения травматологии и хирургии уже долгое время финансировались полно и роскошно, причем далеко не за счет бюджета. Ремонт делался ежегодно, и совсем не дешевый. Врачи, санитары, медсестры, нянечки и прочий персонал получали внушительные «привески» к скудным зарплатам, что отнюдь не являлось лишним в наши небогатые времена. «Скорые» – сплошь «Мерседесы». Не на «РАФах» же нормальным пацанам кататься, в них от одной тряски можно концы отдать, а раненым покой необходим и бережное обращение. Оснащенные по последнему слову медицинской техники кареты сделали бы честь любой столичной клинике. Палаты травматологии и хирургии больше напоминали первоклассные номера гостиниц, чем обычные больничные апартаменты.

Оплачивал расходы скромный фонд «Взаимопомощь». Конечно, любой проверяющий мог поинтересоваться, почему фонд оказывает помощь только двум отделениям, а не всей больнице в целом, но… Это уж дело фонда, кому оказывать помощь, а кому нет. В общем, проверяющие вопросов не задавали, тем более что финансовые дела фонда были кристально чисты и прозрачны. Никаких нарушений. Ну, скажем, почти никаких. Что же до отделений… Настоящие пацаны в проктологию попадают редко, болячки там не «рабочие», крайне специфические, потому и хвастать ими как-то не принято. Могут неправильно понять. А платных крутых стоматологий в городе и без фонда хватает. Зубки лечить всем надо.

Короче, маячили два больничных отделения еврооазисом посреди всеобщего запустения.

На пороге травматологического отделения и появился Кроха, да не один, а в сопровождении свиты. Свита состояла из Вадима, Боксера, Челнока, Пестрого и троих рядовых бойцов.

Дима сидел на краю широкого кожаного дивана, опершись локтями на колени.

Войдя в холл, бойцы рассредоточились. Один отошел к окну, второй остался у дверей, третий углубился в коридор, очевидно, направился к дверям Катиной палаты.

Челнок вызвал из ординаторской дежурного врача и принялся о чем-то тихо беседовать. Кроха, Боксер, Пестрый и Вадим подошли к Диме.

Дима поднялся, повел зябко плечами, словно было ему холодно, хотя импортные кондиционеры поддерживали в холле комфортный климат, посмотрел на Вадима. Уже полтора года, как Вадим отошел от отцовских дел, работал в его, Димы, фирме, а вот же, случилась у Димы неприятность, и первый, кому Вадим сообщил о ней, оказался Кроха, «папа».

– Дима, я подумал, так будет надежнее, – сказал Вадим слегка виновато. Он не хуже Димы понимал сложность и шаткость ситуации. – Папа сможет быстро организовать охрану и вообще… Неизвестно ведь, что эти шакалы задумали.

– Вадим, запомни на будущее: когда мне понадобится помощь отца, я обращусь к нему сам, – сухо ответил Дима.

В общем, он был не совсем прав и понимал это. Советник не для себя старался. Но. Скажут, Мало-младший совсем беспонтовый пацан. Свои дела сам разгрести не может, чуть чего, к папе за помощью бежит.

– Ладно, хватит понтами друг друга валить, – оборвал сына Кроха. – Вадим правильно сделал, что позвонил.

– Давай-ка отойдем, поговорим с глазу на глаз, – предложил Дима.

– Пошли, – пожал плечами Кроха.

Чего-чего, а чистых базаров он никогда не боялся. Они прошли по холлу, свернули в коридор. Здесь отец резко, по-хозяйски, толкнул дверь ординаторской. Внутри оказалась молоденькая медсестра.

– Дочка, выйди-ка на минуту, – скомандовал Малостарший.

Сказано это было тоном, не терпящим возражений. Медсестра послушно выскользнула за дверь.

– Ну что, ты поговорить хотел? Говори.

