Текст книги "Последний танец Кривой белки (СИ)"

Автор книги: Иван Цуприков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

– Бери левее, левее!

И Михаил брал левее и шел, намертво сдавив в ладони ремень своего ружья. Шел, как катер, разбивая накатывающие на него буруны волн – широких кочек с растущими на них тонкими росточками цветов с белыми одуванчиками, семена которых – белые парашютики, почему-то не слетали с цветка. Ломались их стебельки и одуванчики, продавливаемые кроссовками, вминались в мох.

На сорвавшегося справа глухаря, пасущегося на болоте, Михаил даже не обратил внимания, как и Виктор, наконец-то, догнавший Степнова.

– Сейчас упремся в озеро. Он нас здесь и возьмет, – причитал тонким голосом Муравьев.

– К-куда? – остановился Михаил. – Ид-дти к-куд-да?

– Так, – остановился и Виктор и на какое-то время, забыв об опасности – идущего за ним медведя, задумался. – А куда идти? Хер его знает.

– Ш-што-о? – негодующе повысил голос Михаил.

– Да не туда мы пошли. Нужно туда, – и махнул рукой назад.

– Т-так, т-тамм м-медвед.

– А нам нужно обойти Эсстытор. Слева в него впадает Эсска, она тут широкая, а там, забыл, как она называется эта речка. Блин, Мишенька, такое длинное слово, учил же его. М-м, Торынеху..., точно-точно, Торынехутудым. Торынехутудым. Знать бы, что это слово обозначает. Она, короче, узкая, а нам, не все ли равно узкая она или широкая, в брод все равно придется переходить... – и снова задумался.

Михаил вскинул ружье, сделал вверх два выстрела дуплетом.

– Т-ты ш-што? – с удивлением посмотрел на него Виктор.

– П-пусть он б-бе-бе-жит, а н-н-не мы, – громко сказал он.

– Так-то не медведь был. Выдумаешь. Он, что, дровосек?

Михаил пожал плечами.

– Ладно, сам не знаю, что со мною в последнее время происходит. Не смерть ли приближается? Ладно, пойдем к озеру, в дом коменданта.

– Ко-м-мен...

– Знал дядьку? Пьяный и потонул.

– М-м-м, – покачал головой Михаил.

– Ми-ша, – раздался где-то сзади женский голос.

Услышав его, Степнов вздрогнул и оглянулся.

– Ты что это? – не понял Виктор и тоже стал всматриваться в болото. – Кто-то идет? – спросил он у Михаила

– Не-еа, – махнул рукой Михаил, – казется.

– Ладно, пойдем к комендантской избе, там плот был, лодка. Думаю, если там и были рыбаки, то те плавстредства не нашли. Я их хорошо прячу.

"Вот, так дела, – подумал Михаил, посматривая искоса на Виктора. – Да, ты уже не просто охотник, а психотерапевт. На испуге, уж, какой день держишь меня, и не понять, стоит ли чего-то бояться взаправду. То медведи нас окружают, то йети, то старик-филин, то еще какой-то злой дух. Вот хитрец!"

Глава 10. Видение

Дым стелется по воде, как пар. Запах от шулюма с утиным мясом вызывает слюну. Поглядывая на Муравьева, чистящего грибы у костра, Михаил, понимая, что до обеда еще минимум полчаса, вытащив удочку из воды, пошел на другую сторону берега. Здесь запаха от варящегося супа не слышно, ветер дует в другую сторону.

Плот, наполовину вытащенный на берег, колышется от волны. Кедровка, раскричавшаяся во всю глотку невдалеке от Михаила, начинает действовать на нервы. Она сидит от него недалеко, на самой верхушке молодой лиственницы.

Хуже сороки, всем раскаркала о людях. Наконец, поплавок пошел в сторону, к траве, чьи зеленые пряди лежат на воде. Это оказался небольшой окунек, накинувшийся на клюквинку.

– Вита, тя, рыба, – и Михаил поднял вверх леску с бьющимся окуньком.

– Нет, не нужно, сейчас порубаем и пойдем. Давай, собирай удочку, пора уже. Отпусти его.

Шулюм темно-серого цвета. Попробовав его на вкус, Михаил облизал обожженную губу. В ложке плавают два желтых пятна жира. Утка местная, никто ее здесь не гоняет, кормилась сытно, ожирела и, вот-вот, поднимется на крыло и полетит в теплые края. Еще раз подув на бульон, Михаил прикоснулся губами к ложке и втянул его в себя. Соли Виктор, как всегда, пожалел, к этому Степнов уже привык. Смакуя во рту бульон, наполнил ложку наполовину новым, и, ощутив его острый мясной запах, снова начал по чуть-чуть его отпивать.

