Текст книги "Блаженство по Августину (СИ)"

Автор книги: Иван Катавасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 43 страниц)

Для чистых священнослужителей Божьих всякое тайное знание чисто. Для нечистых же профанов и открытое всем Святое Писание обращается в камень преткновения, оборачивается скалой соблазна и грехопадением…

Епископ замолчал в задумчивости. Диакон тоже не нарушал молчания, глупые ремарки второго собеседника не вставлял бездарно. Он, собственно, наиотлично подразделял, где кончается наставительный дискурс, а где начинается вольная дискуссия.

А задумался наставник невольно о собственных племянницах, которых он не так давно удалил от себя и из Гиппона. Иначе было нельзя.

Обе ханжи чрезмерно возомнили о себе, словно властительными диакониссами повсюду вмешивались, наушничали на пресвитеров без меры, оговаривали кого ни попадя, время даром отнимали. Бывало, до полудня к нему порывались, домогались внимания.

В строительные распоряжения и затраты отца Поссидия пару раз самовольно, своекорыстно встревали, как будто по поручению епископа. Подгадили нашему главному строителю основательно, за что получили от него обидную смешанную кличку – Гарписсы. Иными словами, гарпии-диакониссы, мифологически на пищу гадящие.

После же обидевшийся за их наветы отец Статилон в сердцах обвинил эту парочку самозваных епископальных диаконисс в междусобойном женском блуде. Ославил их тем, как они молодых женщин целуют в губы при встрече, обнимают чресла и груди их бесстыже ощупывают.

Безосновательное обвинение епископ не подтвердил. Будь оно так, ему-то эдакая лесбийская порочность очевиднее, чем напрасному обвинителю.

Требовательный отец Эводий на должности экклесиального дознавателя был не в пример преемнику тщательнее, сдержаннее и остроумнее, приговаривая: безответственность не есть достойный ответ на оговор.

Одна – достославно и безоговорочно добродетельная вдова, другая – старая дева, точнее, издавна не девица, потому что ранее физиологически в умеренности и осторожности употребляла мужские гениталии рабского состояния. Теперь же и та и другая телесную похоть подчистую отставили на пороге окончания плодородного женского возраста.

Старческое бесплодие в женском роду и сексуcе довольно рано наступает, а темпераментум по Гиппократу требует соответственного позднего приложения. Если не во грехах, то в обрядовой набожности проявляется возрастная природа человека – как у мужчины, так и у женщины.

Да и набожное умонастроение двух родов человеческих бывает нестабильным, прерывистым. Вот и две Гарписсы оставляли в целом искреннее кроткое исповедание веры в базилике. А едва выйдя вон на паперть, одним рывком, целиком обращали жестокосердные помыслы на удовлетворение неутолимой светской жажды властвовать.

От дурной смеси властных характеров у двух племянниц, дочерей покойного брата Корнелия, епископ Аврелий претерпел не так уж много и долго. Вскоре подходящее им обеим женственное должностное место он неумолимо определил в дальних церковных угодьях поблизости от мавретанской Картенны.

Откуда вышли, туда и пошли… конгенитально, негодницы…

Когда много женской амбиции, да мало мужской амуниции, женщин должно держать вдали от своевольной власти-империума. Или же доверять им положенные от вышестоящих мужей строго определенные полномочия в экономическом деле правления и управления виликами, поселянами, торговцами. Земля всех и вся стерпит из праха в прах…

Положа рука на сердце, епископ Августин Гиппонский часто спрашивал себя: уж не осуетился ли он в общежитейском мудрствовании, в судоговорении, в экклесиальных неотвратимых заботах? Испрашивал о том ответы у Бога и каждый раз вновь находил их в состоятельном творчестве, продолжая боговдохновенно излагать, доказывать предопределенное свыше неизбежное движение от преходящего Града Земного к вечному Граду Божиему.

Данное продвижение для него неоспоримо поступательное, подобно тому, как три года назад он приступил к написанию первой книги, а сейчас уже прогрессивно правит, корректирует одиннадцатую, набрасывает заметки к двенадцатой и тринадцатой, обдумывает содержание последующих фолиумов. Десять книг сочинения «О Граде Божием» на сей день находятся в распространении и в переписке. Их вполне возможно читать последовательно, изучать исповедимо; в точности так же, как исследует сочинитель Августин от сотворения мира историю рода людского в Граде Земном.

