Текст книги "Блаженство по Августину (СИ)"

Автор книги: Иван Катавасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 43 страниц)

Развратного старца, весьма охочего до любовных услад, Аврелий ничуть не пожалел, хотя прекрасно понимал, отчего Септимию осталось не так уж долго жить при такой целеустремленной соотносительно юной жене. Можно было бы заставить его дать Акме развод через суд магистратов, но епископ не пожелал использовать пастырский авторитет для столь низменной цели, как сохранение временной жизни этому язычнику. Притом высокомерно полагающему, будто поклоняться сонмищу древних богов-демонов следует только потому, что так поступали многие поколения его благородных пунических предков. Тогда как единобожие годится лишь низкорожденным простолюдинам.

Прошли месяц, за ним другой, третий… За это время с высокорожденным Септимием чего-либо летального или танатического, определимся по-гречески, не произошло. Зато Оксидрак разузнал, и Эводий подтвердил: Акме законно побывала замужем в Тисдрусе; за пять лет брака ни разу не забеременела, не рожала и овдовела бездетной девятнадцати лет от роду.

При этом ее первый муж, тоже бывши преклонных лет, безвременно, скоропостижно скончался при подозрительных невыясненных обстоятельствах, якобы отравившись грибами, наподобие кесаря Клавдия. Доказать ничего не доказали, но у Акме шесть лет назад имелась доверенная рабыня, старуха со знаменательной кличкой Микала. Весьма сведущая тессалийская знахарка, по словам тамошних жителей, отправилась к языческим праматерям, однажды неосторожно погибнув от отравления трупным ядом, видимо, во время приготовления очередного колдовского зелья.

Родом красотка Акме из хорошей гетулийской фамилии, живущей в Тисдрусе. Поэтому молодой вдове родственники без труда вскоре подыскали нового мужа – дважды вдовца Септимия из Гиппона.

Кто из них переживет друг друга, не только гиппонскому епископу Аврелию было изначально яснее ясного. Но хитрый старик Септимий, кого никто и не думал называть ополоумевшим глупцом, как мог умно оберегал насущную жизнь. Ему даже пищу готовили обособленно от жены и ее прислужниц.

Да и обедал он вместе с ней за одним столом только изредка, при знатных гостях. И любимого младшего сына – главного наследника – нарочито отослал учиться в Рим в бережном удалении от смертельно опасной мачехи-христианки.

Сколь ни опасался язычник Септимий за свою жизнь, но смерть его настигла самым неожиданным роковым образом. В июльские иды он выбросился вниз с плоской кровли домуса, сиганул стремглав в атрий и прямиком угодил в бывший мраморный постамент статуи то ли Гермеса, то ли Меркурия. Опрометчиво размозжил безумец себе череп.

Незамедлительно брат и старший сын покойного обвинили в преступном колдовстве и наведении домовой порчи свежеиспеченную вдову. Потому как скоропостижно обезумел не один лишь Септимий, вообразивший мифическую обувь в виде крылатых сандалий языческого божества, но и два его ближних прислужника. Пекуниальный управляющий из отпущенников возомнил себя тритоном и ночью уплыл, утонул в бурном море, отдал концы вдали от пристани. А раба в домоправителях, возомнившего, будто он героический Геркулес, под утро в клочья разорвал лев в зверинце амфитеатра.

У двух рабынь из поварни смертельные фантазии оказались попроще. Обе безумицы, одержимые беснованием, вообразились в тот вечер птицами небесными и насмерть расшиблись, спрыгнув с городской стены.

Третья служанка наутро то ли душевно взбесилась, то ли натурально озверела: безобразно мяукала, рычала, царапалась скрюченными пальцами, бесстыдно по-кошачьи вылизывала у себя волосатый промежный срам. Потом изо рта у этой бешеной кошки пошла белая пена, и она издохла.

Как выявило спешное расследование магистратов, больше никто не пострадал и с ума не сходил. Ничего преступного не показали и пристрастные допросы под пыткой домашних рабов несчастно преставившегося доминуса Септимия Филены, а также личных рабынь домины Акме. Для того их всех выкупили в собственность города.

Подозреваемую в тяжком магическом преступлении вдову Акме собирались уж было выпустить на свободу из-под стражи, принимая во внимание поручительство влиятельных сродственников, как дело взял в духовное ведение епископ Августин Гиппонский. Тут магистраты и вздохнули, выдохнули с невыразимым облегчением, избавившись от столь каверзного сложнейшего судебного казуса.