"Вкуснотища!", – прикрыв глаза, подумал Михаил.

– Одну утку на вечер оставил, – отметив с каким удовольствием кушает Михаил, сказал Виктор. – Там родник есть, такой вкусной воды, как там, нигде не пробовал. И, вот, что, Мишенька, завтра мы войдем в места ханты Тишки да Яшки Рыскиных, да и шаман, если не ушел, там же живет. Вести там нужно себя культурно, перед тем, как за что-то браться, спроси у Яшки, можно ли. Понял?

– Да, та, – закивал Степнов.

– И, вот, еще что, мы там долго не будем. Тебя полечим, заберу собак, и пойдем на озеро. Оно небольшое, в тайге глухой, образовалось из-за сильных родников и ручьи с него идут, и рыбы в нем много. Так вот, там у меня изба. Месяц поживем в ней, нужно урожай картошки, моркови собрать, медведя взять, или пару, лося. На зиму чтобы хватило мяса. А я тебя через месяц назад отведу. Здесь, вот на этом месте, тебя будет ждать Кузьма. Так что, Мишенька, лечись, отдыхай, ни о чем плохом только не думай, а то не вылечишься. Вот такие вот дела. Так?

– Да, та.

– Ну, и хорошо, Мишенька. Давай, не отставай, все должен съесть, дорога у нас длинная.

Михаил ест, вылавливая один за другим кусочки масленка. Гриб твердый, раздавливается зубами, как недоваренный картофель. Вспомнилось, как он с женой и детьми на Конде рыбачили. Варили уху, а картофель забыли дома. Сосед рыбак угостил их своей картошкой, прошлогодней, и сколько ее они не варили, она рассыпчатой не была, оставалась твердой, как стекло. И только, когда уха переварилась, рыба рассыпалась в ней, превратив суп в рыбью кашу, тот рыбак признался, что эта картошка у него в подвале была зимой заморожена, поэтому и не разваривалась. Что делать, не выливать же уху, были так с детьми голодны, что съели всю ее до капли.

И, вспомнив эту историю, Михаил тут же закашлялся. И сколько не пытался Виктор помочь ему, ничего не удавалось, он отталкивал старшего товарища от себя и, ухватившись обеими руками за мох, рвал его и бил им об землю, крича:

– Наста. Наста, что же я сделал с вами! Юла, Саса...

Виктор, поняв, что произошло с Михаилом, отсел от него в сторону. Что говорить, к парню вернулась память. Знает ли, как погибли его родные? Кузьма говорил, что их машина перевернулась. По всем расчетам, водитель резко повернул руль вправо, и машина ушла в кювет. Дорога была отсыпана на болоте, на метра полтора выше него. Причину аварии так и не установили.

– Они со мнай погибли? – икая, вытирая рукавом слезы с грязью, спросил Михаил.

– Да, так Кузьма сказал.

– А мна нет?

– Тебе нужно было восстановиться, – защитил Кузьму Филиппова Муравьев. – Любая плохая информация тебя возвращала в болезнь, и врачи пришли к выводу, что ты сам все должен вспомнить, – еле слышно говорил Муравьев.

– Не спасла?

– Нет, Мишенька. Ты уже ничем им не поможешь.

Михаил поднял с земли тарелку и ложку и, держа их в руках, замер.

– Не кори себя, Мишенька. Память потихонечку восстановит, как все произошло.

– Я бивца!

– Н-нет, ты был пассажиром.

– Пасса...

– Да, да, ты был пассажиром.

– Не помнят.

Забрав у Михаила тарелку с ложкой, Виктор помыл их в озере. Потом достал из рюкзака флягу и, налив из нее немножко жидкости в кружку, подал ее Михаилу.

– Это – спирт. Помяни жену с детьми. Тебе его развести?

– Нат, – покачал головой Степнов и, взяв кружку, и залпом выпил находившуюся в ней жидкость.

К удивлению Виктора, он даже не скривился. А только, открыв рот, сделал несколько сильных вдохов в себя, а потом перекрестился. И, упершись локтями на колени, закрыл ладонями свое лицо и долго сидел так, погруженным в свои мысли.

