Текст книги "Последний танец Кривой белки (СИ)"

Автор книги: Иван Цуприков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Глава 7. Бузина вонючая

Под кустом малины, нависшим над водой, шурогайка брала чаще. Три-четыре щучки одна за другой, потом перерыв, тянущийся несколько минут. Бывало, на рыбью кишку накидывались сразу по несколько щучек и повисали на большом крючке.

Михаил увлекся рыбалкой, ходил по небольшому участку и вылавливал темно-серебристых шурогаек, которых Виктор называл травянками. Почему? Потом расспросит обязательно, а сейчас он старался, как можно, больше поймать рыбы, понимая, что она может стать их продовольственным запасом на долгое время.

По подсказке Виктора понатыкал в землю по всему участку, по которому ходил, очищенных от листвы ольховых, березовых веток, и пойманную рыбу через жаберные крышки насаживал на них.

Муравьева рядом не было, он ушел дальше.

Распоров живот щучки, Михаил вырвал из нее кишку и, насадив ее на крючок, стал осматриваться, куда забросить удочку. Справа, откуда он только что пришел сюда, клевать щучка перестала. Под кустом тоже перерыв. Может, подальше забросить кишку? Но для этого нужно нарастить леску. Сделать это или нет?

Красный шар солнца, коснувшийся вершин леса, говорил о том, что вот-вот придет ночь. Так что, лучше заняться сбором рыбы и отнести ее в избу. Последнее желание перетянуло, и Михаил взялся за это дело. Аккуратненько, удерживая рыбу, втыкал в ее пасть кончик ветки и вытаскивал его из жаберной крышки. Получилась целая вязанка с рыбой.

Сколько шурогаек в общем поймал, так подсчитать и не удалось, сбивался. Вечно что-то мешало этому. То крупный ворон, усевшийся на сухом дереве, наблюдавший за Михаилом. То огромная гора-муравейник, растущая на берегу реки, которую сразу и не заметишь. То черная ветка, ожившая рядом с ногой и исчезнувшая в кустарнике – змея.

Закинув на правое плечо четыре вязанки с рыбой, и остальные три держа в левой руке, пошел к избе. Звуки удара топора удивили Михаила. Неужели кто-то пришел в их избу? Затаив дыхание, прокрался к избе. У полянки остановился и стал дожидаться того, кто появится у избы. Но, когда увидел Виктора, вздохнул.

– Фу-у-у.

– А-а, ты, Мишенька. Что, испугался? – смеется Виктор. – А я понаблюдал за тобой, смотрю, ты так увлечен, что не стал тебя отвлекать. Много поймал?

Осмотрев улов Михаила, Виктор похлопал Степнова по плечу, сделав вывод:

– Для начала неплохо, но маловато. Это ж для нас с тобой не только мясо рыбное, но и свечи, и сушенка. Я сколько лет, когда в лес ухожу, беру с собою сухую рыбу. Не сильно соленую. Из нее можно и уху сделать, и в кашу добавить, и в суп крупяной. Но соль она тоже важна, без нее организм наш быстро ослабнет.

Та-а, всему научу тебя, Мишенька. А сейчас, пока не стемнело, там у реки развесь ее на ветках. За день-два просохнет.

– А-а-а.

– Никто ее не тронет, Мишенька. Даже ворона с соболем. Знаешь, почему?

– Н-н-нат.

– Потому что ты там, где рыбу повесишь, повесь и эту вот куртку, – и протянул Степнову рванную фуфайку. – Только сначала натяни ее на себя. Давай, давай, время идет, Мишенька, снимай свою куртку и одевай фуфайку. Мокрый ты, смотрю, от пота. Вот фуфайка сейчас пропитается твоим потом, и никакое животное и близко не подойдет к рыбе. А пару рыбок можешь бросить им на берегу. Пусть, кому нужно, полакомятся.

– Е-е-ст? – приложив вытянутую правую ладонь к виску и, вытянувшись, сказал Михаил.

– Дай Бог, Мишенька, чтобы ты быстрее восстановился, – легонько похлопал в ладоши Виктор. – Только свяжи хорошенько между собою ветки, чтобы рыба с них не ссыпалась на землю. А здесь, видишь, ветра нет, сгниет рыба.

– Та, та, – закивал головой Михаил.

Ворона на сухарине не было. Михаил осмотрелся по сторонам.

"Если рыбу развесить на еловых ветках, то никакая куртка не поможет, – размышлял Степнов. – Поэтому лучше на сухом дереве".