По делу или не очень епископ взял на голову немало тупой боли в затылке и тяжелых умственных мук. Однако оставить в небрежении, безнаказанным такое физически неявное, умно задуманное, хитро сокрытое преступление он никак не мог.

Он лично и налично не исключал кое-какой своей вины в смерти полудюжины человек. Пусть вам даже если б он расторг брак злодейки-колдуньи Акме с погибшим мужем, то она вряд ли бы на том угомонилась. И потом смотреть на ее постную личину во время проповедей в базилике явно свыше его сил. Лучше бы покончить с этаким ханжеским безобразием и несомненным фарисейством раз и навсегда.

Закрыть и забыть? Да и дело, говорите, с концом? Но со многими грязнейшими концами, прибавим… Далеко не во всяком сомнительном случае обвиняемые освобождаются от преследования.

Совсем разобраться с этим делом, так напоминающим некоторые риторские контроверсии и все же очень с ними несходное, значит начисто избавить религиознейшую вдову Акме от всяческих подозрений, полностью ее оправдав и выгородив. Такое ему наперебой советуют Алипий с Эводием в противоречивых благих намерениях.

Мол, из города она так или иначе после всего такого прочего, произошедшего, будет вынуждена уехать. Дескать, в добрый час к удаче, какая всем нам очень пригодится.

Мотивы первого советчика совершенно понятны, если для пресвитера Эводия вдовица Акме была и остается прекрасной угодливой осведомительницей. Второй же наш правовед ее попросту боится, как непотребной, никуда негодной коварной блудницы и малодушно почитает за благо размещаться от нее где-нибудь поодаль.

Имелась еще одна закавыка, вернее, загогулина, коль скоро Акме Филена не далее как полугодом ранее преднамеренно перешла в католическое православие из секты донатистов. При всем при том неустанно заявляет во всеуслышание, словно бы эдак благотворно на нее повлияли проникновенные проповеди пресвятого отца Аврелия Августина.

Притом сама досточтимейшая Акме Филена, как это ни прискорбно осознавать, ему безумно нравится пышными женскими статями и призывным естеством детородной женственности.

Тем часом Эводий с Алипием, да и весь орденский клир призывают, умоляют суровейшего епископа Аврелия Бога за-ради и для пущего церковного авторитета очистить набожную вдову Акме от гнусных наветов и клеветы злопыхателей, признать ее невиновной по всем пунктам фамильного обвинения. Пускай же сумасшествие нескольких пострадавших в фамилии гиппонских Филенов простейшим образом, буквально по Евангелиям, достоверно объяснить, будто бы в них вселились обычнейшие мелкие бесы.

К тому же въедливые, воистину психологические допросы, учиненные епископом Аврелием домине Акме и ее доверенным служанкам, каких-либо признательных плодов покуда не принесли. Трое женщин, – и это, стыд подумать, его сестры по вселенской вере! – все как одна, упрямо отрицали и отпирались, сколько бы их по-отечески ни увещевал пастырь сознаться в смертном грехе злоумышленного убийства шести человек.

Невзирая на то, отец Аврелий уповал и надеялся на Бога, на установленный Вседержителем естественный порядок вещей, где следствие непременно вытекает из предшествующей ему причины, а тайное становится явным.

По-видимому Господь и натурфилософия помогли выбраться епископальному расследованию из затемненного тупика. Так как ценную и светлую мысль подсказал Горс Торкват, под чьим надежным приглядом в портовой темнице находятся три подозреваемых ведьмы.

Оказывается, там у них на Понтийском севере варвары используют для выпечки хлеба сорное злаковое растение, какое здесь в Африке полагают пшеничными плевелами. На этом самом зерновом сорняке, случается, произрастают в колосьях категорически несъедобные темные рожки, посредством которых тамошние колдуны погружаются как бы в пророческие видения. Эти рожки северные волхвы сушат, растирают в пыль и в мельчайшей дозе подсыпают в медовое вареное питье. Кстати вспомнить, отварные ядовитые грибы отвратными галльскими друидами применяются в тех же гадательных богохульных целях.

Признаться, жуть измыслить, если тому подобную пакостную гнусь в отравном количестве добавить в еду! Господи, помилуй! О том ведь и Плиний и Гесикий предупреждают…

Ядовитую натурфилософию не замедлило подкрепить и судейское дознание, когда по воле Божьей одна из прислужниц Акме, основательно впечатленная рассказом святого отца Аврелия о грозящей ее душе и телу вечной смерти в виде бессчетного умерщвления, кое в чем призналась. Очевидно, смертных телесных мук она не боится, коли терпеливо сносит их на этом свете. Но вот реально обрисованная перспектива бесконечное число раз умирать во плоти в многоразличных болезненных способах, не слишком превысила ее приземленное воображение, чтобы устрашить разнообразием уготованной ей никогда непрекращающейся погибели в загробном мире.

– …Нет худшей и большей смерти, чем та, когда не умирает смерть, дочь моя и сестра моя…

От нее святой отец Аврелий и дознался о неизвестном темно-сером порошке, украдкой подсыпанном ею в хлебное тесто на хозяйской поварне.

Похожего по ее описанию гибельного порошка в доме, конечно, не нашли ни крупинки, ни пылинки. Но ведь его можно заново изготовить, тем самым проверив отравляющие свойства злаковых плевелов, вроде бы вызывающих одержимость.

Сказать гипотетически в физике означает удостовериться экспериментально. Медикус Эллидий, воспользовавшись целеуказаниями центуриона Горса, отыскал в пшеничном поле сорные злаки и те самые темные рожки в ржаных колосьях.

В присутствии глубокоуважаемых очевидцев из магистратов отравленным хлебом, сдобренным валериановым корнем, накормили бродячую кошку. Бедное животное пришло в такую ярую одержимость, что с пеной из пасти бросалось на месте в стороны и вверх на четыре локтя. Вероятно, кошке удалось бы подпрыгнуть выше и дальше, но длина привязи не позволяла. И сдохла она достаточно быстро.

Совсем так же моментально лишилась присутствия духа подозреваемая Акме, в беспокойстве наблюдавшая за медицинско-следственным экспериментом. Решив, будто бы проницательный от Бога епископ прорицающе вник в ее злоумышления, сейчас же прекратила запираться и созналась в содеянном хитроумном отравлении.

Она отлично и логично понимала, отчего в дальнейшем ей обязательно предстоят неслабые пытки. И в противоположность ей преданным, сильным духом рабыням, терпеть жестокие муки слабовольно не захотела.

Проникновенно подействовали на нее и неоднократные беседы со святым отцом Аврелием о предуготованной ее нераскаявшейся душе скорбной участи. По крайней мере именно в это ему очень хотелось участливо поверить.

Рабыням, как невольным сообщницам по принуждению, епископ Аврелий милосердно попросил даровать жизнь и свободу. А вот их хозяйку передал на однозначное обязательное правосудие магистратов. Его духовный приговор ни христиане, ни язычники оспаривать не посмели. Но досуже рассуждали о свершившемся пророческом чуде распознания богомерзкого ведьмовства извлекающим правду христианским предстоятелем.

После случая с отравительницей Акме Филена писатель Аврелий Августин впервые обстоятельно задумался о подлинном и мнимом благочестии, о том, насколько человек может быть исповедимо правдив перед Духом Божьим. Почасту ли в способностях и в природе человека имеется необходимость говорить чистую правду в нелицемерном общении с ближними и дальними? И, наконец, в состоянии ли большинство людей не лгать самим себе, исследимо, сознательно общаясь наедине с собственной личностью?

Что есть благочестие, а что – та набожность?

Сравнить хотя бы, противопоставить лицом к лицу две набожности на днях позорно казненной Акме и достопамятной Моники, не постыдно умершей в благостном окружении родных и близких. А ведь они обе одна к одной так порой были схожи в их женских, едва ли не плотских сношениях с Богом и священнослужителями Его…

Отрешенные размышления, без лицеприятия обнажающие истину, нашли воплощение в написанном. К декабрьским календам у епископа Аврелия Августина уже были вчерне готовы кое-какие связные наброски «Исповеди», снискавшей ему славу в веках.

«…Ты же, Господь мой, возлюбил правду, и тот, кто творит правду, приходит к свету. Я хочу творить правду в сердце моем пред лицом Твоим в исповеди, и в писании моем пред лицом многих свидетелей…»

Теперь Августин пребывает в полной вдохновенной готовности открыто исповедаться и представить на пристрастное прочтение публике свои самые искренние и чистосердечные писания об осознанном пути к обретению истинного и действенного вероисповедания.

Нисколько не изменив старой умственной привычке, писал Аврелий по вечерам. Утром же, с рассветом правил и дополнял начертанное продуктивно накануне на многих вощеных табличках. Так что, если пресвятейший прелатус время от времени не появляется на утреннем богослужении в домашней часовне, весь его орденский клир знает: на епископа вновь снизошло рассветное вдохновение. Его даже завтраком в эти святые часы стараются не отвлекать от рукописей.

С отдельными очень личными отрывками из «Исповеди» он предварительно ознакомил ближних и присных своих. Комментировать их всуе ради красного словца или никому не нужной лести никто не осмелился. Потому что проницательный пресвитер Алипий Адгербал полагает: чем дальше епископ Аврелий Августин уходит от повседневной общежительной суетности, тем ближе он становится тем, кто читает его творения и слушает проповеди.

Стало быть, священные часы духовного творчества предстоятеля Гиппонской епархии подлежат всевозможному охранению от мелких мирских досаждений и мизерных светских треволнений. И лучше всех этим требованием проникся неразговорчивый диакон Турдетан, самолично разрешающий, кого и когда допускать к архипастырю до полудня. Или же, кому из мирян добро пожаловать вечером к обеду, исходя из высказанных как бы между прочим пожеланий патрона.

Иным нельзя, возбраняется, другим же можно и нужно свидеться на закате дня с епископом Аврелием. Поэтому с диаконом Турдетаном нисколько не спорит пресвитер Алипий, официально занимающий при епископальной канцелярии Гиппо Регия должность секретаря-письмоводителя и агента по эклесиальным делам. Так как святой отец Аврелий всем из орденских сотрудников уделяет немалую долю доверительных близких отношений и долговременных, рассчитанных на будущее, дух захватывающих церковных замыслов.

Пожалуй, среди мирян, наибольшим доверием епископа и его свободным временем невозбранно пользуется примпил портовой и береговой стражи Горс, по военному прозвищу Ихтис. Явственно благоволит к этому варвару из венедов и неуступчивый ибериец Турдетан, который, бывало, отправлял восвояси высокородного кесарского мужа Оксидрака, не ко времени добивавшегося свидания с Аврелием в неприкосновенные дополуденные часы.

Пускай себе Скевий Романиан из Картага у них в любой момент является вовремя. При этом вмиг становится правильным исключением, подтверждающим недоступный другим рассудочный распорядок. Или же представляет весь собой высшее дружеское явление иного порядка…

Ход мыслей и красноречивых рассуждений друга Алипия друг Аврелий включительно понимал без слов. Жаль, коли тому, кто ясно мыслит, вовсе не всякий раз по силам изложить эту ясность вслух и поболе того – письменно. То, что у нас яснее ясного в мыслях на уме, отнюдь не всегдашним модусом проявляется на письме и на языке, как бы нам того ни хотелось.

Хорошо бы научиться, укрепляя письменность, упражнять языковые мыслительные способности! Подобно тому, как в постоянных упражнениях мы крепко-накрепко учим тело воинским искусствам, вот так обучаться и книжному красноречию… Scriptum peractum est…

Два, а то и три раза в седмицу перед закатом Аврелий отправлялся на берег Африканского моря совместно с Горсом. Им неизменно сопутствовал Турдетан. Нередко пресвитер Эводий и лекарь Эллидий, иногда торговец Оксидрак присоединялись к закреплению боевых оружейных приемов в отдалении от просто недопонимающих или предвзято недоброжелательных посторонних глаз.

Не пристало миролюбивым святым отцам кому-нибудь вчуже показывать, в каком облике они практически и физически воспринимают блаженство миротворцев, вселенски правомочных владеть духовным и материальным оружием. Кем и как их наречь, есть вопрос правоверия и благовестничества.

К сожалению, во имя святости сана епископа Аврелию Августину, доблестному нумидийскому мужу, как ныне непозволительно и неприлично посещать публичные термы. Вестимо, евангельская уединенная домашняя простота тоже пригодна для ежедневных оздоровительных омовений, изгоняющих прочь телесную скорбь летом и зимой…

На декабрьских календах епископ Аврелий Августин отдал в переписку и распространение монастырским братьям личный откровенный молитвослов «Беседы души с Богом».

