Текст книги "Последний танец Кривой белки (СИ)"

Автор книги: Иван Цуприков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

– И рыбу, – добавил орел. – А, как выжить, человек?

– Так, и мне также. Вы – орел, у вас когти, клюв, крылья. У меня нет крыльев, рот слабый, только жевать умеет. Ружье, оно и помогает мне добывать дичь. И мы в вас орлов не стреляем, вы в Красной книге.

– Слышал, слышал от Мала, с которым ты пришел.

– Он – старик, – поправил орла Михаил, – зовут его Виктор.

– Я старый, он люд, малый брат мой. Болен.

Михаил с удивлением смотрит на орла и спрашивает:

– А мне уходить назад?

– Кяк, – вытянул шею вверх орел, – ты еще и спрашиваешь?

– Извини-те.

– Ты еще не вошел к нам. Ты у входа стоишь. Мал пришел спросить нас, можно ли тебе с ним идти.

– Да, – опустил голову Михаил.

– Я подумаю.

– Хромая Белка назвал меня землеройкой, – прервал тишину Михаил.

– Слепец он.

– А Мал, кто? – спросил шепотом Михаил.

– Йипыг-ойка, назвал его Мал.

– Старик-филин? И Малу можно медведя убивать?

– Больного да шатуна, можно. А мясо его я ем, – сказал орел и пошел по траве.

Михаил догнал его и спрашивает:

– Можно мне с Малом идти к вам?

– Не знаю, – повернул к нему голову орел. – Это Йипыг-ойка знает. Спроси у него.

– А если не буду спрашивать и пойду.

– Кяу, – в глазах орла блеснули искорки, клюв открылся, и, увидев острие его кончиков, Михаил сделал шаг назад. – Ты – люд, – и орел лапой ударил по стоявшему сухому толстому стволу невысокой сосны.

И, увидев то, что от удара лапы орла ствол сосны разлетелся на мелкие кусочки, Михаил, испугавшись, вскрикнул. Схватившись за оставшийся торчать из земли кусок дерева, пощупал его. Оно было очень крепким.

Михаил долго смотрел на удаляющуюся птицу, которая так и не поднялась на крыло. Она остановилась на возвышенности и замерла.

– Я забыл спросить, как тебя зовут, – прошептал Михаил.

– Кяу, – услышал он голос орла.

– 4 -

Хант накинул на плечи Михаила куртку и сказал:

– Иди, Мисанька, там ветка. Принеси, – и подал Степнову топор. – Вон, там она, – и показал на кустарник или небольшое дерево, растущее метров в семидесяти или ста от них.

– Там мало, – сказал он.

– Не мал, – широко улыбнулся Яшка и поправил в плечах малицу, – а Мал здесь.

"Хм, – улыбнулся ханту Михаил, подумав про себя, что где-то он это выражение уже слышал. – Во сне, орел говорил. Бывает же. Значит, Яшка говорил, а мне слышалось это сквозь сон", – и, сжав в руке топор, пошел в сторону кустарника.

Шел быстро и, что удивительно, грунт здесь был твердым, сапоги не проваливались в мох, а когда сбивали его торчащие выступы, черный торф рассыпался и летел камушками вперед, катящимися по мху. Его росточки невысокие.

До кустарника идти осталось немного, метров двадцать. А вот в голенище сапога что-то твердое попало, он остановился, чтобы вытащить это. А рукой невольно уперся в торчащий из торфа ствол дерева. Его края острые, режут кожу, видно, он только сломался. Смотрит на него Михаил и удивляется, увидев лежащий рядом второй кусок – вершину от сухой сосны.

Осмотрелся по сторонам. Так могла сделать только пуля, попавшая в дерево и разбившая его на части. Топором так не сделать. А почему? Тем более, ему нужны дрова. С размаху ударил по торчавшему из болота дереву, а топор, взвизгнув, заскользил по нему, оставив после себя еле видную царапину. Присмотрелся внимательнее, а на том месте, еще есть три царапины, глубокие. Значит, не пулей разбили дерево, а чем-то другим. Медведя дело. Это его когти оставили царапины на дереве без коры. У волка, росомахи, да и рыси сила навряд ли такая найдется.

Попробовал вырвать с корнем пенек. Не получилось, не сдвинулся он в сторону ни на миллиметр. Ударил по нему пяткой, да, потеряв равновесие, чуть не упал на спину.

Плюнул, пошел дальше, к кустарнику.

"Вот тебе, и мал пенек. Тростинка, а такая крепкая. Погоди-ка, а не та ли эта сосна, которую орел, приснившийся мне, ударом лапы разломил?"