Его нижняя ветка была в метрах трех над землей. Попробовал взобраться на дерево, не получилось, не за что уцепиться ни рукой, ни ногой.

"Что делать? Куда развесить рыбу?" – волнуясь, стал осматриваться по сторонам. Пошел по реке, выискивая подходящее для этого дерево. Остановился у своей удочки, которую, так и не смотав, бросил на берегу.

Поднял ее и, запутавшись леской в еловых ветках, стал, всматриваясь туда, двигать концом-рогатиной палки, чтобы распутать ее. Удалось. Вздохнув, Михаил накрутил на палку леску и прикрепил крючок к ее сучку. Теперь возник новый вопрос, куда ее спрятать. Поставить у ели удилище невозможно, оно очень длинное, около четырех метров, и заново запутается леской в какой-нибудь ветке.

"Может, у сухаря поставить? – посмотрел на скелет бывшей сосны. – Хо, так с помощью этой палки можно насадить и вязанки шурогаек на нижней ветке сухаря!" – обрадовался Михаил и скорым шагом пошел туда.

Все, как он думал, так сделать и удалось. Развесил вязанки на суке, а в конце его, хорошо разместился и ватник. С мокрого от пара свитера пошел пар. Взглянув на ярко-красное зарево от садившегося солнца, быстро пошел к избе.

Шашлык из щуки, которую наловил Виктор, готовился необычно. Порезав рыбину на уложенных в ряд ветках, служивших в данный момент кухонной доской, Виктор с обеих сторон ее снял мясо, оставив толстый хребет, и, разрубив его на части, уложил в котелок вместе с хвостом и головой. Щука, пойманная Виктором, была большой, килограмма на два-три. Ее голова полностью не влезла в котелок. Пасть, выглядывающая из воды наружу, открылась, оголив линию острых пик-зубов.

Покачивающийся над костром котелок охватили со всех сторон языки пламени. Вода у стенок начала шипеть, испаряясь.

– Мишенька, – окликнул Степнова Виктор, – наделай мне палок для шашлыка, вот такого размера, – развел на тридцать-сорок сантиметров между собою два указательных пальца. – Из веточек, – и протянул нож.

Щучье филе нарезал неширокими полосами и, насаживая их на очищенные от иголок ветки, расставлял их вокруг костра. Вода из рыбного мяса начала выходить в виде пара. Филе съеживалось, и Виктор переворачивал его к огню другой стороной.

Блики огня заиграли желтыми всполохами на ветках деревьев, на лес спустилась ночь. Щучье мясо превратилось в сухие прямоугольные кусочки сероватого цвета, некоторые из них сложились в трубки. Пробуя их. Михаил невольно причмокивал, оказывается, оно было достаточно жирным.

– А уху перед сном нужно будет хоть немножко покушать, чтобы желудок не испортить, да и энергии набраться. В щуке знаешь сколько ее, энергии этой? А сейчас помоги мне рыбу спустить в морозильную яму, – и встав, направился к столу.

Только теперь Михаил обратил внимание на него, охнув от удивления. Штук десять двух-трехкилограммовых очищенных щук лежали, как бревна, на столе друг на друге.

Взяв несколько рыбин за жабры, Михаил понес их в избу, где Виктор открыл незаметную на полу дверцу и по лестнице стал спускаться в подвал. За ним полез и Михаил. Упираясь спиной в стенку, обложенную тонкими бревнами, он сделал около десяти шагов. В подвале было очень холодно, хорошо была слышна капель.

– Все, стой! – скомандовал Муравьев.

Через несколько минут Михаил почувствовал, как качнулась лестница, к нему поднимался Виктор. Забрав у него щук, сказал, – других сюда также приноси. Только много их не бери, по две.

Как выдержал тот подвальный холод Виктор, догадаться не трудно, терпел. И вот сейчас, когда они уже вернулись к костру, он, буквально, всунул в него кисти своих рук и приблизил, как можно, ближе к нему свое лицо.

– Фу-у, – вздохнул он, – неплохо бы эту морозилку заполнить. С мясом здесь плохо. А, вот, рыбы достаточно, а то мало ли, что нас с тобою завтра ждет. Так, Мишенька? А мясом, если удастся, заполним морозилку в другой избе. В этом году оленя должно быть много, может, удастся и медведя с лосем взять. Нет, так, хоть немножко глухаря с рябчиком запасем. Вот такие вот дела.

