Текст книги "Скальп врага"

Автор книги: Иван Сербин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

– А ночную встречу вы назначили именно в аэропорту из чувства противоречия? – усмехнулся Козак.

– Место выбирала не я. – Собеседник, прищурясь, глядел на Катю. – И потом, ночью там тихо. А насчет сотрудничества, заманчивое предложение, – усмехнулась она. – Как насчет машины? Машинами вы тоже платите?

– Бывает, – голос Козака прозвучал рассеянно, он о чем-то думал, что-то прикидывал. – Только зачем вам машина? У вас же есть.

– У меня «семерка», – скривилась Катя, всеми силами стараясь показать презрение. – А хочется иномарку. Или хотя бы «девятку», как у вас.

Козак поджал губы и вдруг резко обернулся к напарнику.

– Останови.

– Что? – не понял тот.

– Останови, тебе сказано.

Тот послушно нажал на тормоз, вильнул к обочине. Когда Козак вновь повернулся к Кате, в руке его был пистолет. Не какой-нибудь там «Макаров» или «ТТ», а импортная «беретта». Стоящая машинка. Жутко убойная и скорострельная.

– Выходите, – скомандовал он.

Внешность его сразу переменилась. Теперь на Катю смотрел не давешний рохля с туманным взглядом, а жесткий, холодный вурдалак, готовый в любую секунду спустить курок.

– Я не понимаю… – пробормотала Катя, бледнея. Опустив руку, она попыталась затолкать сотовый под заднее сиденье.

– Живо вылезайте из машины. Иначе мне придется убить вас прямо здесь.

Корабышев тоже достал оружие – «ТТ». Судя по выражению лица, он ничего не понимал, однако это не помешало бы ему пристрелить Катю. Бездумно, просто потому, что напарнику что-то приблазнилось.

Козак распахнул дверцу и первым выбрался из салона.

На мгновение в голове Кати закрутилась яркая, дурманящая карусель. Она представила, что в каком-нибудь американском боевике полицейский сейчас бы обязательно выхватил пистолет и парой выстрелов уложил бы злодеев. И она бы, наверное, смогла. Расстояние позволяло. С такой дистанции «Макаров» запросто прошьет спинку автомобильного кресла, сохранив достаточную убойную силу. А уж Козака через стекло достала бы и вовсе без проблем. Но… Одно дело кино, другое – жизнь. Она не могла рисковать. Или не хотела?

Козак распахнул заднюю дверцу. Ствол его пистолета уставился Кате в лицо. Совершенно автоматически, благодаря привычке, она отметила, что на руках у Козака перчатки. Тонкие, кожаные, потертые. Еще самым краем сознания подумалось: «Зачем ему по такой жаре перчатки? Да и не было их на нем раньше вроде».

– Выходите, живо, – скомандовал Козак. Катя выбралась из машины. – Руки на крышу.

Он проверил ее карманы, достал «Макарова», сунул себе в карман. Подняв полу куртки, взглянул на поясной ремень. Корабышев, тоже выбравшийся на улицу, с любопытством наблюдал за действиями напарника. Козак выругался, забрался в салон, пошарил рукой в стыке между спинкой и подушками, поискал под передним креслом, сунул руку под заднее и, зло усмехнувшись, вытащил Катину трубку.

– Та-ак, – произнес он многообещающе-зловещим тоном. – И кому же это мы звонили? Ага. Домой. Не дочке, понятное дело, маловата она еще для подвигов. Значит, жениху. Сюда, поди, уже целая толпа мчится, а, Катенька? – На сей раз его «Катенька» прозвучало издевательски. Бросив трубку на асфальт, Козак несколько раз ударил по ней каблуком. Послышался треск, корпус телефона лопнул. Пискнул, умирая, зуммер. – Иначе говоря, по-хорошему вы разговаривать не желаете, человеческих слов понимать не хотите.

Он взвел курок пистолета, поднял руку, уперев срез ствола в центр Катиного лба. Проделано это было привычно, буднично. Катя смотрела на него, не отводя глаз. Конечно, она боялась. Когда на тебя наставляют пистолет, всегда страшно. Просто ей было ясно: не эти двое решают ее судьбу. В их организации есть люди повыше. И Козак никогда не пойдет на убийство мента, не согласовав предварительно своих действий с «начальством». Понимает ведь, какими неприятностями грозит подобный поступок. Не может не понимать.