Михаил остановился и вернулся к сломанному дереву. Внимательно осмотрел полосы-царапины на нем. Постоял с минуту в размышлениях и снова пошел к кустарнику. А то вовсе и не кустарник, а кусок от огромного дерева. Кора от него в стороны торчит.

"Погоди-ка, – снова остановился Михаил, всматриваясь в него. Так, он же и орла видел. Бывает же. – Что же это получается, я, значит, к этому пню от дерева во сне ходил, как лунатик, а он мне привиделся орлом? Может, это Яшка, видя, что я – лунатик и во сне хожу, меня провожал, а теперь послал к этому дереву, чтобы я вспомнил, что мне ночью снилось? Неужели, все так?"

Обернулся Михаил, посмотрел в сторону ханта с Витькой, а их отсюда и не видно почему-то. Сдавил топорище и пошел к пню от дерева. А оно и вовсе не дерево, а труха одна, словно опил гнилой кто-то насыпал в кору. А она, как труба, от дерева осталась. Дерево сгнило, а кора, как голенище сапога.

"Посмеяться Яшка надо мною решил. Вот, чума! Да, и правильно. Сколько мы так ребят со своего класса также подставляли, чтобы посмеяться. В шутку же, а не со злости", – разулыбался Михаил и пошел назад.

Идет он, а того места откуда пришел, все никак найти не может. И вправо пошел, и влево пошел, и назад. И трубы-коры нет, куда-то исчезла. И холодно становится, очень холодно, и не только ногам, а всему телу. И трава, как змеи, ползет по его телу. Попытался отдернуть руку от нее, а она не отпускает, обвивает ее своими канатами.

Михаил открыл глаза и зажмурился от солнца. Над ним лицо ханта, и так из его рта неприятно пахнет перегаром, что сморщился и сразу же отвернулся.

– Мишенька, выспался-то? – слышит он голос Виктора.

– Д-да.

– Ну, и отлично, пора собираться, а то солнце проспали. А как здесь спокойно-то, мммм. Так что, Яшка, принимай нас с Мишенькой в свою семью. Он – парень сильный, умный, быстро всему научится. И. главное, не жадный он и не злой.

– Да, да, – закивал головой Яшка. – Всю ночь за кем-то ходила. Луна его водила? Этпос-ойка? Нет, сам Мис.

– Это, Мишенька, добрый лесной дух.

– Или, – поднял руку хант, – Йипыг-ойка. Шла Миша твоя, слушала его. Видела, видела, – выразительно произносил каждое слово Яшка с киванием головы. – Что ты видела, Мишанька, – прищурившись, смотрит на Степнова хант, – что она сказала тебе?

– Орла, орел со мной ходил.

– О-о, Хромой Белка. Шамана ходила. Что сказала тебе, Мишанька, она, шамана? – не отрывает любопытных глаз от Степнова Яшка.

Михаил запомнил этот сон, но, вот, рассказать ли все ханту, не знал, нужно ли, вот и замялся. Посмотрел на Виктора, и тот, словно понимая его вопрос, легонько кивнул головой, мол, не торопись.

– Он сказал, что его зовут Кяу, – прошептал Степнов.

Услышав это имя, хант тут же вскочил с саней и продолжал смотреть в глаза Михаилу.

– И когда я его спросил, можно ли мне с Малом идти к нему, он сказал, что нужно спросить у Йипыг-ойка. Он знает.

– Йипыг-ойка, – задумался Яшка. – Правда, думала я, пошли, Мисанька. Мал, – он поклонился Виктору, – а Мисанька знала, как тебя зовут?

– Нет, не говорил ему.

– А где тогда Йипыг-ойку искать?

– Сам нас найдет, – набравшись смелости, сказал Михаил.

– Хорошо сказала. Значит, Тишка правда говорила, что снился ему новый охотника. Только добрый он, – то ли спросил, то ли, раздумывая, сказал хант, смотря на Виктора, словно спрашивая у него. – Пошли, Мисанька.

Болото, похоже, закончилось. Грунт стал тверже, но кроме мха с травой на нем, почему-то ничего не росло, даже клюква с голубикой.

И хант в нартах не сидел. Шел впереди своего оленя, а тот от своего хозяина не отставал, в ногу шел, иногда доставая его спину, и, почесывая ее своими рогами.

Прохладный утренний ветерок перестал быть свежим. Сменился на теплый. А это не нравилось Михаилу, потел. Остановив Виктора, спросил, можно ли снять одежду, на что тут же получил отрицательный ответ.