Кому-то может привидеться, будто история человечества ходит безумными, кривыми извилистыми тропами, топчется, вертится вкруговую, слепо тыкаясь вокруг, извивается змеей-спиралью. Или поворачивает нерешительно вспять, словно замкнувшись в порочном круге каких-то извечных коловращений. Избави, Боже, от подобного безумия!

Ничего подобного никому и в голову не взбредет, сколь скоро у кое-кого взбрендивший разум не изменяет мышлению. Для этого достаточно взглянуть, как воочию развертывается, скажем по-латыни, прогрессивно эволюционирует, от сотворения человека христианство, предрасположено оставляя позади отсталое, грубое, вульгарное языческое миропонимание в сочетании с ограниченными во времени и пространстве предполагающими, вопросительными размышлениями тонких философов-язычников.

«…Если бы мы сказали, что с того времени, как Бог создал человека, прошло не пять или шесть, а шестьдесят или шестьсот тысяч, шесть или шестьдесят миллионов лет; или стали бы увеличивать эту сумму во столько раз, что не нашли бы и названия для обозначения количества лет со времени создания Богом человека, то и тогда можно было бы спросить: почему Бог не создал его раньше?»

«О том же с любопытством могут спрашивать и потомки через шестьсот тысяч лет, если на столько времени продлится жизнь смертных людей, – то рождающихся, то умирающих, – и их невежественная немощь. Могли поднимать этот вопрос и те, кто жил прежде нас. Мог, наконец, и сам первый человек или на другой день после своего создания, или в тот же день спрашивать, почему он не был создан дотоле.

Но если бы он был создан ранее, этот спор о начале временных вещей имел бы те же самые основания и прежде, и теперь, и впоследствии».

«Философы этого мира полагали, что можно или должно решить этот спор не иначе, как допустив кругообращения времен, когда одно и то же постоянно возобновляется и повторяется в природе вещей, и утверждали, что и впоследствии беспрерывно будут совершаться кругообращения наступающих и проходящих веков, будут ли эти кругообращения в мире постоянно пребывающем, или он, возрождаясь и погибая через известные промежутки, будет всегда представлять в виде нового то, что уже прежде было и что будет опять.

Это – насмешка над бессмертной душой, и вывести ее из унизительного состояния даже в том случае, если она достигла мудрости, они решительно не могут. Потому что у них она постоянно стремится к мнимому блаженству, но беспрестанно возвращается к истинному несчастью.

Ибо как можно назвать истинным то блаженство, на вечность коего никогда нельзя надеяться, потому как душа или по крайнему невежеству не знает, что ей в действительности угрожает несчастье, или несчастнейшим образом страшится его при обладании блаженством? А если она никогда потом не возвратится к несчастьям и от бедственного состояния переходит к блаженству, то, значит, бывает нечто новое во времени, не имеющее временного предела.

Но почему в этом случае не то же бывает и с миром? Почему то же не бывает и с человеком, созданным в мире? Почему бы ему в здравом учении стезею правого пути не избежать каких-то мнимых кругообращений, изобретенных ложными и каверзными мудрецами?»

Платона и платоников писатель Августин не пожалел в «Граде Божием». Но к библейскому царю Соломону, невзирая на склонность к язычеству первостроителя храма единому Богу, отнесся уважительно, памятуя о правилах католической веры, авторитетно опирающихся на Святое Писание, и не забывая о безграмотной пастве.

«…Некоторые полагают, будто бы и то, что написано в первой главе книги Соломона, называемой Екклесиаст: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: смотри, вот это новое; но это было уже в веках, бывших прежде нас», – сказано об этих кругообращениях, возвращающих и восстанавливающих все в одном и том же виде.

Но он сказал это или о том, о чем говорил выше, то есть о поколениях, из которых одни проходят, другие приходят, о круговых движениях солнца, о течениях рек или, пожалуй, о родах всех вещей, какие появляются и исчезают. Были, например, люди и прежде нас, существуют они и вместе с нами, будут и после нас; так же точно те или другие животные и деревья.

Самые чрезвычайные явления, выходящие из ряда обыкновенных, хотя отличаются одни от других и о кое-каких рассказывается, что они были только один раз, насколько они вообще чудесны и чрезвычайны, непременно и прежде были и будут. Ничего нового и небывалого не представляет собой то, что чрезвычайные явления бывают под солнцем.