– Впрочем, мы придумаем кое-что получше.

Он коротко и профессионально, почти без замаха, ударил Катю рукояткой пистолета в висок. «Беретта» оказалась не только надежной, но и весьма увесистой машинкой. В глазах у Кати потемнело, колени подогнулись.

– Бабы, – пробормотал Козак, глядя на распростертое у его ног тело и убирая пистолет в наплечную кобуру. – До чего же тупые твари. Хуже кошек.

– Ага, – согласился Корабышев и мотнул головой в сторону Кати. – Что с ней-то делать будем?

– А чего с ней сделаешь? – поморщился Козак и сплюнул презрительно. – Здесь оставим. Поехали, пока сюда толпа не слетелась.

Они забрались в салон. «Девятка» рванула с места, выдохнув выхлоп сизоватого дыма. Через пару минут она уже скрылась за поворотом.

Катя осталась лежать на дороге.

Проезжавшие мимо притормаживали. Любопытно тянули шеи и прилипали к стеклам. Всем было интересно. Вот лежит человек. Лежит себе и лежит. Чего лежит, спрашивается? Если машина сбила, то где она, эта машина? Или хотя бы кровища где? А если пьяная, то почему так аккуратно одета?

Наконец одна из машин – потерханный «Москвич» – остановилась. Выбравшийся из-за руля парень лет восемнадцати, в болоньевом «пыльнике» и мешковатых грязных джинсах, подбежал к Кате, наклонился, тронул за плечо.

– С вами все в порядке? Эй, послушайте…

Он увидел небольшую лужицу крови, натекшую из ссадины на виске, поморщился. Осторожно взявшись за запястье, нащупал пульс. Пару минут парень размахивал руками, рассчитывая на помощь собратьев-автомобилистов, но прогадал. Дураков нет останавливаться. А если труп? Проблем потом будет до черта. Объяснительные, показания, еще, не дай бог, на самого же и навесят.

Наконец, осознав тщетность усилий, парень вновь склонился над Катей:

– Эй, послушайте, я вас в больницу отвезу. Вы потерпите только, не умирайте, ладно?

Покряхтывая от натуги, хозяин «Москвича» поднял бесчувственную Катю на руки. В этот момент за его спиной раздался истошный визг тормозов, а затем металлический лязг взводимых затворов. Паренек медленно обернулся и побледнел. В паре метров от него, перекрыв практически всю полосу, стояли два могучих джипа. Из опущенных окон на него холодно уставились ружейные и пистолетные стволы. Человеческие глаза над «стволами» были не менее холодны и не сулили ничего хорошего. Паренек испуганно отступил на шаг. Он бы поднял руки, кабы не Катя.

Из первого джипа выпрыгнул молодой человек. Настроен он был очень решительно. Скулы его заострились, под кожей перекатывались желваки.

– Я не… – пробормотал хозяин «Москвича», отступая еще на шаг и упираясь спиной в борт своей колымаги.

Молодой человек приблизился, и паренек зажмурился, ожидая худшего. Однако худшего не последовало. Дима, а это был он, осторожно забрал Катю, спросил натянуто, но спокойно:

– Что ты видел?

– Н-ничего, – поспешно затряс головой паренек. – Ничего не видел. Вообще.

– Перестань трястись, – жестко прервал его Дима. – Отвечай коротко и по делу. Что произошло?

– Я ехал, смотрю, женщина эта лежит. Остановился. Подумал, может, помощь требуется.

– С ней кто-нибудь был?

– Никого, – снова затряс головой владелец «Москвича». – Честное слово, никого. Я вообще ничего больше не видел…

– Кто-нибудь еще останавливался?

– Никто. Только я.

– Молодец, – серьезно кивнул Дима. – Теперь так, ты торопишься?

– Я-а-а… – Если даже он и торопился, разве признался бы? Под десятком-то «стволов»? Ищи дурака. – Не, я свободен.

– Подбросишь ребят до города?

– А-а-а… Да, конечно, подброшу, – потерянно кивнул тот.

– Вадим, – позвал Дима через плечо.

Из салона первого джипа выбрался подтянутый, стройный парень в костюме-«тройке».

– Здесь я, – сказал Вадим, приближаясь.

На владельца «Москвича» он не смотрел. Подобные люди попадали в сферу его жизненных интересов только тогда, когда в том появлялась особая надобность. В противном же случае Вадим их не замечал вовсе.