«…Воспишу хвалу имени Твоему, Господи! Сотворив меня по образу Твоему, соделал Ты меня способным достигнуть такой славы, что могу соделаться сыном Божиим…»

Блажен муж умиротворяющий…

В конце того же года епископ Августин Гиппонский принял серьезное миротворческое решение полностью искоренить в Африке ересь донатистов и безусловно присовокупить заблудшие души церковных раскольников к православной католической экклесии. Да будет так!

КАПИТУЛ XXVI

Годы 1152-1153-й от основания Великого Рима.

4-5-й годы империума Гонория, августа и кесаря Запада. 4-5-й годы империума Аркадия, августа и кесаря Востока.

Годы 399-400-й от Рождества Христова.

Гиппо Регий в проконсульской Африке зимой и летом. Однажды весной к югу от Константины.

Несколько лет кряду историю и предысторию африканского донатизма епископ Августин Гиппонский час к часу изучал подробно, досконально в показаниях свидетелей и в письменных документах, сколь это было в его возможностях. Вполне рационально, логично ересь донатистов он вывел из остатков захиревшей секты картагских тертуллианцев, воспрянувших духом в эпоху мучеников.

Иными словами, эти еретики безмерно расплодились, чрезмерно широко распространились за девять десятков лет со времени жестоких гонений на христианство, предпринятых безбожным кесарем Диоклетианом в 1056 году от основания Великого Рима. Так из малозначительной кучки захолустных доморощенных монтанистов вырос раскол. Или же, определимся по-гречески, схизму политически учредили восемью годами позднее на том скандальном синодальном собрании епископов в Картаге.

Основным подстрекателем, закоперщиком у раскольников выступил амбициозный епископ Донат из Касанеграса. Вот по имени того треклятого ересиарха, ярого низкопоклонника спорных писаний Квинта Флоренса Тертуллиана всех африканских схизматиков и сектантов со временем принялись именовать донатистами. Достоименно и заслуженно осужденный еретик Донат умер в северном изгнании после того, как его уклонение от правоверия вселенски изобличили западные и восточные епископы в Риме. За пределы Африки политическая крамола донатизма покуда не вышла и прозелитов не нашла.

С новой силой здешнее раскольничество возобновилось в годы империума кесаря Юлиана Отступника. Сегодня же оно бесспорно усугубляется республиканским мятежом в Мавретании, откуда на восток в Нумидию в угрожающей правопорядку численности откочевали вооруженные кoмaрки самых бесноватых донатистов, кичливо называющих себя греческим словом «агонистики», то есть способные к борьбе.

Или даже, – вы только подумайте! – в облыжном самомнении непримиримые еретики присваивают имя воинов Христа.

В то время как нумидийские поселяне-язычники давным-давно метко прозвали их по-латыни киркумкеллионы, то бишь бродящие вокруг клетей, когда б переводить это наименование на аттическое наречие. В общем: бродяги, сброд, алчно рыщущие у съестных припасов сельских жителей. Теперь же, требующие прокорма разбойно, нагло, с воинским оружием в преступных руках. Знаком креста лоб себе кощунственно клеймят…

Вот к чему порой приводят прекраснодушные измышления крамольных еретиков-ригористов, веками противопоставляющих христианство великоримскому империуму, сумасбродно смешивая духовное и телесное наподобие картагского пресвитера Тертуллиана, преданного анафеме, отлученного от правоверной Церкви Христовой за твердолобую приверженность старинным азиатским ересям монтанизма, хилиазма, новацианства.

Исстари эти еретики-диссиденты, где бы они ни объявлялись, ригористично отрицали, – увы, продолжают в том упорствовать, – богоданные способности и таинства Апостольской Церкви. Не воспринимают они ее полномочность, в благовестии учрежденную Святым Петром, отпускать грехи душевного тела человеческого. Хуже того, последователи самодельного африканского тертуллианства бездушно и бездуховно тщатся подвергнуть материалистическому отрицанию безусловное апостолическое правопреемство, вовек позволяющее в рукоположении совершать церковные таинства. Они по сю пору отвергают абсолютную возможность благодетельного прощения всякого раскаявшегося грешника и пребывание его в исправляющем лоне церковном.

Таким греховным образом строптивый епископ Донат, его тогдашние приспешники, нынешние поборники донатизма отказались и доселе отказываются признавать историческую правоспособность священства предстоятеля Нумидии епископа Кекилиана. Отколовшись от католического православия, домогаются крамольники распространить заразу сепаратного раскольничества. Историки пишут, что при кесаре Константине Магнуме африканских епископов-схизматиков набралось аж 270 строптивцев.

С тех пор здешние раскольники-сепаратисты безосновательно и голословно утверждают, будто бы святого отца Кекилиана, рукополагая, возводил в священнический чин недостойный клирик Феликс из Аптонги, якобы публично отрекавшийся от христианства в эпоху мучеников, какой воистину стал империум богомерзостного Диоклетиана.

Ну так что с того? Беспочвенно обвинять проще простого; сложнее доказать и обосновать вину. Ибо Промысл Божий продвигается в христианской эре Иисуса Спасителя от ничтожного и греховного к великому и безгрешному.

К мысли будь спрошено, кто из вас не без греха, лицемерящие фарисеи и ложно измышляющие книгописцы?

Не сами ли еретики, иже с ними пресловутый писчий книжник Тертуллиан, вовсе не благовестно до сих пор материалистично противопоставляющие Церковь Божию и Великий Рим, повинны в том, что вызвали гнев, разожгли негодование кесарской власти? Уж не те ли преступные и мятежные еретические измышления послужили причиной Диоклетиановых гонений?

Богу – неизменно богово, тем временем существующим властям преходящим надлежит отдавать кесарский денарий и рыбий статир храмовой подати. И не более того кесарям и первосвященникам следует в непреложном Провидении Господнем и предначертанном Предопределении Его.

Существование ересей в христианстве Господь Вседержитель предопределил исторически, если сам апостол Петр в трусливом естестве людском трижды бесчестно отрекался от Учителя своего, а недостойный ученик Иуда предал Сына Божия, рукоположившего его в посланники Господни. Предпосылки любых ересей естественны; они по существу заложены в самой событийной природе человеческих умствований, отвратившихся от неизменной истины Божией вследствие грехопадения и высокомерного ослушания. Лишившись бессмертия от плодов райского Древа Премудрости Господней, ветхий грешник Адам утратил и предвечное духовное познание, а несчастное потомство его обречено с той поры на познавательную деятельность по преимуществу в телесном изменчивом измерении. Оттого всякая ересь есть неправильное, неправомерное, несоизмеримое совокупление требований духа и тела. Поскольку любое ложное вероучение придает материальным сущностям излишнее, чрезвычайное значение в сравнении с потребностями духовной материи, движущей каждое материальное тело, оно несообразно правдивому порядку Божиему, гармонично исполненному мерой, числом и весом.

Еретикам недоступно, сколь-нибудь правомерное, разумное, премудрое буквальное толкование вероисповедания в совокупности с образным иносказательным пониманием сложнейших явлений духа и плоти. В том или ином безбожном соображении являясь избыточными материалистами, они по правде говоря лишены пророческого дара в Промысле Господнем. Их мнимые материализаторские пророчества чаще всего лживы, как выдумки плотского воображения, где уродливый переизбыток чего-либо частного переходит в недостаток общего разумения и умопостижения.

Что есть исторический вековой генесис христианства как не изобличение и разоблачение безбожных ересей?

Не счесть сколько раз неразумные еретические вымыслы опровергались правдолюбивой историей, а также предопределенным Вседержителем деятельным возделыванием, иначе скажем, плодоносящим развитием культуры времен и веков человеческих. Прошлое ересей сплошь заполнено бесплодной ложью, будущее им непостижимо, а настоящее есть потерянное всуе время в безумных умствованиях, когда погрязшие в химерических фантазиях фальшивые и тщетные вероисповедники скудоумно не понимают ни того, о чем говорят, ни того, что утверждают.

В какой-то мере с наличием ересей и ложных правил веры можно кротко смириться. Ведь и все еретики читают, чтят, почитают Святое Писание; отщепенцы они суть только лишь вследствие земнородного понимания и натуральной недостаточности телесного зрения. Между тем дарованное всем людям от веры в Царство Небесное истинное духовное видение, они наособицу отвергают, так как бездарно настаивают на своем и отстаивают вопреки общей истине обособленные частные мнения.

В общественном виде ереси, еретические понятия, понимаемые во взглядах инакомыслия и разномыслия либо следования отдельным неправильностям вероисповедания, допустимы лишь до той черты и дозволительны только в той степени, доколе они не перерастают в церковный раскол. Ибо Католическая Церковь в православном образе Тела Христова должна быть всеедина.

Один Христос, одно крещение!

Как таковые разъединяющие верующих внутрицерковные ереси не слишком опасны; они легко преодолимы, как скоро им не пособничают, не способствуют, их не подпитывают власть имущие. Вот и арианство без внешней политической опоры империума в целом сходит на нет, оставаясь уделом недоразвитых северо-западных варваров.

Но южной Донатовой ереси и подавно стоит по-республикански опасаться, если она может стать прообразом отвратного религиозного казуса, предвосхищая глобальный раскол вероисповеданий между католическими церквями Востока и Запада. Ведь соседние с европейской Африкой египетские земли принадлежат уже Азии.

Совершенно иначе складываются, сцепляются каждодневные мирские события, когда носители и промыслители ересей в политии противовосстают подлежащей власти Великого Рима, чем второй год злокачественно промышляют злобствующие неуступчивые донатисты в комплекте с оголтелыми упрямыми киркумкеллионами-агонистиками…

Разоблачать политическую и вероисповедальную ересь донатизма пресвитер Аврелий убедительно начал пять лет тому назад, красноречиво выступив на синодальном заседании апостолических епископов в Гиппо Регии. Этой коллегиальной чести он удостоился в качестве выдающегося автора богословского трактата «О святости Католической Церкви», во многом определившего отношение правоверных христиан Африки к еретическим заблуждениям раскольников, несовместимых с истиной общественного благочестия.

С другой же стороны, внимание, проявленное африканскими епископами к начинающему пресвитеру, объяснялось тем, как он красноречивыми проповедями искусно подводит к истинному вероучению закоснелых донатистов. Притом покаявшиеся раскольники добросердечно, без тени ханжества бесповоротно обращаются в католичество.

Лицемерная любострастная отравительница Акме, коей понадобились развод и повторный брак, априорно запрещенные у раскольников, тут стала достойным сожаления исключением. Потому как многие добродетельные миряне из донатистской паствы искренне заблуждаются, неверно и невместно оценивая святость единой Апостольской Церкви.

В Гиппоне и в соседних городах за каких-то пару лет Аврелий успешно вернул к православному вероисповеданию немало заблудших душ. Так что местные донатисты имущественно утратили всю церковную недвижимость, полностью лишившись мест для многолюдных экклесиальных молений.

Неспроста нынче безместные раскольничьи пресвитеры во главе с неким подпольным епископом полны зверской злобы, нарекая католического предстоятеля Гиппонской епархии подлым соблазнителем, краснобайствующим ловчилой, заманивающим простые души в сети умственного обмана.

Бог им судья и мельничный жернов на шею… Да и в море окунуть бы ругателей, не без пользы упражняющих наше долготерпение и незлобивую кротость…

Площадную брань и тайные злословия видимых и невидимых врагов католического вероисповедания епископ Августин полагал за похвалу. Он не раз им предлагал встретиться, переведаться полемически, кабы публично и протокольно обсудить, буде таковые найдутся, чисто догматические разногласия между католиками и схизматиками.

Открыто отвечать, дискутировать с ним вблизи и вдали пресвитеры, епископы, приверженные донатизму, покамест не отваживались ни письменно, ни устно. Зато соответствующие письма, какие Аврелий диктовал Алипию, направлялись в разные концы Африки; их переписывали, перечитывали. Даже, бывало, читали католические послания гиппонского прелатуса на молитвенных сборищах донатистов.

В причинах и следствиях этих миролюбивых соборных увещеваний у раскольников кое-какие пресвитеры и клирики примирились с материнской церковью, раскаявшись, перешли в католическое православие. Сверх того, вместе с ними и паствой в течение последних лет в других городах понапрасну упорствующие старейшины еретиков тоже оказались лишены целого ряда церковных зданий, десятилетиями принадлежавших схизматикам.

По слухам, из-за того самые отъявленные, отпетые, разбойные поборники ереси поклялись-де предать смерти православного епископа из Гиппона. Что ж, посмотрим, лишенцы, кто кого одолеет!..

Со всем тем совладать с еретиками совсем непросто, если ряды кощунственно дважды крещеных зачастую пополняются теми, кто праведно недоволен, по их мнению, безнравственной жизнедеятельностью и недостойным поведением православного клира, особенно причетников. Нередко вторично богохульно окрестившиеся прозелиты донатистов открыто не высказывают еретических воззрений, но впотай поддерживают, подкармливают единомышленников, ведущих разбойный образ жизни.