Некоторые, впрочем, толковали его слова в том смысле, будто Мудрейший хотел дать понять: уж все было сделано в Предопределении Божием и потому ничто не ново под солнцем.

Во всяком случае, с правою верой несовместима мысль, будто этими словами Соломон обозначил те самые кругообращения, какие, по их мнению, повторяют те же самые времена и те же самые временные вещи. Притом так, чтобы, как в известный век философ Платон учил учеников в Афинах в школе, называвшейся Академией, так и за несметное число веков прежде через весьма обширные, но определенные периоды, повторялись тот же Платон, тот же город, та же школа и те же ученики. И впоследствии, по прошествии бесчисленных веков, снова должны повториться».

В противоположность застойному задубевшему язычеству, пребывая в развитии, развертываясь в пространстве-времени, христианская цивилизация не терпит бессмысленных повторений. Она их ликвидирует, аннулирует, отменяет диалектическим отрицанием отрицания, как будет показано и доказано много столетий спустя со времен прорицающего творчества епископа из древнеримского Гиппо Регия.

Христианская интеллектуальная культура все пускает в ход. Для нее годится и материалистическое развитие наук, технологий, методологий. Ереси христианство упражняют и укрепляют. И даже атеизм является не более чем органичной, пусть себе парадоксальной, принципиальной дополнительностью в единстве и борьбе противоположностей той же христианской цивилизации, предопределенной, организованной Логосом Господним. Словом, цивилизация, культура суть Град Божиий и правоверный переход к нему.

Ad hominem качество изначальной веры переходит в количество научно-технологических познаний, вовсе не исключая принципа обратной связи, когда на протяжении веков постоянно повышается качественный уровень человеческого развития в духовной и материальной сферах.

Августин Гиппонский оставил будущим ученикам немало цивилизационных провозвестий в двадцати двух томах сверхэпохального сооружения «О Граде Божием». Так как помимо блестящего опровержения олигофренической вульгарно-доисторической фикции о цикличности культур и цивилизаций, поддержанной языческими философами, фундаментальный мыслитель Аврелий Августин составил поистине энциклопедический свод античных знаний, мировоззрений, изложив, изъяснив христианам, что есть суперстрат христианства, каковы его божественные основы, трансцендентные истоки, а также естественная предыстория в ментальном субстрате прошлых и пошлых различного толка верований в ложных богов-демонов.

Энциклопедичность, широчайший охват и систематичность объемного изложения потребовались религиозному философу Августину, чтобы верифицировано, аподиктически и апокалиптично доказать, утвердить свою основную гносеологическую идею необратимого антиэнтропийного христианского прогресса от развивающегося, эволюционирующего Града Земного к телеологическому Граду Божиему. При этом Августину удалось показать, правильно истолковать, что Божественное Провидение, спасая человечество, нисколько не исключает свободу воли человека, добродетельно, правоверно способствующему прогрессивному развитию либо греховно, злобно препятствующему ему, коснея в ересях гиблого застоя или пугливого мышления, погибельно обращенного вспять. То есть к первородному злу грехопадения прародителей.

«…Теми же самыми ангелами возвещено было чудесное от этой погибели спасение Лота, жена которого, оглянувшаяся в пути назад, превращена была мгновенно в соль, таинственно поучая тем, что на пути спасения никто не должен желать прошлого».

Пожелание лучшей событийной будущности всегда, везде и во всем, на земле и в небесах – такова сущность христианства, не только в Символе Веры предусматривающего взаимодополняющее существование человека в настоящем образе краткосрочном, так и в чаянии будущей пожизненной вечности.

О вечном посмертии или мнимом земнородном бессмертии мы говорить не станем в расширяющейся астрономической Вселенной, обреченной на энтропию в ознаменование конца всех веков, стран, сторон, координат и пространств.

«Ибо не было и не будет времени ранее или позднее времени».

Итак, что же еще нам может сказать Августин спустя шестнадцать столетий? Пожалуй, multum, non multa, каким бы мульти-исполинским ни выглядел его труд даже в современном убористом полиграфическом исполнении.

Хотя в цифровом обличье мало что, но много на соответствующих носителях и гаджетах «Град Божий» смотрится компактнее. Думается, Августину этот технический вид приглянется, как только он уяснил бы непосредственную связь столь любимых им сакральных чисел, духовной цифири с компьютером-вычислителем. Eo ipso от новоязычного слова «дигитальный» наш протагонист, технологически или чудотворно заглянув в будущее, несомненно придет в полный лингвистический восторг.