– Он согласился отвезти ребят в город. Я буду в больнице. Да, заплати ему, – сказал Дима и пошел к джипу.

«Братки» выбирались из салона, освобождая место для Кати.

– Сколько, Дима?

– По совести, – ответил Дима, укладывая Катю на заднее сиденье.

– Командир, пары сотен хватит? – спросил Вадим владельца «Москвича», доставая из кармана пухлый бумажник и вынимая две стодолларовые купюры. – Ну и отлично. Да не дрейфь, – он ободряюще хлопнул парня по плечу. – Все будет в порядке.

Охрана, убирая «стволы», подходила, забиралась в салон «Москвича», переговаривалась между собой:

– Давно я в гробах не ездил.

– Не, Мишань, тачка – зверь, почти танк.

– Ага, «тэ тридцать четыре». Грязная только.

– Да ты че, это не грязь, это загар. Слышь, а может, купить? По приколу? Эй, шеф, сколько она у тебя по трассе прет? Стольник хоть выжмет?

Тем временем Дима забрался за руль джипа. Вадим кивнул одному из охранников, указал на иномарку, и тот, понимающе кивнув, забрался на соседнее сиденье. Кто-то же должен охранять «папу»?

Дима не стал возражать. Он аккуратно развернул огромную машину и нажал на газ. Следом за ним устремилась вторая иномарка. «Москвич» рванул было вдогон, но скоро безнадежно отстал.

* * *

Бутылочно-зеленый «Додж» Ляпы остановился напротив главного входа в железнодорожный вокзал, когда часы только-только перевалили отметку «7:50». Встреча была назначена на восемь, но Ляпа предпочел приехать чуть раньше. Все-таки с серьезными людьми дела вел. Двое «волопасов», оглядываясь, выбрались из машины. Сам Ляпа остался сидеть в салоне, покуривая, осматривая привокзальную площадь. Ни Манилы, ни Крохи пока не было. «Волопасы» закурили. Держались они слегка нервно. Неуютно им было на площади. Мало того, что на въезде висел знак, запрещающий стоянку, так еще и прочие водители оказались на диво законопослушными, проезжали мимо, притормаживая лишь для того, чтобы высадить пассажиров. Несколько такси стояли чуть поодаль, за платной парковкой, унылый одинокий «ЛиАЗ», но это и все. Среди этого печального «великолепия» Ляпин «Додж» светился, как те тополя на Плющихе.

Без семи минут восемь из вокзала вышли трое – два откровенных «бойцовых бультерьера», плечи и грудь которых даже под свободными куртками выглядели устрашающе мощно, и, словно бы подобранный в контраст им, невероятно худой парень лет двадцати пяти с холодным лицом и светлыми, неприятными глазами. Если бы Катя оказалась сейчас у вокзала, она бы сразу признала своего давешнего «знакомца». Тощего пассажира «девятки».

Троица огляделась, заприметила «Додж» и двинулась к иномарке. На лице Тощего появилась улыбка.

– Привет, братва, – сказал он, подходя. Голос у Тощего оказался под стать внешности. Надтреснутый, звенящий. – Это вы, что ль, Ляпины жиганы?

– Ну мы. А тебе-то чего? – настороженно спросил «волопас», которому худой совсем не понравился. В особенности его бесцветные глаза.

– Да ладно понтоваться, братан. Наш папа сказал: ваш должен нарисоваться.

– Ну? – кивнул «волопас».

– Че «ну»? – Тощий вовсе перестал улыбаться. – Нукало. Приехал ваш папа?

Дверца «Доджа» открылась, и Ляпа, слышавший их разговор через открытое окно, выбрался на улицу.

– Я-то приехал. А Манила где? Он вроде тоже рубился быть.

Тощий улыбнулся уважительно.

– Манила здесь, – и мотнул головой в сторону вокзала. – Внутри ждет. Пойдемте, я провожу.

Ляпа зашагал следом, поинтересовавшись на ходу:

– Что-то я тебя не помню. Ты кто?

– Митя-Разводной, – откликнулся Тощий. – А что не помните, так это нормально. По рангу. Наш папа тоже не всех ваших бойцов в лицо знает.

– Это верно, – согласился Ляпа. – Так ты – пехотинец, что ли?

– Бригадир. Папа рубился до смотрящего поднять, – пояснил Тощий. – Как только с барыгами вся эта байда закончится.

