Текст книги "Последний танец Кривой белки (СИ)"

Автор книги: Иван Цуприков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

– Он здесь, – прошептал Виктор.

– Нет, нет, – истерично закричал Зина, прикрывая от кого-то раскрытыми ладонями свое лицо.

– Оставайтесь здесь, – ткнув рукой себе в ноги, приказал Виктор, – смотри за ним. Я сейчас, – и скрылся за занавесом серого, липкого воздуха.

Глава 19. Ситуация

Ветер, поднятый вертолетом, напоминал смерч, крутивший в своем вихре ветки, листву. Удерживая свою кепку в руке, Михаил вжался в землю и, прикрыв ладонью нос со ртом, тяжело дышал. Но винтокрылая машина и не думала приземляться, зависнув в воздухе, чего-то ждала. Скорее всего, очищала искусственным смерчем место посадки от веток или еще какого-то лесного мусора, хотя, они с Виктором и бородачом, все лишнее, что могло помешать вертолету при посадке, убрали.

И, вот, наконец, эта синяя огромная стрекоза приземлилась, а через несколько минут его крутящиеся винты замедлили вращение, и искусственный смерч исчез.

Михаил с Виктором следили за Длинным с Зиной. Они побежали к вертолету, помогли вылезти из него Свалову, сидевшему на пассажирском месте. Он стоял около вертолета и о чем-то с ними разговаривал. Зина постоянно показывал рукой в сторону Муравьева со Степновым, потом махнул им рукой, чтобы они подошли к ним.

– Стой здесь, я сам все им объясню, – и, скинув с себя рюкзак, и, оставив его около Михаила, Виктор пошел к вертолету.

Степнов замер, рассматривая летучую машину. С Ми-8 его, конечно, не сравнить, то большая машина, а эта – нет, в несколько раз меньше него по объему и смотрится грациознее. Длина фюзеляжа около десяти-одиннадцати метров. У "Робинсона" в два раза меньше лопастей, всего две, и рассчитан, наверное, он на перевозку трех-четырех человек, не как Ми-8 на двадцать.

Летчик из машины не вылезал, видно, ждал приказа своего хозяина оставаться им здесь или нет. Судя по тому, как навис Длинный над Муравьевым, у них шел разговор о том, сколько времени понадобится ему, чтобы привести Свалова к шаману. Свалов тоже вел себя нервно, как Еритов. Теперь, после остановки винтов и гула двигателя, их громкий разговор прослушивался хорошо.

– А если его на месте нет? – кричал Свалов. – Зачем я тогда сюда прилетел?

Что отвечал ему на этот вопрос Муравьев, было не расслышать.

– А я не знаю, не знаю, что со мной произошло. Это, скорее всего, их шаман надо мною что-то вытворял, – оправдывался Длинный. – У меня в голове все помутилось. Нет, я ничего не принимал. Нет! – орал Еритов. – Я – не наркоман, нечего пиз...

Михаил отвернулся, чтобы хоть на минуту остановить нарастающее раздражение и посмотрел на сопку. Дым из трубы избы был почти не виден, и поэтому очень трудно было определить, где она стоит. И даже до сих пор Михаилу не верилось, что Муравьев один сложил ее своими руками. Во-первых, потому, что она уложена из толстых бревен, размером шесть на четыре, да, и высокая. Первый этаж около двух с половиной метров, вверху крыша с одним скосом.

Все бревна Виктор укладывал с помощью простейшего подъемника-журавля, который он сохранил до сих пор и продолжал использовать, поднимая вещи на чердак. Этой ночью там спал Михаил с Бородачом. Степнов поднялся на чердак по лесенке, а, вот, бородача поднял к нему Длинный с помощью этого "журавля". Вот, смеху-то было.