Igitur, последнюю, – хоть на пальцах-дигитах считай, – двадцать вторую книгу «О Граде Божием» епископ торжествующе завершил на шестидесятом году земного бытия в третий день до сентябрьских календ. Большое должное дело всей его жизни сделано.

«Считаем долг настоящего великого труда с помощью Божией исполненным. Для кого он мал или для кого слишком велик, пусть простят меня. А для кого достаточен, пусть не мне, но вместе со мною воссылают благодарение Богу».

Эту благодарность епископ счастливо, блаженно вознес в конце августа месяца 414 года от Рождества Христова.

КАПИТУЛ XXXI

Годы 1170-1173-й от основания Великого Рима.

20-23-й годы империума Гонория, августа и кесаря Запада. 8-11-й годы империума Теодосия Младшего, августа и кесаря Востока.

Годы 415-418-й от Рождества Христова.

Гиппо Регий в Нумидии зимой и летом. Июньские календы в мавретанском Сетифисе.

«В течение времен мы ищем настоящее и не находим его. Потому что безо всякого промежутка совершается переход от будущего к прошедшему».

В шестьдесят календарных лет епископ ни много ни мало не претерпевал жалких ощущений дряхлого немощного старца, изможденного годами и болезненными невзгодами душевного тела. Ведь время, вмиг уходящее в прошлое, безвозвратно уносит с собой отнюдь не все и далеко не сразу.

Человеческие минуты, часы, годы непочтительно, не прощаясь, скоропостижно уходят, а почтенный возраст задерживается, длится вовсе не для того, чтобы налагать на пожилого человека невыносимое изнурительное ярмо старческих болезней, хворей, недугов, скорбей и немощей. Образ смертного будущего, как ни крути. Пускай иному старику-долгожителю самоубийственно мнится, будто ему ничего не остается делать, кроме как самостоятельно завернуться в саван и медленно ползти на кладбище, чтобы не утруждать окружающих. Другой же пережиток прошлого окаянно вымаливает у Бога последние вздохи, судорожно цепляясь скрюченными подагрой пальцами за собственную душу, не позволяя ей покидать плоти, отжившей свое.

Обе подобные нелепости пусть далеки будут от ума человека мыслящего! Даже душа, тягостно умирающая в Адаме, легко оживает во Христе.

Кому хватает здравого смысла предпочесть разумную душу телу, у того плоть следует за духом, вживе отдаляющим тление и старение. Вот почему епископ Аврелий не оставлял воинских упражнений и верховой езды.

Как и прежде сопутствуют ему и соучаствуют в физической культуре, располагаясь поодаль от военной гавани на пустынном побережье Африканского моря, доктор Эллидий и центурион Ихтис.

Погибшего диакона Турдетана епископ час от часу поминаeт добрым словом и заупокойной молитвой. И ко всем его заместителям, местоблюстителям у своей, что называется, пресвятейшей особы не слишком благорасположен. За это он себя частенько укорял. Но что тут с собой поделаешь? Видимо, по-другому не мог, не хотел в невольной, въявь незаслуженной неприязни к ближним причетникам.

Сейчас вот он тоже не может припомнить имен двух новых дуботолков, опять из отпущенников, каких ему на днях благонамеренно приставил в охранение отец Поссидий. Присматривают за лошадьми, отгоняют дубинками нежеланных посторонних? Ну и Бог с ними, коли грех рукоприкладства предваряет заслугу бодрого долголетия у патрона…

Наяву явление благочестия. Потому как прежние причетники рукоположены во священство, нынче отправляют пастырскую службу в монастырях и церквях, поднатаскавшись с большего в священных писаниях и богослужении. Зато ближайший диакон Гераклий ни в какую не соглашается принять сан пресвитера, человек-упрямец. Говорит насмешливо, ему-де в причетниках хорошо, если мелкие умом новоявленные пастыри плодятся и множатся поскорее овец, отчего скот телом мельчает в подобии, слабеет и вырождается.

За то насмешник принимает муку мученическую от Ихтиса в упражнениях с кавалерийским мечом, усиливающих телесную крепость. Не хочешь держать в руках тяжкий пастырский посох, мил человек? Так носи длинный кинжал на поясе, так же востребующий неутомимой практики в закреплении навыков самообороны и защиты правого дела.