Они вошли в вокзал, пересекли первый зал ожидания, направились к выходу на платформы.

– Куда это мы идем? – поинтересовался Ляпа, оглянувшись на всякий случай на своих «волопасов».

– В диспетчерскую, – ответил Тощий. – Лишний раз в залах отсвечивать не стоит. Народу пока мало, всех видно. Менты могут насчет вас шухернуться. Часов в восемь торговлю откроют, ботвы станет побольше. В полдевятого адлерский придет, тогда и будем «выставляться».

Ляпа нахмурился. Странно, подумалось ему. С чего бы это Маниле в диспетчерской сидеть? Конечно, в словах Разводного насчет ментов резон был, рылами отсвечивать никому не с руки, но диспетчерская… Манила мог бы и в ресторане зарыться, переждать. Хотя, с другой стороны, он вообще странный мужчина. Правильный, даже слишком. Поди разбери.

Они вышли на платформы, свернули вправо, пошли вдоль путей. На платформах было безлюдно. Ближайшая электричка только через пятьдесят минут, адлерский приходил на второй путь, но и для него еще рановато. Отъезжающие пока сидели в зале ожидания, читали, отгадывали кроссворды или жевали «походные завтраки» в вокзальном буфете.

У разбитой, крошащейся лестницы Тощий посторонился, пропуская Ляпу вперед. «Волопасы» оказались за его спиной. «Бультерьеры» – за спинами «волопасов». Ляпа сделал пару шагов.

– Слышь-ка, братан, – тревожно сказал вдруг один из «волопасов», – куда это мы идем? Будка-то в другой стороне совсем!

Собственно, Ляпа мог бы сообразить это и раньше, но на вокзале он бывал крайне редко – кусок-то чужой, что ему тут делать? – а когда бывал, диспетчерской будкой не интересовался. На кой она ему сдалась?

Сейчас-то он понял, что дело плохо, развели их, как баранов, на туфту, измену устроили. И ведь предупреждал советник, говорил, пусть пацаны хоть один «ствол» возьмут, мало ли как дело обернется. Нет, не послушал слова умного. Как полный лох, приказал бойцам своим волыны оставить. Поверил авторитету Манилы и Крохи. Хотя… Теперь-то чего жалеть? И сам он тоже без «ствола», потому как без нужды ему было срок самому себе на шею вешать, если вдруг с ментами напряг выйдет. Теперь же по всему выходило, что выкатились им вилы двойные с вензелями.

Ляпа обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть чуть подрагивающий у переносья срез глушителя. В следующее мгновение Тощий уже уверенно нажал ка курок. Полетела в сторону стреляная гильза. Ляпу откинуло назад. Он умер мгновенно, даже не успев ничего почувствовать. Тело скатилось по ступенькам, распласталось на ржавом гравии.

«Бультерьеры» тоже не зря ели свой хлеб с маслом. Ляпины бойцы не успели даже «мама» сказать. Падали, правда, они некрасиво, как мешки с дерьмом. Хотя не их вина. Все так падают.

Тощий оглянулся на «бультерьеров», сосредоточенно убирающих оружие.

– Чего встали-то? Тащите этих двоих вниз. Зевак тут до хера, выпрется кто-нибудь, придется и их мочить. – Он спустился с платформы, подхватил мертвого Ляпу под мышки, стараясь не наступить в расплывшуюся под телом лужицу. – Вот работа у нас неблагодарная. Люди, когда помирают, ср…ся и сс…тся, а нам это нюхать все.

Тощий сморщился и, отвернувшись, потащил тело Ляпы к платформе.

– Да? – первый «бультерьер», как раз толкавший тело «волопаса», приподнял голову и принюхался. – Не знаю.

– Воняет, – отрубил Тощий.

– Тянет, конечно, маленько, г…цом, но ничего, вроде. Я вот помню, с одним «шашлыком» почти двое суток сидел, так и жрал там. Лето, в комнате под тридцать. Он через два часа протух уже наглухо – и ничего.

– Да у тебя и в морге аппетит не испортится, – весело подхватил второй.

– А чего? Нормально, – недоумевал первый, вновь принимаясь за работу. – Я читал, жрать много полезно. Особенно мяса. Я вот люблю с утра пожрать как следует. Отбивную там или икры. И водки выпить. Если, конечно, на работу не надо.

