355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Иван Майский » Воспоминания советского посла. Книга 1 » Текст книги (страница 32)
Воспоминания советского посла. Книга 1
  • Текст добавлен: 9 ноября 2017, 13:30

Текст книги "Воспоминания советского посла. Книга 1"


Автор книги: Иван Майский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 41 страниц)

Конгресс тред-юнионов

Осенью того же 1913 г. я отправился в Манчестер, где должен Выл происходить 46-й конгресс тред-юнионов. Мне знакомы были германские партейтаги и съезды германских профессиональных союзов. Я присутствовал на Международном социалистическом конгрессе в Копенгагене. Из этого опыта я знал, что каждый подобный смотр пролетарских сил дает очень много для понимания рабочего движения – в национальном или интернациональном масштабе. И потому, когда я услышал, что 1-6 сентября в столице Ланкашира состоится очередной конгресс британских тред-юнионов, для меня было ясно, что нужно делать.

Лондонцы любят подсмеиваться над Манчестером. Они говорят, что Манчестер мокрый и грязный город, что Манчестер провинциальный город, что Манчестер отстал от времени и живет воспоминаниями о прошлом веке, что климат в Манчестере хуже, чем в любом другом месте Англии, и многое иное в том же духе. Мне, однако, Манчестер понравился с первого взгляда. Мне понравилась ого крепкая каменная стройка, рассчитанная на века. Мне понравилось его строгое деловое движение, разгоняющее товарные волны по всей Англии и даже по всему миру. Здесь не было и следа того бесцельного фланирования, которое часто встречается в Лондоне, – здесь все работало, все кипело, как в котле. Мне понравились его улицы, площади, здания, магазины. Мне поправилась мрачная громада его муниципалитета. Мне понравилась даже черная копоть, лежавшая здесь на всем еще более толстым слоем, чем в Лондоне. Я как-то сразу стал патриотом Манчестера, и меня отнюдь не шокировало, когда местные жители, многозначительно подымая палец, то и дело повторяли: «Что Манчестер говорит сегодня, то Англия будет говорить завтра». Эта пословица сложилась в прошлом веке, когда текстиль был главной отраслью британской промышленности, а Манчестер основным экономическим центром страны. Тогда, действительно, все большие общественные движения: борьба за реформу избирательного нрава, чартизм, тред-юнионизм, свобода торговли и многое другое – обычно выходили из Манчестера или находили там могущественную опору. В XX столетии, когда уголь, железо и сталь отодвинули текстиль на второй план, звезда Манчестера стала заходить. Однако человеческая психология более консервативна, чем факты хозяйственного развития, и в 1913 г. манчестерцы были так же уверены в своей духовной гегемонии, как во времена Пальмерстона и Каннинга. Устроившись в дешевой гостинице, где также остановилось много делегатов конгресса, я сразу же стал знакомиться с положением. Оказалось, что заседания конгресса будут происходить в большом и красивом Мильтоновском зале. Оказалось, далее, что нынешний конгресс будет чем-то вроде юбилейного: как раз 30 лет назад здесь же, в Манчестере, тоже происходил конгресс тред-юнионов, но тогда на нем присутствовало 153 делегата, представлявших 509 тыс. организованных рабочих. А сейчас на конгресс прибыло 560 делегатов, посланных от 2232 тыс. членов. Размах движения увеличился более чем в четыре раза. По тем временам такие темпы и цифры производили сильное впечатление. Это, естественно, очень подымало настроение конгресса. Оказалось, что представительство иностранных профессиональных организаций на этот раз богаче и разнообразнее, чем когда бы то ни было раньше: в Манчестер прибыли «братские делегаты» не только из Соединенных Штатов Америки (что случалось и прежде), но также из Канады, Германии и Франции. Это было впервые. Притом из Германии приехал сам Карл Легин, вождь немецких профсоюзов, в сопровождении целого десятка величин второго и третьего порядка, а из Франции явился лидер синдикализма и глава Всеобщей конфедерации труда Леон Жуо. В связи с быстро нараставшей тогда опасностью войны их присутствию на конгрессе придавалось особо важное значение. Все это мне сильно импонировало и еще больше повышало мой интерес к предстоящему съезду.