– За-а...? – попытался спросить Михаил Виктора, а сам не мог вспомнить, как этот вопрос нужно задать, поэтому и замолчал, но в глазах его и в мимике лица Муравьев угадал, что тот хотел у него спросить.

– Не знаю, Мишенька. Но что-то внутреннее мне об этом говорит, – и, посмотрев на Михаила, сказал, – Кузьма такого наговорил! Так, скажи мне, что ты видел здесь сегодня? В земле копался, на деревья смотрел, принюхивался. До туалета не добежал и стыдишься этого?

– Т-да-а, – закивал головой Михаил. – Т-там Йи-и-пыг – ойка-а, – и показал на ель.

– Старик-филин был здесь? Хм, сказка все это, Мишенька. Видно, устал ты сильно, да в бане еще расслабился сверх нужного, вот и поплыли у тебя представления, – с сомнением прошептал Виктор. – Может, мухоморовой настойки попробовал, а потом и приснилось? Вон, как руку поцарапал. Он один был? – не сводил с Михаила глаз Виктор.

Михаил помахал головой и, присев на корточки у костра, пальцем нарисовал на земле кошку.

– Кошка?

Снова кивнул подбородком Михаил и показал пальцем на дерево.

– Рысь, может быть, или кошка?

– Вор-ркати-ы, – сильно напрягая мышцы лица, зычно пропел Степнов.

– Хм, – снова с удивлением посмотрел на Михаила Виктор. – А ты знаешь, смотрю, некоторые слова на мансийском и хантыйском языках? Воркаты – это рысь.

– Нат, – покачал головой Степнов.

– Так с хантыйского языка переводится рысь. Так, рысь была?

Михаил поднял глаза на Муравьева, и после некоторого раздумывания, сложив обе ладони, приблизил их к правой щеке.

– Значит, приснилось тебе, – и тут же искорки в глазах Виктора угасли. – Самое интересное, что это же я видел сегодня во сне, Мишенька. Хм. Старик говорил, что зверь за тобой идет, беречь тебя нужно, неведомый он, дух лесной. Вот такие дела.

– С-с-вал-аф.

– Ты, случайно, не о Свалове Лексей Лексеиче? – Муравьев привстал и посмотрел на Михаила.

– Та, та.

– О-о, я бы с удовольствием его здесь встретил. В прошлом году он здесь у местных хантов много оленя со своей бандой побил. Жаль, меня там не было, – вздохнул Виктор. – Он оленя и с вертолета бил, и с вездехода. Привез кого-то с Ёбурга, говорят, да с Москвы, вот и угощал, так сказать, разносолами нашими, чем край наш богат.

Михаил поднял руки и нервно затряс головой, мол, хватит об этом говорить, я не могу и не хочу об этом слушать.

– 2 -

Четвертый день Михаил рыбачил. Только теперь Виктор привел его на старицу, где мелкой щуки нет. Щучьих «лампад» Степнов наловил предостаточно, посчитал Муравьев. Теперь он будет ему помогать заполнять морозилку.

Ложка-блесна, коснувшись воды, пошла по ней лодочкой, пока крючок не зацепился за водоросль или траву. Булькнул и Михаил тут же, натянув леску, с небольшими рывками, как учил Виктор, потянул ее к себе. Тяжело пошла блесна, думал, щука поймалась, а оказалась – ветка от дерева, лежавшая под водой. Вытаскивая ее на берег, намутил грязи в воде. Оттащил ее подальше на берег и хотел было уйти на другую сторону залива, к Виктору, но тот не разрешил.

Новый бросок – блесна перелетела старицу, упала на траву, под ноги Виктору. Тот смеется, а Михаилу стыдно. Подождал, когда Муравьев вытащит "ложку" из травы и бросит ее в воду. А у того, оказывается, ко всему, еще и легкая рука. Щука схватила блесну в то же мгновение, когда "ложка" коснулась поверхности воды. И началась борьба.

Михаил с трудом, удерживая сопротивляющуюся рыбину, стоял на полусогнутых ногах, проваливающихся в ил. Если бы не росшая на берегу трава, то утоп бы в этом иле, смешанном с мокрой и вязкой глиной. Чуть не потерял кроссовку. Как она удержалась на ноге, трудно сказать. Вовнутрь обуви много глины набилось, отчего даже стоять в ней скользко. И только, благодаря крепко стянутым и связанным шнуркам, нога не выскакивает из кроссовок.

