Текст книги "Последний танец Кривой белки (СИ)"

Автор книги: Иван Цуприков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Глава 20. Петля

Зина, сделав несколько глубоких глотков из пластмассовой белой фляги, сунул ее в руки бородача и, икнув, полез в берлогу.

– Так, надо идти уже, – развел руки в стороны Муравьев и вопросительно смотрел на бородача. – Сергей Вячеславович, надо идти.

– Тсссс, – поднял вверх указательный палец бородач. – Нет больше Длинного, – и опустил глаза. – Нет его! – и, приложившись своими губами к горлышку фляги, сделал несколько глубоких глотков, обтирая рукавом губы, прошептал. – Все, нет Длинного, – и, отбросив пустую флягу подальше от себя, полез за Зиной в берлогу.

Михаил посмотрел на Виктора. Что удивило, у того на лице не было огорчения или какой-то досады. Даже показалось, что он улыбался.

– Ч-чего? – спросил Михаил.

– Пожрать нужно, – вытащив из рюкзака несколько консервных банок, Муравьев стал их вскрывать.

– А-а-а, ид-дти-то, – попытался остановить его Степнов.

Но Виктор отвел его руку, сказав:

– Там они ему, Динному, уже не понадобятся, в смысле банки с тушенкой. Сейчас черти его душу тащат в ад. Чего заслужил, то и получит.

– Что ты там треплешь, – рявкнул из берлоги бородач. – Дед, смотри, а то не доживешь до завтра.

Муравьев, наклонив голову, приложив указательный палец к губам, продолжил:

– Ты лучше костер разведи. Эти, – махнул он подбородком на берлогу, – часа два-три будут дрыхнуть. А впереди у нас черное болото.

– К-как? – удивился Михаил.

– Тщщщщ, – приложил палец к губам Виктор. – Оно большое. Шаман подле болота живет. Вот, как он решит с нами поступить, так оно и будет.

Бородач вылез наполовину из берлоги и смотрел промеж Виктора с Михаилом в лес. Видно, тех нескольких глотков виски ему было достаточно, чтобы так сильно опьянеть.

– Мужжики, охраняйте меня, – сказал он. – Теперь я вместо Свала.

Язык у бородача сильно заплетался.

– Косматый, я сейчас у кого-то язык вырву, – раздался из берлоги голос Зины.

– Понял, понял, – и бородач скрылся в норе.

...Огонь лизнул сухие веточки сосны, березовую кору, но, видно, аппетита у него не было, пробовал хворост на вкус по чуть-чуть, не торопясь, разогревая края веточек своим маленьким оранжево-желтым языком. И вот наконец-то, его язык полез по каштановой коре березовой веточки вверх, она стала скручиваться и через несколько секунд, затрещала, заискрилась как бенгальский огонь. Аппетит у костра начал возрастать. Языки его пламени охватили все мелкие веточки, накинулись на более толстые, лежащие сверху стопки хвороста.

– Там каша у меня в рюкзаке, – шепчет Виктор, – тащи ее сюда, хоть насытимся. Неизвестно, Мишенька, что нас ждет еще.

Каша, смешанная с тушенкой, получилась не только вкусной, но и сытной. После пяти ложек, Михаил уже расстегнул ворот своей куртки и, упершись спиной в сосну, жевал не торопясь.

– Не отлынивай, – прошептал Виктор. – Должен съесть больше меня. Тебе нужно восстановиться. Сколько еще голодать будем, не знаю, – и вдруг, резко подняв руку вверх, стал прислушиваться.

Михаил, глядя на него, тоже напряг свой слух, но кроме шороха веток от легкого ветерка, ничего не улавливал.

– Пошел.

– К-кто? – не понял Михаил.

– Олень. Поздно он в этом году двинулся. Или волк его остановил... Нет, погода. Скорей всего, она. Нынче она теплая, вот и у рек в сухих болотах олешка задержался, мох ест. Они, – Виктор ткнул пальцем в сторону берлоги, – с вертолета его бьют. А потом бросают свою шушеру (людей) сюда, чтобы те снимали с олешки шкуру, заготавливали внутренности всякие – сердце, почки, мозг головной да костяной. Для лечения его, – Виктор показал рукой вверх, – Свалова. Но рак, видно, уже не остановить. А тот верит во все народные сказки, вот, и жрет все сырое – сердце, мозги.