– Отец, я думаю, что сегодняшнее происшествие как-то связано с твоими делами. Но теперь это стало нашей семейной проблемой, и я решу ее сам, – резко сказал Дима. – Она заключается не в том, что кто-то где-то торгует наркотиками или занимается еще чем-то подобным, а в том, что эти люди подняли руку на члена моей семьи. За это я с них спрошу. Но это мое дело. Ты мог бы прийти с букетом цветов, как простой посетитель, а явился с тремя мордоворотами. Извини, но ты напрасно пришел. Мои дела – это мои дела, и тебя они не касаются.

– Дима, – на щеках Мало-старшего вспыхнул румянец. – Нет твоих дел и нет дел моих. Они общие. Мы – семья. Ты, я, Степан, Света. Это твоя Катя входит в нашу семью, а не ты уходишь к ней. И семейных проблем у нас нет. Проблема каждого из нас – проблема всей семьи.

– Это не так, – жестко перебил Дима. – Ты знаешь, я всегда старался держаться подальше от твоих дел. Мне неинтересно, чем и как ты занимаешься, если, конечно, ты не просишь о помощи. У тебя свой бизнес, у меня свой. И они не имеют отношения друг к другу.

– А я твоих дел и не касаюсь. – Мало-старший сунул руки в карманы брюк, прошелся по ординаторской. – Я у твоей невесты в долгу. Хотелось бы вернуть. Может, ты наконец закончишь пустым базаром греметь и скажешь, как она?

У Крохи была хорошая память. Он не забыл, как год назад Катя выхаживала его раненого сына, сутками просиживая в больничной палате.

– Пришла в себя, – ответил Дима.

– Рентген сделали?

– Да, ничего опасного. Легкий ушиб, ссадина.

Кроха кивнул, словно бы соглашаясь с ладными действиями врачей.

– Оставишь здесь?

– Заберу домой, – ответил Дима.

– Зря, – подумав, сказал Кроха. – Здесь было бы безопасней. Я организую все, что нужно.

– Нет, – Дима посмотрел отцу в глаза. – Я заберу Катю домой. Обсуждению не подлежит.

– Как знаешь, – пожал плечами Кроха, подумал пару секунд, добавил: – Я рад, что с твоей Катей все в порядке.

– Спасибо, – кивнул Дима.

– Она сказала, чьи люди это были? – выдержав паузу, спросил Мало-старший.

Дима посмотрел на него. Вот они и перешли к главному. Дело было вовсе не в долге, хотя Кроха о нем и помнил. Речь шла о привычке, выработавшейся за десятилетия вопреки желанию. Мозг Мало-старшего, холодный, расчетливый, всегда, каждую минуту, секунду работал, решая одну и ту же задачу: как свести к минимуму возможную угрозу среде его обитания. Задача решалась по-разному, но постоянно, без остановок и перерывов.

И сейчас Кроха в очередной раз пытался найти наилучший выход, определить, как с наименьшими потерями выявить и нейтрализовать противника. Потому-то он и приехал. Неприятность, случившаяся с Катей, была лишь второстепенным фактором.

– Нет, – покачал головой Дима и стиснул в кармане блокнотный лист, на котором были записаны две фамилии и номер машины. – Катя не знает, кто они.

– Но хоть что-то она сказана? – прищурился Кроха.

– Ничего, – упрямо ответил Дима.

Кроха подумал, заговорил размеренно и веско:

– Утром чужаки завалили на вокзале Ляпу и двух его парней.

– Поздравляю. Я предупреждал.

– Помню, – с явным раздражением ответил Кроха. – Ты-то предупреждал, да я не послушал. Хотя меня война не пугает, у нас достаточно «стволов», чтобы задавить любую структуру в городе.

– Да? – Дима сунул руки в карманы. – А вот меня пугает. Эти люди избегают прямых стычек, и количество бойцов ничего не решает. Их меньше, но они хорошо подготовлены. Им известно, кто их противник, а вам – нет. И, наконец, они не придерживаются понятий и общепринятых правил, а вы вынуждены это делать. Поэтому им проще прогнозировать ваши действия, а вы подобной возможности лишены. Я бы сказал, что шансы, в лучшем случае, равны, и именно поэтому собираюсь увезти Катю домой.