Блаженны миротворцы, нареченные сынами Божьими, приносящие меч Христов и праведное умиротворение. Коль скоро соглашаешься со словами учителя, то и потрудись в благорасположенном воинском искусстве, укрепляющем тело и дух, ученик и сын мой…

«Мир несправедливых по сравнению с миром праведных не может и называться миром, это ясно тому, кто умеет предпочитать правое неправому и упорядоченное превратному. Ведь и то, что превратно, в какой-нибудь части, какою-нибудь и с какою-нибудь частью чего-либо, в чем находится или из чего состоит, непременно умиротворено».

В прошлом году гиппонский пастырь тождественно умиротворился обустройством водопровода и воздушного обогрева в его жилище. На том настоял отец Поссидий, и епископ ему не возражал. Благо ту осеннюю перестройку он выдержал, пережил вдали от домашних пертурбаций в длительной поездке по провинции, вплотную занявшись разоблачением, опровержением и противоборством пелагианской ереси.

Тепло в доме – величайшая вещь, если охладевшая с возрастом кровь не очень-то обогревает все-таки старящееся тело на седьмом десятке урожденных лет. Как ни кутайся в теплые многослойные одежды, ни жмись к жаровне, стилус закоченевшими пальцами не удержать, мысли словно застывают. Спину и плечи противно знобит, едва закончишь писать и встанешь, чтобы размяться и разогреться. Господи Боже мой!

Только язычник Аристотель мог утверждать, будто мозг есть большая железа, служащая охлаждению тела. Чему, дескать, свидетельствует слизь из носа как будто мозговое выделение. Наверное, голова и мозги у него были устроены не так, как у обычных людей. Уж верно не по-христиански, насколько уверен наш ученейший Эллидий…

К словам медикуса Эллидия епископ прислушивался, доверял его обширным врачебным познаниям. И полностью с ним соглашался в том, что реальные натурфилософские и физиологические знания нисколько не могут противоречить правильно понимаемому христианскому вероучению.

«Все, чего только могли бы сказать физики о природе вещей на основании верных доводов, все это, как можем мы показать, не противно нашим писаниям».

Ибо подлинная физическая наука и праведная религия Бога истинного друг друга дополняют, взаимообогащая для вящего общественного блага.

Показательно: этим летом, когда в гражданской общине Гиппона, не разбирая сословия и достояния, вдруг грянула свирепая моровая зараза, по морю завезенная из Картага, куда она прибыла из парфянского Ктесифона, доктор Эллидий Милькар ей со всей решительностью воспротивился. Убедил в том епископа Аврелия Августина, а с его красноречивым авторитетным содействием добился того, чтобы коллеги магистраты наглухо на месяц закрыли порт для въезда-выезда и посуху категорически прекратили доступ в город подозрительным приезжим, пришлым бродягам из дальних краев.

– Никому и никуда не бежать, не то еще хуже будет, – пригрозил черным посохом епископ непослушной пастве, ни на «u», у-у не смыслящей в натурфилософии и в либеральном искусстве врачевания. – Покорно и смиренно принимайте неминуемое бедствие, коли прародители против повеления Бога согрешили и всю природу мира запятнали грехопадением…

Грозному пастырю городские нобили и плебс вообще-то вняли. И чрезвычайные средства, предписанные медикусом Эллидием, приняли к частному сведению и кое-как к исполнению.

Тоже мне, умники пустоголовые, роптать вздумали, неуки, против науки и милосердия Божьего… В жизни и в смерти неистребима глупость людская. Хотя болезнь и заразу можно одолеть совместными усилиями, а дурака излечить дисциплиной, если Бог его раньше не приберет…

Епископ не страшился посещать заболевших, утешать их, наставлять, отпускать им грехи у последней черты. Засучив рукава, по-братски ухаживал за умирающими и выздоравливающими из бедных семей. Мерам предупреждения заразы, профилактическим прескриптам медикуса Эллидия он следовал неукоснительно и видел, что делает смертельная болезнь с теми, кто в невежестве пренебрегает милостью Божьей, дарованной в научном виде медицины.

Некоторых эта внутриутробная хворь разделывает всухую за один день и менее. Бедняги несколько часов без памяти корчатся в диких судорогах, в бреду, пока смерть не разлучит душу с телом.

Другие же в мокром виде перемежающейся рвоты и периодического обильного поноса страдают 2–3 дня кряду или пару недель с облегчениями. Потом либо излечиваются совсем – телом и духом, либо окончательно умирают телесно.