Насадив щуку на торчавшую пику, Михаил поклонился Виктору, похвалившего его за достойную рыбину. Развязывать шнурки не стал, этим делу не поможешь, нужно привыкать, а перед сном обязательно вымоет обувь и просушит ее у костра, чтобы не испортилась. В лесу без нее не выжить.

Вторая щука была небольшой, с полметра. Когда ее тащил к берегу, несколько раз на нее нападали сородичи, как на блесну. Когда рассматривал ее, насчитал четыре глубоких разреза от щучьих зубов на рыбьем боку.

"Да уж, в том мире и надежды на выживание нет", – подумал Михаил.

А, вот, на мели щука мощно потянула блесну в траву. С трудом удерживаясь на скользком грунте, Михаил, подождав несколько секунд, сделал рывок на себя. Рыбина сразу не поддалась, забурлила хвостом, как лодочный мотор в траве, но у Михаила сил было больше, и он, не останавливаясь, перекинув удилище себе на плечо, волоком потащил ее за собой. И каково было удивление, когда вместо темно-зеленой "торпеды" с раскрытой зубастой пастью, на траве лежал язь. Огромная рыбина, килограмма на два-три. Поднял его за жабры, чтобы Виктор рассмотрел. А его нет.

И снова Михаил приступил к работе. Щуки в старице, соединенной тонким ручейком с речкой, много, холостых забросов мало.

Обтерев мокрые руки от рыбьей слизи, Степнов насухо вытер их о траву и удилище. Открыв флягу, сделал несколько глотков холодного кислого морса. Присел на вывернутый пень, нужно хоть немножко отдохнуть, и посмотрел в сторону пойманной рыбы. Двенадцать щук и один язь. Недурно.

Отдышавшись, вернулся к старице, но теперь уже не по траве, а спускался по наломанным Виктором веткам. Идти по ним не скользко, но все равно без осторожности не обойтись, можно зацепиться ногой за рогатину и упасть.

Первый бросок не удался, леска зацепилась за крепление катушки и блесна с размаху, удерживаемая леской, вернулась назад и врезалась своим тройником в удилище около согнутого среднего пальца.

"Этого еще не хватало!" – сплюнул Михаил.

Отпустил леску, и серебристая ложка с крючком-тройником упала под ноги. Посмотрел вниз и сразу же отступил назад, чуть не раздавил грозди ягоды черничного цвета, кисточки которых "лежали" на чаше из ярко-зеленых листьев. Сорвав гроздочку, откусил от нее несколько ягодок, на пробу. Сок сладко-горьковатый, как у жимолости, только слаже. Сплюнув косточки, положил в рот всю кисть и начал с причмокиванием их жевать.

Набрав в ладошку воды, промыл ей рот. Накрутив леску на катушку, отошел чуть в сторону, на более сухое место, и продолжил рыбачить.

...Блесна легла у края воды у того берега и, чтобы не запуталась в траве, Михаил, резко потянув спиннинг на себя, натянул леску, как струну. Не успел, блесна крепко зацепилась за траву, и взять ее можно только обойдя старицу.

Во рту сухо, жаль флягу не прицепил к ремню. Нагнулся к воде и, зачерпнув ее ладонью, сделал несколько глотков. А потом еще и еще. В висках задавило, пора покушать. Это от голода. Нужно напомнить Виктору об обеде.

Сплюнув, Михаил, накручивая леску на катушку, и, держа ее в натяжке, пошел в обход старицы. Кустарник, плотно заросший по этой дуге берега, нужно обойти, но Михаил этого делать не стал. Подняв высоко руки вместе с концом удилища, шагнул в ольховник. Наступая на ветки, делал неширокие шаги, чтобы не зацепиться о них ногой. И вдруг что-то поднялось в кустах. Человек? Но рассмотреть его не успел, натянутая леска оборвалась, и, теряя равновесие, Михаил, падая на спину, только и успел вскрикнуть с испугу.

...А это был дед. Сморщенное от старости лицо, чумазое, борода желто-седая, смотрит на Михаила и улыбается. И одет он как-то необычно, в выцветший, серый ватный пиджак, подпоясанный широким серым кушаком. Дед прищурился, и лицо его показалось чем-то знакомым Михаилу.

"Долго тебя ждал, – шепелявит дед. – Не узнал? Архип-то я, Степнова Семена сын, с серовского стана. Валька, та я ж дед твой. Что, не признал? Эх ты, Надька пирог с язя сделала. Что стоишь, унуче, пошли", – и, махнув рукой, дед торопливо пошел к лесу.