– За день дойдем до шамана, Лексей Лексеич, – сбил с размышлений Михаила громкий голос Муравьева. – Да, около трех, может, четырех часов к нему ходу. А, вот, на вертолете, не знаю. Шаман, он – сильный колдун, вы и представить себе не можете. А, вот, увидит ваш вертолет, боюсь, испугается, или еще что-нибудь наделает. Ему-то уже около ста, если не больше-то лет. Я о вас забочусь.

Михаил, следя за приближающейся группой людей, не знал, как себя вести. Не кланяться же Свалову, как местному хозяину. Не директор он для него и не начальник.

Свалов был рослый и худощавый мужчина, на полголовы ниже Длинного. Остановился около Михаила, протянул ему руку и, поздоровавшись, спросил у Муравьева:

– И кости ему на голове выровняет твой шаман?

– Нет, – улыбнулся Виктор, – а, вот, мышцы, нервы сможет ему поправить, чтобы разговаривать он начал, как все, чтобы думать начал. А то совсем парень того, инвалид.

– Инвалид, – Свалов смерил Михаила взглядом, поморщился и, схватившись ладонью под сердцем, с трудом кашлянул.

И только сейчас Михаил обратил внимание на осунувшееся лицо Алексея Алексеевича. Кожа на нем стала желто-коричневой, обвисшей, челюсть дрожала. А, вместе с тем, и в глазах его уже нет того орлиного взгляда, они впалые, бегающие.

– Тогда сюда его, ко мне принесете, шамана вашего, – кашлянув, содрогнувшись всем телом, прошептал Свалов. – Если уйду, ничего не получите, я вам говорю.

Михаил, сделав шаг в сторону, оказался за спиной Свалова. Так он чувствовал себя спокойнее, чем стоя перед ним, перед этим хамом, другого слова и не подобрать. Свалов всех журналистов считал своим инструментом для рекламы, не больше, а тех, кто имел свое мнение и пытался идти против него, ставил на место, как Степнова, убирал. Но вот, оказалось, не убрал ...

– Степнову вот отдам свои дела, и пусть он вас с навозом ослиным смешивает. Правильно, писака? – обернулся к Михаилу Свалов.

– С-с-с... – попытался что-то сказать Степнов.

– Заикаешься, хм, – снова с презрением смерил Михаила с головы до ног Свалов. – Ну, а вас я, псы, в последний раз предупреждаю, – поморщившись, взглянул на заискивающе смотревшего на него Еритова. – У меня времени нет. Зови Яшку. Чего стоишь? Летуна зови сюда! – крикнул он на Длинного.

И когда тот вместе с бородачом побежали к вертолету, посмотрев на Зину, продолжил:

– Иван, ты мне что-то перестаешь нравиться. А я тебя, тебя(!), зачем отправил сюда? Ты же знаешь этих остолопов.

– Я Вас еще не вызывал, Алексей Алексеевич. Мы с Муравьевым должны были прийти к шаману, обо всем договориться с ним, а Длинный, то есть Еритов, торопится.

– Торопится?! – прорычал Свалов. – А ты знаешь, Зиночка, что мне уже совсем мало осталось быть на этом свете? Ты это знаешь? Гадина! – задыхаясь, с трудом выговорил последнюю фразу Свалов.

– Извините, Алексей Алексеевич, – потупив взгляд, прошептал Зинченко.

Летчик был молодым парнем, невысокого роста. Подошел к Свалову вразвалочку, пожевывая тростинку и, прищурившись, посмотрел на Михаила, с интересом рассматривая его.

– У тебя насколько топлива осталось? – спросил у него Свалов.

– До Снеженска хватит и еще километров на сто может быть. Если оставаться здесь, то может и не хватить, чтобы нам вернуться назад. Морозы по ночам, двигатель нужно разогревать.

– Да тебе бы только по бабам, – кашляя, сказал Свалов. – Ладно, иди, заводи, я сейчас приду, – и повернулся к Муравьеву. – Я сегодня, Виктор Егорович, из Екатеринбурга сюда прилетел. Врачи отпустили меня на несколько дней. Но я их обещаниям спасти меня уже не верю, понимаешь, дед? Ты вот это, можешь где-то поближе к шаману место для посадки этого вертолета подыскать, а?