– Читал? – засмеялся второй, помогая приятелю. – Да ты хоть знаешь, как книжка-то выглядит, чучмек? Небось, кроме «Мурзилки», в руках отродясь ничего не держал.

– Да ладно.

Вдвоем они шустро сбросили тела с платформы, поспешили на помощь Тощему, не прерывая при этом разговора.

– Читал он, – передразнил на ходу второй. – Жрешь целыми днями, как слон. Тебя если грохнут – тонна, наверное, этого добра вывалится.

– Это ты про что? – насторожился первый.

– Да про г…о, вот про что.

– А из тебя не вывалится, что ли? – обиделся первый.

– Нет, – покачал головой второй. – Я мало ем. А после дела вообще никогда. Не могу. Хоть чего давай, кажется, от всего дерьмом прет. Я после работы на бабу люблю залазить, – сообщил он. – Стоит, как кол.

– Ну да, – без особой охоты согласился первый.

Втроем они управились довольно быстро. Через пару минут Ляпа и оба его спутника оказались под платформой. Не влезали только ноги одного из «волопасов». Торчали здоровенные – сорок пятый, не меньше, – кроссовки, хоть ты тресни. Как ни старались «бультерьеры», а залитые кровью ступни настырно вываливались из-под платформы.

– Да хрен с ним, – наконец буркнул Тощий. – Пусть торчат. Все равно никто не увидит.

«Бультерьеры» только пожали плечами. Им-то было все равно. Увидят – не увидят, какая разница?

– Камнями присыпь, – приказал Тощий, кивнув на кроссовки. – Сильно не надо, так, чтобы только в глаза не бросались.

Первый из «бультерьеров» послушно нагреб ногой гравия, заваливая кроссовки, наклонил голову к плечу.

– Нормально вроде? – не то спросил, не то оценил.

– Сойдет, – согласился Тощий. – Гильзы соберите.

– С дежурным-то чего делать? – беспечно спросил первый, мотнув лобастой башкой в сторону маячащей вдали диспетчерской будки, собирая гильзы. – Он же со своей вышки небось видел все.

– Да хрен ли он там видел? – отмахнулся Тощий. – Лиц все равно не разглядел. Далеко.

– А если у него дальновидность?

– Дальнозоркость, село неасфальтированное, – поправил второй, отдуваясь.

Он утер со лба обильный пот и принялся обмахиваться полой рубашки.

– Хоть дальнозоркость, хоть близорукость, – ответил Тощий. – Один хрен, далеко слишком.

– Это точно, – согласился второй. – Да и неохота. Жарко что-то сегодня.

– Все, поехали, – скомандовал Тощий. – И так слишком долго возились. Скоро электричка подойдет.

Троица поднялась на платформу, торопливо зашагала к дальнему углу вокзала, откуда можно было выйти на привокзальную площадь.

* * *

За «восьмеркой» пришлось ехать к управлению. Дань дружбе. Лемехов заглянул в дежурную часть, забрал оставленные Гришей Панкратовым ключи и поехал к вокзалу.

Проглянуло вдруг радостное солнце, пригрело. Влажные темные пятна на асфальте парили совсем не по-осеннему. Видать, начиналось припозднившееся в этом году бабье лето. Кусты, деревья вспыхнули невероятно ярким, рыжим пламенем, аж в глазах зарябило от этакой красотищи. Ленивый ветерок, под стать солнцу, теплый и мягкий, мел по тротуарам золото опавшей листвы, заставляя дворников материться сквозь зубы. Кому красота, кому работа.

У вокзала Лемехов с лихой визгливой пробуксовочкой загнал «восьмерку» на платную стоянку, показал безразличному «сборщику» удостоверение и зашагал к летней кафешке, доживающей последние денечки. Синий тент с белым, всем знакомым рисунком и надписью через прорезиненный борт: «Балтика». Изнутри доносилась попсовая музычка, шум голосов. Утро, а смотри ж ты, многолюдно. Кто отпаивается после вчерашнего, кто деловые переговоры ведет. Пахло питой, шаурмой, шашлыками, еще чем-то мясным. Вдоль площади – палатки однотипные. Еда, еда, еда. Прямо Золя. Чрево Парижа в натуре.