– Ладно, увози. Кто тебе мешает? – ответил Кроха. На его висках, грубых, словно продавленных в черепе, вздулись вены. – Меня сейчас интересует вот что. Ты кому-нибудь говорил о встрече на вокзале?

Дима прищурился, на скулах у него вспухли желваки.

– Это наезд?

– Это вопрос.

Дима пожал плечами.

– Нет. Я же сказал, мне не интересны твои дела, и обсуждать их с кем бы то ни было я не намерен. А если тебя интересует, кто слил Ляпу чужакам, подумай: кто знал о готовящейся встрече? Ты, Манила, Седой и я. Один из четверых – «сливщик».

Кроха покачал головой.

– Седой – смотрящий. Ему не с руки раздувать войну. С него же первого спрос будет. Манила?.. Мы с ним никогда не воевали, стояли вместе, он меня спас. Я ему доверяю, как себе.

– Хорошо. Остаемся ты и я, – холодно констатировал Дима.

– Я-то точно знаю, что не делал этого, – заметил Кроха.

– Отлично. Вот ты и ответил на свой вопрос. «Сливщик» – я, – подвел черту Дима. – Пристрелишь сейчас или за город вывезешь?

– Ты за базаром следи, – рявкнул Кроха.

– Это ты следи, – яростно выдохнул Дима, придвигаясь к отцу вплотную. – Тебя убьют, потому что ты старый и слабый. Да, да. Старый, слабый и глупый! Манила вчера был твоим другом! Вчера ты ему мог доверять! Вчера он тебя спасал! А сегодня ваша дружба гроша ломаного не стоит! Не забрать сейчас твои куски – все равно что не отнять конфету у олигофрена! Седой – смотрящий, законник. Он вчера был смотрящим и законником. А сегодня Седой – враг. И Манила – враг. Они тебя уже предали! А если еще не предали, то предадут через минуту, когда им предложат достаточно крупную сумму. В твоем мире нет друзей и никому нельзя доверять. Никому и ни на секунду! Степень преданности и верности определяется величиной суммы! Если ты об этом забыл, значит, ты стал глупым и рыхлым! – По мере того, как Дима говорил, округлое, слегка одутловатое лицо Мало-старшего наливалось кровью. И без того малопривлекательное, оно становилось еще страшнее. Губы его скривились, в глазах вспыхнули огоньки бешенства. – И ты проиграешь эту войну! Хуже! Ты проиграл ее, еще не начав!

В этот момент Кроха ударил Диму. Не стараясь, просто махнул рукой, наотмашь, но все равно получилось весьма увесисто.

Диму отшвырнуло на стоящий у стены топчан. Он ухватился за край и опрокинулся вместе с топчаном на пол. Зацепил столик с разложенными на нем стерилизаторами, шприцами, склянками, пробирками и мензурками. Все это хозяйство с грохотом опрокинулось. На линолеуме образовалась лужица из микстур, весело покатились таблетки и разноцветные желатиновые пилюли.

Инстинктивно Дима схватился за щеку, и в глазах его проявился тот, кем он и был на самом деле, – подросток, перед которым стоял охваченный яростью отец. Но уже через секунду Дима совладал с собой, нарочито медленно убрал руку. Взглянул на Мало-старшего снизу вверх, спокойно и даже вроде бы с жалостью.

На шум в ординаторскую ввалились Челнок и Боксер. Пестрый топтался за их спинами. С удивлением они наблюдали за тем, как Дима поднимается с пола, переворачивает и ставит на место топчан. Увидев отцовских людей, Дима развел руками.

– Споткнулся. Все нормально.

Челнок взглянул на Кроху, тот махнул рукой, мол, дверь прикрой.

– Пошли, – Челнок выжал в коридор Боксера и Пестрого, прикрыл дверь.

Кроха сунул могучие руки в карманы брюк, прошелся из стороны в сторону, остановился и вновь повернулся к сыну.

– Ты выбирай выражения, когда базар трешь. – Дима только пожал плечами. Мало-старший помолчал минуту. – Так, говоришь, никому нельзя доверять? Даже тебе?