Виктор, не мешая ему, прикрыл глаза, отдыхал. Он понимал, что это рано или поздно должно было произойти с Михаилом, и он бессилен сейчас хоть как-то поменять эту ситуацию. Михаилу нужно время, чтобы пережить горе, потерю семьи. Сколько оно будет длиться, трудно сказать. Годы. Но сейчас на него навалилась вся боль.

– Еще спирта дать? – спросил у него Виктор.

А Михаил словно и не слышал его, так и оставался сидеть без движений.

– Миша, тебе дать еще спирта? – приблизился к нему Виктор.

Он оторвал свои красные глаза от ладоней и посмотрел на Виктора, спросив:

– Как так? – и, взяв из рук Муравьева флягу, сделал из нее несколько глубоких глотков. – Я найти его.

Кого(?) Виктор не стал расспрашивать, понимая, придет время, и Михаил ему все расскажет, если посчитает это нужным.

– 2 -

– Где я? – Михаил поднялся с земли и посмотрел на Виктора, на поляну, покрытую беломошником, на великанов сосен.

– Не помнишь? – прищурился Виктор.

Михаил машет головой.

– Шел со мной, шел, и не помнишь? Много ты выпил вчера, Мишенька.

– А, да, та, – положил ладони на виски, прошептал Михаил. – Горэ.

– Ты еще молод, – прошептал Виктор. – Но уже стар. Не знаю, Мишенька, как тебя и поддержать-то. Так, пойдешь со мной или домой вернешься? Если со мною, то будь мужчиной. Обучу, чему могу, будешь помощником. Когда захочешь вернуться в город, держать не буду. Я, как и ты, остался без семьи.

Михаил поднял голову и посмотрел в глаза Виктора.

Они маленькие, как и его лицо, но в них есть цепкость. Цепкость охотника. Мгновения хватает, чтобы понять, что с тобою делать, нужен ты ему или нет. И, в то же время, в улыбке Виктора доброта, рассудительность.

– Да, – кивнул головой Михаил. – Там зло, – махнул он рукой. – А там?

– А там – мир. Придет время, и он тебя поглотит, как туман, и ничего о тебе никто знать не будет. Может, ворона, когда будет клевать твое мясо, или медведь, волк. Но они съедят и забудут.

– Да, та, – закивал головой Михаил. – Там Нэ-астя, Юля-я, Сас-ша.

– Они здесь, с тобой, – и Виктор, приблизившись к Михаилу, положил свою ладонь, ему на грудь, – как моя жена, здесь, – и приложил свою вторую ладонь к своему сердцу.

– Да, та, – глубоко вздохнул Михаил. – Они-и, ту-ут. Не оттам.

...Рюкзак легче не стал. Даже наоборот, казался еще тяжелее, чем раньше. Значит, перебрал вчера.

Услышав щелчок затворов от ружья, Михаил поднял голову и посмотрел на идущего впереди Виктора. А он, сбавив ход, вскинул ружье и, немножко повернув тело направо, что-то искал среди деревьев.

Потом, резко остановившись, поднял вверх руку, чтобы Михаил остановился.

Хрустнула ветка. Виктор, услышав это, повернувшись к Степнову, улыбнулся и прошептал:

– Олени. Немного их, но смотри, сколько нагуляли, – и обвел рукой вокруг себя.

Михаил, провожая глазами его ладонь, посмотрел на землю и только сейчас заметил, как весь мох был, буквально, перекопан.

"Да уж, шел, как слепой, – подумал он. – Как изрыли своими копытами землю здесь олени. Сколько раньше таких мест видел, но как-то и не думал, чьих ног это дело. Оказывается оленей".

И снова в дорогу, которую знает только Виктор. Как он ориентируется в лесу, не понятно. Может, по времени и солнцу, но его нет, тучи затянули все небо. По тени? Ее не видно. По чем же еще? По деревьям и мху, покрывшему северную часть? Но его тоже нет, со всех сторон сосен одна и та же кора, одного цвета.

– Давай, давай, осталось немного, – поторапливает Михаила Виктор, прибавив шагу.

Сколько еще шли, по времени трудно определить. Лес не менялся, деревья друг от друга стоят на расстоянии в шесть-семь, а то и более шагов. Из-за этого в лесу светло, можно на сто метров осмотреться, или чуть меньше. Местами кустарники раскинулись. Может, Виктор по ним ориентируется?

На лес начал опускаться вечер.

"Это значит уже семь часов вечера, – просчитал приблизительное время Михаил. – Наверное, где-то здесь изба Виктора".

– Еще немножко, Мишенька, не отставай, – и снова еще быстрее пошел Виктор.