Шумно. Вокруг люди, шагу не сделаешь, чтобы не задеть кого-нибудь. У главного входа носильщики травят друг другу байки. Тележки – стадом, в двух шагах. И ни на одной нет ценника. Спроси «сколько» и предусмотрительно ухватись за стенку, чтобы не упасть. Дальше – таксисты. Машин вереница. Повезут хоть на край света. А пока сидят в передней старенькой «Волге», играют в карты. Еще дальше «Паджеро». В салоне – четверо. Стекла затененные, но в лучах прострельного солнца, на фоне светлой вокзальной стены, видны размытые силуэты.

Лемехов быстро прошел мимо, нырнул в дверной проем летней кафешки, огляделся. Тот, с кем он встречался, сидел за дальним столиком, у затянутого мутноватым полиэтиленом окошка. Столики пластиковые, шаткие, дешевые, на сезон. Человек безразлично смотрел в окно и пил пиво прямо из горлышка. Курил, зажав сигарету в тонких нервных пальцах.

Человек этот был известен в определенных кругах под погонялом Мелех. Когда-то, лет пять назад, Мелех крутился в криминальной среде. Не активничал, а так, на подхвате. Но сколько веревочке ни виться… Оправдывая мудрость поговорки, в одной из разработок зацепили его. Не повезло. И идти бы Мелеху годика на три-четыре зону топтать, кабы не «добрый дядя» Лемехов. В общем, всем понятно было, что Мелех – мелкая сошка и толку сажать его никакого. На воле от него могло быть пользы куда больше. Такие мелкие проныры, как правило, знают все о происходящем в городе. Информацию дают они вполне достоверную, хотя и приукрашенную собственными домыслами. Одним словом, после недели задушевных бесед Мелех согласился сотрудничать с органами в лице оперативника Антона Лемехова. Несколько раз он давал вполне ценные сведения, но потом сотрудничество как-то само собой сошло на нет. И Мелех активности не проявлял, и Лемехову он был не особо нужен. В общем, заглохло общение. Вплоть до сегодняшнего дня.

– Привет, – Лемехов придвинул стул, сел.

– Наше вам, начальник, – на лице бывшего шустрилы была ясно написана огромная, прямо-таки безразмерная «радость». – Пивка, водочки, коньячку? – предложил для порядка, как-никак был хозяином заведения. – Покушать чего-нибудь?

– Коньячку я и без тебя найду, с кем выпить, – парировал Лемехов. – Что-то ты, Мелех, неважно выглядишь. Похудел. Жизнь обычного гражданина не впрок пошла?

– Где они, обычные? Да и с чего тут толстеть? – Собеседник мотнул головой, разом указывая на окружающую привокзальную жизнь. Лицо у него было сухое, глаза невеселые, высокий, ростом с Лемехова. – Беготня, суета. Ваши заедают, налоговики, шушера разная. Что ни день, то инспекция какая-нибудь. То санэпиднадзор, то пожарные, то еще какая-нибудь зараза. И каждому конвертика в карман мало, сумочку с собой собери. Коньячок чтобы, балычок, икорка, как положено. Глянет, еще и поморщится. Он, вишь ты, красную не жрет, падло, ему черненькую подай.

– Но берут? – усмехнулся Лемехов.

– Ага, в зубах тащат, – зло поморщился Мелех. – Хрен вырвешь. Да хоть бы «спасибо» говорили, а то ведь такую рожу скорчит – прямо большое одолжение сделал. Оклад-то у него, мышь с голоду сдохнет. Семи «кать» на круг не набежит, задохнется, а морда – в дверь хрен просунешь, щеки за косяк цепляются.

– Могу помочь, – по-простецки предложил Лемехов. – Не придется сумочки с конвертиками совать.

Мелех подумал, покачал головой.

– Нет, начальник. За предложение спасибо, да только я жить спокойно хочу. И работать. А с вашей помощью меня враз прикроют.

– Кто это?

– Да уж найдутся люди не слабей вас.

– Ну, смотри, дело хозяйское. Братва не достает?

– Не трогают пока, – Мелех сильно раздавил окурок в пепельнице, внимательно изучая, как он ломается и крошится.

– Ах, да. Прости, забыл. Ты же из бывших.

– Да хоть из нынешних, – отстранение ответил собеседник, не поднимая взгляда от пепельницы. – И со своих стригут, не стесняются. Только ведь откидывать с чего-то надо, не из воздуха же лавэ берется. Наши правильные. Подняться дают, раскрутиться.