– Любого человека можно заставить сделать все, что угодно. Это лишь вопрос времени и методов воздействия. – Дима отвечал невозмутимо, словно и не получил только что по физиономии. Об ударе напоминало только алое пятно, разгоравшееся на его щеке. – И если я внезапно позвоню тебе среди ночи и попрошу приехать на «стрелку» – захвати с собой пистолет, а заподозрив неладное, стреляй, не раздумывая. – Кроха хотел было что-то сказать, но Дима остановил его движением руки. – Твои эмоции ничего не изменят. Ты сам выбрал такую жизнь, и мне странно, что приходится объяснять тебе ее правила.

Кроха, словно бы пытаясь отвлечься от неприятных мыслей, вытащил из кармана руку, посмотрел на слегка покрасневшие костяшки пальцев.

– Так, говоришь, я старый и глупый? – И, не дождавшись ответа, спросил: – Но силенка-то еще осталась, а?

– Ничего, – абстрактно согласился Дима.

«Хотя я думал, ты сильнее», – повисло в воздухе столь явно, что показалось высказанным.

Кроха усмехнулся. А Дима подумал, что отец, похоже, действительно стареет. Или устал? И плохо не то, что своим поступком он как бы признавал правоту сына, а то, что не мог позволить себе быть слабым. В мирный период подобное можно себе позволить, хотя и тогда несдержанность не красит, но во время боевых действий – нет.

Челнок, Боксер, Пестрый… Они привязаны к отцу. По-своему, конечно. Эти парни поедут с ним на любую разборку, станут стрелять, если того потребует ситуация, и будут готовы погибнуть, раз уж так фишка легла. Но каждый из них выберет жизнь, когда вопрос встанет определенно и возникнет необходимость выбора. И немаловажную роль в их выборе сыграет именно слабость. Слабость его, Димы, отца. Известное правило, применимое абсолютно для всех жизненных ситуаций: «Рыба ищет где глубже, а человек…»

– Ладно. Мне пора, – закончил он. – Пойду посмотрю, как там Катя. Да узнаю, когда можно ее забрать.

– Расслабься. Челнок все сделает, – сказал Кроха.

– Не стоит. Я сам.

Он вышел из ординаторской, прикрыл за собой дверь. Выждав пару секунд, Кроха последовал за ним.

– Вадим, – резко позвал Дима, оказавшись в коридоре. Советник подошел, остановился за спиной. – Пойдем.

Они толкнули дверь небольшого тамбура, разделявшего две палаты. Дима пропустил советника вперед, нажал на створку ладонью, прикрывая плотнее. Достал из кармана блокнотный лист, протянул Вадиму.

– Вадим, срочно «пробей» этих людей и их машину. И еще. Отправь двоих… нет, лучше троих ребят в школу к Настене и пару ребят сюда.

– Хорошо, Дима. – Советник взял листок, сложил, сунул в карман. – Все сделаю.

– Дальше, позвони в офис Наталье. Пусть она отменит все встречи, назначенные на сегодня, завтра и послезавтра. Если от меня требуется подпись – пускай отправит бумаги по факсу на мой домашний номер. Скажи, завтра к вечеру их доставят. И еще, отправь кого-нибудь в «Шанхай», пусть передадут мои извинения. И не говори об этом с отцом.

– Конечно, – тот кивнул. – Дима, ты извини, я не думал, что…

– Все нормально, – отрубил Дима. – Работай.

Дима вошел в Катину палату. Кровати в отделении были под стать оборудованию – импортные, удобные, дающие максимальную степень комфорта. Катя не лежала, а полусидела.

Выглядела она неважно. Правый глаз затек, на виске темнела ссадина, на щеке царапины от удара об асфальт. Волосы с правой стороны выстрижены. Держалась Катя напряженно, нервно.

– Ты забрал Настену из школы? – спросила она, как только за Димой закрылась дверь.

Прошлый их разговор состоялся еще в ординаторской и занял не больше минуты. Врач не позволил общаться дольше. Надо было сделать рентген, обработать раны и ссадины, сделать какие-то уколы.

– Нет. Но я отправил туда троих ребят. Не волнуйся, все будет в порядке, – ответил он, подходя и присаживаясь на край кровати.