"Вот, "дыхалка" у человека, – удивился Михаил, – так быстро идет, говорит, и все без одышки".

– Все, успели, – остановился Муравьев и, обернувшись к Михаилу, снова поднял руку вверх, прося внимания и тишины. – Вроде все нормально, – и показал рукой вверх.

– О-о! – от удивления воскликнул Михаил, увидев над собой лабаз.

– Там и трое, и четверо уместятся, – сказал Виктор. – Ты жди здесь. Сейчас залезу наверх и спущу веревку с крючком, подвесишь на него свой, а потом и мой рюкзаки, подниму их наверх.

– 3 -

Костер лижет своими языками дно котелка, стенки дровин, на которых он стоит. Дым вытягивается тонкой струйкой по необычному горизонтальному дымоходу – по прорытой в земле траншейке, опускаясь в ручей, и, ложась на поверхность воды, течет с ней.

"Интересно получается, – не отрывая глаз от этой картинки, удивляется Михаил. – Вода, оказывается, дым притягивает к себе".

А, вот, запах утиного мяса любит свободу. Он растекается вокруг двух мужиков, не сводящих глаз с шулюма, и поднимается в небо к звездам, пытаясь и их внимание привлечь к себе.

Виктор ложкой отбирает коричневую пенку, но не выливает ее на траву, а кладет в рот.

– За солью неохота лезть, – смотрит Муравьев на Степнова. – Валентиныч, боюсь ее просыпать.

– Да, та, – махнул рукой Михаил.

– И правильно, ничего с нами не станется.

– Да, та, – выразительно глотнул слюну Михаил.

– Ты, вот, Мишенька, думаешь, что я очумел. Вечно кого-то боюсь, бегу, бегу. А ведь, действительно, не так медведя боюсь, как того, кто за мною идет. А он идет! Это я тебе говорю. Кузьма его чувствовал, думал, что за ним погоня. Ан, нет, – стукнул себя по груди Виктор, – это за мной.

Михаил посмотрел на Виктора.

– Я месяц назад до твоего прихода еще был в Снеженске. У меня там дела незаконченные. Надеюсь, скоро их закончу здесь, – вздохнул Виктор, – если они дадут. Хорошо, если запутал их, нюх их сбил, но не до конца. Чую, что кто из них за мной идет. Свалов не дурак, он расчетливый.

Слышал же, три дня назад, когда по болоту мы с тобой пошли с Эсски, сухарины упали. Слышал?

– Т-да, – кивнул Степнов.

– Так вот, они пошли по одной из этих моих петель. Я же след оставил на Уй. А там, чтобы пойти по тому болоту, нужно через открытую гать пройти. Вот, они и деревья повалили и пошли в сторону Нагириша. А там след олений, а не человечий. Смекаешь?

– Т-да.

– Вот такая история, Мишенька. Мы бы здесь, если бы напрямки пошли, были бы через три дня, а шли полторы недели. А там еще, ну, ладно, – вздохнул, – много будешь знать, скоро состаришься, – усмехнулся Виктор. И, зачерпнув ложкой бульон, подмигнул товарищу, мол, пора кушать.

Ночь была холодной, и как ни устал Михаил, а спал урывками. Сон, как испытание, короткий и страшный, то он в пропасть падает, то спотыкается о забор, то под машину летит. Вздрогнет, вскочит, рукой ощупает край лабаза, вздохнет, не упал. Схватится рукой за дерево, так и усыпает, но тут же, снова будит его новый кошмар: падает с лабаза на землю.

– Тихо, – еле слышно прошептал Виктор. – Росомаха.

Хруст утиных костей Михаил расслышал хорошо.

– А нас? – спросил он.

– Нет, – положил руку на плечо Степнова Виктор.

Как Муравьев понял, что животное ушло, подсказал ему, видно, его охотничий инстинкт. Не слух. Он теперь острым стал и у Михаила. Вот, и сейчас он слышит, как еще какое-то животное передвигается по ветке соседнего дерева. Виктор не обращает на него внимания. Но Степнов не выдержал, ткнув в локоть Муравьева, поднял палец.

– Слышу, – отмахнулся тот, – это – соболь или куница. Их здесь никто не трогает. Нынче шкурку здесь не берут.

– Гм.

– Это плохо. Кое-кто обещал мне найти заинтересованных лиц в этих шкурках. Тогда и заживем.

– Д-да, – и, повернувшись спиной к Виктору, Михаил лег на правый бок.