Михаил тоже шагу прибавил, идет за стариком по тропке. Она, расхоженная людьми, широка, ни травинки по ней, и по бокам она стерта. А смотрит на свои ноги, удивляется, вроде никогда лапти не носил, а в них идет. И штаны широкие такие на нем, светло серые, кофта длинная в полоску, как штаны.

Догоняет деда, хочет ему сказать, что он не Валентин, а сын Валентина. Но деда Архипа не догнать. Он уже в лес зашел, к дому небольшому идет. А за забором, видно, не корова стоит, а лось безрогий, хрюканье свиней слышно, куры вокруг забора в траве копаются, выискивая в ней что-то.

И лось Мишку знает, подошел к нему, ткнулся своим огромным носом ему в плечо, обнюхивая его лицо, лизнул нос своим шершавым, мокрым языком.

– Фу-у, – отмахнулся от него Мишка, – Машка, отстань от меня. Я тебе че, матка?

– Руки мой, – напоминает ему дед у двери.

И Мишка, набрав полные ладони воды плещет ее в лицо, руками ее размазывает, фырчит. Вытирается висящим на гвозде рушником и открывает дверь. В избе тепло, просторно. Обстукивает палочкой щучью лампадку. Верхняя ее пасть в пепел превращается, и огонек, потрескивая рыбьим жиром, ярче становится.

– Васька, – кричит бабушка из светелки, – садись кушать.

"Васька? – удивляется Михаил и тут же отпрыгивает в сторону от влетевшего с улицы в избу, как вихрь, мальчишки.

– А-а, Валька, – запрыгал перед ним Вася. – Там тебя Осип ищет, за червями к бане пошел. А меня возьмете с собой рыбалить? Место знаю, вот такие пескари в омуте на мельнице старой берут, – и расставляет руки в ширину, чуть ли не с половину аршина.

– Ага, снова брешешь, братан, – и щелкает ладошкой Ваську по макушке.

– Дети, че там столпились? – кричит на мальцов дед, – А, ну, бегом к столу, а то щас розгами похожу по спинам вашим".

– Мишенька, Мишенька, что с тобою?

Степнов, щурясь от солнечных лучей, смотрит на Виктора, да рукой отмахивается от него и говорит:

– Не Мишенька я, а Валька.

– Да ты чё, Мишенька, головой ударился об пень, или у тебя солнечный удар случился?

Михаил поднялся, затылок болит, тянет, и рука немеет.

– Что ты сейчас мне сказал? – не отстает от него Муравьев.

А Михаил, как назло, ни одного слова не может выговорить, и такое чувство, что вот-вот рвота наступит.

– Вот так-то, – качает головой Муравьев, – без сознания говоришь, без ошибок все слова произносишь, а, как только, в себя пришел, то мыкаешься и буквы произнести не можешь, не то, что слова. Давай я тебе затылок посмотрю, кровит он у тебя, вроде. Сильно ударился-то? Только не пойму обо что. Или тебя кто-то здесь. Крови на затылке нет, выходит, это труха древесная.

– Да, да, – быстро заговорил Степнов. – Там стал.

– Там? – Виктор идет к тому месту, на которое показал Михаил.

– Так, здесь кругом кустарник. А здесь шиповник, ни одна ветка, ни одна иголка не сломана. Видно, тебе показалось, что здесь кто-то был, ты зацепился за ветку сзади, и тебя потянуло. Тем более, нельзя забывать и то, что у тебя вестибулярный аппарат нарушен. И поэтому при падении, ты не смог устоять, вывернуться телом, чтоб смягчить свое падение, вот и ударился, потеряв сознание от шока. Кузьма меня заранее об этом предупреждал, а я как-то и значения, Мишенька, этому не придавал. Поворочай головой. Вот, так. Теперь руками. Нормально.

Ну, раз так, тогда, пока посиди здесь, приди в себя, – и всунул Михаилу пол-литровую банку, наполненную темно-синей ягодой. – Голубика, она тебе сейчас нужна. Всю съешь, а я порыбачу еще, – и пошел через кустарник на ту сторону старицы.

"Да, уж. Впервые это со мной. Сколько раз в лесу был, ничего такого не происходило, – подняв глаза, и, наблюдая за удаляющейся фигурой Муравьева, думал Михаил. – А сошелся с этим человеком, так сразу все на меня обрушилось. То йети у той избы какой-то выдуманный появился, то старик-филин с рысью у этой избы, то дед Архип здесь с отцом моим молодым и его родным братом. Удивительно. Может, Витька мне что-то подсыпает в еду? Он же говорит, что, когда я без сознания, то говорю без запинки. Хм..."