Михаил поежился от холода и, зачерпнув ложкой из котелка каши с мясом, начал ее жевать.

– Ты, давай, налегай, а я за ягодкой, – и, взяв ружье с пустым котелком, Виктор отправился в низину, к болоту.

Костер охватил своими языками черные стенки котелка и начал их обжигать. Но железо было не живым, оно не боялось огня. Но огонь этого не понимал и продолжал обжигать своими языками котелок, забрасывая его искрами.

Вода быстро закипела по краям банки. Ягоды брусники, плавающие сверху, стали уклоняться от пузырей нагревающейся воды, а потом лопались, окрашивая красным цветом своего сока прозрачную воду в котелке.

Виктор, о чем-то думая, помешивал морс ложкой. Потом неожиданно вздрогнул и бросил нагревшуюся ложку себе на куртку.

Михаил, наблюдая за ним, улыбнулся.

Морс получился кислым. И даже пять полных жменей переспевшей голубики его не усладили. Оставшийся морс Михаил вылил во флягу Михаила и отправился к болоту за новой порцией ягоды и воды.

А когда вернулся, сказал:

– Только не вздумай даже пробовать это! – показывая на котелок с водой, подвешенный над костром, прошептал Виктор. – И вопросов не задавай лишних. Меньше знаешь, как говорится, крепче спишь, – и высыпал из маленькой пластиковой бутылочки в котелок какой-то серый порошок, напоминавший перетертую солому.

Где-то Михаил видел эту бутылочку. А-а, точно, когда они с Муравьевым собирались в этот дальний поход к шаману. Виктор еще тогда предупредил его, чтобы он не пользовался тем, что лежит в ней, это – яд. А на вопрос Михаила, для чего он ему нужен, тот сказал, что и яд в малой дозе может быть лекарством. А вот от чего, не сказал.

– Л-лекарс-ство? – указывая подбородком на порошок, спросил Михаил.

– Только не для тебя. И забудь про него. Им оно поможет, тебя с ума сведет. Все, закончили разговор на эту тему.

Степнов кивнул головой, мол, не хочешь говорить, значит, не мое дело.

– Ты готовь, а меня что-то прихватило, – взялся за низ живота Муравьев. – Если долго меня не будет, не волнуйся, хочу глянуть, куда олешка пошел. Мы-то через дня два-три здесь жить останемся. Без мяса туго будет. Через часа два-три приду, – и, взяв ружье, рюкзак, и, сделав несколько шагов к болоту, остановился.

– Смотри, из фляги ни глотка, а то не спасу.

Глянув в глаза Виктора, Михаил от испуга содрогнулся, словно молнии метнул в него Муравьев.

– Смотри... – и, взяв котелок, стал сливать из него морс в пластиковую флягу, из которой Зина с бородачом пили виски. – Пусть лежит у меня в рюкзаке. Только смотри, из нее ни глотка.

Михаил развел руками, мол, все понял.

– 2 -

Муравьев ошибся, Зина с Бородачом проснулись через пять часов. К трупу Длинного и шагу не сделали. Выпили из фляги Муравьева весь морс, засобирались и, даже не перекрестившись за помин души своего дружка, пошли за Виктором к болоту.

Солнце уже поднялось в свой октябрьский зенит. Тепла от его лучей на открытой местности кожа уже не чувствовала. Ветер холодком солнечные лучи остуживал.

В болото Виктор не торопился заходить, шел по его краю, по обрывам сопки. Ноги быстро уставали, и Зина с бородачом начали быстро терять взятый в начале темп ходьбы, стали громко дышать, чаще останавливаться для передышки.

– Может, тогда по болоту пойдем?

– Оно топкое? – спросил у Муравьева бородач.

– Есть немножко.

– Ну, дед, чего тогда глупые вопросы задаешь. Идем, только не беги, как пес, нужно прийти в себя. Давай.

Зина шел за бородачом и все время молчал, что заметно нервировало бородача. Он стал все чаще и чаще оглядываться, так, между прочим, то на дерево посмотреть, то на куст, а сам при этом косил глаза на Зинченко. А Зина делал вид, что равнодушен к дружку и погружен в мысли, идет и о чем-то думает.

Через час, может, и меньше, бородач не выдержал и, сделав шаг в сторону, якобы для того, чтобы поправить штанину в сапогах, пропустил вперед себя Зину. Но от этого они быстрее идти не стали. Зина шел еще медленнее, чем бородач.