– Конечно, – улыбнулся Виктор. – Через два дня прилетайте на Серого Медведя. Там буду вас ждать, часов в шесть вечера.

– Что за место такое?

– Скала такая, вон там, – Виктор махнул рукой на север. – Прилетайте на то самое место, где вы в прошлом году пол стада оленей положили и чуть не задели скалу винтами. Помните? Вот то место и называется Серый Медведь.

– А ты-то откуда знаешь, что я там оленей бил?

– Так видел, невдалеке был. У камня садитесь, и пойдем оттуда к шаману. Оденьте только сапоги с шерстяными носками. Шаман на Черном болоте живет, ногам холодно будет по воде идти, а на следующий день домой вернетесь здоровым.

– Сколько оттуда идти до шамана твоего? – тяжело дыша, спросил Свалов.

– Так совсем рядом, с час, может, чуть меньше. Это так, если не торопясь. Километр, полтора по краю болота к нему идти, не больше. Лес-то там гнилой.

– Смотри, дед...

– А что смотреть-то, Алексей Алексеевич, он и не таких, как вы поднимал на ноги. В смысле, шаман, – сказал, широко улыбаясь, Муравьев. – Я ж рассказывал. Давайте сначала Мишку полечим, – хлопнул он по плечу Степнова. – Пять минут и не узнаете его. Вот тогда и поверите.

Слушая его, Михаил снова удивился Муравьеву. Да, да, этот человек так ненавидит Свалова с его отпрысками, а здесь уговаривает его пройти лечение у шамана.

...Вертолет, поднявшийся над лесом, наклонившись своим "подбородком" вниз, стал набирать скорость и через несколько минут уже превратился в точку, которую размыл горизонт.

– 2 -

– Давай, давай! – торопил Длинный Муравьева. – Давай быстрее, дед.

Михаил теперь шел третьим, за ним – Зина, в хвосте Бородач. Беломошник быстро закончился, его сменил сфагнум. Ноги все глубже и глубже проваливались в этот темно-зеленый ковер. Наполовину вывернутая сосна привлекла внимание Степнова. Он вчера был около нее с Муравьевым. Или это просто похожее место на то, где они вчера ночевали с этой компанией.

Нет, это все же не то место, погашая в себе неизвестно почему появившуюся дрожь, подумал Михаил. За сосной был пригорок с белым мхом, а слева от него бежал ручеек.

Наступив в воду, и, чавкая по ней, Михаил снова невольно содрогнулся, уж больно похоже было это место на вчерашнее. Неужели, это оно? Точно. А вон береза, согнутая в три погибели, уперлась своей кроной в ручей, словно ей мало воды, так вот решила и сама нагнуться, чтобы своей листвой напиться ее.

"Зачем же ты нас на старое место привел, дед? – подумал Михаил. – Неужели снова хочешь, чтобы Длинный увидел здесь своего старого знакомца – красного глухаря. Ты ж говорил, что здесь рядом медвежьи места".

Но Виктор продолжал идти, спускаясь все ниже и ниже по лесу, покрытому сфагнумом, а ноги все больше и больше увязывались во мху.

– Ты куда нас тащишь, старик? – взорвался голос Длинного. – Что нельзя было выше остановиться, здесь же болото?

– Так ты ж меня торопишь, Вячеслав Михайлович, к Медведю серому хочешь дойти.

– А сколько еще до него?

– Так, трудно сказать. Часов, может, восемь. А если напрямую, то в два раза меньше. Но там болото, трясина вязкая. А в обход, восемь.

– Восемь, – остановился Длинный. – Уж больно место это знакомое.

– Так, лес он везде одинаков, – говорит Муравьев. – Можем еще идти, там слева будет пригорок, на нем старая берлога медвежья, в ней и переспим.

– А мишка где?