Во рту сушит, в висках давит все сильнее и сильнее. Упершись спиной и затылком о тонкое деревце, Михаил закрыл глаза. Видно сильно ударился затылком, что до сих пор головокружение не проходит, да и в животе такая кутерьма, так тянет кишки.

Дед Архип стоит на коленях в самой воде и что-то внимательно рассматривает. В ладони песок.

– А-а-а, вот оно, золотко, – громко шепчет он. – Теперича, Ванька, мы богаты будем. Иди, унуче, пока Семка не увидел, спрячь его, – и положил на ладонь Михаилу камушек.

Михаил с него глаз не сводит, повернул ладошку к солнцу и рассматривает.

– Да ты шо, дида, то ж камень грязнучий.

– Ой, дурак. Спрячь, спрячь его, а то, вон, Семка идет, а нам без его не выжиты. Ну!

Мишка достает из-за пояса мешочек. В нем уже дюжина таких камушков.

– Беги, беги, та схорони их, знашь де... – шипит дед.

Мишка кинулся в лес, да споткнулся об лапу еловую, упал.

– Ты что-то съел, может, Мишенька? – хлопает по щекам Степнова Муравьев. – Ну, давай, давай, пей морс, пей, ну.

Холодная вода никак не может пролезть в глотку, лезет в нос, не давая Михаилу вздохнуть.

– О-о, у тебя и руки все в чернилах. Какую ягоду ел, Мишенька?

Степнов с трудом разлепляет свои глаза, смотрит в лицо Виктора и спрашивает:

– Что?

– Какую ягоду ел, Мишенька? – в какой раз повторяет один и тот же вопрос Виктор.

– Та-а-а, – наконец поняв, что хочет от него узнать Виктор, Михаил машет рукой в сторону старицы.

Тот, тут же опустив Михаила на землю, бежит к воде и, что-то найдя в траве, возвращается назад.

– Это, что ли, ел? – и показывает Степнову гроздь темно-синих ягод.

– Да-а, – во всю открыв рот, шепчет Михаил.

– Вот, дурак, а. Ты же здесь вырос. Это же бузина вонючая. Ёклмн, что тебе жить надоело? – Виктор, прижав затылок Михаила к себе, полез своими пальцами в его глотку.

Это было противно, и Степнова, который, пытаясь хоть как-то сопротивляться Муравьеву, отталкиваясь от его сильных рук-клещей, вырвало. Став на все свои конечности, он, кашляя, отплевывался тягучей слюной, при этом громко стеная от боли в висках...

– 3 -

В избе жарко. Блики от печного огня танцуют по потолку и стенам избы. Справа, уткнувшись спиной в стену, сидит Виктор. Лицо его осунулось, уперся заросшим подбородком себе в грудь и спит. Чтобы не разбудить его, Михаил, опершись на руки, сел. Через несколько секунд, слез на пол, встал. Ноги ватные, без поддержки не устоять.

Ухватившись за стол, Михаил развернулся к двери, упираясь ногой в бревно нар, сделал первый шаг. Получилось. Шаг правой ноги был очень коротким, она словно веревка.

"Я здоров, я здоров! – закрыв глаза, начал повторять про себя одну и ту же фразу. – Силы возвращаются в мои ноги, силы возвращаются в мои руки. Мне хватает сил выйти на улицу".

И сил хватило, Михаил вышел во двор и, глубоко вздохнув, почувствовав сильное опьянение, чуть не упал внутрь избы. Но повезло, рука крепко ухватилась за раму двери, за счет чего он удержался на ногах. Раскачиваясь, вышел из дома и присел на скамейку.

Солнце было в зените. Над погасшим костром висел котелок, и из него торчала ручка от ложки. Ели, стоявшие вокруг избы, сейчас больше напоминали воинов, охранявших его с Виктором покой.

"В сосновом бору лучше, – подумалось Михаилу. – Там воздуха больше, а здесь кругом стены, одни стены. Они живые? – присмотрелся к старой ели Михаил, и ему показалось, что она – это бородатый мужчина, одетый в зеленую кольчугу. На голове у него шлем. – Здравствуйте!" – прошептал про себя Степнов.