А потом сам стал все чаще и чаще оглядываться, с опаской поглядывая на своего дружка.

– Что-то сказать хочешь, Зина? – не выдержал бородач и остановился.

– А-а, – махнул рукой тот, – устал я, нужно передохнуть. – Стой, дед.

Муравьев остановился, и уселся на торчащее из земли корневище.

– Что так на меня смотришь? – не сводя глаз с бородача, спросил Зина.

– А не ты ли это там Длинного по баклажану прикладом двинул, а? – исподлобья посмотрел на своего дружка бородач.

– Дурак, что ли? – напрягся всем телом Зина.

– А чего сразу испугался так, а? Ха-ха.

– У тебя, что, Искрин, крыша поехала.

– Во-от, как, сразу и фамилию мою вспомнил, – прошипел как змея бородач.

– Да, пошел ты.

– Вот, вот, Иван Петрович, я смотрю, и никак не пойму, где твоя гордость и заносчивость делась, а? То все петухом, павлином ходишь. А здесь, на тебе, сдулся!

– А перед кем здесь важничать? – тут же нашелся с ответом Зина.

– Вот, и я о том же. Длинного, значит, убрал, теперь можно и меня. Да? Но знай, пузырь, все сваловское на мне записано, и братва меня поддержит, а не тебя. Понял? Это мы так тебя с собою взяли, чтобы у братвы раньше времени догадки не пошли, кто после Свала станет хозяином. Все думают, что ты. Значит, когда вернешься, то тебе и каюк придет. Так что, держись меня. Я помню твою доброту ко мне, живым оставлю. Будешь мне псом служить. Меня не станет – тебя не станет, понял? – и, поднеся клинок ножа, непонятно откуда появившийся у него в руках, к горлу Зины, задержал его, уткнув его в кадык Зинченко. – Понял?

Лицо Зины от напряжения стало бордовым.

– Не слышу, кивни головой.

– Так, воткнусь, – высоко подняв свой подбородок, прошептал Зинченко.

– То-то. Я знаю, что ты умный. Знаю, поэтому ты мне и нужен.

– Рад, – ответил Зинченко.

– Ну, и ладно, – отвел нож от него бородач. – Смотри, теперь мы с тобой повязаны. Длинный покинул нас. А он был твоим врагом.

– Догадывался, – присел на корточки, не спуская глаз с бородача, Зинченко.

– По патронам? – ухмыльнулся бородач.

– Не только по ним. Они-то и стали доказательством тому, зачем вы меня взяли с собой.

– Не мы, а Свалов. Он всем управляет. И лучше для тебя и для меня, чтобы он еще пожил. Хотя бы, малость. Твоя голова нужна, кое-что нужно поправить, а не то, полезут те, – махнул он в сторону головой. – А они – ребята ушлые.

Винтовка выпала из дрожащих рук Зины.

– Успокойся, Иван Петрович, мое слово – закон.

-3-

Через полчаса ходу, Михаил отметил, что Виктор их вел назад. Нет, это ему не показалось, он хорошо помнит ту вывернутую из ствола молодой осины ветку. Потом сухой потрескавшийся ствол сосны с обсыпанной под ним толстой корой.

Можно, конечно, остановить Муравьева и сказать о том, что он ошибся, но это опасно. Михаил прекрасно понимал, что Зина и бородач очень напряжены в отношениях между собой, и любая возникшая "трещинка" между ними может им с Муравьевым только навредить.

Остановка у вывернутого корневища, которое Виктор решил обойти по болоту, возмутила бородача, и он, громко выругавшись на деда, стал подниматься вверх по бугру.

– Так, здесь болото-то сухое, Сергей Вячеславович, – окрикнул бородача Муравьев. – А там запыхаетесь, мох там не держит, поскользнетесь.

И это тут же произошло, бородач, стоя на мху, поехал вниз и, упав на локоть, выматерился, но тут же рассмеялся. А за ним и все.

Напряжение спало.

– И сколько нам еще идти, дед? – спросил бородач.

– Да, долго. Часа три-четыре. Я вот боюсь, что за оленем волк идет, может, мишка. Стадо-то небольшое.

– Не понял? – не сводил глаз с Муравьева бородач.

– А, вот, смотри, – и дед ткнул пальцем в землю. – Видишь?

– Что? – смотря под ноги, спросил Искрин.