– Ну да, ну да, – согласно кивнул Лемехов. – Крохина бригада тут «крышует»?

– А то сами не знаете? – невесело усмехнулся собеседник.

– Знаю, – согласился Лемехов. – Для поддержания разговора спрашиваю. – Он посмотрел сквозь пластик окна на «Паджеро». Слушай, Мелех, а чья это там тачка такая красивая? Не Крохина, часом?

Собеседник тоже взглянул в окно, пожал безразлично плечами.

– Навряд ли. Чего он тут забыл? – Мелех сцепил пальцы рук в кулак, поднял взгляд на оперативника. – А хоть и забыл, так нашлось бы, кому съездить. Он – папа, а не шустрила.

– Ну, раз уж мы на такую тему интересную вышли, давай о Крохе и поговорим, – усмехнулся Лемехов.

– Да я-то на нее не выходил, начальник, – в тон ему ответил Мелех. – Вы вытащили.

– Правда? – делано удивился Лемехов и усмехнулся. – Не заметил. Ну да ладно, вышел так вышел. Поболтаем за интерес.

– Поболтаем, – повторил Мелех, тоже усмехаясь, но по-прежнему невесело, настороженно. – Я бы поболтал, так вы же, начальник, болтаете между собой, а остальных либо допрашиваете, либо показания снимаете.

– Все, Мелех. Хорош скалиться, – посерьезнел оперативник. Видно, слова бывшего бандитского шустрилы его задели. – Расскажи-ка мне, что за базар такой по городу катается, будто Кроха «дурью» занялся.

Мелех подумал, покачал головой.

– А чего вы меня об этом спрашиваете? Спросите того лося, который вас на эту туфту развел. Я-то ни о чем таком не слышал.

– Врешь, Мелех. По глазам вижу, что врешь, – Лемехов наклонился ближе, понизил голос. – Кроху боишься?

– Чего мне его бояться? – Мелех старался выдержать ровный тон, но в голосе его отчетливо звучало беспокойство. – Я с ним не ссорился. Но базар вы, начальник, беспонтовый ведете. Кроха сроду к таким делам никаким боком не прислонялся.

– Хочешь сказать, на Ляпу кто-то другой наехал?

– Говорите все больше вы, я слушаю, – привычно отозвался Мелех.

Лемехов поморщился. У Мелеха на любой случай жизни была заготовлена дежурная фраза, позволяющая уйти от прямого ответа, выиграть время, подумать. Эта манера – отвечать «пустышками» – раздражала Лемехова и раньше, а сейчас так особенно.

– Знаешь что, Мелех, если ты и дальше будешь мне тут клоуна играть, я очень разозлюсь. Очень, – предупредил оперативник, отворачиваясь к окну и наблюдая за «Паджеро». – А когда я злой – я очень неприятный мужчина. Веришь – нет, сам себе противен становлюсь. Могу, например, забыть о том, что мы уже пять лет знакомы, и сдать тебя, как наседку. Сколько ты после этого протянешь? День? Два? Так что пой давай, пока я не вышел из себя окончательно.

– Ничего не меняется, – покачал головой тот.

– А как ты хотел? – холодно поинтересовался Лемехов. – Соскочил и сразу отмылся добела? Забыл прежнюю жизнь, как страшный сон? Нет, родной, так не бывает.

– Уж с вами забудешь. Нет-нет да и напомните, – помрачнел Мелех. – А ведь я не при делах теперь.

– Ты овец на жалость разводить будешь, – поморщился оперативник. – А мне жалобы не нужны, мне информация нужна. Конкретная. Кто, когда, где и за сколько.

– Вам-то зачем? – взглянул на него из-под бровей собеседник. – Наркотой ОБНОН вроде занимается?

– Не твоя забота. Ты рассуждай поменьше, спокойнее спать будешь.

Мелех вздохнул, понизил голос до шепота.

– В общем, начальник, катался такой базар, что объявились в городе люди реальные, на мочилово серьезное настроенные. Кто они, откуда, под кем ходят – мне неизвестно. Да и не только мне. Слыхал я, братва пыталась на них выйти, только все без мазы. Они, чуть что, концы рубят.

– Что, совсем никаких наколок на них нет? – не поверил Лемехов. – Не бывает такого, Мелех. Хоть кто-то что-то да должен знать. Может, ты плохо слушал? Невнимательно?