* * *

Начался конгресс очень по-английски. Накануне в секретариате конгресса один знакомый работник мне сказал:

– Завтра утром приглашаю вас в манчестерский собор.

– В собор? – недоверчиво спросил я. – А что там делать?

– Как что делать? – в свою очередь удивился англичанин. – Там будет служба в честь конгресса…

Я был поражен, но, уже имея опыт «Социалистического лагеря», не стал дальше расспрашивать. На следующий день в главном храме Манчестера, действительно, состоялся торжественный молебен, на котором присутствовали почти все делегаты конгресса во главе с председателем В. Д. Дэвисом и секретарем С. В. Бауэрманом. Служил настоятель манчестерского собора епископ Велдон. После окончания богослужения с проповедью выступил епископ Линкольнский доктор Хикс. Темой для нее он взял евангельский текст: «нас много, но мы едины во Христе, и каждый является частью другого». Исходя из этой мысли, оратор произнес речь в пользу братской солидарности рабочих. Он говорил, что в разумно организованном человеческом обществе «нет места для бездельников, разгильдяев и паразитов». Он настаивал на необходимости обратить особое внимание на поддержку наиболее слабых звеньев среди трудящихся – сельскохозяйственных рабочих и женщин. Он признавал законность «коллективистического идеала» в целях преодоления болезненных явлений современности, но только заклинал, чтобы «движение вперед совершалось мягко». Больше всего доктор Хикс предостерегал против «застоя», подчеркивая, что в нем кроется «величайшая опасность». В заключение епископ горячо апеллировал к международной солидарности пролетариата. Он говорил:

«Чем больше общности между рабочими за границей и рабочими и Великобритании, тем лучше для человечества… Интерес рабочих всегда состоит в сохранении мира… Пусть организованный труд через моря к океаны протянет руки из страны в страну, чтобы принципы свободы, братства и прежде всего международного мира были признаны важными для блага человечества»[83]83
  «Trade Union Congress 1913». London, p. 44-46. При написании этой части моих воспоминаний в подкрепление памяти я пользовался также официальный отчетом о конгрессе.


[Закрыть]
.

Члены конгресса истово молились. Иногда они низко склоняли головы. Иногда становились на колени. Когда заговорил доктор Хикс, по рядам делегатов пробежала волна оживления. Чем дальше развивал он свою тему, тем более подымалось настроение присутствующих. Чувствовалось, что, если бы не церковная служба, речь епископа была бы не один раз прервана рукоплесканиями…

Я слушал, смотрел, удивлялся и… получал еще один урок в деле понимания психологии и идеологии английского рабочего движения.

* * *

На следующий день, 1 сентября, открылись деловые заседания в Мильтоновском зале. И тут все было тоже по-английски. Начали с приветствий, которых оказалось очень много. Читали письма и телеграммы, произносили речи. Артур Гендерсон передал конгрессу наилучшие пожелания от лейбористской партии, Д. Джонстон – от кооперативного движения, Том Фокс – от манчестерского муниципалитета. Потом выступили два лейбористских члена парламента от Манчестера – Д. Кляйнс и Д. Саттон, потом настоятель манчестерского собора Велдон. Все говорили то, что полагается говорить в таких случаях, и слова их не произвели на меня особенного впечатления, за исключением представителя церкви. Епископ Велдон закончил свою краткую речь таким заявлением:

– С великой надеждой смотрю я на развитие международной деятельности рабочего движения, ибо считаю, что именно вы гораздо больше, чем все другие политики, сможете положить конец войне между нациями[84]84
  «Trade Union Congress 1913», p. 54.


[Закрыть]
.

Слушая Велдона, я невольно подумал о гибкости британской буржуазии и о своеобразной роли церкви в Англии, роли, совсем не похожей на то, к чему я привык в России, да и вообще на континенте. Когда все приветствия пришли к концу, текстильщик В. Муллин от имени конгресса поблагодарил все те лица и учреждения, которые оказывали ему гостеприимство в Манчестере, а музыкант Д. Вильямс, родом манчестерец, поддерживая В. Муллина, воскликнул:

– Я хочу особенно подчеркнуть тот факт, что все великие движения вышли из Манчестера, и что все великие люди родились в  Манчестере.