– Спасибо, – Катя слегка расслабилась, поправила спадающие на лицо волосы. – Я, наверное, ужасно выгляжу, – усмехнулась она. – Сама чувствую. Лицо, как подушка.

– Настюха сказала бы «прикольно». Надо учиться разговаривать со своими детьми на одном языке.

– Прикольный же у меня видон, – Катя старалась держаться бодро, хотя голова у нее болела неимоверно.

Укол, сделанный проворной хорошенькой медсестрой, подействовал, но обезболивающее не уняло, а лишь слегка притупило боль.

– То, что надо, – согласился Дима. – Как ты себя чувствуешь?

– Почти нормально. Мутит, правда, слегка.

– Пройдет. У меня такое бывало. Поспишь пару часов – и как рукой снимет, – пообещал Дима.

– Что с фамилиями? – взяла быка за рога Катя.

Собственно, Дима другого и не ожидал.

– Отдал Вадиму. Он пробьет по нашим каналам, к вечеру получим полный отчет.

– Долго, – поморщилась Катя. – Хотя… Все равно пустышка. Слишком уж спокойно они мне ксивы показали. Хотя и не отличишь от настоящих, но липа, точно. Да и тачка, скорее всего, угнанная.

– Я знаю, – согласился Дима. – Но проверить-то не помешает? Не перетрудимся?

– Нет, пожалуй, – согласилась Катя.

– Ну вот. И потом, даже если их корки – липа, можно попробовать выяснить, откуда они взялись. Кто изготавливал, где, когда. Глядишь, на покупателей выйдем.

– Вряд ли. – Катя тряхнула бы головой, кабы не нбющая боль. Так что пришлось махать рукой. Получилось вяло и невыразительно. – Слушай, а мы когда домой поедем?

– В больнице не нравится?

– Нет, в общем, тут неплохо, но дома все равно лучше.

– К вечеру, – пообещал Дима. – А пока тебе лучше побыть здесь. На всякий случай. Медики рядом, да и безопаснее.

– Безопаснее? – Катя прищурилась. С подбитым глазом получилось забавно, и Дима улыбнулся. – Не думаю, что со мной может что-нибудь случиться дома. Не станут же они…

– Сегодня утром, на вокзале, – прервал ее Дима, – были застрелены Ляпа и двое его «бычков». Это означает, что началась война. Кто-то решил, что пришло время большого дележа.

Катя хмыкнула.

– Думаю, это те же люди, что устроили ночью стрельбу на «Палермо» и охотились за… мной.

Она едва не сказала «за Америдзе», да вовремя прикусила язык. Диме о ее делах знать не следовало.

– Охотились? – повторил тот. – Похоже, сегодня у нас день удивления.

– Оговорилась, – объяснила Катя.

Дима внимательно посмотрел на нее, кивнул:

– Ну да. Я так и подумал. Все верно. Это одни и те же люди.

– Послушай, твой отец… То есть я имела в виду, может быть, тебе, случайно, конечно, известно, кто они? В смысле, может быть, у тебя есть какие-нибудь соображения на этот счет?

Ей было крайне неловко. Лемехов был убежден, что Дима тянет из нее информацию, а получалось наоборот.

– Я не имею никакого отношения к отцовскому бизнесу, – спокойно ответил Дима. – Он, возможно, о чем-то догадывается. Я – нет.

– Ч-черт, – Катя слегка качнула головой. – Полный ноль.

– А что они от тебя хотели?

– Кто?

– Эти двое, в машине?

– Ну-у… Одним словом, чтобы я не слишком усердствовала в расследовании. Насчет ночного происшествия на «Палермо», – ответила Катя.

Она сказала почти правду. Почти. Однако Дима уловил легкую заминку.

– А им есть чего бояться? Вы далеко продвинулись?

– Смеешься? За два-то часа? Ни на шаг. Да и куда тут двигаться? Ни свидетелей, ни «стволов», ни гильз, вообще ничего. Явный «глухарь».

– Тогда зачем они засветились?

– Понятия не имею.