– Так, он в старых берлогах не спит. Даже если там и будет, то нас увидит, убежит. Он – одиночка, куда ему против нас пятерых.

– Ладно, дед, веди туда, нужно согреться. Там есть, где воды набрать?

– Так, вот же она, под тобой. Ручеек.

– Вот и набери ее котелок, да писака пусть тоже сделает чаю, да, макарон по-флотски наварим.

...Длинный приготовлением ужина занимался сам. Насыпав рожки с четверть котелка, перемешивал их в кипящей воде ложкой, вскрикивая и матерясь, постоянно обжигаясь. Бородач, разогрев консервные банки в костре, вывалил из них мясо в котелок, где выкипела почти вся вода, а макароны выросли, заполнив почти весь котелок. Зина, развалившись под деревом, дремал.

Запах разогретой тушенки раздражал нёбо, из-за чего во рту было много слюны. Попадая в желудок, она вызывала мощные потоки кислоты, но кроме слюны той нечего было растворять, и она все больше и больше раздражала, аж, до боли, стенки желудка. Нащупав рукой мох, Михаил начал его жевать и проглатывать, чтобы хоть как-то сбить голод и жжение в желудке.

Через несколько минут после этого живот стал отпускать, но это еще не говорило, что нужно перестать поглощать траву. Он прекрасно знал, что Длинный не оставит им ни ложки своих макарон по-флотски, поэтому продолжал поглощать мох, почему-то представив себя в образе оленя, что смешило и снимало напряжение.

Несколько ягод брусники, попавших в рот, изменили вкус мха. Михаил, тут же сплюнув жвачку, начал на ощупь искать, есть ли еще во мху ягода. К счастью, весь пень был ею усыпан, и, стукнув локтем Муравьева, ссыпал ему в ладонь пару брусничных горошинок, и они начали ее собирать и кушать.

Как думал Михаил, так и произошло, Длинный с бородачом и Зиной с ними не поделились, и им пришлось довольствоваться той ягодой, которую они собирали во мху на ощупь.

Потом Муравьев поступил очень опрометчиво, громко сказав, что здесь растет много брусники. Услышав это, Длинный тут же приказал деду набрать ягоды и бросить ее им в котелок с чаем. Так дед и сделал. А Михаил, прикусив губу, с ненавистью смотрел на старика.

Спать троица улеглась в берлоге, застелив пол еловыми ветками.

Когда Михаил потянулся к котелку с остатками морса, Виктор резко выхватил его из рук Степнова и вылил на землю. Приложив палец к губам, покачал головой. Это еще больше удивило Михаила, а дед, махнув ему рукой, показал, что нужно уходить, и, встав на карачки, шурша ногами по мху, исчез в темноте. Степнов полез за ним.

Остановились на возвышенности под огромной елью. Её размер определил Михаил по ее огромным веткам, касавшимися своими лапами земли.

– Не ломай их, уж больно толстые, – посоветовал Муравьев, – и, встав, наломал их сверху. – Там оставаться с ними опасно, Миша. Здесь поспим по очереди. На стороже лучше быть, а то мало ли что. И не по времени будем будить друг друга, а по усталости. Чувствуешь, что спать хочешь, буди меня.

– 3 -

– Ч-ч-чи-и-и, – прошептал дед, хлопая Михаила по плечу. – Я, как чувствовал, что будет что-то не так.

Степнов встал, нащупал рукой свое ружье и сел, ежась от холода.

– Зина их-х х-хочет уб-бить.

– Здесь трудно понять, кто против кого. Скорее всего, все против всех. Не отвлекайся, слушай, – прошептал Муравьев.

Внизу треснула ветка.

– Мм-медведь?

– Навряд ли. Человек. Медведя не услышишь.

– А-а-а...

– Тихо! – прошептал Муравьев. – Не пойму, что там у них. Вышел поссать, да потерялся? Тихо, тихо, Мишенька, нам все их проблемы сейчас в радость. Только бы их проблемы не стали нашими раньше времени.