– Скоро к воде и болоту спустимся.

– Как? – не понял Михаил.

– Э, э. Так, мы сейчас на пупе, а за ним и болото, и русло реки, вот-вот, увидишь.

И прав был Муравьев, грунт скоро стал вязким, и чем дальше углублялись они в долину, тем труднее и труднее было идти.

Хант свернул направо, остановился, давая оленю напиться воды. Михаил тоже присел и стал набирать в руку воды между широкими листьями незнакомой ему травы. Вода здесь по вкусу была приятной, словно разбавленный черный индийский чай. С наслаждением напившись его, посмотрел на рядом стоявших с ним Виктора, Яшку и оленя. Они от него не отрывали глаз, с любопытством рассматривая Степнова.

– Что, попила? – спросил Яшка. – Тада пошли, далеко идти нам нада. Зачем спрасила а, не знаю.

"Надо, так надо", – отряхнувши с ладоней воду, догнал Виктора Михаил.

– А ты, Миша, что-то говорить стал без запинки. Видно Кяо помог тебе.

– Хм, – сжав губы, Михаил тоже согласился с этим, но слова больше не сказал, боясь, что снова начнет заикаться.

И шли они долго. Не раз Михаил останавливался, чтобы напиться с Золотой речки воды, и потом снова догонял Виктора, который продолжал идти быстро, не отставая от ханта. Дорога была то твердой, то мягкой, но ноги не вязли в болотной жиже, потому что ее не было. Но, самое интересное, на что обратил внимание Михаил, они все время шли в одну сторону, об этом он судил по полоске леса на горизонте. Она все время была слева от него.

Вот, уже и солнце все ближе и ближе было к земле, меняя свой цвет с золотистого на оранжевый. И, когда его шар повис над горизонтом, хант снова остановился. Разбросал у нарт оленьи шкуры и присел посередине их, ожидая, чем угостит его Виктор.

Сухое щучье мясо он ел с причмокиванием, а когда выпил спирта, предложенного ему Виктором, затянул только ему знакомую мелодию: "У-у-у-у-умм-маааа-ууу".

Михаил, слушая музыку, снял с нарт простывшие на ветру свои носки и натянул их на ноги. На сырые носки с большим трудом натянул сапоги и, выпив с кружки разведенный спирт, улегся на шкуру, укрывшись другой, закрыл глаза.

Песня ханта успокаивала, расслабляла уставшее от долгого перехода тело и потихонечку убаюкивала его сознание.

Несколько раз просыпался, скорее всего, из-за холода, укрывался шкурой и заново усыпая, удивлялся, что в этот раз ему ничего не снилось.

– 5 -

Сильный всплеск воды разбудил всех. Михаил, дрожа от холода, приподнялся. Молоко рассвета стекало с кривой поросли сосенок и березок в болото. Трава покрыта инеем, а с небольшого озерца, на берегу которого они остановились вчера вечером, шел пар.

– Закончилось бабье лето, – потягиваясь, сказал Виктор.

– Да, – поддержал его Яшка. – Сорт жир гуляет. Скоро, скоро зима.

– А что такое сорт? – рассматривая черную толстую палку, лежащую в воде, спросил Михаил.

– Ай, – рассмеялся хант. – Щука, лови, – и показал пальцем на эту палку.

– Щука, что ли? – удивился Михаил.

– Она самая. Подай-ка мой рюкзак, только не шуми, спугнем.

Виктор достал из рюкзака веревку, накрутил ее на шест, которым Яшка погонял оленя, и, сделав на ее конце петлю, начал опускать ее в воду.

– Там голова, – предупредил Муравьева хант. – С другой стороны лови сор.

Виктор поднял шест и, отведя его немного в сторону, стал медленно опускать петлю в воду.

А щука и внимания не обратила на приближающуюся с хвоста веревку. Резкий рывок шеста вверх, сильный всплеск воды и бьющаяся на затянувшейся петле рыбина теперь не отпускала внимания Михаила.

И все же она выскользнула из петли, но упала не в воду, а на берег. Михаил бросился к ней и, оседлав огромную рыбину, уперся руками в ее голову.

– Не убежит, – сказал Яшка и, показав рукой, чтобы Михаил ему уступил, присел рядом с рыбиной и резким ударом ножа отсек ей голову. Вспорол ей живот, спину и быстрыми движениями снял с нее шкуру, нарезал ее тонкими кусками.

– Все, завтрак готов, – сказал он. – Прошу кушать.