– Занятно, – пробормотал Дима. – Очень занятно.

Его вопрос озадачил Катю. А действительно, подумала она. С чего бы это Козаку с Корабышевым понадобилось ее о чем-то предупреждать, угрожать, демонстрируя свои пусть и не подлинные документы, но подлинные физиономии? Что такого она нашла на месте происшествия, что напугало этих двоих? И почему они насели именно на нее, а не на, скажем, Гришу Панкратова, который входил в состав опергруппы? Пули? Так тут от нее, Кати, ровным счетом ничего не зависит. Либо аналогичные проходят по картотеке отстрела, либо нет. Что напишут эксперты в заключении, то и будет. Она, Катя, тут ничего изменить не может. Выкрасть или подменить заключение? Так Козак этого не требовал. Значит, не пули их интересовали, а что-то другое. Картотека отстрела ФСБ? Но, опять же, Катя к ней никакого отношения не имеет и повлиять на заключение не может. Им достаточно было зажать Америдзе втихую. Она, Катя, об этом даже не узнала бы. Но Козак все проделал демонстративно, работая явно на нее. Почему?

От всех этих вопросов голова у Кати разболелась еще сильнее. Совсем уж тошно стало. Она откинулась на подушку и прикрыла глаза, ощущая пульсирующие толчки в висках. Дима что-то сказал, но она не расслышала.

– Что? – переспросила, не открывая глаз.

– Тебе нужно поспать, – повторил Дима. – Я оставлю пару ребят в холле на всякий случай, а сам смотаюсь по делам, по дороге куплю тебе новый телефон. Ага?

– Ага, – Катя улыбнулась.

– Через пару часов вернусь.

– Хорошо.

Катя почувствовала усталость. Сутки на ногах, да еще по голове ее угостили здорово с утра пораньше, что излишней бодрости не способствует. Не самое лучшее начало дня. Она слышала, как Дима поднялся, слышала, как он набирает номер на мобильном, слышала первую фразу: «Седой? Это Дима Мало. Мне нужно срочно с вами увидеться…» Она еще почувствовала неприятный укол: ее жених при ней, сотруднице оперативного отдела ГУВД, звонит смотрящему и договаривается о встрече. Затем хлопнула дверь, а после этого Катя почти мгновенно погрузилась в сон.

* * *

Когда Вадим вышел из тамбура, Кроха поманил его.

– Ну? – спросил он, нависая над советником громадным телом. – Что он сказал?

– Ничего, – ответил Вадим. – Попросил ребят в школу отправить да еще пару чёловек сюда прислать.

Врать ему было нелегко. Все-таки он начинал свою «карьеру» именно у Крохи. «Поднялся» и долго был в «первом круге». Мало-старший знал своих людей достаточно хорошо и легко мог отличить, когда те полностью откровенны, а когда темнят, чего-то недоговаривают.

– Вадим, – Кроха смотрел советнику в лицо, взгляд его был тяжелым и острым. – Не надо меня грузить. Когда меня начинают грузить, я понимаю, что человек меня не уважает. Что он сказал?

– Папа, – тот замялся. – Ничего важного, так, по работе, ну и насчет охраны распорядился. – Кроха продолжал смотреть на него, не отводя глаз. Вадим не выдержал, отвернулся. – Ну, дал бумагу с парой фамилий, сказал пробить.

– Каких фамилий? – вкрадчиво поинтересовался Мало-старший.

– Да там два каких-то упыря. Я не знаю, папа. Димка же мне не сообщает. Еще номер и описание машины.

– Дай мне эту бумагу, – Кроха протянул могучую ладонь. – Мои люди все сделают. Через пару часов получишь свою писульку обратно. С адресами и прочей байдой, как положено.

– Папа, я не могу, – Вадим поднял взгляд, но тут же отвел его снова. – Дима строго сказал, ни о чем тебе не сообщать.

– Вадим, ты что, в попы заделался, что я тебе три раза, как молитву, повторять должен? – Кроха медленным, кошачьим движением сгреб советника за лацканы пиджака, скомкал их в пятерне так, что пиджак едва не лопнул на спине, притянул: – Сказано, я все улажу и с Димой эту проблему решу сам, тебя отмажу. Так что давай бумагу.