– Уж повнимательнее, чем вас, – вдруг окрысился тот. – У нас недослышь – враз без ушей останешься.

– Ладно, ладно, успокойся, – Лемехов откинулся на стуле, подумал. – Как думаешь, не могла всю эту кашу одна из крупных бригад организовать? С понтом, чужие работают, а на самом деле свои.

Мелех пожал плечами.

– Откуда мне знать? Если и так, об этом на каждом перекрестке звонить не будут.

– Я в том смысле, что не могли ли это Крохины парни затеять?

– А зачем? – озадачился Мелех. – Их бригада и так кого хочешь придавить может.

– Ну, эти… «чужаки», они ведь беспредел творят, с них спросится, а тут все шито-крыто. Кроха половину пап перемочит и на куски их насядет, а потом вчистую от всего отмажется, еще и героем себя выставит. Мол, воевал, победил, все законно, по понятиям.

– Ему и своих кусков с головой хватает, – задумчиво протянул Мелех.

– Деньги – не дерьмо, много не бывает.

– Это верно. Да только, если по уму говорить, Кроха не первый день землю топчет. Захотел бы он Ляпу подмять – нашел бы повод. Кроха – бобер хитрый, жизнью битый.

– Так ведь и на старуху проруха бывает, – возразил оперативник. Мелех только плечами пожал. – Ладно, может быть, ты и прав, – Лемехов откинулся на стуле, наклонил голову к плечу. – А может, я. Жизнь нас рассудит.

Он снова повернулся к окну. И внезапно почувствовал укол тревоги. Из главного вокзального выхода выкатились четверо. Трое бойцов – упругие, с мощными фигурами, накачанными шеями и могучими руками, а следом за ними поспешал… Манила собственной персоной. С такого расстояния Лемехов не мог разглядеть толком его лица, но двигался «папа» быстро, с той тщательно скрываемой и потому едва различимой суетливостью, которую можно угадать только в людях серьезных, авторитетных, когда они сильно взволнованны. Следом за Манилой по ступенькам сбежал Челнок. Лемехов насторожился еще больше, потянул шею, даже слегка привстал. Челнок был из самых приближенных к Крохе людей. Как говорят, «стоящим справа». Знать, случилось что-то по-настоящему серьезное.

– Чьи бойцы, Мелех? – спросил он, не отрывая взгляд от окна. – Вон те трое, у «Паджеро»?

Мелех подался к окну, близоруко прищурился.

– А я вижу, начальник? Совсем слепой стал, очки пора заказывать.

– Зато я зрячий, – пробормотал Лемехов, отодвигая стул и поднимаясь. – Значит так, молодой человек, на этом интересном месте мы с вами нашу профилактическую беседу прервем. Я заскочу еще раз, через пару дней, и мне очень хотелось бы, чтобы вы мне дали информацию. Информацию, а не ту баланду, которой сегодня потчевали. Покрутись, пошевелись, подумай, посмотри, послушай. А не то я сильно огорчусь, и возникнут у вас такие напряги, какие до сих пор и не снились. Понятно излагаю?

– Уж куда понятнее, – проворчал Мелех.

Следом за Челноком из вокзала торопливо выскочил бригадир-«билетчик». Дородный старик в приплюснутой кепке, сандалиях, потерханных брюках и военном кителе с целым ворохом медалей на бочкообразной груди.

В руке старик держал покрытую лаком сучковатую палку-трость.

Лемехов выскочил на улицу, быстрым шагом направился к вокзалу. Навстречу ему так же торопливо шагали люди. Одни молчали, другие возбужденно переговаривались.

Оперативник не уловил многого, понял только, что нашли кого-то – то ли раненых, то ли убитых.

Краем глаза он заметил, что Челнок, уже забираясь на заднее сиденье джипа, достал мобильный. Выражение лица его было крайне мрачным. Иномарка резко отвалила от тротуара. Мелькнула за стеклом напряженная физиономия Манилы, каменная, с заострившимися скулами.

– Т-твою мать, – выдохнул Лемехов.

Ах, как ему это все не нравилось, как не нравилось! Он навалился на тяжелую высоченную вокзальную дверь, вломился в зал ожидания. Здесь жужжали, но в основном те, кто тянулся к выходу. Зато сквозь вокзальные витражи можно было различить на перроне толпу.

Лемехов выбежал на улицу, доставая на ходу удостоверение, приговаривая механически: