Текст книги "Повесть о днях моей жизни"
Автор книги: Иван Вольнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 24 страниц)
Шахтер, стоявший рядом с Иваном, испуганно барабанил пальцами по перилам. Иван в глаза оскорблял его начальство – уездного комиссара, начальника милиции, руководителей осташковской революции. Председатель земской управы пожал плечами и отошел к пестрому цветнику, испуганно таращившему глаза.
Речь Ивана была нелепа, непривычна, оскорбительна. Это было какое-то хулиганство. Это была травля интеллигенции,– так определил цветник. Ведь до сих пор к этой веранде сходились лишь для того, чтобы поделиться радостью. Здесь плакали от умиления, когда "свершилось". Здесь восхвалялись доблести многомиллионного русского народа, который, наконец, тряхнул могучими плечами. На этой площади, под громогласные рыдания земского страхового агента, сочувствовавшего, по его словам, еще народовольцам, первый раз в русской истории было провозглашено многолетие не дому Романовых, а "державе Российской". Мужикам здесь рассказывали о том, сколь прекрасен и велик народ русский и сколь чисто и многотерпеливо его сердце, тысячелетие изнемогавшее в поисках добра и правды, и сколь доблестен порыв его к "широким горизонтам". Мужиков здесь учили политической мудрости – беречь свободу: радуйтесь, благоговейте, будьте достойными сынами великой революции, не волнуйтесь, не торопитесь, не нервничайте,– ждали тысячелетие, подождите месяцы,– _т_а_м_ за вас думают, _т_а_м_ все устоится, _т_а_м_ хлопочут за вас бескорыстные мученики... а пока сидите тихо, посылайте детей в окопы, не притрагивайтесь к барскому добру и земле; _т_а_м_ скажут, когда придет час, а главное – шлите детей в окопы; вы обязаны защищать родину и революцию, а мы отсюда будем помогать вам: щипать корпию и составлять списки убитых... Здесь, на площади, мужиков научили хлопать в ладоши. И темные, вшивые, несчастные люди верили, что говорилось им, и со всем жаром и со всею искренностью простых сердец хлопали ладошами псалмопевцам бескорыстных мучеников...
И вдруг в эту баню, полную ликующего пара, человек распахнул настежь двери, и в истому разрыхлевших душ пахнуло холодом ненависти: не верьте льстецам – продадут, не верьте плутам – обманут; не доброе сердце, а корысть в груди их, надейтесь на себя, стряхивайте с шеи благодетелей, зубами и ногтями держитесь за революцию,– это дело _в_а_ш_е, а не подхалимов ваших. Революция – топор, им надо крушить черепа насильников, крепче держите топор в руках, не доверяйте благодетелям, не спите, иначе топор хряснет по вашей шее...
И все смешалось, спуталось... Даже мужики кричали:
– Нет, Иван, далеко гнешь, так невозможно! Надо по-мирному, по-правильному.
– Правильно будет тогда, когда власть действительно будет в ваших руках, а не в руках этих проходимцев, которые опекают вас,– упрямо говорил Иван, указывая на веранду.– Им место на фронте или в заклинной.
– Что вы хотите от каторжника? – протирая пенсне, растерянно спрашивал в своем кругу председатель земской управы.
Не простившись, начальство уехало. А за начальством вскоре разошлась по домам и осташковская интеллигенция.
Словарь местных и устаревших слов
Алман (аламан, аламанщик) – разбойник, грабитель.
Бердо – принадлежность ткацкого станка, гребень для прибивания утка к ткани.
Блескавица – зарница, молния без грома.
Валдаец – колокольчик на дуге, изготовленный в городе Валдае.
Веретье – грубый холст, дерюга.
Верея – один из столбов, на которые навешиваются створки ворот.
Гожий – молодой крестьянин, назначенный в рекруты.
Голобец (голбец) – место в избе между русской печью и стеной.
Горнушка – ямка в русской печи, куда загребают жар.
Грубка – голландская или комнатная печь.
Ездамент – искаженное от слова «экзамен».
Жировать – ухаживать, заигрывать с девушкой.
Завес (завеска) – фартук.
Залавок – длинный сундук, употребляемый в качестве скамьи.
Зорить – высматривать, искать поживы,
Казюля – змея.
Казютка – черт, леший.
Козыри – легкие сани.
Кокора – дерево, вывороченное вместе с корнем.
Коломянковая подпояска – широкий мужской пояс из прочной льняной ткани – коломянки.
Коник – ларь с подъемною крышкою.
Копань – искусственный водоем, неглубокий колодец без сруба, в котором мочат пеньку.
Ктитор – церковный староста.
Кутник – часть избы, предназначенная для спанья.
Лахарь – любовник.
Лобовой – рекрут первой очереди.
Мяло (мялка) – приспособление для первичной обработки льна, конопли.
Наблошниться – навостриться, поднатореть.
Набойщик – ремесленник, набивающий тюфяки.
Ничепки – часть ткацкого стана, нитяные петли для подъема нитей основы.
Обжа – оглобля у сохи.
Оболонок – крайняя горбатая доска от бревна, горбыль.
Остаметь – онеметь, устать до потери чувствительности.
Отрошник – озорной, отпетый человек.
Падворок – сарай, надворное строенье.
Палица – часть сохи, служащая для отвала земли при пахании.
Папа – хлеб.
Пехтерь – кошель, сплетенный из веревки или лыка; в переносном значении: неуклюжий, неловкий человек.
Пещер (пещур) – котомка, корзинка, чаще всего лубяная.
Плёха – распутная женщина.
Полдлинник – половина длинника – меры, равной 80 саженям.
Полех, полешка, полехи – жители лесной полосы Орловской губернии (южного Полесья).
Поповка – место у церкви, где живет церковный причт.
Простень – полное веретено с пряжею.
Пунька (пуня) – сарай или чулан для хозяйственных надобностей.
Разновер – сектант.
Расстегай – род праздничного женского платья.
Релья (рели) – качели на двух столбах с перекладиной.
Свайка – крюк для прикрепления снастей или веревок.
Сибирка – короткий кафтан в талию со сборами и стоячим воротником.
Стайка – хлев, крытый сарай для скота, конюшня.
Старновка (сторновка) – немятая солома, полученная при обмолоте ручным способом.
Уток – поперечные нити ткани, пересекающиеся с продольными, составляющими основу.
Хребтуг – мешок, используемый, для кормления лошади овсом.
Чемер – болезнь, выражающаяся в головной боли, поносе, рвоте.
Чижовка – каталажка, место предварительного заключения арестованных.
Чувал – передняя часть трубы у русской печи.
Щунять – журить, бранить.
Примечания
Автобиографическая трилогия Ивана Вольнова "Повесть о днях моей жизни" впервые печаталась в журнале "Заветы": кн. I "Детство" в No 1–4; кн. II "Отрочество" в No 6, 8, 9 за 1912 год; кн. III "Юность" в No 9–12 за 1913 год и в No 2, 3, 5 за 1914 год. Общее название первых книг было иным: "Повесть о днях моей жизни, радостях и моих злоключениях", они были подписаны псевдонимом "Ив. Вольный". Под измененным названием появилось первое отдельное издание: Иван Вольнов. Повесть о днях моей жизни. Крестьянская хроника. Изд. Н. Н. Михайлова. Петроград, "Прометей", 1914.
Под этим новым названием две книги переиздавались неоднократно в советское время (в 1918, 1921, 1923, 1927, 1936 годах). Кроме того, книга вошла в первый том собрания сочинений (два издания: 1927 и 1931 годов), а через 25 лет все три книги были включены в однотомник Вольнова (Избранное. М., Гослитиздат, 1956). Много раз большими тиражами отдельно выпускались книги "Детство" и "Отрочество".
"Повесть" переводилась на языки народов СССР, а также издавалась в Болгарии и Чехословакии.
Автографы ни одной части не сохранились. При подготовке издания 1956 г. нами за основу взята редакция 1927–1928 годов (издательство "Земля и фабрика"). Это четырехтомное собрание сочинений готовил к печати и держал корректуру сам автор. Настоящий текст печатается по изданию 1956 г. Некоторые опечатки и искажения текстов нами были устранены после сопоставления со всеми предыдущими изданиями.
Первые две книги писались в Италии в 1911 году, где Вольнов поселился после побега из сибирской ссылки. Первым читателем и редактором их был М. Горький. К сожалению, рукопись с правками Горького до нас не дошла, – она погибла в Италии после отъезда автора в Россию. В очерке Горького "Иван Вольнов" (собр. соч. в 25-ти т., т. 20, 1974) рассказывается, как молодой писатель работал над своей книгой и как ее восприняли русские писатели, в то время проживавшие на о. Капри (И. Бунин, Л. Андреев, М. Коцюбинский, А. Новиков-Прибой). После первого обсуждения рукописи в кругу Горького Вольнов основательно перерабатывает свою повесть, устраняя односторонне-отрицательное изображение деревни. Горький читал ее новый вариант и снова редактировал.
Горький первый оценил произведение Вольнова по достоинству и рекомендовал его к печати. В январе 1912 года он писал редактору журнала "Заветы" В. С. Миролюбову: "Ивана Егоровича надо бы печатать в журнале, конечно, и с первой же книжки,– это даст ей определенный вкус и запах" (Собр. соч. в 30-ти т., т. 29, с. 216). А когда книга вышла, Горький просит В. Г. Короленко написать отзыв о произведении Вольнова – «даровитого пария, орловского мужика, автора „Повести“, которую он Вам, кажется, послал. И если послал, а Вы ее прочитали – то позвольте мне просить Вас, Владимир Галактионович, напишите Ивану Егоровичу в нескольких словах Ваше мнение о НЕДОСТАТКАХ повести! Вольнов – парень упрямый, работающий, к нему можно предъявлять требования высокие, это будет полезно ему» (т. 29, с. 310–311). В результате этой просьбы в журнале «Русское богатство» (1913, No 7) появилась доброжелательная рецензия на книгу Вольнова, а Короленко написал ему письмо.
Спор начался еще до выхода книги в свет; если Горький, Короленко, Андреев приветствовали ее появление, то Бунин не видел в ней ничего ценного. Он не только резко выступил на обсуждении рукописи, но и писал критику Давиду Тальникову недоброжелательно обо всем поколении писателей-демократов: "Вольнов ужасен – груб, преднамерен и т. д. Этих господ, торгующих своим якобы мужицким знанием, уже не мало, они ездят на гастроли по столицам и ошеломляют интеллигентов"... ("Русская литература", 1974, No 1, с. 174). Заметим, что эти слова Бунин писал, прекрасно зная, что Вольнов в течение ряда лет переносил пытки, режим каторжной тюрьмы, ссылку и нелегкую жизнь на чужбине!
Под несомненным влиянием Бунина Давид Тальников выступил со статьей "При свете культуры" ("Летопись", 1916, No 1), которая вызвала протест у многих писателей, в том числе у Л. Андреева, К. Тренева, И. Касаткина, Е. Чирикова, И. Шмелева. В адрес Горького посыпались запросы, и он вынужден был признать публикацию статьи Тальникова большой ошибкой. Так, в марте 1916 года он отвечал Треневу: "Статья Тальникова – ошибка, одна из тех, очевидно, неизбежных ошибок, без которых никакое новое дело не строится" ("Лит. наследство", т. 70, с. 441). В свою очередь Тренев сообщил В. С. Миролюбову: "Насчет Тальникова я уже писал Горькому резкое письмо. Он выразил сожаление в оплошности и отрекается от него" ("Лит. архив", вып. 5, с. 222).
На сторону Вольнова решительно стал Л. Андреев. Как только он познакомился с началом повести на страницах журнала, он писал Горькому: "Хорошее впечатление оставляет первая книжка "Заветов"... Очень хорош Ив. Вольный. Кто это?" ("Лит. наследство", т. 72, с. 343). Позднее, узнав об отрицательном отношении Бунина к повести Вольнова, Андреев говорил автору "Деревни": "...Мужиков твоих ненавижу! Деревню твою ненавижу! Вольновских мужиков люблю, а твоих ненавижу" (сб. "В большой семье". Смоленск, 1960, с. 250).
На о. Капри Вольнов не раз спорил с Буниным, однажды он об этом написал брату: "Бунин – человек талантливый, но тоже презирающий деревню. В его произведениях последнего времени: "Деревня", "Ночной разговор", "Захар Воробьев", "Веселый двор" и т. д. подбор таких фактов, что, прочитав, надо выть, лезть на стену" (И. Вольнов. "Избранное", 1956, с. 616).
Полемика трех русских писателей нам особенно интересна потому, что все они – Бунин, Андреев, Вольнов – были выходцами из Орловской губернии, хорошо знали орловскую деревню.
От принципиального спора о "Повести" не стояла в стороне и марксистская критика. В. Боровский объективно оценил произведения Бунина о деревне. Л. Войтоловский подчеркивал принципиальные расхождения Вольнова и Бунина в оценке крестьянства: "Что-то есть в повествовании Ив. Вольного, что придает всей его книге мечтательную духовность, резко отличающую деревню этого автора от бунинской Дурновки... Это – напряженное ожидание возрождения, трепетное предчувствие новой жизни, которое идет из глубины авторского сердца" ("Киевская мысль", 1913, No 190). Еще более резко этот разный подход к современной деревне отметила большевистская газета "За правду" (так временно называлась "Правда") в статье "Литература и демократия". Автор статьи, подписавшийся "В. Вол-кий", сетует на то, что в русской литературе пока еще по-настоящему не изображены рабочий и крестьянин. Причину этого он видит в том, что писатели, берущиеся за эту тему, далеки от народа, его интересов, далек от них и Бунин. «Несомненно И. Бунин подходил к деревне с самыми лучшими намерениями,– утверждает автор статьи.– Однако он увидел там одно зверство, о чем и рассказал в своем „Ночном разговоре“. Ничего, кроме зверства, темноты и ужаса, не замечают наши писатели в деревне, происходящая в ней творческая, созидательная работа от них ускользает, недоступна их взору»... Критик считает, что новое слово уже сказано Вольновым и А. Бибиком: «В прошлом году мы имели два ярких произведения: „К широкой дороге“ Бибика и „Повесть о днях моей жизни“ Ив. Вольного. Впервые мы слышали яркое, правдивое слово о рабочей и крестьянской демократии» («За правду», 1913, No 2, 3 октября).
В. И. Ленин, как можно предполагать, прочитал повесть Вольнова именно в это время.
Кн. III "Юность" отдельным изданием вышла в 1917 году. Как и в журнальной публикации, здесь автор указал, что это "третья книга "Повести о днях моей жизни". После этого издания "Юность" вышла отдельной книгой два раза: в 1926 и 1929 годах. Она тоже вошла в собрание сочинений и в "Избранное" (1956).
В отличие от первых двух книг "Юность" в меньшей степени автобиографична. Далеко не все факты биографии писателя и членов его семьи излагаются точно, он часто прибегает к творческому вымыслу. Так же автор поступает и с материалом о революционных событиях в Орловской и Курской губерниях. Однако в основе его художественных обобщений лежат как реальные лица, так и действительные события. В селе Осташково Осташковской волости не трудно узнать признаки орловского села Куракино Малоархангельского уезда, который в годы первой русской революции стал центром революционного брожения всей губернии. Об этом свидетельствуют документы, найденные нами в архиве. Так, уездный исправник в августе 1906 года доносил орловскому губернатору: "Куракинская волость является для всех их (крестьян,– М. М.) главным центром революции под руководством известных агитаторов революции Вольнова, Высокопольского, Куканова, Солдатова и многих других учителей, происходящих из крестьян деревни Поздеевой". В свою очередь, губернатор докладывал департаменту полиции: «Уведомляю департамент полиции, что главными виновниками в составлении на митинге, происходившем 16 июля с. г. в Куракине, приговора крестьян об отказе платить подати, не давать новобранцев и призыва к насильственному ниспровержению существующего в государстве общественного строя, – являются Иван Вольнов, б. член Государственной Думы Максим Куканов и крестьяне Аким Солдатов, Илья Липатов и Павел Шитиков» (Гос. архив Орл. обл., фонд 580, ед. хр. 4305). Сам Вольнов явился прототипом Ивана Володимерова, названные его единомышленники изображены под именами Ильи Лопатина, Прохора Галкина, Петра-шахтера и др.
"Юность" печаталась в то время, когда в России усилилась политическая реакция. Публикация повести в целом ряде номеров журнала "Заветы" (редактором его был уже не В. С. Миролюбив) сопровождалась цензурными преследованиями. Уже первые главы стали выходить с целым рядом купюр, а десятая книжка журнала была даже арестована. Вместо нее вышел No 10-А (октябрь 1913) с примечанием от редакции: "Напечатанные выше главы V–VIII романа Ивана Вольнова "Юность" перепечатаны из первого издания No 10 "Заветов" с выпуском тех одиннадцати мест, при условии исключения которых С.-Петербугская судебная палата в распорядительном заседании 18 ноября 1913 года постановила снять арест с No 10 "Заветов". К счастью, несколько экземпляров этого номера сохранилось, и мы могли сопоставить тексты обоих вариантов указанных глав. Так, было удалено начало главы VI: "Но скитания мои и городская жизнь, изредка перепадавшие книги, встречи с людьми, свои собственные надоедливые думы, – не прошли для меня бесследно: на мужицкую заброшенность, темноту, на полное пренебрежение к нам я смотрел теперь иными глазами" ("Заветы", 1913, No 10, с. 145). Изъяты слова одного из единомышленников Ивана – Галкина: "Правду мы сыщем, вот увидишь, – говорил, бывало, маньчжурец, – в гроб не лягу, пока не откопаю ее!" (с. 149). Удалены также реплики: "Чего ты нам кисель по углам размазываешь... Мы это слыхали! Говори, как действовать!" (с. 155); "Первым делом надо этих... Ну, вы знаете кого!.. Когда будет больше, двинем стеной" (с. 160). {После революции автор часть купюр восстановил!}
Все 11 купюр приведены были в докладе Петербургского комитета по делам печати в Главное управление и сопровождались таким заключением: "В приведенных выдержках Иван Вольнов указывает крестьянам как виновников их безземелья, всех их бедствий и угнетения, на высшие состоятельные классы, на господ, и подстрекает их сплотиться и действовать против высших классов насильственным способом, чем и возбуждает в крестьянах враждебное к ним отношение" (Центр, гос. ист. архив в Ленинграде, ф. 776). В результате против Вольнова и редактора "Заветов" И. И. Краевского было возбуждено уголовное дело, а журнал No 10 был не только арестован, но и уничтожен, о чем свидетельствует рапорт петербургского градоначальника: "Имею честь уведомить Главное управление по делам печати, что все арестованные экземпляры No 10 журнала "Заветы" за 1913 г. уничтожены посредством разрывания на мелкие части 2 апреля с. г. в типографии Петербургского градоначальства" (Там же).