Громкий смех прокатился по рядам делегатов, а затем председатель Дэвис вручил каждому из ораторов… по хорошему большому кухонному ножу. То был подарок шеффильдских кооператоров конгрессу. Громкий смех еще раз прокатился по залу, но все были довольны. Даже епископ Велдон, неловко вертя нож в руках, широко и смущенно улыбался. Все это показалось мне очень своеобразным. Но то были лишь цветочки. Ягодки пришли немного позднее, когда на третий день конгресса с приветствиями выступили «братские делегаты» из-за границы. По окончании их речей вдруг поднялся председатель Дэвис и с самой любезной миной на лиц заявил:

– А теперь мне предстоит выполнить приятную обязанность и вручить нашим друзьям из Америки по гарнитуру ножей и вилок…

И Дэвис с низким поклоном преподнес красивые ящики со столовыми принадлежностями двум представителям Американской федерации труда – С. Л. Брэну и Луи Кемперу. Конгресс бурно аплодировал. Оба американца растроганно благодарили, по залу еще раз прокатилась шумная волна рукоплесканий.

Затем последовали подарки другим «братским делегатам». Канадцу П. М. Дрэперу вручили золотые запонки и золотую булавку для галстука, немцу Легину и французу Жуо – по золотому значку британского профсоюзного движения. Опять были слова благодарности. Опять конгресс шумно выражал свою радость. Однако настроение делегатов дошло до апогея, когда Дэвис надел на миссис Кемпер золотое ожерелье и золотые серьги, а миссис Дрэпер подарил красивую сумочку из серебра. Обе дамы были несколько смущены и хотели поскорее сбежать на свои места, но тут раздались оглушительные крики:

– Речь! Речь!

Щеки миссис Кемпер залил горячий румянец, и она поспешила незаметно шмыгнуть к своему супругу, но миссис Дрэпер оказалась смелее. Она вышла на трибуну и, поблагодарив конгресс за «прекрасный прием», оказанный ей и ее мужу, воскликнула:

– Я всегда душой была вместе с рабочими всего мира в их борьбе за улучшение своего положения, и я смею думать, что понимаю рабочее движение!

Миссис Дрэпер была устроена настоящая овация.

И еще одна вещь меня сильно поразила – это какая-то преувеличенная вежливость, проникавшая всю атмосферу конгресса. Я никогда не был сторонником грубости и неуважительности в отношениях между людьми. Я всегда считал, что даже в самые острые минуты энергию мыслей не следует заменять энергией выражений. Но все-таки то, что происходило на этом рабочем съезде, нередко приводило меня в полное недоумение. Послушать делегата так выходило, что все речи, произносившиеся на конгрессе, непременно были «превосходные» или «талантливые», вносимые резолюции – «ценные» или «продуманные», выдвигаемые предложения – «разумные» или «дальновидные». Страшно много было также «благодарностей», – чуть не каждого члена конгресса за что-нибудь благодарили. Иногда дело доходило до курьезов. Так, когда председатель Дэвис сделал очередной доклад конгрессу о деятельности его исполнительных органов за минувший год, доклад, продолжавшийся полчаса и не содержавший никаких особенных откровений, лидер ткачей Бен Тернер поднялся с своего места и сказал:

– Я счастлив, что могу внести предложение выразить благодарность нашему другу В. Д. Дэвису – есть только один В. Д. Дэвис, столп рабочего движения, – за его чрезвычайно ясное и поучительное изложение фактов.

Затем поднялся горняк Р. Смайли, один из наиболее передовых вождей того времени, и добавил:

– Имею удовольствие формально поддержать вотум благодарности нашему председателю за его доклад.

И затем конгресс единогласно принял резолюцию благодарности.

Я сидел и думал:

– Как странно! Ведь председатель обязан делать конгрессу доклад. За что же его благодарить? Но англичане думали совсем иначе.