– Да, вот же, мох изодран, это – олеша прошел. Стадо небольшое, шел быстро, вон, как мох изодрал и в болото пошел. А обычно идет по его краю, знает он его. А если прямо пошел, то кто-то его пугнул, и стадо разошлось в стороны по небольшим группам. Вот, о чем я.

И только сейчас обратил Михаил внимание на нервозность в словах бородача.

– Ты что-то мульку тянешь, дед, – сплюнул Искрин. – Зина, а ты что думаешь, а?

– Деда слушать нужно, – сухим голосом произнес он.

– Тоже дрейфишь?

Зинченко на очередной укол бородача не ответил.

– И что предлагаешь, дед?

– А идти по олешему следу. Он трясину обойдет.

– Обойдет, говоришь? Ну, смотри, дед.

Ноги тут же стали мокрыми. Михаил на это уже перестал обращать внимание, привык. Лишней обуви нет, и к предложению померить обувь Длинного, он отнесся отрицательно. А свои кроссовки по приказу Виктора оставил у дороги на Нагиришь, заберет их, когда Кузьма за ним придет.

Мох сильно проваливался под ногами. Через два-три десятка шагов они наткнулись на огромное вывороченное корневище. За ним, шагов через десять – снова. Лес в болоте стоит тонкий, но рослый, деревья метров пять в высоту, а толщина их с кулак, не больше. Крона, так себе, в три – четыре ветки и лысая.

Бородач провалился в болото. Виктор с Зиной с трудом его вытащили из ямы. Оказывается, здесь болотная жижа покрыта сверху тонким слоем мха, и не поймешь, за что тогда держатся своими корнями растущие здесь деревья.

– Колдовское болото, – фыркая и отряхиваясь от грязи, сказал бородач. – И долго еще так?

– Вы, э-э...

– Сергей Вячеславович, – напомнил свое имя и отчество бородач.

– ...Спасибо, – смутился Муравьев. – Темнеет, нужно торопиться, а не то.

– Фу, – взмотнул головой бородач, – что-то херово мне, – и, облизывая губы, посмотрел на Муравьева. – Долго еще?

– Вы смотрите, как я иду. И повторяйте все движения за мною. А то снова найдете яму, а их здесь..., – и показал головой на корневища, торчащие со всех сторон.

– Это, что их так?

– Не знаю. Говорят, что здесь ураган прошел небывалый в начале века. Повыворачивал он эти деревья. А от них и ямы пооставались.

– Ну, давай, дед, кого ждем? – поднялся во весь рост бородач.

И снова двинулись. Шли медленно, повторяя движения Муравьева. Вернее, их повторял бородач, Зина – его движения, Михаил – Зинченко.

Не раз проваливался и сам дед, но самое большее по пояс, а за ним и все, так как боялись более глубоких ям, многие из которых покрыты мхом и черным перегнившим торфом. А он хуже смолы втягивал в себя наступившего в него человека и, если бы не руки рядом идущих с ним людей, вытягивающие его тонущее тело, то не спасся бы сам.

На небольшом островке остановились.

– Только недолго, Сергей Вячеславович. Здесь ни костра не сделать, чтобы осушиться, и спать можно, только сидя. А до Каменного медведя, куда Свалов прилетит, еще километров пять, два из них по болоту, не меньше.

– Ну, тогда вперед, – скомандовал бородач.

А солнце уже зашло за кроны леса. Почти совсем. И воздух становится каким-то непонятным, словно влага. Хотя, и тумана нет, а, вот, боковым зрением смотришь на него, хлюпает, как вода, стекающая с пленки. И не каплями, а целыми лужицами, бегущими между пленкой.

"Неужели, это из-за глотка из пластиковой фляги происходит, – шлепнул себя по щеке Михаил. – Блин, Виктор же говорил, чтобы я и глотка из нее не делал. Но бородач отпить из нее морса сначала мне предложил, мол, проверить, не отравлен ли морс. Вот, он и сделал глоток, небольшой, так как зажал, как мог языком отверстие горлышка. И, несмотря на это, грамм двадцать он этого лекарства все же пропустил в глотку".

– Ну, ну! – закричал бородач, хватаясь обеими руками за ладони Зинченко и Муравьева.