– Через полчаса подниму, пойдем, – с зевотой протянул последний слог Виктор. – Кажется, Яшка меня ждать будет у рогатины. Как он чувствует, что я к ним иду, не знаю. Шаман знает. Он ко мне сейчас приходил.

– К-как?

– Повернись на спину. Ну! – ткнул в бок Михаила Муравьев. – Теперь прикрой глаза, расслабь тело. Сейчас, секунду, – и улегся рядом с Михаилом.

– Теперь слушай и повторяй за мной все, что скажу. Говори: шаман, приди ко мне. Шаман, прими меня такого, как я есть. Шаман, вылечи меня, и я тебе буду помогать, в чем попросишь. Запомнил? Только не торопись. Он к тебе придет, ко мне придет. Разным придет, а потом расскажешь, каким его видел. Все.

"Шаман, шаман, извини меня, что пришел к тебе без твоего разрешения, – подумал Михаил. – Шаман, ты извини меня и не обижайся на Виктора, что привел меня к тебе".

Прохлада мазнула своей холодной кистью Михаилу лицо, забралась под куртку. Воздух холодный, и почему-то он задержался на переносице, на лбу и замер. Степнов хотел смахнуть эту воздушную ледышку с лица, а рука-то неподъемной стала.

"Здравствуй, шаман, – прошептал Михаил. Открыл глаза, а никого не видит перед собой, только ветку от дерева, на которой белка сидит. И цвет у нее необычный, пепельный. Села она, как человек, на ветку, ноги свесила, а передние лапки приподняла, одной из них уперлась на сук и мордочку на нее уперла. Хм, как человек.

"Здравствуй, неужели ты к нам по ветке шел?" – спросил Михаил.

"Догадался, – задергала усиками белка, к чему-то принюхиваясь. – Да, у вас была росомаха?", – и голос у нее писклявый, беличий.

"Да", – шепчет Михаил.

"Ведьма была. Видно, знает, что война будет. Тебя пришла посмотреть, воин ты или нет".

"Нет, я инвалид".

"Да, ты не орел, и не коршун. Ты слепец, землеройка".

Услышав это, Михаил опустил голову, согласился с белкой.

"Ладно, иди к Тишке, потом тебя позову, придешь. Кем ты хочешь стать?"

"Не знаю", – прошептал Михаил.

"Потерянный ты. Я помогу, приходи", – и юркнула белка вверх по дереву.

"Почему ее Виктор Хромой называет?"

Открыл глаза Михаил, посмотрел на Виктора, вздрогнул с испугу. Лежит он на воздухе, раскачиваясь, немножко вперед, потом назад, словно на качели, но ее нет.

Что-то хрустнуло рядом с Михаилом, и в этот момент рухнуло тело Муравьева на лабаз, только бревна прогнулись под ним, как перина, и заново выровнялись.

Показалось? Попытался рукой продавить эти бревна, твердые, не поддались.

И в ту же минуту Михаил почувствовал сильную усталость, голова отяжелела, и он прилег рядом с Виктором, проваливаясь в темноту.

Глава 11. Большая Ай-ёхан

Как в пропасть, провалился Михаил под траву, по самую голову, и, чуть не захлебнувшись водой, забарахтался, и тут же, интуитивно понимая, что по-другому ему сейчас не спастись, начал сверху вниз отталкивать руками от себя воду. Вынырнув головой из воды, громко вдыхая в себя воздух, попытался руками, спиной, ногами, хоть во что-то упереться. Но кроме вязкого мха, лежащего на поверхности воды зеленым полотном ковра, ничего не было.

– А-а, а! – закричал с испугу Степнов.

– Назад греби, назад! – услышал он громкий голос Виктора.

И, подчиняясь его приказу, заработал ногами, ложась на спину. И, вот, наконец, он уперся рюкзаком в долгожданную твердь. И тут же почувствовал, как его подхватили сильные руки Муравьева и потащили наверх, на берег, и он, помогая ему, вывернув руки назад, ухватился ими за ветки куста, и...

Выбравшись на берег, так и остался лежать на спине. Руки, не сопротивлялись тяжести рукавов одежды, пропитанных влагой, ноги – штанов с сапогами. И куда ушли силы? Вода их забрала.

Стянув с головы мокрую шапку, Михаил закрыл веки и, подставив лицо легкому ветерку, расслабился.

– Ну, что, разлегся, давай, давай, ползи дальше от воды! – навис над головой Михаила Виктор. – Ну!

– Да, та.