* * *

Впрочем, все это были аксессуары..

А сама работа конгресса?

Она представляла большой интерес, но и тут все было по-английски, очень по-английски.

По издавна установившемуся обычаю Парламентский комитет – главный исполнительный орган тогдашних конгрессов – представил довольно обширный печатный отчет о своей деятельности за минувший год, и этот отчет, раздел за разделом, обсуждался и принимался на съезде. Дополнительно рассматривались резолюции, внесенные на конгресс отдельными тред-юнионами. Так складывалась повестка дня. В ней было очень много разной «вермишели» – мелких, дробных вопросов, которые отнимали массу времени, иногда будили пылкие страсти, но которые по существу играли ничтожную роль. Однако были на конгрессе и действительно серьезные вопросы, из которых мое внимание особенно привлекли к себе два.

Первый и центральный вопрос был связан с событиями в Дублине, представлявшими один из самых острых классовых конфликтов тех лет. Суть этих событий сводилась к следующему.

В годы, непосредственно предшествовавшие манчестерскому конгрессу, профессиональное движение в Ирландии быстро развивалось. Его организационные формы в общем и целом напоминали английские образцы, но его дух был гораздо больше сродни французскому синдикализму. Особенно ярко это обнаруживалось в самом крупном из ирландских тред-юнионов – «Союзе транспортных рабочих», во главе которого стоял тогда Джим Ларкин – фигура в высшей степени интересная и красочная: огромный, сильный, взъерошенный, с громовым голосом, с безумно горящими глазами, он был прирожденным бунтовщиком против диктатуры денежного мешка, против нищеты и угнетения рабочих. Дублинские транспортники боготворили Ларкина. Его слово было для них законом. А сам Ларкин, в душе которого как-то странно скрещивались идеи современной классовой борьбы со староирландскими традициями мятежа против Англии, путанно и страстно искал своих особых путей для улучшения положения трудящихся. Ларкин создал в Дублине свою газету «Ирландский рабочий», в которой вел бешеную атаку против ирландских предпринимателей. С особенной настойчивостью он преследовал их лидера Мэрфи – председателя Торговой палаты Ирландии, а также владельца дублинского трамвая и хозяина трех дублинских газет. Мэрфи платил Ларкину той же монетой и не переставал осыпать его резкими нападками и обвинять в заговоре против существующего порядка. Классовая борьба, таким образом, осложнялась персональной ненавистью обоих лидеров друг к другу, и это только еще более усиливало напряжение в отношениях между трудом и капиталом.

Ларкин не любил и английских тред-юнионов. Он был полон величайшего презрения к их стратегии и тактике, к их увлечению делами мирной взаимопомощи, к их стремлению избегать открытых столкновений с предпринимателями и решать конфликты в порядке компромисса. Вместо этого Ларкин проповедовал «политику наступления» на капитал, атаки против отдельных предпринимателей, поддержку бастующих рабочих стачками солидарности, отказ транспортировать грузы фирм, занесенных союзом на черный лист, и т. п. И не только проповедовал, но и проводил эту политику на практике. Мэрфи не менее решительно вел контратаку; Он провокационно заявлял: «Истрачу три четверти миллиона фунтов, но разгромлю в конец ирландский тред-юнионизм». Правительственные власти в лице генерал-губернатора графа Абердина были на стороне предпринимателей. Полиция то и дело грозила рабочим жестокой расправой. Общественная атмосфера с каждым днем все больше накалялась, и достаточно было какой-нибудь искры для того, чтобы произошел взрыв. Этот взрыв разразился как раз накануне манчестерского конгресса.