У таких больных члены тела страшно холодеют, рассудок помрачается, сердце раз к разу замирает. Снова и снова приступами густой липкий пот, тошнотное расслабление, блевотное истечение темной желчи и бесцветных жидких испражнений. От ужасающей потери жизненных жидкостей все их тело иссыхает, синюшная кожа туго обтягивает ребра, западают живот и грудь, черты лица заостряются, костенеют, глаза проваливаются.

У того, кто до болезни был толстяком, кожа обвисает, собирается в мокнущие нехорошие складки. У толстых женщин смарщиваются, пустыми мешками обвисают ягодицы и груди.

Смертельно теряющих влагу страдальцев доктор Эллидий принудительно врачует теплым соленым питьем, усаживает в горячую воду. Понос и блевоту им облегчает; даже иногда вовсе прекращает посредством лекарственных настоев.

В общем свыше двух триенсов заболевших у Эллидия результативно выздоравливают. У других городских лекарей результаты похуже: у них выжил, не умерев, лишь каждый третий.

Эту моровую болезнь, убивающую внутренности человека, медикус Эллидий и его коллеги именуют мертвой желчью. По их ученому мнению, причина ее кроется в омертвении и разжижении внутренних соков, ответственных за усвоение телом влаги и соли. Поэтому насильственное соленое питье в данном случае должно излечивать. Жалко, не всех и не сразу.

Однако наш Эллидий предполагает то ли еще более глубокое объяснение, то ли в ересь впадает, утверждая, как если бы любые болезни вызываются мельчайшими отравными частицами, всюду рассеянными в сырой воде, в воздухе и на почве. А условным происхождением эти болезнетворные партикулы имеют останки тел, прах, персть в какой-то мере бессмертного ублюдочного потомства допотопных блудниц, совокуплявшихся с падшими демоническими ангелами.

Разгневанный на нечестивцев Господь безусловно всемирно затопил потопом всю землю и все зло на ней. Но стихии воды за сорок или за сто дней всю заразу не смыть, не растворить и не очистить. Абсолютно очищает и элементарно излечивает исключительно божественный огонь с верхних небес. Не случайно пророки в конце времен предрекают глобальное очистительное всесожжение всех древних стихий-элементов, то есть старой земли у нас под ногами и старого ближнего неба над головой для предуготованных новых земель и небес.

Оттого в противостоянии чумным моровым поветриям действенны окуривания, близкие к стихии огня. Равным образом стихийно излечивает, прижигая раны, раскаленное железо. Это, ясно как Божий свет, не апокалиптический холокост, но его заповеданное людям малое подобие…

Библейскую версию происхождения болезней в толковании доктора Эллидия епископ не поддерживал, но и не опровергал. Быть может, оно и так, если для него, как богослова, событийные стихи Ветхого Завета, повествующие о плотских соитиях земных женщин и ангелов небесных по-прежнему предстают несколько темными и неясными.

Ясно одно – врачеватель Эллидий совершенно прав, настаивая на всевозможных очищениях для предупреждения и предотвращения болезней. Скорее здесь больше натурфилософии, нежели теологии.

Например, крепкий щелок из выгоревшей древесной золы, каким Эллидий настойчиво рекомендует обмывать руки и лицо после посещения заразных больных, близок к стихии огня. Им же надо прополаскивать одежду и мыть столовую посуду.

Тогда как хорошо прокипяченная вода объединяет сразу две очистительных стихии. Несомненно очищает и соль как часть земельного элемента. Не зря Спаситель иносказательно упоминал соль земли, в благовестии наделяя апостолов даром исцеления. А водой и солью в свою очередь придают духовное очищение от грехов в таинствах церковных.

Опять же тотальный запрет Эллидия на все сырое, почти необработанное от грешной земли: воду, фрукты, овощи, вяленую в тени рыбу и сырокопченое мясо – вынуждает прибегать к чистой стихии огня в виде вареной, жареной и печеной пищи.

Гарум, пряности и вино он, кстати, не запрещает. Первый долго и крепко настаивается как рыбный рассол, а второе и третье есть продукт долголетнего преобразования соли земли и солнечного жара, вбираемого растительной полужизнью.

Морская соль и солнце, между прочим, благотворно воздействуют на тело. Равно теплые купания животворят после упражнений в военном искусстве в здоровом поте лица, невзирая на лица и возраст.