Михаил впервые пробовал сырое мясо щуки, чуть-чуть присаливая его. Вкусное, отметил он про себя, освобождая его зубами от костей позвонка. Глянув на ханта, улыбнулся. Его борода была испачкана мелкими рыбьими косточками.

– Да, – сказал тот, – хороший сорт.

– П-первый, – не поняв его, сказал Михаил.

– Сорт – это не наименование свежести, а так по-хантыйски называется щука, – прошептал Муравьев, и бросил остатки недоеденной рыбы в озеро.

В воде сразу же раздался всплеск.

– Голодная, – сказал хант.

И бросил в воду голову щуки, шкуру, хвост.

– Так, на уху бы оставил, Яшка, – вскрикнул Виктор.

– Не а, скоро дома будем. Ойёшка будем кушать. Гушка хорошо готовит шулюм. Пальчики оближешь, – улыбается Яшка.

– З-здор-рро-во! – моя руки в воде, сказал Михаил. – А почему эту реку называют Золотой?

– Не а, это Виктор так говорила. Здесь ее зовут Ай-ёхан – маленькая река.

– Так я, Мишенька, просто сравнил ее с Золотой речкой, что на Аранга-туре, на озере.

– А-а, а я д-думал, щ-щука – з-золото.

– Здесь золото – таймень. Скоро попробуешь.

– Да, алн, рыба укусная, – говорит Яша. – Пошли. Часа три осталась идти. Перешли мы Ай-ёхан, – и, ухватив оленя за ухо, потянул его за собой. – Пошли.

– 6 -

Свора собак, встретивших лаем гостей, сильно напугала Михаила. Это были высокие, с овчарку, лайки, с длинными пастями, зубастые.

– Фу-у-у, Айяка, свои! – громко крикнул Яшка. – А, ну, псина, домой. Кыш! Айяка!

И пёс его, тут же поджав под себя хвост, что-то злостно рыкнув, быстро семеня ногами, побежал в лес, а за ним и все остальные собаки.

– Айяйка, сука – мать. Ей только команду дала, остальные мальцы слушают.

"Ничего себе, мальцы, каждая – с волка", – подумал Михаил.

– Один отсюда твой, даже – два, – хлопнул по локтю Виктора Яшка. – С волчьей пастью мне собака не нужна. Я еще сам хороший охотник, а он оленя будет резать. Хорошо,Витя?

– Ой, Яша, я тебе за все благодарен.

– Не Яша, Яшка я, – поправил Виктора хант. – Скоро оленя придет, зима скоро, пойду на Сосьва, там нынче не бывал. Мха много, жирный будет олень. А Мишка с тобой?

– Да, – улыбнулся Муравьев.

– У Тишки тоже есть волчий пасть, даст две собаки тебе. Хватит?

– Премного, – обнял ханта Муравьев, – век вашу доброту не забуду.

– Век – это сколько?

– Сто лет.

– А-а-а, это хорошо! А. если вертолет будет бить оленя моего, поможешь?

– Конечно. И я, и Мишенька, правда? – Виктор вопросительно посмотрел на Степнова.

– Да, да, – улыбнулся Михаил.

– Он – воин! – повернувшись к Яшке, сказал Виктор. – В Афганистане воевал. Он знает, как вас защитить.

– Хорошо, – разулыбался хант. – Поехали, – и, потянув за ухо оленя, пошел по еле просматривающейся в лесу тропке.

Нарты шли по траве бесшумно. Иногда только трескались под ними ломающиеся сухие ветки. Несколько раз вспугнули Михаила громко цыкающие белки, провожающие ханта с гостями.

Лес был плотным. Белого мха в нем мало, иногда встречались серебристые коврики. А так, в основном, вся земля была покрыта брусничником, багульником, иногда кустарниками голубики. Сосна здесь была невысокой, с три этажа ростом, и тонкой, как и береза, кедры.

"Значит, болото рядом, – сделал вывод Михаил, – где уж у них олень кормится? И если верить Виктору, в таких местах медведь не держится, летом много комара, зимой ему нужны сухая берлога, а здесь вода высоко стоит, берлоги не сделать".

Чумов, которые ожидал увидеть в селении Рыскиных Михаил, не было. Две небольшие избы, сложенные из бревен, стояли рядом, друг напротив друга. Они были закрыты изгородью, с небольшим огородом, в котором, судя по вспаханной земле, по ботве, раскиданной вокруг, росла картошка. У дома слева огороженный участок, в котором стояло несколько оленей. Они повернули головы в сторону гостей и внимательно посмотрели на них.

Вышел из дому Яшка. Михаил даже икнул от удивления и посмотрел на Яшку, шедшего рядом с ним. Значит, вышел из дому хант Тишка, брат Яшки. Как они похожи. Не высокие, с одинаковыми седыми бородками и маленькими глазками, в которых вспышки радости, как салют.

Тишка с громкими возгласами подбежал к Виктору, обнялся с ним, а потом – с Михаилом:

– Здравствуй, Миса, здравствуй. Миса, я Тишка, а это – Яшка, мой брат. Мы рады тебе. Идем в избу, отдыхать надо, а то скоро кушать будем. Агушка с Дашкой ланту готовят. Олень вкусный, дикий, Яшка бил, я бил. Пошли, пошли.

И только сейчас Михаил заметил окруживших их и доброжелательно лающих собак.

– Нам бы вначале помыться да переодеться. С банькой-то как? – спросил Тишку Виктор.

– О-о, да надо была позвонить, – развернулся к нему Яшка. – А в речке вода холодный, то.

– Да, ладно, ладно. Пошутил я, – рассмеялся Виктор. – А к той избе ходил? Взял бы там дизель.

– Воровать не хорошо, Витька. Йипыг-ойка наказет, ноги вырвет, руки вырвет, нехорошо будет.

В избе, в которую завел их Тишка, было темно. Михаил замер, пытаясь привыкнуть глазами к сумраку. Справа тахта широкая из обструганных тонких бревен. На них уложены друг на друга шкуры оленьи. Слева у окна узкий стол со скамейками.

– Здесь будешь спать, – сказал Тишка. – Мы с Дашкой у Яшки спать будем. Останься здесь, скоро зима.

– Нет, нет, – запротестовал Виктор. – К себе пойдем, дел много. Картошку нужно убрать, морковку, мяса заготовить, рыбы. Вы уйдете, а мы здесь зимовать будем.

– А-а-а, так пойдем с нами, Витька. Нарты дам, олень – мясо, олень – малица, теплый малица, кисы дам.

– Мне вон, Мишеньку назад нужно отвести, а там посмотрим. Не молод я уже, Тишка. Ты молод, а я-то старик совсем. Ойка.

– Так думаешь, – подошел к Виктору поближе хант и посмотрел ему в глаза. – Ты не думай так, молодой Мал. Йипыг-ойка тебя звал, сам говорил, знатца, молод ты.

– Спасибо, – обнял Муравьев ханта. – Спасибо.

И, поставив свой рюкзак на скамью, начал выкладывать на стол свою утварь

Тишка не спускал глаз с рук Виктора, видно ждал, какой подарок будет для него. И как он обрадовался, когда Муравьев положил ему в руки широкий охотничий нож, замотанный в рубашку.

Хант вынул его из материи и с восклицаниями начал его рассматривать. Сколько радости было у него.

– Ножны сам сошьешь, – сказал Виктор, – из шкуры оленя.

Но хант уже не слышал этих слов, выскочил из избы и стал громко звать к себе Яшку, хвастаясь подарком.

– А Яшке подарок лежит у тебя в рюкзаке.

– А что там? – не понял Михаил.

– Забыл? Кузьма же передал ему нож.

– А-а, т-т-так.

– Успокойся. Чего нервничаешь?

– Так.

– Успокойся, Мишенька, а то точно на зиму тебя оставлю, если говорить не научишься.

– А т-т-трубку, к-ком-му?

– То шаману подарок. Яшка не курит, как и Тишка. Нож доставай-то, чтобы не было обид у братьев на нас с тобой.

Глава 12. Бессонная ночь

Не спалось. Сколько раз Михаил пытался перестать думать, понимая, что именно это сейчас и мешает ему уснуть. А рассвет, который настанет, буквально, через пять-шесть часов, нужно встречать хорошенько отдохнувшим. Но мысли, как мыши, снова, одна за другой, лезли и лезли отовсюду, не боясь капканов, которые повсюду выставлял на них Степнов.

Да, да. А, что говорить? Он даже не ожидал встретить здесь оленеводов. Второе, что не менее приятно его поразило, любовь Тишки к творчеству Есенина, некоторые стихи которого он знал наизусть.

"Вот оно, глупое счастье,

С белыми окнами в сад!

По пруду лебедем красным

Плавает тихо закат", – говорил он, смотря в костер.

Тишка читал стих не выразительно, а так, будто о чем-то своем рассказывая Михаилу и Виктору. И, что интересно, ни в одном из произношений этих слов, он не допускал ошибок.

"Здравствуй, златое затишье,

С тенью березы в воде!

Галочья стая на крыше

Служит вечерню звезде..."

И, как ни хотел Михаил остановить Тишку, по своей журналисткой привычке каким-то, даже ненужным вопросом, но сдерживался, понимая, что этого делать никак нельзя. Слушал и представлял рисуемую Есениным картину: "за садом несмело, там, где калина цветет, нежная девушка в белом нежную песню поет".

Дома у него складывались хорошие отношения с писателями ханты и манси – Димой Нашкиным и Лизой Светлой. Это – прекрасные поэты. Они жили в Снеженске, писали стихи и прозу и были признанными литераторами, как профессиональные писатели Еремей Айпин, Мария Волдина. Интересно, Тишка Рыскин сочиняет стихи?

"Стелется синею рясой

С поля ночной холодок...

Глупое, милое счастье,

Свежая розовость щек!"

А Виктор, сидящий рядом, все тыкал да тыкал Михаила в локоть, наверное, для того, чтобы тот слушал Тишку и не отвлекался, не смотрел по сторонам.

Когда Тишка закончил читать стих, Михаил поднял руку, прося внимания, и сказал:

– З-зак-кужилась лис-ства золотая

В роз-зоват... в-воде на пруду,..."

– Словно бабочек легкая стая с замираньем летит на звезду, – перебил, а, может, просто помог Михаилу улыбающийся Тишка, продолжив читать это есенинское стихотворение:

– Я сегодня влюблен в этот вечер,

Близок сердцу желтеющий дол.

Отрок-ветер по самые плечи

Заголил на березке подол.

Михаил, смахнув слезу, слушал Есенина из уст ханта и ждал того момента, когда у него появится возможность спросить, не пишет ли Тишка сам стихи. Многие поэты, которых он знал в Снеженске, в Советском, в Москве и Самаре, могут наизусть прочитать не только сотни-тысячи своих стихотворений, но и многих других своих любимых поэтов.

– Да, Миса, Сережу Есенина я люблю, – чуть наклонив голову и приложив руку к сердцу, сказал Тишка. – А еще люблю, эта:

Хорошо бы, на стог улыбаясь,

Мордой месяца сено жевать...

Где ты, где, моя тихая радость,

Все любя, ничего не желать?

Михаил поднял руки и, встав, поклонился Тишке:

– Спасибо! Я т-тоже люблю С-сере-ж-жу Ес-сенина. А у в-вас есть его к-книга?

Тишка помахал головой.

– Миса, это я тоже люблю. А эта? – и, снова растянув широкую улыбку на щеках, тихо-тихо, почти шепотом, начал читать другое стихотворение.

– Тиш-шка, вы т-тож-же п-п-пишите стихи?

– Нет, – снова широкая улыбка озарила лицо ханта. – Читать люблю. Я был артистом в школе, читал Есенина. А потом мы с Яшкой ушли сюда. Нас Хромой Белка позвал, нас Йипыг-ойка позвал.

– И вы д-довольны?

– Конешно, конешно. Ты сам скоро все узнаешь, Миска. Оставайся у нас, оленя пасти будем... – поторопился поддержать эту тему улыбающийся Яшка.

...Михаил слез с топчана и вышел из избы. Сырой холодный воздух тут же окутал его прохладой. Луна уже была почти полной. Ее свет пробивался к земле через туманное покрывало, окутавшее кустарники, изгородь, крышу дома. Подбежавшая к Михаилу собака остановилась в нескольких метрах и вопросительно смотрела на него, повиливая хвостом.

– К-как т-тебя зову-ут? – обратился к ней Степнов.

Но она в ответ только виляла хвостом, не сводя с него глаз.

Что-то хрустнуло вдали, и собака в это же мгновение исчезла.

Туман начал наливаться молоком, застилая своим покрывалом землю. Такого Степнов еще никогда не видел и поэтому не сводил глаз с хорошо освещенного луной двора. Земля в данный момент ему почему-то сейчас напоминала воду. Он хорошо видел, как по ней идут волны от легкого бриза, по разводьям, играющую рыбу. Только она в воде могла создавать всплески, ловя плавающих насекомых или мальков.

Почувствовав опьянение, Степнов стал сильнее вдыхать воздух, который почему-то потерял свою прохладу, став вязким и более сырым.

Обтерев мокрое лицо, Михаил расстегнул ворот куртки, осмотрелся по сторонам и невольно вздрогнул, увидев снова в метре от себя светло-чайные, искрящиеся глаза собаки. Еще раз глянул на нее, но в этом месте теперь ее не было, а только всплеснувшаяся земля, то есть, вода.

Тень, на мгновение прикрывшая лучи светящейся луны, была почему-то белой. Эту птицу, бесшумно пролетевшую над ним, Михаил заметил боковым зрением. Она, расправив крылья, села на нижней ветке дерева, но, сколько ни всматривался в это место Михаил, саму ее он не видел. Ветка была в тени.

Подняв ногу, Михаил аккуратно опустил ее назад, просматривая, не находится ли он сам в этой воде. Она тут же пошла кругами, но почему-то при этом, у него не было ощущения, что он находится в воде. Земля была твердая и сухая.

– Кео, – кто-то воскликнул над ним. – Здравствуй, странник.

Замерев, Михаил, поднял глаза, ища того, кто с ним поздоровался.

– Здравствуйте, – прошептал он. – Кео, вы, Йипыг-ойка?

– Мишенька, вставай, вставай, – услышал он голос Виктора Муравьева.

Открыв глаза, Степнов, удивился, оказывается все то, что он только что видел, было сном. В избе темно, оранжевые блики от печи играют на потолке и стенах.

– Мишенька, туалет у них справа от входа, это – ведро. Его утром Тишка относит к реке и моет его. Сейчас луна полная, яркая, сходи, увидишь ведро.

– А, к-как т-ты уз-знал, что я, – Михаил попытался узнать, как Виктор догадался о его сильном желании помочиться.

– Ты, Мишенька, ерзать во сне начал и кричать: вода, вода. Может, с тобою выйти, Мишенька?

– Н-нет, с-спасибо, – громко произнес последнее слово Степнов.

– 2 -

И снова не спалось.

"Интересно, где же здесь река, в которую ханты относят свои ночные испражнения? – размышлял Михаил. – Вроде, Яшка с Тишкой об этом даже и слова не сказали. А зачем их в реку сливают? Скорее всего, для того, чтобы вокруг дома не мусорить, и разные инфекции здесь не распространять. А вода это все растворяет и уносит, превращая фекалии в удобрения. А, вот, олений навоз, это тоже хорошее удобрение. Глупое сравнение, Тишка ж с Яшкой его не относят в реку, разве, что в огород. Да, да, и картошка у них очень вкусная здесь растет".

Михаил перевернулся на правый бок, поправил под головой рукав куртки и снова прикрыл глаза.

"А что меня ждет завтра, послезавтра? Жизнь в лесу, лечение у шамана? А кому после этого я нужен? Тишке с Яшкой? Единственное, так это точно им, чтобы защитил их от Свалова? Да, от него, выходит, нигде и не спрячешься. И в ста километрах от города все его: и леса, и реки, и оленьи стада. Все. Все. Алексей Алексеевич, вы везде. Я хорошо помню ваше предупреждение, чтобы не лез в ваши дела. А я и не лез, они сами выпячивались везде и толкали меня то вправо, то влево, то били под самое дыхало. Это вы меня сами толкали, чтобы я лез в ваши дела, видно, Алексей Алексеевич, скучно вам было. Лес есть: хочешь лосятины, оленины – сел на свой вертолет, на джип и едешь в свой тир. Для тебя нет чужого добра, оно все твое".

Дверь заскрипела. Михаил повернулся к ней и присмотрелся. Показалось, что не от ветра дверь открылась, а с чьей-то помощью. Блики печного огня осветили голову собаки или волка, торчащую из дверного проема.

"Показалось? Нужно встать и закрыть дверь на щеколду, но сделать этого Михаил никак не может. Что-то удерживает его от такого шага. Трусость? А чего молчит Виктор? Куда он-то смотрит?"

Снова дверь скрипнула. Присмотрелся Михаил и вздрогнул, собачий корпус стал больше виден.

"А чего ж я боюсь? Это ж не мой дом, а Тишкин. Эта собака видно у него живет здесь, а пес и понять теперь ничего не может, в доме его хозяина другие люди живут, незнакомые ему по запахам. Вот, собака и пытается разобраться, кто это?"

– К-кутя, иди с-сюда, – позвал пса Михаил.

Но тот замер и смотрит на Михаила. В печке что-то сильно треснуло, но собака даже не вздрогнула и головой не повела.

– К-кутя... – начал подниматься с кровати Михаил.

А собака в этот момент, вдруг резко вбежала в избу и бросилась под нары Виктора, поджимая хвост. Это Михаил хорошо видел. Что же так собаку испугало? Медведь, волки?