– Блин! – выругался Муравьев. – Вроде заблудился. Эта река должна быть справа, – помогая Михаилу сесть, причитал Виктор.

Вся одежда пропиталась водой, и Виктор, вытащив из своего рюкзака спортивный костюм, заставил Михаила переодеться в него, а мокрую одежду развесил на ветках куста и стал разводить костер.

– Сколько говорил мне Гришка: не ходи по оленьему следу, не ходи. А пошел, пошел, – злился на себя Виктор. – А им-то, что, упали в воду и поплыли себе дальше, и мох за ними затянулся и, как будто, здесь никого и не было – лужайка. А откуда она на болоте может быть, а?

– Луг, – улыбнулся Виктору Михаил.

Тот, увидев это, даже остолбенел на месте, с раскинутыми руками, а потом и сам как расхохотался, до упаду. И Мишка за ним тоже смеялся до слез.

– Ой, Мишенька, – хватаясь за живот, присел на корточки Виктор, – ой, не могу. Смотрю, тебя нет. По сторонам зыркаю, а ты, как вынырнешь из этой трясины, я и сел с испугу. И ничего не пойму. А ты, как забарахтался, ой. Это ж мы на Золотую речку вышли, Мишенька! Она здесь такая же, как на Аранга-Туре, которая течет из него в Конду. Знаешь? В Конду летом и зимой течет, а когда воды много – назад течет. И здесь также. Там есть озеро, большое, километра четыре в диаметре, – ткнул он рукой на север, – и там, – показал рукой на запад, – поменьше того раза в два. А между ними эта речка. Она подземная, под торфом, местами только оголена на болоте, как здесь. А нынче, видишь, как заросла ряской, что и проход по болоту не знаешь где. А от нее только пятна видны, лужи. Ханты говорят, что это – ее ширина.

– Да?

– Врут, конечно. Не может же она быть шире Оби? Ее даже на карте нет, вот такие вот дела. Я вначале думал, что это – часть озера. Проверял, палку бросал, течение есть по все ширине. Это о чем говорит?

– О сем?

– А о том, что она извилистая такая. Ширину ее пытался определить. Где метров десять, а где пять-шесть.

– Как?

– Да, очень просто, Мишенька, по течению. То брошенная в лужу палка туда плывет, то палка обратно плывет.

– А пыба?

– Ой, этого добра здесь полно. В озерах окунь да щука. В большом озере чебак да язь с окунем, щукой, в малом окунь, но, в основном, щука. Оно глубже, там и язь зимует. А речка эта местами дышит зимой. Или из-за родников сильных, или из-за газа местами не замерзает. Но нефтяного пятна на них ни разу не видел.

А там, где мы жить будем, сухим летом, да ранней осенью медведь промышляет. Рядом с малым озером ручей глубокий, метра под три-четыре местами, так в нем таймень ходит. Ханты говорят, когда в ручье вода по колено, медведь рыбу ловит и кушает. А когда мокрое лето, как нынче, то медведь знает, что река глубокая и рыбы ему не поймать. Так косолапый ягодой кормится, корнями, и оленем. Умное животное.

– А олан?

– Что олень? – не понял Михаила Виктор. – А-а, олень. Так, он к Тишке пошел. Там у него стадо. Там оно перемешано с диким оленем. Он их смешивает, – глубоко вздохнул Виктор. – Вот такие вот дела. У дикого оленя рога красивые, а у домашнего – и смотреть не на что. Так вот, у Тишки у всех оленей рога красивые. Что дикие, что домашние, все к нему идут. То Хромая Белка ему помогает и старик-филин. Может, еще кто. Тишка оленя бьет не при стаде, а заводит его, просит сына Нуми-Торума, Нёр-ойка – покровителя оленьих стад, чтобы забрал его душу к себе, в свои стада.

– Ка-ка?

– Мишенька, не знаю, сказка это или нет. Но этой ночью к тебе шаман приходил?

– Нат, – замотал головой Михаил.

– Вот, как. А ко мне он приходил, орлом был, носил меня над тайгой.

– У меня балка бала.

– Хм, – улыбнулся Виктор, – а говоришь никто не приходил. Это, значит, к тебе приходил сам Хромая Белка. Вот, что у ханты, что у манси, здесь их мир. Здорово, если они разрешат и нам его увидеть. Нуми-Торум – это у них здесь старший повелитель. Дальше рассказывать тебе?