Глядя на практикующихся в нападении и обороне соратников, епископ, утомленно присевший на песок передохнуть, вспомнил, как же яростно Эллидий ратовал за свежую воду и очищение городской клоаки.

Когда в июльские ноны разразилась эта проклятая холера, дождей не было примерно с месяца два. У окрестных поселян едва ли не половина урожая пшеницы на корню бедственно погорела. И в большой гиппонской клоаке дерьмо-какатум на беду застоялось, намертво закупоренное. Двое городских рабов золотарей задохнулись до смерти, попытавшись прочистить дерьмопровод.

Тогда и спустили все городские источники, водоемы, цистерны и фонтаны бурным потоком на промывание дурной плотины. Размыли, пробили какатум. А потом по предписанию магистратов горожане с проклятиями пользовались только свежей чистой проточной водой из акведука. Далеко таскать, зато живые здоровее стали во всех органонах, если верить доктору Эллидию.

После августовских календ никто в Гиппоне больше не умер от убийственного истечения органических нечистот спереди и сзади. Город со всех сторон сделали доступным не только для подвоза провианта от своих колонов.

Эллидия шепотком до сих пор проклинают за санитарные строгости, ограничения, чрезвычайные предосторожности. Напротив, некоего пресвятейшего прелатуса даже язычники чересчур превозносят, громогласно славословят за чудесное избавление города Гиппо Регий от повальной моровой напасти. Дескать, его чудодейственными молитвами праведника, волшебным именем Христовым еле-еле в душу живу уцелели, если в недалекой Сицилии в отдельных приморских городишках население почти поголовно вымерло, на понос изошло. Зато у нас, мол, воистину богоспасаемый град Божий, не то что у некоторых.

Помилуй, о Господи, невежд и суеверов!..

Позднее епископ пожалеет: зря это он авторитетно не предложил воздвигнуть Эллидию статую на форуме. Побоялся он в ту пору, как бы этакому чудотворящему врачу-натурфилософу не стали поклоняться суесловно, суеверно в подобии нового африканского Эскулапа. Может статься, и не всуе, коль скоро кто-нибудь из умных потомков догадается его святость исторически подтвердить и правдиво обосновать…

Один лишь Господь располагает существовать в настоящем, неизменно и неограниченно ничем и никогда. Тогда как человеку свойственно обустраивать жизнь, познавательно применяясь к прошлому, организованно отвечая на произошедшее. Либо мыслительно жить в непознанном будущем, выстраивая предварительно намерения, расчеты, решения.

«Но как бы там ни было, у всемогущего Бога и высочайше блаженного Творца не оказалось недостатка в предусмотрительной мудрости, чтобы и из осужденного человеческого рода наполнить Град Свой известным предопределенным количеством граждан, выделяя их не по заслугам, ибо все люди без исключения подверглись осуждению в своем испорченном корне, а по благодати, и показывая освобожденным как на примере их самих, так и на примере неосвобожденных, сколь велики Его им дары.

Ибо всякому очевидно, что не по заслугам, а по незаслуженной и милосердной благодати он избавляется от зла».

В том и состоит всемерная свобода воли праведного человека, чтобы по доброй воле следовать Провидению Господнему. И злоименно его неправомерно отрицают еретики пелагиане, бездарно закрывая глаза на очевидность благодати святого крещения, вызволяющего не плоть, но разумную душу от первородного греха. Имеются у них и другие еретические измышления, столь же нуждающиеся в обоснованном искоренении.

В том, отчего основатель и промыслитель секты пелагиан британский монах Морган, обосновавшийся в Риме под именем Пелагий, безнадежно запутался между Кикероном и Оригеном, у епископа Августина Гиппонского не было ни малейших сомнений. Взять хотя бы суетное пелагианское «Послание Диметриаде», извращающее само понятие свободы выбора между добром и злом.

Изобличая пелагианство, нумидийский архипастырь написал несколько книг и в том числе достоименный труд «О природе и благодати». Противоборствовать этой ереси он и подавно решил в обязательном порядке, поскольку в ливийскую Киренаику, спасаясь от вестготов Аларика, переселились Пелагий и его видный красноречивый наперсник Келестий. Более того, у Августина объявился личный идейный недруг – заморский епископ Юлиан из Эклана в италийской Кампании, порядком сноровистый в писательстве и плодовитый в диктовке еретических писем.