Трамвайщики, работавшие у Мэрфи, вступили в «Союз транспортных рабочих» Ларкина. Взбешенный Мэрфи уволил 200 человек, а от остальных потребовал подписки в том, что они не будут принадлежать к этому «Союзу». В ответ все трамвайщики забастовали. Их поддержали другие транспортники. Классовый конфликт сразу принял очень острый характер. 30 августа стачечники устроили большой митинг, который, начавшись в закрытом помещении, закончился на площади Иден Кэ. На митинге выступали Ларкин и еще несколько профсоюзных вождей Дублина. Как всегда на ирландских собраниях, тут было много шума, много возбуждения, много сильных слов, но в общем все шло нормально. Никаких нарушений «общественного порядка» не было. Вдруг налетела полиция и пустила в ход свои резиновые дубинки. Двое рабочих были убиты, свыше 400 ранены. «Зачинщики» с Ларкиным во главе были арестованы и посажены под замок. Негодованию масс не было предела. На следующий день, 31 августа, вопреки запрещению властей на О'Коннель-стрит состоялся новый массовый митинг. Полиция опять напала на рабочих и разогнала собрание.

Все эти события вызвали бурю не только в Ирландии, но и в Англии. Даже представители лондонской буржуазии находили, что дублинские администраторы «перестарались». В рабочей же среде распространились чувства негодования и протеста. Конгресс, открывшийся 1 сентября, был взволнован и возмущен вестями из Ирландии. Как отрицательно ни относились тред-юнионистские вожди к Ларкину, но случай был из ряда вон выходящий и являлся опасным прецедентом для всего британского рабочего движения и целом. Поэтому уже в первый день заседаний сразу после приветствий вождь горняков Смайли потребовал немедленного обсуждения дублинских событий. Конгресс шумно поддержал его, и дебаты на эту тему действительно состоялись в тот же день. Они возобновились на следующий день, когда на конгресс прибыла специальная делегация из Дублина. На третий день принимались решения. Я с жадным любопытством следил за всеми перипетиями итого дела, и тут мне открылось многое из психологии, взглядов и методов руководящих кругов английского рабочего движения.

Первый порыв возмущения среди членов конгресса был очень силен. Прения носили чрезвычайно бурный характер. Говорило много ораторов, говорили резко, решительно, даже революционно. Вал оглашался то шумными рукоплесканиями, то громко выраженными, протестами. Был момент, когда между делегатами чуть не началась свалка. Все как будто кипело. Все как будто бы предвещало принятие очень грозного решения. А что произошло на самом деле? На самом деле произошло вот что: представитель ливерпульских докеров Д. Секстон – типичный профсоюзный оппортунист – внес резолюцию, в которой, выражая резкий протест против дублинских событий, требовал немедленного восстановления в Ирландии свободы собраний и строгого расследования поведения полиции. В обоснование своего предложения Секстон произнес длинную речь, построенную по принципу «с одной стороны нельзя не признаться, с другой стороны, нельзя не сознаться».

И резолюция, и речь Секстона подверглись суровой и заслуженной критике.

Вождь лондонских докеров известный Бен Тиллет, сыгравший огромную роль в создании движения чернорабочих в конце прошлого века, обрушился на правительство со всей силой своего мощного красноречия. Он даже сравнил его с русским царизмом. По тем временам это было тягчайшее оскорбление. Бен Тиллет при бурных криках аудитории открыто заявил, что в целях предупреждения повторения дублинских событий он требует для народа права хранения и пользования огнестрельным оружием.

Горячий, вдохновенный, с резкими жестами, с искрящимися глазами Бен Тиллет казался воплощением духа революции.

Затем выступили горняки Смайли и Стантон и в речах, призывавших народ отбросить всякую «респектабельность», предложили ответить на дублинскую бойню всеобщей стачкой.

На этом взлет «революционных» настроений конгресса кончился. И сразу же начался спад.

После вождей горняков выступил рабочий газовой промышленности Джонс и предложил немедленно перенести заседание конгресса из Манчестера в Дублин. Это явилось бы одновременно и формой протеста против действий ирландской полиции, и формой восстановления попранной ею свободы слова и собраний. Затем попросил слово углекоп Витерфольд и осторожно бросил мысль о том, что в сложившихся обстоятельствах, пожалуй, наиболее практическим выходом из положения было бы выделить из состава конгресса небольшую делегацию и отправить ее в Дублин для расследования на месте всех обстоятельств дела.