Вадим вздохнул. С одной стороны, чувство долга, с другой… Кроха сумеет пробить этих лосей магаданских быстрее и чище, тут базара нет. Да и для Димки, ясен пень, так было бы безопаснее. Все-таки он держал путевую структуру, в мутные дела не лез, не косячил перед ментами. Напряги ему, понятное дело, без надобности.

Вадим полез в карман, достал блокнотный лист, протянул Мало-старшему. Тот сгреб листок широкой, как совковая лопата, пятерней.

– Иди. Побеспокойся насчет охраны. А через пару часов подгребай сюда. Боксер тебе все подвезет.

Вадим кивнул:

– Хорошо, папа.

Кроха отпустил его, едва ли не заботливо оправил пиджак, сказал негромко:

– А надумаешь еще раз перечить – пеняй на себя. Не посмотрю, что ты Димкин советник.

Вадим поджал губы, кивнул еще раз. Стоящий в трех шагах Челнок отвернулся. Как ни старался Кроха говорить тише, а слышно его было хорошо. Благодаря огромной грудной клетке Мало-старший при нужде без труда мог бы переорать мегафон.

– Боксер, – позвал Кроха, направляясь в холл.

– Да, – тот поспешил навстречу.

Мало-старший протянул ему бумагу.

– Свяжись с нашими людьми в ментовке, пусть пробьют.

– Хорошо.

– Только скажи, срочно надо.

– Скажу…

Боксер направился к дверям, доставая на ходу из кармана мобильный телефон.

Глядя ему вслед, Кроха подумал о том, как же быстро теряется влияние. Зарабатывается капля за каплей – уходит полноводным потоком.

Разве еще год назад Вадим посмел бы ему перечить? Нет. Такое и представить себе было невозможно. А теперь… Тот же Вадим ценит слово сына больше, чем его, Крохино. Завтра, глядишь, и остальные отвернутся, начнут разговаривать через губу, словно делая ему одолжение. А там и пришлет ему кто-нибудь из молодых да прытких «черную метку» в виде автоматной очереди или тротиловой шашки.

А ведь он всех их поднял из простых бойцов, подтянул к себе, заботился о каждом. Это его стараниями была создана мощная и хорошо отлаженная структура, в которой всем им было сытно и безопасно. Настолько сытно и безопасно, насколько вообще могло быть при их роде занятий.

Или прав Димка? Совсем он сдал? Как там? Стал старым, слабым и глупым?

Кроха усмехнулся, но тут же нахмурился, посерьезнел. Оглядел Челнока, Пестрого, троих бойцов, мотнул тяжелой башкой.

– Все, поехали. – И добавил для охраны: – Вы пока оставайтесь здесь. Скоро замена приедет, а пока смотрите в оба.

– Базара нет… – пробасил тот, что стоял у окна.

Кроха вышел на лестницу, свита потянулась за ним.

Прежде чем последовать за остальными, Челнок оглянулся на Вадима, подмигнул, улыбнулся.

– Не тушуйся, братан, – сказал совсем тихо. – Папа нервничает за мальца, сам понимаешь.

– Да ладно, – махнул рукой советник. – Челн, ты там Боксера поторопи, если чего. А-то ведь папе по болту, а Димка на меня наедет конкретно.

– О чем базар, братан. Потороплю, конечно, – кивнул тот и скрылся за дверью.

Вадим подождал еще несколько секунд, пока не стихли шаги на лестнице, оглянулся на оставшуюся в холле охрану, отошел в сторону и, достав из кармана мобильник, принялся набирать номер.

* * *

К обеду жара отяжелела и заполнила город влажной духотой, необычной даже для ранней осени. Небо посмурнело тучами, но ненадолго. Дождь был хотя и обильным, но коротким. Город перенес его терпеливо. За городом же мгновенно развезло и без того непросыхающие дороги. Громадные, глубокие, мутные лужи заполнили придорожные канавы, подмыли откосы, затопили выбоины.