– Д-та, – ежась от холода, прошептал Михаил. – У Нуми-Торума есть дети. Старший из сыновей его Полум-Торум ведает всей рыбой и зверьми. Второго сына зовут Мир-суснэ-хум, он – "Небесный надзиратель", он смотрит, как ведут себя братья – люди.

Третий сын Нуми-Торума Аутья-отыр, он похож на щуку и живёт в Оби. Четвертый сын Нуми-Торума Нёр-ойка, он – покровитель оленей. О нем я тебе уже говорил.

Так, что тебе сказал Хромая белка? – заглянул в глаза Михаила Муравьев.

– Каза, ска-за, сказа, а, – прикусил нижнюю губу Степнов. – Хоросо.

– Ну, и добре, зачит, поможет.

– А ка-а-за ч-ч-ч.

– Стоп, – поднял руку Виктор и посмотрел в небо. – Какая красота, Мишенька. Так, что он сказал?

– Яшка иди, – и проглотив слюну, без ошибок произнес, – сам меня позовет.

– Вот, видишь, Мишенька, говоришь уже без запинки, не как вчера. Помогать тебе начал Хромая Белка. А, вот, и Яшка к нам идет, – встал Виктор в полный рост и, смотря в болото, замахал кому-то рукой, громко закричав, – Яша, ты ли это?

– Оу-уя, я-яо-о, – то ли эхо, то ли кто-то ответил Муравьеву.

– Он, он! – разулыбался Виктор, показывая Михаилу куда-то вдаль. – Не видишь? А, вон, олень идет, метров триста отсюда.

Михаил встал и стал всматриваться.

– Вот там серая полоса, видишь? А справа от нее серое пятнышко удаляется. Видишь? Да, не торопись бежать глазами, медленно их веди. Вон туда смотри, не своди с того места глаз, а приметишь, что оно, то пятнышко, дальше и дальше от полосы отходит. Это – он, Яшка Рыскин. Если бы звучало ы-ы-ы, то значит Тишка, а если я-я-я, то Яшка. Через три-четыре часа будет здесь, а, может, и больше. Высохнуть успеешь.

– Так, т-тыриста метра? – не понял Степнов, почему так долго это небольшое расстояние будет идти к ним Яшка.

– Так, я же тебе говорил, что река петляет. А он нас на олене встречает, на санях. Олень Ойка у него умный, как человек, знает, что Тишка плавать не умеет и поэтому воду обходит.

– Ойка?

– Старик. Старик, значит.

-2 -

Ошибся Виктор, не Ойка звали оленя Яшки Рыскина, а Ойёшка, может, Алешка. Михаил хотел расспросить Яшку, как звали олешку, да заикаться стал, а потом и сам понял, что у оленя не было никакой клички, беззубый Яшка так всех оленей называл – Ойёшка.

Роста Яшка был небольшого, по грудь Мишке. И не спокойный. Как заводная мышка крутится, крутится, никак не угомонится, что-то ищет, что-то укладывает, не поймешь, что делает и зачем. Да, еще и что-то говорит, только что, не расслышать, себе в бороду говорит: тр-р-р-р. Вот, поэтому и прозвал его про себя Михаил заводной мышкой. Ее заведешь ключиком, вот она и бегает туда-сюда и тарахтит, тарахтит.

Наконец, Яшка угомонился, сел в нарты, уложил рядом с собой рюкзаки Степнова с Муравьевым и, ударив хореем (палкой) по крупу оленя, поехал назад, по болоту, откуда пришел к ним. А Виктор с Михаилом, оставили у себя только ружья и пошли за Яшкой пешком. А хант быстро не едет. Пройдет со своим олешком минут пять, остановится, поджидает гостей. Потом снова как закричит: "Ку-у-у, ку-у-у" и поедет дальше. Но Михаилу некогда следить за Яшкой с оленем, они идут вдогонку по оставленному нартами следу. Купаться в холодной воде, у Михаила больше охоты нет. Виктору тоже. Да, и идти стараются быстро. До ночи осталось всего несколько часов.

– Моза, назат? – пытается остановить Виктора Михаил.

– Идем, – хрипит Муравьев.

– Вита, нось, нось.

– Там остров есть.

– А-а.

– Остров там есть, – резко остановившись и обернувшись к Михаилу, громко повторил свои слова Виктор. – Не строй из себя труса, – сжав губы, громко прошептал Муравьев. – Лучше поторапливайся.

"Легко сказать "поторапливайся", – проваливаясь в зеленый мох по колено, а то и глубже, думает Михаил. И торопится, другого выхода нет. Желтый шар солнца, опускаясь ниже и ниже меняет свой цвет, сначала на оранжевый, и вот-вот начнет краснеть. Степнов уже к этой картине привык.