Официальная верхушка конгресса в лице Дэвиса, Бауэрмана и других явно сочувствовала Секстону, однако для нее было ясно, что, если сейчас поставить его резолюцию на голосование, она провалится. Требовалось что-то большее. Тогда верхушка стала маневрировать. Из всех сделанных во время дебатов предложений она выбрала наиболее безобидное – о посылке в Ирландию комиссии по расследованию – и официально поддержала его в качестве дополнения к резолюции Секстона. Дэвис при этом долго доказывал, как необходимо рабочему классу, особенно в такой острый момент, сохранить единство своих рядов, а потому не следует настаивать на принятии крайних решений, которые неизбежно вызвали бы раскол среди членов конгресса.

Призыв председателя возымел свое действие. Полемика между делегатами стихла. Настроение как-то упало. Когда на голосование была поставлена резолюция Секстона плюс предложение Витерфольда, не раздалось ни одного возражения. Даже Бен Тиллет и Смайли голосовали за, хотя конгресс в своем решении «забыл» потребовать освобождения Ларкина и товарищей, на чем настаивал Бен Тиллет. Затем была избрана делегация во главе с В. Брэсом и Г. Госслингом, которая 3 сентября прибыла в Дублин.

В порядке расследования делегация опросила графа Абердина, лорд-мэра Дублина, Мэрфи, руководителей местных рабочих организаций, и, как следовало ожидать, пришла к выводу, что зверства полиции не имели даже тени оправдания. В порядке восстановления свободы слова и собраний делегация созвала в воскресенье, 7 сентября, на О'Коннель-стрит большой митинг, где говорили не только члены делегации, но также А. Гендерсон, Д. Барнес и другие лидеры лейбористской партии. Граф Абердин пытался «убедить» делегацию не устраивать этого собрания, пугая «опасностью» новых «беспорядков», но делегация осталась тверда, и генерал-губернатор, в конце концов, занял такую позицию: «я не разрешаю, но и не запрещаю митинга, ответственность же за возможные осложнения ляжет на вас». В ответ делегация потребовала, чтобы в день митинга полиция была убрана из его района. Вместо нее порядок должны были поддерживать 300 распорядителей, выделенных профсоюзами. Граф Абердин, скрепя сердце, вынужден был на это согласиться. В такой обстановке митинг состоялся и имел огромный успех. Конечно никаких «беспорядков» не произошло. Делегации, однако, не удалось добиться ни освобождения арестованных ирландских лидеров, ни урегулирования конфликта между рабочими и предпринимателями. Мэрфи категорически отказался от ее посредничества. Борьба в Дублине продолжалась и после окончания конгресса. Английские тред-юнионы помогали своим ирландским товарищам сбором денег, посылкой судна с продовольствием и разными иными способами, но дублинским рабочим так и не удалось одержать победы: многомесячный конфликт в конце концов был ликвидирован в порядке мало выгодного для них «компромисса»…

Таков был «английский» метод разрешения острого вопроса.

* * *

Другой вопрос, сильно заинтересовавший меня на конгрессе, был несколько иного свойства. В то время шла острая борьба вокруг права тред-юнионов принимать участие в политической жизни страны. В 1900 г. был создан Комитет рабочего представительства, из которого в дальнейшем выросла лейбористская партия. В основном этот Комитет поддерживался и финансировался профессиональными союзами. Комитет имел успех: на парламентских выборах 1900 г. он собрал 63 тыс. голосов и провел 2 депутатов. На трех последующих выборах соответственные цифры были: 1906 г. – 323 тыс. голосов и 29 депутатов, 1910 г. (январь) – 871 тыс. голосов и 40 депутатов, 1910 г. (декабрь) – 506 тыс. голосов и 43 депутата. Быстрый рост влияния лейбористов был крайне неприятен английской буржуазии и, так как находившееся тогда у власти либеральное правительство Асквита – Ллойд-Джорджа не считало удобным прибегнуть к мерам прямой репрессии против политического пробуждения пролетариата, то реакционеры решили использовать в своих целях судебный аппарат. В 1908 г. член союза железнодорожников Осборн (рукой которого водили «твердолобые»), подал в суд жалобу на свой тред-юнион, требуя возвращения ему особого взноса, который эта профорганизация взимала со всех своих членов на политические цели. Суд первой инстанции отказал Осборну, но вторая и третья инстанции высказались в его пользу. Над головой лейбористской партии нависла угроза лишиться главного источника своих средств, ибо решение суда по делу Осборна становилось прецедентом, распространяющим свое действие на все профессиональные союзы вообще[85]85
  Настолько серьезное значение для лейбористской партии имело решение суда по делу Осборна, видно из следующих данных: в 1912 г. общее число членов лейбористской партии составляло 1895 тыс., из них в примыкающих к партии тред-юнионах насчитывалось 1858 тыс, и в различных других, входящих в партию организациях (Независимая рабочая партия, «Фабианское общество» и т, д.), – 37 тыс. Таким образом, почти все денежные средства, которыми располагала лейбористская партия, получались от профессиональных союзов.