Михаил подбежал к нему сзади и, ухватившись за ворот куртки, стал тянуть вверх тяжелое тело Искрина. Когда его вытащили, тут же провалился в невидимую яму Зинченко. И когда кинулись к нему Муравьев со Степновым, бородач удержал их и, широко улыбаясь, спросил у Зины:

– Ты мне так и не ответил, Иван Петрович, как жить-то дальше будем?

– 4 -

Следующий островок оказался шире первого и суше. Скорее всего, потому, что плотно зарос папоротником, удерживающим на нем землю своими корнями, уходящими глубже в землю, чем корни брусники или черники. Это первое, о чем подумал Михаил.

На нем решили остановиться и переночевать. Зина с бородачом устроились посередине его, лишив возможности Михаила с Виктором удобно расположиться с ними рядом. Но, как отметил Степнов, Муравьева это не возмутило. Он, раскрутив крышку от своей фляги, протянул ее Зине. Тот по инерции взял ее, и, припав к горлышку губами, стал большими глотками поглощать ее жидкость.

Бородач вовремя вырвал ее из цепких рук Ивана Петровича и выпил ее остатки. И, буквально, через несколько минут они, не говоря друг другу ни слова, захрапели.

Виктор, ухватив Михаила за запястье, потащил его к себе.

– Ч-что? – спросил Степнов.

– Иди за мной.

Через несколько десятков шагов по болоту, они вылезли на остров. Виктор тут же начал ломать ветки с небольшой сухарины и укладывать их на землю.

– Мы уже почти на берегу, – прошептал он, – иди, наломай веток потолще, нужно развести костер и согреться. А там, – указал он за спину Степнова, – ельник. Наломаешь веток для сна. Но это потом, а пока – костер.

– А эт-ти?

– Я им дал снотворного морса, будут спать, как убитые, – успокоил Михаила Виктор. – А то нам отдохнуть не дадут.

Костер затрещал, распространяя вокруг себя тепло. На снятые и поставленные рядом с огнем сапоги, Виктор поставил босые ноги и, откинувшись на спину, прищурив глаза, о чем-то задумался.

От портянок, развешенных на ветках, шел резкий кислый запах, к которому Виктору с Михаилом пришлось привыкать, иначе они их не просушат.

Есть не хотелось совсем, а только расслабиться и отдыхать. Урывками Михаил открывал глаза, смотрел на костер, который поддерживал Виктор, и снова проваливался в черную дремоту, в которой ничего кроме покоя не было.

Через некоторое время Виктор растолкал его, сказав, чтобы он надел портянки и сапоги, мол, всю ночь костер не собирается поддерживать. Кружка с горячим морсом была, как нельзя, кстати. С удовольствием, обжигая губы, Михаил отпивал из нее кислую жидкость и при этом чувствовал, что не может удержать эту тяжелеющую в его руках кружку. Поставив ее в стороне от себя, осмотрелся. Кругом ночь, и бородатое лицо Виктора, легонечко освещенное остатками непогасших угольков, было каким-то оранжево-буроватым.

Он не спал, продолжал сидеть и затянул какую-то хорошо знакомую ему песню, состоящую не из слов, а гласных букв:

– И-ииииии-уууууу-аааааа...

Этот звук Михаила стал успокаивать, он расслабил локти, которыми упирался в землю, и лег на спину.

– И-ииииии-уууууу-аааааа...

Окружающий его воздух сначала стал сероватым, через некоторое время серовато-прозрачным. Было хорошо видно, что это не воздух, а вода, скорее всего, озерная, так как на ней не было не то что течения, а и ряби. Падающие в нее капли дождя расплескивались, распространяя вокруг себя ровные круги волн.

Значит, он в воде лежит. Михаил с испугу открыл глаза, но все оказалось не так, он лежал на твердой земле, покрытой несколькими еловыми ветками. А сидевший рядом с ним Виктор продолжал тянуть только ему известную песню.

– И-ииииии-уууууу-аааааа...

Голос одного человека превращался в мощный звук, который был наполнен множеством тональностей. И, более того, они есть составная физических событий, происходящих сейчас перед ним...

...Разбивающиеся о поверхность воды дождевые капли. На их месте появляются пузыри, их становится все меньше и меньше, но при этом они начинают расти, и вот уже один вспучился и беззвучно лопнул. Серая мгла снова стала очищаться до прозрачного полотна. И... все видимое Михаилом пространство закрывает огромное колесо "Кировца", наезжающее на него, крики и стоны жены и детей, которых он никак не может рассмотреть рядом с собой. Ему мешает приблизившееся к нему улыбающееся лицо Длинного, потом – бородача...

И снова в воду падают капли, очистив полотно видений до прозрачной субстанции. Серая картинка становится светлее. Из кустарника выходит огромный человек. С напряжением, до боли в глазах, Михаил хочет рассмотреть его. Обтирает рукой глаза и слезы, мешающие ему рассмотреть этого незнакомца, сходят с глаз, и теперь Степнов четко видит его. Его огромную ладонь, выдирающую его тело из кустарника.

Ладонь горячая и мягкая, она размером с его голову, даже больше. Из серых губ идет приятный воздух, сила которого велика, она ворошит его волосы, снимает непонятную боль. Теперь он видит, как к огромному "Кировцу" подъезжает джип, и Длинный с бородачом садятся в него и уезжают, а оставшийся сухощавый человек лезет в вездеход, сдает эту махину назад и уезжает.

Огромный обросший волосами человек, поправляя на груди шкуру, разжимает створки салона машины и вытаскивает безжизненное тело его жены, дочери Юли и сына Александра. Они все в крови, переломаны, и снова глаза Михаила застилают слезы. Его тело начинает трястись от плача. Огромные руки спасителя прижимают его к своей груди и качают его тело, успокаивая. И песня спасителя ему сейчас очень хорошо слышится: "И-ииииии-уууууу-аааааа...".

Ночь, ничего не видно, ощущается только холод, забирающийся через холодные сапоги, через расстегнутый ворот куртки к телу.

– И-ииииии-уууууу-аааааа... – звук совсем рядом.

Михаил протянул руку и уперся ладонью в колено сидящего рядом с ним Виктора, продолжавшего тянуть только ему знакомую песню.

Капли холодного дождя все чаще и чаще попадают ему на открытую часть тела. Михаил обтирает лицо, пряча его под ворохом еловых веток, служащих ему подушкой. Они колются своими иголками и дарят ему приятный успокаивающий еловый запах.

– 5 -

Вся одежда промокла насквозь. Очередная попытка разжечь костер заканчивается ничем, и спичечный коробок размок, сера с кончиков спичек начинает растекаться на коже руки. Хочется орать от своего бессилия.

Виктор, появившийся из кустарника, видя неудачу Михаила, бьет пальцем по запястью руки, мол, времени нет, пора уходить. Слышны злые крики бородача с Зинченко. Они кричат на Михаила с Муравьевым, что пора идти, скоро прилетит вертолет Свала.

Нужно торопиться. Отекшие ноги потихонечку начинают расхаживаться, но еще плохо слушаются, как и окаменевшая спина. С трудом выбираясь из мха и торфа, втягивающего в себя ноги, Михаил снова занимает свое место в группе. Пытается не отставать от быстро идущего Зины. Снова впереди какая-то заминка. Это провалился в яме болота по самую шею бородач. Зина с Виктором пытаются его вытащить, ухватившись за руки Искрина. Тот в исступлении орет, поторапливая их. И удача на их стороне, им удается его вытянуть наверх, но он остается без обоих сапог.

Бородач кидается к Михаилу, трясет его за грудь, громко крича:

– Отдай мне свои сапоги, кашнотик! Ну!

И Михаил поддается ему, упершись спиной о дерево, с трудом стягивает с себя правый сапог. Его бородач выхватывает из рук Степнова и пытается натянуть его на свою ногу, но она никак не может поместиться в его обуви.

– Какой размер? – кричит он, со злостью смотря на Михаила.

А тот, как назло, не может понять, что от него требует Искрин, и только через несколько секунд понимает:

– С-с-сорок од-дин.

– Ёклмн, у кого сорок пятый? – орет на весь лес бородач.

Все в ответ разводят руками.

– Тогда будешь меня тащить на себе, – кричит он в исступлении Зине и пытается запрыгнуть ему на спину.

Тот в ответ сопротивляется, сталкивает с себя бугая Искрина, и прикладом бьет его в солнечное сплетение. Начинается схватка. Попытка Виктора разнять их заканчивается сильным ударом ему вниз живота. С трудом поднявшись, он машет рукой Михаилу идти за ним, и они покидают арену схватки. Забравшись на островок, издалека наблюдают за дерущимися. Их лица окровавлены, в ссадинах.

– Все, хватит! – орет Зина.

Но бородач снова кидается на своего обидчика. Зине удается отклониться от забияки и, делая большие шаги, он бежит к Виктору с Михаилом. Искрин пытается его ухватить за рюкзак. Но этого ему сделать не удается, и, спотыкаясь, он падает навзничь.

– Да, я тебя убью! – захлебываясь в болотной жиже, кричит бородач.

– Сейчас выйдем из болота, я из куртки сделаю вам обувь, – кричит ему Виктор.

Но бородач его не слышит. Он снова, поднимаясь, как лев, бросается на свою жертву – Зинченко. А тот, ожидая этого, с разворота тыкает ему прикладом в лицо, с хрустом разбивая мужику нос.

Бородач, потеряв от этого равновесие, падает на спину.

– Не трожь его! – кричит Виктору, кинувшемуся к Искрину, Зинченко. – Пусть эта сволочь придет в себя, иначе я его пристрелю.

– Что?! – снова поднимается на ноги бугай. – Да, ты ж мне нос сломал, – и, встав на ноги, Искрин стал приближаться к Зине.

Тот, не зная, что сделать, отступает назад и проваливается в яму. Она оказалась бездонной. Только пузыри оставили недолгий след от утонувшего человека.

– Что стоишь? – рявкнул бородач, обернувшись к Виктору. – Вытаскивай меня из этого болота. Ну!

– Т-туда, туда идти нужно, – указал за спину Искрину Муравьев. – Только осторожнее, т-там капкан где-то стоит и яма медвежья.

– Веди сам, ну!

– Да, да, – и Виктор, опередив бородача, прыгая с одной кочки на другую, стал быстро удаляться от них.

Бородач, следуя его примеру, также стал прыгать с кочки на кочку. Но его нога сильно утопала в них, и он, падая на четвереньки, громко орал от боли, но не задерживался, а вставал и продолжал идти.

– Значит ты эти места, дед, хорошо знаешь? – ухватив своей огромной ладонью Муравьева за ворот, развернул его к себе бородач. – Неужели нельзя было обойти это болото?

– Оно огромное, в ширину километров десять. Я вас повел по своей тропке. Предупреждал же еще вчера, что его нужно проходить, ступая по кочкам, по корням деревьев.

– Деревьев, – повторил последнее слово бородач.

– Сколько нам до места посадки Свала идти?

– Километров десять.

– Десять. Ой! – вскрикнул Искрин, дотрагиваясь пальцами до своей сломленной переносицы. – Сука, – посмотрел он в болото. – Ну, Зина, теперь ты свое место нашел.

– А т-т-ты? – подняв ружье, и, с силой ткнув его стволами в переносицу бородача, спросил Михаил.

– Ш-што, – открыв рот от удивления, спросил бородач.

– Ты думаешь, я т-тебя н-не зап-помнил? – Степнов с трудом глотнул собравшуюся во рту слюну.

– Т-ты, это о чем? – как бы не понимая о чем ему говорит Михаил, дрожащим голосом спросил Искрин.

– М-молится будешь, ил-ли тебя с-сразу туда з-за Д-длинным отправить?

– Ты же это, – смотря то на Виктора, то на Михаила, – т-ты, писака, ты это, ты же писсажуур... – Искрин уже не зная, что говорить, стал отползать от Михаила.

Выстрел, сделанный Михаилом, был неожиданным и для самого Михаила.

Виктор, подскочив к Степнову, схватил его за руки и, тряся их, с испугом стал кричать:

– Мишенька, Мишенька, ты это...

– Да, пошел ты, – с силой оттолкнул его от себя Степнов.

Но было уже поздно, Искрин исчез.

– Т-так, а нет его, – не зная, что говорить или делать, – затряс рукой Муравьев.

– Ты же сам, дед, мне ночью все напомнил, как было-то. Это же он, он с Длинным меня с моей семьей раздавил "Кировцем", в грязь превратил, растоптал! – откинув ружье, и, ухватив Муравьева за плечи, смотря ему в глаза, кричал Степнов.

– Так, так, Мишенька, судить же его нужно, Мишенька.

– А Жеку ихнего, кто судил? Медведь, йети? – начал наступать на Виктора Степнов. – Кто!?

– Т-так, я, – с дрожью в голосе признался Муравьев. – Это ж-же он, он мою жену с... Я все узнал, когда его в петле поднял за ноги. Он мне во всем признался.

– Так, значит, тебе теперь Кузя нужен? – сплюнул в сторону Михаил. – Что бы он судил их?

– Т-так, Свалов нужен, а как он без этого, как его...

– А-а-а, – крик бородача, раздавшийся где-то невдалеке, заставил Виктора и Михаила кинуться на его звук.

Бородача нашли быстро. Он висел вниз головой под сосной, одна из его ног была привязана к толстому канату, перекинутому через толстую ее ветку, привязанную к стволу дерева.

– Ну вот, Сергей Вячеславович, и Вы нашли себе виселицу, – уселся на землю Виктор.

– Дед, спаси меня, спаси! – запричитал бородач.

– Ты, вот это, сначала признайся, – покачал головой Муравьев. – Теперь мы здесь хозяева.

– Т-так, вас Бог за это накажет, дед, – пытаясь хоть как-то подействовать на охотника, орал со стоном бородач.

– А мы-то ничего. Высоко висишь, не дотянуться мне. Миша, – позвал приближавшегося к ним Степнова Муравьев. – Здесь он, в петлю попался.

– Твоя? – осматривая висевшего вниз головой бородача, спросил тот.

– Глупый вопрос. Здесь одна тропка из болота. Чья, не знаю. А петлю, вечером, перед сном поставил. Правда, на Зину метился.

– Что будем делать? – сглотнув слюну, спросил Михаил.

– Сам решай.

– Степнов, Степнов, – громко зашептал бородач. – Ну, ты же это. Ну, Свалов приказал тебя убрать с семьей. Мы-то тебя и вызвали, то есть он. Ты же, Свалова подставить хотел, губернатору грозился отправить документы по Серебряному бору. А мы его и не трогали.

– Врете, – помотал головой Михаил. – Врете все. Серебряный бор вы очистили еще год назад. Потом за Торский отвал взялись, да эсскин кедровый бор.

– Так Свалова и вешай, а я-то, что, писа..., – закашлялся бородач. – Мне уже кровь в голову пошла, освободи, а.

– А как насчет Петрова Михаила?

– Да, эт-то...

– Я слушаю, – уселся рядом с Муравьевым Михаил.

– Так, то старая история. Квартира у него была мамкина, а она торговлей серьезной занималась. А сынок ее в журналисты полез, нет, чтобы мамку свою критиковал, так на Свалова полез.

– Так, Свалов три ее магазина сжег.

– Шесть, – поправил Михаила бородач. – В Коммунистическом, в Пионерском и в Советском. Так, она ж в девяностые всю торговлю водкой под себя забрала...

– И платить вам за это еще была должна, – искоса посмотрел на бородача Михаил.

– Так, закон у нас такой.

– Да, да, у нас тоже, – прошептал Михаил. – Вор должен сидеть в тюрьме, как говорил Высоцкий.

– Так, опусти меня, Михаил Валентинович.

– О, оказывается у меня и имя с отчеством есть, – улыбнулся Виктору Михаил. – А с Петровым Мишей как разделались, забыл? За ногу подвесили на кедре. Помнишь?

– Так я одно слово только скажу, Михаил Валентинович, и вас сразу в газете восстановят, пресс-секретарем мэра возьмут, кем угодно, – словно не расслышав вопроса Степнова, продолжил упрашивать Михаила бородач. – Вам же моя смерть ничего не даст, Михаил Валентинович. Спустите меня с дерева, я готов по закону за все ответить. Я все про Свалова расскажу в прокуратуре. Это же Длинный все с ним этими делами занимался...

– Один вопрос, – перебил бородача Михаил. – А чего это вы, его замы, пошли за нами. Он что, не мог бойцов своих отправить, шестерок, если уж ему так нужно было идти по нашему следу?

– Хм, так он только нам в последнее время и доверяет. Болезнь у него страшная. Цыганка нагадала ему, что его вылечит селезенка оленья или колдун. Селезенка не вылечила, значит, на шамана надежда у него осталась.

– Брешешь, – вздохнул Виктор. – Брешешь.

– Дед, отпусти, а.

– Хорошо, – кивнул головой Виктор. – Хорошо. Бородач? Последний вопрос, – встал Муравьев и, отряхивая свои штаны от грязи, продолжил, – неужели вам всем так важен Свалов? Здесь никого нет, не оглядывайся. Ну, как хочешь. Если спортсмен, подтянись, хватайся за канат, лезь по нему вверх и – спасешься.