Выстрел поставил точку словам деда.

– Длинный, Длинный, – услышал Михаил голос бородача.

И снова звук выстрела заглушил его.

– Слава, Слава, да это я, Сергей, – кричал Бородач.

По звуку нового выстрела, было понятно, что тот, кто открыл пальбу (Длинный), стреляет на слух.

– Ч-ч-чщ-щь, – снова предостерег Михаила Виктор. – Видно снова у Еритова крыша поехала. Места здесь такие, колдовские.

Сцепив зубы, Михаил, прижав подбородок, старался рассмотреть в ночной мгле Длинного.

Третий выстрел прозвучал совсем близко, но ни Михаил, ни Виктор, всполоха от выстрела не увидели, значит, этот человек находится ниже их, за кустарником.

– Вот он, вот он! – наконец-то с громкой икотой закричал Длинный и тут же снова выстрелил.

– Интересно, какой у него магазин, на десять патронов или на пять, не заметил, – то ли сказал, то ли спросил Муравьев. – Но от этого не легче.

– Та, та, – согласился с ним Степнов.

– Вот он, вот он! – и снова раздался выстрел. Но теперь пуля попала в ель, под которой лежали Михаил с Виктором. Ветка, сбитая ей, упала на ветку ниже, соскользнула с нее, и как по ступенькам "добралась" до земли, упав Михаилу на спину.

– Ай! – вскрикнул он с испугу.

И в ту же секунду прозвучал новый выстрел.

– Слава, ты что делаешь?! – закричал бородач, и тут же, вскрикнув, громко застонал.

Значит, очередной выстрел Длинного теперь был направлен в бородача и, оказался точным.

– Тихо! – ухватил за ворот Михаила дед. – Тихо. Не то...

Возня, начавшаяся внизу и сопровождавшаяся людскими криками, говорила о драке.

– Тихо, Мишенька. Потом разберемся, а сейчас лежи.

– Да, я тебя, сука! – орал Зина.

– Сволочь, сволочь! – стеная от боли, орал бородач.

– Да, это...

Хруст дерева от удара обо что-то мягкое, второй и третий звуки, повторившиеся, как в заевшей пластинке, говорил о том, что кто-то бревном или палкой кого-то бил. Наконец, все затихло. Слышались голос Зины, успокаивающий бородача, и стон, только было сложно понять чей.

– Ты его убил? – спросил бородач.

– Это не я. Я его оглушил, Сережа. Навряд ли он издох. Или ты хотел вторую пулю получить?

– Да, ты что, Иван? Чего это с Длинным-то, а?

– Тебе лучше знать. Дружок же его – ты! – вскрикнул со злости Зина.

– Да, Иван Петрович...

– Что, Иван Петрович, Иван Петрович. Это ж вы меня здесь хотели пристрелить? Так?

– Вот, выдумали же, – застонал бородач. – А он вроде того, на ощупь, у него вся голова разбита, и кости во лбу ходят.

– Да, ты че? – истерически закричал Зина. – Я же его простой палкой, и то вроде не попал.

– Э-э, похоже, это он сам себя, – громко прошептал бородач, – пол головы нету. Фу, какая мерзость! – начал он обтирать ладони от крови о траву.

– Этого еще нам не хватало, – закричал Зина. – Где эти? Дед, где ты, иди сюда! – заорал Зина.

– 4 -

– Ну, что там? – Зина навис над дедом, осматривавшим окровавленную голову Длинного.

– Так вроде отверстия от пули в ней нет, – ощупывая нижнюю челюсть трупа, прошептал Муравьев. – Плохо видно еще, может, он в рот себе стрелял, Иван Петрович. Но, судя по черепу разбитому, его ударил кто-то чем-то тяжелым сверху по голове, верхняя кость черепа вдавлена внутрь. Да, и шея какая-то неровная, видно, так сильно его ударили сверху, что даже позвонки на шее поломались.

– Ты чего, дед? – ткнул кулаком в спину Зина.

– Только прикладом такое возможно сделать, – посмотрел он в глаза Зине. – А вы с бородачом прибежали, насколько я помню, без ружей.

– Карабинов, – поправил старика Зина.

– А мы там, внизу с Мишенькой были, – прошептал Муравьев. – Мы тоже его не били.

– А кто ж тогда мог его так? – вздохнул Зина.

– Колдовские здесь места, – развел руки Муравьев. – Я вам говорил.

– Колдовские? – переспросил у Муравьева бородач.

– А кто ж его так тогда мог, а? – посмотрел на Зину Виктор. – Медведь? Нет, он бы рыкнул и когтями его изрезал бы всего, да разорвал по частям голову. И вас бы с ним тоже он порвал бы, и нас. А здесь все как-то аккуратно.

Михаил, почувствовав тошноту, делая в себя глубокий вдох холодного воздуха, закашлявшись, зажал рот рукой.

– Ты же бывший вояка, – присел подле него Зина. – А?

– После той аварии, Иван Петрович, все у него изменилось там, в мозгах, – защитил Степнова дед.

– А не ты ли его, Михаил Валентинович, бревном по голове, а? Разделаться решил с ним за то, что он вас с дороги скинул и убил твою семью, а? – продолжал наседать на Степнова Зина.

– Да, не лезь ты к нему! – кашлянув, прошептал бородач. – Он ружье толком поднять не может. А здесь такой силой нужно обладать, чтобы череп проломить, мама не горюй.

– Хочешь сказать, шаман с ним разделался? – сощурившись, посмотрел в глаза Виктора Зина.

– Стар тот дед, очень стар, – прошептал Муравьев.

– Зина, да, что ты к деду пристал? – повысил голос бородач. – Сам же слышал, что Длинный кого-то видел. Когда он из берлоги выскочил, ты зажался в углу и кричал, истерил: "Медведь, медведь!"

– Что-о? – вскочил на ноги Зина. – Я – истерик? – и, ухватив бородача за ворот, начал трясти его.

– Да, пошел ты, – бородач попытался оттолкнуть от себя Зину. – Сам же орал, что медведь пришел. А Длинный смелый, он выскочил и пошел на него один на один.

– А ты?

– А я рядом с тобой сидел, че, не помнишь? – лицо бородача стало бурым от напряжения. – Только не медведя видел я, – сипел бородач, – а гориллу какую-то. Шамана вашего, что ли!

– Кого? – Зинченко оттолкнул от себя бородача.

Тот, упав на землю, отполз подальше от Зины и продолжал, сипя, говорить:

– Ты же, Зина, сам видел его. Ты же сам, ты же сам орал от страха.

Михаил, наблюдая за ними, стал отползать назад и, упершись в огромную ветку, посмотрев на труп Длинного, невольно ойкнул.

– В-вить-тя, – позвал он к себе Муравьева, показывая ему на обломанную и окровавленную часть ветки.

– Чего? – не понял Муравьев и, подойдя поближе к ней, стал осматривать ветку внимательно. – Похоже, она торцом воткнулась ему в голову. Это он ее сломал, попав пулей в ее середину, а она огромная, тяжелая, и тут же надломилась, вот смотри, ёклмн. А, падая, ее мелкие ветки, зацепились за другие на сосне, верхние, поэтому она стала падать не плашмя, похоже, а обломанным торцом вниз, вертикально, и воткнулась в голову Длинного. Вот поэтому, похоже, у него от этого удара проломлен череп и сломаны шейные позвонки. Я когда его голову поднимал, смотрю, у него шея неровная какая-то, вот, посмотри, – и, приблизившись к трупу, снова стал поднимать затылок его головы. – Получается, таким способом, нечаянно, он сам себя и порешил, а не какой-то неведомый зверь его убил, – перекрестился Муравьев. – Вот такие вот дела, Мишенька. А жаль, – и Муравьев кинулся разнимать сцепившихся мужиков, Зину с бородачом.