Невольно обернулся назад, посмотрел, далеко ли ушли от берега. Оказывается, нет. За час ходьбы удалились от леса всего-то метров на двести-триста. Наконец, начали поворачивать на новую петлю Золотой речки. Местами ее лужи хорошо просматриваются сквозь мох. Вода прозрачная, трава хорошо фильтрует ее, поглощая в себя всю муть, так сказать, съедобные "добавки".

Вода, начерпанная внутрь сапога, пропитывает носки, которые слезают с ноги, и начинается мучение, голые пятки трутся о внутреннюю часть сапога, вылезают все выше и выше, и создается такое впечатление, что скоро он потеряет сапог.

Но Михаил понимает, что здесь незачем останавливаться. Чтобы снять с себя сапог и поправить носки, нужно или на что-то опереться, или стоять на тверди, а не на мшаном ковре. На одной ноге здесь не устоять, тем более, когда по колено проваливаешься.

Наконец-то, новая петля началась. Прошли рядом с кустарниками. Какими, рассматривать некогда.

– Терпи! – слышит он голос Виктора.

– Кому та? – спрашивает Михаил.

– Тебе, – отвечает он. – Сопишь от боли. Терпи, скоро выйдем на сушь.

"Когда же она будет эта сушь?"

Солнце уже завязло в болоте, проваливается в него, и от сопротивления покраснело, как расплавленное железо.

И снова новый виток пошел.

Михаил хотел было обернуться, да посмотреть, как далеко ушли от берега, да невольно споткнулся и упал, но уже не в воду, а на что-то твердое.

– Слепой, да? – смеется Виктор. – Все, закончилось болото. На пупок вышли. Здесь и ночевать будем, да, Яшка?

– Та, та, – смеется тот. – Спирта принесла?

– Есть немножко, – у Виктора голос стал тонким. – Ты, это, давай шкуры.

– А ты – спирт, – требует Яшка.

Михаил с помощью Виктора снимает с себя сапоги и начинает сливать из них воду. Виктор подает ему два полиэтиленовых кулька, и он их натягивает на босые ноги.

Хант бегает, крутится, и Михаил, сколько бы не хотел, так его лицо толком и не смог рассмотреть. Какое-то оно маленькое, покрытое редкой бородкой, то ли седой, то ли цвета слоновой кости. Трудно понять, вечер смазывает все цвета в один тон, серый. И глаза у Яшки тоже серые, хотя несколько часов назад они вроде были голубыми. А потом, когда хант еще раз обернулся к Михаилу, то вроде и светло-серыми стали.

Сухая оленина с трудом разжевывается. Она вязнет в зубах и, хватаясь рукой за мясо, Михаил начинает его откусывать, деля зубами как ножами оленину на маленькие частички, и с трудом проглатывает их. Глоток спирта был лишним. Виски сдавило с обеих сторон, язык стал заплетаться, в голове все замутило, глаза скользят, как ноги на гололеде, то туда, то обратно, и веки не удержать. Забрался Степнов с ногами в шкуру и, свернувшись в ней калачиком, провалился в небытие.

– 3 -

Идет Михаил по высокой траве, раздвигает ее руками, и никак не может настичь того, кто в ней прячется от него. Кто же это? Роста Витькиного, не меньше, а серый. Ринулся Степнов влево и, наконец-то, опередил незнакомца. Раздвинув руками траву, рот открыл, не человек перед ним, а огромный орел. И птица не испугалась его, стоит и с любопытством рассматривает человека. Даже создается такое впечатление, что вот-вот заговорит с ним.

– Извините, – чуть наклонив голову, приветствуя орла, прошептал Виктор.

– И зачем вы сюда, к нам пришли? – внимательно рассматривая Михаила, спросила птица. – Ну, что вы так на меня смотрите? Здесь я живу, а не вы. У вас свои места есть, и в них вам мало своих гнезд, мест, где охотитесь, рыбачите, нас совсем вытесняете. Зачем? – и орел не отрывает своего взгляда от глаз Михаила.

А Михаил от неожиданности развел руками.

– Вот-вот.

– Я с Виктором пришел, лечиться, – сказал Михаил.

– Вижу, что болен. Так, ружье, тогда, зачем вам?

– А как без него выжить? – нашелся Степнов. – Вы сами хищник, зайца своими когтями бьете, оленя молодого, глухаря.