[Закрыть]
. Началась упорная борьба в парламенте и вне парламента. Она продолжалась очень долго и в 1913 г., как раз незадолго до манчестерского конгресса, увенчалась известным успехом: был издан новый закон, который легализировал политические расходы профорганизаций, но при условии, что их члены путем специального референдума признают это необходимым. Данный закон подвергся горячему обсуждению на конгрессе, и в ходе дискуссии выяснилась одна вещь, которая произвела на меня тогда сильнейшее впечатление.

– В наших рядах, – воскликнул в дебатах представитель прядильщиков Баттл, – имеются либералы, социалисты и консерваторы… Я сам не член лейбористской партии и неоднократно говорил с трибуны либеральной партии.

А представитель стекольных рабочих Стоке добавил:

– Я социалист, но я не думаю, чтобы было много социалистов в профессиональном движении… Конгресс тред-юнионов обычно отражает мнение либерализма[86]86
  «Trade Union Congress 1913», p. 229-232.


[Закрыть]
.

Вначале я просто не хотел верить этим заявлениям. В моей голове тогда еще никак не укладывалось, что организованный рабочий может голосовать не за политического представителя своего класса. Позднее мне пришлось изменить свое мнение: ближе присматриваясь к настроениям конгресса, к его реакции на различные речи и выступления, я должен был констатировать, что даже здесь, в этом «парламенте труда», имелось немало сторонников буржуазных партий. Либералы, вроде только что упоминавшегося Баттла, не стеснялись открыто заявлять о своем исповедании веры. Консерваторы предпочитали помалкивать.

В кулуарах конгресса я получил статистические доказательства правильности моего впечатления. Джим Мидлтон, член лейбористской партии, которого я хорошо знал по Лондону, показал мне цифры членов тред-юнионов, представленных на конгрессах, в сопоставлении с числом полученных лейбористской партией голосов, – и что же оказалось?

Вот маленькая, но очень поучительная таблица:


ГодЧисло рабочих, представленных на конгрессе тред-юнионов (тыс.)Число голосов, поданных за лейбористскую партию (тыс.)
19061555323
19101648 {(январь)571
(декабрь)506


Это было поразительно. Итак, всего лишь 20-30% тред-юнионистов, платящих взносы в кассу лейбористской партии, отдавали ей свои голоса на выборах, – что же делали остальные?

– Остальные, – пояснил Мидлтон, – вотировали за либералов или консерваторов, или просто не голосовали. У нас есть рабочие семьи, которые по традиции, из поколения в поколение, отдают свои голоса той или другой из названных двух партий… Вы скажете: несознательность!.. Конечно, несознательность. Но вы должны учитывать, что лейбористская партия, как особое политическое представительство рабочих, существует только 13 лет. До того в течение 30 с лишним лет конгресс тред-юнионов через свой Парламентский комитет отдавал голоса своих членов той партии, которая во время выборов обещала провести через парламент нужные ему законодательные мероприятия. Иногда это были либералы, иногда тори[87]87
  Действительно, существовавший с 1869 г. Парламентский комитет имел полную свободу договариваться с любой из существующих партий. Задачи этого Комитета определялись так:
  1. Следить за всяким законодательством, касающимся труда.
  2. Брать инициативу в проведении законодательства по заданию конгресса.
  3. Составлять программу работ конгресса на основе резолюций, присланных из различных отраслей производства.
  4. Проверять полномочия всех делегатов.
  5. Организовывать заседания конгресса.
  6. Производить голосование по резолюциям.
  7. Вести дела между двумя конгрессами.
  Никакой политической программы (хотя бы самого общего характера) ни у Парламентского комитета, ни у конгресса тред-юнионов не было.