Богатырь легонько кивнул ему. Развернулся лицом к нему и второй воин-богатырь, за ним и остальные. Они улыбаются Михаилу. Первый нагнулся к нему и дохнул ему в лицо свежим воздухом, настоянным на еловой хвое. И от этого муть пошла в голове, все закружилось.

– Миша, Миша, – тихонько зовет его тот воин.

– Миша, Миша, – вторят ему другие воины.

Степнов открыл глаза и, щурясь от солнца, удивился тому, что воины вновь стали огромными елями-стенами.

Яркие лучи солнца закрыла голова Виктора. Вместо лица, темное пятно, но Михаил знает, что это Виктор, это его голос снова повторяет, как те воины-ели, его имя.

– Молодец, молодец, что встал на ноги, значит, жить будешь. В туалет хочешь?

И только теперь Михаил понял, что его так сильно давит внизу живота – переполненный мочевой пузырь.

Виктор помог ему встать на ноги, но вместо того, чтобы поддерживать его дальше, помогая идти, сунул ему в руку палку, сказав:

– Давай, упирайся на нее, и сам иди. Я тебе в туалет не поводырь.

– Спасибо, – прошептал Михаил.

– Что? – не расслышав благодарности, Виктор резко повернулся к Степнову.

– Ас-си-по, – с дрожью в голосе повторил Михаил.

– Что, что? – сощурившись, Виктор посмотрел на Степнова.

– Ас-с-по, – ответил тот.

– Видно, и я чем-то отравился, как ты, и теперь у меня идут слуховые галлюцинации. Ладно, иди в туалет, я тебя не задерживаю. Мишенька, все нормально?

Степнов, отвернувшись, упираясь правой рукой на палку, тихо, делая короткие шаги, пошел к елям. Да, да, он и сам сейчас не мог понять, как это произошло: "спасибо" на "вскидку" в первый раз произнес четко, без ошибок. А, вот, второй раз, что-то спугнуло его внутреннее состояние, и он не все буквы выговорил. А третий раз, как бекас, пискнул, сам не понимая, что говорит.

Вздохнув, посмотрел на ели.

"Хм. Значит, у меня были галлюцинации. Хм, вот тебе, и ягодка, кто бы мог подумать, что она – отрава. По вкусу, как жимолость, а по своей сути – яд. Знал же: чего не знаешь – не бери, – Михаил остановился, переводя дыхание. Что-то сильно давило под левой грудью. Обернулся, посмотрел на избу, на Виктора, раздувающего костер под котелком. Сделал еще один глубокий вздох, вроде легче от этого стало. – Ну и хорошо".

Кто-то погладил Михаила по затылку. Так знакомо ему это прикосновение. Редко его отец так делал, только когда за что-то хвалил сына.

Обернулся, никого сзади не было. А сладкого чувства, появившегося в этот момент, так не хотелось терять. Дотронулся до еловой лапы, проросшей по краям мхом, скорее всего, это она погладила его затылок. Посмотрел на стан широкой столетней ели и невольно прислонился щекой к ее иголкам. А они совсем не колючие, мягкие, подумать только.

"Спасибо тебе, Ель. Спасибо за твое тепло. Спасибо за твое дыхание. Кто ты: воин или женщина? Спасибо!" – и, сильнее прижимая ее лапу к своей щеке, лбу, не мог надышаться ее терпко-кисловатым запахом.

– 4 -

Черничный морс был сладок. Михаил его не пил, а ел. Ел ложкой, раздавливая зубами, оставшиеся не расплющенными ягоды в кружке. Несколько из них были очень кислыми, скривился, а Виктор, заметив это, рассмеялся. Хитрец, это он специально подбросил ему в кружку несколько клюквинок.

– Давай, Мишенька, доедай, и, вот, что ты еще должен съесть. Как хочешь, но это обязательно, – и поставил перед ним на стол тарелку с шиповником. – Он теперь будет твоим основным лекарством.

– Да?

– Да, да, Мишенька. В нем каких только витаминов нет, и "С", и "Б", и "А". Если бы не он, меня бы сейчас здесь с тобой не было, Мишенька. В детстве корью болел, потом гриппом. Слух потерял, зрение, врачи матери говорили, что недолго проживу. А дед послушал их, насильно забрал меня с матерью с собой в лес и выходил. Вот этими ягодами и выходил, ухой, шулюмом из глухаря, оленя, зайца. А спал я в хвойной постели, как и ты сейчас, так что, запомни одно, ты сейчас живешь в диком мире. К нему твой организм только привыкать начинает. И еще одно запомни, не ешь того, чего не знаешь. И еще, забудь о болезни своей, о ранах душевных, хотя, сам по себе знаю, что... Но не об этом я.