Собака взвизгнула, разбудив Виктора. Тот встал с нар и пошел к двери, закрыл ее и хотел было вернуться, но Михаил остановил его.

– С-собака ис-спугалась, – громко прошептал он.

– Правда? – замер у двери Виктор. – Это что-то серьезное, значит. Но во дворе тишина, собаки бы не дали медведю или волкам тихо приблизиться сюда. Что-то они себя беспокойно вечером вели. Даже кости оленьи не брали, когда им Тишка их давал. Он сам этому удивился. Псы-то голодные, да все озирались, хвосты поджимали. Да, и олени прижались друг к другу. Яшка тоже удивился этому и сказал что-то, я не расслышал. Вроде, унху – это мифический лесной житель. Типа, йети, снежный человек. Мне тоже казалось, что он за нами шел.

– Унху, – повторил это слово Михаил.

И тут же под нарами Виктора взвизгнул пес.

– Видишь, и собаке это слово знакомо, боится. Унху! – громче сказал Виктор.

"Вииу, вииу", – застонала собака.

"Уууххх", – раздался непонятный звук в лесу, напоминающий втягивание в себя воздуха человеком.

– А Я-яш-ка, где? – спросил у Виктора Михаил.

– Они оленя в лесу держат. Так понял, что скоро должно стадо дикого оленя здесь пройти, а к нему в прошлом году ушла чуть не половина стада оленьего Яшки и Тишки. Им повезло, что это стадо задержалось, отловили штук пятьдесят дикарей, загнали их куда-то, а потом. Ну, я сильно не понимаю, как это им удалось сделать, я в этих делах, Мишенька, ноль.

– А-а, жены их где?

– Там, в лесу, стерегут оленя. Беломошник там хороший. Единственное, чего боятся, Свалов скоро прилетит со своими молодчиками и охоту устроит на оленя. Дикий-то он по болотам идет. Вертолета в трясине не посадить, поэтому если те найдут их стадо в лесу, то могут на него и охоту устроить.

– А чего же не ид-дут д-дальше?

– Они по морозу пойдут. Там, в Березовском районе, хорошие беломошные выруба есть. Но болото большое сейчас мешает им туда добраться, вот и ждут декабря.

"Уууххх", – снова кто-то или что-то в лесу или на болоте громко ухнуло.

Собака тут же зацарапала по бревнам своими когтями, видно, пытаясь поглубже забиться в угол избы.

– А, м-может, эт-то б-бо-лото гуддит? – предложил свою версию Михаил.

– Я тоже им это сказал вчера. Может, из него газы выходят, или еще что-то. Ханты говорят, так и в прошлом году было несколько раз. Потом ходили они в лес, чтобы смотреть, откуда эти звуки шли. Нашли несколько медвежьих шкур разорванных и следы, как у человека или медведя. Но всем понятно, что человек такой силой на обладает, скорее всего, это был какой-нибудь медведь-мутант.

– С-свалов.

– Ну, ты даешь, Мишенька! Нашел медведя! Ну, а если б даже он со своими молодчиками убил бы их, то шкуру бы с собой забрал. Она с хорошей выделкой дорого стоит, а он, как слышал, очень жадный человек.

– Д-да, – вздохнул Михаил.

– А м-может ша-ша...

– Шаман, думаешь? Ханты так не думают, – Виктор снял с гвоздя свое ружье, переломил стволы и громко продул их. – Я, на всякий случай, и в твою двустволку патроны с пулями вставлю, Мишенька. Мало ли, что бывает, – и уселся на скамью у стола.

– 3 -

Больше этой ночью ничего не тревожило Михаила с Виктором. Утром, на самом рассвете, Виктор разбудил своего товарища, они попили чаю, закусили остатками мяса от вчерашнего праздничного ужина и, не дожидаясь возвращения хантов, ушли.

– Я вчера с ними договорился, что уйдем, – поставил точку Виктор. – Заморозки, вот-вот, начнутся, а у меня еще огород не убран, и на зиму нужно заготовки сделать. И, еще один секрет, Мишенька, я взял в аренду здесь участок небольшой, соболя добываю.

А ты думаешь, за счет чего и зачем здесь живу. Да? А на участке моем, похоже, есть не только пушное золото, – прищурившись, посмотрел на Степнова Виктор. И тут же, словно поняв, что сказал лишнее, или сказал непонятно, дополнил. – Глухаря много, таймень есть, и, похоже, унху. Я чувствую, что он за нами идет. И, похоже, я знаю куда.