Несмотря на это предупреждение, "Юность" продолжала печататься, и цензоры снова кромсали ее текст. Журнал опубликовал еще некоторые статьи, вызвавшие недовольство чиновников, поэтому в сентябре 1914 года судебная палата выносит приговор – закрыть журнал. Об этом прокурор Петроградского окружного суда доносил в главное управление по делам печати: "Приговором Петроградской судебной палаты от 16 сентября 1914 г. по делу о И. И. Краевском, между прочим, постановлено: арестованные экз No 5 и No 10 журнала "Заветы" за 1913 г. уничтожить, самое издание этого журнала запретить навсегда" (Там же).
Все же журнал успел опубликовать всю "Повесть", хотя и в изуродованном виде. Об отдельном издании в тех условиях не могло быть и речи. Только в 1917 году "Юность" вышла отдельной книгой. В этом издании автор, возвратившийся в Россию после Февральской революции, восстановил часть купюр, сделал некоторые сокращения растянутых мест, произвел стилистическую правку текста. Подготавливая повесть для собрания сочинений, Вольнов снова вносил некоторые изменения в текст.
В советское время о трилогии Вольнова писали М. Горький, А. Луначарский, С. Есенин, А. Новиков-Прибой, Вс. Иванов, В. Зазубрин, А. Фадеев, И. Касаткин, В. Ставский, а также многие критики и литературоведы. О том, как ее воспринимали крестьяне Сибири, пишет А. Топоров, читавший книгу своим коммунарам: "Повесть о днях моей жизни" – полная и страшная по своей правдивости картина захудалой дореволюционной русской деревни. Ее художественность и политико-воспитательное значение беспримерны. Знать ее должны все поколения советских граждан" (А. Топоров. Крестьяне о писателях. 2-е изд., Новосибирск, 1963, с. 67).
Кн. IV "Возвращение". Впервые главы этой незавершенной книги опубликованы: И. Вольнов. Избранное. Повесть о днях моей жизни. Повести, рассказы, очерки. М. Гослитиздат, 1956; журн. "Подъем". Возвращение (Неопубликованные главы четвертой книги), 1957, No 2.
Мысль о продолжении трилогии не оставляла Вольнова до конца жизни. Уже в 1914 году он написал небольшую повесть "В прошлом", которая не увидела света из-за цензуры. В 1919 году отрывок повести под названием "Сумерки" появился в журн. "Рабочий мир" No 6. В середине 20-х годов писатель обдумывает новое произведение, продолжающее трилогию. В музее Тургенева в Орле хранится набросок плана: "Написать вторую "Юность" – зрелую, из революции 1917 г. ...Провести эту "Юность" до 1925 г. с теми же героями. Наметить: фигуры будущих коммунистов, эсеров, эсерствующих перебежчиков, крепких хозяев, бедняков"...
В течение второй половины десятилетия автор работал над этой книгой. Первые главы он читал Горькому, когда находился у него в гостях в Италии. В марте 1929 года Вольнов писал жене Марии Михайловне: "Два дня тому назад я читал ее вслух на il Sorito. Алексей Максимович все время плакал и говорил, что вещь будет необычайная. "Я знаю, что увлекаюсь и, увлекаясь, не всегда беспристрастен, тем не менее книга выйдет исключительной и нужной..." Это радует и тяжело обязывает. Книга изматывает меня. Но пишу ее с напряжением и любовью" (Архив семьи Вольновых).
В январе 1931 года Вольнов скоропостижно умер, и книга осталась незавершенной. В Центральном государственном архиве литературы и искусства хранится машинопись под названием "Комиссар Временного правительства", а ее автор....... !!!!!!!!!!Оборван последний лист примечаний.