Плоды шиповника были мягкими и вкусными. Глотая его пюре, Михаил, набрав полный рот кашицы из косточек и кожуры, выкладывал ее в ладонь, потом на край стола. Набрав полный рот новых плодов, пережевывая их и смакуя, посмотрел на небольшую горку косточек с кожицей от плодов. Что-то она ему напоминала. Что? Медвежий кал от ягод? Ну, и что! Нет, нет, что-то не то. Точно, точно, когда он пошел через кусты у старицы, то чуть не наступил на кучу пожеванной рыбы. Да, да, а потом ему показалось, что в кустах кто-то был. Да, да.

Поднявшись, упираясь на палку, пошел за избу.

– Ты куда? – окликнул его Виктор.

– Та, там...

– Что там?

Михаил вернулся к столу и, показав на кучку пережеванных плодов шиповника, объяснил рукой, что она намного больше этой и находится где-то там.

– Куча пережеванной рыбы с костями в тех кустах, где ты упал на старице? Так? Ну? – повысил голос Муравьев.

Михаил кивнул головой.

– Я тоже эту кучу видел. Но сегодня, когда вернулся туда, на старицу, ее не нашел. Лиса, может, еще какой-то зверек или те же вороны ее съели или растаскали. Ты же, Мишенька, сутки без сознания здесь пролежал. А там свежее срыгивание было, щука перемолота, как мясорубкой. Нет, нет, медведь кусками бы ее глотал, как и волк, росомаха. Рысь? Может, но уж больно много было там того фарша, с ведро. Нет, нет, так пережевывать рыбу может только человек. Какой же величины он должен тогда быть? А? Вот, в чем вопрос, Мишенька. Хотя...

Я там сегодня все обыскал, обходил, – громко вздохнул Виктор. – Не ты же ее оставил, и не я, – усмехнулся Муравьев. – Ладно, дружище, выздоравливай, да быстрее, нужно уходить отсюда на другое место и заготовкой на зиму заняться.

– А тат?

– Здесь? Место для отдыха хорошее. Нет, нет, если что, там ханты, на Торе, недалеко от моей избы живут, всегда помогут. Оленя держат, стадо небольшое, около ста, плюс дикий олень. Я раз Тишку Рыскина спас. Медведь на него напал, собак порвал, я мимо шел, убил медведя. Теперь он – брат мой, растит моих собак. Белку оставил ему, приплод дала. А у него лайки, о-о, какие, три собаки медведя держат, как осы нападают на него со всех сторон, вплотную к зверю можно подойти, – в голосе Виктора песня тянется. – Из рода они медвежьего – пупэ-сырэп-ях. Смелые люди. А брат Тишки Яшка Рыскин взял хантыйку из рода лосиного – от семьи Каюковых. Интересно, – улыбнувшись, Виктор смотрит на Михаила.

– А за Тором дорог нет, – продолжает он свой рассказ, – болот много, леса, так, небольшие, но птицы много, медведя много, лось приходит в декабре, от Казыма бегут сюда, когда там сильные морозы. И Лешка Свалов там начал охотиться. Тишка говорит, что его оленя бьет прямо с вертолета. Рыскин его боится. А как мне хочется встретиться со Сваловым, ой, как хочется, Мишенька. Это будет последняя секунда его жизни, – тяжело вздохнул Муравьев, и замер, смотря куда-то вдаль.

"И глаза стеклянные, – подумал про себя Михаил. – Видно, не успокоится твоя душа, Виктор, пока не расправишься со Сваловым. Знал бы ты, какой злой этот человек, и память у него длинная. Была у меня схватка с ним как-то, в девяносто четвертом, кажется? Тогда он за мою статью в газете, в которой я критиковал его автозаправочную станцию, за разбавление им бензина водой, подал на меня в суд и заставил выплатить немаленькую сумму за принесенный ему моральный ущерб – десять миллионов рублей. И ведь никто не заступился за меня тогда, хотя все знали, что Лешенька разбавляет бензин водой. Все – трусы, трусы, за спиной – герои, по столу кулаком бьют, а когда нужно с себя забрало снять, да за правду побороться, как увидят Свалова, так трясутся с испуга, улыбаются ему, идут на попятную и клянутся ему в любви, ручку его целуют.