[Закрыть]
.

– То есть, – уточнил я, – конгресс тред-юнионов продавал свои голоса буржуазным партиям за те или иные реформы?

– Почему «продавал»? – поморщился Мидлтон. – Просто конгресс вступал в соглашение с либералами или консерваторами на базе – услуга за услугу… Теперь положение изменилось. Мы создали собственную партию, и нам нужны рабочие голоса для ее поддержки, но психологические навыки десятилетий так легко не изживаются. Отсюда наши нынешние затруднения. Но подождите, дайте срок…

Мидлтон сделал выразительный жест рукой, и в заключение добавил:

– Все развивается по определенным законам. Жизнь нельзя перегнать. Надо работать, иметь терпение и ждать.

Да, тут все было тоже очень по-английски. Я получил еще один предметный урок.

* * *

Впрочем, конгресс занимался не только «домашними» делами. Тень первой мировой войны тогда уже ясно легла на европейскую сцену. Война еще не началась, но зловещие молнии все чаще пробегали по темному политическому горизонту, предвещая близкую бурю. «Парламент труда», собравшийся в такой момент, не мог, конечно, не коснуться этого больного вопроса. И он, действительно, его коснулся. Я уже упоминал о выступлениях епископов Хикса и Велдона при открытии конгресса. Но это было лишь начало. Гораздо ярче и серьезнее проблема войны была затронута на третий день конгресса, когда на трибуну поднялись «братские делегаты» из других стран. Правда, представители США и Канады посвятили свои речи целиком рабочему движению в своих странах. Угрозы войны они совсем не касались, и это было очень характерно: в те годы жители американского континента твердо верили, что два океана надежно защищают их от каких-либо международных неприятностей, и поэтому мало интересовались всем происходящим за пределами Нового света. Но зато делегаты из Германии и Франции ни на минуту не забывали о стоящем на горизонте страшном призраке. О чем же они говорили?

Жуо, представлявший Францию, произнес большую речь, в которой подробно обрисовал программу синдикализма – этого, как он выразился, символа веры «600 тысяч бунтовщиков» из Всеобщей конфедерации труда, а затем воскликнул:

– Я счастлив, что узы солидарности и взаимного интереса между различными движениями и усилиями рабочих в борьбе за общие цели с каждым днем становятся все крепче. Это верный признак того, что «расовая ненависть» и национальные «барьеры» в рядах пролетариата быстро ослабевают и уступают место чувству международного братства, которое в своем дальнейшем развитии явится действительной причиной исчезновения войны… Война, независимо от своих причин, всегда является источником горя и нищеты для рабочих. Война всегда приводит к регрессу цивилизации. Поэтому мы без колебаний выступаем против войны. Все средства хороши, если они способны предупредить ужасы и страдания будущих войн[88]88
  «Trade Union Congress 1913», p. 339.


[Закрыть]
.

Легин, делегат Германии, выражался еще более определенно:

– В своих мыслях и целях германские и британские рабочие едины. Ни разные языки, ни политические границы нас не разделяют. Вопреки тем, кто лично заинтересован в стимулировании борьбы между рабочими наших обеих стран, кто готов был бы преступно развязать войну, мы здесь сегодня с этой трибуны хотим открыто заявить о том, что для успешной борьбы с современным капитализмом мы должны протянуть друг другу братскую руку… Мы счастливы слышать, что рабочие вашей страны стремятся к миру. Вы можете быть уверены, что германские рабочие тоже хотят только мира… Я глубоко убежден, что война станет невозможной, как только трудящиеся классы наших обеих стран единодушно заявят о своем желании мира[89]89
  Ibid., p. 254-260.


[Закрыть]
.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю